Текст книги "Топ-модель"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Меня встречают со сдержанной радостью: за круглым столом сидят все, кого я знаю: Стахов, Евгения, Максим Павлов и сестры Миненковы, и один, кого не знаю: он худощав, седоват, с энергичным лицом генерала спецслужб. Мой вопрос нелогичен ко всему, что происходило в эти последние дни.

– А где Олег Павлович и Ольга Васильевна?

– Отдыхают на даче, – отвечает сестра. – А что такое, Маша?

– Мы их выжили, – вздыхаю. – Как боевой штаб, – обвожу глазами гостиную. – Ох, дела-дела.

И ухожу, чтобы привести себя в порядок. Умываясь, смотрю на себя в зеркало. В зрачках мерцает грусть. Мало радости увидеть воочию изломанную наркотиками, когда-то красивую девушку по имени Белла, страшно видеть воочию замороженную красивую Танечку с грубым швом на шеи, ужасно видеть плач мертвого человека, в смерти которого ты виноват.

Вижу на поверхности зеркала туманное пятнышко – это след дыхания и след того, что я ещё живу. А если провести рукой по зеркалу – и нет этой маревой жизни. Очень похоже на то, что происходит сейчас: некто пытается стереть меня из мира. Зачем? И по какому праву? Чтобы потешить свое больное воображение или отомстить за жалкое, никчемное проживание?

Нет, я буду существовать в этом мире столько, сколько посчитаю нужным. И возвращаюсь в гостиную. Я бодра, как насколько можно быть бодрым, я весела, как насколько можно быть веселой, я готова к боям местного значения.

– Мария, познакомься, – Алекс указывает на человека, мне незнакомого. – Это генерал Старков.

– Я так и поняла, – ляпаю. – Что генерал.

– Спасибо, – крякает Старков, похожий на самом деле на горожанина, вернувшегося только что с дачных грядок.

Его лицо обветрено, глаза по цвету сине-васильковые, руки жилистые... Словом, типичный дачник, который сажает и никого не выпускает.

Я понимаю: события вокруг меня приобретают такой криминальный характер, что присутствия генерала здесь не случайно. Мои домыслы оказались верными. Разумеется, меня оберегали от лишней информации, да и зачем она была мне нужна, однако было ясно одно: я становлюсь участницей неких неординарных акций по решению проблем, связанных с господином Шопиным и иже с ним.

Первое: я прослушала запись разговора модельера г. Соловейчика и кинорежиссера г. Попова. Возникло впечатление, что в комнате летает первый спутник Земли со своим знаменитым "пи-пи".

– Ничего не поняла, почти, – призналась после. – Почему они так разговаривают? На этом "птичьем" языке.

Мой вопрос вызвал добродушный смех – у всех. Затем мне объяснили, что "деловой" разговор двух прохиндеев от кино и моды связан с порноиндустрией и наркотиками.

– И наркотики даже?

– Да, Маша, – подтвердил Старков. – Первые разработки убеждают нас именно об этом. Есть подозрение, что в Высокой моде существует некая Система...

– Система! – воскликнула неожиданно для всех. – Простите, – виновато глянула на Евгению.

Та мне улыбнулась, погрозив кулачком, мол, меньше эмоций, сестричка.

– Да, Система, – не понял генерал, решивший, что девочка зарапортовалась. – Система, которая занимается поставками "дряни" в Россию. Как это происходит? Очевидно, с помощью групповых поездок топ-моделей по всем странам мира. Очень удобно и красиво. Второй вид бизнеса: съемка порнопродукции и её распространение. Возможно, между заинтересованными сторонами имеются некие взаиморасчеты. Впрочем, мы будем разбираться. И разбираемся.

Я ловлю себя на мысли, почему высокое должностное лицо службы безопасности все это рассказывает мне, безымянной молоденькой провинциалке.

Будто догадавшись о моих таких думах, Старков говорит:

– Ты нам нужна, Маша. Во-первых, ты перспективна для будущей работы, во-вторых, без твоей помощи будет трудно взломать эту Систему. И быстро. Сейчас важен каждый час...

– Почему?

