Текст книги "Жиголо"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Что делать? – вечный вопрос русской души. Надеюсь, небеса будут к нам с Анечкой благосклонны и не дадут пропасть.

И я соглашаюсь совершить научный подвиг во имя родины. Сотрудник ГРУ очень доволен, он говорит какие-то пустые слова о том, что отчизна меня не забудет, и на этом наша ночная встреча заканчивается. Меня ведут в бокс для отдыха. Там небольшая комнатка, напоминающая отсек орбитальной станции, но с земным топчаном и застиранным бельем с казенными печатями, проставленными на углах. Подозреваю: человечество мечтает летать в другие галактики и клеймить там все, что попадется под руку. С этой мыслью засыпаю и сплю, провалившись в дыру небытия. Наверное, так черные дыры антимиров затягивают космические корабли, похожие на новогодние искрящиеся игрушечки.

Проснулся с прекрасным настроением – так просыпается ребенок после Нового года, осознающий, что, прошлепав босиком к ароматной елке, он обнаружит под ней подарок от Деда Мороза. Какой "подарок" судьбы ожидает тебя, сержант, потянулся я. Будем верить, что по вкусу он будет сладким, как леденец. И почувствовал приступ голода. Ба! Господа! Кто будет кормить подопытного кролика?

Без всяких сомнений, за "кроликом" вели наблюдение – через минуту появился служивый человечек с подносом, на котором находился необходимый завтрак туриста для туриста. (Все мы туристы в этой жизни.) С аппетитом я слопал цукатного цыпленка, салат из огурцов и помидоров, клюкнул компот из клюквы и объявил голосом:

– Сержант Жигунов! К выполнению задания родины готов.

Меня услышали – появился новый служивый человечек, принесший одежду, напоминающую хламиды странников. Я быстро переоделся и почувствовал себя пациентом дурдома, которому электротоком решили выбить остатнюю дурь.

В своих предположениях не ошибся. Меня провели в помещение, похожее по белому цвету на медицинский центр. Несколько врачей, назовем их так, суетились у специальной аппаратуры и кресла, смахивающего, не буду оригинален, на зубоврачебное. Люблю когда рвут зубы – другим, да, думаю, дела здесь куда серьезнее. Не лишиться бы, повторю, последнего ума-разума. Не стрекануть ли, пока не поздно? Словно почувствовав мои сомнения, возник господин Фаст. Поприветствовав меня, он сказал, чтобы я не волновался попусту – установка чипов не займет много времени, процесс же сам безболезненный.

– Голова – это же кость, – успокоил.

– Это таки моя кость, – решил напомнить.

– Твоя-твоя, – посмеялся сотрудник ГРУ. – И её будут беречь, как зеницу ока.

– Это утешает, – и сел в кресло по просьбе одного из эскулапов с руками коновала. – "Не делайте мне больно, господа", – вспомнил строчку из модной песенки.

– Наоборот, – ухмыльнулся лекарь, держащий в руках шприц. – Укольчик и полетаешь в раю.

– В раю? – насторожился. – Надеюсь, вернусь оттуда?

– Это как повезет, – ощерился коновал в медицинском халате, производя укол в мою наколку, изображающую одуванчик парашютика и надпись "ВДВ-Салют-10". – Вернешься, солдатик, – успокоил. – Ты нам ещё здесь нужен.

– Поехали, – на это ответил я и увидел, как потолок надо мной неожиданно начинает размягчаться, как тесто, потом будто потек, теряя свои прямолинейные контуры и... я (или то, что было мною) медленно поднимается вверх – поднимается к этой бесформенной массе, которая вдруг превращается в кучевые облака. Они легки и чисты, и плавать в них одно удовольствие. И мое астральное тело счастливо, как счастливо земное дитя, научившее бултыхаться в воде без родительской опеки.

Потом возникает дуновение ветра, если можно так выразиться, переносящее мое астральное тело в некое иное мироздание. Там уже нет облаков – бесконечное пространство пронзительно-ультрамаринового цвета. Любовь, покой и свет – так можно охарактеризовать атмосферу этого мира. Мое астральное тело буквально пропитывалось этой любовью, этим светом и этим покоем. После того, как оно достигло определенной концентрации этих чувств, возникло нечто наподобие воронки, которая начала вбирать меня в себя. Пришло понимание, что путешествие в небесный парадиз было временным – пора возвращаться. А этого делать, ох, как не хотелось. Быть может, поэтому, мое астральное тело орало нечеловеческим голосом:

– Пустите меня. Я ещё хочу любви неба-а-а!..

