Текст книги "Топ-модель"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Неужели она тайный агент спецслужбы, выполняющий некий магический замысел? Но какой именно замысел? Связан он со мной или какой другой? Словно прочитав мои мысли, Евгения проговорила:

– Не ерзай, Маша. Все развивается эволюционным путем.

– И каков наш путь?

– В данном случае, к "винтовой" Белле.

И по тону сестры поняла, что дальнейшие расспросы бессмысленны и даже вредны. Ну что ж, надо принимать условия неизвестной пока мне игры. Можно лишь питать надежду на то, что со временем все прояснится. Предполагаю, меня оберегают от лишних душевных волнений.

... Две высокие "нью-йоркские" башни у подземки "Щукино", под которыми копошился базарный люд, встретили нас. Почти Америка, усмехнулась Евгения и уточнила адрес. Одна из башен оказалась "наша".

Подкатив к подъезду, обратили внимание на карету "скорой помощи" и милицейский "уазик". Переглянулись – не "винтовая" ли Белла совершила некий трагический каприз? И не ошиблись, поднявшись на тридцать седьмой этаж башни. На скоростном лифте, разумеется.

На общей площадке толпились соседи в домашних неопрятных одеждах. Дверь в квартиру охранял молоденький сержант милиции. Евгения предъявила ему удостоверение, знакомое мне по цвету бордо, и нам разрешили пройти.

Квартира была однокомнатная, однако сработанная по западным образцам: лишь легкая стена из пластика огораживала клозет и душевую от кухни.

Стены были выкрашены в розоватый цвет надежды. На них висели большие портреты красивой девушки – увеличенные портфолио. Это было единственное "убранство" в квартире, не считая полуразбитого телефонного аппарата.

Из мебели по центру комнаты стояла только кровать, заваленная грязноватым одеялом и серыми простынями. На них и лежала старуха. Так мне показалось, что старуха. Когда-то красивое лицо топ-модели было изнеможенно и неузнаваемо. В уголках приоткрытого рта запеклась пена, остановившиеся зрачки смотрели в окно, где путешествовали легкие и близкие облака.

У тела бывшей манекенщицы хлопотала бригада "скорой помощи", вернее, прекращала свою работу. За кухонным столиком сидел человек в милицейской офицерской форме и составлял протокол. Рядом с ним находилась мощная тетенька с усиками под кавказским носом и бубнила о тех безобразиях, кои творила её соседка.

Неприятный запах дешевой парфюмерии и жженых тряпок выворачивал душу. Исходил он именно со стороны газовой плиты и помойной алюминиевой посуды. Грязное пластмассовое ведро была завалено доверху мусором, а также использованными шприцами.

– Участковый, младший лейтенант Солнцев, – представился милиционер, удостоверившись в личности моей двоюродной сестры. – Передозировка. – И не без удивления заметил: – Оперативно работаете, товарищи?

– Мы скорее по личному, – призналась Евгения. – Когда смерть наступила?

– Минут пятнадцать назад, – включился в разговор пожилой Айболит в медицинском халате.

– Это я, это я, – поспешила мощная соседка с уверениями, – услышала такой душераздирающий крик... Ужас!.. У меня волосы на голове... веером...

– Услышали и что сделали? – задала вопрос Женя.

– У нас тут слышимость, как в Турции. Турецкий-то проект... Вот Белла кричит, а потом слышу её хрип: "Мила, помоги...". Меня Мила зовут, сделала попытку сделать книксен. – Я ей старалась помогать, жалко-то девку. Такая вот красивая, летящая вся, – указала на фото. – А потом такое началось... – Притушив голос, призналась. – К ней в последнее время даже эти... ну... черные... с базара приходили... Такие вакханалии устраивали... Я вот милицию вызывала...

– Да уж, – вынужден был подтвердить младший лейтенант, выразительно вытирая платком потную тонкую шею. – Типа притона.

– А как вы в квартиру вошли? – поинтересовалась Евгения.

– Так у неё все замки разбиты, – ответила соседка. – А когда забежала, она уже хрипит на кровати. Я тогда уж "скорую"...