– Из Америки прилетает господин Николсон, – генерал кивает на портативный магнитофон. – Он конгрессмен, очень влиятельная фигура на политическом олимпе США, имеет бизнес, связанный с фармацевтикой и так далее. У нас есть основания предположить, что готовится некая серьезная сделка. Может быть, он доставит в Москву партию героина. А в обмен получит то, что хочет получить.

– И что? – ляпаю.

– Матрешек он хочет заполучить, – усмехнулся Стахов.

– Матрешек?

– Топ-моделей, – объяснился Старков. – Есть у него такая слабость. К русским "березкам", – и рассказывает, что, видимо, этот вид бизнеса между заинтересованными сторонами существует давно. Есть сведения, что многие бывшие топ-модели заканчивают карьеру в публичных домах Германии, это в лучшем случае, а чаще всего: Румыния, Турция, Гонконг... – Похлебка из рыбных костей – оплата труда...

Я стараюсь сдержать свои чувства и спрашиваю, как Николсон узнал обо мне, например?

– У американского друга был информатор, – отвечает Стахов. – Мансур, который и пал жертвой своей ретивости.

– Его убил Чиковани, как я понимаю?

– Его люди, Маша.

– А зачем прямо в Центре?

– Вопрос не в бровь – в глаз. Возможно, Мансур оказал сопротивление, не хотел идти с ними.

– Да, там был какой-то шум, – вспомнила я давнюю сцену. – Не обратила внимания, – повинилась.

Господи, хрустальный мир Высокой моды буквально разваливался на глазах – развалился на мелкие куски обыкновенного грязного стекла. И осколки эти больно ранят меня.

– Наша задача, Маша, – между тем продолжал генерал, – разрушить эту Систему. Мы должны разобраться не только с отечественными любителями клубнички, но и с зарубежным гостем, который связана с таким выдающимся государственно-политическим дерьмом, прости, нашей современности, как господин Шопин.

Я открыла рот – черт, вот это поворот событий? Моя реакция рассмешила Старкова: Машенька, не бывает случайностей в этой жизни.

– Это я уже поняла, – вздохнула.

Оказывается, моя встреча с г-ном Шопиным на дне его рождения, который многим запомнился, есть лишь один из элементов очень сложной оперативно-тактической операции, где задействовано больше сотни человек. Служба находится не в давнишней силе, однако ещё может позволить себе такие глобальные разработки, когда возникает реальная угроза безопасности государственным интересам.

Почему такие силы брошены на акцию? Дело в том, что г-н Шопин имеет не только депутатскую неприкосновенность, но и мобильный боевой отряд частного охранного предприятия "Фактор". Там работают бывшие милиционеры и бывшие сотрудники Конторы. Начинать действия против "своих", конечно, можно, однако зачем проливать кровь, если можно провести обдуманную и осторожную акцию. Ее результатом должна стать газетная статья, своего рода информационная "бомба", доказывающая что г-н Шопин есть политическая проститутка и государственный воришка, занимающийся наркобизнесом. Это поможет Кремлю принять принципиальное и правильное решение.

Что же касается г-на Николсона, то он тоже имеет дипломатическую неприкосновенность. Грубые действия по отношению к нему могут вызвать международный скандал. А зачем нам скандалы? Будем действовать тихо и спокойно.

– Это в первую очередь касается тебя, Саша, – обратился генерал к Стахову. – Постарайся без мордобоя, как это часто случается у тебя.

– Я нежен, как сочинская орхидея в саду у президента.

– Орхидея! Знаю тебя, цветовод!

– Главное, чтобы результат был... положительный. Не так ли?

– Так-так, но аккуратно.

Признаться, не подозревала, что столь глобальные планы обговаривают в такой "домашней" обстановке.

– Что же касается "маньяка", – сказал Старков, вставая из кресла. Разрешаю действовать радикально – всем. Надо заканчивать с этим.

– Закончим, – уверил охотник на людей.

– Маша, рад был познакомиться, – прощался генерал, выражая надежду на дальнейшее сотрудничество. – Но Высокую моду не будем бросать. Не надо зарывать в землю такой талант. Так, товарищи?

– Так, – подтвердили все с добрыми улыбками.

– Спасибо, – буркнула я.

