Текст книги "Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном"

Автор книги: Сергей Ульев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 54. Цена дуэли

Наполеон был зол как никогда. Он не был так зол даже в свою первую ночь с Жозефиной, когда ее любимый мопс кусал его за пятки, не позволяя молодому генералу одержать победу над обворожительной креолкой.

Бонапарт смотрел на Ржевского и видел перед собой не мопса, а породистого кобеля, бросившего ему вызов.

– Вы задели мое мужское достоинство, месье, – сказал он. – Я докажу вам, что между кастрированным петухом и французским императором нет ничего общего.

– Сделайте одолжение, сир.

– Драться с вами на клинках или пистолетах было бы недостойно императора Франции. Предлагаю вам дуэль на женщинах.

– На женщинах?!

– Да, на женщинах. Чем мы хуже Казановы!

– Гораздо лучше, – уверенно заявил Ржевский. – А кто это?

– Венецианский ловелас, от которого сотрясалась не одна сотня кроватей по всей Европе. Он любил устраивать подобные дуэли.

– Мон сир, – возроптал Коленкур, – пристало ли вашему гению…

– Моему гению приспичило, – перебил император. – Войне конец, время к ночи – почему бы не развлечься? Вчера я спал с клопами, а сегодня хочу с женщинами.

– Каковы будут условия поединка? – спросил Ржевский.

– Они просты, как дамская подвязка. Каждому по даме – и на постель. Начнем одновременно. Кто дольше продержится, тот победил. Вот и всё, месье. Даже проиграв, вы утешитесь тем, что поймали миг сладострастия раньше своего соперника. Итак, вы согласны?

– Какой же гусар откажется от женщины!

– Однако, не обольщайтесь. Цена любой дуэли – жизнь. Не так ли? Если вы закончите первым, вас – по желанию – расстреляют или вздернут.

– А если вы опростоволоситесь, то вам отрубят голову?

Император протестующе фыркнул, надменно заложив руку под жилет.

– Наполеон не знает поражений!

– Но мы должны биться в одинаковых условиях.

– Давайте договоримся так, – Наполеон задумчиво поскреб под жилетом. – Поскольку поражение в русской кампании для меня хуже смерти, то, в случае вашей победы на ложе любви, я немедленно прикажу моей армии оставить Москву. Надеюсь, вас это удовлетворит?

– Вполне! Когда начнем?

– Теперь же, если вам не терпится.

– К чему откладывать? На женщин у меня постоянный аппетит.

– Я тоже не жалуюсь. Не думайте, что вы один такой прожорливый.

– Опомнитесь, мон сир! – вмешался Коленкур, взволнованно заламывая руки. – Всему миру известно, что ваша единственная страсть – это война.

Наполеон сделал строгое лицо.

– Запомните, Арман, война это больше, чем страсть. Это любовь до гроба! А что касается страстей, то вам ли не знать о моих альковных запросах… – Император взял обершталмейстера за ухо. – Признавайтесь, сколько раз в сутки вы бегаете к мадам Сисико за девочками для меня?

– А-а… сколько? – испуганно переспросил Коленкур.

Наполеон трижды дернул его за мочку уха.

– Ну! Сколько?

– Э-э… не менее трех раз, мон сир.

– Вот! И не надо писать в мемуарах, что ваш император раньше пел в ватиканском хоре мальчиков.

– А я и не писал, мон сир, – обиделся Коленкур.

– И на том спасибо. Ну – ну, не надо делать такую кислую мину! У меня от нее скоро будет изжога.

– Тогда отпустите, пожалуйста, мое ухо, сир…

– Какой же вы у меня ранимый… – Наполеон потрепал его за щеку. – Выше голову, мон шер! За вашу исключительную преданность я, быть может, все – таки дам согласие на ваш брак с Гиеной де Козлини. Хотя я всегда был против женитьбы на разведенных. А кроме того… что это за имя такое – Гиена де Козлини!

– Вы вечно путаете, сир. Ее зовут Адриенна де Канизи.

– Не многим лучше! Месье Ржевский, как вам эта Адриенна?

– Пардон, я, кажется, не имел удовольствия с ней переспать.

– Я говорю об имени.

– Для постели – так все равно, – рассудил поручик. – Но вообще – то уж больно на гангрену похоже.

– Слышали, Арман? Разведенная, раз, гангрена, два…

– Это дело вкуса, мон сир.

– Прошу прощения, синьоры, – не выдержал поручик, – я дождусь, черт побери, обещанной мне женщины или нет?!

Наполеон, казалось, и сам был рад оборвать затянувшийся спор.

– Не испытывайте мое терпение, Арман. Скорее отправляйтесь к мадам Сисико!

Коленкур надулся.

– Это обязанность Констана, сир. Я обершталмейстер, а не камердинер.

