Текст книги "Топ-модель"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

И резкий удар по двери – наверное, кухонным резаком? Самолетный гул гасит звуки беспорядочных ударов. Дверь трещит у замка. Я отступаю – я снова в западне. Куда бежать? Окна в решетках? Там, за этими решетками, уже сереет рассвет. Серенький миленький рассвет, даже в такой бледненький и неживой рассвет не хочется погибать...

Спустившись в гараж, хватаю короб с болтами и гайками. Разбрасываю их по лестнице. Может, это поможет в моей бесконечной битве с монстром?

Среди инструментов нахожу гаечный ключ, похожий на лопатку. Сейчас не до спортивных приемов – меня не учили сражаться с психопатом, вооруженным кухонным топориком. Да, и не восстановилась я полностью после отравления какой-то гадостью.

Выключаю настольную лампу и становлюсь у оцинкованной двери. Не учитываю того, что есть ещё "верхний" свет.

Наконец услышала голос, ещё больше дребезжащий от ненависти и вселенской злобы:

– Машенька, я устал играть с тобой. Хватит. Все равно разрублю. Ничего тебя не спасет! Черт! Та-а-ак, включим свет... А-а-а!

Мой враг скатывается по лестнице и я, не рассчитав траекторию его хаотичного движения, промахиваюсь. Вернее, наношу гаечным ключом скользящий удар по спине.

Взвыв, успевает цапнуть меня за ногу. Падая, бью ключом по жилистой руке.

– Ах ты!.. – и вижу опускающийся в меня кухонный резак.

Из последних сил уворачиваюсь – искры от соприкосновения металла о бетон.

Только моя спортивная сноровка позволяет избегать увечий от резака. Лицо врага искаженно фанатичной яростью рассечь меня. И эта ярость придает ему силы. Мои же силы – в желании жить... жить... жить...

К моему счастью, резак вырывается из рук маньяка, но и я остаюсь без оружия. Теперь мы катаемся по полу, хрипим, рвем друг другу лица... Я царапаюсь и кусаюсь... Липкая кровь на моих губах – то ли моя, то ли чужая...

– Ну, сука, молись, – и чувствую железные пальцы, сжимающие мою шею, чувствую, как силы иссякают, чувствую, смердящий запах смерти...

Вот и все, мелькает мысль, все? И кажется, что на меня обрушивается самолет... Он с тяжелым гулом приближается, он все ближе и ближе... И... вдруг: пальцы врага прекращают свой смертельный захват. Сквозь слезы вижу лицо нависло надо мной... оно странно, такое впечатление, что враг задумался о чем-то постороннем или потустороннем... Потом вижу, как с этого быстро мертвеющего лица... кровавая капель... на меня... Не понимаю, что происходит?.. Я толкаю изувера и он заваливается на бок... И я вижу его череп, вернее то, что от него осталась... Окровавленная чаша... Как завороженная, смотрю... смотрю...смотрю... Пока не слышу голос – этот голос мне хорошо знаком:

– Маша, это я? Я. Спокойно-спокойно, все будет хорошо.

– Хорошо? – переспрашиваю.

– Да-да, – обнимает меня. – Я вовремя.

– Почему так долго?

– Искали, Маша, – помогает подняться на ноги. – Кровь?

– Это не моя.

Охотник на людей берет меня на руки и выносит из проклятого гаража, потом – из дома. И я слышу ясный гул самолетов, и понимаю, что все кошмары закончились. И теперь я буду жить и жить, жить и жить, жить и жить.

После умываюсь холодной колодезной водой. И пью-пью-пью воду, словно желая напиться на всю жизнь вперед. Потом сажусь на крыльцо и смотрю на дальний лес, розовеющий от восходящего солнца. Розовый лес, говорю я Алексу. Да-да, кивает и продолжает вызывать по телефону службы, необходимые в подобных случаях.

Затем обнимает меня и рассказывает о том, как меня искали. Работа была проведена колоссальная, вплоть до того, что Евгения летала в Дивноморск.

– А зачем?

– Узнали, что некто Фишер Роберт Робертович убыл в Москву в тот же день, что и ты? Решили проверить. И вот результат.

– А маме, что сказали?

Стахов отвечает: мама моя в порядке, она сильный человек, она подробно рассказала о своем бывшем кавалере Роберте, который так её любил, что хотел даже покончить жизнью самоубийством.

После этого – поиск пошел в нужном русле. Этот дом принадлежал его двоюродному брату Волоссу, исчезнувшему несколько дней назад. А когда прошла информация о том, что в Центре моды видели старые "жигули" с номерами, принадлежавшими...

– А что Бирюков?

