Текст книги "Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном"

Автор книги: Сергей Ульев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 44. Повышение в чине

Дверь распахнулась настежь.

Ржевский отступил в тень, нащупывая на боку рукоять сабли.

В лавку, по – петушиному важно переставляя ноги, вошел круглолицый французский капитан конно – егерского полка. Брезгливо принюхиваясь, он уперся взглядом в Иосифа Соломоныча.

– Какая вонь! Помойка! Вы хозяин?

– Яволь, майн хер /Да, мой господин (нем.)/, – задрожал тот.

– Это вы тут жрете чеснок?

– Вам потерэть или нарэзать?

– Молчать! Здесь я буду держать своих лошадей.

– Ой мне, ой мне… – запричитал старик. – Куда мине столько навоза!

– Вы пруссак?

– Яволь, майн хер! По двоюродной прабабке отчима.

Французский капитан огляделся со все тем же гадливым выражением на лице.

– Капрал?! – удивился он, заметив в глубине комнаты Ржевского. – Что вы делаете в этом свинарнике?

– Искал, где бы выпить.

Капитан скривил губы, оглядывая его с головы до ног.

– В каком вы виде?! Не капрал, а чучело! Почему манжеты на локтях?

– Чтоб кулакам не мешали, – ответил Ржевский, не спеша направляясь к нему.

– Молчать! Почему грудь нараспашку?

– Заливал за воротник. Неплохое винцо было, между прочим.

Капитан выпучил глаза.

– Что за тон! Вы говорите с гвардейским офицером!

– Но все же не с парижской примадонной.

– Капрал, вы пьяны!

– Я бы и вам налил, капитан, да, жаль, один уксус остался.

Ржевский краем глаза приметил на своем пути увесистую табуретку.

Щеки француза раздувались от гнева.

– Вы позорите французскую армию!

– Велика важность.

– Я вас разжалую в солдаты!!

– А морда не треснет? – Ржевский взял табуретку в руку. – Господин капитан желает присесть?

И, не дожидаясь ответа, огрел его по лбу.

Не успев даже сказать «ma pauvre mere!» /«моя бедная мама!»/, француз рухнул ничком.

– Кажется, его хватил удар, – сказал Ржевский.

Раздев француза с помощью хозяина лавки, он примерил капитанский мундир.

– Будто на вас сшит, – зацокал языком Иосиф Соломоныч. – Вы на глазах растете в чине, господин поручик.

– От царя сей милости не дождешься, – усмехнулся Ржевский. – Кто смел, тот и съел.

Лавочник озабоченно сверкнул моноклем на бесчувственное тело француза:

– И что мине теперь делать с этим иродом?

– Сделайте ему обрезание. А как очнется, накормите мацой, чтоб не больно ругался. Счастливо оставаться, папаша!

Глава 45. Игра в четыре руки

Ржевский подошел к особняку прокурорши. Ветер катал по пустому двору клочья сена, помятая трава была усеяна конскими яблоками и прочими печальными следами поспешного бегства хозяев.

Когда Ржевский вошел в дом, у него заложило в ушах от тупых деревянно – чугунных звуков, сотрясавших стены.

– Это еще что за какофония?

Он быстро миновал пустую переднюю.

В гостиной незнакомая девушка в пышном белом платье играла на расстроенных клавикордах. Она была столь увлечена, что не услышала, как вошел поручик.

– Имею честь, поручик Ржевский! – сходу выпалил он пароль, неизменно открывавший перед ним все двери и окна столичных спален.

Девушка вскрикнула от неожиданности.

– Пардон, месье, – залепетала она, неловко подбирая платье, чтобы встать. – То есть бонжур, мерси…

– Не робейте, я не француз, – сказал он, остановив ее жестом. – Так, ради смеха вырядился.

Испуг в ее глазах сменился обычным женским любопытством.

– Как вас зовут, сударыня? – спросил Ржевский.

– Дуняша.

– А где госпожа прокурорша?

– Там же, где и прокурор. Они всей семьей подалась в Тульскую губернию.

– А вы, сударыня, кто им будете?

Девушка слегка замялась.

– Я? Так, седьмая вода на киселе.

– У вас неплохо получается, – поручик поиграл в воздухе пальцами. – Будто воробей по клавишам скачет.

