Текст книги "Миллионер"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Меня едва не стошнило во время уборки, когда мокрой тряпкой попытался смыть мозговую крошку. Было впечатление, что хочу затереть собственные больные мозги, расплескавшиеся по случаю из природного котелка.

Бр-р-р! Выбежав на балкон, я заглотал кусок свежего утра и обратил внимание на мощную дворничиху бабу Клаву, махающую метлой у помойки. Твою мать, Слава, сказал я себе: даже миллион не изменил твоего пролетарского миропонимания. У тебя же есть возможность купить рабочее время другого человека и не мучиться с говном повседневности. И в этом ничего нет плохого: каждый делает свое дело. Вот что значит, привычка лезть самому по локоть в бочку с дерьмом.

Через час моя квартира сверкала, как серебряная ложка после воздействия на неё уксусной кислоты. Только слабый запах пороховой гари напоминал о минувших событиях. Усатая баба Клава действовала решительно, как полководец эпохи реформ Павла I, и получила за свой труд, как полководец вышеупомянутого смутного периода в нашей истории.

– Долляры? – поднесла кредитку к глазам. – А родных нету?

– Это лучше, баба Клава.

– Не балуй, – предупредила патриотка, пряча ассигнацию в передник цвета переспелой сливы.

– А вчера ночью ничего подозрительного не видели? – решил попытать счастья.

– Я – не сова, сплю ночами, – ответила со значимостью. – Это вы молодежь за долляры друг дружке головы тяпаете. Эх! – и удалила себя из моей квартиры.

Глас народа, который всегда смотрит в корень происходящих событий. Как бы слова дворничихи не оказались пророческими. Подозреваю, что за миллион мне готовы оттяпать не только головушку, но расчленить всю тушку на мелкие суставы для удобного выброса их на помойку. За что? Нет ответа. Просто такие времена: проще из человека сделать фрикасе, чем с ним договориться. Но о чем ладить с неизвестными, приходящими в гости с ТТ и ПМ? Впрочем, я и сам не хочу договариваться. Быть тряпкой, о которой хотят вытереть ноги? Простите-простите. Дело в принципе. И поэтому, если объявлена война, то я к ней готов, как погранец к ночной тревоге.

Смотрю на часы – девятый час утра. Надеюсь, мой криминальный друг Василий подключил телефон, чтобы узнать последние новости от меня?

– Да? – слышу его голос. – Какая сволочь не спит?

– Сам такой, – отвечаю. – Есть три новости, – сообщаю. – Одна хуже другой.

– Илья жив-здоров?

– Слава Богу!

– Тогда все новости хорошие, – говорит мой товарищ. – Излагай, негодяй.

Я изложил: во-первых, на бирже укокошили господина Брувера, во-вторых, в моей квартире обнаружены два трупа молодчиков, в-третьих, наш миллион, чувствую, превращается в фата-моргану...

– Разберемся, – и предупреждает, чтобы из квартиры мы с Ильей не выходили. – Скоро буду, – обещает.

– Отлично, – злюсь я, – баррикаду возводить?

И не получаю ответа – короткие гудки. Ну, жизнь моя! Трипер-труцер-херцер шишка с перцем первотоц! Разве так можно жить, господа? Вопрос риторический. Кого опасаться? Пусть меня страшатся, всевозможные ОПГ: народный топор лучшее средство в борьбе за правое дело.

Найдя точильный брусок, начинаю острить топор. Расчленю любую тварь, которая потянется щупальцами к моему миллиону. Высокое звание "Миллионер России", повторюсь, надо завоевать в кровавых сечах, таковы законы нашей прекрасной действительности.

Прибывшего господина Сухого встречаю с топором, звенящим от напряжения и желания разрубить врага по самый по крестец.

– Лучше я подарю тебе пулемет, – говорит Василий, выслушав мой рассказ о вчерашних событиях. – А где Илюша?

Я отвечаю, что топор надежнее, наш же друг у верного соседа Павианыча. Никому нельзя верить, предупреждает Василий, прогуливаясь по комнатам. Его поведение меня интригует: он спокоен и деловит, будто прибыл на именины сердца. Такое впечатление, что он знает, куда больше, чем я. Что, полагаю, не удивительно.

