Текст книги "Топ-модель"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Хватит пить, – снова появляется в кухне Женя. – Руки в ноги и вперед!

– Куда? – поднимаюсь из-за стола.

– Во Внуково, балда, – кричит сестра и сообщает, что Максим готов нам помочь – мы его перехватим у метро "Юго-Западная".

– А ты уверена, что маньяк сидит и ждет нас?

– Адрес есть, что еще? Улица Коммунистическая, дом 24.

– А квартира?

– Какая ещё квартира?

– Номер квартиры какой?

– Там частные владения, – отмахивается Евгения, заканчивая сборы. Надо прекращать эту историю – хирургически.

– То есть?

– Кастрируем мерзавца по самое "хочу"! – цапает со стола кухонный нож для резки мяса. – Сделаем "не могу", ха-ха!

Я с интересом и удивлением смотрю на сестру: что-то новое и неожиданное проявилось в её поведении. Такое впечатление, что в неё вселился демон. Столь энергичной и решительной я её ещё не видела. Что случилось? Евгения объясняет, что она не любит, когда кто-то пытается играть с ней, как кошка с мышкой. Хватит! Она думала – шутки шутят, коль это не так, то наши действия должны быть равнозначны угрозам.

На улице гуляют сиреневые сумерки – удобное время для мести и кастрации сексуальных маньяков.

Мы запрыгиваем в старенькое "Вольво", и я вспоминаю о двух любяще-семейных "ОО". Они пошли в театр, отвечает Женя, выруливая машину со двора, смотреть премьеру спектакля: "Чисто английское убийство".

Я смеюсь: зачем ходить в театры, если жизнь бывает более занимательной, чем всякие выдумки великих драматургов. Сестра соглашается с одним только уточнением: преступлений в государстве много, а вот наказаний практически нет; населению самому приходится наказывать преступников. Жаль, что огнестрельное оружие не продается на каждом углу: продавалось – порядка было бы куда больше.

– Почему?

– Боялись бы, – отвечает Евгения. – Представь, гоблины идут грабить квартирку. Дверь открывает старушка, божий одуванчик. В её руках автомат Калашникова...

Я качаю головой, зримо видя шамкающую старушку с АК-47, надежным, как вклад в Сбербанке. И соглашаюсь: в США продают свободно оружие, и ничего, процветают они под своим звездно-полосатым флагом.

– И мы будем процветать, – мстительно поджимает губы сестра. – Все в наших руках, Маша.

– А лучше, когда в руках огнемет, – смеюсь я. – Никаких проблем.

Проблем пока много. Они появились почти сразу, как только я, повторю, заступила на пыльный московский асфальт. Убегала от неприятных обстоятельств и... прибежала к ещё более неприятным. Хотя с другой стороны – ничего страшного не происходит. Я жива, здорова, набираюсь опыта для выживания в городских джунглях, как волчица, обложенная охотниками красными флажками; постоянно знакомлюсь с интересными людьми, кажется, даже влюбилась, учусь на манекенщицу, правда, по вечерам меня донимает сумасшедший маньяк...

Впрочем, эту проблему мы решим. Самым решительным способом, как уверяет моя двоюродная сестра.

– Как-то все просто, – делюсь своими сомнениями. – Мы приезжаем, а маньяк встречает нас улыбками и цветами.

– Разберемся, – говорит Евгения. – Насчет цветов не знаю, но улыбаться мы его заставим.

– От чего?

– От счастья, – кивает на кухонный нож, лежащий между сидениями, – что мы ему не отрезали голову.

Я не узнавала спокойную и рассудительную Женю. Черт знает что! Почему она так резко изменилась? До этого вечера всю эту историю с моим "поклонником" она воспринимала, как анекдотный казус. И вдруг – такая перемена? В чем дело? Я спрашиваю ее: почему ведет себя, будто дьяволица? После некой заминки Евгения признается, что этот недоделанный оскорбил её по телефону, обозвав самыми гнусными словами.

– Надеюсь, ты не настаиваешь, чтобы я их повторила, – говорит сестра.

– Не-не-не настаиваю, – мямлю.

