Текст книги "Топ-модель"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Босиком шлепаю в ванную комнату. На мне коротенькая маечка с мордочкой усатого "микки-мауса" и трусики-"ниточки". Увлекалась мечтами и забыла, что нахожусь не дома.

Пробегая мимо кухни, на секунду задерживаюсь и пищу: "Ой, здрастье!". Я очень воспитанная девочка, не так ли? В кухоньке завтракают дядя Олег и его жена, с которой я ещё незнакома, но нетрудно догадаться, что это она. Мне кажется, что люди, долго живущие вместе, становятся друг на друга похожи. Тетя Оля дородна, добродушна, с мягким лицом ответственной домохозяйки.

– Ой, здрастье! – пищу я ещё раз и делаю книксен.

– Здр-р-р!.. – отвечает Олег Павлович и давится бутербродом.

Такое впечатление, что он то ли увидел обезьяну с баяном, то ли заморскую зверюху с веселым флажком. Или это моя полунагая простота его довела до такого состояния?

Жена начинает дубасить по спине мужа кулаком, будто по старому пыльному ковру, а я убегаю в ванную комнату.

Прекрасное начало дня – родного дядю чуть не довела до могилы, улыбаюсь своему отражению. Странные эти существа – мужчины. Иногда кажется, что они все без возраста. Малолетки восторженно гогочут в спину и орут всякие глупости, а старики пускают слюни и бесстыдно глазеют плаксивыми глазами. Куда глазеют? Да на красоту мою!

Я вздыхаю – оценит ли меня город городов Москва? Как бы не получить пинка от всяких разных кутюрье. Боюсь, что таких легко воспламеняемых дурочек, как я... М-да!

Холодный душ бодрит меня – никаких сомнений, Маша, вперед, и только вперед! Безверие порождает поражение. Единственная твоя задача – верить в себя как в молитву.

Решив не испытывать судьбу, закутываюсь в банное полотенце и легким балетным бегом мчусь мимо кухни.

– Девочки, завтракать, – слышу крик тети Оли. – И, желательно, в одежде.

Евгения не понимает требований мамы, и я рассказываю, в чем дело. Папа, это святое, смеется сестра, но советует мне ходить по дому в зимнем пальто и валенках.

В хорошем настроение появляется на кухне. Там я наконец знакомлюсь с Ольгой Васильевной. Правда, она торопится на работу – в проектно-архитектурный институт, и говорит дежурными фразами: вести себя хорошо и не болтаться по столице допоздна.

– Ну, ма, – отвечает Женя, – мы за себя можем постоять. В крайнем случае, вызовем Максима на помощь.

– Кстати, он тебе звонил, – вспоминает Ольга Васильевна. – В полночь.

– Накажу, – говорит сестра. – Ишь, ревнивый, как Отелло.

– Выходила бы ты за "Отелло" замуж, – вздыхает тетя Оля. – А то морочишь голову, и ему, и себе. И мне. И отцу.

– Мама, давай не будем! – категорически заявляет Женя. – Разберемся.

Обычная семейная сценка, которая происходит буквально в каждой нормальной семье, где есть дочь на выданье. Хорошо, что я сбежала от таких разговоров, и теперь принадлежу только самой себе. Что может быть приятнее свободы?! Ни-че-го! Не так ли?

Когда мы с Евгенией остаемся одни, сестра предлагает такой план действий на день: первое – посетить "салон красоты", чтобы привести себя в умопомрачительное состояние, второе – посетить Неделю прет-а-порте (одежды, готовой к носке), третье – поучаствовать в кастинге, то бишь испытать счастье в смотре топ-модельных сил.

Я выказываю восхищение: какая велась серьезная предварительная подготовка для того, чтобы подсадить меня на подиум. Отмахиваясь, Евгения признается, что в свое время предпринимала попытки к штурму высот Высокой моды. И хорошо, что вовремя поняла – это не её дело шагать по закоулкам закульсья инпошива и бесконечных интриг.