– Значит, говоришь, два трупоукладчика? – задумывается.

– Два.

– И никому не говорил об аутисте?

– Никому, – передергиваю плечами.

– А где был вечером?

– Каким вечером?

– Вчера вечером.

– А ты откуда знаешь? – настораживаюсь.

Мой друг усмехается, мол, я все знаю, лапоть, и снисходит до вопроса:

– А ты бы хотел, чтобы я оставил приз без прикрытия?

Я открываю рот: какое ещё прикрытие, черт подери? Боевое, отвечает Василий, поскольку он живет без иллюзий и знает, что таких разгильдяев, как я, надо держать под контролем. Обзывает он меня, конечно, более ебким определением, да я не успеваю обидится, услышав:

– Сто к одному. Бегал к Маечке?

И услыхав это, вдруг осознал полную свою пролетарскую никчемность. Однако не верил, что милая девушка разыграла против меня комбинацию в несколько ходов. Не может быть? Если это так, то отрублю свое мужское достоинство и отправлю в коптильню ресторана "Пекин" для любительниц экзотических кушаний.

– Да, встречался, – признался не без вызова.

– Про Илюшу говорил?

– Сказал, – вздохнул я. – Ну и что?

– Ничего, – спокойно ответил приятель. – Теперь все сходится. Я всегда знал, что с дилетантами иметь дело нельзя.

– Ты хочешь сказать, что Мая подослала трупоукладчиков?

– Я хочу сказать, что нашему миллиону приделали крылья, это в лучшем случае...

– А в худшем? – невольно вопросил.

– А в худшем – охота за аутистом будет продолжаться.

Свое полное непонимание ситуации я не скрывал – не скрывал всем своим дурацким видом. Чувствовал себя отвратно, будто заглотил пенту мочи и занюхал шматом, похожим на сало с голубоватым отливом.

Бр-р-рг! Меня чуть не вырвало на зазевавшегося товарища в новом хлопковом костюме от голубого, как сало, кутюрье де`Сороко. Пересилив себя, задал несколько вопросов, своему приятелю, разумеется. После чего взял топор, чтобы совершить акцию по личному членовредительству. Дальновидный друг отобрал орудие возмездия и утешил тем, что жизнь продолжается. Продолжается? Как жить, чувствуя себя самым последним идиотом из всех идиотов, и зная, что самый даунистый даун умнее тебя во сто крат.

По мнению господина Сухого, ситуация вокруг нашего миллиона сложилась взрывоопасная: "черный" директор ВБ Аслан Галаев, он же вор в законе Галка, узнав о странном обогащении двух пришлых дуриков, решил разобраться в таком анекдотическом казусе: отдавать миллион долларов на сторону, никогда в жизни! Да, очевидно, господин Брувер совершил трагический просчет, решив сыграть свою игру. Какую игру? В игру, где на кону шуршал миллион "зелени". Возможно, он превратил виртуальную сумму в 1 000 000 $ в реальный денежный брикет, да не успел им попользоваться. Его убрали, как не оправдавшего доверия. Дальше в игру заступает краса Мая. Дедушку жалко, да интересы общего дела с вором в законе превыше всего.

– Стоп, – запротестовал я. – Что-то не сходится. Я ей первый позвонил?

– Они обыграли ситуацию в свою пользу, – отвечал Василий. – Когда узнала об Илюше, дала наводку Галаеву, тот прислал двух горных орлов...

– А тут боевое прикрытие, – хныкнул я. – Хитр`о. Как я понимаю, ты с Галкой на дружеской ноге?

– Мы друг друга уважаем, – усмехнулся мой друг, – как две ядерные державы. Но когда гуляют большие капиталы...

Я прерываю товарища: неужели кавказский вор в законе не знал, что мы с Илюшей ходим в дружбанах с ним, представителем славянского спортивного сообщества?

– Вот здесь, как ты говоришь, не сходится, – соглашается мой товарищ. – Разберемся, – и делает предположение, что, быть может, ещё кто-то влез в эту мыльную историю.

