Ничего личного. Дилогия (СИ)

Текст добавлен: 7 октября 2016, 01:59

Текст книги "Ничего личного. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Малицкий

Жанр:

Боевая фантастика

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)

Назад к карточке книги

– Фотографию не уничтожай только, – попросил Пустой, – Мы начнем с нее наш альбом. Я хочу, чтобы у нас был альбом.

– У нас? – переспросила она тихо.

Коркин уходил медленно, голоса Пустого и Ленты становились все тише, но он продолжал прислушиваться к каждому слову, хотя не все слова понимал. Но ему казалось, что они говорят о чем-то важном. Наверное, так и нужно было, особенно перед смертью. Нет, что ни говори, а Пустой – сумасшедший.

– У тебя красивая фамилия. Ты из французов?

– Нет, из немцев.

– Ты можешь теперь ответить мне, почему старший мастер отправился вслед за Мотом? Почему он не остался здесь и не исправил механизм?

Голос Коббы, который стоял в центре зала с двумя обнаженными клинками в руках, метался между колоннами, взлетал к потолку и звенел в деталях загадочного устройства. По крайней мере, Филе устройство казалось загадочным. Но еще более загадочным Филе показалось поведение Пустого. Нельзя сказать, чтобы механик не волновался, пот лил с него градом, да и пальцы дрожали, чего до сей поры мальчишка не замечал ни разу, но за ремонт Пустой взялся явно не с той стороны. Сначала он целый час бродил по решетчатым переходам и всматривался в шестерни и рычаги, даже пытался сдвинуть некоторые из них или посчитать количество зубцов. Потом он дал Ярке банку с графитом и отправил смазывать все те сочленения и узлы, которые перед этим пометил мелом. Филя, конечно, отправился вслед за недотрогой: мало ли что у нее пальцы самые тонкие – так смазывать тоже с умом надо. Однако после этого Пустой вовсе задал всем загадку – даже Яни-Ра, которая посматривала на механика с надеждой, сменила надежду на отчаяние. Пустой начал стучать по колоколам. Тяжелые цилиндры, которые висели под самым потолком и к которым подходили то ли молотки, то ли гладилки с ребристыми серыми колесами, занимали ряд от одной торцевой стены до другой. И вот Пустому вздумалось бродить по этой лестнице и стучать по этим цилиндрам универсальным ключом. У Фили даже голова разболелась – хорошо еще, что стучал с каждым ударом Пустой все тише и тише, а потом и вовсе начал скрести колокола (или как они там назывались: у Пустого был такой же, только маленький – Филя каждый раз, заходя в склад с глинками, головой о него стучался) металлической щеткой. Филя даже спросил в сердцах, смазывая те самые приводы на молотках и гладилках: скрести-то их зачем? Пустой посмотрел на него сначала как на пустое место, а потом пробурчал сущую глупость: чтоб блестело. У Фили даже настроение испортилось. Хотя с чего ему было быть хорошим? В дверях здания расположился с пулеметом, который аху без труда привели в порядок, Ройнаг, посредине зала прыгал с мечами и бормотал какие-то молитвы мерзкий Кобба, а Коркин бродил за Яркой и ныл, что именно он на собственном горбу притащил из леса в мастерскую к Пустому этого негодяя. Хорошо еще, хоть Пустой перестал в конце концов стучать по колоколам и определил всем своим «приятелям», кому какие лебедки крутить, какие гири подтягивать к потолку. Тут Коркин от Пустого отстал, потому как пошел тянуть самые большие гири, что висели за воротами. Зато Филе достались мелкие гирьки – он еще подумал, когда вздергивал их одну за другой, что если сломает хоть одну лебедку, то подметанием какой-нибудь улицы явно не обойдется, хотя Пустой с ним и за прошлую лебедку не рассчитался.

Гири заняли места в контрольных точках, и Филя бросился разыскивать Пустого. Не то чтобы подивиться на его чудачества, но хотя бы расспросить, что это за устройство, зачем столько колоколов, и если это музыкальные часы, о которых Пустой как-то ему рассказывал, то где тогда стрелки или цифры? Или весь секрет в двенадцати окнах? Нашел Пустого Филя быстро, но Лента, которая ходила за механиком как страж, не дала произнести мальчишке ни слова. Пустой стоял возле Рени-Ка и Яни-Ра и вертел на пальце черный диск-настройку к нейтрализатору. Рени-Ка что-то Пустому объяснял, а тот подносил диск к уху, прислушивался к едва различимому жужжанию или звону, вставлял в диск нейтрализатор, поворачивал его и так и этак и вновь что-то слушал и прикидывал.

