Текст книги "Миллионер"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Сука империалистическая, зачем, спрашивается, ему ещё миллиарды и миллиарды? На содержание бледно-благовонный болонки, что ли? Ну, нет слов от такого хамства. Была бы у меня под рукой лапочка СС-20, я бы нашел, по ком трахнуть для собственного душевного успокоения.

Если бы я только знал, что на самом деле происходит с графиком движения японской иены? Оказывается, стерва-судьба сыграла с малоопытным игроком невозможную шутку. Это была самая черная шутка в моей жизни. Такой извращенной выкрутасы нельзя было представить даже в самом кошмарном сне. Вот что, значит, не суйся в воду, не зная брода. Я нарушил главную заповедь любого дела: сначала изучи азы его, а уж потом действуй.

Итак, в чем же дело? Как все здравомыслящие люди, я был уверен, что коль линия диаграммы валюты ползет вниз, то, следовательно, дело худо, а коль летит вверх, то дела прекрасны. Согласитесь, в этом есть своя кремниевая логика. И, руководствуясь ею, я, болван всех времен и народностей, сидел перед экраном и ждал, когда иена прекратит падать.

Когда-нибудь она, гейша, прекратит падение, убеждал себя, и начнется её рост. Главное, переждать эту "воздушную яму".

Я настолько жил своими переживаниями, что никакого внимания не обращал на цифры, меняющиеся на закраинах графика. Все внимание – на линию, которая, как проклятая, продолжала заземляться.

В момент её высшего падения почувствовал, что мне дурно, будто вокруг меня выкачали кислород, оставив лишь угарный углекислый газ. Теперь я прекрасно понимал тех, кто падал в банальный бабий обморок – спустить за полчаса пять тысяч $, это надо сильно постараться, господа.

Господи, взмолился, дай мне силы пережить эту трудную фазу, и я буду любить людей, терпеть этот чертов миропорядок, и кротко трудиться на благо всего общества.

И ОН услышал меня, будто находился за моими скуксившимся от напряжениями плечами: линия графика, родная, неожиданно поползла вверх. Я почувствовал прилив сил, потянуло свежим ветерком, окостеневший скелет принялся расправляться, как каракумская колючка после энергичного полива.

Нет, все-таки жить в этом подлунном мирке можно, перевел я дух, несмотря на капризы фортуны, она благосклонна ко мне. За это ей отдельное спасибо – спасибо, что тянет йодную иену все выше и выше. Еще немного и я выйду на плюс. Ну же – есть! График валюты переполз через центральную линию и принялся продвигаться к небесам, радужным от цвета импортных ассигнаций.

Ай, да я – ай, да молодец, прыгал на стуле от вида приближающейся виктории. Вот так надо работать, трейдеры всякие! Я вам всем докажу, что... И тут произошло то, что произошло.

– Добрый день, – услышал за спиной голос девушки Маи. – Как дела?

– Отлично, – не оборачиваясь, кивнул на экран. – Катаюсь, как на горках. Вниз вверх! Уф! Хорошо! – С удовольствием потер руки. – Видишь, как иена прет. – И похвастался. – У меня пять лотов на продажу. Это сколько выходит грин-то?..

Милая не ответила, мне показалось, что она тихо ушла, не желая разделять мою детскую радость. Потом услышал:

– Слава, что ты делаешь? – её голос был неприятно-сдавленным. – Ты понимаешь, что делаешь?

– А что?

– Закрой котировку.

– Почему это? – возмутился. – Смотри, как выигрываю.

– Ты проигрываешь, Слава, – повторила по слогам. – Про-игры-ва-ешь!

– Мая, прекрати шутить, – топнул ногой. – График лезет вверх...

– И что?

– Значит, я побеждаю.

– Дурачок, – проговорила таким голосом, будто я был безнадежно болен на голову и на все остальные оранжерейные органы. – Котировка по иене обратная.

– Как это? – и почувствовал, что потолок операционного зала, осыпается на меня, как песчаный бархан на зазевавшегося туриста в панаме.

Через минуту все закончилось – долгожданная победа обернулась поражением с привкусом горького пепла от пожарища. От такого подлого удара любой бы потерял веру в себя. Любой!