Я потянулась к кухонному оконцу – и вздрогнула от ощущения бесконечной бездны. На такой высоте ещё никогда не находилась – летний город пластался внизу в жарком смоге и казался трущобным и жалким, а люди в нем – мелкими и лишними. О таком понятии, как личность – даже мысли не возникало.

Я вдруг подумала, что одной из причин гибели Беллы, может быть, стало это чувство – чувство ненужности и заброшенности.

Когда находишься между небом и землей и ты не птица, то возникает страх жизни. Проще уйти в радостное, праздничное, многомерное небытие, где ты есть ТЫ, где есть свобода от всех условностей, где нет смерти...

– Опоздали мы, – призналась Женя, выходя из квартиры, – на несколько минут.

– Очевидно, мой звонок, – предположила я, – её взвинтил?

– Все может быть, – пожала плечами. – Даже если бы не опоздали, все равно... опоздали. Такие идут до конца. Закон наркоманской тусовки: "Умри ты сегодня, а я завтра".

Я вспомнила свои чувства, когда заглянула в кухонное окошко – бездна, где нет жизни. Кто-то же Беллу толкнул к этой бездне, заметила сестра, ладно, будем разбираться.

– А ты каким документом размахиваешь? – поинтересовалась. – И все двери перед тобой открываются.

– Не размахиваю, а предъявляю, – строго сказала Евгения.

– И что предъявляешь?

– Что надо!

– Очень содержательный ответ, – обиделась. – Ты мне не доверяешь?

– Дурочка, – рассмеялась Евгения. – Это тебе все надо?

– Конечно, – вскричала. – Должна же знать, с кем имею дело. – И топнула ногой, находясь уже на твердой и грешной земле. – Ты, например, задаешь такие вопросы...

– Какие?

– Профессиональные. Милиционеры тебе козыряют. Годзиллов ты душишь газом...

– Все-все, хватит, – рассмеялась. – Не делай из меня монстра. Садись в машину и поехали.

– Куда?

– Твой любимый вопрос, Машка: "куда?", – заметила. – Туда, куда нас родина зовет.

– И куда она зовет? – была последовательна.

Родина нас звала – и звала на день рождения господина Шопина. Я выразила сомнение в уместности нашего явления средь "шумного бала" после того, как оказались свидетелями гибели бывшей топ-модели.

Двоюродная сестра назвала мои душевные страдания философской требухой и потребовала, чтобы я внутренне собралась по причине того, что меня ждет серьезная работа.

– Какая работа? – изумилась.

– Работа наживки, – услышала ответ, – для господина Шопина.

Если бы Евгения сказала, что меня хотят заслать лазутчиком в тыл армии USA, расквартированной в пустыне Саудовской Аравии, то удивилась, куда бы меньше. А так – было впечатление, что земля уходит из-под моих ног. Впрочем, находилась я уже в авто, мчащемся по вечерним столичным улицам, что ровным счетом не имело значения. Для моего общего состояния.

– Женечка, – услышала наконец свой придушенный голос. – Ты о чем?

– О выполнении поставленной перед нами боевой задачи.

– Б-б-боевой задачи? – мне казалось, что я уснула и мне снится невероятный сон.

А какие могла испытывать чувства провинциальная девочка, приехавшая неделю назад в большой город с единственной романтической целью покорить подиум Высокой моды и не имеющей о жизни никаких особых представлений. И вдруг такое: "выполнение поставленной перед нами боевой задачи".

Где я, с кем я и что от меня требуется?

– Маша, убери с лица выражение полной идиотии, – попросила сестра.

И тут меня прорвало, – я заорала так, как, наверное, кричала несчастная Белла, запустившая в себя дозу дрянного "винта". Я просила, нет, я требовала, чтобы со мной вели честную игру, если уж решили играть, в противном случае, отказываюсь от выполнения "поставленной боевой задачи".

К моему удивлению, Женя отнеслась к истерике с пониманием. И даже выразила сочувствие, мол, нагрузка на мою нервную систему слишком велика.

– Нет, я в порядке, – заставила себя успокоиться, – но неопределенность угнетает.

– Я тебя понимаю, – согласилась двоюродная сестра. – Тогда слушай внимательно и помни: все что я тебе говорю, это...

