Текст книги "Миллионер"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Пока же я млел под родным солнышком, как букашка на ромашке, и было мне хорошо. Позолоченный купол далекой церкви, утопающей в лесном массиве, напоминал о великой силе Провидения, благодаря которой мы вместе собрались именно в этот день и в этом месте.

Как я понял, мастера спорта прибыли отдохнуть на лоно природы после трудных соревнований по отстрелу конкурентов. Был разведен мирный костерок, потянулся уютный дымок, появился шашлычок из барашка, – не из Fill`a ли?

– Ну, чего, брат, идти к нам, – сказал Вася Сухой, когда я ему помогал тащить резиновые коврики для помыва, – работать.

– Не, – зевнул я. – Не люблю крови.

– Какая кровь? – обиделся мой друг. – Мы не беспредельщики. Мы договариваемся.

– А это что? – указал на завалявшуюся гильзу. – Хороший аргумент при тарах-барах?

– Веня, козел! – рассвирепел мой друг. – Иди сюда! Сколько говорить: подчищай за собой, – и кинул предмет раздора в сторону увальня с трапециевидной башкой, где прятался маленький орешек мозга.

Боец молча поймал гильзу, сплющил её пальцами и запулил в речку, навеки схоронив вещественное доказательство. Мой друг развел руками: сегодня случилась нетипичная история, а так – мирные переговоры, как на женских Женевских озерах. То есть период деления территорий заканчивается и начинается новая эпоха – эпоха стабильности и порядка.

– У нас не может быть порядка, – заметил я.

– Почему?

– Мы идем своим путем, – и уточнил, – развития. – И рукой изобразил в воздухе замысловатую загогулину, похожую на византийскую вязь.

– Ша, – сказал Вася. – Обломовщина кончилась, начинается штольцовщина.

– А ты хорошо учился в школе, сукин сын, – посмеялся я. – Ишь, какими аллегориями заряжаешь.

– Жизнь лучший учитель, – проговорил мой друг. – И даже идиот от неё здоровеет.

Тут мы вспомнили о нашем дворовом дурачке Илюшке Шепотиннике. В детстве и отрочестве он жил под нашей защитой. Почему мы с Сухим взялись его опекать, сложно объяснить. Наверное, двор наш был дружен и каждый, в нем проживающий, имел гарантию на силовую заботу. Или мы видели в Илюше человечка, отмеченного Божьим промыслом? Трудно сказать. Как трудно сказать, когда начала прогрессировать его болезнь.

Хотя имею подозрение, что все началось в тот жаркий июльский денек, когда наша шумная дворовая компания переместилась на ж/д станцию Беговая. Там тушинская шпана развлекалась тем, что прыгала с чугунного моста на крыши проходящих электричек и поездов.

Самый шик был в том, чтобы сигануть на скорые, уходящие в неведомую васильковую даль, прогарцевать на них километров сто, а потом вернуться к утру с обветренной рожей, в синяках, но с блуждающей улыбкой победителя. Тогда всем нам было лет по десять, и мы толком не понимали, что есть болезни головы.

Илюша был дурак, но наш дурак, и относились мы к нему почти как к равному. Дети беспощадны в своем простодушии. Краски детства не имеют оттенков. Мы не понимали, что наши игры – игры со смертью.

Нет, чувство страха гнездилось в наших манголо-татарских тельцах (в районе солнечного сплетения), особенно, когда они готовились к прыжку на спину ревущему металлическому зверю, да никто из нас никогда не признался бы в подобной квелости. Безумные игрища голодранцев, уверивших в свою безнаказанность. Мы гневили Бога, но до поры до времени ОН был за нас.

В тот летний денек все было как всегда: мы гроздьями повисли на заброшенном мосту в ожидании транспортных средств. И пока мы ждали и щебетали, выяснилось, что с нами увязался Илюша. Обычно за ним присматривала старшая сестра, а тут по какой-то причине не уследила.