Пришел в себя с таким чувством, что на мою голову плеснули серной кислоты: болела она немилосердно. Разумеется, я задал вопрос по этому поводу в экспрессивной, правда, форме, мол, что вы, лекари, мыши белые, не лечите, а калечите? Мне ответили, что скоро все пройдет и я буду чувствовать себя лучше, чем раньше. То есть идиотом, вредничал я. Цицироном, посмеялись вредители в халатах. На этом наши распри закончились – я уснул.

Новое пробуждение было куда легче – без головной боли. А есть ли она, черепушка, спросил я и поднял руку, чтобы проверить её наличие на плечах. К счастью, башка присутствовала, однако была облеплена датчиками, как днище океанского лайнера ракушками. Экспериментаторы хреновы, выругался я. Так надо, Дмитрий, ответили мне, пострадай за национальные интересы.

– Еще слово о родине, – предупредил я, – и оторву все это к чертовой матери!

– Э, нет, – посмеялись специалисты. – Этого нельзя делать, дружок. Хотя, конечно, если хочешь быть дураком навсегда...

Этого не хотел и поэтому мне популярно объяснили, чтобы я не проявлял самостоятельность и берег свою бедовую головушку... Как зеницу ока, догадался сам.

На этом производственная маета закончилась и господин Фаст принялся меня инструктировать, как академик Павлов своих собачек.

– Никаких резких движений, – предупреждал он, сотрудник службы безопасности НИЦ, конечно, – чтобы не происходило.

– А что должно произойти? – живо интересовался я.

– Аномальная зона, – напомнил. – Будем надеяться: ничего плохого не случится.

– А вы где будете находиться?

– Везде, – сделал широкий жест рукой.

– Но чтобы они не заметили, – валял дурака.

А как себя вести, посаженному на невидимую цепь? Иногда и цепь дает иллюзию свободы и безнаказанности.

Потом по совету Дениса Васильевича я позвонил по телефону Анечке. Девочка обрадовалась: Дима, куда пропал? Прости, мелочи жизни, отвечал, как сама? Плохо, деда жалко; а ведь я предупреждала. Давай встретимся, предложил, вечерком. И Аня согласилась покататься на "Москвиче".

Ближе к ночи я уже чувствовал себя астронавтом, готовым бродить на поверхности ипритного Меркурия столько, сколько отечеству родному потребуется.

Последние инструкции уже получал в автомобиле, разрывающим светом фар мрак летней ночи. Полковник ГРУ допустил ошибку. Должно быть, он уверился в моей лояльности или посчитал, что "электронная" цепь надежное средство от головной боли, как гильотина.

– О нашем сотрудничестве, – предупредил, – мы Анечке не будем говорить.

– Почему?

– У неё и без нас проблем хватает. И потом: эксперимент должен быть абсолютно чистым.

– Мама мылом мыла Милу, – вспомнил я.

– Что?

– Чистота – залог здоровья, – улыбнулся я, понимая, что наша игра в "умри-воскресни" только начинается.

Отцы-командиры учили никому не доверять – даже собственной тени. Тень может предать, а что говорить о людях? Я не верил сотруднику разведки, чувствуя, что он преследует некие свои цели. Какие? Думаю, это скоро выяснится.

У знакомой мне элитной многоэтажки, где живал академик Сирота, кавалькада автомобилей притормозила. Я пересел из импортного комфортабельного лимузина "БМВ" в наш запыленный разбитый "Москвич" и отправился на свидание с девочкой Анечкой.

Вечерний городишко жил своей маленькой провинциальной жизнью: у ресторана "Дубна" гуляла несвежая свадьба, от железнодорожного вокзала торопились те, кто работал в столице, у торговых палаток дули пиво местные забулдыги. Я усмехнулся: другая планета, со своими законами и жизненными установками. Понять их можно только, родившись в этой атмосфере стойкого оптимизма и надежды на лучшее.

