Текст книги "Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном"

Автор книги: Сергей Ульев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 14. Случай на охоте

– Тут я кладу руку ей на коленку и говорю: «Баронесса, какое у вас красивое платье!» Она как завертится: «Ах, поручик, это лишнее». – «Конечно лишнее, – говорю. – Ваше платье нам только мешает!»

– А она?

– Захихикала и отдалась.

– Да-а, Ржевский, – сказал Давыдов, разливая по кружкам вино, – умеешь же ты женщин укрощать.

– За дам-с, которым я еще задам-с! – объявил поручик, осушив свою кружку до дна.

И не было окрест на биваках гусара, который не поддержал бы столь славный тост.

– Что, Ржевский, – подкузьмил Давыдов, – плохо целую неделю без женской ласки?

– И не говори, Денис. О чем бы не подумал, а вторая мысль непременно о любви-с. Возьмем, к примеру, эту вот бутылку, – поручик показал пальцем на горлышко: – Что это, по – твоему?

– Шея.

Ржевский ткнул чуть ниже.

– А это?

– Плечи?

– Точно, плечи! Гладкие и покатые, как у салонных красоток.

Глядя на опорожненную бутылку, гусары невольно облизнулись.

– Скажу вам прямо, господа, – проговорил корнет Васильков, давно прислушивавшийся к их разговору. – Бутылка – это просто маленькая голая баба!

– Нет, братец, – возразил Давыдов, с чувством глядя на бутылку. – Не баба, а дама.

– Почему это?

– Портвейн был отменного качества!

– Баба тоже может быть отменного качества, – заметил Ржевский. – И очень даже терпкой.

Корнет, насупив брови, некоторое время размышлял, потом сказал:

– Терпкая баба куда лучше, чем вяжущее вино. То есть не вино, а женщина, которая по рукам и ногам вяжет.

– А ты сразу со многими не связывайся, чтоб тебя, часом, не повязали! – усмехнулся поручик.

Васильков стукнул себя кулаком в грудь:

– Да мне… признаюсь откровенно, господа, кружка пива заменит сотни пьяных баб!

– Вот уж, корнет, попали пальцем в небо, – сказал Давыдов. – Женщина во хмелю особенно игрива. Глазки блестят, щечки горят…

– От баб все зло! – настаивал Васильков.

– Просто к женщинам надо правильный подход знать, – заметил Ржевский.

– Поделитесь опытом, господин поручик.

– Охотно-с.

Сидевшие поодаль ахтырцы навострили уши, и Ржевский почувствовал прилив вдохновения.

– В этом деле секретов много, – заявил он. – Но закон один – быстрота и натиск. Коли понравилась тебе барышня, подходи к ней смело и прямо в лоб: так и так, я вас люблю, позвольте узнать ваше имя. А руки тем временем уже шур – шур по платью.

– А в каком месте? – спросил Васильков, заикаясь от волнения.

– Что – в каком месте?

– Ну это – «шур – шур».

– Это тоже наука тонкая. Тут все должно быть рассчитано, как на маневрах. Имя спросил – сразу руки на талию. Она назвалась – вверх ползи, к лопаткам, к кошачьему месту. Коли не оттолкнула – скорее вниз…

– На талию?

– Ха! На полушария! И вообще, запомните, корнет, талия нужна женщине для танцев, грудь – чтоб платье не спадало, живот – для пищи, а задница, сами понимаете, для любви. Губы – для поцелуев, глаза – для кокетства, нос – для соплей…

– А ноги?

– Пешком ходить, – встрял Давыдов.

– За любовником бегать, – перебил Ржевский.

– А руки? – не унимался Васильков.

– На шею вешаться.

– А… волосы?

Поручик сочувственно посмотрел на корнета, который и сам уже не знал, зачем задал этот глупый вопрос.

– Волосы для красоты, корнет. Понятно вам?

– П-понятно.

– Эх, люблю, братцы мои, когда волосы у женщины вьются! – сказал Давыдов, проведя рукой по своей кучерявой голове.