Шепотинник сидел на просмоленной шпале и пускал слюни, глядя перед собой. С виду ничем не отличался от нас. Разве что, присмотревшись, можно было отметить некую неловкость в движениях и некий взгляд, обращенный в себя. Говорил Илюша короткими фразами, повторяя их до бесконечности. Он походил на игрушку с плохим механизмом, который постоянно клиняло. Тогда мы, конечно, знать не знали, что есть такая болезнь со странным названием "аутизм" и поэтому нам казалось, что Шепотинник придуривается – и хорошо придуривается.

– А пусть Илюха прыгнет, – предложил кто-то из нас. – Может, шарики за ролики зайдут, и будет он у-у-умненьким, как буратино.

Мы посмеялись – и забыли. Тем более из далекого-далека конвульсировал пропыленный скорый. Наши мартышечные тела приготовились для десантирования. И когда вибрирующий состав затянуло под мост, мы посыпались на крыши вагонов, как град на головы пляжных людей. Потом, пластаясь на грязной дрожащей кровле, я увидел: Илюшка падает с моста и делает это плохо – вялый мешок с сырой требухой. Я понял, если его снесет на рельсы...

– Ты что, идиот?! – орал, когда оказался рядом с ним. – Держись, дурак! – И увидел на его лбу рваную рану, набухающую кровью. – Допрыгался, космонавт, – и куском своей рубахи залепил повреждение. – Больше так не делай. Понимаешь...

Не понимал – лежал на крыше, улыбался и смотрел пустоцветным взглядом на мир, плывущий навстречу: на ржавеющие ангары, на прокопченные мастерские, на серые заборы, исписанные напрасными призывами, на пирамиды песка, на цистерны с нефтью, на жилые дома, притомленные шумом железки, на готическое здание Ярославского вокзала, возникающее, как мираж...

Миражи счастливого детства. Конечно, я не прав, считая, что именно тогда болезнь, спровоцированная падением, решительно разрушила мозг моего друга.

Позже узнал, что на эту болезнь не действуют ни климат, ни уровень жизни, ни формы государственного правления. Считается, что четверо из каждых десяти тысяч – аутисты. Нетрудно вычислить, что сегодня в мире их около двух с половиной миллиона.

Об этой болезни раньше говорили мало – что можно сказать оригинального о психической хвори? Потом за дело взялись киношники. Фильмом "Человек дождя" они настолько популяризовали эту болезнь, что только ленивый не знает о ней. Впрочем, сами аутисты о своей популярности не догадываются: их отношения с миром складываются трудно. Или вообще не складываются.

Известно, что с ума сходят поодиночке, как и умирают. Это положение как нельзя точно подходит к аутизму. И хотя аутисты ни в коем случае не сумасшедшие, ведут они часто очень похоже... Одни медлительны и спокойны. Другие – агрессивны. Одни все время разговаривают. Другие – молчат. И не потому, что не умеют говорить – не хотят. Не хотят говорить. Не хотят смотреть в глаза. Не знают чувства страха – никакого. Собаки, машины, огонь, вода, высота – никаких отрицательных чувств. Ужас у них вызывает только общение с людьми. Некоторым аутистам визуальный контакт причиняет физическую боль. Другие болезненно реагируют на звук. Например, поход в туалет – проблема. Шум воды приводит аутиста в состояние паники: он корчится, словно от боли, плачет. А пожалеть нельзя: телесного контакта аутисты боятся не меньше.

Аутизм условно делится на четыре группы. Первая – самая тяжелая. Дверь в мир, в котором живут несчастные, крепко закрыта, да ещё приперта с внутренней стороны чем-то невыносимо тяжелым. Открыть её невозможно.

Вторая группа – аутисты, у которых наблюдаются проблески сознания. Их можно хоть чем-то заинтересовать, хоть на минутку выманить за дверь собственного мира. Например, конструктором "Лего", кубиками, доской Сигена (доска с углублениями, в которые нужно вставлять резиновые цифры).

Аутисты 3-4-ых групп интересны потому, что именно они, как правило, проявляют способности, которые потом эксплуатируют в Голливуде. Рэймонд Бэббит ("Человек дождя") помнил, кто в каком году выиграл матч на первенство НБА, знал наизусть телефонный справочник и мог в уме вычислять квадратный корень любого четырехзначного числа. Маленький Саймон ("Восход Меркурия") с первого раза расколол код секретной системы ФБР. И это не преувеличение. Судя по статистике, 10% аутистов обладают выдающимися способностями, в то время как среди обычных людей этот показатель меньше 1%. Никакого ясного объяснение этот феномен не имеет. Никто не знает, почему одни аутисты запросто решают сложнейшие математические задачи, в мельчайших подробностях копируют Рембрандта и могут сразу по памяти воспроизвести фугу Баха, а другие (около 50%) по развитию ничем не отличаются от олигофренов.