– ... конфиденциально!

– Умница, – похвалила. – Хватаешь все на лету, – и продолжила. – Я тороплю события и нарушаю инструкцию, но решение по тебе уже принято...

– Решение по мне? Какое ещё решение, черт подери?

– Вопросы не задавать, – отрезала сестра. – Учись молчать и слушать. Это тебе пригодится в будущем.

– Извини, больше не буду задавать никаких вопросов, – вспыхнула. Только последний вопрос: как меня зовут?

– Тебя? – закурила Женя и улыбнулась доброжелательно: – После получения информации ты будешь проходить под агентурным именем "Маруся". Устраивает?

– Устраивает, – обречено ответила и закрыла глаза, чтобы не видеть выражение собственного лика, отражающего на лобовом стекле авто. Потому что выражение лица было такое, что возникало одно впечатление – на меня смотрит человек, мне же абсолютно неизвестный.

3.

Я нахожусь в тесном и темном пространстве – мне ужасно неудобно в свои пятнадцать лет: мешает рост. Молодым подсознанием понимаю, что мне снится сон, но он настолько реальный, что всем телом осязаю страх. Он неприятный, липкий-липкий и почему-то пропахший бензином.

Потом слышу какое-то движение из вне. Слышу шаги. Слышу чужое дыхание. Слышу хруст ключа в замке. Яркий луч фонаря режет глаза. Щурюсь, чувствуя, как чьи-то крепкие и хозяйственные руки цапают мое юное тело и рвут из западни багажника автомобиля. Оказывается, я была связана бельевыми веревками и находилась в грузовом отделении такси. Почему понимаю, что это такси? Краем глаза успеваю заметить апельсиновый цвет машины и характерные "шашечки" на её боку.

Боже, казню себя, ведь мама не разрешала садиться в незнакомые машины. Но я так устала после танцев, что остановила такси. Меня даже не насторожило то, что лицо водителя укрывалось в ночи.

От шума мотора и движения я, должно быть, беспечно прикорнула и оказалась легкой добычей маньяка.

Пытаюсь освободить руки, связанные за спину, – тщетно.

– Но, но, – слышу хихикающий дребезжащий голос, – не шали, девка. Отсюда ещё ни одна пташка не вылетела вольной птахой. Я вас выношу в цинковом ведерке. Кормлю свиней своих. Ох, и любят они человечинку-с...

От этих слов, страшных и звучащих так бытово, меня душат спазмы ужаса – я задыхаюсь...

– Эй-эй, – волнуется невнятный. – Ты мне ещё живая нужна. – Вот сейчас переоденусь и займусь тобой, красавица моя...

Сквозь слезы вижу бетонный потолок, тусклую лампочку в наморднике сетки, шкаф с инструментами для ремонта машин, канистры с бензином... И понимаю, что нахожусь в гараже на далекой городской окраине, и спастись отсюда никакой возможности. Я – обречена.

Животный страх заставляет меня извиваться на железном рабочем столе и, – о, чудо! – веревка цепляется за острый, как нож, выступ. Боль выламывает руки из плечевых суставов, однако понимаю: надо терпеть. Терпеть! Терпеть! Если не хочу быть скормленной свиньям.

Наконец веревка лопается, как струна, и я освобождаюсь от нее, прыгая на бетонный пол. Мутная лампочка плохо освещает гараж – куда бежать? К металлическим воротам? Нет, они заперты на засов и амбарный замок. И тут я замечаю маленькую дверь, куда-то ведущую...

Осторожно приближаюсь к ней, заглядываю в щель. В каморке, тоже заставленной инструментами и канистрами, находится таксист. Он стоит ко мне спиной, переодеваясь в синий "рабочий" халат. Человек долговяз, но я вижу плешь на его голове. И эта плешь, словно мне добрый знак: мой будущий убийца тоже имеет слабость и, может быть, беззащитным.

Метнувшись к стеллажу, нахожу ломик с заостренным концом. Замираю у дверцы и вижу: таксист поворачивается, чтобы идти в гараж, в его левой руке – кухонный резак, в правой – оцинкованное ведро, а на лице – маска.