Ржевский вскочил.

– Всё! Не могу больше!

– Чего ты, братец?

– Ни слова о женщинах, господа! И так весь как на иголках.

– Не горюй, Ржевский, завтра уже в деревне на ночлег станем. А там, небось, девок не счесть.

– Блажен, кто верует…

– Господа, предлагаю поговорить об охоте, – подсел к ним поручик Бекетов, круглолицый златокудрый весельчак. – От разговоров про женщин уже скулы сводит.

– Извольте-с! – тотчас откликнулся Ржевский, допив свой стакан. – Со мной однажды занятный случай приключился. Пошел я на охоту. Вдруг из кустов выбегает огромный медведь и летит прямо на меня. А при мне только сабля. Я тут же в стойку: ан гард! Выпад! аппель! мулине! аппель! – медведю прямо в глаз – и наповал! Но, вижу, на себе мне его не унести. А медвежатины отведать хочется. Что делать? Отрубил ему левую ногу, закинул себе на плечо и иду дальше.

– Ух ты! На медведя – с саблей! – приговаривали ахтырцы, придвигаясь поближе.

– Нет, вы только послушайте, господа. Версты не прошел, смотрю: из чащи выбегает здоровенный лось. Что делать? Я ему раз саблей между рогов – и он копытами кверху. Хотел поднять – тяжелый черт. Но не бросать же такую добычу. Отрубил ему правую ногу, бросил на другое плечо…

– Ну, Ржевский, ну дает! – веселились гусары. – Каков охотник!

– Да не перебивайте же, черт вас побери! – возмутился поручик. – Дайте дорассказать… Ну вот, с мысли сбили! О чем я говорил, корнет?

– Вы говорили, мол, левую ногу положили на одно плечо, правую – на другое…

– Да, да, вспомнил! Левую ногу – на одно плечо, правую ногу – на другое и так ей впендюрил: аж чепчик в форточку улетел!

Глава 15. В мышеловке

В конце июня Александр I прибыл в Дриссу в расположение армии Барклая и с тех пор стал главной головной болью русского штаба. До того причиной всех мигреней служил его брат, цесаревич Константин, чуть ли не ежедневно устраивавший в армии шумные попойки. С этой точки зрения малопьющий Александр Павлович был просто ангел.

Во всех остальных отношениях ни для кого не составляло секрета, что Александр Первый далеко не Александр Македонский. Мало что понимая в стратегии и тактике войны, он только мешался у всех под ногами. Барклай де Толли не знал, каким молиться богам, чтобы самодержец поскорее уехал из армии. Он направился со своей дружиной к Витебску, надеясь, что царь затеряется где – нибудь по дороге. Не тут – то было!

Так, с царем на шее, 1‑я армия дошла до Полоцка.

Окружающие усердно ограждали самодержца от ратных забот, и сегодня Александр изнывал от скуки. После сытого обеда, он предложил своему действительному тайному советнику партию в шахматы.

Советника звали Акакий Филиппыч. Это был лысоватый невзрачный царедворец средних лет, любивший после обеда часок – другой всхрапнуть. Но так уж устроен свет, что монархам нет никакого дела до привычек своих подданных.

Скрепя сердце Акакий Филиппыч расположился за шахматным столом.

– Будете за французов, – сказал царь, дождавшись, когда советник расставит фигуры.

– Смилуйтесь, государь! Устал я играть за этих нехристей.

– Я вас понижу в чине! – пригрозил Александр. – Вот еще вздумали царю перечить!

– Молчу, молчу, ваше величество.

– Какие новости от Анны Ивановны?

– От кого, простите?

– Ну, разумеется, не от вашей любовницы. От Талейрана, черт его раздери.

– Ах да! Анна Ивановна в последнем сообщении просит прибавки жалования.[8]8
  Французский политический деятель Талейран работал на русскую разведку под псевдонимом Анны Ивановны.