Анечка проживала на улице с характерным названием для строителей коммунизма – Энтузиастов. Что-что, а воодушевления нам не занимать. Это я про себя и невидимых естествоиспытателей, следующих за мной. Почему они уверены, что небесные гости пожелают с ними иметь дело? Воистину: человечеству самонадеянности не занимать. Ладненько, сержант, посмотрим, что из всего этого выйдет?

У подъезда панельного дома притормозил машину. На лавочке отдыхали юные жители городка: пели под гитару песни и пили кислое винцо. Когда-то, в другой жизни, и мы с Венькой Маминым так сидели, веря в собственную значимость и бессмертие. И что же теперь? Мой друг погиб, не оставив после себя никого, а я прихожу к пониманию, что вся наша жизнь это потери и поражения. Я уже потерял тело: мои мозги уже не принадлежат мне. Теперь идет охота за моей душой. И все бы ничего – наверное, в нашей удивительной стране можно жить и без тела, и без души, однако в эту научно-производственную мороку хотят вмешать Анечку. А терять её я не хочу, и поэтому оставляю за собой право действовать так, как буду считать нужным.

Пройдя мимо пьюще-поющих юных россиян на лавочке, девочка приблизилась к авто. То ли последние события, то ли джинсовый костюмчик сделал её чуть взрослее. Я открыл дверцы – и Аня села на переднее сидение.

– Я тебя искала, – сказала, – днем, а ты как сквозь землю провалился.

– Прости, – выезжал на центральный проспект. – Дела, – и усмехнулся: девочка словно угадала, где я находился. – Ты же знаешь этого зануду Фаста: где был, что делал? Неприятный тип, – произносил все это, прекрасно зная, что наш разговор прослушивается.

– Дедушка его не любил, – сказала Анечка. – Он говорил, что... эти стукачники...

– Стукачи?..

– Ага. Науку погубят.

– Прав был дедушка, – вел себя как мальчишка. – Не удивлюсь, если выяснится, что они руку приложили к гибели академика.

– Не знаю, но они ищут тетрадку, – сказала Анечка. – Весь дом перерыли.

– Какую тетрадку?

И выясняется, что академик работал дома исключительно дедовским способом. Все свои расчеты записывал в обыкновенную школьную тетрадку с дерматиновой обложкой малинового цвета. Она пропала. И теперь служба безопасности НИЦа ищет её. Да-да, вспомнил я, Фаст об этом мне тоже говорил, но как-то походя.

– Походя? – удивилась Аня. – А там, как я понимаю, последние расчеты по реактору античастиц, без которых...

– Ну и Бог с ним! – радостно прокричал я, удивляя этим свою спутницу. – У них свои проблемы, а мы... катаемся, – и мимикой лица показал, что нам лучше помолчать или говорить на другую тему.

Актеришка с меня аховый – Анечка рассмеялась и поинтересовалась, что со мной происходит? Тсс, приложил указательный палец к своим губам.

– Что?

Я постучал костяшками руки по автомобильной панели. Девочка с нездоровым интересом посмотрела на меня и спросила:

– Кто там?

Представляю, о чем думала служба разведки, следующая за нами. В конце концов я отшутился, сказав, что у меня нервный тик, видимо, от облучения ядерными частицами.

– Дима, прекрати, – недоумевала девочка. – У тебя что-то с головой, да? – И снова угадала: голова моя – была не моя, а черт знает чья! – Ой, а куда это мы! – "Москвич", скатившись на проселочную дорогу, принялся скакать на колдобинах, а мы – в нем.

– Угадай мелодию! – проклацал я.

Угадала и высказала удивление: они появляются тогда, когда им надо, а не наоборот. Но бывают исключения, утверждал я, сейчас именно тот случай. Какой такой случай? Они должны нам помочь. Кому нам? Всему человечеству, решил прекратить этот разговор. Аня покачала головой, мол, такого самонадеянного молодого человека она ещё не встречала. Конечно, не могла и предположить, что её сообщение о том, что спецслужба ищет тетрадку деда с последними его расчетами окончательно убедило меня в том, что игра идет нечистая – и очень. Если и были у меня сомнения, то теперь никаких: господин Фаст и его служба хотят использовать меня в своих неких корыстных целях, чтобы после ликвидировать...

