Текст книги "Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном"

Автор книги: Сергей Ульев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17. Адъютант ее превосходительства

Гусары ворвались в спальню.

Генеральша лежала на широкой постели, окруженная тремя мужиками. Один держал ее за руки, другой – за ноги, третий снимал штаны. В воздухе стоял тяжелый запах перегара.

– Отставить бардак! – рявкнул Ржевский, обнажив саблю. – В капусту порублю!!

Мужики в панике бросились кто куда. Один юркнул под кровать, другой спрятался за шкаф, а тот, который был в спущенных штанах рванулся было к окну, но, запутавшись в штанинах, рухнул на пол.

– А где еще четверо? – обернулся Ржевский к управляющему.

– Трое их было, со страху перепутал.

Пока гусары метелили пьяных мужиков, генеральша рыдала, уткнувшись лицом в подушки.

Притомившись махать кулаками, гусары повязали разбойников и усадили их на пол.

– Кто зачинщик? – грозно спросил Ржевский. – Ну!

Мужики молча переглянулись, пожимая плечами.

– А что, на? – сказал тот, который теперь уже был в штанах. – Вам, господам, можно, на? Вы, баре, наших девок по кустам пользуете, на? Когда хотите и как хотите, на. А нам нельзя, на?

– А ну молчать, на! – рявкнул Ржевский, пихнув его сапогом. – Что дозволено Юпитеру, то не дозволено мужику.

– Эт сразу видно, что вы из Питера, – промямлил самый хилый из мужиков. – Обычаев наших не знаете.

– Каких обычаев? – спросил Лебедев – Кобылин. – Не стыдно вам втроем – на одну женщину?

Мужик только с досадой цыкнул дыркой от выбитого зуба.

– Отпустите их, господа, – раздалось вдруг из – под подушек. – Они ни в чем не виноваты.

Ржевский, подойдя к постели, взял лежавшую лицом вниз генеральшу за руку.

– Успокойтесь, ваше превосходительство. Вы переволновались. А они под суд пойдут. Мы им это дело не спустим. Кстати, позвольте представится, имею честь, поручик Ржевский!

Всхлипы тотчас прекратились. Генеральша приподняла голову.

– Ржевский? Уж не тот ли?..

– Который?

– Я много слышала о вас.

Она дернула его за руку, да так сильно, что поручик сам не заметил, как очутился на постели у нее под боком.

– Я польщен, сударыня, – сказал поручик, тщетно пытаясь освободиться из – под придавивших его грудей. Он с первого взгляда понял, что генеральша была немолода, некрасива и вдобавок с огромной бородавкой на носу.

Лебедев – Кобылин решил не мешать поручику крутить роман.

– Я запру их в сарае, – сказал он, подымая с пола связанных мужиков.

Подталкиваемые гусаром, они понуро поплелись из комнаты. Авдей Пахомыч тоже вышел, прикрыв за собой дверь.

Ржевский остался наедине с генеральшей.

– Я вам так признательна, поручик, – говорила она, тычась бородавкой ему в плечо. – Если б не вы, невозможно представить, что бы со мной было!

– Отчего ж невозможно? – пробурчал Ржевский. – Вы получили бы тройное удовольствие.

Он не прекращал своих попыток встать с постели, в результате чего в какой – то момент оказался верхом на генеральше. А та словно только этого и ждала. Порывисто обхватив поручика пухлыми руками за шею, она прижалась мокрой щекой к его усам.

«Сейчас задушит!» – подумал Ржевский.

Собрав все силы, он решительно скатился с постели на пол. Генеральша, вцепившаяся в него мертвой хваткой, скатилась вместе с ним, подмяв его под себя, и осталась лежать на нем. Их ноги переплелись, а тела обмотались простынями.

«Этак пудов десять, не меньше, – мелькнуло у Ржевского. – Салтычиха чертова!»

Он дернулся, пытаясь освободить ноги, но шпоры на сапогах еще сильнее застряли в складках материи.

– Послушайте, поручик… – обдавая его горячим дыханием прошептала генеральша.

– Чего вы шушукаетесь, мы и так одни, – проворчал Ржевский.

– Послушайте, поручик, – продолжала шептать генеральша, устраиваясь на нем поудобнее, – то, что эти неотесанные мужики хотели взять силой, я готова отдать вам добровольно.

– В самом деле? – скривился Ржевский. – А чего они от вас хотели? Жемчугов или алмазов?