«Беда», – разочарованно подумал Филя, особенно когда поймал взгляд Яни-Ра. Вся былая спесь со светлой куда-то слетела, и осталась только боль, разочарование и ненависть. Одно было непонятно – на кого ненависть была обращена: на Пустого или на Ройнага, что посмел пнуть светлую коленом. Хотя Филя и сам бы с удовольствием пнул Яни-Ра коленом, правда, сделал бы это медленно и нежно. И лучше не коленом, а ладонью. Тут Яни-Ра словно поняла, о чем думает мальчишка, потому что глаза ее вспыхнули гневом, а стиснутый кулак недвусмысленно закачался именно в адрес помощника Пустого. Филя тут же ринулся прочь, едва не свалился с лестницы, но зацепился за колокол, который громыхнул так, что со стороны механика донеслось гневное:

– Уволю, Филипп!

Пришлось вовсе спрятаться за одну из колонн и через какие-то минут пять гадать, зачем Пустой вместе с Лентой выбивают шпонки и переворачивают некоторые шестеренки, а некоторые меняют местами. Так что теперь, когда всех помощников Пустого согнали в кучу перед вратами, включая и раздраженно цокающего, волочащего подраненный хвост Рука, Филя был точно уверен, что Пустой собрался уйти из жизни с музыкой, а именно – с колокольным звоном. Жаль только, публики было маловато: Кобба выгнал воинов аху охранять здание снаружи.

– Есть хочу, – проворчал Рашпик, но тут на вопрос Коббы начал отвечать механик:

– Причина мне стала ясна после того, как я осмотрел весь механизм.

– Не хочешь ли ты сказать, что понял его принцип работы? – спросил Кобба.

– В общих чертах, – кивнул Пустой. – Хотя, признаюсь, иногда для ремонта какого-нибудь устройства необязательно знать, как оно работает в целом. Ломается-то иногда только какая-нибудь часть!

– Короче! – потребовал Кобба.

– Короче – значит, короче, – согласился механик. – Те колокола, которые наверху, навели меня на мысль, что воздействие на плоть Разгона осуществлялось звуком или, проще говоря, колебаниями.

– Догадаться было не так сложно, – перебил механика Кобба.

– Именно, – согласился Пустой. – Оставалось только понять, каким звуком, в какой последовательности и как это происходило. И мне удалось восстановить все происходящее именно с точки зрения этого замечательного в своем роде устройства. Тридцать пять лет назад или чуть раньше точно так же, как и теперь, это устройство было готово к работе. Мастера подняли гири, смазали все узлы и шарниры, колокола были отстроены по определенному тону, и по сигналу жреца, – механик с легким поклоном показал на Коббу, – включили эту машину. Насколько я понял, ткань мира, я имею в виду Разгон, на тот момент была весьма ослаблена. То есть она благоволила к испытателям, которые хотели ее разрушить.

– Пронзить! – выкрикнул Кобба. – Открыть! Распахнуть для высшей силы! Для покровителя аху!

– Это вы так думаете, – заметил Пустой. Но тут же добавил: – Впрочем, когда механик чинит машину, он предполагает, что ее владелец может загнать ее в болото, – ну так у него и работы от этого не убавляется. Так вот что тут произошло. Мне кажется, что мой отец, – Пустой стал серьезен, – не хотел появления в этом храме механики столь внушительного гостя, как почитаемый аху Галаду. Мне, кстати, этот персонаж тоже не нравится. Я с ним не встречался, но его отблеск видели некоторые, а уж с его тенью даже знакомились.

– Не тебе решать, крыса! – прошипел Кобба.

– Лестное сравнение для крыс, – кивнул Пустой, – Ладно. Мой отец решил прервать вызов. Он дождался, когда ваша музыка исполнится примерно на треть, и заклинил одну из шестерен вот этим!