Подозреваю, иномиряне были правы в своих домыслах относительно нашего недалекого будущего. Почему не предположить, что существует тайная группа высокопоставленных офицеров, мечтающих с помощью внеземных технологий (Новая Энергия) взять власть поначалу в нашей стране, а затем и во всем мире? Вздор?! Может быть. А если нет?

Ночное небо очистилось – звезды горели, как фонарики на открытой танцплощадке ДК. О чем я и сказал Анечке. Тогда она напомнила, что я ей обещал показать танец, где нужно как бы месить облака.

– Конечно, помесим, – сказал я, выключая мотор. – Кажется, здесь?

– Дурачок, – засмеялась моя спутница. – Они везде.

И это я почувствовал: было такое ощущение, что мы, находящиеся в железной автокоробке, перешли в некое другое измерение. Потом увидел знакомую мне куполообразную крышу, подсвеченную матовым светом. Как говорится, один раз это случай, два – закономерность.

– У нас проблемы, – мысленно проговорил я. – Мой мозг подключен к датчикам. Что делать?

Словно отвечая на этот вопрос, Анечка протянула руку к моему лбу и провела ладонью. Я внутренним зрением "увидел": два микроскопических чипа, впаянные в полушария, пыхают, подобно сигаретам в темной комнате. Боли не чувствовал – наверное, мои мозги были крепки, как спецназовские бутсы? Однако через миг ощутил странное передвижение моего организма – должно быть, так передвигаются НЛО в Пространстве-Времени – и...

я шел по чужому городу. Город праздновал праздник, неизвестный мне: по булыжным мостовым бегали воспитанные дети и летали воздушные шарики, а где-то за углом фальшиво играл духовой оркестр.

Я остановился у ограды старого особняка. У парадного подъезда горбилась карета "скорой помощи". Мимо меня промчался странный человек – во фраке, с цилиндром на затылке, хохотал:

– Друзья мои! Этот оркестр совершил чудо! Произведение, в бессмертии которого я был убежден, он уничтожил за несколько минут. Ха-ха! Соловей берет качеством, а воробей – количеством!

Я прошел к парадному входу. От мотора машины пыхнуло теплом. Из-под можжевельника прыснули воробьи. В палате на втором этаже шлепала мокрая тряпка.

В прохладном готическом вестибюле сидели и ходили женщины. Их было много и все они были беременные. Они носили перед собой затвердевшие животы и прислушивались к будущей, притаившейся жизни: новые дети чувствовали опасность и, защищенные надежной, как им казалось, материнской плотью жили в своем уютном мире, веря в его вечность.

Я, грубый и нелепый, пробрался между временными убежищами таинственной жизни, взялся за ручку двери приемного покоя роддома и услышал:

– Без очереди нельзя, – закричали роженицы. – В порядке живой очереди!

– Позвольте, – возмутился я. – Кажется, я все-таки мужчина?

– Я всегда мечтала о мальчике, – проговорила женщина знакомым голосом и я... проснулся: в комнату входила Анна – несла поднос с кофейными чашками. – Просыпайся, соня. – Поставила поднос на столик, где лежали ноты. – Не пора ли работать, маэстро?

– А зачем? – потянулся я.

– Гений – это тот, кто знает, что он талант, но продолжает работать, назидательно проговорила любимая. – Кофе крепкий, как сургуч. – Нависла надо мной. – Нам никто не пишет писем.

– А кто нам может написать? – удивился я. – Ты же знаешь, ДИКТАТ запретил писать письма.

– А мы друг другу напишем, – нашла выход. – Я так редко дома бываю.

– Да, – согласился я. – Здесь все рождают и рожают. Ты сама-то не хочешь родить?

– Не хочу, – ответила Анна. – Роды люблю принимать, а рожать сама не буду.

– Почему?

– Тут все чужое: город, простыни, деревья, небо, собаки, листья, мысли...

– А ты знаешь, – прервал её, – я нашел работу. Буду тапером. А что? Тоже работа.

– Ублажать публику музыкой между бифштексом и стриптизом?