У меня возникло впечатление, что я таки угодил в дробилку гигантской Мамоны, которая с особым цинизмом прокрутила мою жалкую душевно-телесную плоть и выплюнула обратно через свой наждачно обдирочный зад.

Все объяснялось просто: котировка некоторых валют, в том числе и йены, обратная. То есть график этих валют зеркально отличается от графика движения "нормальных" валют, как-то фунт стерлингов, ЕВРО, швейцарский франк. Если график вверх – это V, график вниз – швах! Это у нас, просвещенных европейцев. А там, где восток? Правильно, все через известное, вышеупомянутое, обдирочное место.

Возникает вопрос: кто виноват? Почему мне не сообщили о таком принципиальном положении вещей?

Это же уму непостижимо, рвал волосы на своей голове, узнав, что, когда мой график находился на самом как бы "дне", я владел около 15 (пятнадцатью) тысячами долларами.

Такая вот ужимка моего трейдеровского несчастливого жребия. И самое обидное: катила ведь феерическая пруха, а я, как последний поц, сидел в углекислом облаке своих негативных чувств. Если бы умел плакать, зарыдал бы в голос, проклиная собственное разгильдяйство и самоуверенность. Нет правды на земле, нет её и на – ВБ!

– Ничего страшного, – успокаивала Мая, изучив досконально ситуацию. Ты в минусе всего на три тысячи.

– "Всего" на три, – пыхнул и взорвался: – А где тебя черти носили? Не могла раньше прийти, что ли?

– Я пришла, – потемнела глазами, – когда пришла.

– Ну... иди дальше, – сорвался, ощущая себя отвратительным, потным и полым, как мяч, проткнутый ржавым гвоздем дурных обстоятельств.

Она ушла – ушла, чтобы не возвращаться никогда, а я остался сидеть перед экраном, где по-прежнему петлял проклятый график.

У меня появилось желание купить бутылку водки и проспиртовать душу до состояния кунст-камерного двухголового младенца из экспериментальных времен великого костоправа Петра I.

Пить или не пить? Исконный вопрос русского человека. Жизнь наша такая, что быть трезвым это уже героизм. Думаю, надо тяпнуть для душевного равновесия грамм двести, закусить их колючими шпротами и снова идти на штурм валютной цитадели.

Я предлагаю Анатолию Кожевникову пообедать, признавшись, что хочу залить дымящие головешки своей неудачи.

Трейдер соглашается, предупредив, что он, как и слон, ведет трезвый образ жизни. Тогда я задаю естественный вопрос: если бы у него случилась такая вот диковинная история?..

– И что?

– Налакался бы?

– Со мной такое не может произойти, – строго проговорил господин Кожевников, – в принципе.

– Не о том речь! – выходили из здания ВБ, которую охраняли, напомню, ретивые секьюрити. – Толя, прости, – и обратился к одному из коренастых охранников, схожему обвислыми щеками и выпученными глазками на брутального бульдога. – Ты, дядя, меня ударил больно, – и предупредил. – За мной должок.

– Иди отсюда, чудак, – человек-собака картинно поигрывающий резиновой дубинкой, выразился куда энергичнее, но смысл передаю верно.

– Я предупредил, – произнес. – И за базар отвечаю.

– Прекрати, Слава, – тянул меня за руку Анатолий. – Делать нечего?

Я понимал, что опускаюсь на один уровень с мудаковатым малым, для которого огреть литой резиной гражданина есть высшая услада, однако ведь надо сдерживать таких вот ретивых вояк. В противном случае, не получая должного отпора, они начинают утверждаться в своей силе, а это в свою очередь ведет к тому, что из кокона цвета хаки может вылупиться воинственный хам с великодержавными устремлениями уравнять всех по своему незначительному росту.

Как известно, малый рост вождей сыграл в истории нашего государства печальную роль. И если бы вовремя остановили дефективного и капризного Вовочку (симбирского), то мы бы не имели, то, что имеем.

– Не трогай Вовочек – это святое, – сказал мой осмотрительный спутник, выслушав пространные речи о том, что зло нужно выжигать каленым железом и мгновенно.