Тебя, родная, там никто не ждет, твердила двоюродная сестра, а если ждут, то с единственной целью заработать на тебе бабло, то есть деньги. Много денег. Или попользоваться тобой, как резиновой куклой для любовных развлечений. Впрочем, последнее сомнительно, поскольку Высокая мода пронизана цветом голубым, как море и небеса над ним. Мужиков там нет, утверждала Женя, там одни бабы, даже те, кто номинально носит штаны. Угроза в другом – в тех, кто делает бизнес на девочках. Любителей попользоваться красивым телом валом, а спрос, как известно, порождает предложения.

– Я уже боюсь, – пошутила. – И что теперь? Сидеть клушей и ждать у моря погоды?

– Там всегда погода хреновая, – сказала сестра и посоветовала принять все вышесказанное к сведению.

Я передернула плечами – обо всем этом не трудно было догадаться самой: мы живем в стране, где за малеванными лаком декорациями, изображающими яркую и праздничную жизнь, всегда можно обнаружить ржавый каркас тщеславия, мусорные холмы бессмысленности, кучи душевных испражнений. Когда ты неосторожно или сознательно переступаешь невидимую черту, разделяющую мир лакированного праздника и мир прозаической жизни, то всегда есть опасность вляпаться в дерьмо по самые по доверчивые уши.

– Ничего, – ответила сестре. – Я знаю приемчики. И потом – твой Максим нам поможем.

– Поможет, если сможет, – задумчиво проговорила Евгения.

И на этом наш завтрак закончился – нас ждали дела. Глупые с точки зрения серьезных людей, которые прежде чем действовать изучают предмет досконально. Мои знания о "предмете" были приблизительны, и тем не менее верила, что этого достаточно – достаточно, чтобы покорить первую вершину Высокой моды.

... На частнике подъезжаем к новоарбатскому "Салону красоты". На витринах рекламные плакатики с идеальными женскими личиками и прическами. Жители и гости столицы равнодушно проходят мимо, не обращая на них никакого внимания. Может, поэтому вокруг так мало привлекательных лиц, рассуждаю я, всем глубоко наплевать на свой внешний вид. Наша национальная черта – жить содержательной внутренней жизнью, а на все остальное начхать.

Впрочем, у каждого своим проблемы: кто-то мажется по утрам отечественным цинковым суриком, кто-то принимает полезные молочно-кефирные ванны в заморской джакузи, а кто-то предпочитает ходить к мастеру.

По уверению Евгении, нас ждут. Ждет её личный мастер – Цветкова, золотые руки, которая часа за два-три сделает из меня "звездную" топ-модель. Пожимаю плечами – по-моему, я и так выгляжу, как super-star. Сестра смеется – ну и самомнение у девочки, с ним она далеко пойдет, если её никто не остановит.

Наконец входим в салон. М-да, это не дивноморская парикмахерская с треснутыми зеркалами, расшатанными столиками и липкими лаками для укладки волос. Огромный зал похож на конвейер по производству красоты: зеркальные полотна, "космические" кресла, розовый мрамор, фонтанчики с возможными крокодильчиками, идеальная чистота, корректные мастера без возраста...

Большинство клиенток примяты годами, как камнями, и напоминают прошлогодний урожай бахчевых, который позабыли убрать осенью. С помощью косметических ухищрений платежеспособные матроны пытаются обмануть наступающего противника – время.

Увы, тщетно! И это они прекрасно понимают, однако бодрятся в ожидании мастеров, улыбаясь имплантированными зубами, точно голливудские вечные дивы.

Я сажусь в кресло – на столике глянцевые журналы мод. Женя уходит искать "свою" Цветкову, а я начинаю рассматривать цветные журналы. Признаюсь, такого количества красоток на один сантиметр бумажной площади никогда не видела. И главное: красотки были на любой вкус. Мужской вкус. Рыженькие, черненькие, синенькие, светленькие, пегие, блондинистые, в крапинку. Объединяло их лишь одно – глаза. Вернее, взгляд кокетливо-продажный: мол, вот какая я, приди, заплати и возьми меня, самец!

Пополнять ряды этих смазливых и лживых побрякушек? Ни за что! У меня иная цель. Какая? Правильно – быть самой собой. Возможно ли такое? Не слишком ли я самоуверенна и нахальна? Думаю, ответ на этот вопрос получу довольно скоро.