– Меня Ольга Игнатьевна выучила.

Разрумянившись от похвалы, она стала наигрывать какой – то менуэт.

«Музыка дрянь, зато малышка чертовски хороша», – подумал Ржевский.

Подойдя поближе, он склонился над девушкой. Его уха коснулся ее русый локон.

– Вы тоже играете? – спросила она, не поворачивая головы.

– С грехом пополам.

– Это как же?

– Сейчас покажу. Позвольте присоседиться?

– Угу-м.

Взяв стул, он присел рядом.

Некоторое время они играли в четыре руки. А потом в три, потом что одна из рук поручика, отвлекшись от клавиш, отправилась путешествовать по девичьему платью.

– Что вы делаете, поручик?

– Музицирую с грехом пополам…

Вскоре по клавишам бродили лишь тонкие девичьи пальцы.

Девушка млела, путая си – бемоль с до – диезом. Поручику уже было совсем не до музыки.

И тут вошла какая – то древняя старуха.

Ржевский вскинул голову на звук шаркающих шагов и сразу признал в вошедшей – ключницу, которая однажды застала его с прокуроршей, резвящимися на полу.

– Господи Иисусе Христе! – как и тогда всплеснула руками старуха. – Барыню попользовали, теперь за служанок принялись.

Ржевский недовольно крякнул.

– Полно, мамаша! В тяжелую годину о такой чепухе вспомнили.

Старушечий нос злобно заострился.

– Хороша чепуха, от которой дети родятся! Хозяин до сих пор мается, на кого младшенький похож.

– Ну и дурак, что мается! Радоваться должен, что в семье гусар вырастет.

– Грех – то какой, господи! На звериной шкуре блуд сотворяли… – Ключница горестно посмотрела на медведя, расстеленного посередине гостиной. – Ох, спаси и помилуй!

– Хватит причитать, мать. Лучше бы полы помыла в прихожей.

– Они и так чистые.

– Врешь, я только что наследил.

– Отвяжись, окаянный… А ты, Дуняшка, – обратилась старуха к девушке, – как тебе не стыдно, в барыню вырядилась! Откуда платье – то?

Девушка обиженно фыркнула.

– Хозяйка перед отъездом подарила. Угу-м!

– А ты и рада подол задирать. Ох, царица небесная, срамота – то какая…

– Ступай прочь, кликуша! – не стерпел Ржевский, запустив в нее клавиром.

Старуха синкопой[16]16
  Синкопа – смещение музыкального ударения с сильной доли такта на слабую.


[Закрыть] прошмыгнула за двери.

– Молодости твоей завидует, – сказал поручик Дуняше. – Мне эти бабки всегда поперек горла… Постой, так ты, стало быть, прокурорам никакая не родственница?

Девушка печально отвела глаза.

– Не похожа я на барыню?

– Да ты краше во сто крат! Давай на медведе покатаемся, а? Барыня это дело очень любила.

– Ой, боюсь…

– Да он же не кусается!

Девушка в сомнении перебирала складки платья. Грудь ее учащенно вздымалась.

– Милая, меня, может, завтра убьют, – проникновенным голосом проговорил Ржевский, приобняв ее за талию. – Война все – таки, а не хихоньки – хахоньки.

– Ах, поручик, бедненький. – Она ласково взглянула на него. – Ну как мне вас не пожалеть! Угу-м?

– Душечка! – умилился Ржевский. – Во славу Отечества!

Подхватив ее на руки, он уложил на медвежью шкуру, которая спустя мгновение оказалась почти единственной их одеждой.

– Эх, прокачусь! – сказал Ржевский, защекотав девушку своими усами.

– Окажите милость, голубчик…

Удобно устроившись, он вдруг чуть не подпрыгнул на Дуняше:

– Что-с?! Да я у тебя не первый!

– Как вы догадались?

– Я в таких делах – прожженный охотник. Меня не проведешь!

– Не кручиньтесь, миленький. Первым у меня не какой – нибудь дворник был, а сам прокурор.

– Прокурор?! Он же параличем разбит!

– Так с тех пор его и скрючило.

– Вот пройдоха! – усмехнулся Ржевский. – Куда ж Ольга Игнатьевна смотрела?