– Какая разница? Считайте, что я послал вас в конюшню за лошадками.

– Может, лучше послать в Париж за Жозефиной? – заносчиво выпалил обершталмейстер.

В глазах Бонапарта засверкали молнии.

– А вы неплохо бы смотрелись в роли придворного шута, Арман! Ступайте, куда вам велят. Пусть мадам Сисико приведет сюда двух красоток. Одну – мне, другую – Ржевскому.

Коленкур церемонно наклонил голову, но не тронулся с места.

Наполеон топнул ногой:

– Ну, что еще?

– А ваш личный доктор, мон сир? Вдруг во время дуэли что не так…

– Что не так? – прошипел император, испепеляя его взглядом. – А так – это как?

– Ваша недавняя простуда…

– Мат твую эфиоп, что вы себе позволяете! – в истерике вскричал Наполеон, и его словно прорвало: – Я здоров как бык! Мне не нужны пилюли и примочки! Я за одну ночь могу употребить всех парижских кокоток от Лувра до Версаля! Всех до единой! Туда и обратно! И обратно их туда же. И вашу жену, если угодно, и жен детей ваших. И всех сестер вашей жены и дочерей с племянницами. И всех их за одну ночь! Слышите вы? За одну ночь!! Где моя шляпа?

– Не знаю, сир.

– Вы ничего не знаете! Тогда отдайте вашу.

Сдернув с него треуголку, Наполеон швырнул ее на пол и стал топтать обеими ногами.

– Знали бы вы, несчастный коленкуришка, каков я в пеньюаре… тьфу!.. то есть в беньюаре… нет, не в беньюаре, а в будуаре! в постели, черт возьми! – кричал Бонапарт, брызжа слюною, как картечью. – Зачем мне Луакре? Он не в состоянии вылечить меня даже от насморка! У него самого – с детства неопущение яичка. Как будто это так сложно – взять и оттянуть его книзу. Как гирю на часах… Вы этого не знали, а? По лицу вижу, что знали. Что же вы ему тогда не помогли?

– Но я же не доктор, мон сир.

– Ах, вы не доктор. Эфиоп твую мат! А кто доктор? Луакре – доктор? Великий укротитель пиявок! Что он еще умеет, кроме как пускать кровь? Это и я умею. Только он – кому придется, а я – всему миру!

– Он еще ставит клизмы…

– Браво! Вот оно – пагубное влияние творений маркиза де Сада. Пусть Луакре отныне ставит клизмы сам себе! Три раза в день и непременно после еды. Подготовьте декрет – я подпишу… – Наполеон устало опустился в кресло, вытирая вспотевшее лицо. – А впрочем, зовите, кого хотите, – проговорил он, вяло махнув рукой. – И не забудьте про барабанщика.

Коленкур разинул рот.

– С барабаном, мон сир?

– Нет, с русской балалайкой! Идите, идите, мон шер, я устал от ваших глупых вопросов.

Расстроенный обершталмейстер, подобрав свою истоптанную шляпу, поплелся из зала.

Наполеон посмотрел на Ржевского:

– Как вам это нравится, месье? Суета сует! И так – каждый день. Во истину, судьбы мира вершатся не на полях сражений, а на императорском ковре…

Ржевский напряженно молчал. Его сейчас ничто не занимало, кроме мыслей об обещанной ему женщине и судьбе Москвы.

Упомянув об императорском ковре, Наполеон вдруг тоже вспомнил о женщинах и, не откладывая, распорядился привести место дуэли в надлежащий вид.

Пажи быстро образовали на полу два низких ложа, на расстоянии пяти шагов одно от другого, и, взбив подушки, пристроили их в изголовья.

Глава 55. Куртизанки генерального штаба

В зал вошел рослый гвардеец с огромным барабаном через плечо.

– А-а, привет, Люка, – тепло поздоровался с ним Наполеон. – Как твоя пупочная грыжа?

– Благодарю, мон сир, гораздо лучше.

Барабанщика звали Этьен и у него была не грыжа, а геморрой, но он не посмел об этом даже заикнуться.

– Зачем нам барабанщик? – спросил Ржевский.

– Отбивать ритм.

– Я и так не собьюсь.

– Мы должны двигаться одновременно.

– А вы как предпочитаете: не торопясь или побыстрее?

– Разумеется, по – французски!

– Это как?

– В темпе «Марсельезы».

– А-а, слыхали, – протянул Ржевский. – Под такую музыку хорошо головы сечь.

– Вы… к дьяволу, вы – что, против? – начал закипать Наполеон.

– Да мне – что под «Марсельезу», что под пиво – все равно. Лишь бы бабенка ваша французская оказалась не записной урод.

