Текст книги "Миллионер"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Звони, – говорю я. – Пусть приезжает. Скажи, что... Какая твоя фамилия, Миша?

– Брувер.

Показалось, что на меня обрушивается бетонный потолок. Вот это озорные повороты? Господи, за что, такую завертел карусель? Еще один Брувер на мою голову? Сколько их вообще, кто ответит? Бруверов – как брошюр о вегетарианском харче.

– Вы бы Ф.И.О. меняли, что ли, – проговорил в сердцах, удивляя присутствующих. – Надеюсь, ты не Брувер, – обратился к бойцу.

– Не. Я – Москаленко.

– Слава Богу, – и приказал звонить капитану, мол, ждем с нетерпением-с.

Горкин оказался там, где он оказался, и, приняв сообщение, сказал, чтобы его ждали часа через два.

Это было мне на руку – можно достойно подготовиться к встрече милицейского перевертыша. И прояснить схему работы семейства Бруверов на валютной бирже.

После того, как Москаленко утащил в комнатку-кубрик тушку своего поверженного навсегда приятеля, я закрыл их на засов, а сам принялся разбираться со спасенным племянником Исаака Исааковича.

Беседовали мы долго. В результате грубыми мазками нарисовалась следующая картина нашей прекрасной действительности: до последнего времени семейство Бруверов занималось своим скромным еврейским бизнесом и никого не трогало. Операции на бирже приносили неплохой доход. Да, случались махинации, однако были они в пределах разумного риска. "Крыша" господина Галаева не вмешивалась в производственный, так сказать, процесс. Неприятности начались, когда внучка Исаака Исааковича вышла замуж за господина Крутоверцера.

– Мая? Как она могла? – недоумевал Миша. – Она предала наши интересы.

– И что этот Крутоверцер? – не понимал я.

– Страшный человек, – закатил глаза мой собеседник и объяснил, что, пользуясь своим государственным положением, принялся брать под контроль все столичные валютные биржи, расставляя своих представителей.

– Представителей?

– Ответственных людей. По сути опричников. Тайных осведомителей.

– И трейдер Кожевников один из них? – догадался я

Именно так и оказалась: Анатолий Кожевников нес высокое звание трейдера весьма незаметно. Только единицы знали о его настоящей полицейской функции.

Отвратительные события начали происходить в тот день, когда некто сумел по совершенно непонятным причинам сделать миллионное состояние.

– Некто – это я, – посчитал нужным поставить в известность своего коллегу по ВБ. – И мой друг. Мы тебя видели в "Елках-палках".

– Вас я не помню, а вашего друга... такого...

– Неадекватного, – подсказал я.

– Именно так, – кивнул, – помню. Мне сказали, что я буду работать с ним. Представляете?

Я искренне удивился: что за бредятина-херятина? Кто так плох на голову? Оказалось, господин Кожевников, который посчитал, что из аутиста можно вить веревки. И, вообще, неординарное событие, связанное с 1 000 000 $ вызвало у руководства, явного и тайного, панику и череду самых неприятных разбирательств.

В конце концов, результат превзошел все ожидания: Исаак Исаакович якобы скончался у себя в кабинете, однако нет никаких сомнений, что это работа опричника и его присных.

– А что случилось дальше? – спросил. – Почему оказался здесь?

Вопрос вверг моего собеседника в состояние близкое к истерическому: он зарыдал и, растирая кровь, слезы и сопли, признался, что после смерти Исаака Исааковича отказался от сотрудничества с теми, кто убил его дядю. И более того, находясь в состоянии аффекта, дал письменные показания против господина Кожевникова. Если бы он только знал последствия этого необдуманного поступка?

– Они там... там... все вместе, – всхлипывал.

– И я даже знаю, кто из милицейских чинов тебя сдал, Миша?

– Кто?

– Подполковник Рушалович.

– Не знаю. Меня били и требовали, чтобы я подписал документы на квартиру, машину, дачу. На все. А как мне жить? Они подумали?

Я посмеялся: каждый думает только о самом себе. А тот, кто выступает против Системы, получает деревянный тулупчик. Деревянный, не поняли меня, тулупчик, что это значит? Гроб, объяснил и похвалил дилера за упрямство, если бы подписал бумаги – уже кормил подземную фауну.