Не ведаю, как насчет моих дарований на подиуме, но, безусловно, проявился один явный талант – талант вляпываться по горло в жидкое дерьмо нашей прекрасной действительности.

Почему этого раньше не случалось – за редким исключением.

Я жила растительной тихой жизнью – и нате, пожалуйста! А, может, во всем виновата моя природная красота – она провоцирует на неадекватные действия. Такое впечатление, что некоторые спятили с ума, и с остервенением пытаются замазать меня грязью – грязью своего мелкого тщеславия, больного самолюбия и так далее. Они пытается стать на одну доску со мной, чтобы почувствовать себя равными. Они хотят унизить меня, растоптать и ощутить тем самым себя счастливее.

Кто-то заметил: "Большинство людей наслаждаются грязью", и это так. Проще жить на помойке, чем плавать в воздушных потоках неба или в чистых волнах моря. Звучит патетично? Но ведь это правда?

Природу нельзя обмануть: если смотреть на свинью, наслаждающуюся грязью – счастливее твари Божий трудно найти. А если видеть птицу, рассекающую крыльями облака – она напориста в полете, жестка и красива в нем. Почему же большинство из нас предпочитают жить, как чушки, и не летать, как птахи? Понимаю: смешные и наивные вопросы. Однако почему люди над ними бьются тысячелетиями и не могут найти ответа?

– Как себя чувствуешь? – интересуется Евгения.

Я пожимаю плечами: как можно себя ощущать после увиденного в морге? Сестра говорит необязательные утешительные слова, мол, надо привыкать к подобному. Привыкать? Но я не хочу привыкать. Как можно привыкнуть к дурному запаху, к поту, к крови, к гною? Моя тихая истерика никого не волнует. Те, кто меня окружает, возможно, когда-то пережили такие же чувства, и теперь буднично занимаются конкретными проблемами. Я же только в начале пути. И мой путь ведет... куда? Куда он ведет?

– Все отлично, Маша, – говорит Стахов, вернувшись после проводов генерала. – Ты понравилась Старкову. – И уточняет, услышав мое ироничное хмыкание. – Как личность.

– Маруся нам всем нравится, – кудахчут сестры Миненковы. – Мы за нее...

– Все, работаем, – обрывает их Алекс. – И за Машу отвечаем головой. Если уж "маньяк" забил в свою дурную голову некую идею, то будет пытаться воплотить её в жизнь. Мы в этом убедились, верно, Мария?

– Верно, – отрешенно соглашаюсь.

– Тем более ты нам нужна для большой работы.

– И что я должна делать?

– Остаться дома. С Аллой и Галей.

– А вы? – увидела сборы двоюродной сестры и Максима Павлова к уходу в неизвестное.

– А у нас познавательная поездка.

– Куда?

– Военная тайна.

Охотник на людей совершает ошибку – он плохо интригует, и я чувствую: "познавательная поездка" связана с моими проблемами. И требую, чтобы меня взяли тоже. Начинается небольшой скандалец. Я топаю ногой и стою на своем. Мне не хочется оставаться с сестрами Миненковыми, которые будут болтать глупости, пялясь в телевизор. Я прекрасно себя ощущаю, утверждаю, и мне нужно развеяться.

– Нет, ты не готова к нашей работе, – заключает Стахов.

– Почему это?

– Вредничаешь, как малое дитя.

– Сами вы вредные...

– Ну не знаю, – сдается Алекс, не готовый к подобным девичьим капризам. – Вот как решит Женя, так и будет.

– А я тут причем? – удивляется сестра. – Делаете, что хотите, а мы с Максимчиком лучше пойдем гулять в скверике. Да, родной?

– Ну да, – разводит руками "жених".

– О! Мы тогда дергаем по нашим делам, – радуются сестры Миненковы. Вы уж как-нибудь без нас...

Словом, не успел бедняга Стахов глазом моргнуть, как оказался один на один со мной. Отлично, только и вымолвил, когда понял, что от меня не так просто отделаться.

И мы снова выехали в город – вечерний. Куда? К Сопиковичу Ананию Ананьевичу, проживающему в районе метро "Октябрьское поле". Оказывается, вышеупомянутый господин и есть тот самый Арнольд, пострадавший от моих жестоких приемов йоп-чаги. Его поиски не составили труда для организации, способной при необходимости узнать о каждом гражданине республики всю подноготную. Несколько телефонных звонков – в Дивноморск тоже: и, пожалуйста, адрес и Ф.И.О. того, кто нас интересует.