Механик показал обыкновенную пуговицу.

– Да, собственной пуговицей. В коллективе вашей мастерской началась паника: еще бы, ваш гость застрял на трети пути, причем застрял капитально – ни туда ни сюда. Ведь механизм вскрывал слои сущего с его стороны! У него, стало быть, был маячок? И вы его услышали? Это очень умно – иметь механизм с одной стороны, а маячок с другой. Как он передавал вам настройку?

– Тебе не постигнуть таинств аху, – гордо выпрямился Кобба. – Его настройку я слышал в своей голове!

– Все-таки жаль, что Вери-Ка или кто там стреляли этому гордецу в грудь, а не в голову, – обернулся к Рени-Ка Пустой, но тут же продолжил: – Впрочем, что теперь о грустном. Вернемся к давним событиям. Мой отец решил уйти, но не для того чтобы скрыться. Ведь пуговицу можно вытащить, а обряд продолжить. Не так ли?

– Говори, – потребовал Кобба.

– Он имел определенный талант, – вздохнул Пустой, – К сожалению, как говорят некоторые, природа на детях отдыхает, но она все-таки присутствует при их рождении, поэтому оценить этот талант я могу. Мой отец мог ходить из мира в мир без подобных устройств. Может быть, он был способен только на ближние прогулки, но он открыл врата и ушел из них в другой мир. Не внешний, но, возможно, более дальний. И, уходя в этот мир, самим проходом, который оставался открытым вслед за ним не более минуты или нескольких минут, он нарушил данную тебе, Кобба, настройку. Требовалась новая настройка. Но сделать ее оказалось невозможным, потому как нужно было не только учесть этот проход, но и прошедших через него. В них – в моем отце, в его преследователях и во мне, как носителе его плоти, – содержался постоянный изменяемый фактор. Кобба, у тебя не болела голова от постоянной смены настроек?

– Дальше! – потребовал аху.

– Твои мастера и высший мастер оказались талантливее тебя, Кобба, – продолжил механик, – Они поняли сразу, что заклинившая шестеренка – ерунда по сравнению с умением моего отца. Они поняли, что нельзя жестко зафиксировать нестабильные параметры. Более того, насколько мне известно, они продвинулись в изучении внутреннего пространства четырехмирия и даже сумели создать аппарат, который мог преодолевать его… – Пустой оглянулся на бледную замершую Ленту, – …Но хотели ли они, как и ты, вызвать сюда Галаду или одумались и мечтали только о возвращении домой – мы уже не узнаем. К сожалению, – Пустой посмотрел на Рени-Ка и Яни-Ра, – с упорством, достойным лучшего применения, светлые постарались искоренить элемент пространственной нестабильности, и они этого добились. По крайней мере, пока я здесь.

– Ты будешь здесь, – отчеканил Кобба.

– Если я погибну, параметры опять изменятся, – заметил механик, – у тебя есть настройщик?

– Кто говорил о твоей гибели? – удивился Кобба. – Я как раз говорю о гибели твоих друзей.

– Успокойся, – опустил голову механик. – Но сразу тебе скажу, что выбор у меня не радостный. Я очень сомневаюсь, что мне удастся договориться с твоим богом или демоном – не знаю, кого ты хочешь затащить в эти врата. Понимаешь, тридцать пять лет в заточении не улучшили его характера. Тем более что вряд ли он и раньше был паинькой. Я бы, кстати, на твоем месте его поостерегся. Он ведь когда-то положился на тебя? Что ж ему так не везет со слугами? Богл, Файк, Пес, сын Пса, вся эта мерзость, наконец, ты, Кобба! Твой Галаду, жрец, тридцать пять лет беснуется от ненависти – выгляни из этого здания. Ты ничего не видишь? Десять пленок расчертили Стылую Морось. Десять границ, между которыми чудом выживают люди, но и появляются всякие чудовища. Все они питаются его ненавистью. Это не блокада раны в теле Разгона – это стены, которые возводит Галаду, потому что плоть мира как плоть человека. Раны оставляют на ней шрамы, но сами раны проходят. И твой хозяин, Кобба, изо всех сил не дает зажить этой ране. Хотя на земле Разгона было достаточно и других ран. Но они уже относятся к категории самовредительства. Послушай, Кобба, неужели ты думаешь, что, когда Галаду пожрет Разгон, он на этом остановится?