Я посмеялся: живем, точно на краю действующего вулкана, и постоянно ждем, когда он, тлеющий, рванет рубиновой краснозвездной магмой, сжигающей все на своем пути.

Господин Кожевников плохо понял моего иносказательного слога, и я ему объяснил, что имею ввиду.

Мой товарищ посерел, как асфальт, по которому мы топали, и принялся оглядываться по сторонам, словно ожидая, что сейчас подкатит современный черный "воронок" и нас закатают в казематы за (якобы) антикремлевский треп.

– Анатоль, будь проще, – потребовал. – На то и власть, чтобы её поносить. Она, сука, должна быть ещё лучше и думать о человеке.

– Никто о нас думать не будет, – ответил трейдер. – Кроме нас самих.

– Слова не мальчика, но мужа, – согласился я, и мы, вернувшись к волнующей нас обоих теме, как взять золотого тельца за рога, наконец, прибыли к праздничному "Русскому бистро".

По утверждению моего спутника, здесь кормили сносно и даже поили – по конфиденциальной договоренности. Это было кстати – и весьма кстати в свете последних событий, минорных для меня.

Мы сели за столик в углу зала, выкрашенного в цвет флегматичного фламинго, и к нам немедля подступила барышня в кокошнике. Улыбнувшись ей по-родственному, господин Кожевников попросил сладить обед на двоих плюс двести граммов водочки.

Через пять минут мы хлебали общепитовский, горячий борщ, закусывая его правдоподобными пирожками, и говорили о наших текущих делишках. После употребления вовнутрь горькой я расслабился, и весь трагикомический анекдот, со мной случившийся на валютной бирже, уже не казался таким черным. Мир приобрел привычные радужные очертания – природное чувство оптимизма, окропленное сорокоградусным бальзамом, побеждало.

– Нет, ты прикинь, сижу на "пятнашке" и весь, как хер в заморозке, думаю, проигрываю, – посмеивался. – Полный аншлюс! И ты, Анатоль, хорош, вспомнил. – Почему не посмотрел, что я там колдую?

– Не принято, – меланхолично отвечал трейдер. – Я же говорил: каждый умирает сам.

– Ладно, будем живы, – опрокинул стопочку. – Эх-ма, это все она!..

– Кто?

– Мая! – опустил кулак на мягкий пирожок, мной надкушенный.

– Почему?

– Толком ничего не объяснила, – и задал вопрос, насыщенный скабрезным сарказмом: – И вообще, что это за фигура такая на бирже? Ходит... вся такая, – и уточнил, – ходит, как у себя дома.

– Дома она и ходит, – прожевал Анатолий.

– Да, дома она ходит, конечно, – не понял я. – И на бирже ходит, как дома.

– Слава, – терпеливо проговорил мой собеседник. – Мая – внучка господина Брувера, и для неё наша биржа – дом родной.

Я подавился распроклятым пирожком с мясом пестрой коровы, и едва не отправился вслед за премьер-министром из Japan собирать лепестки цветущей вишни в голубом (по цвету) и воздушном парадизе.

Сильные удары по спине и водочный компресс для бунтующего горла выручили: я отдышался, и смог продолжить свой бреющий полет над грешной землей.

– Как внучка?! – вскричал, пугая любителей отечественной кухни. Этого не может быть?

– Почему? – удивился Анатолий. – Очень даже может быть.

– Она же такая... – не находил слов, – красавица. А Брувер... э-э-э... плешивый дромадер!

– Дромадер – это кто?

– Верблюдов так называли на границе, – посчитал нужным объяснить. Старых и смрадных.

– Господин Брувер – уважаемый человек, – сдержанно прервал меня трейдер.

Конечно, я вел себя отвратно и гнал такую бессмысленную дурку, что оправдывает меня лишь трудное детство и последние события, надломившие мою самородно-стержневую суть.

Подумаешь, Мая – внучка г-на Брувера, милого, кстати, старикана, похожего на дядюшку из авантажно-теплого Тель-Авива. Главное, чтобы она не была дочерью олигарха, для коих наступают трудные грозовые времена. Кажется, их скоро собираются вешать на столбах через одного, а это неприятно в первую очередь для родных и близких, озабоченных фамильным имиджем.