Общее что объединяет аутистов – они терпеть не могут беспорядка и обожают все приводить в состояние стабильной системы. Собирая пазл, они составляют не картинку на стену, а создают замкнутую систему. Именно страсть к упорядочиванию сближает аутистов с компьютером, который не заглядывает в глаза, не трогает за руку, не пристает с глупыми вопросами. Он такой же, как они.

Те аутисты, кто способен к самоанализу, не скрывают, что большую часть времени думают на каком-то особенном компьютерном языке, описать который они, впрочем, не в состоянии. Способности к программированию у аутистов бесспорные: им ничего не стоит выучить за два дня новый компьютерный язык, просто изучая исходные коды приложений. Задача для обычного человека практически неразрешимая. Именно поэтому аутистов стали широко использовать в компьютерных фирмах. К примеру, у Билла Гейтса, по разным данным, до 20 % персонала – аутисты.

Говорят, аутистом был Альберт Эйнштейн.

Конечно, обо всем этом я узнал только тогда, когда возникла необходимость получше разобраться в болезни друга детства. Но все это было потом. А пока мы сидели с Васей Сухим на сухом родном бережку и мимоходом вспомнили о Шепотиннике.

– А где он сейчас мутит? – спросили меня. – В психушке?

– Дома, – ответил я.

– Представляю, – покачал головой мой товарищ, – какие шоу пристраивает сестре.

– Нет, он тихий, – посчитал нужным возразить. – Его в больничке хорошо закололи. Ходит, как тень.

Мой собеседник хныкнул и вырвал из кармана несколько кредиток:

– Передай на витамины.

– Спасибо, благодетель.

– Не юродствуй, – клацнул челюстью Сухой, – я же от всей души.

– Душа у тебя, Вася, от слова "душить", – посмеялся я. – Если такой добрый, найди мне новую работу.

– Опять?! – возмутился. – Сколько можно, черт! У тебя, вижу, руки растут из жопы.

– Неправда, – пощупал себя. – Все как у людей.

– А барана кто побрил под Котовского? Депутатика в борделе замочил? Посуду в "Арагви" бил? Я?

Я привычно развел руками: рок играет мной, как мандолинист на мандолине. Образ мандолиниста, бренчащего на мандолине фугу Баха, окончательно расстроил моего товарища, и он посоветовал мне лечиться электрошоком в доме печали имени Кащенко, из которого выгнали Илюшу по причине его общего выздоровления.

– Ты хочешь сказать, что я более идиот, чем он? – обиделся я.

– Именно так, – Вася взял шампур с мясом. – Я тебя начинаю бояться.

– Не верю, – огрызнулся я. – Может, руки мои и растут не оттуда, зато голова...

– А что голова?

– Ума палата.

Мой друг поперхнулся мясом от такого хамского утверждения, крякнул от огорчения и, кинув одежды, нырнул в речку, чтобы там, в глубоководном штиле, отдохнуть от дурака на берегу.

Его надежды на то, что я уйду, несолоно хлебавши, не оправдались. В этом смысле, я всегда добиваюсь своей цели. Какая бы она ни была. Маленькая или большая. Пустая, или до космических высот. Такое свойство моего вредоносного характера. Коль втемяшу что-нибудь в голову, умру, но попытаюсь мечту воплотить в жизнь.

Конкретной грезы у меня не имелось, однако почему-то был уверен: мой друг запустит меня на орбиту новых авантюр. Откуда такая вычура взялась, право, не знаю. Возможно, от мысли, что случайных встреч не бывает, и, если мы столкнулись на этом магическом бережку, то и последствия этой встречи должны быть самые удивительные.