– Тогда мы долго ещё не будем иметь своего маленького домика с палисадником и видом на городскую ратушу, – предупреждаю. – Ты ведь мечтала о домике.

– И здесь мы не свободные, – грустно улыбнулась. – Там нам хотели вырезать мозги, а здесь режут души.

– Ничего, мы ещё потрепыхаемся, – обнимаю за плечи. – Я тебя люблю.

– Мне надо идти принимать роды.

– Роды подождут, – и целую ту, которая спасла меня от лоботомии. – На струнах чувств нужно все время играть новые мелодии, – и целую-целую-целую родное лицо. – Сегодня вечером мы идем на мою работу.

– Ты все-таки хочешь маленький домик?

– Я хочу тебя...

И мы оба начинаем плавиться в янтарном солнечном свете любви, превращаясь в плазменную подвижную массу, чтобы после взорваться в оргазме вечного счастья.

... Вечером мы отправились в ресторан, где мне предложили работу тапером. Дело в том, что старый пианист по прозвищу Гоу решил пойти на пенсию. То есть он заработал на маленький домик с палисадником и ему захотелось пожить для души. И я должен был занять его место.

В ресторане бушевала стихия праздника. По залу летали воздушные шары, пенилось шампанское и лоснились щеки.

– Великая жратва, – поморщилась моя любимая.

– Как говорится: по барабану и палочки, – примирительно проговорил я. – Люди отдыхают.

– Отдыхают? – передернула плечами.

– Сейчас будет выступать великий Гоу, – сказал я и захлопал в ладони: к роялю спешил упитанный и чуть притомленный мужчина, похожий на бюргера.

Он поклонился публике, сел за белый рояль.

Полонез! Маэстро играл шопеновский полонез, и без всяких сомнений, его руками водило по клавишам Божественное провидение. Потом раздался последний аккорд – и публика забушевала:

– Гоу-Гоу-Гоу!

Маэстро, сдержанно поклонившись, удалился за кулисы.

А между столиками шел вальяжный Хозяин ресторана. Одет был во всем белом. Более того, Хозяин был альбиносом и его алебастровые глаза таили зашифрованную опасность.

– Ну-с, друзья мои! Как наш праздник! – наступал, потом сел за столик, по-хозяйски осмотрел Анну. – Вы прелестны.

– Спасибо, – улыбнулась любимая.

– Как вам мой великий Гоу? – спросил Хозяин. – Я всегда чувствую великих. Я открываю звезды и новые миры, – похлопал меня по плечу. Догадываешься, о ком речь?

– Трудно догадаться, – неприятно хихикнул я.

– Публика любит музыку... – начал было разглагольствовать Хозяин.

Анна прервала его:

– Во время приема пищи, – и поправилась. – Во времена приема пищи.

– Что? – обиженно вскричал Хозяин. – Между прочим, музыка – это шум, который дорого стоит, – полномочным взглядом обвел свой ресторан. – За все надо платить, господа! – Указал на жующую публику. – На сытый желудок всякий музыку любит! – И снова хлопнул меня по плечу. – И вашему брату сладкий кусок достается, не так ли?

Я неопределенно пожал плечами и спросил:

– Можно встретиться с великим Гоу?

– А почему бы и нет, – оживился мой работодатель. – Хотя могу откровенно сказать: невыносимый характер. Фантазии всякие, – выразительно покрутил пальцем у виска.

– Любопытно, – сказал я на это. – Кто слишком высоко взял, тот не закончит песню.

– Вот именно, – фыркнул Хозяин. – Или закончит фальцетом. – И сделал широкий жест в сторону кулис. – Прошу!

За кулисами наблюдался привычный мир балагана, непостоянства, декламаций и нахальства. Сновали нагие девушки варьете. Тайком курила старая клоунская чета. На декорациях спал молодой художник-гей. Капризничал тенор.

У дверей гримерной мы остановились. Хозяин постучал в косяк:

– Гоу! – и открыл дверь.

Гримерная была буквально завалена цветами. Казалось, что слой цветочной массы, как сено, покрывал весь пол. У столика сидел уставший бюргер. Увидев нас в зеркалах, он плаксиво вскричал:

– Ну вот!.. Сколько просить: без стука не входить!

– Мы стучали, – заметила Анна.