– Не хитрите, поручик. Вы же понимаете, о чем я говорю.

– Ни бельмеса.

– О любви!

– Но-о, сударыня, видите ли, мы приехали сюда за сеном.

– Зачем вам сено, если рядом с вами я?

– Ну как же, сударыня! Лошадей кормить.

– Как вам не стыдно, противный, – она поцеловала ему нос, – вы общаетесь с дамой, а думаете только о лошадях. На свидании так не принято.

– Позвольте, ваше превосходительство, я вам не назначал…

– Перестаньте кукситься, поручик! Я ведь слышала, каков вы на самом деле. Понимаю, вы набиваете себе цену. Признайтесь, сколько вы хотите?

– За что, помилуйте?

– За то, чтобы меня полюбить.

– Ну-у, сударыня, любовь это такое сложное чувство.

– Ах, оставьте! Я не о том. Сколько вы хотите, чтобы полюбить меня, не сходя с этого места?

– Столько сена, чтоб хватило на целый полк! – выпалил Ржевский, лишь бы она отвязалась.

– Вы получите все, что вам угодно, – с томным придыханием молвила генеральша, обнажая грудь.

Ржевского окутало запахом сладкого пота. При виде этих двух арбузов он почувствовал нарастающее волнение в крови. Но переведя взгляд на мясистый нос генеральши, поручик ощутил, как по спине пробежал холодок.

– Здесь, конечно, не столица, – проворковала толстушка. – Но разве найдется среди ваших чахоточных барышень хоть одна с такой грудью, как у меня?

– Признаюсь честно, не встречал.

– А ведь это у меня еще не все! О, мой избавитель…

Генеральша завертела бедрами.

«Вот чертова баба! – подумал Ржевский. – Может, и впрямь ей впендюрить? Но как же страшна! Не мешало бы выпить для храбрости».

– У вас не найдется выпить? – спросил он, ущипнув генеральшу за сосок.

– Молочка захотелось? – умилилась она. – Ах вы мой теленочек.

– Мне бы водки, ваше превосходительство.

– Я бы тоже не отказалась. – Обернувшись на дверь, она громко крикнула: – Эй, Парашка, нашей водочки – живо!

Дверь тут же отварилась, и дворовая девка внесла графин с двумя стаканами.

– Как в сказке! – вырвалось у Ржевского. – Когда ж она успела?

– Ох, поручик, не суйте нос в наши женские тайны, – захихикала генеральша.

– Как же не совать, сударыня, коли я всю жизнь только этим и занимаюсь.

– Мне очень лестно ваше любопытство, поручик. Но сперва давайте выпьем.

Разлив спиртное по стаканам, девка, давясь от смеха, протянула их лежащим на ковре хозяйке и поручику.

– Лежа пить не буду! – заявил Ржевский.

Генеральша с явной неохотой с него слезла, и они перебрались на постель.

– Ступай, Парашка, – сказала генеральша девке. – И передай Ерофеичу, что сегодня вечером он может не приходить.

– Кто таков Ерофеич? – поинтересовался Ржевский, когда дверь закрылась.

– А-а… да это наш архидьякон. Очень грамотный во всех отношениях человек. Он хотел мне чернильницу заправить…

– Чернильницу?

– Ну да. А что? Я большая любительница письма писать. Только чернила у меня кончились. И негде сейчас раздобыть, кроме как у церковных служителей. Война, сами понимаете.

– Понимаю, – ухмыльнулся Ржевский.

– Отведайте нашей самогоночки, – прижалась к нему толстушка. – Сама настаивала, по рецепту царя Гороха.

Ржевский понюхал содержимое стакана.

– Ого! Запашок отменный, сударыня.

– Скажите тост, поручик. Ну, пожалуйста.

– За победу!

– Вы и так меня уж победили, – радостно закудахтала генеральша. – Скажите что – нибудь про нас с вами и про любовь.

– При одном взгляде на вас, ваше превосходительство, у меня кровь стынет в жилах, – сказал Ржевский. – Так выпьем же за то, чтоб нам с вами не замерзнуть!

– А за любовь?

– И за любовь!

Ржевский одним махом заглотнул стакан.

От первой стопки генеральша красивей не стала.

Прислушиваясь к теплому журчанию в животе, Ржевский прикинул, сколько ему нужно выпить, чтобы воспылать любовью. Выходило не меньше трех литров. «Я столько не выпью!» – подумал поручик.