– Беру все слова обратно, – покаялся. – Семейство Бруверов – это тоже святое. Хотя мы с Маей поссорились, – пьяно шмыгнул носом. – Я её обидел. Как я мог её забидеть, радость свою?!

– Слава, ты лучше на биржу не ходи, – сказал многоопытный игрок, намереваясь покинуть мое общество.

– П-п-почему?

– Это чревато.

– Какое это, право, неприятное слово "чревато", – несло меня по колдобинам мелкого загула. – Разве я не прав?

– Прости, мне надо идти, – возложил на столик ассигнацию с осенне-лиственной подпалиной.

– Я плачу, – барским жестом отмел купюру. – Не волнуйся за меня, дорогой друг. Посижу один – подумаю. Я люблю одиночество.

– И водочку, – покачал головой человек, правильный, как параграф закона о налогообложении всего нашего неплатежеспособного населения.

Когда старший товарищ покинул мое навязчивое общество, я позволил себе заказать ещё двести, чтобы думалось ещё позитивнее. Воистину, ничего страшного не случилось, брат. Ты жив-здоров и в модных желто-свинцовых шузах. Что ещё нужно для счастья? Деньги – мусор, и зол ты был не потому, что проиграл три ничтожных куска "зелени", а потому, что выглядел в этой истории полным кретином. Кретинизм, доведенный до абсурда, что может быть плоше?

К сожалению, ты не сдержал удара суки-судьбы и позволил проявить слабость, оскорбив хамством Маю. Девушка ведь выручила тебя, простофилю. Если бы не она...

Я поежился от мысли, что мог слить в бездонную бочку МСБС все свое виртуальное богатство. Друг детства, уверен, меня бы не пристрелил, да крепко бы задумался о моей профпригодности в этой жизни. Зачем огорчать товарища, выказавшего доверие, лишними дубильными думками? Так что я должен быть благодарен внучке господина Брувера по гроб, как говорится, жизни.

Необходимо срочно вернуться на ВБ, решаю я, и покаяться перед Маей во всех грехах. Она поймет меня и простит. Почему? Потому, что я – хороший и в ботинках, приобретенных по её доброму же совету.

Вперед-вперед, трейдер из тредйеров! Вперед к своей хрустально искрящейся мечте! Вперед – и нет силы, способной тебя застопорить!

Вывернув все карманы, расплатился за активный обед и петляющим шагом направился к месту своей трудовой деятельности.

Первое, прошу прощение; второе, повторяю утренний подвиг; третье, приглашу Маю в чайхану "Учкудук", разумеется, если получится фокус по обращению виртуальных гульденов в реальные рубли. Поскольку в моем кармане прыгает лишь вошь на аркане.

Был ли я пьян? Безусловно, нет. Нет и нет, утверждаю это с полной ответственностью. Я свою наркомовскую норму прекрасно знаю – три бутылки водки. Тяпнув их, я только тогда начинаю чувствовать мир, как огромный торжественный океанский лайнер, покачивающийся на опасных арктических барашках. Что наша жизнь? Праздничное плавание на "Titanic", который раньше или позже тукнется с айсбергом и уйдет камнем в синюю бездну вечности, увлекая за собой пассажиров, надеющихся до последнего мига своего на чудо. Увы, в этом смысле чудес на свете не случается: на нашем Корабле жизни шлюпки не предусмотрены. И пока мы плывем, необходимо получать все радости от этого недолговечного круиза, несмотря даже на тревожную качку.

Так как свою норму по приему счастья я не выполнил, то мир вокруг меня был стабилен и непоколебим, как наша херувимная девка-демократия, которую все властные кобели хотят поиметь, да она никому не дается.

Был ли я пьян, повторю вопрос ещё раз. Нет, конечно. Нет и нет. Я был трезв, как двугорбый дромадер в каракумских солончаках. И оттого чувствовал себя превосходно: котировки заказаны, господа, отступать нельзя, да и некуда.

Вперед-вперед, только в борьбе с прожорливой и ожиревшей донельзя Мамоной можно обрести себя, не так ли?