И думаю про себя, как же это надо оскорбить женщину, чтобы она превратилась в кровожадную и неустрашимую фурию с ножом наперевес! Теперь понятно, почему мы так мчимся на автомобиле по вечерним улицам и проспектам. Такое впечатление, что к нашей "Вольво" приделали ракетное сопло от гагаринского "Востока".

К счастью, к трассирующим звездам мы не улетели, а прибыли к подземке, заставленной торговыми палатками, машинами и автобусами, убывающими в аграрную область.

Максим, поджидавший уже нас, прыгнул в колымагу, подобно герою кинобоевика, и мы помчались дальше в неизвестное подольское далеко.

– Девочки, я вас боюсь, – заявил "герой", уточнив нашу конечную цель. – Хотите устроить поножовщину? Нехорошо.

– А он нас достал, – отвечала Евгения. – И вообще, твою невесту оскорбили самыми погаными словами, а ты будешь здесь рассуждать...

– А, может, он специально нас спровоцировал, – сказал Павлов. – И мы летим сломя голову, и, знаете, куда?

– Куда?

– В ловушку.

– Что?

Видя наше искреннее недоумение, молодой сотрудник службы безопасности принялся пугать нас разными страшилками, вплоть до того, что ждет наивных дурочек казематные лабиринты с комнатами пыток и ваннами с серной кислотой, где удобно растворять человеческую плоть. Мы завопили, чтобы Максим прекратил над нами издеваться и читать всякую современную детективную макулатурную муру, место которой известно где. Наш спутник вздохнул: если женщины чего втемяшат в свои хорошенькие головы...

Пришлось его снова убеждать в обратном: не мы виноваты в данной интриге. Болвана необходимо остановить, как можно быстрее. У него ведь явные психические сдвиги по фазе. Говорить с ним бесполезно. Надо действовать – и действовать решительно.

– Маша, расскажи о последнем разговоре, – потребовала Евгения. – Когда я засекла номер телефона. Не стесняйся-не стесняйся, здесь все свои.

Я сдержанно пересказываю основные моменты диалога с сексуальным извращенцем, живодером и нюхальщиком нижнего женского белья. Я настолько обтекаемо повествую о последней деликатной, скажем так, теме, что тугодумный Максим меня совершенно не понимает.

– Что он делает с нижним бельем?

– Ну это... – не нахожу слов.

Их находит Евгения – прямой текст приводит её жениха в меланхоличную задумчивость.

– Да, таких надо отстреливать, – делает неутешительное заключение. Если он такой больной на голову, то дальше – больше... Ладно, – извлекает пистолет из-под куртки, – проведем практические занятия на незнакомой местности.

Я удивляюсь: не многовато ли на одного психопата кухонный нож и боевой пистолет? Павлов отвечает: это стартовый, Маша, будем пугать врага и так, чтобы он немедля стартовал в Бутырку, где ему быстро вправят мозговые извилины.

Мы с Евгенией не верим, что это стартовый пистолет, и Максим признается, что боевой, но патронов нет.

– Как нет? – возмущаемся мы с Евгенией. – А если маньяк вооружен?

– Чем, – вопрошает Павлов, – женскими трусиками?

– Очень смешно, – хмурюсь я, потом понимаю, что глупо обижаться на тех, кто вынужден болтаться в механической бензиновой коробке вместо того, чтобы, находясь в плюшевом театральном партере, восторгаться премьерным спектаклем "Чисто английское убийство"

– Мария, прекрати, – реагирует на мои страдания Павлов. – При чем тут ты? Не было бы тебя, была бы другая. И в данном случае: лучше ты...

– Почему?

– Потому, что есть мы...

– ... охотники на маньяка, – дополняет Женя, и я вижу её летящий на фоне ночи, заостренный кинжальный анфас, и понимаю, что самоуверенному "поклоннику" моей юной красоты будет совсем худо – после возможной нашей встречи жить ему вечным скопцом.

... Подмосковный городок встречал героев напряженным самолетным гулом и теплой ночкой, где тускнели огни мелкособственнических домиков, главной улицей имени, кажется, В.И. Ленина, застроенным саморазрушающимися жилыми башнями, и мазутно-навозным запахами провинциального местечка, в котором выращивают червивый королевский картофельный плод и над которым в неизведанное никуда улетают стремительные лайнеры.