[Закрыть]

– Вот проходимец! Не мог даже предупредить о начале войны. Пользы от него с гулькин нос, а жадности через край.

– До Бонапарта ему далеко.

– Мда-а, Наполеон хочет весь мир засунуть в свою табакерку. – Александр неприязненно посмотрел на фигурку черного короля. – Как вспомню, что этот корсиканский людоед при моей бабушке Екатерине просился в русскую армию…[9]9
  Наполеон в 1789 подавал прошение генералу Заборовскому о принятии его на царскую службу. Последовал отказ из – за претензии просителя на майорский чин. Заборовский всю жизнь не мог простить себе этого отказа.


[Закрыть] И кем?! Простым майором! А ему дали от ворот поворот… Э – хэ – хэ. Был бы сейчас Боня обыкновенным артиллерийским полковником, на худой конец, генералом.

– А если бы ваше величество позволили ему жениться на ваших сестрах, то Наполеон был бы зятем вашего величества.

– Если бы он женился на обеих моих сестрах, то был бы теперь двоеженец, – пробурчал Александр, и было непонятно, шутит он или нет.

Тайный советник на всякий случай сперва подхихикнул, а потом тягостно вздохнул:

– Чего уж горевать о былом, государь. Бог даст, мы его еще в кандалах на Лобное место отведем, ноздри вырвем, на лоб – клеймо и…

– …четвертуем, как Емельку Пугачева!

– Непременно, ваше величество! Извольте, ваш первый ход.

– Первый ход за вами, Акакий Филиппыч.

– То есть как, государь? У вас же белые.

– Первый ход был за Наполеоном, – упрямо повторил самодержец. – Значит, так тому и быть!

Акакий Филиппыч с кротким вздохом зашел конем.

– Конница тронулась, – задумчиво пробормотал царь. – Ничего, французишка убогий, ты у меня далеко не ускачешь.

– А до Минска все же доскакал, – машинально заметил советник.

– Вы забываетесь, Акакий Филиппыч!

Советник боязливо втянул голову в плечи, что при его короткой шее было не так уж сложно сделать.

В начале партии Акакия Филиппыча почему – то особенно клонило в сон. С самых первых ходов он зевал не переставая. На десятом ходу он зевнул пешку.

– Отстою государство российское! – говорил Александр, разыгрывая дебют. – Не отдам на поругание Антихристу святую нашу землю!

На доске постепенно вырисовывалось классическое начало, известное как русская партия.

Александр не умолкал ни на секунду. По ходу игры царская хула Наполеону перемежалась пространными цитатами из его собственных манифестов и указов.

Акакий Филиппыч под шумок стал наращивать наступление. И вскоре сам не заметил, как втянулся в игру. С каждым ходом, вопреки обыкновению, он подыгрывал самодержцу все меньше и меньше.

Александр, привыкший к покладистости своего тайного советника, быстро утратил бдительность. Куда больше внимания он уделял своим высказываниям в адрес Наполеона, его армии и любовниц, чем следил за событиями на доске. Тем не менее к середине партии позиция белых была еще не слишком дурна.

– Ну погоди у меня, корсиканский выкормыш! – говорил царь, делая рокировку. – Я тебя сейчас своими офицерами замучаю.

– Это слоны, ваше величество, – поправил советник.

– Шутите, Акакий Филиппыч! В моей армии слонов нет. Все офицеры как на подбор.

Атаку белых слонов советнику удалось отбить, выстроив частокол из пешек.

– Гусары, вперед! – сказал царь. Забравшись конем в самый лагерь противника, он напал на черную королеву. – Ну держись, Мария – Луиза, сейчас узнаем, что у вас под платьем.

– Известно что – ноги, – пожал плечами Акакий Филиппыч, изящным маневром уводя фигуру из – под обстрела.

– Вы столь небрежно говорите «ноги», словно речь идет о кресле из австрийского гарнитура. А между тем женские ножки это нечто. Нечто!

– Извольте, ваше величество, – покорно произнес Акакий Филиппыч, – можете съесть Марию – Луизу со всеми ее потрохами.