Его сомнения бодрят меня, как водка: не так все однозначно! Уверен, Мая даже не подозревает о наших пакостных выводах, касающихся её участия в этом деле. Если не прав, то тогда мне грош цена, как человеку разумному и чувствующему. Довольно наводить напраслину, требую я, пора ехать на встречу с Галаевым и разбираться по существу.

"Спортсмен" соглашается, однако выдвигает условие, чтобы Илью охраняли. И тревожит своих коллег по сотовому телефончику. Скоро появляются два молодца, одетые во все черное, будто пришли с поминок. Их крупные боксерские лица биты и без особого интеллекта. Не они ли дежурили вчера ночью у нашего дома для защиты интересов спортивного общества "ЦСКА"? Если это так, то могу больше беспокоиться о судьбе аутиста.

Наша великолепная четверка вваливается к соседу Павлову, приводя того в ужас. Проснувшийся Илюша сидит на кухне, ковыряясь в тарелке с манной кашей. Вид у него доброжелательный, как у марокканского апельсинового дерева во время сезона дождей.

– Вот этого малого охранять, как зеницу ока, – приказывает господин Сухой. – И потакать всем его желаниям. Он псих, но умный. Так бывает. Да, Илюша?

– Ыыы, – радуется тот, смотря слезящимися глазами на нас.

– Работайте, как вчера, – похлопал друзей по широким, как кровати, спинам Василий, и я понял, что мои предположения были верны.

И поэтому, когда мы помчались по городу на серебристом БМВ, я позволил выдвинуть некоторые претензии своему приятелю.

Во-первых, нельзя ли было предупредить о том, что выставлено боевое прикрытие, во-вторых, нельзя ли было обойтись без трупов в моей квартире, в-третьих, его домыслы по отношению к Мае оскорбляют мои лучшие чувства, в-четвертых, куда мы так убиваемся?

На все это Сухой отвечал: я – известное трепло и говорить такому лишнее не рекомендуется, трупы в квартире – производственная необходимость, Мая – темная лошадка, убиваемся мы на "стрелку", забитую в ресторане "Золотой колос", что на бывшей ВДНХ.

– "Золотой колос"? – переспросил. – А почему не на биржу?

– Там санитарный день, – буркнул Василий, – в связи с безвременной кончиной Брувера.

– Как получать миллион, – недовольно заерзал на сидении, – так санитарный день.

– Думай о вечности, балда, – посоветовал мой друг и предупредил, что тары-бары с кавказским вором в законе могут зайти далеко, и поэтому я должен быть готов к любым неожиданностям.

– Всегда готов, – и оттопырил полу пиджака.

Мой друг покачал головой: во, придурок с топором, и поинтересовался, как я собираюсь действовать против вооруженных до зубов нукеров?

– Это психическое оружие, – сказал я. – Если что, уничтожим врага морально.

– Я тебя боюсь, – пошутил Василий.

Бывшая Выставка достижений народного хозяйства превратилась в торговую точку размером в несколько десятков гектаров. Летняя публика тарабанила коробки туда-сюда с упорством трудолюбивых муравьем, братьев наших младших. Аттракцион "Чертово колесо" с любителями острых наслаждений бесконечно разрезало небесное полотно пополам.

Свободно миновав охрану у ворот, БМВ закатил на территорию выставки. Мелькнули помпезные залы, построенные в 50-е годы, золотились фигурами фонтаны, застыла в бессрочном полете гагаринская ракета "Восток".

– "Золотой Колос", – указывает Василий на здание, выполненное в стиле античного ампир, но с родными гипсовыми вензелями, обозначающими хлеборобное богатство СССР.

Я шумно вздыхаю: золотое времечко было-то, все народы мира нас, ядерно-ракетных, боялись, а значит, уважали, а мы дули водку за 4 руб. 12 коп. на тараканьих кухоньках и поносили власть, считая её в стойком маразме. Что теперь имеем взамен? Водка вся та же – из нефти, а держава по-прежнему гибнет в миазмах духовного разложения и бесславия. Мало того, начались необратимые техногенные процессы распада: тонут атомные субмарины, горят свечами телевизионные башни, падают самолеты и так далее.