– Известно куда: на сторону. Рогов ему в отместку понаставила – жуть!

– Ай – да чертова семейка!

– Поручик, голубчик, не ругайтесь, скажите чего – нибудь ласковое.

– Ласковое? Я, признаться, за войну изрядно огрубел-с.

– Ну пожалуйста, что – нибудь такое… этакое… романтичное и чтоб про меня. Угум?

– Сейчас попробую… Эх, сладка, Дуняша, мне овсянка ваша! Угу-м?

– Ой, как я рада, что угодила!

Она залилась радостным смехом.

В отличие от императора Наполеона, ночевавшего в кабаке, поручик Ржевский провел эту ночь в приличном доме. С хорошенькой девушкой и без клопов.

Глава 46. Платоническая любовь

Утреннее московское солнце печально гляделось в золотые купола. Занималась заря первых пожаров.

Поздним утром 3‑го сентября граф Пьер Безухов, муж салонной красавицы Элен, проснулся с ясным и радостным ощущением, что он сегодня зарежет Наполеона.

Братья – масоны однажды открыли Пьеру, что в словах Lempereur Napoleon таится звериное число 666 из Апокалипсиса Ионна Богослова: достаточно было сложить цифровые обозначения французских букв в порядке алфавита, где от a до i идут цифры, а далее – десятки. После долгих арифметических выкладок, Пьеру удалось узнать имя героя, который должен был положить конец власти Зверя. Слова LRusse Besuhof составляли то же самое число 666!

«На ловца и зверь бежит», – подумал Le Russe Pierre Besuhof, узнав о скором появлении Наполеона в Москве.

Сегодня перед выходом Пьер придирчиво осмотрел свой маскарадный кучерский кафтан, спрятал под жилетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и тщательно протер очки. Перекрестясь напоследок перед образами, он поклялся именем братьев – масонов избавить мир от бонапартовой чумы.

Казалось, ничто не могло нарушить планов Пьера.

Но стоило ему выйти на улицу, как за ближайшим поворотом двое подвыпивших французов остановили его вопросом, какого дьявола в Москве нельзя отыскать ни одного публичного дома.

Пьер ответил, что все потаскушки, должно быть, уже отбыли на юга.

– Конец света! – воскликнули французы. – Шлюхи вообразили себя перелетными птицами!

– Се ля ви, – зачем – то сказал Пьер, добавив со вздохом: – А я всю свою жизнь любил и люблю только одну женщину, но она никогда не будет моей.

– Как зовут эту бестию?

– Наташа Ростова. Но она не бестия, она богиня!

– Tiens! Lamour platonique… /Вишь ты! Платоническая любовь…/

Растроганные французы, признав в нем соотечественника, пригласили с собой позавтракать.

Пьер пробурчал, что не гоже русскому графу и всемирному фармазону завтракать в компании поработителей своей отчизны, тем более, что он уже отужинал вчера с французским капитаном. Но французы в ответ только рассмеялись.

– Даже сам Наполеон не изъясняется на столь чистейшем французском языке![17]17
  Наполеон, родившийся в семье корсиканца германского происхождения и итальянки (флорентийки), до конца своих дней говорил по – французски с акцентом.


[Закрыть]

– Наполеон? – дернулся Пьер, машинально нашарив за пазухой кинжал. – Простите, мне нужно срочно идти.

– А как же завтрак?

– Я… у меня что – то бурлит в желудке…

– Должно быть, глиста, – посочувствовали французы, наконец оставив его в покое.

Потом Пьер долго кружил по улицам, озаренным разгоравшимся в Москве пожаром, и слегка угорел. Ему вдруг пришло в голову, что неплохо было бы проверить надежность своего оружия.

Увидев французского капитана, стоявшего у забора к нему спиной, Пьер облизнул пересохшие губы и, словно лунатик, пошел на него.

Он уже собирался выхватить кинжал, как вдруг офицер повернул к нему свое потемневшее от копоти лицо и по – свойски спросил:

– Парлэ ву франсэ?

– Моя не понимай… – испуганно пробормотал Пьер.

– Бросьте, Петр Кириллыч! – усмехнулся офицер. – Вашу широкую натуру и в женском платье узнаешь.