– Крысиный закон выживания, – не без пафоса проговорил я. – Если уж вы, дети Изральевы, не выдержали пресса перемен, то, что говорить об остальных?

– Мы выдержали, – хлюпал горбатеньким носом. – Это все она... Мая... исчадия ада.

И был прав. В деле, где главную роль играет красивая женщина с мозгами кобры, жди сюрпризов, самых неожиданных и разных. Очевидно, Маю интересует только позитивный результат. И если он требует милосердия, то, пожалуйста, килограмм милосердия. Если для успешного дела требуется жестокость, пожалуйста, килограмм пиздюлей. И так далее. Принцип – никаких принципов: великий принцип для победителей, шагающих по трупам.

Тогда можно объяснить, почему такие "качели" по отношению ко мне: то больно бьют, то лелеют, как орхидею. И с одной целью – получить результат. Аутист – вот цель моих недругов. Приз призов. Кубок мира.

Ожидают ли они адекватного ответа от меня, тушинского простака? Уверен, нет. Первое впечатление от меня – чудило и мудило в одном флаконном теле. Это не представительный господин Василий Сухой в серебристом своем БМВ, за спиной которого стояла "спортивная" рать. С такими сшибиться – себя уважать. А с меня, пролетария без портков, что взять? Ничего, кроме букета ароматных проблем. Такого нечаянно раздавишь, как клопа, а вони, как от слона.

В этом мое преимущество – я исключен из списка борющейся стороны. По мнению моих недругов, я сторона хоронящаяся – глубоко и далеко. Они надеялись, что я выведу их на аутиста. Но удалось сбежать обоим, и теперь они где-то тихо мышами сидят в российских недрах. Следовательно, у меня есть шанс действовать так, как хочу.

Моя цель проста – силой оружия завоевать свободу нам с Илюшей. Аутисту она, может, и не нужна, он и так свободен, а вот мне она необходима, чтобы, если жить, то жить в согласии с самим собой.

Я ожидаю капитана Горкина с нетерпением – он должен сыграть роль информатора. К счастью, он приезжает на "Волге" один. Зачем мне брать лишний грех на душу? Капитан в штатском похож на учителя информатики в средней школе. Не спеша проходит от машины к старому корпусу. Я, защищенный сумраком коридора, жду его у двери. И когда он переступает порог, наношу профилактический удар рукояткой ТТ по незащищенным шейным позвонкам. Повторю: били меня – бью я!

Обыскиваю, нахожу казенный ПМ. Прекрасно! Теперь вооружен до зубов в буквальном смысле слова. Волоку безвольное тело вниз, в подвал, где в страхе и надежде ждет меня Миша.

– Все нормально, – обращаюсь к нему. – Живой. Дохлики нам пока не нужны.

– Не нужны, – с напряжением соглашается.

Я присаживаюсь перед поврежденным врагом, бью по щекам:

– Сейчас глазки откроет и ротик, – приставляю пистолетное дуло ТТ к тщательно выбритой щеке. – Эй, Роман Романович! – Обращаюсь с уважением. Хватит притвору изображать.

Словно услышав мой голос, капитан Горкин вздрагивает. Птичье-пленочная смурь спадает со зрачков. С недоумением смотрит на меня, потом узнает:

– Мукомольников?! – в голосе нет испуга, скорее – восхищение. – Ты, сукин сын своего народа! Ну-у-у... ты, как говно на туфле. Вытираешь, вытираешь...

– Роман Романович, не буди во мне зверя, – ткнул дуло в рот. – Будешь говорить по делу...

– Играешь с огнем! – промямлил.

– А вы все? Подожгли дом родной со всех сторон и пляшите на радостях, – был патетичен, каюсь, – козлы! – И продолжил: – Мне терять нечего, а тебе, Ром-Ром, есть: семья, дети, служба. Выбирай?

– Чего надо?

Приятно иметь дело с людьми, понимающими те или иные обстоятельства. Другой на месте капитана Горкина начал бы проявлять мужество и героизм, и его пришлось бы пристрелить. На этом проблемы упрямца бы закончились, а мои бы начались. А так полный порядке: все остались при своих интересах. Капитан Горкин при жизни и погонах, а я с нужной мне информацией.