Полный ВВП – великий всероссийский пиздец! И как с ним бороться, кажется, никто толком не знает: ни власть беспомощных мелких людишек с лубянисто-льдистыми глазами, ни спивающийся, терпеливый и глуповой народец.

– Прорвемся, – выслушав мое социально-политическое нытье, говорит Василий. – Да, порой хочется выть. Но мы люди – не волки. Учись держать удары, – советует.

– Эх, замочек, мой замочек, потерпи ещё годочек, – вспоминаю я песенку. – Хочу жить в светлом будущем, товарищи.

– Сейчас, – обещает приятель, – поживешь.

Во многом он оказался прав: зал, куда мы заступили, напоминал аэродромный ангар, куда можно было свободно закатить наш звездный хуилет "Буран". С потолков свисали огромные бронзовые люстры, похожие на качели ЦПКиО. Несмотря на утро, эти люстрины пылали тысячами и тысячами ватт. Если и было на планете светлое будущее, то оно наблюдалось именно здесь, на северной окраине столицы.

Зал был практически пуст: желающих отравиться французскими устрицами не наблюдалось. На эстрадном пятачке сексуалили полуголые стриптезерши, тренирующие свои лебяжьи ляжки и жопастенькие фляжки. Я подивился: что за явление по утру, не шишковатый министр ли культуры принимает программу столь высокого искусства?

– Министр у нас Галаев, – усмехнулся мой спутник. – Меценат!

Наконец, я приметил человечка, сидящего за столом в гордом одиночестве. И это хозяин жизни, спросил себя, что за плевок недоразумения на криминальном своде? Такого пыльного гопника можно прихлопнуть одним чихом? Ничего не понимаю? И где охрана? Где бесстрашные нукеры-чукеры, готовые профаршировать саблями любого неверного? А может, вор в законе фаталист, верящий в собственное бессмертие?

Я покосился на Василия, и увидел на мужественном лице бывшего борца такой щенячий восторг от встречи, что, удивившись, споткнулся о ковер. Чтобы не упасть, дернулся всем телом. И сделал это зря. Дедовский топор вырвался из-за моего пояса и...

Не успел глазом моргнуть, а проклятое орудие труда долететь до пола, как все пространство, так мне показалось, ощерилось стволами всевозможных калибров: от раструбных гальских пистолей до гастрольно-цирковых антальских гаубиц. Ничего себе, дружба народов!

У меня появилось желание пасть ниц и с положения лежа осознать всю свою жалкую рабоче-крестьянскую жизнь, прошлую, настоящую и будущую. Впрочем, насчет светлого грядущего возникли большие проблемы. Я почувствовал могильный холод и вспомнил анекдот: заползают два дождевых червя на кладбище. Один другому и говорит: "О, класс! Под каждой крышкой сюрприз!".

К счастью, моя встреча с подземными зверями оказалась отложенной – на неопределенное время. Господин Галаев добродушно хихикнул, мол, что за дурашка с топориком явился под мои смоляные очи, и ресторанное пространство вокруг меня тут же очистилось. А что мой спутник? Он в данной критической ситуации повел себя с равнодушием амебы, которую прижигают кислотой, а ей все равно. Даже не сделал вида, что будет отстреливаться, сволочь!

Пока я (уже без топора, который отобрали) кипел праведным гневом, мы подступили к столу, за коим завтракал скромный герой Северного Кавказа. Сделав широкий жест рукой, он пригласил сесть:

– Мой стол – ваш стол, вах!

Ах-ах, какие манеры, скажите, пожалуйста, сажусь с неудовольствием нищего, приглашенного принцем разделить трапезу. Глянув на вора в законе, понимаю, почему его прозывают "Галкой". Господин Галаев по природе своей черен, как эта птаха. Его мелкое личико птичье, остренькое и быстрое. Глаза холодны, как воркутинский уголек в лаве, и умны, как лекции по сопромату университетского профессора Шухмана. С таким лучше не встречаться на узенькой дорожке, это я говорю не об ученом муже, а совсем наоборот.

– Это Слава, – представляет меня мой же друг. – Я говорил.

– А, миллионщик, – радуется господин Галаев. – Наслышан о подвигах. И переходит к делу. – Какие проблемы?