Жаль, что я не ясновидец. Был бы им – бежал с того чарующего бережка, как от холеры. Увы, признаков ясновидения, как и признаков крупного ума, не замечалось, о чем я, естественно, не знал и поэтому по-прежнему терся на родном солнышке, не ведая горького горя, и ждал мокрого Сухого, чтобы повторить свою просьбу о трудоустройстве.

– Сидишь? – помрачнел тот, выходя из реки, как бог древнегреческого эпоса. – Вот настырный, как гвоздик в туфле, – играл мышцами и трицепсами. – Что с тобой делать, зануда?

– Терпи, – брякнул я, – и помоги своему ближнему.

– Иди в бригаду.

– Не. Я ещё жить хочу.

– А мы что делаем?

– Вы ходите по лезвию ножа, ? не был оригинальным.

– А ты хочешь и рыбку съесть и на сучок сесть? – обиделся Василий.

– Кстати, я на нем сижу, на сучке, – заметил я. – А вот рыбку палтус я бы покушал.

Мой товарищ по счастливому детству выматерился на всю округу, пугая вяленьких, как вобла, старушек на лавочках, и высказал мысль о том, что нахала в моем лице проще пристрелить, хотя и жалко пулю. Я отвечал, что человека надо любить таким, какой он есть, и не обращать внимания на его недостатки, которые, при благоприятном ходе событий, превращаются в достоинства. Василий понял, что разговаривать со мной у него нет никаких интеллектуальных сил, и капитулировал:

– Черт с тобой! Но в последний раз! Предупреждаю!

После чего мы по-братски обнялись и на том порешили: он – ищет, я жду.

И через недельку дождался. Вернувшись из булочной, где на последние копейки прикупил тортик "Вафельный", узнал от миленькой губастенькой Жанночки, любительницы медового минета, что меня по телефону искал какой-то Вася, который в грубой форме, козел такой, потребовал, чтобы я ему перезвонил – срочно.

Я взялся за телефон, а рыжая девушка за вафельный тортик. Вот за что люблю всех своих любимых, так за их естественность. Будет рушиться весь миропорядок, а им хоть бы что: вспахивают постель, как пахари пашню, потом грызут черствый тортик, а после болтают глупые безделицы:

– Ты меня любишь?

– Люблю, – рычу и перебираю цифры на аппарате.

– А как любишь?

– До гроба, – вру. – Черт, занято.

– Дурачок, я свободна, – стряхивает с губок крошки. – И вся твоя.

Делать нечего: извлекаю на свет Божий свой личный кляп – и болтушка умолкает. И я могу заняться делом. Наконец, слышу в трубке знакомый голос:

– Ну?

– Гну.

– А это ты, барбос, – радуется Сухой. – Есть работенка не пыльная, но ответственная.

– Это кем?

– Трейдером *.

* Автор выражает благодарность великому трейдеру всех времен и народностей, господину Вл. Ник. Ор. за предоставленную информацию по данной теме.

– Кем?! – и неосторожно дергаюсь. – А-а-а! Больно же!..

– Чего? – удивляется мой друг. – Чем там занимаешься, пельмень?

– Споткнулся.

– Травишь, спотыкач, – хохочет собеседник. – Небось, свою душу заложил в чужую пасть?

– Ближе к делу, Вася, – требую я.

– А ты... дальше от тела.

– Иди к дьяволу! – ору я. – Кто такой трейдер или я за себя не отвечаю!

Посмеиваясь, товарищ коротко излагает суть: тот, кто торгует на валютном рынке – торгует своими деньгами. Услышав такое объяснение, я нервничаю: у меня нет грошей, последние потратил на вафельный тортик.

– Любовь к бабам и сладкому погубят тебя, Слава, – говорит полукриминальный друг. – Через час жду у барахолки ЦСКА. Постарайся быть один.

– Ты о чем? – делаю вид, что не понимаю.

– Без любительницы вафель, – отвечает. – А то тебя знаю: всегда путаешь дело с телом.

Я нечленораздельно мычу: садистка миндального минета добивается того, что мое тело и моя душа уносятся к звездным россыпям, о которых так мечтал в пыльной обывательской Калуге великий Циолковский.

Правда, после несколько мгновений прекрасный полет прерывается, и астролетчик вынужден вернуться на грешную землю, где его ждут текущие проблемы.