– А ты думаешь, что подняться на недоступные вершины можно, не принося жертвы? – громко спросил Кобба. – Впрочем, может быть, я и замолвлю словечко за твоих работников, механик. Машина готова, Пустой?

– Готова, – опустил голову механик.

– Тогда сюрприз, – улыбнулся жрец, – В голове у меня сейчас звучит настройка для нее. Я отправлюсь наверх и проверю все колокола – звук за звуком. Если ты ошибся хотя бы на мизерную долю тона, я убью одного из твоих друзей, и мы продолжим.

Филя судорожно расстегнул верхнюю пуговицу рубахи. Теперь уже ему не казалось, что Пустой зря ползал вокруг колоколов и зря стучал по ним. Теперь он думал, что Пустой недостаточно тщательно прислушивался к их звону и довольно небрежно подкручивал планки настройки. Филя посмотрел на бледное лицо Ройнага, который вечно подшучивал над мальчишкой, и понял, что теперь тот не шутит. Да и отверстие в стволе пулемета вовсе не казалось смешным. Так же, как и овитые когтями Тарану врата за спиной.

Сверху донеслись звуки колоколов. Верно, Кобба шел вдоль их ряда и вел по ним мечом великого мастера.

– Яни-Ра, – прошептал Пустой, – мне потребуется твое умение. Когда машина заработает, но до первого удара колокола мне будет нужен холод. Иней на стенах, холодный ветер, пар от дыхания. Поможешь?

– О чем вы там шепчетесь? – заорал Ройнаг.

– Ройнаг… – Голос Пустого был на удивление спокойным, – Я понимаю, что ты здесь не просто так, но ты никогда не казался мне идиотом. Чудиком, весельчаком – да, но не идиотом. Ни ты, ни твои солдаты не вернетесь обратно. Плоть мира смыкается. После того, что сейчас здесь произойдет, все переменится. Четырехмирие опять покроется коркой, а наши миры станут вновь недосягаемы друг для друга. Неужели за тридцать пять лет никого не осталось у тебя в Киссате? Неужели тебе не к кому вернуться? А эти молодые аху, что остались на улице, – их жизнь тоже ничего не стоит?

– А что сделал бы ты, Пустой, если бы знал, что от тебя зависит – ступит ли в твой мир нога твоего бога? – прохрипел Ройнаг.

– Сложный вопрос, – задумался Пустой, – Хотя мир-то как раз не твой. Понимаешь, Ройнаг, я всего лишь механик, поэтому у меня нет полной ясности в том, что такое мой бог. Но мне кажется, Ройнаг, что бога не вызывают машиной.

Он бывает там, где считает нужным быть. Бог всегда где-то поблизости. Подумай об этом, Ройнаг, пока есть еще время.

– Я подумаю, – кивнул Ройнаг и поднялся, встал на дрожащих ногах, удерживая в руках пулемет, – Но это не помешает мне скосить всех вас, таких умных, одной очередью!

– Не спеши, Ройнаг, – послышался голос Коббы, – У меня радостная весть, приятель. Механик превзошел сам себя. Все колокола отстроены точно.

– Что ж, мы можем приступать? – спросил Пустой, кивая в сторону главного рычага. – Стоит опустить вот эту рукоять – и отключить твою музыку можно будет, только сорвав гири или заклинив шестерни… пуговицей!

– Еще один секрет! – засмеялся Кобба и подошел к рычагу. – Пусть я и не ее автор, но я ведь все-таки жил этой машиной. Как ты думаешь, почему твой отец не сломал машину заранее, а вставлял свою пуговицу прямо в процессе запуска? Почему он рисковал своей жизнью? Потому что существовал пробный запуск. Сейчас колокола подняты. Да, я сделал это. И пробный запуск покажет, гладко ли работают шестерни. Хорошо ли смазаны оси. И нет ли где пуговицы.

Кобба подошел к рычагу и сдвинул его в сторону. Наверху что-то зашумело, застучало, заурчало. Филя зажмурил глаза. Он был уверен, что через секунду услышит противный скрежет. Но скрежета не произошло ни через минуту, ни через две, ни через пять. Наконец вверху раздался короткий и звонкий удар, и рычаг вернулся в прежнее положение.