И с этой положительной установкой прибываю к зданию биржи. Надо ли говорить, что моя сеча с секьюрити, похожим на бульдога, была предопределена свыше. Увидав меня, праздничного, как шумная первомайская демонстрация, охранник окончательно взбеленился. Он тут мается, словно бобик на хозяйском дворе, а некто жрет литрами вкусное зелье и живет в свое удовольствие.

– Пропуск, козел! – рявкнул Бульдог, поигрывая любимой дубинкой из резины, как иллюзионист булавой.

– Нет проблем, козел! – и, легко перемещаясь, саданул противника по ноге – саданул своей, обутой, напомню, в ботинок цвета солнечного первомайского шарика, но с весомо-свинцовой примочкой.

Сказать, что брудастый мой оппонент взвыл, это, значит, ничего не сказать. Он заорал благим матом. Он вопил как недорезанный. Он плясал от боли, точно педерастический Нуриев, танцующий на подмостках Ла-Скала. Кажется, он плохо кончил, мастер советского балета и клозетного минета: AIDS – он и в Париже AIDS.

Понятно, наш секьюрити не имел никакого отношения к хореографии, однако па выделывал самые бодрые, матерясь почем зря. Его напарник тоже решил поучаствовать в смотре народного творчества и замахнулся дубинкой замахнулся на меня. Я отклонился от резинового предмета и нанес удар ногой в пах врага, обесточив его навсегда в качестве сперматозоидной особи.

– В следующий раз убью, – пообещал двум неудачникам, хныкающим на ступеньках парадного подъезда, и отправился в операционный зал, где два десятка мечтателей пытались воплотить свои ночные грезы в дневные слезы радости.

К сожалению, мне не дали работать – только включил ПК и глянул на экран, где извивались в муках графики валют, как появился тошнотворный главный менеджер Попович:

– Господин Брувер просит вас зайти.

– Зачем?

– Просит вас зайти.

– А я работаю.

– Исаак Исаакович просит зайти.

– А Лира Владимировна?

– Что Лира Владимировна?

– Тоже просит зайти?

Главного менеджера заклинило: он привык, что все трейдеры прыгают перед ним, как цирковые лошади на опилках арены цирка, а тут какой-то грошовый игрок фонтанит досадными запахами и возмутительным поведением.

– Вы пьяны, Мукомольников, – поморщился зануда.

– Я не пьян, – поднимался со стула. – А выпимши, – заправил рубаху в джинсы. – Это две большие разница, как говорят в Одессе. Исаак Исаакович у нас кто? Одессит? Если одессит, то поймет мой то-о-онкий юмор.

– Идите уж, – крякнул господин Попович, страдая от невозможности пнуть меня в мой же жилистый зад.

– Всем спасибо, – шутливо кланялся трейдерам, сиропно улыбающимся мне. – Встретимся, господа, в следующей жизни. В другом месте. Например, в чайхане "Учкудук". Там, говорят, шашлык из кошечек... пальчики оближешь!

Вот такую милую чушь я нес, чувствуя, что мои часы на бирже сочтены. А если это так, то уйти надо красиво, чтобы запомниться многим надолго, а, может быть, и навсегда.

Тут надо признаться, по дороге к ВБ, я позволил себе пополнить энергетический, скажем так, запас. Другими словами, я посетил ещё два приятных заведения нашего родного общепита. Спрашивается, на какие шиши я шиковал? Отвечаю: на заначку, о которой я вспомнил, когда пришел её последний час.

Привычка у меня была такая ещё с детства: складывать "лишнюю" денежную бумажку в четвертушку и прятать её в маленький кармашек джинсов до лучших времен. И забывал о ней абсолютно, будто отшибало память ударом копыта дромадера. Вспоминал о заначке только в крайних случаях, когда наступал известный час Х.

В такой час мозги мои просветлялись до состояния лампы дневного освещения, и я добывал из кармашка четвертушку для последующего удовлетворения своих личных питейных потребностей.

Словом, праздник всегда был со мной, чем я и воспользовался, бредя не спеша на валютную биржу. Два раза по двести – согласитесь, это далеко до моей нормы, и поэтому я никак не был пьян, а был выпимши, о чем я и признался всему белому свету.