– А зачем нам этот Ананий нужен? – спрашиваю я. – Это не его голос по телефону. Точно.

– Мы отрабатываем все варианты, – отвечает Алекс. – Помнишь ты говорила, что Сопикович хвастался знакомствами с известными модельерами?

– Помню.

– Возможно, есть некая связь между ним и "маньяком". Надо проверять все и всех. Даже самые невероятные предположения.

– Думаю, Арнольд, который Ананий, мне обрадуется, – рассуждаю.

– Кондрашка хватит, – смеется Стахов. – Если что-то знает, скажет.

А вдруг данная схема верна: мстительный Арнольд, он же Ананий, решает наказать ту, которая прилюдно его обесславила. Однако возникает несколько вопросов: можно ли за короткий срок вылечить поврежденную голову? Каким образом он узнал о моем приезде? Но главное: разве Арнольд способен на людоедское изуверство? А если ему кто-то помогает?

Н-да, надо разбираться, как любит повторять мой спутник. Еще неделю назад жила чистыми и наивными помыслами, передвигаясь по жизни легким танцующим шагом, теперь мой ход отяжелел, а состояние души такое, будто она отравлена кислотными испарениями.

Вечерняя столица умирала от удушья – казалось, город укрыт стеклянным колпаком, откуда выкачан живительный кислород. Дома стояли с открытыми оконными глазницами, безвольные прохожие брели по улицам, словно бесцельные зомби.

К счастью, час пик закончился, и наш джип скоро катил на северную окраину мегаполиса. Стахов инструктировал меня о моем же поведении в гостях у Сопиковича: никаких эмоций и никаких самостоятельных действий без приказа.

Я смотрела на вечерний город и вспоминала его днем, когда мы искали Танечку Морозова и ещё жили надеждой на благополучный исход. Город был жарок и агрессивен, теперь он спокоен и сам задыхается, как человек, от удушья. Наверное, Танечку задушили удавкой, размышляю я невольно, а затем... Нет, надо прекратить об этом думать. Все это в прошлом – надо жить настоящим. И цель наша в этом настоящем – найти того, кто должен полностью уплатить за безвинную душу.

Через четверть часа наш джип закатил в район, застроенный старыми домами. Немцы сооружали, сообщил Стахов, и назвал какой-то дремучий год 1946. Я глазела на эти старые дома, на старых людей, проживающих в них, на старых детей во дворах, и думала: лет через пятьдесят по этой улице тоже будет мчатся на авто какая-нибудь красивая молоденькая девочка моих лет, и удивляться окружающему старому миру. Такое впечатление, что в этом районе проживала сама Старость.

– Не хочу быть старой, – говорю вслух.

– Что? – не понимает Алекс, высматривая трафаретки с номерами на домах. – Кажется, здесь?

Неужели, чтобы остаться молодой, надо умереть? Как это случилось с Танечкой Морозовой. Но я не хочу умирать – но не хочу быть и старой. Что же делать?

Между тем наш автомобиль уверенно въезжает в один из дворов. Внутри него – здание школы, однако заметно, что здесь тоже не учатся, а занимаются неким бизнесом. Кажется, книжным, если судить по бумажным кирпича, забившим мусорные баки. Мою догадку поддерживает Алекс, сообщив, что в "школе" располагается некое столичное издательство, выдающее на-гора невозможное пи-пи для доверчивых российских читателей:

– Никогда, Мария, не читай эту макулатуру.

– Я и не читаю, – признаюсь, выбираясь из машины. – Почти.

– Вот и не читай, – повторяет мой спутник, осматриваясь. – Нам сюда, указывает на соседний дом. – Первый подъезд, квартира тринадцать. Гляди, наш Сопикович не верит в магическую силу цифры. А вот мы верим...

Прогулочным шагом отправляемся в неожиданные гости. Никаких чувств не испытывала, словно помня наставления старшего товарища. Впрочем, была уверена: объекта нет на месте – или в больнице, или в подмосковном санатории.