Бездомные граждане мира на привокзальной площади указали нам путь к улице Коммунистической. Я готовилась к самым решительным действиям в доме № 24, однако, когда мы приблизились к этому адресу...

Нас встретило полуразрушенное, двухэтажное здание, похожее на заводское, и окруженное старым, из металлической, ржавой сетки забором.

Евгения выключила мотор, и мы посидели во временной тишине, насыщенной нехорошими предчувствиями. Потом Максим заметил, что нечто подобное он ожидал: рассчитывать на легковерного сексуального дурака слишком наивно.

– И что будем делать? – спросила Евгения.

– Разберемся, – ответил Павлов. – Мы с другом пойдем на разведку, а вы, девочки, посидите.

– С каким другом? – удивились мы.

– С этим, – Максим продемонстрировал нам пистолет.

– Э, нет, – запротестовала Женя. – Нам страшно одним. Да, Машенька?

Я пискнула, что страшно, аж жуть, и мы тоже пойдем в логово, чтобы защищать нашего товарища и его друга с тыла. Не надо меня защищать, нервничал Павлов. Надо, настаивала Евгения, зажимая в руке нож.

Короче говоря, после недолгих препирательств наша троица отправилась к зданию, хотя никаких признаков жизни там не наблюдалось. Но как не проверить? А вдруг там действительно тайное подвальное местечко, где маньяк пытает свои простодушные молодые жертвы, как это часто происходит в импортных дрянненьких фильмах?

Наша российская ночь была осветлена нашими же простенькими, как свечи, звездами, и глаза быстро привыкли к комфортным потемкам. Под ногами хрустело так, что я не могла не обратить внимания на валяющие предметы. Оказалось – кирпичи. Белые. Силикатные, уточнил Максим, специалист по всем житейским дисциплинам.

Ломая каблуки, мы медленно продвигались к темнеющему зданию, похожему, как сказал Павлов, именно на заводик по производству силикатного кирпича. Все происходящее казалось глупой усмешкой моей юной судьбы. И это вместо того, чтобы красиво дефилировать по освещенному подиуму в обуви от Гучи и в одежде от Версаче, я некрасиво тащусь по кирпичным завалам и шанс свернуть шею увеличивается с каждым шагом.

– Тсс, – говорит Максим, когда я сползаю с кирпичной горки, как с ледяной.

Мы прислушиваемся: тишина – гнетущая, но нарушаемая приближающимся воем с небес. Евгения предлагает пальнуть из ТТ – для острастки бродячих собак, котов и самолетов. Максим неоригинально заявляет, что самое опасное животное – это человек, и мы продолжаем свой путь.

Для меня он заканчивается у разбитого окна – осторожно заглядываю в него и... И чувствую: внутри меня вновь разрастается мохнато-волосяной ком страха, уничтожающий волю. У меня нет даже сил закричать. Такое впечатление, что горло тоже забита волосяным кляпом.

– Что с тобой, Маша? – голос двоюродной сестры спасает от недостатка воздуха.

Усилием воли поднимаю руку и указываю на разбитое окно. Евгения тянется к нему:

– Что там такое?

– Висит, – слышу свой голос.

– Кто висит?

– Т-т-труп, – выдавливаю.

– Где труп? Какой труп? Маруся, ты бредишь? – говорит Женя. – Ничего не вижу. И никого.

– Висит труп там.

– Машка, – смеется моя сестра. – Это ведро. Ты меня понимаешь: ведро. На крючке.

– Не может быть? – не верю.

Пришлось поверить. Максим, узнав о моих страха, бесстрашно штурмует цитадель по производству силикатного кирпича, хрустя на всю округу.

Помятое и дырявое ведро, никому не нужное в его руках, как военный трофей.

Проклятье, говорю себе, Мария, возьми себя в руки, как Павлов ведро, в противном случае закончишь свои дни в казенном доме печали...

Между тем мужественный наш приятель продолжил прогулку по зданию, и скоро мы с Евгенией услышали его голос: сюда, девочки! Недовольно ворча, мы последовали на призыв "лазутчика".