И мне не было стыдно, господа. Я залил пожар души своей трейдеровской: иметь "пятнадцать" в плюсе, чтобы потом оказаться в минусе "три" – это суперигра суперигрока! Такой подъем и такое падение не каждому удается!

Мертвая петля Мукомольникова – так бы я назвал свои виражи под железобетонным небе ВБ, господа! И пережить такие перегрузки очень трудно. Невозможно их пережить без кратковременного роздыха, господа.

Примерно такую речь в свою защиту я подготовил для господина Брувера, когда вышагивал в его кабинет.

Исполнительный директор биржи ждал меня там – и ждал ни как сына родного. Старенькое личико его было кислым, будто Исаак Исаакович вместо высокотоксичного бензина хлебнул разбавленного водой керосина.

– Ох, Вячеслав-Вячеслав, – начал сокрушаться, пригласив меня, правда, сесть. (Чтобы я не упал?) – Как же так, Вячеслав! Второй день на бирже и уже столько проблем?

– Никаких проблем, Исаак, ик, Исаакович, – и уточнил. – У меня.

– Голубчик, у вас проблемы, – загорячился, – у вас.

– Какие же? – завредничал я.

– Вы о них сами прекрасно знаете!

– Ничего не знаю, – валял дурака.

– Нет, знаете!

– Не знаю!

Неизвестно, сколько бы мы, таким образом, пререкались, да затрезвонил телефон, похожий на кремлевский аппарат времен великого, но маленького по росточку Сталина. Исполнительный директор биржи цапнул трубку и внимательно выслушал сообщение.

– Ну вот, – обратился после ко мне, – у одного охранника перелом ноги, у второго – разбито яичко.

– Дорого яичко ко Христову дню, – глубокомысленно заметил я.

– Что вы этим хотите сказать? – взвился г-н Брувер.

– Ровным счетом ничего.

Как говорится, беседа не складывалась. У меня возникло впечатление, что, мой собеседник повязан невидимыми путами. Ему хочется сказать все, что он думает обо мне, пропойном мерзавце, ан нет, не может сказать. По какой причине? Воспитание не позволяет или обстоятельства? Кто вы такой, Исаак Исаакович? Не фукс ли вы, родной, исполняющий чужую волю? Почему терпите нетрезвого молодчика и не гоните в шею? Два объяснения вашему поведению: либо Мая замолвила словечко, либо пацаны моего другана Сухого чисто конкретно заступились за меня.

Старенький еврейчик так нервничал, что я его пожалел. Негоже пользоваться счастливой ситуацией и прикрываться ею, как ватным одеялом во время пылкого акта любви.

– Исаак, ик, Исаакович, – покаялся я. – Больше такое не повторится. Пить и бить в стенах биржи больше не буду.

– Как это прекрасно! Прекрасно, что вы, Вячеслав, это осознали, прослезился мой собеседник. – Мы ещё поработаем вместе. Я знаю, сегодня у вас был трудный день. Это и моя вина. Но теперь никаких недоразумений! Никаких! Мы в одной упряжке!..

На этой волнующей ноте общей любви и братства мы расстались. Закрыв дверь кабинета исполнительного директора, я спросил себя: кто-нибудь, блядь, скажет, что происходит? И не получил ответа, поскольку рядом никого не оказалось. Все делали деньги – и думать не думали обо мне.

Ощутив общую усталость и беспризорность, я поплелся по коридору. Желание снова кормить своими неудачами прожорливую Мамону отсутствовало. Искать девушку-мечту тоже не хотелось. Зачем? Чтобы поинтересоваться странным поведением её дедушки?

Думаю, на сегодня я вволю наколбасил: был бит и бил сам, проигрался в пух и прах, назюзюкался, как покойный родитель. Не пора ли перевести дух в привычной домашней обстановке?

У парадной двери дежурила новая пара опричников ВБ, не обратившая на меня никакого внимания. Видимо, я был настолько уныл, что добивать неудачника не имело смысла – сам околеет, как все тот же дромадер в каракумских песках.