Некий истерический вскрик отвлекает меня от пустых мыслей. Из зоны VIP салона вываливается странная группа дам. В её центре находится вертлявая бестия с миловидно-овальным, порочным, кукольным личиком. Это личико мне знакомо – по телевизионным клипам. Ба, да это же наша эстрадная звезда Хмельницкая, известная своей страстью к роскоши и состоятельным брюхатым папикам, а также бесконечными скандалами во всех местах, где её фистульная фигура имеет честь появляться.

Что же сейчас случилось? Почему принцесса современной эстрады визжит так, будто её режут. Наверное, не понравился цвет лака на хищных ногтях? Или, быть может, прическа, похожа на банно-прачечную мочалку?

Общий смысл воплей заключался в том, что Хмельницкая больше сюда не ступит ногой, поскольку отношение к ней самое отвратительное, как к базарной торговке. Она, великая и неповторимая, платит сумасшедшие бабло не для того, чтобы ей хамили в лицо...

– Я вас всех!.. к ногтю!.. – бунтовала "звезда", и была некрасива, неприятна и бездарна.

Я поморщилась – не дай Бог, когда-нибудь превратиться в такую особу с мозгами, разваренными дешевой славой.

Ничего случайного нет в мире, и, возможно, настоящая картинка есть для меня предупреждение о том, какой быть не надо.

Меж тем, гневливая персона удалилась из салона на своих маленьких, кривых ножках. К всеобщему облегчению. Наступила относительная тишина матроны принялись перемывать Хмельницкой "звездные" косточки, а я хотела вернуться... к самой себе, да не успела.

– Маша! – позвала двоюродная сестра из зоны VIP. – Ходи сюда.

Я поднялась в полный рост и под осуждающие взгляды оставшихся дам... Нет, черт подери, приятно чувствовать себя не как все. Приятно ощущать себя этакой "vip"-кой! Даже появляется желание обернуться и гаркнуть во все горло: "Чего лупитесь, бабули!"

Конечно, шучу, но, как известно, в любой шутке...

В зоне для избранных ничего такого удивительного не обнаруживаю, кроме уютных современных гримуборных, где над клиентками колдуют мастера, похожие на классических эскулапов.

– Нам сюда, – приглашает меня Евгения в один из кабинетов. – Отдаю в ваши руки, Эль Леопольдовна, – говорит сестра толстенько-задастенькой тетеньки, находящейся у столика. – Это наша Маша. Она хочет покорить Москву.

– Ее все хотят покорить, – меланхолично философствует специалистка по красоте. – Да, не всем она дается, мои хорошие.

– За ценой мы не постоим, – уверяет Женя, уточня, что имеет ввиду: оплату профессиональной работы мастера. – Не буду вам мешать, – и сестра уходит, чтобы не смущать Эль Леопольдовну лепить неземную красоту.

Я же по приглашению плюхаюсь в кресло, напоминающее, повторю, космическое. Цветкова задумчиво смотрит на мое зеркальное отражение, губами пережевывает некую мысль, потом руками обхватывает мою голову, вертит ею, как предметом не самым нужным, затем говорит:

– Что ж! Если Маша нам доверяет, то мы пойдем самым радикальным путем.

– Каким? – пугаюсь.

Добродушно усмехнувшись, мастер начинает объяснять суть проблемы поскольку изъясняется Эль Леопольдовна профессиональными терминами, то я толком ничего не понимаю. Главное, что осознала: из меня будут вытравлять провинциальность.

– Во-первых, меняем цвет волос, – мастер сосредоточенно смотрит на мое отражение, – согласна? Такой яркой девушке идеально подойдут насыщенные цвета.

– Какие цвета? – задумываюсь.

– Предлагаю придать твоему натуральному цвету более яркий рдяной оттенок.

– Рдяной?

– Красный, значит.

– Вы уверены?

– Поэкспериментируем, – улыбается своим мыслям госпожа Цветкова. Если боишься, закрой глаза.

– Закрыть глаза?

– Расслабься и получай удовольствие.

Да уж, решаю, лучше не смотреть, как из меня будут делать другого человека. Наверное, не самое эстетическое зрелище. Будь, что будет!

Я закрываю глаза, но мысленно представляю действия мастера: вот она моет мои бесцветные волосы, вот она начинает их красить – чувствую кислый запах краски, вот она приступает к моему лицу.