– И съем! – уверенно заявил царь.

– И пожалуйста!

Александр испытующе посмотрел советнику в глаза. Лицо Акакия Филиппыча являло собой полную невинность и простодушие.

– И съем! – повторил царь, опрокинув черную королеву на стол с таким грохотом, что настоящая Мария – Луиза получила бы сотрясение мозга. Потом водрузил на ее место своего коня. – Молодцы, гусары!

Акакий Филиппыч тонко улыбнулся.

– Вам шах, ваше величество, – скромно потупив взор, заявил он. Его ладья угрожающе нависла над белым королем.

– Вы… вы что? – произнес царь и, багровея, сорвался на крик: – Угрожать?! Мне? Императору всея Руси? Вы отдаете себе отчет…

– Да, государь, – испугался Акакий Филиппыч. – Все отдам, все назад верну. Простите, бес попутал. Прикажете переиграть?

Царь нахмурился.

– Нет, оставьте все, как есть. Я, пожалуй, от вас спрячусь. – Он переставил короля, укрыв его за пешкой.

Акакий Филиппыч вздрогнул. И бес в его душе опять взял вес над голосом разума.

Сделав ход конем, он робко обронил:

– Вам мат, государь.

– А?

У Александра вытянулось лицо. Никогда еще в жизни ему не ставили мат. С ужасом глядя на белого короля, который был зажат как в мышеловке меж своих же подданных и не имел никакого выхода к спасению, царь вдруг явственно представил себя на его месте… и побелел как мертвец.

Акакий Филиппыч испугался.

– Ваш – ваше величество, – пролепетал он, – не изволите ли в картишки?

– В какие еще картишки?! – в гневе воскликнул царь. – Разве вы не знаете, что я терпеть не могу картежные игры?

– Простите, государь, з-запамятовал. Сам полгода как не вистую. Даму пик от бубновой не отличу, короля за валета принимаю.

– Короля за валета?! Да это крамола, Акакий Филиппыч.

– Смилуйтесь, ваше величество, – затрясся чиновник. – Чтоб они и вовсе сгинули, проклятые!

– Это вы про кого? про монархов?!

– Про к-картишки, государь. Я эти бесовские картинки в руки никогда больше не возьму.

– Побожитесь.

Советник перекрестился:

– Чтоб мне стать коллежским регистратором!

– Ну, уж так – то зачем, – улыбнулся Александр и бросил задумчивый взгляд на шахматную доску. – Распорядитесь готовить коляски, мой дорогой Акакий Филиппыч. Я отправляюсь в Москву – поджигать тамошний дух.

На следующий день царь покинул армию.

Глава 16. Крестный

Солдату на войне беда без каши, а коню – без сена.

Как – то раз поручик Ржевский отправился на поиски пропитания для эскадронных лошадей.

Давыдов отрядил ему в спутники корнета Василькова и рядового Лебедева – Кобылина.

– Далеко не забредай, – советовал он, провожая их в дорогу. – И держи нос по ветру: французы тоже по нашим деревням шастают, не нарвись часом.

– Как бы они на меня не нарвались, – усмехнулся поручик. – Уж я – то их сеном накормлю и ржать заставлю.

– Отставить, Ржевский! Сено нам самим пригодится.

– Слушаюсь!

Поручик отдал своему командиру честь, и гусары тронулись в путь.

Каждый думал о своем.

Корнету Василькову не давал покоя прыщ, вскочивший на самом обидном для кавалериста месте.

Лебедев – Кобылин пребывал в меланхолии. Граф был недавно разжалован из поручиков в рядовые за то, что во время боевых действий овладел на речке крестьянкой, в последствии оказавшейся барышней, да к тому же губернаторской дочкой. Теперь он грезил о подвиге во искупление.

И только поручик Ржевский ехал в самом веселом расположении духа.

– Где сено, там и сеновал, – говорил он. – Были б только девки в деревне.