Эх, не вернуться более в те ясные деньки армейской службы под чужим калящим коптильным солнышком. Тогда все было понятно, как устав караульной службы. По вечерам мы хлебали холодный компот из азиатских кишмишов и, заспыпая под хрип пыльных верблюдов, мечтали о гражданке. И, конечно, не подозревали, какая ждет нас овощная окрошка из страстей-страстишек мирного времени.

Выпав из ВБ, как птенец из готического гнезда, я задержал шаг в нерешительности: то ли пехать пехом, то ли поездить на подземки, то ли ловить частника на колесах? Автомобильный сигнал привлек мое внимание – в приземистом спортивном "пежо" цвета знамени СССР (б) находилась... Мая. Удивился ли я? Скорее нет, чем да. У нас ведь любой гражданин может надыбить добросовестным трудом на такую модную и быстроходную таратайку.

– Красиво живем, – сказал я, чувствуя себя кумачовым пролетарием.

– Живем, как можем, – ответила. – Подвезти?

– Да уж я сам, – заартачился, – ножками.

– Садись-садись, – потребовала. – Поговорить надо о делах наших скорбных.

Когда женщина просит... Я плюхнулся на сидение и буквально утонул в его комфортабельной коже. Побарахтавшись, угнездился и, наконец, почувствовал себя малость буржуазным капиталистом.

– Прошу прощения, – буркнул.

– Разит, как от бочки, – фыркнула. – Когда пьешь, закусывай, товарищ.

– Да, закусывал я, – простодушно принялся оправдываться. – Пирожками.

– С чем? С мурзиками?

– Банально и не смешно, – и взорвался. – Прекрати издеваться! У меня трудный день, понимаешь, был.

– Знаю, – выруливала автомобиль на проспект. – И поэтому хочу подсластить пилюлю.

– Что сделать?

– Держи, – и кинула на меня конверт, почтовый, но без марки.

– Что это?

– Компенсация. За моральный и материальный ущерб.

В конверте майскими листочками зеленели купюры, цвет которых так радует сердца современных россиян. Я повторил вопрос: что здесь?

– Не видишь? Тысяча "зелененьких".

– За что?

– За красивые глаза, – ответила, раздражаясь. – Говорю же, компенсация. Я тоже виновата во всей этой истории с йеной.

Еники-беники, ели вареники, вспомнил я считалочку и сказал:

– Прости, я привык давать, а не брать, – и уточнил, – у женщин.

– Ты о чем?

– Подачки мне не нужны, – как отрезал. – Я сказал, буду миллионером, им и буду. И баста, – красивым жестом киногероя кинул конвертик на заднее сидение.

– Ты что, – скривила красивые губки, – дурак?

– А ты внучка господина Брувера, – ответил нелогично.

– И что из этого? – спросила после заметной паузы. – Нельзя быть внучкой?

– Внучка внучке рознь, – весомо заметил, – равно как и дедушка дедушке.

– Прекрати бредить, – занервничала. – Что этим хочешь сказать?

И меня прорвало, как плотину во время грязевого потока в горах. Основной смысл моей обличительной речи заключался в том, что на ВБ существует круговая порука – рука руку моет. Как моет? Этого ещё не знаю, но уверен, там, где налажен тотальный контроль за валютными операциями, нетрудно придумать некую комбинацию, с помощью которой можно рвать денежные куски изо рта зазевавшихся лохомудров, таких, как я, например.

Мог ли подозревать, что эти мои бацилловые слова затрагивают самую щекотливую тему и самую опасную зону в Системе валютных баталий.

Я находился в начале пути, однако прирожденное чувство приспособляемости к всевозможным житейским условиям подсказывало, что игра в МСБС может быть нечестной – и сильно нечестной.

О какой чистоте идет речь, коль дело касается денег. Даже самый святой человек на планете не выдержит испытаний серебреными сребрениками. А если выдержит, то исключительно по своим меркантильным соображениям, как это сделал И. Христос, выполняющий Божественную миссию.

Надо отдать должное Мае – она не устроила бабьей истерики, а, притормозив автомобильчик у стандартного светофора, открыла дверцу:

– Топай, умник!

– Благодарю, – улыбнулся ей, неопределенной от гнева. – Я сам хотел выходить. – И, вывалившись из ромбического "пежо", пожелал: – Передай привет дедушке и бабушке!