– Мукомольников, я тебя найду, – пообещал, когда уяснил, что впереди у него жизнь, не омраченная никем и ничем.

– Ищи ветра в поле, – толкал капитана в подвальчик-кубрик. – Хотя зачем? Сам подумай. Ты хочешь стать майором? И дальше, и дальше: до генерала? Будешь надувать щеки и командовать. Кр-р-расота! Посиди, подумай, – и закрыл дверь на засов.

Странные люди, делаешь им доброе дело, а они выказывают недовольство. Как говорится, на всех не уходишь. Всегда найдется страдательная сторона. Уверен, что капитан Горкин не понимает, как ему повезло. На него я зла не держал, он был служака до мозга костей, и выполнял лишь вышестоящие приказы.

Не повезло тем, кто отдавал ему приказы. Они были приговорены к смерти – и не мной. Я лишь исполнитель.

Так получилось, что мне пришлось возвращаться в Тырново не одному. После того, как завершил свою миссию и собирался уезжать, спасенный Миша Брувер кинулся ко мне, причитая:

– Они меня найдут, они меня найдут, они меня найдут.

– Прячься, – посоветовал.

– А куда? Я не знаю-ю-ю, – театрально ломал руки. – Они убьют, они страшные, они...

Я посоветовал прекратить стенания. Черт знает что! Не тарабанить же столь впечатлительного дилера в деревеньку Тырново? А почему бы и нет? Угрозы он не представляет. Такой не может представлять никакой опасности. Может статься, окажет помощь информацией о своей двоюродной сестричке по имени Мая. И я принимаю решение:

– Поехали, Миха. Но шаг в сторону... – шучу, демонстрируя ТТ и два ПМ. – Сам понимаешь. Стреляю без предупреждения. – И вытащил из кармана гранату Ф-1. – И кидаю.

– Конечно-конечно, – всплеснул руками. – Стреляйте. И кидайте.

Ох, Небесная сила, ну на хуя ты нас всех таких создала? А? Нет ответа. На нет – и суда нет.

Благополучно покинув территорию санатория, мы покатили в магические тырновские края. "Дедушка" советского автомобилестроения понимал всю ответственность момента и вел себя прекрасно. Если попердывал, то стеснительно.

Остановку мы совершили лишь однажды у придорожного магазинного павильончика "Давид и Георгий". Тетки-продавщицы, с бирками, указывающими их фамилии: Борсюк и Хренькович, поначалу решили, что два битых парня хотят ограбить их чуречное сельпо, да мы оказались самыми состоятельными покупателями за последнюю пятилетку, приобретя все, что только можно было приобрести.

– Да? – вспомнил я. – Нет ли женского нижнего белья? Желательно французского?

– Молодой человек, – по барсучьи улыбнулась мадам Борсюк, кряжистая, как офицер интендантской службы. – Оно ждало вас. – И обратилась к коллеге. – Ларочка, открой ларчик.

Мадам с мышиным личиком, поправив усики под длинным носиком, вскрыла некий короб и вытащила золотистый пакетик, где угадывалось нечто нежно-ажурное цвета румяной зари.

Ба! То, что надо! Покупаю не глядя. Впрочем, шучу я, если хотите, девочки, примерьте. Шутка веселит глуповатеньких, но искренних кикиморочек, и мы расстаемся друзьями. Приятно, черт дери, делать хорошо людям, даже если они носят такие фамилии, как Борсюк и Хренькович!

Когда мы подъехали к тырновской фазаньей фазенде, то обнаружили в сумерках идеалистическую картинку: аутист в качалке изучает темнеющие небеса с проступающей звездной окалиной, а хозяйка пытается вязать нечто, похожее на безразмерный шерстяной презерватив.

– Опц-ца-ца?! – чистосердечно удивилась. – А я думала, с конца-ца-цами. Подкинул дуре дурика и сбёг. А ты ещё мне одного... малохольного?