Как картину, пишут мое лицо.

Штрих первый: выбеленное лицо.

Штрих второй: нежные румяна.

Штрих третий: воспаленные розовые веки, темные впадины под глазами, броско выделяющие сами глаза, которые выражали глубокую мысль, недоступную мне самой.

Штрих четвертый: откровенно чувственный рот.

И сидя в полумраке собственных ощущений, я чувствовала, как на моем лице создается нечто неповторимое и необыкновенное. Что? Авангард? Импрессионистские вычуры? Квадратура круга? Или знаменитый "Черный квадрат"?

– Отлично! Прошу смотреть! – и я открываю глаза.

Я открываю глаза и тут же закрываю. Почему? Потому, что на меня через зеркало смотрела странная женщина. Она была мне незнакома страстно-порочная ликом, волоокая, с яркими красными волосами, изображающими некую замысловатую конфигурацию, похожую на древнеэллинский замок.

– Вот это другое дело, – цокает языком мастер Цветкова, и я вынуждена снова открыть глаза. – Теперь, Маша, Москва наша.

Да, это была я! Как бы я! Никогда не подозревала, что человека можно так изменить. До собственного до не узнавания.

За два часа из провинциальной простушки вылепили столичную штучку, способную теперь без проблем заступить на олимп Высокой моды.

Ну и ну! Не поверила такому превращению, да как не верить своим глазам.

Вероятно, вид у меня был самый дурацкий – Эль Леопольдовна добродушно хохотнула: молодцом, а вот некоторые впечатлительные натуры в обморок падают.

– Нравится? – вопросила госпожа Цветкова.

– Нравится, – отвечала я с заметной оторопью. – Такое впечатление, что это не я.

– Ты-ты-ты! – горячо убеждали меня в обратном. – Еще скажешь мне спасибо, девочка.

– С-с-спасибо, – поднималась на слабые ноги. – А не слишком ли я... яркая?..

– Я себя ещё сдерживала, – посчитала нужным сообщить Эль Леопольдовна. – Не прячь свою красоту, девочка, и мужской пол будет у твоих ног.

Я невольно посмотрела вниз – пока под моими ногами линолиумный пол, по которому я и пошлепала на выход из косметического кабинета. Шла неуверенно, будто боясь упасть в глубокий обморок. Понимаю клиенток г-жи Цветковой: приходишь к ней одним человеком, а уходишь принципиально другим.

Моя двоюродная сестричка Женечка сидела за столиком и, скучая, пролистывала глянцевые журнальчики. Мельком глянув на меня, приближающуюся неким незнакомым колоритным фантомом, она продолжила листать цветную макулатуру. Сделав ещё несколько шагов к ней, родной, я вдруг поняла: она меня не узнает. Не узнает! Вот такая вот невероятная история!

Я растерянно поморгала ресницами, как кукла в отделе галантерейного дивноморского универмага, потом заставила себя произнести:

– Женя?!

Сестра вскинула голову и... нет, в обморок не упала, но на лице её отразилась целая гамма чувств, словно увидела вместо меня... Трудно сказать, что она увидела вместо меня?

– Это ты, Машка? – спросила несколько замороженным голосом.

– Вроде я, – призналась.

– Боже мой! – всплеснула руками. – Тебя же нельзя выпускать на улицу.

– Почему?

– Мужики будут стреляться. Через одного. Или бить морды. Своим спутницам.

– Прекрати...

– Фантастика, – крутила меня, как манекен. – Ну, Леопольдовна! Вытащила-таки наружу твою суть...

– Какую суть?

– Страсть. Порок. И любовь. – И восхитилась. – Ну, Маруська, далеко пойдешь, если не будешь часто падать в разные койки.

– Ты о чем? – топнула ногой.

– Не брыкайся.

– А ты прекращай гадости говорить.

Вся эта ситуация мне ужасно не нравилась: во-первых, была сама вся не своя – во всех смыслах, во-вторых, сестра вела себя так, будто ревновала меня к новому образу, в-третьих, чувствовала, что с переменами во внешности меняется отношение всего мира ко мне.