– Стучать тоже надо уметь, милая моя, – сказал старый тапер со значением. – У нас общество людей, умеющих стучать. А о душе мало кто думает.

– Не умничай, Гоу, – вмешался Хозяин. – Ты же знаешь, я не люблю этого.

– Он не любит! – взвился великий Гоу. – Да, ты кто такой! Ты – червяк передо мной! Я из ничего создаю что-то, то есть музыку! А ты?

– А я создаю тебя, – рявкнул Хозяин. – Но ты мне осточертел! Пошел вон!.. Думаешь, тебя некем заменить – ошибаешься, – указал на меня. – Я из него сделаю звезду! Он будет у меня гвоздем программы! Гвоздем сезона!

– Я не хочу быть гвоздем программы, – промямлил я. – И сезона тоже.

– Почему это? – вскинулся Хозяин.

– Потому, что и гвоздь сезона бывает ржавым.

Через несколько дней я лежал в комнате и смотрел в потолок. Я подписал контракт на работу в ресторане, несмотря на то, что не хотел его подписывать. Так получилось, что подписал, и теперь лежал в комнате с больной душой и думал о чем-то своем. Потом появилась Анна, она была в вечернем платье:

– В чем дело, любимый? – удивилась. – Мы уже опаздываем.

– Куда?

– Прекрати издеваться, – погрозила пальцем. – Твой фрак готов, маэстро Хоу!

– Хоу – собачья кличка, – сказал я. – Мы теряем души и нас называют, как собак.

– Прекрати, – топнула ногой Анна. – Надо было раньше думать.

– Я вот и думаю: не послать ли к черту этого Хозяина, этот город, этот мир... – Почему ты это хочешь сделать?

– Скучно так жить, родная, – признался я. – Жить без души.

– А без мозгов весело? – заплакала.

– Не плачь, – поцеловал теплую отмель её глазниц. – Великие платят за искусство жизнью, маленькие зарабатывают на жизнь.

... И я играл – я был мертвый, но я играл, как живой. Играл нечто вульгарное. Меня объявили гвоздем сезона и я бил по клавишам со всей ненавистью, на которую только был способен. И пот слепил мне глаза. Или это были слезы? Не знаю. Я знал лишь одно, пока я играю, я живу. Когда музыка закончится, моя душа уплывет в небесный океан, потому, что души гениев не хотят жить в грудных клетках маленьких людей.

Через несколько дней или, быть может, лет я бродил по парку. Там были деревья, они были чужие, но тоже ветвями петляли в небо.

Потом увидел автомобиль – это было хромированное чудо с белым кожаным верхом. Полудрагоценный реликт катил за мной. На его заднем сидение возлежал Хозяин и пил из бутылки молоко. Я приблизился к авто и спросил недружелюбно:

– Ну? Чем могу служить?

– Прелестно, – хохотнул Хозяин. – Я несу убытки из-за вас, молодой человек, а вы меня ещё спрашиваете?

– Я больше не буду играть, – сказал я. – Рву контракт.

– Вот как! – воскликнул Хозяин. – Почему, смею спросить?

– Не знаю.

– М-да, ответ артистический, – засмеялся.

– Ну, во-первых, я не хочу выступать после великого Гоу, во-вторых, я дирижер, а не тапер...

– Дирижером, голубчик, ты был т а м, – кивнул в сторону горизонта, размытого прошедшим дождем, – а здесь ты именно тапер, но без души. Душу ты заложил мне!

– Нет! – закричал я в ужасе.

– Да-да, – смеялся Хозяин моей жизни. – Ты есть пустое место, маэстро.

– Нет!!!

– Ты есть ноль!

Я попятился и побежал прочь от авто и Хозяина, прочь от сытой жирной бюргерской жизни, прочь от мира, где музыку держат за шлюху...

Я бежал, хватая влажный воздух ртом, и все равно задыхался. Было такое впечатление, что сердце не выдержит и лопнет, как детский воздушный шарик.

Потом я шел по чужому городу, а мне казалось, что иду по бесконечному туннелю, который никогда не закончится. Боковым зрением видел мелькающие картинки своего прошлого: вот я сижу на теплой крыше и вгрызаюсь зубами в яблочный шар, вот я первый раз дирижирую оркестром, вот я целуюсь с Анной в подъезде, вот моя волшебная палочка вонзается в глаз офицера...