Впрочем, проблема одна – деньги. Вернее, их отсутствие. От мировых войн, революций, экономических депрессией до семейных скандалов – во главе угла все они, проклятые.

Человечество только и занято тем, чтобы добыть для счастья, как можно больше нарезанной бумаги. Правда, одному индивидууму не хватает рублика на бутылку с бесланской водочкой, а другому миллиона для скупки всей алюминиевой, скажем, промышленности. Но это уже мелкие детали нашего шишковатого быта.

Я принимаю душ и рассуждаю о том, сколько конкретно тугриков мне нужно для гармоничного развития своей нестандартной личности.

Думаю, вечнозеленый "лимончик" меня бы устроил. Оторвал бы на распродаже бронированный лимузин и катал бы плюшевых шлюшек по столице. Туда – обратно: тебе и мне приятно.

Эх-ма, мечты идиота! Жизнь тебя, Слава, не учит: за все надо платить. И плата эта – куски твоей клочковатой души.

– Я хочу с тобой, – капризничает губастенькая толстушечка.

– Там стреляют, – отмахиваюсь. – Поехали, если не хочешь больше жить и любить.

– Я тащусь, – не верит, но вспоминает, что её надо ехать на дачу в Тырново, где надо травить дустом гадов на огороде.

Чмокнув доверчивую дурочку, покидаю её общество и тороплюсь в подземку, удобную для перемещения по жаркому городу. Скрежет и вой электропоезда напоминает мне наши детские игры. Однажды я вырвал Васю, сломавшего ногу при неудачном падении, из-под стального боя скорого. И мы, лежащие на гравии замусоренной насыпи, нервозно посмеялись, когда поняли, что наши тела могло размолотить до кровавых до шариков. Не тогда ли укрепилось наше братство?

Барахолка у комплекса ЦСКА встречала всякого страждущего спортивными призывами укреплять силу, ловкость и мастерство. Тысяча и тысяча "спортсменов" сдавали нормы ГТО, носясь меж торговыми рядами. Над толпой провисал дугой гул всеобщего жора. Новые времена – новые песни.

Своего товарища обнаружил на стоянке у новенького БМВ цвета серебристого истребителя СУ-29. По самодовольному виду Васи Сухого я понял, что именно он приобрел чудо немецкого автомобилестроения. Чтобы испортить праздник другу, я напомнил ему о себе воплем, что тоже хочу такую.

– А это видел, – скрутил кукиш перед моим носом.

– Неконструктивный жест, брат, – заметил я.

– Говори нормально, трепло, – буркнул Сухой, осматривая машину. Работать надо и будет булка с маслом.

– Так я готов, – шаркнул ногой, – к труду.

Мой товарищ скептически покосился на меня, мол, знаю твой, сукин сын, энтузиазм, исчезающий при первой же нескладности, да делать нечего: дал слово – держи.

По его утверждению, меня ждут великие дела и большие деньги, при одном условие: закрыть рот, отщелкать глаза до щек и открыть уши, то есть молчать, смотреть и слушать. И тогда автомобильчик у меня в кармане. Будет – быть может.

– Не люблю я эти гробы на колесах, – плюхнулся на переднее сидение.

– А что любишь?

– Дзюдо, – кивнул на плакат, где два борца находились друг перед дружкой в кимоно и в уважительной позе ресторанных халдеев.

– "Не бойся перемен, к тебе прийдет победа", – напел мой приятель. Сейчас все пошли в дзюдо, – ключ в замке зажигания выразительно хрустнул. И ты тоже научись делать подсечку, и будешь в порядке.

– Подсечку? – не понял.

– В широком смысле этого слова.

Горячий мир барахолки сдвинулся и замелькал кислотными красками. Мой друг был прав: наступили новые времена, где подсечки, броски через бедро, удушающие приемы и захваты играли решающую роль.

Период дуркового романтизма Большого тенниса закончился, наступил период холодного расчета и голого практицизма. Глупый винно-водочный гуляж уступил место сдержанному юмору и мелким глоткам из фужеров, наполненным минеральной водой с полезным кальцием.

– И куда мы? – решил поинтересоваться перемещением в пространстве.

– На биржу, – последовал ответ. – Валютную.