На лавочке у подъезда старели старушки, похожие друг на друга, как сестры. Стахов обратился к ним:

– Бабули, Сопикович из тринадцатой дома?

Старушка, самая бойкая, ответила тоненьким голоском:

– Сопликович, сынок, дома. А вы из больницы?

– Из нее, – отмахнулся охотник на людей. – Бригада экстренной помощи. Если пациент будет кричать, не обращайте внимания.

– Ай-яя, – запричитали старушки, – беда-беда...

С чувством юмора у моего спутника было в порядке – даже чересчур. Заступив на широкую лестницу, неспеша зашаркали вверх. Стены были испещрены надписями, утверждающими, что здесь живут "лохи" и "козлы". Пахло жареной картошкой, рыбой и кошками.

Если закрыть глаза, легко представить: я в родном дивном городке, о котором я вспоминаю все меньше и меньше.

Квартира с выщербленным номерком "Кв.13" находится на третьем этаже. Решительная рука менхантера топит кнопку звонка. Разболтанно-мелодичный звук убегает в глубину квартиры.

Потом слышится поспешные шаги – дверь открывается. На пороге крупно-каботажная тетя с пористым лицом, где прорастают усики и бородавки. Общее впечатление, что перед нами бегемот, правда, женского рода. В чудовищно-безобразном сарафане: белое поле – черный горошек. Однако больше всего меня умилили ветхозаветные босоножки из 1946 года и беленькие газовые носочки с красненькой каемочкой.

Из самой квартиры шел неприятным запах мочи, лекарства и болезни. На немой вопрос хозяйки Стахов ответил, что мы из благотворительной организации "Мирные инициативы".

– Да-да, нам звонили, – обрадовался "бегемот" в босоножках. – Я дочь больной.

– Какой больной? – удивился Алекс. – Простите?

– Вы же к Луговой Инессе Львовне? То есть, к маме моей?

– Мы к Сопиковичу Ананию Ананьевичу.

– Ах, к моему мужу? – Воскликнула хозяйка. – Господи, не так вас поняла. Я – Ирина Горациевна. Очень рада, очень, – обтирала руки о полотенце, перекинутое через жирноватую шею. – У нас тут маленький хаос. Год неудачный: одни несчастья, – и пригласила пройти в квартиру. – То мама болеет, то вот супруг вернулся с юга...

Я испытала брезгливое чувство, появившееся от неприятных агрессивных запахов и домашнего неопрятного беспорядка.

– Ананий, к тебе из благотворительной организации, – медовым голоском сообщила Ирина Горациевна, пританцовывая у двери комнаты. – К тебе можно? Что?.. – И нам: – Знаете, после несчастного случая на море... Ананий сильно нервничает и просит, чтобы я его предупреждала...

Наконец раздался голос, мне знакомый, мол, кого там черти принесли?

– Прошу, – открыла дверь хозяйка. – Чай? Кофе?

– Чай? Кофе? – повторил Алекс. – Потанцуем?

– Что? – изумилась Ирина Горациевна.

– Шутка, – объяснил охотник на людей и заступил в комнату энергичным шагом, как представитель благотворительной организации.

Я готовилась увидеть Бог знает что – во всяком случае, образ печального паралитика в коляске стоял перед моим мысленным взором. И что же? Нас встречал здоровый молодец с упитанными щеками. Правда, небольшая бинтовая заплата на стриженной макушке напоминала о днях минувших и печальных.

Комната была заставлена стеллажами с книгами, на столе – портативный компьютер, на его экране цвела картинка некой шулерной карточной игры.

Наше хамоватое вторжение ввергло лже-Арнольда в шок. Еще больший шок донжуан испытал, когда узнал во мне особу, приласкавшую его от всей своей бескомпромиссной юной души.

Шулеру по жизни казалось, что он спит, и ему снится дурной сон. К его сожалению, это был далеко не сон. Мы наступали на него и гражданин Сопикович решил: его снова будут бить – и бить больно. И не только по голове. Отступая, некрасиво плюхнулся на тахту и взвизгнул тонким фальцетом:

– Кто вы такие?!

Мой товарищ с удивлением отвечал, мол, мы из благотворительной организации, которая занимается решением неких проблем, связанных с игрой в карты.