Какие проблемы? Хороший вопрос. Неужели хозяин биржи и жизни не в курсе всех событий? Непохоже. Значит, хочет услышать мою версию происшедшего.

Через несколько минут я вновь ощущаю себя полным кретином. Хотя чему переживать – это мое постоянное ныне состояние: кретинизм. В чем же дело? Выясняется, что господина Брувера никто не ликвидировал, у него случился сердечный приступ с летальным, правда, исходом. Разумеется, внучка Мая уверена, что дедушку убили, но медицина утверждает другое. О вторжении двух отморозков в мою квартиру господин Галаев сказал:

– Художественная самодеятельность.

– Хороша самодеятельность, – позволил заметить. – Мозги на обоях.

– Главное, не твои, – усмехнулся вор в законе. – Будь проще, Слава, и мир придет в твой дом.

– В каком смысле?

– Зачем нам всем война? – развел руками. – Василий меня понимает.

– Худой мир лучше хорошей войны, – не был оригинальным мой товарищ.

– Вах! Золотые слова.

Кто бы ни согласился с этим классическим утверждением? Согласился и я, да посчитал нужным напомнить о миллионе, мол, желаю получить его немедленно, чтобы дунуть на крабовые Карибские острова. Мое легкомысленное предложение огорчило господина Галаева, он сморщил личико, будто проглотил дикий лимон, пожевал губами, потом назидательно проговорил:

– Деньги должны работать.

Мудрая мысль, о чем и сказал, но при этом посмел заметить, что миллион мой, и я вправе им распоряжаться так, как хочу.

– Чей миллион? – искренне не поняли меня.

– Наш миллион, – проговорил со значением Василий. – Его, – указал на меня, – мой, – указал на себя, – и твой, – указал на вора в законе.

– Как это? – возмутился я. – Один миллион будем делить на троих?

– А зачем делить? – выступил господин Галаев. – Надо умножать наше богатство. У тебя, – указал на меня, – есть золотой ключик от домика, – у меня, – указал на себя, – есть домик, – а у него, – указал на Василия, крыша для домика. Будем жить поживать и добра наживать.

– Какой такой золотой ключик? – решил проверить свои подозрения.

– А вот такой, – скроив рожицу, вор в законе изобразил психически ненормального.

Я хныкнул от огорчения, покосившись на Василия: черт побери, откуда всем известно о нашем аутисте? Мой друг же был невозмутим, как пески в полдень, и мило улыбался чужим ужимкам.

Как бы в такой непростой ситуации поступил человек нормальный? Безусловно, он был бы счастлив такому предложению: рвать 33,3333333 процента от любой суммы. Плюс комфортные условия и гарантии полной безопасности. Но поскольку я падал с крыш ходких поездов, и при этом ни раз бился головой о рельсы и шпалы, то во мне вдруг вскипела пролетарская ненависть к современным нуворишам, мечтающим содрать семь шкур за воздух.

Нет, я свои чувства сдержал, как бедуин вероломного верблюда. Зачем демонстрировать недругам свою слабость? Я выступил с предложением:

– Надо подумать над вашим предложением, Аслан.

Услышав это, вор в законе подавился нежным палтусовым телом. А Василий забыл закрыть рот, и туда залетела золотая оса. Насчет осы преувеличиваю, да картину общего потрясения передаю верно. Кажется, мое нахальство не имело границ?

– А он мне нравится, – сказал после господин Галаев. – Тем, что будет думать.

– Да уж, – крякнул господин Сухой. – Думать он умеет, правда, больше жопой.

– Ничего страшного, – усмехнулся вор в законе. – Все мы будем думать, – внимательно посмотрел на меня, – как нам жить дальше.

– А топорик верните, – потребовал я. – Он мне дорог, как память. – Не люблю, когда меня пугают: в частности, иносказательно.

На этом наша встреча закончилась – каждый остался при своих: вор в законе с танцующими искрящими шлюшками на эстраде, а я с дедовским топором, который мне отдали на выходе из ресторана.

Отсутствие результата – тоже результат. Так я себя утешал, однако, судя по мрачному выражению лица моего товарища, он не разделял моего веселого оптимизма.