– Миша, – шаркнул обзываемый ногой, поднимая пылевое облачко и заметно стесняясь колоритной фигуры, схожей на публичную девку с картины художника Х. Хераскина "Гулящая".

– Жаннэт меня зовут! – вскинулась Жанна, произнеся имя свое на французский манер, отчего получилось ж/минет. – Привез, чего обещал, лапоть?

Я отвечал, что всегда держу свои обещания, особенно, данные любвемобильным любимым. Восторг барышни был неописуемым. Издав пронзительный вопль вампира, Жанна цапнула пакетик и стремглав у.е.* в домик.

Мы же с Мишой принялись разгружать из машины съестные припасы. Их было много, будто мы готовились к затяжной войне.

Потом происходит следующее событие, запомнившееся мне на всю жизнь. Мы почти все разгрузили, когда раздался выразительный скрипок двери.

– Опля, бля! – услышали крик, точно так делают на арене цирка фигуристо-жопастенькие гимнастки.

Подняв взоры свои, мы увидели такое! О-о-о! Зрелище сие требовало отдельного описания и гоголевской силы владения великим и могучим.

Что же мы узрели? Мы увидали русскую-кралю-толстушку во французском нижнем белье, сработанным мастерицами подпольного цеха г. Нижнего Новгорода.

Право, если бы мы углядели корову при седле, то наши чувства были бы куда сдержаннее. А тут – ажурное, атласное, сочно-лиловое и анданте по содержанию.

По размеру белье оказалось чуть мало, и поэтому все прекрасные формы пышнели из-под него, словно тесто на печи.

Миша, держащий пятилитровую банку с болгарскими помидорами, уронил её на царственно лежащий валун. А я, споткнувшись об него же, у. е. лбом в стальной рельс, на котором держались калитка и ворота. Как в таких случаях пишут романисты-мудисты: звезды брызнули из его глаз.

Увидав в пыли, эти интимные звезды и ощутив привычную боль в черепе, я выматерился, как может выматериться россиянин, коему сука-судьба постоянно подставляет ножку. Илюша же в качалке радовался:

– Ыыы, – и чувствовал лучше всех участников сценической постановки на колхозном пленэре.

– Что? – удивилась пастушка в неглиже. – Не понравилось?

– Мадам, нет слов, – прохрипел я. – Вы прекрасны, как Аврора, блядь, но предупреждать надо о своей такой красоте.

И хотя дал зарок не пить более крестьянского самогона, однако не сдержался и тяпнул килограмм жидкой пшеницы исключительно в лечебных целях. Лечил, как тело, так и душу – и было мне хорошо.

Однако веселый наш вечер на этом не закончился. Барышня в неглиже предложила пойти на бережок Тырновки. Зачем, насторожился я. Поймаем рыбки, плотоядно облизнулась прелестница, у меня есть удочки, и сварим ушицы. И я ей поверил, лопух тушинский.

На природу, мать нашу, мы выбрались всем коллективом. Даже Илья повел, к моему удивлению, как нормальный городской человек. То ли попал под влияние очаровательной Жанночки, то ли общая колдовская атмосфера оказывала на него благоприятное воздействие, как на меня тырновская живая вода.

Заходящее солнце пламенело у горизонта, как гигантский мазок Небесного художника-абстракциониста. Окрест нас преобладал мягкий пунцовый цвет, будто мы угодили в бутон колоссальной благоухающей розы.

Когда спустились к речке, я обратил внимание на её пурпурные воды и подумал: как кровь, но заставил себя убрать эту неприятную мысль в портмоне своей памяти.

Посадив Илюшу и Мишу на пенечки и тиснув им по удочке, тырновская красавица заявила, что нам необходимо собрать хворост для костерка. И даже тогда не догадался об её истинных намерениях, находясь под допингом, скажем так, природного совершенства, меня окружающего.