– Ты удивил меня в который раз, Пустой, – восторженно воскликнул Кобба.

– Просто тебе никогда не приходилось иметь дело с хорошим механиком, – объяснил Пустой.

– И разочаровал тоже, – продолжил Кобба, – Рашпик, достань резак из мешка. Быстро, противный толстяк. Филя, даю тебе пять минут. Ты должен срезать цепи со всех лебедок и заварить все лестницы. Бегом, маленькая мерзость! Ну вот, – удовлетворенно кивнул Кобба, когда через пять минут запыхавшийся мальчишка положил у его ног прибор. – Осталось только раздавить блок питания – и нам уже никто не сможет помешать.

– Можно подумать, что кто-то пытался, – неодобрительно покачал головой Пустой.

– Начинаем! – пропел Кобба.

Аху приложил к груди сложенную гнездышком ладонь и начал выстукивать одно и то же слово – Галаду, которое сливалось в беспрерывное гудение – ду-ду-ду-ду.

Машина заскрежетала, и по зданию пронесся тяжелый и заунывный гул.

– Филя, – прошептал на ухо мальчишке Пустой, – ты бы присел, что ли, и не высовывался пока. И так уж… нарезал и наварил выше крыши.

Филя присел на дрожащих ногах и начал медленно отползать в сторону ворот. Что-то подсказывало ему, что беда придет пока еще не с их стороны. По залу пронесся холодный ветер. В воздухе закружились снежинки. Только что мальчишка вытирал с лица пот – и вот уже холод заставил поднять его воротник. Кобба торжествующе заорал и воздел руки к стрекочущей, громыхающей и шевелящейся машине.

– Бум, – послышалось сверху, и звук пополз, расширился, охватил все помещение, заставляя зудеть у Фили не только зубы, но и каждую косточку.

– Бум, – повторилось через секунду, раздался скрежет, и огромные рычаги начали сминать ворота в ком кованой жести.

И тут Кобба завыл. Он завыл и затрясся, отбросил мечи и начал бугриться, горбатиться, кривить ноги и руки и вытягивать из пальцев страшные костяные клинки. И почти сразу в дверях громыхнул столб пламени, и Ройнаг рухнул, пытаясь зажать, ухватить вывернутыми руками изуродованную спину. Бледная, покрытая инеем Яни-Ра шагнула вперед и одну за другой метнула готовящемуся к прыжку чудовищу остро заточенные отвертки, которые вошли ему в глаза, лицо, грудь. Рук с цоканьем вцепился зубами в кривую ногу, а вылетевший из-за двери вихрь в мгновение порубил жреца на части.

– Все, – прошептала светлая, оборвав корчи Ройнага ударом носка в гортань.

– Ой, – обмякла в руках Коркина Ярка.

– Заждались мы тебя, – крикнул сквозь гул колоколов Пустой.

– Так я же обещал встретиться с тобой после девятой пленки! – усмехнулся Лот. – Разве я тебя обманул? Ни тебя, ни твоего отца никогда не обманывал. Не всегда все проходило гладко, но в целом… Да и приятеля надо было дождаться. Как же без него? На дело всегда втроем – настройщик, стрелок и мечник.

Горник, который вытирал курткой Коббы тесак, почтительно кивнул Пустому.

– А как же те двадцать аху? – осмелился встать на ноги Филя.

– Те двадцать молодых бестолковых аху? – переспросил Лот, – Те, которые прилетели в той ржавой трубе без окон, что раскачивается на железных качелях? Спят. Знаешь, Ленточка несколько раз убегала от светлых, и никогда с пустыми руками. Не знаю, сталкивался ли ты с подобным, но у них есть дивные бесшумные усыпляющие фанаты – я сделал запас.

– Поможет против Галаду? – спросил Пустой.

– Как тебе сказать, – почесал затылок Лот, – Он, конечно, не бог, но… Горник бы с ним справился, но он же близко не подпустит. Да и такое дело: мы без хорошего настройщика и не разыщем его. Мы и домой-то вернуться без него в теле не можем. Застряли здесь, как комары в смоле.