– Тебе жить надоело, – задал вопрос, когда мы сели в автомобиль, поганец? – Охарактеризовал меня куда эмоциональнее, да я не обиделся. Зачем обижаться на правильные слова.

– Нет, – честно признался. – Не надоело.

– Так какого же хера ты... – дальше шел такой мутный поток слов, мне мало известных, что я скоро почувствовал себя лингвистом и полиглотом.

– А в чем дело? – валял дурака. – Я же не отказываюсь от сотрудничества.

– Он не отказывается, – взревел от возмущения Василий. – Ты кто такой вообще?!

– Человек, – сипнул, – который имеет права выбора.

– Ничего ты не имеешь, блядь, кроме зеленых соплей.

Право, "зеленые сопли" меня покоробили больше чем "блядь". "Блядь" это для связки, а вот "сопли" – это оскорбление свободной личности.

– А что ты "черного" боишься, – возмутился. – Он тоже из крови и плоти. Топориком тюк меж кавказских миг и... все.

– Нет, я подозревал, что ты идиот, но не до такой же степени, – крутил рулевое колесо Сухой. – Ты знаешь, кто такой Галаев?

– Ну?

– Гну, – плюнул в сердцах. – Теперь понимаю, почему слабоумные такие счастливые, – рассуждал вслух. – Они ничего не знают. А когда ничего не знаешь...

– А что я должен знать? – не понимал. – Объясни, не кричи.

И друг снизошел до того, что изложил историю криминального сообщества, организованного в столице чеченской диаспорой. В советской империи "чечи" вели себя сдержанно: мелкая спекуляция, валюта, золото, квартирные кражи. Словом, весь джентльменский набор, но в пределах здравого смысла. То есть каждая преступная популяция знала правила игры, и старалась их не нарушать.

Потом наступила эпоха (в начале девяностых) передела власти и собственности. Во власть пришли чмокающие щекастые доценты, рыжие ленинградские торговцы гвоздиками, косоглазенькие любители экономического шока и прочая политическо-экономическая гнидная шуша.

Защищенные державной тенью Пахана всех паханов, пропивающего последние свои еловые мозги, они принялись рвать себе куски государственной собственности. Видя такой беспредел "верхов", "низы", естественно, не могли не удержаться от соблазна мгновенного обогащения, и кровушка полилась рекой, где плавали поврежденные мертвые тела, ваучеры имени Ч., бумажки МММ и иной мусор.

Потом началось сращивание государственной власти и криминала. "Чечей" взял под свою опеку один из вице-премьеров по прозвищу "Одноглазый Джек-потрошитель". (Любил он, подлец, потрошить чужие карманы, ох, любил.). В 1993-1994 годах в столице возникло несколько инвестиционных компаний. Они брали у доверчивого населения деньги, обещая их вернуть под 100 000 % , и кидали мешки с цветной вощеной бумагой в костер начинающейся кавказской бойни. Хорошо известно, любая, уважающая себя власть, должна иметь войну, которая, как говорится, все спишет. Именно в это время и появляется наш герой: Аслан Галаев. Он принадлежал к одному из ведущих тейпов, и был к тому же талантливым организатором. Неизвестно, приобрел он звание вора в законе или купил, но факт остается фактом: Галка занял первую ступеньку в иерархической лестнице чеченской диаспоры. Как это удалось? Очень просто: огнем и мечом, если выражаться поэтическим слогом, а также необыкновенной хитростью и умением ладить с теми, у кого под рукой рычаги власти. Одноглазый Джек-потрошитель ходил в самых лучших его друзьях, чуть ли не в кровниках. При необходимости г-н Галаев может поставить в столице "под ружье" около трех тысяч бойцов.

– А это большая сила, – сказал Василий, – с которой нужно считаться. Даже нам, "спортсменам".

– А сколько у нас любителей русской биты? – поинтересовался я.

– На порядок меньше, – получил ответ, – но мы на своей территории.

– И позволяете хозяйничать чужим?