Однако после второй стопки генеральша уже не казалась ему столь некрасивой, чтобы отказывать ей в поцелуях.

А когда содержимое графина опустело, Ржевский нашел ее вполне достойной своего пыла…

– Поручик, вы были великолепны, – прошептала генеральша, когда все охи, вздохи и скрипы остались позади.

– Спасибо за самогон, ваше превосходительство, – сказал Ржевский, переворачиваясь на спину. – Он был превосходен.

Раздался стук в дверь.

– Входите, граф! – крикнул Ржевский. – Уже можно!

Вошел Лебедев – Кобылин.

– Как вы догадались, что это ваш друг? – удивилась генеральша, прикрывшись от вошедшего простыней.

– Проще пареной репы, сударыня! Он же прекрасно знает, сколько времени требуется гусару, чтобы расплатиться за фураж.

Лебедев – Кобылин скривил губы.

– Пора отправляться, Ржевский, – сказал он. – Кони заждались.

В благодарность за подвиги поручика генеральша велела снарядить подводу с сеном, и вскоре довольные гусары съехали со двора.

Генеральша, взяв у управляющего ключи, тут же открыла сарай, где Лебедев – Кобылин запер троих ее мужиков.

– Выходите соколы недобитые, – с усмешкой произнесла она. – Театр бы из вас устроить.

Мужики заулыбались.

– А что, матушка, – сказал один, – али мы плохо сыграли, на? Уважили вас гусары – то?

– Уважили, – зарделась генеральша.

– Я ж сказывал, что гусары – хорошие наездники, на.

– Ох, хорошие! До сих пор все косточки ноют.

– У нас тоже, матушка, – жалобно протянул самый хилый из мужиков, потирая зад.

– Ничего, милые, за доброе дело пострадали. Велю Пахомычу, чтобы водки вам налил.

– Спасибо, матушка, – закивали мужики. – Мы завсегда… это важно… водочку мы любим… полечимся…

Авдей Пахомыч, стоявший здесь же, посмеивался, заискивающе заглядывая хозяйке в глаза.

– Да уж, Лавра Тимофеевна, разыграли мы гусар. Вот смех! А я – то, старый черт, в одних кальсонах…

– Тоже скажете мне – старый! – фыркнула генеральша. – Топите, Авдеюшка, баню. Чтой – то кровушка во мне разыгралась, никакого удержу нет!

– Барыня, барыня, сударыня, барыня, – запели мужики, притопывая лаптями.

– Нет, непременно театр из вас устрою, чтоб гусар заманивать, – засмеялась генеральша.

– А чё, на? Можно и театр. Нам за вас, матушка, хоть помереть, на!

Глава 18. Интендант-сутенер

Император Наполеон обладал незаурядной памятью. Он запоминал все подряд: свои декреты, чужие письма, имена капралов, родинки любовниц, клички лошадей, застольные беседы.

Зайдет к нему какой – нибудь генерал с докладом, а Наполеон ему прямо в лоб:

– Как поживает ваша незабвенная тетушка?

– Мерси, сир, уже отмучилась.

– Она, кажется, страдала от запоров?

– Увы, ее не спасла даже английская соль.

– Неудивительно: английская соль для французов хуже мышьяка!

Единственное, что Наполеон никак не мог запомнить, – это названия двенадцати республиканских месяцев. И потому, чтобы впредь не путать брюмер с термидором, захватив власть, вернул Францию в лоно григорианского календаря.

Подобно натуралисту, разглядывающему в лупу копошащихся у его ног муравьев, – великий узурпатор старался держать в голове каждую мельчайшую деталь военной кампании, желая наложить на всё печать своей гениальности. А уж если дело касалось армейских любовных утех, его любопытство не ведало границ.

В один из жарких дней июля интендант – сутенер французской армии Кисен с воодушевлением докладывал своему императору:

– Сир! За первый месяц войны походные куртизанки были нарасхват. Их услугами воспользовалось около 200 тысяч человек: 170 тысяч солдат, 15 тысяч унтер – офицеров, 8 тысяч офицеров и 23 генерала.

– Весьма занятно, – кивал Наполеон, нюхая табак. – Чем выше звание, тем меньше пыл?

– Просто солдат всегда больше, чем генералов.

– Гм, верно. Но как вам удалось всех пересчитать?

– У моих девочек от меня нет секретов.

– Однако вы не упомянули маршалов.