– Они были знакомы, Фишер и Бирюков, – ответил менхантер. – Первый решил отыграть сложную игру и выбросил в окно второго. У меня, кстати, были сомнения...

– Ты – молодец, – снисходительно молвила я.

– Ну, ты сама... молодец. Зачем сбежала?

– Вы слишком долго возились с этим Жопиным, – позволила себе резкость. – Надеюсь, не зря мы?..

– Не зря, – и рассказывает, что Картель разрушен до основания: господину Николсону грозит двести восемьдесят девять лет тюремного заключения, а нашему вышеупомянутому гражданину почетная дипломатическая ссылка в страну третьего мира, скажем, Нигерию.

– Какие разные законы, – говорю я. – Бедные нигерийцы, – жалею.

– Почему?

– А "Шурик" невкусный.

– Шутки у тебя, Маша.

– Почему? Из меня тоже хотели похлебку...

– Все-все, успокойся, – прижимает к себе. – Поплачь-поплачь, будет легче.

И я плачу – и плачу так, как, наверное, никогда не буду больше плакать в этой жизни. И эти слезы помогают мне вернуться к самой себе, прежней, светлой и чистой, как бегущая морская волна.

По возвращению в "московский" дом – по телефону поговорила с мамой, а затем сутки спала, и снилось мне только море.

Потом пришло сообщение: госпожа Мунтян приглашает меня в Париж демонстрировать её творческие работы.

Дальнейшее происходило быстро и буднично. Меньше чем за двенадцать часов мне оформили заграничный паспорт и визу. Чувствовала себя прекрасно, вот только не могла переносить запах пережаренного мяса.

В день отъезда Алекс Стахов пообещал отвести в аэропорт Шереметьево-2. Я согласилась – почему бы и нет? Мы посидели на прощание в узком кругу: я, Евгения, Максим Павлова, Олег Павлович и Ольга Васильевна. Пили чай, ели новый торт "наполеон" и шутили. И я даже смеялась дурацким шуткам Максима.

Потом приехал Стахов, и я попрощалась со всеми. Мне пожелали счастливого полета. И мы остались одни, я и мой любимый. Он говорил какие-то глупости и тоже шутил.

Когда наш джип вырвался на скоростную трассу, я поинтересовалась: сколько до отлета самолета?

– Не волнуйся, Маша, – радостно ответил Алекс. – Мы с запасом. Я в этом смысле очень предусмотрительный, мало ли что на дороге...

– Да, мало ли что, – согласилась я.

И когда услышала знакомый напряженный гул самолетов, попросила водителя притормозить внедорожник на обочине.

– Зачем? – удивился.

– Хочу попрощаться, – и указала на поле за небольшим перелеском. Видишь, там стог сена...

– Вижу. И что?

– Пошли туда.

– Маша?

– Я так хочу.

– Ну, родная, с тобой не соскучишься, – выходил из машины. – Опоздаем?

– Постараемся не делать этого, – и принялась спускаться в заросшую травой канаву

– Минуточку, – помогал, протянув руку. – Никогда не подозревал, что ты такая романтическая... особа...

– Какая есть, милый.

По-моему, охотник на людей, как и все мужчины, не понимал до конца, что от него пытается добиться женщина, в данном случае, молодая девушка.

Мы прошли по теплому перелеску – там пели летние невидимые птицы. Потом вышли на поле, от него исходил природный, дурманящий дух вечной жизни. Солнце пылало в чистом зените, лишь несколько облаков...

Я обняла за талию своего спутника, а он – мою, и так мы шли-шли спотыкающимся шагом, приближаясь к стогу нового сена.

– Маша, понимаешь, что делаешь? – спросил меня, когда наконец понял в чем дело.

– Я хочу быть женщиной, – ответила. – И я хочу, чтобы ты был моим первым мужчиной.

– Ты сумасшедшая?

– Чуть, – улыбнулась. – Я люблю тебя. Но больше себя.

– Маша, – терялся.

– Прекрати, – сказала я. – Прояви мужество и отвагу!

– О, Боги!

– Они не помогут, – и резкой подсечкой завалила любимого в стог сена.

И плывет над нами синь неба. И в ней, как в море, плывем мы. Потому, что небо – это море. И пока есть море – есть я. И я буду счастлива, как счастливо море во время прилива.

Этот великолепный торжественный пафос – ссаживает сухопутная, пыльная, как правда, корова. У неё гнутые рога и трудолюбивое вымя до самой до стерни. Красивыми влажными глазами глядит она на нас, людей, копошащихся в сене. Потом, шумно вздохнув, продолжает свой путь: должно быть, это её стог сена? Прости, бурена, говорю ей, и пойми...