– Мы за дружбу между всеми национальностями, – недобро ухмыльнулся мой собеседник. – К сожалению, надо жить в предлагаемых условиях, а не витать в облаках, – и продолжил познавательную лекцию: сейчас кавказские "друзья" держат игровой и развлекательный бизнес (60%), проституцию (30%), наркотики (50%) и валютные биржи (40 %). Они уважаемые, понимаешь, люди в обществе, один из них даже баллотировался в президенты России в 1999 году. А безголосая и глупая, как курица, дочь прославленной Живой Легенды хорошо просекла ситуацию и выскочила замуж за нукера-чебурека с дамасской саблей.

– Про Живую Легенду лучше не надо, – сморщился я.

– Почему?

– Матерится она, как боцман.

– А зачем брил её барана?

– От переизбытка чувств-с!

– И топор на встречу с вором взял тоже от переизбытка чувств-с?

– А ты не сказал, что нельзя брать.

– Я думал, оставишь в машине. Мозги есть или уже нет?

– Все мозги, – огрызнулся, – на обоях.

Если бы знал, как мои слова отзовутся!

Поначалу обратил внимание на крик сирены, потом увидел цинковую карету "спец.мед.службы", пробивающуюся на перекрестке через автомобильный запор, и пошутил, мол, не в мою ли квартирку вновь прется труповозка? На это Василий сказал, что снаряд дважды не падает в одну и ту же воронку. И был бы прав, живя в другое время и в другой стране.

Мы помчались вслед за машиной спец.службы, и с каждой минутой чувство тревоги, как пишут современные романисты-онанисты словом, овладевало мною.

Главное, чтобы ничего не случилось с Илюхой, зажимал топор меж коленей, кто же это так последователен в своих действиях? Кто нарушает все правила игры на столичном криминальном поле? И действует так нагло уж средь белого дня?

Возле моей пятиэтажки наблюдалось столпотворение: люди, железные кони и просто кони. На парнокопытных гарцевали бравые милиционеры. Детвора кормила рафинадом животных, и те вкусно хрумкали сахаром. Шафранная ленточка ограждала подворотню и убегала в глубину двора.

– Что будем делать? – вопросил, когда мой товарищ припарковал БМВ у соседнего дома, и появилась возможность выйти к такой-то матери из машины.

– Иди, сдавайся, – пошутил Василий. – Но лучше без топора.

– Думаешь, нас снова прессуют?

– Разберемся, – хныкнул. – Если заметут в ментовскую, признавайся во всех грехах, но про аутиста ни слова.

– Почему?

– Без комментариев.

– Почему меня, блядь, заметут? – уточнил вопрос.

– Мне так, блядь, кажется, – рассмеялся мой друг.

Его жеребячий смех вызвал у меня взрыв ярости. Что же это происходит, епц-поц-перетопц? По какому праву меня держат за болвана? Такое впечатление, что участвую в праздничном шоу, где мне определена роль паяца без слов?

– Слов у тебя много, – сказал на это г-н Сухой. – А дела делают другие.

– Какие дела?

– Пах-пах! – пальцем "выстрелил" в невидимую цель. – Все будет о`кей. Это я тебе обещаю.

– О`кей? – взвинтился. – А вот, если Илюху пристрелили, как собаку?

– Как можно пристрелить дух? – удивился Василий. – А ты, родной, топай на голгофу, – открыл дверцу. – И думай о миллионе. Мысль о нем будет тебя бодрить.

– А вот не пойду, – завредничал я.

– Иди, – серьезно проговорил. – Так надо, Слава. – Посмотрел на меня с неким смыслом, ему только известным.

– Кому надо? – смутился я. – Мне не надо.

– Для дела надо, правда.

– Для дела, е` вашу мать, – ругнулся. – Бить больно будут меня, а не вас.

– Бабки на лечение у нас есть, – пошутил. – Ты же знаешь?

– Ничего я не знаю, – выбирался из лимузина. – Если будут дубасить сильно, сдам всех, – я тоже шутил. (А, может, и нет?).

У меня возникло стойкое впечатление: Вася что-то не договаривает; лучший друг и не договаривает? Ну, что за времена такие не романтические, а блядско-казуистические? Не разыгрывается ли некая комбинация, в которой я должен сыграть роль приманки? Готов ли я исполнить роль подсадного крякающего селезня? Чувствую, не готов. Гнутого на голову Илюшу надо беречь, а мной, значит, можно и пожертвовать, подставив под нож карательной системы? Обидно, господа бандиты, обидно. А что делать?