– Маршалы имеют походных жен, сир… В своих личных каретах.

– А-апчхи! Телячьи нежности!

– Кого? Телят? – не разобрал толстяк. – Нет, о таком я даже не слышал. Римские легионеры обычно водили за собой стадо козочек. Но наши куртизанки, сир, лучше любой козы или коровы!

– Отдаю должное вашему опыту… Скажите, Кисен, какая из наций моей армии наиболее любвеобильна?

– Конечно же итальянцы и французы!

– Кто же самые тщедушные?

– Австрийцы.

– Бедная Мария – Луиза! – задумчиво произнес император. – Как ей все – таки повезло, что я на ней женился. Во истину, чтобы разжечь огонь на тлеющих углях, нужен ураганный ветер.

– Простите, сир?

При воспоминаниях о проделках, какие они с императрицей позволяли себе на брачном ложе, Бонапарт задрожал левой ногой.

– Австрийки похожи на отсыревший порох. Если бы не я, моя супруга так и осталась бы в неведении относительно своих истинных возможностей.

– Замечу, сир, что среди моих девочек встречаются самые разные национальности, но наибольшим успехом неизменно пользуются француженки. Одна за сутки порой успевает обслужить целую роту! К ним похаживают и саксонцы, и швейцарцы, и португальцы…

– Любовь не ведает границ, – сказал Наполеон. – Вам следует позаботиться, чтобы наши француженки попутно приучали клиентов к своему языку.

– Сир, вы имеете в виду поцелуи взасос с участием языка? Или… греческие ласки?

– Я говорю о словарном запасе, Кисен. Самый тупой поляк после общения с французской проституткой должен знать как звучат армейские команды по – французски.

– Будет исполнено, сир.

– Как они питаются, ваши девочки?

– Полагаю, что неплохо.

– Поменьше гороха, побольше конфет! А как у них со здоровьем?

– Голодных обмороков не случалось. Только от экстаза.

– Я не о том. Как с любовными болезнями?

– Ни одного случая испанки, мон сир!

– Хорошо, хотя бы в этом отношении Испания не строит нам козни.

– В остальном же – легкий триппер, мон сир. Правда… мм… – интендант – сутенер замялся, – почти у всех. Ну, это пустяк, не опаснее насморка.

Наполеон изменился в лице.

– Вы шутите?! – вскричал он, мгновенно впадая в ярость. Швырнув на пол свою шляпу, он стал ее топтать. – Вы, должно быть, не знаете, что это такое – настоящий насморк!

– Простите, сир, – задрожал толстяк, – не имел счастья…

– Когда из двух ноздрей не дышит ни одна! Хоть засунь туда шомпол! И сопли текут из глаз! И невозможно ухаживать за дамами, потому что каждую минуту хочется высморкаться! Хуже насморка может быть только гильотина!

– Виноват, сир.

– А вы говорите «легкий триппер»… – устало выдохнул Наполеон, и, поддав треуголку ногой так, что она отлетела к стене, как ни в чем не бывало произнес: – Ну-с, какие еще у вас проблемы?

– Ваша великая армия, мон сир, продвигается вглубь России столь стремительно, что обозы с девочками не успевают.

Губы Наполеона тронула улыбка.

– Скоро настанет черед больших городов. Моим гвардейцам будет, где развернуться. Как это говорится у русских? Чем дальше в лес, тем больше дров!

– Дров?

– В смысле, женщин… – Император ласково взял его за мочку уха. – Скажите – ка, мой друг, а сами вы часто пользуете ваших девочек?

Кисен покраснел, потупив взор.

– Признаться, мон сир, никогда.

– Почему?! Вы евнух?

– Нет.

– Аскет? масон? пижон?

– Нет, я…

– Любитель козочек? овечек?

– Нет – нет!

– Кто же?

– Я… я…

– Смелее!

– Я предпочитаю мужчин, – прошептал толстяк.

– Что? Говорите громче!

– Мужчин!

Наполеон тотчас отпустил его ухо, вытерев пальцы об подкладку жилета.

Кисен рухнул перед ним на колени.

– О, мон сир, не скрою, у меня было много романов. От гимназистов до вдовых генералов. Но всю свою жизнь я любил только одного человека.

– Кого же? Кто ваша бедная Джульетта: Мюрат? Даву? Бертье?

Кисен поцеловал голенище императорского сапога.

– Я люблю вас, мон сир!