Маска новогоднего улыбающегося зайца с упитанными розовыми щеками.

Сдерживая крик ужаса, заставляю себя сжать в руке ломик. И жду! Жду! Жду! И когда мой смертельный враг распахивает дверцу и делает шаг вперед, бормоча:

– Не скучаешь, девочка моя. Сейчас будет нам весело. Знаешь, как это потешно выглядит, когда голова отделяется от тела. Мы с тобой обхохочемся...

И, умирая от жути происходящего, наношу резкий колющий удар ломиком в тело того, кто хочет скормить меня домашним чушкам. Ломик без труда входит в бок плешивого таксиста, и он ахает от боли и неожиданности, затем медленно оседает, пытаясь вывернуть голову в мою сторону.

Из-под маски выползает темная кровавая масса, от вида которой меня невозможно тошнит. И тем не менее заставляю протянуть руку к лицу умирающему, что сорвать эту проклятую маску и получить свободу от кошмарных видений... Я протягиваю руку и слышу:

– Я так люблю тебя, Маша...

И это, как удар, останавливает мою руку!

Трудно сказать, почему подобные кошмары, так похожие на явь, преследовали меня? Мама, пугаясь моих ночных воплей, пыталась показать меня врачам. Те расспрашивали о снах, слушали детский организм с помощью холодного эндоскопа, затем смотрели на меня, как на притвору, все выдумывающую. И я решила сама бороться с этими ужасами. Я научилась не кричать и сражаться с тошнотворным видением в новогодней маске жизнерадостного зайца. И с возрастом все чаще и чаще одерживала победы, и была уверена, что раньше или позже узнаю: кто прячется за этой пластмассовой личиной?

Между тем, день реальный, который потрясал меня неожиданными открытиями, продолжался.

Слушая "конфиденциальные откровения" двоюродной сестры Евгении, мне казалось, что мир рухнул – и рухнул, подобно средиземным городам при девятибалльном землетрясении. Ан нет! Через полчаса обнаружила, что всё на своих крепких и надежных местах: и столица, и её улицы, и машины на этих улицах, и в одной из этих авто – я, гуттаперчевая красавица.

Конечно, то, что услышала, произвело должное впечатление на меня. Правда, если бы чуть наблюдательности, то могла бы и сама заподозрить: Женя занимается какими-то проблемами, связанными с государственной безопасностью. Но была слишком занята собой.

Теперь же, вспоминая наши "похождения", скажем, в стриптиз-бар "Полуночный ковбой" или на стрельбище, или нашу ночную поездку во внуковский городок, понимаю: ничего случайного вокруг не происходило.

По утверждению сестры, велась обычная "работа", цель которой заключалась в следующем: проверить мои психические и физические кондиции.

– Как это? – не понимала. – Для чего? Что ещё за кондиции такие, черт возьми?!

– Каждый из нас обладает теми или иными качествами, теми или иными достоинствами и недостатками, – обстоятельно отвечала Евгения. – Ты молода, красива, спортивна, легко обучаема, средней эмоциональности...

– "Средней эмоциональности", – повторила и закричала. – Стоп! Так это что, "ваш" маньяк? С дохлыми кошками?..

– О, Господи! – возмутилась сестра. – Маша, ты за кого нас принимаешь? Маньяк со стороны, и с ним надо разбираться.

– А я вот подумала: все эти гадости – проверка, – призналась.

– Мы серьезная организация.

– И чем занимаетесь?

– Маша, я же просила: никаких вопросов.

– А как жить... без вопросов?

– Молча, – получила ответ. – Все, что тебе нужно знать, расскажу сама.

Я вздохнула: не теряю ли свободу и, вообще, меня спросили о желании сотрудничать с "организацией"? У меня и мысли не было становиться её секретным сотрудником. И нет – подобной мысли. Равно как и других мыслей. Чувствую лишь опилки вместо мозгов.

Нет, я не согласна на пассивную роль кукольной дурехи, ничего не понимающей. О чем и сообщаю со всей категоричностью и горячностью, мол, либо я задаю вопросы и получаю исчерпывающие ответы, либо, как говорится, нам не о чем говорить.