– За свою дерзость вы заслуживаете самой безобразной ведьмы. Кривоносой, кривозубой, кривоглазой, кривоухой и с кривыми ногами!

– Русской водки нальете – сгодится и такая, – ухмыльнулся Ржевский.

Стараясь сдержать нарастающий приступ бешенства, Наполеон оторвал с мясом пуговицу на своем мундире и процедил сквозь зубы:

– Вы останетесь довольны предложенной вам женщиной. Тем обидней будет умирать.

– Вы столь великодушны, сир, – прищелкнул каблуками Ржевский.

Наполеон, не поняв его иронии, позволил себе желчно улыбнуться.

– Великодушие – всего лишь каприз великих душ, месье. Мы любим играть с простыми смертными в кошки – мышки… Знаете ли, на Корсике есть благородный обычай – в ночь перед казнью приводить к осужденному красивую женщину…

– И военный оркестр.

– Хватит с вас одного барабана! – оборвал император. – Вы не в опере. И вообще, как… как вы смеете перебивать Наполеона?! Что за нравы царят в русской армии! Я еще напишу императору Александру, каких отпетых негодяев он содержит у себя на службе. Дайте вашу шляпу!

– Не дам!

– Я приказываю!

– У меня есть свой командующий.

– Кто?

– Фельдмаршал Кутузов!

Император от злости прикусил губу.

Тут наконец появились Коленкур с доктором Луакре, а за ними – мадам Сисико в сопровождении двух куртизанок, одна из которых была худая как жердь шатенка с длинными волосами, вторая – рыжая толстушка с выдающимися формами.

– Что скажете, поручик? – как ни в чем не бывало спросил Наполеон, с шаловливым французским прононсом. – Как вам эти ручки – ножки?

– Эти сиськи – попки, право, хороши, – сказал Ржевский, в свою очередь раздевая куртизанок глазами с ног до головы, – но… дуэльные пистолеты должны быть одного калибра.

– Какие пистолеты? О чем вы?

– Надо биться на равных дамах, сир. Либо обе худощавые, либо – толстозадые.

– Гм, вы правы. – Наполеон ухватил Сисико за ухо. – Мадам, подберите нам двух похожих. И, желательно, поизящней. Вы же осведомлены о моих предпочтениях.

Мадам колыхнула грудью.

– Все девочки уже заняты, сир.

– Парижская богоматерь! Кем это они заняты?

– Сейчас самое благоприятное время для любовных утех.

– Это я и без вас знаю.

– Ваши генералы не спят, мон сир.

– К черту генералов! Немедленно доставьте мне сюда дюжину красоток, чтобы я мог выбрать. Вытащите их из – под кого угодно, пусть это будет даже король Неаполитанский. А если кто из маршалов посмеет вам помешать, он лишится своего жезла! Наполеон не остановится ни перед чем, когда речь идет о чести Франции!

Мадам Сисико удалилась.

За полчаса ее отсутствия Наполеон успел подписать сотни писем, указов и декретов; распорядиться по тушению внезапно начавшихся в городе пожаров и вынюхать целую табакерку превосходного табака.

Наконец мадам Сисико вернулась, ведя за собой стайку полураздетых девиц. Молодые женщины были слегка взволнованны и изрядно пьяны.

Мадам построила их в ряд.

– Вот вам боевой арсенал тетушки Сисико, – сказал Наполеон, приглашая Ржевского прогуляться вместе с ним вдоль женских бюстов. – Еще тепленькие, прямо из генеральских постелей.

От придирчивого взгляда императора куртизанки краснели как монашки. Свое мнение обо всем увиденном Наполеон высказывал со свойственной ему прямотой, совершенно не стесняясь в выражениях и не щадя самолюбия девиц. У одной, по его словам, была плоская грудь, у второй – кривые бедра, у третьей – угловатые плечи… Поручик же был столь возбужден от этих выставленных напоказ женских прелестей и витавших вокруг них изысканных ароматов, что пропускал императорское злословие мимо ушей.

– Вот эти, пожалуй, ничего, – наконец сказал Наполеон, выведя из покачивающегося строя двух женщин. – Как ваше мнение, поручик?

– Что надо! Под бургундское хорошо пойдет.

– Вы разве пьяны?

– Я – то нет, а вот ваши дамы уж точно не киселем баловались.

Наполеон втянул носом воздух.

– Гм, действительно, попахивает бургундским… Приятно, поручик, что вы такой тонкий знаток французских вин. Пожалуй, я заменю вам расстрел ссылкой на необитаемый остров.

– Только после вас, сир!

Наполеон зло прикусил губу.

– Нет, я вижу, мне все – таки придется вас расстрелять.

– За Родину и помереть не грех, – сказал Ржевский. – Только дайте сперва согрешить.

– Вы свое получите, не сомневайтесь.