Наполеон вздрогнул, но в следующую секунду понял, что другого ответа и не мог ожидать.

– О божественный, о солнце мира… – лопотал интендант – сутенер, ловко облизывая кончики его сапогов. – Только ма – а – ленький поцелуйчик… умоляю…

Император ничего не отвечал, не двигаясь с места. Интендант – сутенер всё более воодушевлялся, полагая, что молчание – знак согласия, и расширял завоеванный плацдарм.

– Вы свободны, Кисен, – наконец произнес император, дождавшись пока сапоги не были вылизаны до блеска. – Ступайте, ступайте…

– То есть… как? куда? – вскинул глаза Кисен. – А как же по – по – целуйчик?

– Обратитесь к вдовым генералам. Или лучше – влюбитесь в одну из ваших шлюх. Поверьте, женщины стоят нашей любви… А если не любви, то хотя бы вожделения.

– Значит, нет? – разочаровано спросил толстяк, подымаясь с колен.

Бонапарт ответил ему столь угрюмым взглядом, что у интендант – сутенера в животе громко заквакали лягушки, и он в панике выскочил из кабинета.

– Проклятый содомит, – проворчал Наполеон. – Хорошо хоть сапоги почистил.

Глава 19. Амазонки

В одно прекрасное утро Денис Давыдов вызвал к себе в палатку Ржевского.

– Представляешь, братец, – сказал он, расчесывая гребнем свои пышные бакенбарды. – Ко мне в батальон просятся барышни.

– Ну! – открыл рот поручик. – И смазливые?

Давыдов усмехнулся.

– Кровь с молоком! И предводительница ихняя очень мила. Агнесой Харитоновной величают.

– А как она того-с?

– Чего-с?

– Девица или…

– Дворянка из соседнего поместья. А пятеро девушек с ней – ее крепостные. Она давеча явилась ко мне с интересным предложением.

– Переспать?

– Тьфу ты, черт! – крякнул Давыдов. – Угомонись, Ржевский, ей – богу. Агнеса Харитоновна желает вместе с нами бить француза.

– Молодец! Только бабье ли это дело – мужикам кровь пускать?

– Бабье не бабье, а, видать, большой зуб на французов имеет. Говорит, или с вами, или сами. Как ты думаешь, брать их или нет?

– Конечно брать. Мы их прелести своей грудью прикроем. А то пропадут почем зря.

– Вот и я думаю. Но если уж этих амазонок к нам зачислять, то мне хотелось бы, чтобы кто – нибудь из наших ими командовал и опекал.

Ржевский зашевелил усами.

Глядя на него, Давыдов усмехнулся.

– Меня женщины никогда особенно слушались. Может, под твое начало их определить?

– Завсегда готов-с!

– Знамо дело, – засмеялся Давыдов. – Только командовать отрядом женщин, это тебе не котильоны на балу крутить. К тому же Агнеса Харитоновна – девица строгих правил. На ней где сядешь, там и слезешь.

– А что, уже пробовал?

– Мда-а, – вздохнул Давыдов, потерев ладонью щеку. – Рука у нее тяжелая.

– Ничего, я их объезжу, будут у меня как шелковые. В военном деле дисциплина – первейшая вещь. Я им это сразу впендю… объясню.

– Но чтоб деликатно.

– А как же-с! С любовью и тактом.

Давыдов погрозил пальцем.

– Смотри, Ржевский, не вздумай кого – либо из них обрюхатить. Сей факт буду расценивать как предательство интересов Отечества.

У поручика вытянулось лицо.

– А разве не в интересах Отечества, чтобы новые гусары нарождались?

– В мирное время – пожалуйста, сколько влезет. А сейчас, извини.

– Эх, Денис, под самый корешок рубишь! – сплюнул поручик. – А впрочем, мы же Наполеона еще до осени разобьем. За такой срок ни одно пузо не набухнет.

– Ты это брось, братец, – рассердился Давыдов. – Крестьянок тебе мало? В какой бы деревне не стояли, везде тебе любовницы нашлась.

– Ну, положим, не только мне. Забыл, как я тебе недавно молодку конопатую сосватал?

Давыдов заулыбался.

– Как же, помню. Я потом даже стих сочинил: «О ты, девица, что, воркуя, меня целуешь под усы, лишь об одном тебя молю я…»

– Скорей бежим со мной в кусты! – хмыкнул Ржевский.