Мы спасали себя, и не спасли свои души, вот в чем дело. Это я должен сказать Анне и она меня поймет.

Старый особняк, где находился роддом, освещался церковно-восковым светом. У его парадного подъезда горбилась карета "скорой помощи".

В готическом вестибюле никого не было. Потрескивали свечи в канделябрах. Я поднялся по мраморной лестнице. В сумрачном коридоре заметил маленького человечка:

– А где найти медсестру Анну? – закричал я.

Человечек испугался, метнулся по коридору прочь – бежал на коротеньких ножках. Я догнал его – это был уродец с огромной, дегенеративной головой.

– Эй! – и повторил свой вопрос.

Уродец не ответил, юркнув в одну из палат. Я последовал за ним.

Большая плата кишела детьми – они были дегенеративны от рождения. Среди них находилась Анна, пыталась ухаживать за ними.

– Что случилось? – спросила она.

– Почему их так много? – не ответил на её вопрос.

– Мир несовершенен, – улыбнулась мне. – Везде и всюду одно и то же. И повторила свой вопрос: что случилось?

– Нам надо уходить, – сказал, – уходить.

– А как же они? – показывала на уродцев.

– Они чужие! – закричал я. – Чужие! И ты им не нужна!

– А кому я нужна?

– Ты нужна мне! – и тянул её за руку.

И мы побежали – и бежали, не оглядываясь. Мы бежали по чужому городу, пытаясь спасти свои души. Мы не потеряли веры в чудо и надеялись на него, как уродцы надеялись стать полноценными гражданами и купить маленький домик с палисадником.

Мы приехали в аэропорт. Самолеты взлетали в небо, чистое после дождя. Я купил два билета в никуда и мы сели ждать, когда объявят посадку.

– Я тебя люблю, – сказал я Анне и поцеловал её висок, где кружил вензель вены.

Она спокойно посмотрела на меня:

– И куда мы теперь?

– Не знаю.

– Понятно, – грустно улыбнулась. – В никуда. – Повторила. – В никуда.

– Глупенькая, – обнял за плечи. – Мы – это мы, и мы вместе, а все остальное – это так, приложение к нам.

Потом мы вместе с галдящими пассажирами заполнили комфортабельный салон самолета, пропахший небом. Сели на указанные места. Смотрели в иллюминатор: поначалу сдвинулся и уплыл в сторону стеклопанельный аэропорт, затем замелькала сплошная полоса бетона, наконец шумное, напряженное тело лайнера, преодолев земное притяжение, зависло над полем, продолжая, однако, поступательное движение ввысь...

Я с облегчением откинулся в кресле и – мне показалось, что схожу с ума. Рядом сидел Хозяин, он смотрел на меня и усмешка искажала его лицо.

– Раз в году я даю себе право на скорбь, в этот день я небесные окна закрою, – продекламировал Хозяин подземного мира. – Изгоню синеву, и взойдет надо мной скорби черное солнце. – И взглянул на меня апокалипсическим взглядом.

– А-а-а! – закричал я и локтем ударил непобедимого врага.

Затем, вырвав за руку Анну из кресла, бросился бежать вместе с ней... Куда?.. Мы бежали и слышали господствующий над миром хохот. И казалось, спасения нет. Нет?

... Мы бежали по туннелю багажного отделения, он был сумрачен и бесконечен, как жизнь. Мы бежали по нему, пока не увидели: впереди приоткрывается люк и забытый, зыбкий свет покоя манит нас. Еще несколько шагов – и свежий воздух свободы овевает нас. Еще шаг – и порыв ветра швыряет нас в ослепительный небесный океан Мироздания...

Резкий свет слепит глаза, порывистый ветер рвет кустарники, рев моторов заглушает...

Не до конца осознавая, где нахожусь, нажимаю на педаль газа и рву ручку передач скоростей. Бензиновая вонь, холерические звуки старенькой машины, гул вертолетов, зависших над нами, испуганное лицо Анечки – все это возвращает меня в прекрасное настоящее.