– Куда им от тебя деться, – сказал Лебедев – Кобылин. – Их в ополчение не берут.

– И слава богу!

Корнет Васильков, ехавший сзади, при этих разговорах вдруг разволновался.

– Вы шутите, господа. Есть ли у нас время? Нам бы сена…

– А вас, корнет, мы на караул поставим, – сказал Ржевский. – Как раз за сеновалом.

Васильков завертелся в седле.

– Господин поручик, я бы тоже не прочь… Коли девушки найдутся… Вы меня только представьте барышне.

– Барышне! – передразнил поручик. – Вы сами, корнет, ну, прям, как барышня, будто из пансиона для благородных девиц сбежали… Эх, Васильков, разъясняю раз и навсегда, барышням на сеновале делать нечего. То есть нам – то с ними делать есть чего, только их туда силком не затащишь.

– Почему? – тупо поинтересовался Васильков.

– Сено – не перина, любезный, оно колется. А у барышень задницы нежные, даже вашей не чета.

– А откуда вам известно, что… – обиженным голосом начал корнет, но, покраснев, умолк, уткнувшись взглядом в гриву лошади.

– Пощадил бы самолюбие юноши, – наклонившись к Ржевскому, тихо произнес Лебедев – Кобылин.

– Пусть привыкает, не век же ему быть в красных девицах. Так что, Васильков, – громко произнес поручик, – о барышнях на сеновале и не мечтайте, а вот крестьяночку удружить постараюсь. Вам какую: с веснушками или без?

– Все равно, лишь бы дородную! – выпалил Васильков и… покраснел до корней волос.

Ржевский расхохотался. Лебедев – Кобылин сплюнул через левое плечо.

За деревьями показалась деревня. По узкой тропинке гусары выехали прямо на главную улицу, оказавшись напротив кабака.

– Ну, Ржевский, у тебя нюх, – сказал Лебедев – Кобылин.

– Не жалуемся. Я водку за версту чую, а юбку – хоть за десять!

– Женщинами тут, кажется, не пахнет.

– Это мы еще посмотрим.

У кабака стояло несколько мужиков. По их опухшим лицам было заметно, что пьянка началась не сегодня. И не вчера.

Мужики настороженно пялились на невесть откуда взявшихся всадников и, словно нехотя, снимали шапки.

– Барыня, ба – а – арыня… с – су – у-дарыня, ба – а – арыня… – пели два обнявшихся за плечи мужика, разевая беззубые рты, какие почти невозможно было бы встретить в Европе, ибо пустота во рту объяснялось не только естественным старением, но и столь же естественной привычкой к мордобою.

От толпы отделился сутулый мужик с окладистой рыжеватой бородкой. Остановившись возле коня Ржевского, поклонился в пояс.

– Бон жур караул, ваше сиятельство! Милости просим, мусье, так сказать, сильвупле сиськи в дупле. Мерси накось выкуси… мы, как говорится, завсегда-с готовы услужить…

– С-сударыня, барыня, – тянули мужики в бессмысленной улыбке, лениво притопывая на месте.

– Ваш Наполеон – всем слонам слон, эт мы признаем, – продолжал кланяться рыжебородый. – Не угодно ль в ресторацию пройти-с? Хлеб – соль нашенский отведать. Пердону просим за наш плохой хренцузский.

– Три тысячи чертей! – воскликнул Ржевский, выхватывая из ножен саблю. – Ах ты, рыжий пес! Я те покажу хрен цузский!

Мужик перестал кланяться, растерянно заморгав.

– Ба! Да никак вы русские?!

– Мы – то русские, – направил на него коня поручик. – А вы, гляжу, под французов уже перекрасились? Мерси, мадам, пардон, месье. Я вам дам «сиськи в дупле»! Так разукрашу – свои не узнают, а чужие тем паче!

Перепуганный мужик упал на колени.

– Смилуйтесь, батюшка! Это ж я с умыслом. Засада у нас туточки.

– Какая, к чертям собачьим, засада! Перепились все. Наполеон на Москву прёт, а вы – праздник справлять?!