– Позвольте… не может быть… – Пьер поправил очки. – Поручик Ржевский?

– Собственной персоной!

– А-а… а что вы тут делаете?

– Сами не видите, что ли, – сказал поручик, застегивая штаны. – Пожар тушу.

– А-а…

– Жаль, водица быстро кончилась. А чего это вы, ваше сиятельство, как простолюдин вырядились?

– Ах, не спрашивайте меня ни о чем… Ужасное время…

Ржевский хитро прищурил глаз.

– Вы, верно, решили убить Наполеона?

Пьер порывисто схватил поручика за плечи.

– Как вы догадались?

– У вас это на лице написано. С такой мрачной миной только на наполеонов и охотиться.

Пьер вдруг вздрогнул, отшатнувшись от поручика.

– Позвольте, сударь, но… вы, кажется, во французском мундире?

Ржевский невесело ухмыльнулся.

– Чего ж тут удивительного. Я тоже хотел его убить. Сам вчера только из Кремля.

– И… и как? – голос Пьера сорвался от радостного предчувствия.

– Увы. Одна теперь надежда на вас, любезный граф.

Пьер сошел с лица.

– Я? что я?.. Я не в состоянии убить человека.

– Ха! А кто этой зимой с Долоховым стрелялся? Я что ли? Бедняга еле оклемался.

– Я метил мимо, – робко обронил Пьер.

– Да ну? – съехидничал поручик. – Удивительно, что секунданты остались живы. Эх, Петруша, устраивать дуэли из – за собственной жены – глупейшая вещь! Это все равно, что подраться за стакан, из которого уже выпита вся водка.

Пьер поправил очки.

– Вы полагаете?

– Кстати, как поживает ваша божественная супруга?

– Я дал ей развод, – угрюмо ответил Пьер.

– Ну, не беда. Такая задница без мужа не останется!

Кровь бросилась в лицо Пьеру.

– Не смейте… не смейте оскорблять! – Он затряс над головой кулаками. – Я все же любил ее и вообще…

– Да что вы, Петр Кириллыч, – добродушно улыбнулся Ржевский. – Это же комплимент. На вашу супругу даже государь зарился.

– Не надо, Ржевский, умоляю… Это все в прошлом. Я люблю другую.

– Кого же, позвольте спросить?

Пьер поджал губы.

– Не скажу.

– Ну, как хотите. Только если это Елизавета Алексеевна, я вам не советую.

– А кто это?

– Царица наша. Да что с вами, Петр Кириллыч, вы как будто под мухой!

– Я? Я – и вдруг под мухой? – потерянно пробормотал Пьер, зачем – то пощупав на голове шапку. – Да, под мухой… и пускай… теперь все равно…

Пьер вдруг с удивлением и стыдом подумал, что со вчерашнего дня о его любви к Наташе Ростовой знает не меньше батальона французов, а своему соотечественнику он не в силах об этом рассказать.

– Вы куда сейчас? – спросил Ржевский. – К себе домой, во дворец?

– Там, наверное, французы.

– Так куда же?

– Не знаю… ничего не знаю…

– Идемте со мной. А то еще примут за поджигателя. К столбу привяжут – пиф! паф! – оревуар, мон шер, привет родителям!

Пьер, поежившись, поплелся за поручиком.

Глава 47. Мания величия

Поручик Ржевский и Пьер шли по задымленному, израненному городу. Из сизой пелены в колышущемся воздухе, словно миражи, появлялись и вновь исчезали какие – то странные оборванные прохожие неопределенной национальности и сословия; погорельцы, стеная и плача, перебирали домашний скарб, спасенный от огня; немногочисленные группы наполеоновских мародеров тащили награбленное на пожаре барахло.

Город был похож на огромный тонущий корабль. В горячих потоках воздуха кружили, падая на землю, головни, щепы, угли.

– А куда мы идем? – спросил Пьер, заслоняя рукавом лицо.

– Одну знакомую хотел проведать, – сказал Ржевский. – Домишко у ней не бог весть что; надеюсь, французы побрезгуют.

– А мы?

– Вы, ваше сиятельство, бросьте важничать. Небось, не в графском камзоле в гости заявитесь.