Последнее трудно объяснить словами, однако привычный мир, сотканный из солнца, ветра, взглядов, голосов, шарканья подошв, автомобильного гула и прочие меняет свое, повторю, отношение ко мне.

Раньше была в этом мире неприметной его частицей, теперь же волею случая и благодаря Цветковой я стала из него выделяться. А это, значит, от меня потребуются дополнительные, душевные траты.

И что делать? Вернуться к себе прежней – милой, провинциальной девочке? Думаю, это всегда успею сделать – довольно подставить голову под струю воды...

– Мне, сироте, совестно идти рядом с тобой, – шутит Евгения.

Я нервничаю и прошу прекратить издеваться – сколько можно? Я настолько взвинчена, что, когда мы выходим на пыльный и загазованный проспект, то все свое недовольство выплескиваю на двух сереньких молодых людей, уставившихся на меня, как на икону. Неприятным визгливым голосом говорю все, что думаю об их бараньей манере таращиться на людей.

– А если это любовь? – сестра оттаскивает меня от пришлых дураков. – С первого взгляда.

– Какая там любовь, – огрызаюсь. – Пусть платят у.е. за осмотр.

– Ну, Маруся, ты в этой жизни не пропадешь, – снова восхищается Женя. – Чувствую железную хватку провинциалки.

– А чем тебе не нравятся провинциалы? – продолжаю злиться.

– Наоборот: я ими восхищаюсь, – отвечает сестра. – Мы, москвичи, все никакие, нам не надо бороться за место под солнцем, а вы бойцы...

Я не слушаю Евгению – огромный Новый Арбат шумит вокруг меня и такое впечатление, что нахожусь внутри гигантской мегаполисной стихии – она подобна океанскому цунами, сметающему напрочь коралловые острова. А я даже не на острове нахожусь – нахожусь на асфальтированном замусоренном столичном пятачке, защищенная лишь собственным честолюбием. Достаточно этого для того, чтобы выплыть к берегу твердого материка? Не погибну ли бесславно в штормовом житейском море? Хватит ли сил для бесконечного заплыва?

Нет, прочь слабые и пустые мысли. Цель ясна и никаких сомнений. Я делаю шаг на проезжую часть и взмахиваю рукой. Двоюродная сестра критически хныкает – она уже тут вечность пытается поймать частника за у.е., а тут я... со своим страстно-порочным имиджем...

Я взмахиваю рукой – и лакированный, как туфель, автомобиль притормаживает рядом, насыщенный запахами дорогой кожи, дорогого одеколона и дорогой жизни. За рулем рыхлится водитель с лицом борца вольного стиля. У него рваные уши, как у медведя, и улыбка до этих самых рваных ушей.

– Привет, девочки? Поехали!

– Поехали, – говорит Евгения, толкая меня в спину. – И с ветерком.

– Есть с ветерком, – крякает водитель.

Я легко и свободно запрыгиваю в салон машины; Евгения следует за мной. В салоне прохладно, как в погребке, звучит модная песенка – две "школьницы" пропагандируют лесбийскую любовь, голося, что они сошли с ума от друг к другу, город за тонированными стеклами кажется не таким уж стихийно-страшным и опасным. "Медведь" за рулем смотрит на нас через зеркало заднего обзора и сообщает доброжелательно:

– А меня зовут Жора. Я помощник депутата Шопина. Слыхали о таком?

– Как-как? – морщится Евгения.

– Шопин. А что?

– Ничего. Мне послышалось нечто другое.

– Ага, – ухмыляется водитель. – Это всем слышится. Да что делать? Он даже хотел взять фамилию жены... Зарайская... Так мы его отговорили. "Зарайская" ещё хуже, чем "Шопин"... в шуме Думы... – И гогочет в голос. Сейчас проедем цитадель народовластия, – кивает в сторону мелькающих зданий, возвышающих, подобно окультуренным кварцевым скалам. – Погуляем, девочки?

– С кем? – спрашивает Евгения. – С депутатом?

– Не. Со мной. – Протягивает визитку. – Приглашаю на ужин. Куда душа пожелает. Я раньше шеф-поваром работал в "Балчуге". Можно туда. Хотя, вспомнил, у моего шефа скоро день рождения. Хотите на день рождения?