Он находился в небольшой комнате, освещенной тусклой лампочкой, пылящейся наверху. Разбитые столы и стулья грудились в углу. На дальней стене висел производственный график, указывающий, сколько кирпичей выпущено за трудовой квартал. Видно, раньше здесь была заводская дирекция.

– И что здесь интересного? – спросила Евгения.

– Смотрите, – указал на график, и я увидела поспешную неаккуратную надпись синим фломастером: "Маша, ходи без трусиков! Иначе...", а чуть ниже "наскально-детский" рисунок: две скрещенные косточки и череп.

– Во, придурок! – сказала Евгения.

– Звонил он отсюда, – присел у стены Максим. – Видишь, здесь телефонное гнездо...

– А зачем такие извращенные хитрости? – недоумевала Женя. – Лезть сюда, рисовать эту дрянь...

– Ты меня спрашиваешь? – рассматривал следы Павлов. – Если он крепко больной на голову... Местный, что ли? – Рассуждал вслух. – Если так, поймаем...

– Как? – спросила на одном выдохе.

– Ну это секрет фирмы, – поднимался на ноги. – Пошли, родные.

– Куда?

– К тем, кто бережет наш покой.

Мы не поняли Павлова – поняли позже, когда он попросил Евгению притормозить "Вольво" у отделения милиции, о чем утверждала неоновая вывеска. Представляю, какие чувства испытали внуковские товарищи милиционеры, когда к ним в полночь заявилась наша странная группа. С пистолетом и кухонным ножом.

Впрочем, эти предметы были упрятаны, да наш общий сумбурный вид вызывал подозрения. Нас не повязали лишь потому, что Павлов предъявил бодрую, цвета бордо книжечку с золотистым двуглавым орлом и, должно быть, чудотворную. Сонный дежурный, похожий обвислыми усами на запорожского казака, тотчас же проснулся и принялся вызвать сослуживцев голосом и по телефону. Потом явился молоденький кинолог с овчаркой, которую я назвала про себя Арамисом II.

Словом, бесславный конец извращенцу приближался со скоростью невидимых ночных самолетов, гул которых то появлялся, то исчезал с некой плановой регулярностью.

Мы, девушки, хотели ехать с оперативной группой и Арамисом II, однако Максим проявил удивительную настойчивость, и пришлось остаться ждать результата в машине.

У меня были сомнения по поводу того, что передовому и доблестному отряду с опытной псиной удастся сразу выйти на след маньяка. Своими сомнениями поделилась с Евгенией. Та согласилась: да, слишком было бы просто. Если действует больной изощренный ум, то перед нами самые радужные перспективы.

– В каком смысле? – не поняла я.

– У него есть некая цель, – курила Женя. – И он её будет добиваться.

– Какая цель?

– Подозреваю, о приглашении в Третьяковскую галерею или в Большой театр речь не идет.

– Тогда о чем?

– Отстань, Машка. Сама догадайся.

– И что делать?

– Готовиться к затяжным боям, – ответила двоюродная сестра. – Максим уже идет по следу, сестры Миненковы готовы подключиться, – выбросила сигарету в напряженную от гула ночь. – В крайнем случае, обратимся к этому твоему...

– К кому? – поспешила.

– К Алексу Стахову.

– К охотнику на людей? – открыла рот.

– Именно к нему. А почему бы и нет? Это его профессия искать всякую мерзопакостную шушель.

– Шушель, – засмеялась я. – Это что ещё за "шушель" такая?

Оказывается, бабуля Евгении так называла попрошаек, ходящих по квартирам: конечно, они люди, говорила старушка, но шушель. Я добавила, что по сравнению с нашей шушелью, прежние попрашайки – есть сама невинность. Женя развила эту мысль: нынче очень удобная питательная среда для всевозможной швали, и поэтому неудивительно, что всякий сексуальный гнус заполняет наши города.

– И что делать? – повторила я.

– Выжигать каленым железом, – ответила сестра. – Только сила остановит их, только сила.