– В карты? Какие карты? Я не играю в карты? – нервничал человек на тахте. Затем раздался лязг зубов и вопрос: – Она с вами?

– Кто?

– Вот эта... б-б-благотворительница! – и невольно поправил заплату на макушке.

– Она лучший наш работник, – ответил охотник на людей, садясь в кресло перед компьютером. – Ну-с, тренируемся, Ананий Ананьевич. И это правильно надо долги отдавать.

– Ах, – радостно вскинулся Сопикович. – Так вы за долгом от Севы Зайченко?

– Именно от него, – невозмутимо ответил менхантер.

– Минуточку. Разрешите... – и тиснул руку в дальний угол стола; порывшись там с напряженным лицом, вырвал на свет плотную пачку долларов: Только Ирочке не говорите. Она меня не поймет. Ее мамаша загибается уж год десятый. Живучая, я вам скажу... – И с угодливостью вручил деньги моему спутнику.

Тот меланхолично взял пачку, чуть распушил её и проговорил:

– Имеем мы, Ананий, к тебе иной бубновый интерес.

– Я так и знал, – всхлипнул лже-Арнольд. – Она меня сама пригласила на танец. А я её угостил шампанским. А она за это меня... вот...

– Маша, – с укором молвил Алекс. – Зачем же ты так? Тебя, оказывается, угостили шампанским, а ты... по голове...

– Это не я, – фыркнула. – Он сам споткнулся.

– Как споткнулся? – взвизгнул шулер. – Ну, товарищи, у меня нет слов...

Всю эту ахинею прерывает стук в дверь – Ирина Горациевна с подносом, где чай и пирожки собственной выпечке. Ее ноздреватое лицо имеет такое уморительно-стыдливое выражением, что я с трудом сдерживаю смех. Очевидно, она живет иллюзией, что её супруг лучший в мире и занимается нужным трудом на благо всего общества.

– Ирочка, – страдает тот, – мы очень заняты.

– Ананечка, ты себя не жалеешь, – и удаляется, пританцовывая на безразмерных босоножках.

– Какая приятная во всех отношениях женщина, – замечает Стахов. – Не хотелось бы её огорчать...

– Прекратите, – сопротивляется лже-Арнольд. – Я не понимаю цели вашего появления здесь?

– Нас интересует, – делает паузу Алекс и плюхает денежную пачку на стол. – Кому ты жаловался на молоденькую стервочку?.. Прости, Маша.

– Ничего, – киваю я.

– Итак?..

– Я жаловался? – изумляется Сопикович. – Зачем?

– Вспомни. Играли, пили, говорили...

– Играли, пили, говорили, – повторяет с обреченностью. – Мне же пить нельзя?

– А играть?

– Играть можно.

– Ну вот, – убедительно заключает Стахов. – Играли и говорили о бабах. С кем? С Зайченко – раз!

– А зачем это все?

– Здесь вопросы задаю я.

– Ну, когда вылечился, то встретился с друзьями...

– Из модельного бизнеса?

– Да. Я не обманывал вас, Маша...

– Фамилии, адреса, телефоны?

Через несколько минут у нас были данные на четырех персон, которые знали о том, что случилось с их приятелем на море. Расчет охотника на людей оказался точным: после выписки из больницы лже-Арнольд учинил мальчишник, где все и узнали о его неудачном походе на юг.

– Но фамилию я не называл, – утверждал. – Маша и Маша. Говорил, что эта... э-э-э... девочка мечтает стать топ-моделью. Зайченко ответил на это: мало мне "его" манекенщиц.

– Но городок-то называл?

– Дивноморск, – признался шулер, – называл.

– Прекрасно, – заключил менхантер. – Картинка как будто складывается. Да, Маша?

Я согласилась. Зачем спорить, если в упомянутой встрече "мальчиков" принимали такие действующие лица, как Всеволод Зайченко, Вениамин Соловейчик, Владимир Зубец, Лёня Бирюков. Выбирай маньяка – не хочу!

Однако, признаться, меня не покидало чувство: мы идем ложным путем. Почему? Ответ – зачем модным кутюрье-модельерам, у которых всяких разных "вешалок" хватит на сто жизней вперед, заниматься пришлой провинциалкой, донимать её сумасшедшими телефонными звонками, угрожать. И после – убить. Как это случилось с Танечкой.