– Простите, поручик, – забормотал Пьер, неловко теребя свой кучерский кафтан. – Я не то… я не хотел обидеть вашу знакомую. Она, конечно, благородная женщина…

– Парашка – то?! Я уж лучше промолчу. Одно могу сказать: при знакомстве не вздумайте ей ручки целовать – засмеёт!

– А я… я ей головой кивну. И всё.

– Вот и славно. А об остальном я как – нибудь сам позабочусь.

В этот момент порыв ветра подхватил с земли клубы дыма, на мгновение раскрыв перед ними улицу.

Ржевский обомлел: от них быстро удалялся маленький человек в мышиного цвета шинели и треуголкой на голове.

– Смотрите! Вы видите его?

– Кого?

– Наполеона! Вон он! Держи! – крикнул Ржевский и кинулся вперед.

Коротышка в треуголке мельком оглянулся и, поняв, что его преследуют, бросился бежать.

Пьер, выхватив из – за пазухи кинжал, присоединился к погоне.

– И аз воздам! – радостно кричал Пьер.

Коротышка отчаянно петлял по переулку, но, внезапно споткнувшись, рухнул ничком в дорожную пыль. Когда он вскочил, Ржевский уже настиг его и, подхватив за шиворот, поставил на ноги.

Из – под треуголки на поручика испуганно уставились маленькие глазки на черном от сажи лице.

– А – у – у, – бормотал неизвестный, мотая головой. На губах его выступила пена. – Ам – ма, фыр – р – р…

Тут подоспел Пьер и тоже схватил коротышку за шиворот, словно давая понять, что у него с пойманным свои счеты.

– Молись, Антихрист! – в упоении проговорил он. – Я есмь смерть твоя.

Коротышка трясущимися губами вдруг замычал мотив, чем – то напоминающий «Марсельезу». Он мычал громко и отчаянно, как бычок на бойне.

– В наших руках сам Бонапарт! – прослезился Пьер, оглянувшись на Ржевского. – Я убью его… я должен.

– Почему вы? Мне за его голову обещана в невесты дочь атамана Платова.

– Нет уж, позвольте взять грех на душу.

– Вы же говорили, что не в состоянии убить человека.

– Отнюдь!

– Черт с вами, убивайте, – сказал Ржевский. – Мне жениться недосуг.

– И убью! Вот увидите!

С Пьера градом лил пот. Он еще никогда не убивал людей кинжалом, и оттого ему было немного не по себе.

Мимо семенила дряхлая старушка в рваном, волочащемся по земле платье. Привлеченная шумом, она вскинула голову, вытаращив свои рыбьи глазки на Пьера, который робко и неумело тыкал коротышу самым кончиком кинжала в живот, словно пересчитывая ему ребра.

– Батюшки! – заголосила старушка. – Божьего человека жизни лишають.

– Ты что, бабка, белены объелась! – прикрикнул на нее Ржевский. – Какого еще божьего человека?

– Это Наполеон! – сказал ей Пьер, тряся свою добычу за шиворот; коротышка отчаянно сучил ногами по земле.

– Господи, какой Наполеон?! Убогий! – Она постучала себя по лбу.

– Не смейте оскорблять! – вспыхнул Пьер.

– Да не вы, батюшка, убогий, а он. Пашка Букин это, мясник бывший. Сумасшедший, разве не видите! Вон глазища – то как закатывает и слюни распустил. Он тем летом себе по башке топором заехал. С тех пор и чокнулся. Так намедни их всех, горемычных, из дурдома, что в Сокольниках, повыпускали. Вот они и слоняются по улицам, аки дети брошенные.

У Пьера сделалось лицо ребенка, готового расплакаться. Он с неприязнью посмотрел на коротышку, болтавшего в воздухе ногами.

– Парлэ ву франсэ? – спросил его Пьер в надежде, что старуха врет. – Парлэ ву? Ну!!

– Парлэ, парлэ, месье, – зло прошипел тот, пуская меж редких зубов пузыри. – Жё сюи Бонапарте!

– Вот, сударыня, – торжествующе глянул на старуху Пьер. – Я же говорил!

– Вы, батюшка мой, видать, сами тоже из Сокольников…

Старушка покрутила ему пальцем у виска и поплелась дальше.