– Однако настройщик у вас, кажется, есть, – вздохнул Пустой. – Да и пленки не пропадут, пока Галаду тут поблизости.

– Я плохо слышу, – поморщился Лот, – Слушай, а не можешь ты остановить эту мерзость?

Над головами продолжали гудеть колокола.

– Могу, – кивнул Пустой, – Но не буду. Должно доиграть. Плоть мира затягивается от этих звуков. Хотя зубы у некоторых начинают болеть.

– А что ж тогда проверял этот Кобба? – попытался перекричать гул Рашпик.

– Он проверил все, как надо, – объяснил Пустой, – Но он не механик. Шестеренки я переставил. Крутились они хорошо, но колокола зазвучали в обратном порядке. А из здания нужно выходить. Когда последний колокол отзвучит, все это железо рухнет на головы. На всякий случай. Сломать что-то тоже нужно уметь. И этого уже не отменить. Филя постарался.

– Это правда? – растерянно спросил Коркин, – Правда, что твой отец, механик, вот так просто открыл ворота и ушел отсюда?

– Получается, что так, – кивнул Пустой.

– И ты тоже так можешь? – вытаращил глаза скорняк.

– Однажды у него это получилось, – с надеждой прошептала Яни-Ра.

– Так ворота смялись! – завопил Филя.

– Зачем нам ворота? – не понял Лот. – С нами настройщик!

– Так механик или настройщик? – переспросила Пустого Лента.

– Механик, – твердо сказал он, взяв ее за руку. – Иногда – настройщик.

000

В холодном тумане стоял человек. Вокруг бродили тени, вспыхивали огни, мерцали звезды, но человек не мог двинуться с места. Он был среднего роста, с крепкой головой, с крепкой нижней челюстью, с шапкой густых черных волос, но казался великаном. Казалось, что, если он ступит на землю, она прогнется под его весом. Он был силен и зол неимоверно. Но его сила пропадала зря, потому что для нее не было опоры. А злость от этого только росла. В тумане за его спиной показалось несколько фигур. Послышались голоса.

– Силен. Очень силен. Не подпустит близко. Да и не надо. Он же здесь не сам? Не сам. Смотри-ка, пеленгуется. Страшно до жути. Да, не хотел бы я встретиться с источником этого траспорена. Что ж, попробуем?

Человек обернулся и расплылся в страшной улыбке:

– Кто к нам пожаловал! Неужели знаменитая троица чистильщиков? Да еще с приятелями? И вы до сих пор живы? Давно о вас не было слышно! Смотри-ка! Один уже допрыгался. Кто за него? Сынок? Наслышан, наслышан… Ну, кто первый? Горник? Твое ружье, Лот, меня не возьмет. Да, я слышал, что третий тоже может помахать мечом? Давайте!

– Да ну, – ответил ему рыжий бородач, – Ищи дураков. Мы просто хотим испытать тут одну штуку.

И он резко выставил вперед кулак с зажатым в нем странным прибором с черным раструбом. Лобастый коротышка и высокий черноволосый парень последовали его примеру. Послышался свист, в воздухе закружился пепел, и человек с воем забился в пламени.

– Я обделался, – с грустью признался за спиной троицы толстяк.

– Ничего, бывает, – с сочувствием отозвался бородач, – Вот ведь незадача, и в сторону тебя тут не отгонишь. А ведь хороший приборчик, хороший. Мое почтение светлым! Наука!

* * *

На высоком холме над заполненной водой равниной появилось несколько человек.

Остановились разинув рты, – настолько огромными были деревья, упирающиеся в небо. Подивились на плавающие в воде дома-пузыри. Подождали, пока толстяк спустится к роднику и переоденется. Посоветовали не подходить к воде, напомнили о какой-то черепахе. Посетовали на тяжесть в ногах. Исчезли, оставив на траве двадцать сладко спящих воинов аху.

* * *

Они вышли из высокой, в пояс, травы. Подошли к воде. В отдалении стояли высокие, похожие на белые грибы-зонтики дома. Небо отдавало фиолетовым, солнце – белым, из-за морского горизонта выныривали сразу две луны. У воды играли дети. Кувыркались в волнах. Не обратили на незнакомцев никакого внимания. Незнакомцы вертели головами. Двое стояли, дрожа.