Когда углубились в сухой перелесочек, чтобы, напомню, собрать хворост для костра, Жанна буквально кинулась на меня, хохоча, точно ночная птица. Не успел глазом моргнуть, как остался, прошу прощения, без штанов. Тут надо заметить, что подружка отправилась на рыбную ловлю в одном неглиже, что, конечно, намного ускорило наше соитие среди березок, сосенок и пихт. К тому же Жаннэт неделю находилась на голодном половом пайке, и её фантазия расцвела буйным цветом. Я же (в свете последних криминальных событий) был далек от желания поддерживать романтические отношения. Когда человеку собираются оторвать голову и то, что у него ниже, то, само собой, особого подъема чувств он не испытывает. Да надо знать тырновскую мастерицу мертвого поднимет из могилы и заставит плясать под свою дудку. Если под дудкой иметь в виду её пухленький ротик.

Я и плясал, как мертвец на сундуке с сокровищами. Надо мной кружились мрачнеющие небеса, хороводились березы, сосны кидали свои твердые шишки, а пихты пихались вельветовыми ветками. И было мне снова хорошо, и вечно было мне, и, казалось – так будет всегда.

Но – сладострастная волна оргазма накатывает, накатыва-а-ает, накатываа-а-а-ает, и, наконец, пробивает всю мою суть, расщепляя её на счастливые молекулярные частицы, как это делает молния с неосторожными деревьями.

Ёх-тёх-перетёх! Где я, что со мной и кто подо мной? И когда сознание восстанавливается в полной мере, обнаруживаю: о, ужас! все мое потное лицо облеплено комарами величиной с пони. Одно утешало: Жаннэт плюхнулась известно чем на муравьиную кучу и до поры до времени этого не подозревала.

Короче говоря, из перелесочка мы галопировали, как вышеупомянутые пони, только ещё блажили, проклиная родной край, столь насыщенный братьями нашими младшими. И сестрами.

Плюхнувшись в воду, обратил внимание на рыбаков. Они по-прежнему тихо сидели на пенечках и держали удочки перед собой. И все бы ничего – только лески отсутствовали на удилищах. Что, впрочем, уже не имело никакого значения. Каждый получил то, что хотел: одни отдохнули душой, а другие понятно чем.

Такая вот love случилась на чарующем бережку, с которого мы скоро удалились. Лицо мое распухло и, наверное, на него уже не походило. В этом отношении Жанне повезло куда больше: она спрятала покусанную часть тела хлебного своего в холщовые штаны и только изредка вспоминала муравьев незлым словом. Она, молодчина, любила отчий край и зверей в нем проживающих. Я тоже любил отчий край, а вот людей, в нем проживающих, не очень.

Утром убываю в город. День обещает быть трудным и серьезным. Чувствую, что события входят в завершающую фазу. Не знаю, что предпринимают наши враги, но я буду действовать так, как считаю нужным. Иногда чтобы гангрена не сожрала весь организм, надо оттяпать его часть. Банально, но верно.

Истерзанное комарами лицо невозможно зудело, и я, крутя баранку, проклинал себя за слабость к дамским вакуумным устам. Черт знает что, Слава, ругал себя, мир рушится в тартарары, а ты резвишься таким вот садистским способом. И о миллионе уже не думаешь. Понятно, на хрен тебе миллион $, коль можешь получить миллион удовольствий в соседнем лесочке.

Мой план действий предусматривал следующее: снова встретиться с бывшим десантником Витьком, купить необходимое оружие у прапорщика Руденко и, по возможности, как можно скорее совершить акты возмездия. Акты возмездия? Не есть ли это призыв к антигосударственной деятельности? Отнюдь. Это я обращаюсь к тем чиновникам, кто считает, что достаточно завести на невыразительном облике своем ленинскую бородку и лысину, и ты Владимир свят Ильич. История, повторю, имеет свойство повторяться. Сначала – трагично, а потом – комично. Вы, господа, комики, гомики, поцики, цуцики и дурики. Публика над вами потешается, а вы надуваете щечки и думаете, что от вас что-то зависит. Ровным счетом ничего. Выразился бы крепче, да культура, блядь, речи не позволяет!

Я – сын своего замордованного трудового народа, и он дал мне мандат (прошу прощение за это словцо!) на отстрел рептилий переходного этапа нашего трудного пути.

Столица встретила меня со сдержанной радостью, как мать сына, распутничавшего всю ночь. Все магистрали были забиты транспортом, и мне пришлось ковылять на попердывающим "дедушке" по переулочкам и тупичкам. Наконец, прибываю на театральную площадь, где мы договорились о встрече с бывшим десантником. Витек сидит в своем желтеньком "жигуленке", отмахивает рукой – следуй за мной.