Пьер потерянно смотрел ей вслед.

– Вы… да как вы…

– Погоди, Петруша, не кипятись, – сказал Ржевский. – Может, и впрямь ошибка вышла. – Харкнув коротышке в упор на пол – лица, он размазал слюну рукавом, стирая сажу. – Ну что, теперь похож на Наполеона?

Пьер поправил очки, пристально вглядываясь в черты незнакомца.

– Похож, однако…

– Не Наполеон?

– Не он, – разочарованно выдохнул Пьер, отпуская коротышку. – Простите, сударь, ужасное время…

– Жё сюи Бонапарте! – гордо повторил сумасшедший, едва коснувшись ногами земли, и принял известную всему миру позу. – Лямур, Пари…

– Привет Марии – Луизе, – сказал Ржевский и дал ему хорошего пинка под зад. – А ну пошел вон!

Коротышка, жалобно завывая, скрылся в палевом дыму.

Ржевский и Пьер пошли дальше.

Людей и дыма вокруг становилось все больше.

Неподалеку от Поварской на них с воплями и причитаниями налетела какая – то женщина, умоляя о помощи. В горящем доме осталась ее маленькая дочь. Ржевский и Пьер не раздумывая поспешили за ней.

Но тут поручик увидел картину, тотчас переменившую его намерения.

У дымящихся развалин трое баварских солдат тискали русскую девушку, обступив ее со всех сторон.

– Пощадите, пощадите, господа… – лепетала она, тщетно пытаясь вырваться из этого дантова круга.

Баварцы зубоскалили, водя вокруг нее хоровод.

У Ржевского свело скулы от гнева. И он рванулся в их сторону.

– Поручик, вы куда? – окликнул Пьер.

– Извини, Петруша, – обернулся на ходу поручик. – С девочкой ты и без меня управишься. А у меня тут дела по женской части.

Глава 48. Всем кобелям кобель

Ржевский стремглав налетел на баварцев.

Опешившие от неожиданности солдаты никак не могли понять, почему этот невесть откуда взявшийся французский капитан бьет их что было сил, при том ругаясь явно не по – европейски. Время на раздумья таяло для них с головокружительной быстротой. Один тут же получил в ухо, другой в глаз, а третий в зубы. После чего двое были еще пару раз столкнуты лбами, а третий, пытавшийся удрать, был пойман за ногу и прокачен по мостовой носом.

Не прошло и двух минут, как вся бравая троица валялась в дорожной пыли. По их измочаленным мундирам теперь нельзя было определить не то что звание, но и полк.

– Гутен таг, либе эзелс! /Добрый день, любезные ослы! (нем.)/ – отряхнул ладони Ржевский, с улыбкой повернувшись к девушке. Только сейчас он разглядел, что она очень молоденькая и хороша собой. – О-о, фройляйн, зо шон /такая хорошенькая девушка (нем.)/!

– Как? Что? – отшатнулась она, застучав зубами.

– Нихт ентлауфен, майне катцхен /Не убегайте, моя киска (нем.)/. – Ржевский вдруг спохватился. – Тьфу, черт! Я свой, сударыня, русский. Не бойтесь, вам ничто больше не угрожает.

– А я и не боюсь. – Сжав кулачки, она бросила презрительный взгляд на неподвижные тела у своих ног. Потом тряхнула головой, разметав по плечам русые волосы. – Я смелая!

– Ого! Как вас величают, сударыня? Часом, не Афродита?

– Анна Васильевна, можно просто Аннушка, – бойко ответила она, оправляя изрядно помятое платье. – Откуда вы так хорошо знаете по – немецки, сударь?

– А, ерунда. Грехи юности.

– Так кто же вы, мой избавитель?

– Имею честь, поручик Ржевский!

– Какое знакомое имя! Где – то я о вас слышала…

– Брехня! Это все в прошлом, – сказал Ржевский и, взяв ее за руку, быстро увел под сень деревьев. – Здесь вам будет безопаснее.

– Вы, кажется, гусар?

– С головы до шпор!

– Где же ваша лошадь?

– Даву съел.

– Разве французские маршалы едят конину?

– Ха! Они едят даже лягушек.