Рыжебородый кинулся к двери кабака.

– Кузьма! Прохор! – застучал он в дверь кулаками. – Выходите, сукины дети! Скорей, а то меня щас порешат в жопу. Свои это!

– Погоди, Ржевский, саблей махать, – сказал Лебедев – Кобылин поручику, положив руку ему на плечо. – Надо разобраться.

Из кабака, щурясь на солнце, вышли две детины с топорами, а за ними показалась еще куча мужиков с вилами и одна девица с косой.

– Вот, извольте видеть, ваши благородия, – сказал рыжебородый. – Сюрприз хотели для сранцев устроить. И чтоб наверняка, так у кабака. Дескать, пожалуйте, гости дорогие, хлеба – соли отведать. Они нам – «мерси» – и за порог. Тут им всем и пиздец!

– Молодцы! – сказал Ржевский, пряча клинок. – Хвалю за выдумку. Как буду в Питере, непременно расскажу Сан Палычу про ваши подвиги.

– Кому – кому?

– Темнота! Государю нашему Александру Павловичу.

Обалдевшие мужики начали креститься на гусар и кланяться до земли.

Ржевский уставился долгим взглядом на девицу с косой. Ярко – красный сарафан действовал на него как алая тряпка на быка. Под его голодными глазами крестьянка зарумянилась. Коса, ручьем ниспадавшая меж ее грудей до места, откуда испокон веков появлялся на свет божий весь род человеческий, – золотилась на солнце, словно указывая кратчайший путь к счастью. А когда ловкие девичьи пальцы стали быстро – быстро перебирать самый кончик косы, в душе поручика заколосилась пшеница.

– Лебедев – Кобылин, переговори с мужиками на счет сена, – сглотнув слюну, бросил Ржевский, а сам, соскочив с коня, направился к крестьянке.

Она же, видя, что красавец – гусар идет прямо на нее, закинув косу за спину, засеменила по тропинке прочь.

Ржевский ускорил шаг.

– Куда же ты, моя голубушка? – сказал он, поравнявшись с ней и взяв за локоть.

– Голубушка, да не ваша, – с лукавой улыбкой отвечала девица, освобождая руку.

– Имею честь, поручик Ржевский.

– А я – Глаша. И чё дальше?

По всем правилам любовной науки поручику следовало немедленно выдать комплимент.

– Красивая у тебя коса, Глашенька, – сказал Ржевский, обнимая крестьянку за талию. – И особенно ценно, что толстая и длинная. И кавалеров оплетать можно, и от комаров отмахиваться.

– Ой, ну вы, барин, скажете тоже! – прыснула она. – Вам бы шутки шутить, а мне мыть ее через день. Такая морока!

– У каждого свои заботы, душенька. Меня, к примеру, сейчас больше всего волнует, где у вас тут ближайший сеновал.

– А зачем вам?

– Коня своего накормить.

Крестьянка глянула на него исподлобья.

– Проголодался, бедняжка?

– Еще бы не проголодаться! Вторую неделю не кормлен.

Ржевский еще крепче прижал крестьянку к себе. Она завертела бедрами.

– Ну, я, прям, не знай. Может, вашему савраске лучше травку пощипать?

– Можно и на травке, – ответил поручик, щекоча ей усами шею.

И потащил ее в кусты. Впрочем, она не особенно сопротивлялась.

Пока Ржевский утолял свой любовный голод, Лебедев – Кобылин с Васильковым беседовали с мужиками о сене и о политике.

– Вот вы скажите, вы люди грамотные, – говорил самый лобастый из мужиков, теребя свою куцую бородку. – На кой ляд нам сдался этот Барклай де Толли – «болтай да и только»? Разве пристало нам, русакам, от французов раком пятиться! Вот бы сейчас Суворова на его место.