Эх, где наша не пропадала, и я плетусь в сторону подворотни, где стоит, как член правительства перед народом, страж порядка, а рядом с ним зевают зеваки. Приблизившись, вижу в глубине родной подворотни скорчившегося человека. Он лежит на асфальте в позе эмбриона, зажав голову руками, и делает вид, что мертв. Впрочем, мертвее не бывает, если судить по луже темновато-винной крови.

– Куда? – тормозит меня молоденький сержант, держащий в руках шипящую, как гадюка, радиацию. – Не положено.

– Я тут живу, – говорю. – Квартира девятнадцать.

– Не положено.

– А капитан Горкин там? – спрашиваю по наитию.

Сказать, что наш двор был завален трупами, как бревнами, нельзя. Один из неудачников валялся у подъезда, ещё один находился в стареньких "жигулях", прошитых старательными автоматными очередями. Битое стекло скрипело под ногами, и пускало солнечных зайчиков.

Оперативная группа из Петровки, 38 трудилась не покладая рук. Со всех окон выглядывали жители, наблюдающие последствия второго акта то ли трагедии, то ли трагикомедии.

Выход героя (меня) на освещенную сцену двора ни остался незамеченным. Капитан Горкин осклабился мне, как инквизитор будущей жертве, которую необходимо распять за её неправедные убеждения:

– Мукомольников, за мной, – и направился к подъезду.

Я позволил себе вопрос дилетанта, мол, что случилось, Роман Романович?

– Бои местного значения, – ответил капитан. – И все вокруг твоей нехорошей квартиры, Мукомольников. Не зарыт ли там клад?

Я промолчал: не рассказывать же представителю МВД о чудесном даре друга детства. Надеюсь, это не он лежит на ступеньках лестницы с прострелянной черепушкой? Нет, слава Богу, вечно отдыхал незнакомый мне молодчик с бритым и крепко поврежденным пулей затылком. Мозги выплеснулись на стену и походили на кепчуг "Балтимор", который смешно рекламируют два весельчака в ТВ-программе "Городок".

Переступив через того, кто больше никогда в жизни не отведает вышеупомянутой томатной дряни, мы с капитаном поднялись на верхнюю лестничную площадку.

Дверь в мою квартиру была гостеприимно открыта. На пороге возлежала ещё одна бойцовская туша. Это был один из "спортсменов", охраняющий аутиста. А где второй? Где сам Илья? Что за чертовщина? Не выкрали ли наш золотой приз? Не похоже. Во всяком случае, любимых илюшиных пазлов не было на месте, а это значит их, игрушку и человека "взяли" свои.

И сам Сухой был спокоен, как молодой бог, отправляя меня к месту крупномасштабной кровавой разборки.

Подозреваю, что "спортсмены" пристроили западню для неких любителей легкой наживы, прихлопнув одним махом всю неприятельскую бригаду. Если все так на самом деле, дальше буду жить в глуши и бедности. К дьяволу все богатства мира! Лучше каждый день жрать питательную на витамины вермишель и соевые котлетки из окрестных кошек, чем в один прекрасный денек оказаться с кровоточащей прорехою на боку.

Между тем в квартире происходил решительный шмон, выражаясь языком зоны № 9 под Нижним Тагилом. Видно, капитан Горкин дал приказ найти клад, и оперативники старательно рыли землю, вскрывая половицы и протукивая стены.

Работали профессионалы, и скоро из клозетного бочка была извлечена литровая банка, красиво зеленеющая долларовой листвой. Не без торжества её выставили на стол перед моим поникшим носом.

– Что здесь, Мукомольников? – задал лишний вопрос капитан.

– Подкинули, – пошутил я, – соседи.

Распечатав банку и обнаружив сумму в десять тысяч североамериканских рублей, Горкин не скрыл удивления: количество денежно-силосной массы не соответствовало количеству трупов. Наморщив свой милицейский лоб, он сделал вид, что думает, потом приказал продолжить поиски, а у меня спросил: откуда такие излишки у не работающего гражданина России?