– Без меня – меня женили, – заявила. – Не хочу так.

– Детский сад, – вздохнула Женя. – И почему я этим всем должна заниматься?

– Чем заниматься?

– Тобой.

– А почему мной надо заниматься? – вспыхнула, как неоновая реклама в ночи.

– Потому, что ты перспективная, – и уточнила, – для нашей работы.

– Я хочу быть топ-моделью, а не... не шпионкой, понимаешь.

– Какая шпионка? Не смеши людей.

– Тогда кто?

– Будешь и топ-моделью, и внештатным сотрудником тайного отдела "Эдельвейс" подразделения "С" ФСБ. Одно другому не мешает, поверь мне.

Услышанное ввергло меня в шок – в голове смешались всевозможные образы: от милого и наивного цветочка эдельвейса, прорастающего на горных отрогах сурового Кавказа до моего победного агрессивного дефиле в переполненном и душном зале авантажного Парижа. Пережив очередное потрясение, я услышала свой писклявый голосок:

– Подразделение "С" – это что?

– Тебе горькую правду, – издевалась сестра. – Или сладкую ложь?

Естественно, потребовала, чтобы в меня залили самое горькое лекарство, от которого можно излечиться, как от любой телесной хвори, так и напрасных романтических иллюзий.

Предупредив, что мне пока полагается дозированная информация, Евгения рассказала о том, что "С" занимается проблемами, связанными с СИСТЕМАМИ. Наркотики, продажа оружия, проституция, коррупция, преступные группировки, новые технологии и так далее – это проблемы сегодняшнего дня. Их надо как-то решать. Подразделение "С", куда входит и спецотдел со столь нежным названием "Эдельвейс", создано год назад – создано на принципиально новой основе. Ее суть заключается в следующем: решая ту или иную проблему на злобу дня, "С" ищет в Системе главную несущую конструкцию или главное лицо, на которых, собственно, и держится вся эта Система.

Практика показывает, что это есть самое действенное средство против криминальных сообществ. Уничтожение основы или вдохновителя Системы ведет к неизбежному её краху.

Разумеется, любая Система защищает себя всеми возможными и невозможными средствами. Самая опасная та, где наступает сращивание криминала и государства. То есть, когда бюрократы, депутаты или иные высокопоставленные державные чины смыкаются с органами правопорядка или "братками", стремящимися к власти.

– Сейчас же новые времена? – удивилась. – Мы идем новым путем? Или уже не идем?

– Путь наш пока в сумерках, – ответила Женя после паузы.

– Почему?

– Машка, прекращай задавать "детские" вопросы. И без тебя тошно иногда. Мы все работаем, чтобы ситуация начала меняться, – проговорила с раздражением. – Пока топчемся на месте, но ничего – скоро дедушка отойдет в мир иной и вся нечисть посыплется, как труха.

– О каком дедушке речь?

– О самом любящем, – недобро усмехнулась Евгения, – свою семью. И семью семьи. И так далее.

Я была совершенно аполитичной, однако поняла о ком речь. И задала новый "детский" вопрос: ведь "дедушка" в глубоком и стабильном умственном отстое, не проще его окончательно заспиртовать вместе с его прожорливыми, как саранча, домочадцами? Нельзя, последовал ответ, Система "Семьи" пустила такие глубокие корни по всей стране, что только естественная кончина её основателя может прекратить дальнейшее тотальное разложение и гниение.

– Мы действуем эволюционным путем, – сказала сестра. – И все наши действия направлены на то, чтобы во всеоружии встретить время "Ч".

– И когда наступит это время "Ч"?

– Наступит, – твердо пообещала Евгения. – Оно неизбежно, как восход.

Пафос её речи заставил меня ёрничать:

– Хотелось бы конкретнее, товарищи из "С".

– Маруся, ты цинична.

– Не более, чем ты, "эдельвейсочка".

– Ох, накажу.

– И все таки ваши прогнозы на ближайшее будущие?

– Все будет путем, дитя неразумное, – огрызнулась Женя. – Однако для этого нам надо работать и работать, не покладая рук.

– И ног, – задрыгала своими коленчатыми конечностями, несмотря на то, что находилась в тесном пространстве машины.