– Ты чего, Ерёма, с печки упал? Суворов уж лет десять как померши, – перебил низенький мужик, ковыряя в ухе. – Багратиону власть надо дать. Недаром в народе молвят – «бог рати он». А то у нас одни немцы в генералах ходют. Так они ж ни бельмеса не понимают. Им бы только хари свои напудрить и на плацу маршировать.

– Точно, – кивнул Лебедев – Кобылин. – Наполеон пруссаков всегда бил, а теперь они нас учить приехали.

Самый лобастый из мужиков почесал в затылке.

– А правда, батюшка, что Багратион… ну этот, как его…

– Чего?

– Грузин?

– Правда.

Мужик зацокал языком.

– Опять беда получается.

– Да чего ты на Багратиона взъерепенился, Ерёма! – возмутился низенький.

– Так ведь грузин, – тяжело вздохнул тот.

– Велика беда! Он же русский грузин, а не какой – нибудь там чухонский. Он за отечество всей душой болеет. Ты на себя лучше глянь: татарин вылитый!

– Кто татарин? – вскричал лобастый, вцепившись низенькому всей пятерней в бороду. – Я татарин?! Да я тебе сейчас, подкидыш цыганский…

– Это я – то подкидыш? – завопил тот, в свою очередь захватив в кулак бороду приятеля. – У меня цыган в роду сроду не было! Ах ты, жидовская твоя морда…

– Чаво?! Какая у меня морда?

Мужики схватились не на шутку. Еле Лебедев – Кобылин с Васильковым их растащили.

– Кутузов нам нужен, – сказал Лебедев – Кобылин, когда все успокоились. – Михаил Илларионович самый опытный из полководцев.

– Ну да! – вступил в разговор рыжебородый. – Кутузов же безглазый.

– У него только один глаз не видит, – пояснил корнет. – Ему его под Алуштой подбили.

– Подрался али с кем? – встрял какой – то пьяный дед, подставив к уху ладонь.

– С турками! – крикнул ему туда Васильков.

– С курками? В курятник залез? Ай – яй – яй…

– Да нет же, с турками! С тур – ка – ми!!

Из – за дальних кустов появился улыбающийся Ржевский.

– Хватит горло драть, корнет, – весело сказал он, а, подойдя поближе, шепнул: – Зайдите в кусты, не пожалеете.

– По нужде? – растерялся Васильков. – Так я вроде не хочу, даже по малой.

– Да не по той нужде, а по самой главной. Экий вы недогадливый, право! Идите, идите, – Ржевский подтолкнул корнета в направлении кустов. – На ваш счет уже все оговорено. Не забудьте только поздороваться.

– Вы меня разыгрываете, господин поручик?

– Корнет Васильков! – рявкнул Ржевский.

– Я! – вытянулся в струнку Васильков.

– Смирно! Кру – гом! Вперед шагом марш!

Корнет, домаршировав до кустов, оглянулся назад.

– Марш! Марш! – скомандовал Ржевский и, когда корнет скрылся среди листвы, крикнул в сложенные рупором ладони: – Стой! Ло – жись! Вольно!!

– Что это значит, Ржевский? – недоуменно спросил Лебедев – Кобылин, отойдя от толпы разговорившихся мужиков.

– Сейчас из нашего корнета мужчину сделают.

– Там… женщина?

– Еще какая! Хочешь отведать?

– Нет уж, уволь, – мрачно произнес Лебедев – Кобылин. – В любовь я больше не игрун.

– Обжегся на молоке, а дуешь на водку?

– Я не верю женщинам.

– А кто тебя просит им верить? – удивился Ржевский. – От тебя требуется всего лишь им…

– Не надо лишних слов, брат, – перебил Лебедев – Кобылин. – В другой раз, быть может, но… не сегодня.

– Как хочешь.

Из – за кустов ветер донес до них натужное пыхтение корнета и девичье хихиканье.

– Еще немного и он – мужчина, – сказал Ржевский, прислушавшись.

– Отойдем подальше, – потянул его за руку Лебедев – Кобылин. – Стыдно!