Она это проговорила с некой потаенной душевной болью, что я вдруг осознала: у Евгении есть некая проблема, связанная с её первым неудачным опытом в отношениях с мужчинами? Словно догадавшись о моем вопросе, сестра закурила новую сигарету:

– Нет, Маша, это не было изнасилование, – сказала Евгения. – Эта была первая любовь. Мне шестнадцать, Мише двадцать два. Спортсмен, красавец, мастер спорта по водному полу. Познакомились на соревнованиях. Мы плавали, они играли, – выпустила из себя колечко дыма, – а мы за них ещё "болели". Любовь с первого взгляда, знаешь, что это такое? – И, не дождавшись ответа, продолжила: – Потом они поехали на соревнование в Ригу. Через несколько дней Миша вызвал телеграммой: "Умираю без тебя. Приезжай". И я, конечно, поехала. Зря. Если бы не поехала... – Помолчала. – Я поехала. А вечером в ресторане гостиницы... – Снова пустила колечком сигаретный дым. – Драка из-за меня. Трое пришлых джигитов предложили за ночь тысячу долларов. Сбросились, так сказать, на любовь. Миша успел двоих...а вот третий... в спину... финкой. Миша умер на моих руках. Не плачь, успел сказать, не плачь. И все, – вышвырнула из окна тающую пламенем сигарету. – Теперь я не плачу, теперь я только улыбаюсь, – и сделала это, и улыбка у неё была безжизненной.

– Прости, – сказала я.

– Все нормально, Маруся. Жизнь продолжается и... война тоже, – указала глазами на милицейский "уазик", выезжающий к нам на плохо освещенную поселковую площадь.

Машина остановилась, из фургончика первым прыгнул Арамис II, за ним последовали люди в форме и без, среди коих находился и наш Павлов.

– Судя по виноватому виду собаки, – усмехнулась Евгения, – мы не имеем положительного результата. Что и требовалось доказать.

Она оказалась права: присоединившийся к нам Максим сказал, что пес, хорошо взяв след, привел оперативную группу до скоростной трассы, где все и закончилось.

– Отсутствие результата тоже результат, – вздохнул Павлов и сообщил, что славная милиция поселка Внуково будет работать по "своим" клиентам, которые им хорошо известны, а мы катим в многомиллионную столицу и там начинаем искать маньяка.

– Как искать?

– По образцу его почерка, – и вытащил из куртки плотный кусок бумаги, вырванный из заводского "графика". – Есть такая экспертиза графологическая. По ней можно установить характер человека, привычки, перспективы его развития, как личности...

– О какой личности речь? – фыркнула Евгения.

– Меня так учили, – заметно обиделся Павлов. – Будем искать козла по науке.

– А мы с Машей будем искать по интуиции, – сказала Женя и повернула ключ зажигания в замке. – Это самое действенное оружие против мерзавцев!

Интуиция? Моя интуиция находилась в полусонном состоянии, как и я сама – устала. Слишком много событий вокруг, не успеваю их осмыслить и толком понять. Все происходящее напоминает бег в мешке с закрытыми глазами по замысловатому лабиринту. Остается лишь надеяться на помощь тех, у кого есть профессиональный навык в поимке маниакально одержимых объектов.

Кто же у нас профессионал в подобных делах? Правильно – Стахов. И ловлю себя на мысли, что мне приятно вспоминать нашу встречу у стрельбища. И, вспомнив его открытое, скуластое и мужественное лицо, его глаза, его взгляд, говорю себе: все будет хорошо, Маша, все будет отлично, ничего и никого не бойся, у тебя есть надежная защита.

Когда мы во втором часу ночи вернулись домой, то я опять упала на кровать, как боец в окоп, и уснула мертвым сном.

Разбудил меня звук дребезжащего старенького будильника. Он был противен и настойчив, точно человек с дребезжащим голосом. У "поклонника" именно такой голос – будто говорит он через какое-то устройство. И останавливаю себя: Маша, теперь все твои мысли будут об этом дураке? С самого раннего утра? Да провались он в тартарары!.. Мало мне своих забот.

Поднимаю полусонное тело и веду его в ванную комнату. Контрастный душ приводит меня в чувство и смывает прошлое, будто грязь. Возникает впечатление, что из моей памяти мгновенно стирается все плохое: так ластик уничтожает следы карандаша.