– Я думал, шутишь.

– Скоро будет не до шуток, – как-то недобро ухмыльнулся Сухой, – тебе.

– Не пугай, – заелозил я. – Моя нервная система и так расшатана, как столб.

– Меньше надо трахаться, остолоп, – нравоучительно говорил водитель, выкручивая рулевое колесо. – Ты трахаешься, как кролик. Бесконечно трахаешься ты. С кем попало трахаешься ты...

– Заткнись, паразит! – заорал, не выдержав глумлений над своими принципами, заключающими в том, что любить надо всех дам, которые цветут, когда их... ну понятно о чем речь. – Какое это имеет отношение к делу?

– Самое прямое, балбес, – огрызнулся приятель. – Если займешься делом, то должен прекратить крольчатничать.

– Такого уговора не было, – возмутился. – Предупреждать надо.

– Вот я тебя и предупреждаю.

– Не. Я не согласный. Без баб-с.

– Выбирай: или бабы, или бабки.

Я задумался: проклятая наша жизнь, складывающая так, что постоянно надо выбирать. Хотя выбор этот небогат, как золотовалютные запасы Центробанка.

– Первое я вижу невооруженным глазом, – указал на тротуары, где чахнули без мужской ласки цветы, скажу красиво, удовольствий. – А где второе?

– Сейчас отслюнявлю, – хныкнул Сухой, – штуку баксов.

– Отслюнявь, – сделал вид, что не понимаю шуток.

– Ага. Думаешь, не знаю твоей мечты?

– Какая такая мечта?

– Прикупить десяток шлюшек и... – Произнес голосом германской порнозвезды, участвующей в массовой групповухе: – "О! Dast in fantast"!

– Идиот! – не выдержал я. – Моя мечта: купить ТТ и пристрелить тебя, как собаку.

– Найди, – кивнул на бардачок, – и пристрели.

Я порылся в мини-багажничке с азартом вышеупомянутой собаки, и обнаружил оружие для ближнего боя. Не газовый ли, пошутил, чувствуя в руке знакомую ребристую рукоятку.

– Пульни – узнаем, – посоветовал водитель.

И произошло то, что должно было произойти – раньше или позже. Для двоих придурков, скопившихся в одном авто.

Первый дурак посоветовал, второй последовал совету. Меня выручила армейская привычка. Будь на моем месте лохматый лох – быть трупу с простреленным черепом. А так – ничего страшного: негромкий хлопок и знакомый запашок гари.

– Ну, нет слов, – промычал Василий Сухой после того, как осознал, что его новенькая игрушка получила пробоину.

– А зачем слова? – нервно хихикнул я. – Сам виноват.

– Козел! – взъярился товарищ по счастливому детству и таки разразился лихорадочной тирадой о том, что он никогда в жизни не встречал такого вот умника, с которым опасно и вредно находиться не только в одной машине, но и в одной стране.

– А дырочку можно заклеить, – тыкнул указательный палец в пулевое отверстие. – Маленькая она.

– Не ковыряй, сволочь! – рявкнул Василий с мукой на квадратном лице и задал вопрос в экспрессивной форме. Смысл которого заключался в том, что он не понимает, зачем связался со мной.

– Без меня скучно, – заключил я. – А так весело. Да?

– Третьего не хватает, – заскрежетал зубами Сухой, – для полного счастья.

– Кого?

– Илюши.

И был прав: когда мы собирались вместе, то дурь перла из нас, как редис на огороде в Тырново. Мы запускали Илюшу на улицу, и его задавленный видок провоцировал многих бездельников, кои начинали к нему приставать. Почему бы ни утвердиться, унизив самого слабого? И когда наступала критическая фаза для нашего дурачка, появлялись мы, тушинские гладиаторы и с чувством справедливости начинали молотить врагов. Чаще всего они превосходили нас числом, но не умением. Главное, как я понял тогда, иметь веру в свои силы.

Зажигай, кричали мы друг другу и кулаками утверждали свои понятия о добре и зле. И что теперь? Нас призывают жить по закону, а мы не слушаем и живем по понятиям – своим.

– Так я не понял, – выбирался из автомобиля, припарковавшегося у здания бывшего кинотеатра, – где моя куча бабок?