– Стыдно, когда хрен как повидло! Вдруг моя помощь понадобится. Я за корнета перед всем батальоном отвечаю.

Деревенские мужики, устав спорить о политике, подались в кабак.

В кустах внезапно раздался громкий хруст. Кто – то выбирался оттуда, ломая все на своем пути.

Лебедев – Кобылин и Ржевский переглянулись.

– Лось?

– Орел!

В следующее мгновение перед ними предстал корнет: мундир растрепан, в волосах солома и совершенно ошалевший взгляд.

– Ух ты! вот это да! – твердил он, вприпрыжку подходя к ним.

– Легок на помине, – усмехнулся Ржевский. – А-ну, смирно! Доложить об исполнении!

– Ух ты! вот это да!

– А без сантиментов?

– Вот это да, господин поручик!

– Понравилось?

– Ух ты!

– Спасибо не забыли сказать?

– Спасибо, господин поручик!

– Да не мне. Глашу вашу хоть поблагодарили на прощание?

– У-ух, конечно… И она меня.

– Ну вот и славно. С боевым крещением, Васильков!

– Служу Отечеству!

– Я вам, корнет, теперь вроде как крестный отец, – хохотнул Ржевский. – Пошли в кабак, отметим.

Не успели гусары пропустить по рюмке, как в кабак ворвался человек в кальсонах и разодранной рубахе.

– Корнет, это по вашу душу, – сказал Ржевский. – Не иначе, муж Глашкин.

Вбежавший быстро огляделся и, заметив гусар, с воплем бросился к их столу.

Ржевский и Лебедев – Кобылин спокойно смотрели на него не двигаясь с места.

Васильков вскочил.

– Простите великодушно… имею честь, корнет Васильков, – залепетал он. – Я не виноват… я только выполнял приказ.

Но человек в кальсонах, не обращая на него внимания, повернулся к Ржевскому, метким глазом признав в нем старшего.

– Осмелюсь побеспокоить, ваше благородие. Моя госпожа оказалась в крайне затруднительном положении.

– Не морочьте мне голову, любезный, – фыркнул Ржевский. – Когда она успела? И часу не прошло.

Человек в кальсонах, озираясь на прислушивавшихся к ним мужиков, понизил голос:

– Позвольте попросить вас выйти на минуточку.

– Как-с? – Ржевский вскочил. – Стреляться?

– Нет, прошу вас, поручик, – схватил его за рукав Васильков. – Это дело моей чести.

– Остыньте, корнет! Вы промахнетесь.

– Извините, господа, – сказал человек в кальсонах, – но хотелось бы все же оставить их в живых.

– Кого? – в один голос спросили корнет с поручиком.

– Расскажите толком, в чем дело, – сказал Лебедев – Кобылин.

Человек, наклонившись к ним, зашептал:

– Меня зовут Авдей Пахомыч. Я управляющий. Моя госпожа, Лавра Тимофеевна, вдова недавно скончавшегося генерал – майора Шишкина, после завтрака прошла в спальню, чтобы прилечь соснуть. Она всегда почивает после еды.

– Можно короче? – буркнул Лебедев – Кобылин.

– Их превосходительству не очень – то полезно спать наевшись, в виду ее тучности.

– Еще короче!

– Ее сейчас мудохают семеро!!

– Ух ты! вот это да! – воскликнул Васильков.

– Это и впрямь интересно, – промолвил Ржевский.

– Скорее, прошу вас, помогите!

– Кому: ей или этим семерым?

– Ох, не до шуток нам, ваше благородие.

Гусары выбежали из кабака вслед за управляющим.

– А кто они – французы? – спросил Васильков.

– Какой там! Наши, деревенские. С самогону бесятся.

– Тогда, корнет, вам еще рано, – сказал Ржевский.

Оставив Василькова стеречь коней, Ржевский и Лебедев – Кобылин спустя две минуты уже влетели в переднюю господского дома.

– Батюшки! Отцы родные! Бог вас послал! – запричитали няньки и девушки, выбежавшие им навстречу.