Выбегая из квартиры, уже не помнила ни о дохлой кошке, ни о порнографических журналах, ни о погибшем Мансуре, ни о ночных играх сумасшедшего. Все это, конечно, существовало, однако находилось где-то на периферии моего сознания.

Свежие улицы были пустынны по причине субботы. Все население отдыхало, включая сексуальных извращенцев и душегубов. В метро тоже было комфортно и удобно. Наконец и я постигла, что столичная подземка – это красивый подземный дворец.

У Центра моды стоял огромный "Икарус" с затемненными окнами. Возле него клубилась группка молоденьких манекенщиц, возглавляемая веселым и вездесущим арт-директором Хосе. Меня встретили радостными возгласами, словно после долгого расставания. Я обратила внимание на лица своих подружек, они были без макияжа и казались выцветшими, как старые фотографии.

– Девочки-девочки! Все на месте? По местам, вах! – хлопал в ладоши арт-директор. – У нас всегод два часа. В десять – класс госпожи Штайн.

Мы заходим в автобус, рассаживаемся по глубоким удобным креслам. Я смотрю в окно и вспоминаю детство, когда глазела на мир и солнце через стекло, закопченное на костре.

– Так, девочки, нашу походную, вах! – кричит Хосе и запевает визгливым фальцетом: – "Девушка в платье из ситца, каждую ночку мне снится!.."

Мы смеемся, некоторые поддерживают арт-директора; автобус важно выплывает на проспект, старые здания которых напоминают предгрозовые облака. От убаюкивающего шума мотора и движения у меня слипаются раковины век. Я улыбаюсь, слыша песенный речитатив о том, что некоторым каждую ночку грезится девушка в платье из ситца, а вот мне уже ничего не снится...

... и вижу себя, сидящей в кресле, похожим на зубоврачебное. В комнате влажный полумрак. Гул вентилятора убаюкивает. Я пытаюсь встать из кресла тщетно: руки привязаны к подлокотникам. В чем дело, нервничаю я и вижу, как в углу материализуется человеческая фигура. Она неприятна на вид: ломкая, потная, хихикающая и, главное, не имеет лица. Оно прячется за пластмассовой маской, изображающей жизнерадостного, скалящегося в улыбке зайца.

"Заяц" приближается ко мне и шипит с ненавистью: "А я ведь предупреждал, чтобы ты ходила без трусиков. Теперь тебя надо наказать и серьезно наказать. Как? Я буду рвать тебе ноготки, а потом ломать твои пальчики, они такие хрупкие, такие красивые". И я вижу в руках безумца страшные хирургические клещи. И пытаюсь закричать, и не могу этого сделать: горло передавлено вафельным полотенцем... И я задыхаюсь... задыхаюсь...

... и просыпаюсь от удушья. Краем глаза вижу мелькающий мир за темными окнами автобуса, молоденькие профили беспечных подружек, поющих дурацкую песенку.

Что происходит? Неужели маньяк проник в автобус и теперь пытается удавить меня. И слышу за спиной шипящий знакомый голосок:

– В следующий раз удушу, сучка, – и понимаю, что этот голос, насыщенный ненавистью, принадлежит Танечке, и чувствую, как удавка, сделанная из вафельного полотенца, освобождает мое горло.

Ощущаю слабость во всем теле – у меня нет сил дать отпор. Сейчас. Однако Танечка совершила ошибку, она решила доказать свою состоятельность и право на такие "пограничные" поступки. Но перешла невидимую черту, поступив столь гнусно. И ответ мой будет равноценен, и я даже знаю, как расплачусь с бывшей подружке, которой не нравится, что я есть такая, какая есть.

Она хочет опустить меня до своего уровня – уровня мусоропровода. Я же опущу её ниже уровня моря...

Что и делаю в бассейне, когда наш прелестный девичий выводок начинает тренировку под руководством госпожи Крутиковой. Нинель Ивановна пытается нас организовать, да куда там – девочки от удовольствия визжат, будто впервые окунулись в хлорированную волну. Я же, плавающая черноморской рыбкой, ловлю момент и ныряю с одной целью: поймать за ноги Танечку. Подобные забавы мне хорошо знакомы по счастливому детству, и поэтому без труда цапаю врага за щиколотки и утягиваю его на дно.