Поездка наша была скорой – за Савеловским вокзалом находилось огромное производственное здание бывшего, очевидно, оборонного предприятия.

Подъехав с тыльной стороны, выходим из машин. Жмем друг другу руки. Витек смеется: что с лицом, погранец? А что такое, десантура? Будто рашпилем прошли по морде? А-а-а, это комары – лучший рашпиль.

На проходной моего товарища знают, и мы заходим на территорию без проблем. Теперь бы выйти, шучу я. Потом спускаемся по лестнице вниз и долго идем по коридорам, напоминающим катакомбы.

Наконец, попадаем в небольшое помещение, похожее на оружейный склад. Под кирпичным потолком тускнели лампы в сетчатых намордниках. Металлическую дверь открыл нам пасмурный человек с краснознаменным лицом прапорщика. Впрочем, это и был прапорщик Руденко, нужный нам.

– Хлебнем? – вопросил с надеждой.

– За рулем, дядя Лёня, – ответствовал мой спутник.

– Понюхаете, – указал на стол и стулья. – Новое поколение выбирает "Пепси", – проговорил с презрением. – Тьфу! Измельчал народец, измельчал.

Мы вынуждены сесть. Страдая, прапорщик разливает водку в стаканы. Я смотрю на стеллажи, на них чернеет стволами боевое оружие, как наступательное, так и оборонительное.

– Так выпьем же за славу российского оружия! – говорит прапорщик, поднимая стакан. – Чтоб его было много. Как водки.

– Хороший тост, – соглашается Витек.

– А чего стакан с ушами такой? – неожиданно обращается господин Руденко ко мне.

– Стакан с ушами? – переспрашиваю.

– С рожей?

– Комары, дядя Леня, – хмыкает мой приятель. – Нажрался и заснул под кустиком.

– А-а-а, – тянет понимающе прапорщик. – Наш человек?

– Наш-наш.

– Ну, за оружие и наше богатство – людей, – залпом выпивает двести командирских. – Чего надо? – Нюхает некую промасленную деталь, валяющую на столе.

Я отвечаю.

– Ух, ты! – покачивает головой прапорщик. – С виду попугайчик, а на деле – орел, – поднимается на ноги. – Тити-мити покажи?

Я выкатываю на стол долларовое "колесо", как это часто делают герои в фильмах не про нашу жизнь.

– Пшли, – говорит прапорщик, и я иду за ним в глубину помещения, как приговоренный к смерти.

Через четверть часа становлюсь обладателем гранатомета "Муха" и оптической винтовки "Ока-47" с лазерным целеуказателем. Если к ним присовокупить ТТ, два ПМ и одну Ф-1, то вполне можно начинать наступательную операцию по всему фронту.

– Круто, погранец, – восхищается Витек и предлагает помочь. – Люди наше богатство, – цитирует прапорщика. – Есть хлопцы, из войны только-только вышли.

Я благодарю: нет, мои проблемы буду решать сам. Зачем тем, кто вышел из боев на окраине кровоточащей империи возвращаться в побоища столичного значения?

Прощаясь, мы почему-то вспоминаем Илюху, блаженного человечка, далекого от проблем этого ссученного во всех отношениях мирка.

– Привет ему, – смеется Витек.

– Непременно, – смеюсь я.

Со стороны кажется, что два приятеля нечаянно встретились на солнечной стороне улицы, и рассказывают друг другу анекдотические истории, чувствуя себя превосходно.

Потом мы прощаемся, и я на своей, перегруженной оружием колымаге, тороплюсь в холмистое Крылатское. Там, в одном из новых престижных домов, проживает господин Кожевников, трейдер ВБ в настоящем, а в прошлом сотрудник ГРУ. Такие вот жизненные коллизии мы имеем. Теперь понятно, кто так уверенно ступает по головам доверчивых соотечественников, как по брусчатке Красной площади.