– Спасибо, – сдержанно говорит двоюродная сестра. – У нас вечер занят. Сегодня.

– Да не бойтесь, девчонки, – пыхтит "Медведь". – Я с виду страшный, а на самом деле добрый, мягкий и пушистый.

Я вдруг ловлю себя на мысли, что за поездку не произнесла ни слова, только улыбаюсь, как последняя дура. Что такое? Это мой новый образ? Великолепной молчаливой остолопки? Этого ещё не хватало, и поэтому брякаю:

– Вы похожи на медведя. С картины Шишкина "Утро в сосновом бору".

– Отличная характеристика, – веселится Жора. – Сейчас мишка самое модное животное на политической арене. Советую дружить.

– Мы подумаем, Георгий Жаркин, – говорит Евгения, рассматривая визитку. – И если, что надумаем, позвоним.

– Все так говорят, – вздыхает водитель и развивает мысль о том, что, когда мужчина относится к женщине по-доброму и с уважением, то с её стороны ждать ответных положительных чувств не приходится, а вот, когда...

– А мы приехали, – прерывает чужое нытье сестра. – Все будет хорошо, Жора, – протягивает водителю несколько купюр. – Хватит?

– Девочки, обижаете, – говорит "Медведь". – Купите себе заколки или мороженое. И желаю удачи. Звоните, когда хотите...

– Пока! – Я хлопаю дверцей. – Какой милый, – говорю сестре.

– Считай, что нам повезло, – отвечает Евгения. – Впредь веди себя прилично и осмотрительно. Не прыгай в машины, как коза на утес.

– Почему?

– Это чревато, – грозит указательным пальцем, – козочка.

– Сама такая, – фыркаю.

– Ох, Маруська, ты у меня дождешься...

– Погоди, – вдруг останавливаюсь я, глядя вслед удаляющемуся авто. Мы ему адрес не называли – и приехали. Это как?

Евгения после заметного замешательства пожимает плечами и говорит, что все дороги ведут к Центру моды, куда мы, собственно, и прибыли.

– Да? – озадаченно переспрашиваю я. – Надо же, как замечательно.

Конечно, мне бы, дурочки, обратить внимание на такой противоестественный и подозрительный казус, да было не до этого. Право, не до этого! Передо мной возвышался храм Высокой моды, и мои чувства были схожи с чувством фанатического верующего, убежденного, что там он наконец обретет счастье и подлинное успокоение.

Воодушевившись, я вместе с сестрой направилась к современному зданию из стекла и бетона, где отечественные модельеры шили свои эксклюзивные коллекции. Огромное полотнище цвета оранж над парадным входом утверждало, что сейчас и здесь проходит Неделя прет-а-порте сезона "весна-лето".

Желающих поглазеть на последний писк моды было предостаточно. В основном, они, как и мы, прибывали на престижных автомобилях – своих, правда. Выбираясь из них, леди и джентльмены с пренебрежительными гримасами шли в Центр, показывая всем независимым видом, что вынуждены подчиняться неким, не слишком приятным законам высшего света.

В фойе было суетно, нервно и празднично. То тут, то там лопались шаровыми молниями фотовспышки беспардонных папарацци. Мелькали знакомые лица – знакомые по ТВ: фотомодели, топ-модели, поп-звезды средней величины, журналисты. Один из них с лохматой неопрятной шевелюрой и с многообещающей ухмылочкой брал интервью у какой-то тускловатой кики. Та жалась от общего внимания и выглядела несчастной. Все остальные улыбались и говорили друг другу чепуху, обязательную в таких случаях. Большинство дам без возраста были одеты без вкуса и ума, однако держались с приятным достоинством. Когда у тебя есть состоятельный супруг или друг-спонсор, почему бы не чувствовать себя хорошо?

Среди любителей моды замечались и молодые люди. Они были женственно-ломкие, похожие на тех, кого я уже встречала в "Полуночном ковбое", и поэтому не удивилась, когда Евгения, сказав, что сейчас познакомит меня с принцем "голубых кровей", позвала:

– Эдик! Эд!

Не люблю подобных собачьих имен, да делать нечего – нужно изображать радость. Эд улыбчив, кудряв, румян, с дамскими манерами и холенными пальчиками.