У-у-у – как "пежо" стартовал, будто принимал участие в соревнованиях на приз газеты итальянских коммунистов "Unita". Не успел проморгаться, как спортивное авто оказалось вне моей видимости.

Ну и хорошо, осмотрелся по сторонам, всюду Москва, всюду жизнь и как-нибудь доберусь до своей тушинской окраины. Хотя Мая со мной поступила весьма некрасиво, как белая барыня с чумазым чернорабочим, отказавшимся от её щербетных щедрот. Ничего, и на моей улице будет праздник. И, утешая себя, таким образом, я поплелся к станции подземки.

Каждому свое, кому – легкий ветерок в окно авто, а кому – бомжатный запашок в вагоне метро. И почему я решил сыграть роль романтического героя неромантического времени? Тысяча $ мне бы сейчас не помешала. Не помешала бы? Нет, поступил так, как посчитал нужным. Поступок не имеет толкового объяснения, да чувствую, что прав: зачем миллионеру оцинкованный цент? Вопрос, который можно оставить без комментариев.

По возвращению домой будущего рокфеллера ждала новая, но привычная неприятность. Я выматерился: е`род, точно сегодня не мой день. И, засучив рукава, принялся решать проблему – мой универсальный унитаз засорился и запах стоял такой, хоть святых выноси.

Вот так и живем – по горло в дерьме (в широком смысле этого слова). Живем и не знаем, что нас ждет завтра: то ли кропление живой водой из святого источника, то ли брызги общественно-политического говна.

Поутру меня разбудил танковый гул – не очередной ли пук путча мы имеем? Нет, новая власть крепко держала державный скипетр, и гнобила тишину двора грязная ассенизаторская машина. Наш старый дом был всем хорош, да иногда прорывало канализацию, и возникала проблема, которую я попытался вчера решить самостоятельно. Не решил – и отправился спать на балкон. И теперь, глядя на работу специалиста в робе, сказал себе: Слава, даже откачка говна требует профессионализма, а ты влез в незнакомое дело, как турист на верблюда. Влезть-то он влез, а вот как слезть? Насколько известно, этим обстоятельством пользуются плутоватые бедуины: за бесплатно сажают любителей путешествий меж горбов, и только за хорошую плату ссаживают обратно на землю. И мне тоже надо опуститься на грешную земельку – мечта о миллионе великолепна, она греет душу, однако есть объективные законы развития натуры, правдивые и ароматные, как отходы человеческого бытия. От них никуда! И прежде чем предаваться мечтам, изучи дело, куда собираешься погрузиться с головой. Не поленись – и тебе воздастся сторицей! Топай в библиотеку и найди нужные книги по проблеме. Но прежде позвони по телефону г-ну Сухому и задай несколько вопросов по ВБ.

Что и делаю: набираю номер и долго слушаю продолжительные гудки. Надеюсь, моего друга не пристрелили на слете ОПГ, как не оправдавшего доверие коллектива? Хотя, кому сейчас легко – трудно всем. И выживут в новейших условиях нового кровавого передела только самые мобильные по уму и по делам своим.

Так что, вперед, трейдер, в библиотеку, где на стеллажах пылятся книги по интересующей тебя проблеме. В детстве я любил бегать в районную библиотечку, и читал книжки взахлеб, особенно о пограничниках и шпионах. Теперь вот иду изучать вопрос, который настолько далек от интересов незатейливой публики, насколько я отдален от себя, маленького тушинского гавроша.

Библиотека встретила знакомыми запахами пыли, покоя и консерватизма. Желающих с утра читать современное макулатурное чтиво в кислотных обложках не наблюдалось, только в читальном зале сидели три нравственных пенсионера, изучающих, кажется, основы марксистско-ленинского чучхе.

Две работницы книговыдачи удивились, улицезрев молодую и активно-агрессивную персону перед собой. Еще больше подивились, когда я попросил найти материалы по проблемам Международного валютного рынка. Поиски были продолжительны, но в конце концов в моих руках оказались следующие книги: 1) "Теория спекуляции на валютном рынке", 2) "Малая энциклопедия трейдера", 3) "Биржа – как стать миллионером".