– Почему ты позволила Ройнагу схватить тебя за шею? – спросил Пустой, – Ты же могла убить его голыми руками!

– Нельзя останавливать маятник в нижней точке, – ответила она, с трудом сдерживая слезы, – Его вообще нельзя останавливать. Или ты еще не понял? Ты ведь тоже заметил, что Кобба подменил маячок?

– Не сразу, – признался Пустой.

– Спасибо, – кусая губы, сказал Рени-Ка. Поклонился каждому и сказал еще раз: – Спасибо.

– Да ладно, чего уж там, – засмущался бородач, – Вам спасибо.

– Подарок, – протянула Пустому толстую серую папку Яни-Ра. – Спасибо. И за тот год тоже. Вам подарок, – перевела она взгляд на Ленту. – И прости за отца.

Лента промолчала.

– И ты… механик, прости. За мать, за все.

– А мне нечего тебе подарить, – развел руками Пустой.

– Ты уже подарил. – Яни-Ра выдернула из-за пазухи серый диск-медальон с вычерченными на нем треугольниками, развернулась и пошла к воде. Вслед за Рени-Ка. Обернулась и крикнула уже издалека: – И я у тебя картины украла из квартиры – с красными шутами. Они у меня здесь, в ранце! Ничего личного, только любовь к живописи.

* * *

Пленок больше не было. Пустой стоял у входа в обсерваторию и рассматривал город в отдалении, лес, огромные деревья у горизонта, увалы у реки. За спиной на скамье Хан– тик торопился поделиться новостями.

– Нет, мерзости еще много, но беляков как не бывало. Ветросли все завяли, народ пока по иголкам ходит, а ведь собирать надо – больше ж не вырастет. Нет, переродки еще кое-где с чистыми чего-то делят, но собачников не стало. А город под себя Чин подмял. Но все по порядку. Все по закону.

Пустой обернулся. Лента, которая стояла за его спиной, тоже обернулась. На скамье сидел с мокрыми глазами Филя, притихший Коркин в обнимку с Яркой, обиженный Рашпик, задумчивый Вотек, спокойная Бриша. Поднялись, поправляя пояса, Лот и Горник.

– Филя, – сказал Пустой, – там, у Хантика, все глинки, что с серой лентой. Они на дне. Все – с монетами. Дашь две глинки Коркину и Ярке, одну Рашпику. Остальными распорядитесь вместе с Хантиком. Но мастерскую надо ставить с той стороны моста. Нечего беспокоить Бришу.

– А трактир будет здесь, – твердо сказал Хантик.

– Прости, Вотек, что зарядил твои рожки холодом, – развел руками Пустой. – Забыл, что ты просил их наполнить сладким.

– Ничего, – махнул рукой Вотек, – я за них с твоего трактирщика хорошую монету стребую.

– Ладно. – Ведунья оперлась о плечо Вотека, встала. – Увидимся еще.

– Фьюить, – высунул голову из-под лавки Рук.

Или все-таки высунула?

* * *

Лодки не было. Тяжелые волны накатывали на черный песок.

– Хорошо тут, – втянула полной грудью воздух Лента.

– Да, – крякнул Лот. – Отлично. Это хоть и не четырехмирие, но тоже местечко не из последних. Дышится легко. Но это пока. Вот доберется до меня моя женушка. Везет Горнику: холостяк. Это ж сколько я дома не был? Нет, заглядывал вполглаза, но без настройщика это разве то? Ни жену толком приласкать, ничего.

– Ты и по этому делу мастер? – обернулась к Пустому Лента.

– А он разве тебе еще не… – удивился Лот и тут же загрохотал хохотом. – Да я что, я без понятия. Это уж он все сам, сам… Ну ладно. Там, за горкой, еще миль пять, будет деревенька. Второй дом слева – Горник. Мой – третий.

– А первый – его? – спросила Лента.

– Его отца, – вздохнул Лот. – Но там чисто, порядок. Матушка Горника прибирает. А какие она печет пироги! Ну да ладно, короче, жду в гости. По глазам вижу, что не в ближайшие дни, но жду.