По утверждению капитана Горкина, наш герой напрямую, кажется, связан с господином Крутоверцером, выполняя его деликатные поручения. Что сходится со словами Михаила Брувера о том, что бывший ГРУшник страшный человек и опричник. В чем я сам мог убедиться в тот момент, когда повстречал коллегу на складе магазина стройматериалов. Решительный человек, господин Кожевников. Идейный. Работает на хозяина ретиво и не только за похлебку. Таких может остановить только пуля.

Разумеется, зло не только в нем одном. Но, уверен, он первым начал предпринимать действия, направленные против нас с Илюшей. И логика понятна: на его бирже появляются зашарканные жизнью субъекты и начинают выбивать 1 000 000 $. Кому это понравится? Настоящему Хозяину это понравится? А кто у нас Хозяин жизни – правильно, господин Крутоверцер. Когда бывший сотрудник спец.служб понял, что их делают два тушинских засранца, его душа возжелала отмщения. Поначалу пошел самым примитивным образом: силой забрать живую игрушку. На мою квартиру было отправлено два молодца, которые угодили в засаду, сработанную конкурирующей командой "спортсменов". Дальше – больше. Трупы посыпались, как аборигены с пальм во время океанского шторма.

Потом пошла более "тонкая" игра, где главным героем оказался я. Поняв, что силовыми методами ничего нельзя добиться, пустили методы "пряничные". Мая – как лучший сладкий "пряник"? Какие цели она преследует? И ещё этот менхантер, "охотник на людей"? Он мне понравился, как человек, умеющий принимать решения. Жаль, если он не на моей стороне. Тогда мои шансы на успех минимальны. На успех? Какой может быть успех в безнадежном деле, которое называется жизнь.

Увидев на автомобильной стоянке, знакомый БМВ цвета серебристого крыла истребителя, почувствовал, лютую ненависть. И хотя капитан Горкин предупреждал, что г-н Кожевников реквизировал машину моего друга... Я заставил себя держать удар: ничего, жадность многих фраеров сгубила, сгубит и этого.

Через час появился и он, похожий со стороны на преуспевающего бизнесмена. Был вальяжен, уверен, спокоен и бесцветен, как того требовали служебные инструкции бывшего его департамента разведки. Его ошибка заключалась в том, что он не мог мыслить категориями, где существовали такие понятия, как дружба и верность. Более того, причастность к миру сильных, породила ложное чувство безопасности и вседозволенности. Мой враг и предположить не мог, что из охотника он может превратиться в жертву. Такие, как он, быстро начинают не чувствовать землю и, чтобы они её таки ощутили, лучший способ понятно какой: смерть.

Когда он серебристым ключиком открыл серебристую дверцу серебристого авто и склонил голову, чтобы нырнуть в кожаный салон... Били меня – бью я!

Соприкосновение лба трейдера и металлической дуги машины оказало нужное воздействие. Враг уплыл в кратковременную командировку забытья, и я получил возможность выехать со стоянки. А вдруг любимая женушка глядит в окошко, провожая супруга. Зачем попусту волновать домашнюю женщину, пропахшую утренними сперматозоидиками, которых приятно накладывать на лицо в качестве маски для омоложения. Будем милосердны к другим, и это нам зачтется на воздушных островах прекрасного небытия.

Припарковав БМВ под забором действующей стройки, я потребовал к себе внимания. Пистолетное дуло у глаз не самое приятное зрелище для того, кто служил в разведке. Сразу приходит понимание, что дело – швах!

– Ты? Что ты делаешь, сука? – нет, плохо понимал, и поэтому вел себя таким неподобающим образом. – На кого руку поднял?

– На тебя, сучок, – саданул ТТ под рессорные ребра.

– Мы можем договориться, – кислился от боли. – Сто тысяч?

– Рублей? – пошутил я.

– Пятьсот тысяч долларов, Мукомольников, это хорошие деньги, оживился, надеясь на чудо. – Живые деньги, Слава.

– Я мечтал о миллионе, а ты эту мечту похерил, Анатоль, – проговорил, чувствуя себя актером кино и театра.

– Это не я! Не я!

– Кто?