Что за чертовщина?! Что за боевые действия в среднерусской равнине?!. Неужели я оказался прав: была предпринята попытка захвата НЛО? Если это так, то можно поздравить силовые, простите, структуры с бредовой идеей.

Потом вижу: в звездное небо уходят ракеты "воздух-воздух", выпущенные из металлических летающих болванок. Обстреливают неизвестный объект? Или мы угодили на плановые ночные учения военно-воздушных сил России?

Обретя второе дыхание, наш "Москвич" летел над невидимой стерней поля, подобно вышеупомянутому объекту. И все потому, что чувствовал угрозу собственной и Аничкиной безопасности.

Мы побывали ТАМ, в недалеком будущем, и теперь знали, что нас ждет, если в жизнь воплотится план тех, кто надеется силой Новой Энергии навести порядок на планете. (Порядок – это когда все покойники?)

Новая Энергия? Как понимаю, вокруг неё происходят настоящие события. Предположим, академик, закончив расчеты, сообщил об этом кому-то по телефону, который прослушивался службой разведки. Господин Фаст решил почему-то форсировать события и, не дожидавшись опытов на установке, приказал ликвидировать Алексея Алексеевича и взять его тетрадь. Но в эту историю вмешиваемся мы с Анечкой: пугаем ночных убийцы, так и не успевшим найти расчеты по реактору античастиц. Тогда ГРУ предпринимает попытку контакта с НЛО, чтобы то ли путем переговоров, то ли силовым методом завладеть элементом 115. Для этих целей задействуют меня – задействуют в качестве подопытного кролика. И все бы ничего, да "кролик" оказался слишком строптивым, не желая принимать участия в сомнительных акциях.

Естественно, в подобных случаях любые спецслужбы не любят оставлять свидетелей – свидетелей их побед или поражений. Уверен, мы с Анечкой подлежим уничтожению. Таков закон жанра. Единственный наш шанс к спасению тетрадь академика. Если её обнаружим первыми, то условия диктовать будем мы.

А пока вперед, сержант, во мрак ночи. Прочь из аномальной зоны, над которой бесцельно висят неуклюжие тяжелые вертушки. Можно ли дубинками сражаться против легкой энергии космоса? Вопрос излишний.

Вероятно, это нас и выручало – спецслужбы были слишком заняты неуловимым НЛО, и наш "Москвич" под шумок сшибки выбрался на скоростную трассу.

– Что происходит, Дима? – спрашивала девочка. – Они сошли с ума? Почему стреляют? И куда мы едем?

– Много вопросов, родная, – отвечал я. – Стреляют, потому что дураки. А едем мы в Луговую, – и пояснил, что есть такой деревенский поселок под Москвой, где нас никто не найдет.

Услышав это, девочка удивляется: почему мы должны скрываться, Дима? Переведем дух, улыбаюсь, и начнем все сначала. Ты о чем? О том, что нам надо найти тетрадь твоего деда и её уничтожить. Уничтожить?

– Да, – отвечаю. – Ты же не хочешь, чтобы из нас делали идиотов, а души пустили в распыл?

– Не хочу.

– И я не хочу, – и услышал подозрительный хрип в моторе нашего драндулета. – Приехали, – глянул на щиток приборов. – Бензин-то йок, хозяйка!

Вот так всегда: судьба всего человечества зависит от канистры нефтепродуктов. Что делать? Ловить попутную на ночной трассе можно только с базукой в руках. И я выворачиваю руль на проселочную дорогу, исчезающую в лесном массиве. Чихающий мотором "Москвич" катит под защиту деревьев и наконец останавливается. Мы с Анечкой слушаем тишину – она мертвая; такое впечатление, что мы угодили в первый день создания Богом жизни на Земле.

Потом раздается характерный комариный зуд. Черт подери, этого я не предусмотрел! С проклятиями хлопаем себя по щекам и выбираемся из машины. Я успокаиваю спутницу: дело она имеет с диверсантом, и через несколько минут крепкий дым от костра делает нашу походную жизнь более удобной и уютной.

– Они хотят только тетрадь? – спрашивает девочка, освещеная неверным пламенем костра.

– И тетрадку тоже, – отвечаю. – И лучше будет, – повторяю, – если мы найдем её первыми.