Да, у этих "мальчиков" море разливанное из тех топ-моделей, кто готов на все ради карьеры в Высокой моде. Болезнь? Быть может. Но не убеждает. И самое главное: мне знаком голос Севы Зайченко и Вени Соловейчика. Трудно сказать, какие виды на меня у последнего, однако он приметно не относится к маньяку. Остается двое: Зубец и Бирюков.

Все эти соображения выказала уже в джипе, который мчал по вечернему, утомленному от прошлой жары городу. Чаю с опилками и домашними пирожками мы так и не выпили, оставив лже-Арнольда в глубоком недоумении о цели своего визита.

– Хорошо, – согласился с моими доводами Стахов. – Делаем просто: сейчас же звоним Зубцу и Бирюкову. Если кто-то из них, узнаешь по голосу.

– А что говорить? – спросила.

– Они сами скажут, – недобро ухмыльнулся мой спутник.

– Как-то прямолинейно, – позволила себе заметить. – Хитрости нет.

– А маньяки – народ бесхитростный, – с убеждением проговорил Алекс. Поймал, убил, изнасиловал, разрубил, съел – и порядок!

– Саша, как ты так можешь, – возмутилась.

– Есть такая реклама: съел – и порядок!

– Прекрати! – закричала.

– Прости, чую запах дичи, – признался. – Поймаю, шкуру живьем сдерну.

Бог мой, переживаю, что за времена и что за страна, где мы родились и живем? Не цивилизация – остров антропофагов. И набираю на мобильном телефоне номер известного модельера, хотя не верю в успех нашего эксперимента. А первым подопытным гражданином оказывается Зубец – голос вальяжный, манерный, незнакомый:

– Аллё-аллё? Я вас слушаю? Вы таки говорите? Федя, это ты?! Это ты, я знаю! Приезжай, я простил тебе твою измену. Фу-фу!

Отключив телефон, отрицательно качаю головой. Снова перебираю на панели цифры, диктуемые Стаховым. После сигнала раздается щелчок и голос голос, мне знакомый своим гадким искусственным дребезжанием.

– Да, Маша?

– Ах ты, козел! – неожиданно слышу свой голос. – Я с тебя шкуру сдерну! Убийца-а-а-а-а!

Вот такая благовоспитанная девица, читающая только великую русскую классику, правда, иногда и современную, но не классику. И что же слышу в ответ:

– Машенька! Спокойно. Жду-жду тебя! Надеюсь, ты без трусиков? Вот Танечка оказалась с трусиками, однако не девочкой. Нехорошо. Я её наказал. Ты видела, как я её наказал? Руки и ноги оказались такими нежными, а вот то, что между ножками... ужас... как ведерко...

От этих чудовищных слов со мной случается истерика: рвотные спазмы рвут организм, руки бьют телефон о бардачок, слезы... Омерзительное чувство, будто меня заливают серной кислотой. Она обжигает каждую клеточку, обжигает глаза, обжигает душу...

– Все-все-все! – слышу крик Стахова. – Мы его делаем. Держись, Маша!

Сила инерции вдавливает меня в сидение: наш танковый джип увеличивает скорость, и городские огни города мелькают, как астероиды, сжигающиеся в плотной земной атмосфере.

Затем автомобиль вырывается на тактический простор Садового кольца. Напряженный гул и трассирующие аляповатые пятна света – с такой скоростью я ещё не перемещалась в пространстве. Охотник на людей за рулем целеустремлен и похож на ночную хищную птицу, несущуюся на обреченную жертву.

Боже, думаю я, этот Бирюков все время находился рядом со мной. И, находясь неподалеку, плел свою необъяснимую паутину. Зачем? Сумеем ли получить ответ? Разве этот полоумный подонок не понимает, что я буду не одна. А, если понимает, и готовит западню? Ловушку для простаков? Клетку для доверчивых душ? Почему поступает так открыто и так цинично. Нечего терять? Странно? Нельзя логикой объяснить поступки больного. Да, он нездоров – в этом никаких сомнений. Лечить? Нет, таких надо отстреливать, как бешеных собак!