– Слушай ты, – плюнул Василий себе под ноги и будто выматерился, трейдер! Здесь дела серьезные – это тебе не барана брить. И поэтому веди себя прилично.

Я хотел возразить, мол, видели мы ваш валютный рынок с дилерами и трейдерами во сне цветном, да, глянув на помрачневшего приятеля, решил придержать лиловый свой язык. Как бы его часом не отхватили – в профилактических целях.

Стиснув зубы, поплелся за товарищем, уверенно ступающим по парадной лестнице валютной биржи (ВБ). Секьюрити в черном камуфляже признали Василия за родного и сообщили, что господин Брувер на месте.

– А кто такой Брувер? – поинтересовался я.

– Гуру, – буркнул Василий.

– В каком смысле?

– Узнаешь.

Лапидарность моего товарища удивила: что за сдержанность в чувствах? Не действует ли на него отрицательно атмосфера учреждения, похожего на министерство по промыванию мозгов, то бишь Печати, где делами заправляют пасмурные пропойные посредственности.

Евроремонт, приглушенные краски, строгие лица клерков, торопящихся по коридору, официальные девушки в костюмчиках от Кроликова, – все это настораживало. Клепать деньги надо весело, а здесь, как в похоронном бюро "Светлый путь". О чем я и сказал – о своих первых впечатлениях. Вася Сухой меня не понял, будто мы говорили на разных языках:

– Какой "Светлый путь"? Прекрати бредить, Слава?

– Весело, говорю, надо делать бабки.

– Бывает и весело, – ощерился, – особенно, когда продуваются в пух и прах.

– Как это?

– Обыкновенно. Как на скачках. Вот квартира есть – вот её нет. Дача есть – уже нет. Приехал на авто – убыл на своих двоих. Ну, и так далее.

– И так далее? – задумался и посчитал нужным напомнить, что квартирка у меня пролетарская, дачку как-то не срубил, машина ещё собирается на конвейере АЗЛК.

– Не суетись, – поморщился товарищ. – Тебе будет дан шанс стать миллионером, а как ты этим шансом...

– Каким миллионером? – завредничал я. – Рублевым или валютным?

– Это как получится, – передернул плечами мой собеседник. – Кстати, сделай умный фейс, – остановился у двери, похожей на сейфовую.

– Вася, иди к черту, – обиделся я. – Как дам сейчас кейсом по фейсу.

– А за базар ответишь, – и, наконец, открыл проклятую дверь. – Исаак Исаакович?

– А, Васечка, проходи, – раздался веселенький голос с легкой ленинской картавинкой. – Жду-с.

За дубовым столом замечался маленький, с куцыми ручками лыс, но с огромным лбом интеллектуала. Не родственник ли он великому вождю всего мирового пролетариата?

Я хотел об этом спросить, да вовремя вспомнил наставление друга и промолчал, изображая важность собственной персоны. Тем более господин Сухой представлял меня, как человека, которому можно доверять.

– Друг Васечки – мой друг, – проговорил лыс, тряся мою руку, как куст боярышника. – Рад, Вячеслав, что ряды людей дела пополняются.

– Да уж, – не знал, что и говорить, обращая внимание на экран монитора, где ползала цветная диаграмма.

Господин Брувер, проследив за моим взглядом, посчитал нужным объяснить, что это есть начало всех начал трейдера: диаграмма движения валют на мировых рынках.

– Неделька учебы и можно делать ставки, Вячеслав, – посмеялся Исаак Исаакович. – Сейчас мы передадим вас в руки Лиры... Прекрасная специалистка, – утопил кнопку на селекторе. – Лира Владимировна, на минуточку...

Я оживился – душевно. Именно специалистка ВБ мне необходима, как воздух. Почувствовав мое тайное волнение и трепет в членах, мой товарищ продемонстрировал тренированный кулак, мол, и не думай, негодник, мечтать о барражирующих полетах в койке. Пришлось смиренно закатить глаза к потолку и сделать вид, что меня вчера кастрировали.

Мечта заработать миллион неожиданно потускнела, как пятак в синильной кислоте. Донхуановские ощущения полностью захватили меня: а вдруг сейчас повстречаю прелестницу своих напряженных сновидений?