В подобных случаях, тот, кто плох на воде, начинает паниковать, и очень даже паниковать. Желание лишь одно: заглотить кусок кислорода. Такое желание возникает и тогда, когда тебе передавливают горло вафельным полотенцем...

Побрыкавшись, Танечка с бледным и спокойным лицом утопленницы опускается на кафельное дно бассейна. Месть удалась. Что еще? Теперь надо спасать самонадеянную жертву – что и делаю: набрав в легкие воздуха, ещё раз ныряю...

Детские игры взрослых людей? Или взрослые игры детей? Трудно сказать. Никакого чувства вины не испытывала – не я первая начала.

А Танечку откачали быстро. Больше всех переживал арт-директор Хосе, он долго бегал вдоль бортика и кричал всем нам, чтобы мы прекратили топить друг друга в буквальном смысле этого слова. Он работал не один год в модельном бизнесе и, конечно же, понимал, что ничего случайного не происходит: как на воде, так и на подиуме.

Когда схлестываются амбиции красоток, то выход один: спасайся, кто может!

После всего этого я и Танечка столкнулись у автобуса, ощерились, как две любезные гремучие гюрзы в пустыне Кара-Кум, затем я услышала предупреждение:

– Следующий ход за мной, сучка!

– А я отвечу, сучка.

– Посмотрим!

– Посмотрим!

Право, странно: ведь мы сразу понравились друг друга, даже пили пиво красиво, и что же случилось? Быть может, две пустынные гадюки не могут находиться рядом? Я – гадюка? Мило-мило. Ничего подобного – лишь защищаю свое право быть самой собой.

Словом, новый денек начался весело и с песней, которую, напомню, запевал Хосе в автобусе. Правда, когда мы возвращались в Центр моды, арт-директор больше не пел, а ходил строго по проходу, как евнух в гареме.

Несмотря на субботу, в Центре наблюдалось оживление – мода не терпит выходных. Наша группа была сразуже отправлена в демонстрационный зал, где нас с нетерпением ждала милая старушка Штайн Динара Львовна. На сей раз она была одета в платье цвета увядшей сирени. Неизменная брошка блистала на нем, как звездочка пленительного счастья на сумрачном небосклоне.

– Итак, девочки, – начала преподавательница. – Подиумный шаг – это основа основ модельного бизнеса. Если Бог наградил вас чувством "подиумного шага", тогда вы точно топ-модель высшего порядка. Если нет... – развела рыженькими и дряблыми лапками, – тогда вы тоже топ-модель, но... Сами понимаете... Это как сочинять стихи. Или дано свыше. Или можно, но лучше не надо. Сейчас я вам похожу настоящий подиумный шаг...

Все мы без исключения посмеивались над старушкой – чувствовали себя безобразно молодыми и безобразно здоровыми. Та же не без чужой помощи вскарабкалась на освещенный подиум, как каракатица на палубу затонувшего корабля. Переведя дух, г-жа Штайн начала инструктировать:

– Милые мои дети, главное – линия. Прямая линия, вы её чертите мысленно. Именно на неё вы должны ставить свои ножки – левую и правую. Не ходить, как утки. Не бежать, как курицы. Не ступать, как страусы. А четко на эту линию. При этом... показываю... амплитуда движения бедер должна быть, как можно больше. Чем больше амплитуда, тем успешнее топ-модель. Вы меня понимаете – амплитуда! Смотрите, дети, как надо. И раз! И два! – И великолепная вечная старуха, подобрав полы бархатного платья цвета увядшей, напомню, сирени, начинает вышагивать по подиуму. Туда – сюда, и обратно.

Признаться, мы покатывались от смеха, правда, стараясь скрыть свои радостные и праздничные чувства. Госпожа Штайн была смешна, как может быть смешной старая обезьянка с кривыми ножками на арене цирка.

Потом пришла очередь Динаре Львовне издеваться над нами, самонадеянными и глупыми. Ведь каждая из нас была уверена: она умеет ходить по подиуму, как царица. На самом деле...