По утверждению господина Кожевникова, он лишь поставил в известность о неординарном событии вора в законе Галаева, который и дал указание к последующим активным действиям. Я усмехнулся: Аслан задействован в этой истории, однако не так, как он, трейдер, рассказывает. Галаев предал моего друга Васю Сухого, подставил его, и с ним будет отдельный разговор.

– А так я с ним, Асланом, имел личную встречу. В "Золотом колосе". Приятный человек, когда кушает. Не они бойню начали. Зачем светить, как солнце. Тут ваши товарищи работали.

– Менты, – подхватил. – Бывшие менты, у них охранно-коммерческая структура "Алмаз".

– Про "Алмаз" правда, да не вся эта правда, – сказал я. – Давай сдавай хозяина, которого мы оба знаем.

– Если знаешь, зачем буду говорить? – вскинулся. – Какая разница, кто меня замочит в сортире. Ты или они?

– Я сделаю красиво, а они спустят тебя в унитаз. Выбирай?

– Миллион, – скрипнул зубами. – Миллион долларов. Через час. Обещаю. И мечта твоя...

– Ты, сексот, мечту мою не трогай, – беспредметный разговор меня начал утомлять. – Была мечта – и сплыла. Зачем она нужна, если мои друзья гибнут. А ты, сука, мародер, БМВ вот поимел, и твой Крутоверцер – мародер, страну имеет, и все вы – мародеры...

– Крутоверцер? – переспросил трейдер с некоторым удивлением, на которое я, каюсь, не обратил должного внимания. – Крутоверцер, ха-ха! Все-таки они тебя сделали! Ай, да, молодцы! Все-таки бабы – это бабы! Змеи подколодные!

И я совершаю ошибку. Это я пойму позже. Но ведь тоже живой человек, и тоже сердце болит, и душа ноет, и ненависть разрывает аорту, и нервы не выдерживают.

Я набрасываю удавку ремня безопасности на горло врага, накручиваю её, закрепляю. Г-н Кожевников хрипит, пучит глаза, пытается, что-то сказать. Его мнение о текущем моменте меня больше не интересует. Ненависть, как бурный селевой поток...

– Это тебе, гнильда, подарок от Васи, – и, выпадая из авто, оставляю на сидении гробовую гранату Ф-1. – Ты этого хотел, ты это получил.

От многих граждан своего любимого Отечества меня отличает то, что я думаю обо всех, затаренных государством в концентрационные рамки дидактических законов, глумливых постановлений, издевательских служебных инструкций и проч.

Я мог бы подорвать БМВ, где угодно, но зачем создавать проблемы соотечественникам, не имеющим отношения к миру криминала. То есть от взрыва лимузина никто не пострадал, кроме бетонного забора и того, кто собственно, находился в салоне авто. Впрочем, гарь на заборе закрасят, и он будет, как новый.

Вторым на ликвидацию по моему списку проходил подполковник Рушалович. По словам капитана Горкина, его начальник, несмотря на концентрированное мудачество, обладал живым крестьянским умишком и под его руководством было создано охранно-коммерческое предприятие "Алмаз", основной деятельностью которого являлось "крышование", тех или иных объектов и субъектов.

Мы с аутистом угодили в самый эпицентр борьбы за передел собственности. Действовал подполковник коряво и вел "войну" на два фронта со "спортсменами" и вором в законе Галаевым. Кидал людей без ума, в результате его товарищество с ограниченной ответственностью понесло самые большие потери. По его приказу били меня, чтобы был сговорчивее, да, к моему счастью, вмешались высшие силы в лице семейства Крутоверцеров, а точнее Маи.

Били меня – буду бить я! Из гранатомета. Понимаю, нужна тщательная подготовка к акции возмездия. Но у меня нет времени и сил для такой подготовки – одна надежда на удачу.

Знаю, Рушалович кашеварить на бывшей улице Огарева, 6, где находится столичное ГУВД. Надо катить туда и действовать по обстоятельствам. Пора разбить вдребезги стакан с двойным дном и ушами, это я про руководящее лицо.

За все надо платить, господа! Мысль банальна и сера, как зернистый асфальт, да плохо доходит до ваших до мозгов, по которым прокатил многотонный каток государства, дающий вам право распоряжаться чужими жизнями и судьбами.