– Здесь! – кричит Стахов, когда джип вылетает из туннеля.

Я вижу многоэтажный кирпичный дом, нависший скалой над Садовым кольцом и подурневший от времени и постоянных выхлопных газов.

Дальнейшие события выходили за рамки нашей повседневной жизни. Видимо, небесный Демиург, сочиняющий сценарий человеческой жизни, был большим затейником. Не успели мы въехать в грязноватый дворик, как дурные предчувствия...

В освещенной фонарями брюшине двора наблюдалась паника: плакали дураковаляющие малютки в колясках, нервные мамы поспешно увозили их, пронзительно кричала детвора постарше, бабульки на лавочках крестились, радостно суетились бомжоватые пьянчуги, какая-то гражданка на балконе истерично требовала вызвать милицию и "Скорую помощь".

Я и Стахов переглянулись и поняли, что причина этого смятения только одна: господин Бирюков! В чем же дело?

У металлических "ракушечных" гаражей барахолили бесстрашные местные алкашики. В одну из гаражных крыш впечаталось тело. Оно выглядело неприятно изломанным, как большая кукла, выкинутая из-за ненадобности.

– Я глядь: летит, как космонавт, – с поспешной запальчивостью изъяснялся пропитой гномик с всклокоченными немытыми волосами. – Жуть, еть. Плыг – из окошка. Во! Красота небесная!

Охотник на людей приблизился к гаражам, поднял голову на открытые освещенные окна с глазеющими вовсю зрителями; оглянувшись, спросил:

– Знакомая личность, Маша?

– Нет.

– Лет ему сорок, – решил Стахов, вглядываясь в разбитое темное тело, и обратился к зевакам. – Кто его знает?

– А чего знать-то, – выступил вперед "собачник" в спортивном костюме, у его ног деберманил пес с добрыми глазами. – Это мой сосед Бирюков Лёня. Ничего малый... был. Любил выпить да к слабому полу... того... Вот к таким, – указал на меня.

Я сделала вид, что не слышу оскорбительного комплимента: дурак – он везде дурак. Менхантер тоже не обратил внимания на такую "мелочь": взяв меня под руку, повел в жилой дом.

– Надо успеть глянуть на логово до приезда служб, – объяснил Алекс.

– Зачем?

– Чтобы убедиться: Бирюков наш "маньяк".

А что тут убеждаться: ясно, что модельер оказался крепко больным на голову. Устроив кровавую интригу, прозрел в последний миг или уразумел, что возмездие неизбежно. И поэтому сиганул в вечное...

На лифте мы поднялись на одиннадцатый этаж. На лестничной площадке мельтешили возбужденные жильцы. Их лица были одухотворенные, точно они участвовали в премьере спектакля.

Приняв инициативного Стахова за представителя правопорядка, начали излагать свои версии происшедшего: пьянство, разврат, наркотики.

– Изложите все в письменном виде, – советует охотник на людей и толкает рукой входную дверь квартиры самоубийцы.

Она легко открывается – к моему удивлению.

– Минуточку, – говорит Стахов. – Всем оставаться на местах. – И приказывает мне никого не впускать и не выпускать.

– Хорошо, – пожимаю плечами, заметив, как рука Алекса тянется к кобуре; это меня удивляет – неужели, он считает, что Бирюков прыгнул не сам? Ему кто-то помог? Кто?

Через минуту я приглашена в квартиру. Менхантером, разумеется.

В двухкомнатной квартире, отремонтированной под "евро", плавает удушающий запах парфюмерии. Большая комната буквально завалена дамской одеждой. На столе валяются рваные джинсики и кофточка с ржавыми пятнами крови. Я без труда узнаю одежду Танечки Морозовой. На полу разброшены фотографии топ-моделей. У всех молодые и счастливые лица.

– И твои фотки здесь, – говорит Стахов, оглядывая комнаты. – Понятно, уходим. Не будем мешать беспристрастному ходу расследования, если таковое будет.

По напряженному виду менхантера я догадываюсь, что картина самоубийства его не убеждает. Или, быть может, Стахов не хочет, чтобы официальные органы правопорядка узнали о нашем вторжении на место преступления?