* * *

Они сели на поезд под Красноярском. Вышли из леса одетые не по-лесному, разве только мешки висели на плечах.

– Ты точно хочешь на поезде? – спросила она.

– Для разнообразия, – ответил он.

– До Владика, – попросила она проводника.

Он вытащил из кармана мятые, но заботливо разглаженные зеленые деньги.

– Ладно, – проводница улыбнулась, – отдельное купе? Есть. Идите. Вон туда. Я потом зайду.

– Долго берег? – спросила она, кивнув на пачку банкнот.

– Долго, – признался он, – Удивлялся еще, как Йоши-Ка не пустил их на растопку. Он ведь хорошо в роль вжился. Но тут немного – и пяти тысяч нет.

– Нам хватит, – улыбнулась. – Не пропадем. Ведь ты хороший механик. А что ты подумал, когда посмотрел на лесовиков после девятой пленки? – спросила она.

– То же, что и ты, – рассмеялся он, – Что они все похожи на китайцев!

В купе было уютно. Он раскатал матрацы, она достала из пленок белье, застелила постели, села, уставилась в окно. Он достал серую папку. На обложке были выведены три слова: «Удачи. Удачи. Удачи».

– Посмотрим?

Вытряс ее содержимое на стол. Это были фотографии. Вынутые из альбомов, вырезанные откуда-то. Фотографии Томки Соленой, или Ленточки Соль. Настоящей Томки. И фотографии Павла Шермера. Много фотографий. С родителями, с друзьями, школьные, студенческие.

– Да, – прошептала Томка, – Вот это подарок.

– Тут еще что-то есть, – удивился Павел, – Деньги, еще деньги, кредитные карточки. Смотри-ка! Документы! Все вопросы снимаются. Права. Паспорта. Военный билет. Пенсионные. Страховые. Хотя насколько они действительны – еще вопрос. Ты смотри! Свидетельство о браке!

– От свадьбы не отвертишься, – прошептала Томка.

– Не могу представить тебя в белом платье, – улыбнулся Павел.

В купе постучали.

– Можно?

Павел накрыл стол полотенцем. Проводница улыбнулась красивой паре – он молодой, чуть за тридцать, с длинными черными волосами, длинным носом, брови домиком, глаза собачьи, губы скобочкой вверх. Она – красавица, светловолосая, скулки с акцентом, брови вразлет, глаза как у кошки.

– Давайте паспорта, надо билетики оформить. Взяла документы, улыбнулась, подняла брови:

– Муж и жена? Они переглянулись.

– А разве не похоже?

– Фамилия редкая. Шарман. Из немцев, что ли? Засмеялись хором.

– Из французов!

Глоссарий

Абиссин, абиссинец

– порода кошек.

Австрийская универсальная винтовка

– aug (stg77) (armee universal gewehr – армейская универсальная винтовка) – страйкбольная копия австрийской штурмовой винтовки Steyr AUG. (В страйкбольной классификации тип оружия – привод.)

Агностик, агностицизм

(

др.-греч

. непознаваемый, непознанный) – направление в философии, считающее невозможным объективное познание окружающей действительности посредством собственного опыта.

Алабай

(среднеазиатская овчарка) – древняя порода собак, выведенная в Средней Азии. Используется для охранной и караульной служб.

Аутотренинг

– самовнушение.

«Ашан»

– сеть гипермаркетов.

Биллинг

– система, фиксирующая звонки с мобильных телефонов (одно из значений).

Бирту

– использовано слово из аккадского языка:

birtu

– крепость.

БТР

– бронетранспортер.

Будо

– путь воина (

яп.

Восемьсот семидесятый

– спринг Maruzen CA 870 Sawed-Off.

Геопатогенная

(зона) – участок на земной поверхности, который (якобы) отличается присутствием неких геодезических и геологических феноменов, неблагоприятно воздействующих на здоровье и самочувствие.

Гомеопатия

– метод лечения, главный принцип которого – назначение препаратов, вызывающих симптомы, аналогичные симптомам болезни.

Грин-карта

(Green Card) – вид на жительство в США.

Даосизм

(

кит

.) – китайское учение, включающее элементы религии, медитационной практики.

Дартс

(от

англ

. darts – дротики) – игра, в которой игроки метают дротики в круглую мишень.