– И с этой дурочкой трудиться, – сокрушенно проговорила сестра. – Нет уж, пусть с тобой возится тот, кто придумал привлечь к делу.

– И кто он? – поспешила. – Может, я ещё откажусь от сотрудничества со всякими там "А", "Б", "С"...

И что же услышала в ответ? Я услышала имя того, о котором довольно часто вспоминала. Я услышала имя менхантера. Я услышала имя охотника на людей Александра Стахова и поняла, что судьба ко мне благосклонна и делает нашу встречу неизбежной, как восход, господи ж ты ж боже мой, солнца.

Чудеса чудесные продолжались и дома. Там, в нашей "девичьей светелке", была раскинута небольшая АТС, которую обслуживали два абсолютно индифферентных молодых человека, похожих на электриков из РЭУ. Даже когда я, меняя одежды, пробежала мимо них совершенно нагая. Это, конечно, шутка.

Переодевались мы с Женей в ванной комнатке и вышли оттуда во всей своей неземной красе. На мне был легкий трикотажный костюмчик, состоящий из коротеньких шортов и маленькой майки, каковая оставляла слегка оголенным животик. А на сестре – яркий шелковый халатик вроде японского кимоно.

И что же? "Электрики" не обратили внимания – ну, никакого. Такая у них работа, отреагировала на мое удивление Евгения, ловить маньяков и не отвлекаться на легкомысленный вздор.

Да, за "моего" сексуального придурка, кажется, взялись серьезно. Бедняга, он даже не подозревал, что влип, как прохожий в битум во время плановых путевых работ. Думал, что имеет дело с романтической тюхой, а нарвался на "дорожную" службу, не признающей никаких сантиментов.

Впрочем, эти "сострадательные" мысли быстро выветрились из головы меня ждали новые потрясения.

Я встретилась с менхантером! Я встретилась с охотником на людей! Я встретилась с Александром Стаховым! Я встретилась с ним, черт возьми!

Как это произошло? Очень просто – мы с Евгенией выходим из загаженного подъезда и... я вижу знакомый джип. Потом его дверца открывается и я слышу голос сестры: "Нам сюда, сюда-сюда, Маша, привыкай к красивой жизни".

Поначалу ощутила уверенно-терпкий запах мужского парфюма, затем увидела за рулем человека. Он тоже был мне знаком – знаком стандартной спортивно-подтянутой фигурой, стандартно-славянским выражение лица сотрудника специальной службы и стандартной ухмылкой человека, хорошо владеющего собой и обстоятельствами.

– Привет, девочки, – говорит. – Маша, которая "Маруся", у нас в порядке? – Интересуется.

– В порядке, – отвечает за меня Женя. – И знает то, что ей следует знать.

– Хорошо, – передергивает рычаг передачи. – Меня зовут Александр. Надеюсь, тебе, Маша, с нами будет интересно?

Я заставляю себя ответить:

– Я тоже надеюсь.

Общее состояние странное, будто я получила резкий удар ногой противника по голове: не могу сосредоточиться и мироздание, меня окружающие, перемещается в стороне какими-то цветными хаотическими мазками.

– Дай-ка руку, – слышу уверенный голос.

– З-з-зачем?

– Надо, Маша, – усмехается Стахов. – Не трусь, я добрый и пушистый, и уточняет. – С друзьями.

– Где-то уже слышала про "пушистость", – говорю не без вызова.

– А-а-а, это Жорик у нас пушистый, – вспоминает Евгения.

– Как? – изумляюсь. – И Жорик наш человек?

– У нас все под контролем, "Маруся", – говорит менхантер и наконец перехватывает мою нервную руку. – Так, небольшой тренинг. Все будет хорошо, ты ничего и никого не боишься, ты сильная, уверенная, красивая, тебя любит весь мир, ты победительница...

Трудно сказать, что на меня подействовало: то ли голос человека, который мне нравился, то ли его невидимая энергия, исходящая из руки, но факт: я успокоилась, как младое чадо от появления сильного родителя.

И на самом деле – я нахожусь под надежной защитой. Все страхи должны быть сброшены. И поэтому ляпаю:

– Спасибо. Я уже готова к выполнению задания родины.