– Но если вы гусар, то где же ваш ментик?

– Сгорел. Пришлось француза раздеть.

Девушка доверчиво заглянула ему в глаза.

– Ах, сударь, если бы не вы, не представляю, что бы со мной сделали эти противные солдафоны.

– Ничего мудреного, сударыня. Сделали б женщиной – и весь сказ.

– Поручик!! – Она, передернув плечами, повернулась к нему спиной.

– Простите, Аннушка. – Он виновато наклонился к ее ушку. – На дворе война – невольно огрубел-с. А от вашей красы и вовсе с ума можно спрыгнуть.

Она улыбнулась, развернувшись к нему лицом:

– Теперь навек вы мой спаситель.

– По гроб жизни, душечка. – Ржевский игриво приобнял ее за талию. – Коль гусар спасет девицу, на ней обязан…

– Прокатиться! – хихикнула она. – Знаю я эти ваши гусарские прибаутки.

– Я не совсем то хотел сказать, но раз уж вы первая затеяли этот разговор…

Поджав губки, она сняла его руку со своей талии.

– Ох, не зря папенька наказывал мне остерегаться гусар.

– А чего нас бояться? Мы на дамах гарцуем не хуже, чем на лошадях.

– Поручик!

– Да-с?

– Что вы несете?!

– Курица несется, сударыня, – обиделся Ржевский. – А я объясняюсь в любви-с.

– Ужель вы спасли меня только для того, чтобы я теперь сгорала от стыда?

– Я был бы не прочь подлить масла в ваш огонек, сударыня.

– Да-а? – Она отважно взглянула ему в глаза. – Вы же меня совсем не знаете.

– Готов узнать, не сходя с этого места. – Перехватив ее гневный взгляд, поручик состроил жалобную мину: – Сударыня, не велите казнить, велите ручки целовать.

Она снисходительно улыбнулась.

– Лучше помогите мне разыскать папеньку.

– А куда он подевался?

– Да нет же, это я потерялась. Мы готовились к отъезду. А у нянечки моей с памятью просто кошмар. Она про все забыла и пошла зачем – то в посудную лавку. Я побежала ее искать и заблудилась в дыму.

– Ну что ж, идемте, Аннушка. Со мной, чай, не пропадешь.

Вскоре они вышли к небольшому особняку. У ворот стояло несколько подвод, возле которых суетились отъезжающие. Какой – то низенький господин, заметив Ржевского с девушкой, бросился к ним с протянутыми руками.

– Аннушка, дитя мое! Нянька твоя давно нашлась. Где ты пропадаешь?

– Извините, батюшка, заблудилась. – Она показала на поручика. – Познакомьтесь. Этот офицер спас мою честь.

Низенький господин протянул ему руку.

– Премного благодарен, сударь. Как ваше имя? Я выбью его золотыми буквами на нашем фамильном гербе.

– Имею честь, поручик Ржевский!

– Как? Вы уже…

Низенький господин в ужасе смотрел то на Ржевского, то на дочь. На голове у него шевелились волосы.

– «Заблудилась», говоришь?! – с надрывом крикнул он дочери. – Блудница!

– О чем вы, папенька?

– Это же тот самый Ржевский, я рассказывал тебе. Всем кобелям кобель!

– Но – но, любезный, полегче, – набычился поручик.

– А что, неправду я говорю?

– Ну, положим, тот самый. И что с того?

– Что вы сделали с моей дочерью? – взвизгнул низенький господин, подпрыгнув от ярости.

– Ничего не сделал. И в мыслях не имел.

– Так я и поверил! Уж в мыслях – то наверняка… ух, прелюбодей!

– Три тысячи чертей! – воскликнул Ржевский. – Говорят же вам, папаша, я спас ее от неприятеля.

Низенький господин вдруг испуганно попятился от него, увлекая за собой расстроенную дочку.

– С каких это пор вы на службе у Бонапарта? – пролепетал он, пялясь на его французский мундир.

– Я служу России, сударь, – посуровел Ржевский. – Прощайте, Анна Васильевна, извините, ежели что не так. – Он кивнул девушке и пошел прочь.

– Храни вас Бог! – донесся до него сквозь дым девичий голосок.

А может быть, ему это только почудилось…