Надежды не оправдались: Лира Владимировна оказалась милой мымрочкой в годах. У неё было коралловый скелетик, высушенное личико с усиками и тростниковые ножки.

Позже узнал, что она была заслуженной женой господина Брувера и считалась лучшим специалистом ВБ. Второе меня ничуть не удивило специалисты всякие нужны, а вот что касается первого?

Какая может быть страсть меж картавящим лысом и лесной усатой кикиморочкой? Впрочем, зачем унижать человеческое достоинство тех, кто тебя приветил. Не так ли, гамаюн проклятый? (Гамаюн – это птица, которая своим сладким гадским пением может убаюкать кого угодно.)

– Лирочка, наш новый ученик Слава, – указал на меня Исаак Исаакович. За недельку пройдет самые трейдеровские азы, а там как Бог даст...

– И сколько у Славы, – доброжелательно улыбнулась Лира Владимировна, на счете?

Пока я, удивляясь, изображал бровями "домик", услышал голос Сухого:

– Десять.

Разумеется, тут же хотелось задать вопрос: десять рублей или долларов, да вовремя спохватился, вспомнив, что молчание есть червленое золото. Мое дело малое щеки дуть и делать вид, что умен, точно рыжий американский миллиардер и компьютерный гений Гейтс.

– Молодец, – похвалил после мой товарищ. – Не подвел. Во всяком случае, не задавал глупых вопросов.

– А десять чего? – спросил я, наконец. – На счете, – и уточнил. Моем.

– На твоем счете, – с выражением произнес Василий, – десять тысяч долларов.

Надо ли говорить, что, услышав такое, я потерял голову и почувствовал себя теневым и тучным толстосумом. Перед моим мысленным взором за секунду промелькнули песчано-золотые острова с воздушными бунгало, колкими кипарисами и вангоговскими аборигенками с кокосами до пупа.

Что может быть прекраснее своего острова в океане?!

Трезвый и напряженный голос друга прервал чудное видение:

– Эй, прекращай грезить. Что за слабоумная улыбочка? – И объяснил, что эти трахоматозные доллары находятся на электронном банковском счете, с которого нельзя взять ни цента "живых" денег.

Я ахнул, скрывая чувство гробового разочарования. Вот так всегда: ждешь искрящегося праздника в ресторации с шампанским и шишковатыми ананасами, а тебе тыкают в подсобку пустячного существования, где обливают с ног до головы блевотными помоями.

– Что за сучьи игры?! – взвился я. – Почему это нельзя прихватить несколько соток зелененьких...

– Такие условия, – спокойно ответил Вася. – Если не согласен, прикроем лавочку. И потом, – удивился, – ты, дружище, так возмущаешься, будто это твой личный капитал?

– А чей? – по-бабьи взвизгнул, окончательно потеряв ум.

Добрый спонсор с укором глянул на меня и решил не вступать в полемику. И был прав: кто спорить с неимущим болваном, которому дали шанс выйти в приличные люди, а он вовсю кочевряжится и делает вид, что есть пупок земли.

Прощает меня только одно: увлекся! Когда человек месяц голодает, а затем, оказывается, скажем, в вагоне с тушенкой из корейской собаки, то, о каком трезвом разуме может идти речь?

Весь этот некрасивый эпизод произошел уже после того, как меня провели экскурсией по ВБ. Понятно, что экскурсоводом выступала Лира Владимировна, излагающая суть новой для меня проблемы по-деловому и спокойно.

Во-первых, выяснилось, что название "Валютная биржа" – название условное, точнее будет: электронные торги валютой в Мировой Сети Банковской Системы (МСБС), то бишь существует Система, проверенная временем, действующая по принципу природной паутины. И эта электронная паутина прочно окутала весь наш земной шарик. Передовое человечество, равно как и современные ростовщики и нувориши, шагают в унисон с научно-техническим прогрессом. Деньги – это горючее средство для жизнедеятельности людишек и поэтому требовалась эффективная система, способная "перекачивать" чудовищные финансово-силосные массы. Благодаря мировой "паутине" МСБС эта проблема отныне решается элементарно: одним нажатием клавиши.