– Как? – вскидывается водитель, и мы едва не врезаемся в соседнюю машину.

– Маша, меньше пафоса, – просит Евгения.

– А я пошутила, – огрызаюсь; хотя какие могут быть шутки?

– Прости, – смеется господин Стахов и признается, что отвык от таких "высоких" слов.

– Привыкайте, – ворчу я.

– Молодец, – качает головой. – В нашей Маше есть что-то от моря утреннего...

Я ожидала услышать что угодно, но такое попадание в любимый мой образ совершенно покоряет меня. Так отгадать мог лишь тот, кто или обладает богатым опытом обольщения, или тот, кто хорошо чувствует стороннюю душу. Богатый опыт обольщения? Нет, это мы отметаем. Почему? Так мне хочется. А вот то, что Александр почувствовал мое "морское" состояние...

– Теперь о нашем деле, Маша, – говорит он и ожесточается лицом, будто надев на него маску из железа.

Мы комфортно мчались по вечернему городу на джипе. Было такое впечатление, что я, как поэт, нахожусь за письменным столом и наблюдаю за мелькающими потоками жизни, чтобы потом их навечно запечатлеть в образах на бумаге.

– Главная наша задача, Маша, – слушала, – на сегодня такая: обратить внимание господина Шопина на тебя.

– Это как – обратить внимание?

– Тебя с ним познакомят.

– И что дальше?

– Обаяешь. Сделаешь вид, что от него без ума, как от мужчины и как от политического деятеля нашей эпохи.

Я признаюсь, что это все мне не нравится по понятным причинам. Стахов смеется: не волнуйся, "Маруся", мы будем все контролировать: каждый шаг и каждое слово – твое и его. Каким образом? Самым банальным и примитивным: с помощью "жучка", вмонтированного вот в эту брошку. Я изумляюсь: неужели все это происходит со мной? Такое видела лишь в кино про шпионов.

– А теперь это наша жизнь, – говорит охотник на людей. – Иногда чувствуешь себя в тылу врага. Женя, будь добра, – обращается к моей двоюродной сестре, и та ловко, словно не в первый раз, цепляет к моей маечке брошку, эстетический вид коей меня печалит, и я вспоминаю старенькую госпожу Штайн. – Ничего-ничего, Мария, – смеется менхантер. – Потерпи. Это всего на два-три часа.

– А что потом? – спрашиваю тоном примерной девочки, но которую хотят выпустить на уличную панель.

– Вопрос понят, – отвечает Алекс. – Потом мы проведем оперативную акцию в загородном доме господина Шопина... и все. С ним.

– Оперативную акцию?

– К ней будем готовиться, – не вник в мое состояние Стахов.

– Нашу Машу беспокоит лишь один вопрос, – выступила Евгения. – Не заставим ли мы её лечь с кем-нибудь в постель, выполняя задание родины.

– Машенька, посмотри на меня, – укоризненно проговорил Алекс. – Я похож на сутенера?

– Похож, – пошутила я.

Хорошо, что менхантер обладал чувством юмора и понял: я не хочу его обидеть. Просто нервничала, да и любая на моем месте испытывал бы душевную маету. Не каждый день тебя берут во взрослые игры, где правила неизвестны. Как себя вести и что делать, спросила.

– Будь сама собой, – ответил Александр. – Единственная просьба: господин Шопин должен находиться в твоем поле зрения.

– А если не захочет находиться в поле моего зрения?

– Ой, захочет, – рассмеялся охотник на людей. – Он у нас известный бабник. Не одной юбки...

– Алекс, – вмешалась сестра, – Маше все это необязательно знать.

– Что не должна знать?

– О юбках, например.

– Я должна знать все, – выступила в свою защиту.

– Я же говорю: Маша – наш человек, – проговорил менхантер и пообещал: – И мы с ней такую кашу сварим...

Я посчитала, что охотник на людей рисуется передо мной, и не обратила должного внимания на его последние слова. Мой малый жизненный опыт утверждал, что мужчины в большинстве своем пустомели и ради красного словца...