Более жалкого зрелища было трудно придумать. Было такое впечатление, что мы передвигаемся на ходулях. Старушка же оказалась боевой и острой на язычок: многие из нас сами оказались "макаками", "коровами" и "ослихами". Что было вполне справедливо: именно так мы все и передвигались, как вышеназванные животные.

После двух часов учебы г-жа Штайн сделала утешительное заключение, что толк, конечно, может из нас всех получится, но Бога она пока ни в одной не видит. Даже через лорнет. С этим и удалилась прочь. По прямой линии. Призывно качая бедрами, как молоденькая.

– Перерыв тридцать минут! – сообщил Хосе. – Потом психология, затем шейпинг! Веселее, девочки, веселее, вах! Кто не хочет быть Шифферой или Кэмпбелой, может отдыхать навсегда!..

Девочки кинулись в буфет, чтобы витаминизированными соками восстановить силы, а я отправилась на поиски Валечки Сорокина. Меня интересовал лишь один вопрос: чем занимался Мансур помимо официальной своей работы? Жить и делать вид, что ничего не происходит, это не в моих правилах.

Стилиста нахожу в гримуборной за работой над очередной покорительницей подиумных высот, похожей на Синди Кроуфорд. Увидев меня, он заметно бледнеет, будто я проступила тенью из загробного мира, и просит, чтобы его подождали.

Я открыто улыбаюсь в ответ, мол, вот что, значит, делать добро людям сделал, а теперь расплачивайся по полной культурно-развелкательной программе.

– Я ничего не знаю, ничего не знаю, – начал убеждать меня с болезненной горячностью, пугливо осматриваясь по сторонам. Модная бородка его при этом тряслась, как у козлика.

– Что не знаешь?

– За что чикнули Мансура? Не знаю.

– А почему предупреждал, чтобы я с ним не связывалась?

– Я предупреждал? – притворно удивляется. – Не помню.

– Валечка, прекрати делать из меня дуру, – топаю ногой.

– Давай забудем обо всем!

– Хорошее дело: забыть! Говори-говори.

– Да, тебе это зачем? – вскричал, едва не плача.

– Надо, – твердо проговорила. – Надо, чтобы выжить в предлагаемых условиях. Прости, за красивый слог.

После мучительных и "женских" причитаний Сорокин таки признался, что Мансур занимался тем, что вовлекал топ-моделей в порнографический бизнес. Какой-какой бизнес? Ну, снимал на пленку девочек голенькими, потом предлагал фотографии богатеньким клиентам по Интернету. Вероятно, действовал Мансур не один, а находился в системе, занимающейся этим "выгодным" делом.

– Можно вляпаться в такое... – проговорил Валечка. – Я сам толком ничего не знаю, но догадываюсь, что тут, – вновь осмотрелся по сторонам, как разведчик в тылу врага, – дело нечистое. Модельный бизнес, в целом, убыточный, но очень хорошее прикрытие для подобных делишек, как порно, как наркотики...

– Наркотики?

– Конечно, – пожал плечами. – Ты в каком мире живешь? У нас тут героин гуляет. Да, он по всему миру... – Махнул рукой обреченно и принялся рассуждать о том, что даже килограмм "герыча" не поможет, если девчонка по природе своей не загадочна, не сексуальна. Если бы все было так просто понюхал "дряни" и стал супермоделью! Но последних – единицы, а наркоманов миллионы.

– И кто заправляет всем этим – здесь? – простодушно спросила, выкатив глаза, как заговорщик.

Мой вопрос окончательно расстроил стилиста, он снова замахал руками, как птица крыльями, и, повторяя, что ничего не знает и знать не хочет, поскольку мечтает ещё пожить, быстрым шагом покинул мое общество.

Вот тебе, Маруська, и Высокая Мода во всей своей праздничной искрящейся кислотной красоте. Впрочем, всего этого можно было ожидать. Когда, например, занимаются красивым и дорогим "живым товаром", почему бы его ни использовать по прямому назначению.

Высокая Мода – удобная ширма для дел серьезных и криминальных. Подозреваю, существует некий механизм по перековке глупеньких девочек в реальных женщин, приносящих хороший доход. Не является ли "мой" сексуальный маньяк одним из звеньев этого механизма?