– Очень, очень рад познакомиться, – чмокает губами. – Мария – это сейчас модное имя в нашем модельном бизнесе.

– А мишка моден на политической арене, – брякаю я.

– Что? – не понимают меня.

И не надо меня понимать, черт подери! Тем более нас отвлекает явление знаменитого мэтра. Светское общество невероятно оживляется – даже несутся восторженные вопли. Оказывается, открытия Недели задерживалось по причине опоздания того, кто был похож обликом на крупного зайца. Он, человек, конечно, привычно улыбался во весь рот, демонстрируя крупные передние зубы и раскланиваясь всем подряд. Короткая стрижка, порывистые движения, клетчатый пиджак, бабочка и платочек в горошек, кокетливо выглядывающий из кармашка, дополняли образ неутомимого мастера нитки и иглы.

– Как он мил... славен!.. обворожителен!.. легок!.. – шелестело вокруг.

– Друзья-друзья! – кричал мэтр. – Прошу следовать за мной! Открываем Неделю... Весна-лето – это такое очарование!.. За мной, друзья, за мной!..

И человеческая, выражусь не без пафоса, река потекла вслед за баламутным героем инпошива. Я поначалу занервничала в этом потоке, а потом покорилась обстоятельствам: чтобы понять высшие законы Моды нужно принять участие в её играх.

Через несколько минут увидела то, о чем мечтала всю свою короткую жизнь – столичный подиум.

Подиум – морской волнорез из моего юного сна.

Подиум – путь к хрустальной высоте Высокой моды.

Подиум – вот он рядом, его можно потрогать руками.

Что и делаю – под пальцами грубая материя обивки цвета темно-синей волны. Евгения удивленно приподнимает бровь, заметив мои странные телодвижения у подмостках. Я делаю большие глаза: мол, не верю сама себе, что нахожусь здесь, в эпицентре моды.

Между тем публика поспешно рассаживалась вдоль подиума, как за огромный стол с духовными яствами. Зазвучала блюзовая музыка. Заметно волновались организаторы показа – где-то там, за кулисами, велась паническая подготовка топ-моделей к выходу.

Не знаю, что сказала сестра обо мне, но Эдик, находящийся рядом, решил просветить меня относительно последних веяний моды.

По его словам, мода сегодня должна провоцировать, соблазнять и убеждать. Убеждать нас потратить собственные кровные именно на эту юбку, именно на эти брюки, именно на это платье. В этом смысле модельер, например, Вольдемар Зубец с коллекцией "Эйфория" угадал чаяния студенческой молодежи. Работы сделаны грамотно, корректно, без особого шика, по средствам. Впрочем, все я сама скоро увижу.

– Надеюсь, – проговорила. – А почему, Эд, от тебя пахнет женскими духами, – нагрубила.

– Это не женские, – ничуть не обиделся. – Это унисекс. Универсальные запахи, как для женщин, так и мужчин.

– Машка, прекрати скандалить, – толкнула меня в бок Евгения. – Веди себя прилично в приличном обществе.

Я вздохнула: такое впечатление, что вместе с новым образом, я приобрела тяжелые кандалы хамовитого тщеславия.

Наконец на подиуме появилась моложавая пара ведущих. Она – в искрящемся белом платье невесты с невероятным декольте, он – в черном фраке. После короткого вступления, посвященного Недели прет-а-порте, пара объявила: дефиле открывает коллекция господина Зубца.

Пока в зале угасал свет я глянула на малосодержательного соседа, мол, молодец, не обманул бедную провинциалку, тот в ответ закатил глаза к потолку, мол, я святее папы римского. "Поговорив" таким образом, мы вновь оборотились на подиум, освещенный верхними софитами.

Под веселую песенку о студенте-недоучке нашей вечно молодой эстрадной примадонны вывалилась группа молодежи, изображающая из себя студентов учебных заведений. Девочки были одеты в джинсовые костюмчики, украшенные всевозможными цветными заплатками на всевозможных местах, вплоть до неожиданных. Мальчики дефилировали в костюмах цвета хаки и с таким мужественным видом, словно они с подиума решили идти на армейский плац служить родине.