Как я заблуждалась! Если бы только знала, что последует через несколько дней... Не знала. И поэтому с любопытством провинциалки глазела на вечернюю столицу. Она была прекрасна и дышала легкой свежестью наступающей ночи. Ветер рвался в открытое окно джипа и холодил лицо.

Затем боевое авто влетело на горбатый мост над мерцающей Москвой-рекой и я увидела Кремль, освещенный прожекторами, и древнюю стену увидела, и небесное сияние увидела над куполами спящих церквей. Картина была величественная и благолепная. Я ощутила некий душевный подъем, схожий на беспричинную радость ребенка. И, словно почувствовав мое состояние, охотник на людей спросил:

– Лепота? Нравится?

– Да, – призналась. – Как шкатулочка.

– Как шкатулочка, – повторил Алекс и высказал мысль о том, что многие наши современники, о коих галдят без умолку телевизионные программы, лелеют мечту угодить на эту кремлевскую территорию.

– Зачем? – хотя прекрасно знала о чем речь.

– Власть, девочка. – И спросил: – Что может быть слаще власти?

– Не знаю. Деньги?

– У нас без власти деньги мусор, – ответил менхантер. – И это убедительно показывают последние события.

– Какие события?

– С нашими любимыми олигархами, – следует ответ и я узнаю, что некоторые фигуранты на нашем домотканом политическом олимпе, нахапавшие за последнее десятилетие миллионы и миллионы в валютном эквиваленте, канули в зарубежном небытие; впрочем, правда, ещё барахтаются, как гуси в нечистом пруду, а вернее, это дерганье висельника после того, как из-под него выбили березовую табуретку.

– Надо сказать, – вмешалась тут Женя, – что табуреточку наш Алекс выбивал.

– Не надо переоценивать мои возможности, – засмущался менхантер. – Я скромный герой своего трудового народа. Табуреточку выбивали мы общими усилиями.

– А теперь новую табуретку подставляем? – нашлась я. – Для Шопина.

– Ребенок меня покоряет, – восхитился Александр. – Я сразу почувствовал в ней родственную душу.

– Какой ещё ребенок, – запротестовала. – Мне уже семнадцать.

– Семнадцать и моей... – хмыкнул охотник на людей, – душе.

Здесь мы услышали возмущенный голос Евгении, прерывающий наше глуповатое кокетство друг перед другом:

– Черт возьми! Тогда мне сколько? Десять?

Сестра не успевает получить ответа: наше коротенькое автомобильное путешествие благополучно завершается: праздничный и яркий "Балчуг", отражая свои огни в реке, встречает гостей.

Их много и они по базарному толкаются у парадного входа, словно боясь не успеть поздравить высокопоставленного сановника.

Мы не спешим выходить из машины – по словам Стахова, к нам должен подойти некто Виктор, с которым я и буду работать.

– Работать? – фыркаю я.

Мои спутники начинают уверять, что это тоже работа, такая, как, например, работа ассенизатора

– Да, мы очищаем общество от мерзости бытия, – не без патетики говорит Алекс. – И гадких людей. Посмотри, Маша, – указывает на парадную дверь ресторана, – на этих представителей высшего света. Бомонд! Политическая элита! А снять мишуру с каждого... там такая черная бездна!

– Слова, слова, – по-взрослому делаю замечание.

– Пожалуйста, будем конкретны. Кто у нас инженер человеческих душ? Правильно – писатели. Смотри – знаменитый Б.Хунин. Вон тот, плешивый такой, как верблюд, и небритый. Компилярщик: обворовывает наших великих классиков. В этом ему помогает любимая супруга. Далее, кто у нас вершитель народных дум? Правильно – депутаты. Одна из них – госпожа Мамада. Жадна, пуста, холодна, как камбала. Далее – кто у нас "кормит" народ обещаниями? Правильно – чиновники. Господин Хабибулин занимается госимуществом, любит брать не только борзых щенков, но и мальчиков из стриптиз-баров...

– Все-все, – протестую я, – не хочу ничего про них знать. К черту!

– Действительно, – с укоризной замечает Евгения. – Саша, имей совесть, что ты всем кишки выворачиваешь наружу. Люди живут, как могут. Да, слабы, а когда они были сильны?