– «…не забывай меня, пиши», – закончил Давыдов, укоризненно качая головой. – Экий ты, братец, рифмоплет. Такой славный стишок испортил!

– При чем тут я, коли рифма напросилась! Да и зазноба твоя неграмотная. Чего она тебе такого напишет?

– Хм, хм… ты прав, надо переделать. – Наморщив лоб, Давыдов забубнил себе под нос: – Не забывай меня, пиши… пиши – туши – души – стреляй… тьфу, бредятина… Пиши – суши – маши – руби – коли… опять чепуха… Пиши – круши – груши – яблоки… нет, не то… яблоки – груши – глуши… Вот оно! Не забывай меня в глуши!

– А забудет, не беда – другую найдем. Мало ли на свете баб-с?

– Ладно, Ржевский, любовь любовью, но чтоб никаких животов. Хоть на дерево лезь! Понятно?

– Эх, не выросла еще та высокая сосна…

– Хватит смеяться, пойдем лучше я тебя с барышнями познакомлю.

Они вышли из палатки.

На лесной опушке весело щебетала стайка девушек, окруженных гусарами. Кто – то предлагал им покурить трубку, кто – то звал по грибы, по ягоды.

– Посерьезней, посерьезней, господа, вы не в балагане! – заявил Ржевский, быстро разогнав всех соперников чистить лошадей и точить сабли.

Агнеса Харитоновна оказалась курчавой шатенкой с породистым лицом.

Едва Ржевский был представлен молодой дворянке, на ее щеках расцвели пурпурные розы. Когда Давыдов удалился, и Ржевский принялся рассуждать о превосходстве кавалерии над пехотой и жеребцов над кобылами, – краска на лице его новой знакомой сделалась постоянной.

– Что вы смотрите на меня, как на племенную лошадь? – с вызовом сказала девушка, перехватив его чересчур откровенный взгляд.

– Помилуйте, сударыня, я всего лишь прикидываю, хорошо ли вам будет держаться в седле.

– А что?

– Извольте-с, объясню. – Взяв ее под руку, Ржевский пошел с ней вдоль строя дворовых девушек. – У простых девиц кость широкая и мясца в нужных местах вдоволь. Убедитесь сами. – Он завел ее к ним в тыл. – Разве не так?

– Так, – растерянно произнесла Агнеса.

– А у благовоспитанных дам седалище обычно узковато для гусарских дел!

Она с возмущением выдернула руку.

– Каких еще гусарских дел? Что за странные намеки вы себе позволяете, господин поручик?

– Под гусарскими делами я подразумеваю всего лишь скачку на лошади и прочие кавалерийские приемы.

– И к какому выводу вы пришли?

– Задок-с у вас, что надо, сударыня! – сказал поручик, раскрыв в широкой улыбке рот.

И тут же получил пощечину. Девушки захихикали.

– Я же имел в виду: с точки зрения военной науки, – рассердился Ржевский. – За что вы дали мне оплеушину?

– Нельзя было не дать, – отвечала молодая дворянка. – Мое воспитание не позволяет оставлять безнаказанными подобные пассажи от мужчин.

– Я прежде всего ваш командир, сударыня. А какой я мужчина, надеюсь, вы еще узнаете.

Она опять ударила его по щеке.

– Три тысячи чертей! – воскликнул Ржевский. – Как ножом по сердцу!

– Простите, господин поручик, я не могла сдержаться. Меня так воспитали.

– Что ж вы всё по одной щеке – то лупите? Били б попеременно.

– Расскажите еще чего – нибудь про гусарские дела. Как я понимаю, у меня в запасе две пощечины.

– Нет уж, лучше в другой раз.

Вечером Давыдов спросил у Ржевского наедине:

– Ну как, братец, тебе Агнеса Харитоновна?

– Целка!

– Уже проверил?!

– Ежели б я проверил, она бы таковой уже не была.

– Тогда откуда знаешь?

– У меня на целок нюх. Поверишь ли, влюблен без памяти!

– Ты что, шельмец, задумал?

– Как что? Будем ломать!

– Поручик Ржевский! – рявкнул Давыдов.

– А?

– Отставить кобеляж! Мы же договорились.

– Но уж больно хороша. Аж штаны трещат!

– Заплату пришей!

– Мозоль натрет.

– Тогда используй старинную хитрость.

– Это какую же?

– А такую. Едва тебе захочется женщину, сразу думай о дохлых кошках. Непременно должно полегчать!