Топ-модели двигались легко и непринужденно, как тени. На лицах слабый макияж, краски блеклые, скромные, стрижки традиционные. И это было понятно: учебное заведение – не вечеринка в ночных клубах, у дверей которых так любят стрелять бандиты.

Публика встретила "студентов" добродушными аплодисментами и незлобивыми комментариями. Очевидно, многие из присутствующих вспомнили свою романтическую, полуголодную юность в драных портках.

– А теперь коллекция питерского модельера Татьяны Пафеновой: "Заплатки"! – объявили ведущие. – Встречаем госпожу Пафенову!

Возникшая из ниоткуда кики, у которой брали ТВ-интервью, с помощью микрофона принялась комментировать свою коллекцию.

Ее название полностью соответствовало содержанию: топ-модели были затянуты в столь маленькие и коротенькие платьица-заплатки, что возникало твердое впечатление: ещё чуть-чуть и материя лопнет, как кокон.

– Мои героини – женщины убедительные и самодостаточные, – убеждала всех модельер. – Ваши сомнения по поводу её внешнего вида её не волнуют.

"Не волнуют" – хорошо сказано, хныкаю я. Это как же надо быть уверенной в себя, чтобы натянуть юбку, собранную из ярких желтых, черных, розовых, коричневых полос, дополнить её кирпично-коричневой курткой и салатовыми босоножками и выпасть в этом на улицу. Чтобы первый попавшийся мужлан запулил в тебя силикатным кирпичом? Нет уж – лучше не рисковать.

Следующая коллекция модельера Карины Мунтян понравилась мне куда больше. Она называлась "Поколение любви". По уверениям Эдика, госпожа Мунтян год проработала в итальянской фирме "Роберто Кавалли", что, безусловно, отразилось на её настоящей работе. Она сумела создать совершенно новый для русской моды образ молодого человека, любящего солнце, свет и жизнь во всех её проявлениях. Брючные костюмы и узкие юбки подчеркивали каждый изгиб тела, нижнее белье из вещи сугубо функциональной превратилась в дразнящий воображение аксессуар.

Потом "пошла" коллекция Виктории Андрианко "Осторожно, gerls!". На подиуме – как бы дуреха. На ней клетчатое бесформенное платье, скроенное по косой. Черные сапоги гармошкой, без которых никуда. Так, кажется, одевались в 70-е годы.

Вот – вторая модель. Что-то сдвинулось во времени, во вкусах, в жестком спросе нормальных работодателей, в самоощущении: на девушке черный, прямой костюм. Скучноват и обычен, но вполне уже комильфотен.

Третий вариант – темно-синий костюм. В одежде офисной барышни какой-то неуловимый сдвиг: то ли мягкий, романтический воротник жакета, то ли острый, изящный крой юбки. Однако в одежде появилась причуда: жест свободы и знак культуры.

И дальше потянулась вереница именно таких вещей. Плащики из пушистых серо-коричневых шотландских пледов, курточки из металлической ткани, с алюминиевым блеском двухместной авиетки ("Это такой знак металла в голосе", – объясняет дизайнер). Черный, темно-синий, золотисто-коричневый, табачный цвет.

Эта "российская женщина" в отличии от иных "европенянок нежных" не успела устать от повсеместного процветания. У неё за спиной, в генах – не гламур, не нью-лук, а бодрый аскетизм трех поколений 70-80-90 годов. А посему – к унисексу и минимализму эту женщину потянет не скоро. Она культурна, независима, насмешлива и очень женственна. Свободна от унылой строгости а-ля "служебный роман" семидесятых. Не похожа на пиранью капитализма начала девяностых – ни кровавых ногтей, ни стальных скул, ни рыночной ласки в голосе, ни бегающего взгляда. Новые времена требуют нового поведения, иных линий, других цветов.

Вскоре я поняла: мода – не имеет границ. То, что профессионально сделано, всегда модно. Модно все: экстравагантность и строгая элегантность, мягкая женственность и футуристическая сложность линий, спортивная простота и смесь самых разнообразных элементов 30-х, 50-х, 60-х и т.д. годов, сочетание всего, что было изобретено модой за последний век. Модны юбки любой длины, брюки любой ширины, абсолютно все цвета (и блеклые, и яркие), самые разные аксессуары.