Наполеон отпустил оставшихся не у дел куртизанок. И они, весело щебеча, побежали ублажать его генералов.

В зале под предводительством мадам Сисико остались две привлекательные женщины лет двадцати, каждая из которых могла похвастаться пышной грудью, тонкой талией и изящными бедрами.

Отличий между ними было немного. Помимо того, что волосы у одной были золотистые, а у другой – черные как смоль, блондинка имела арийский тип лица, а брюнетка смахивала на итальянку. Обе были одеты в легкие, почти эфемерные платьях розовых тонов.

– Как их зовут? – спросил Наполеон у мадам.

– Маргарита, – она кивнула на блондинку, – и Виолетта.

– Поручик Ржевский и император Наполеон, – подмигнул куртизанкам Ржевский.

Девицы исполнили глубокий реверанс, восторженно глядя на поручика.

– Похоже, месье Ржевский, ваше имя производит куда больше впечатления, нежели мое, – с досадой заметил Бонапарт.

– Не мудрено, сир. Вы уж всем оскомину набили, а я – в диковинку.

– Тогда выбирайте, какая вам по нраву.

– Мне все равно.

– В таком случае я возьму светленькую. Она напоминает мне Жозефину.

– А я займусь брюнеткой, – заявил Ржевский. – Она похожа на любимую кобылу моего дядюшки. Точно такая же грива!

– Надеюсь, у вас с ней ничего не было? – съязвил Наполеон.

– Бедняжка сдохла, когда я еще был мальчишкой.

– Ей повезло.

Услышав за спиной смех, Наполеон со строгим лицом повернулся к офицерам караула.

– Ко мне никого не пропускать. Никаких декретов и депеш! Я занят. На карту поставлена судьба Москвы. Убирайтесь, здесь вам больше нечего делать!

Офицеры, поклонившись, ушли.

– Мне тоже удалиться, мон сир? – спросил Коленкур.

– Напротив, Арман. Я бы хотел добавить толику пикантности вашим постным мемуарам. К тому же ваше присутствие придаст мне вдохновения.

– Как насчет секундантов, сир? – поинтересовался Ржевский.

– Достаточно одной мадам Сисико, она хорошо знает свое ремесло. – Наполеон бросил любезный взгляд на застывшую в глубоком почтении женщину. – Мадам, прошу вас запомнить: на счет «раз» мы ложимся, на счет «два» – устраиваемся, на счет «три» – начинаем. Кто раньше закончит, тот проиграл. При нарушении ритма и прочих недоразумениях – дуэль необходимо прекратить. И проследите, чтобы ваши девочки вели себя пристойно.

Лицо мадам застыло в недоуменной гримасе.

– Простите, как, мон сир?!

– Самым приличным образом! – Наполеон раздраженно затеребил край сюртука. – Никаких излишеств. Не целоваться, не ласкаться, не щипаться…

– И не хватать за…

– Молчать, месье поручик!

– …за усы, – докончил свою мысль Ржевский.

– Да, у кого они есть. Не надо нас подстегивать, мадам Сисико. Вам ясно?

– О, конечно, мон сир, – наклонила голову мадам. – Я все – таки не первый год…

– Сейчас не время исповедоваться. Приступайте!

– Девочки, а-ле… оп!

Обе куртизанки, смело задрав юбки, легли спиной на приготовленные для поединка ложа.

Наполеон и Ржевский, встав в ногах у своих партнерш, принялись расстегивать штаны.

– O – la – la, – с завистью произнес доктор Луакре, покосившись на поручика. – Beati possidentes… /Счастливы обладающие… (лат.)/

– Мама мия! – поежилась брюнетка. – Да поможет мне святой Антоний!

– Антоний не поможет: он святой, – ухмыльнулся Ржевский. – То ли дело – я… Начнем, пожалуй? – обратился он к замешкавшемуся императору.

– Ммм… – мычал Наполеон, отчаянно роясь у себя в штанах.

– Ищите, ищите. Должен быть.

– Не смейте меня подгонять! Я вам не лошадь.

Видя терзания императора, мадам Сисико отдала блондинке новое деликатное приказание. Маргарита призывно завертела бедрами, закатывая глаза и облизывая вишневые губы.

– О, Корсика! – восклицала она, тиская себя за грудь. – О, корсиканцы! Обожаю!

Жадно созерцая все эти изыски, Наполеон быстро пришел в столь необходимое для предстоящей дуэли состояние духа и тела.

– Барабанщик, на счет «три» – «Марсельезу»! – с воодушевлением крикнул он.

Деревянные палочки взметнулись над туго натянутой кожей барабана.

– Эн!.. – открыла счет мадам Сисико.

Дуэлянты легли.

– Дё!.. Труа!!!

Глава 56. Под грохот «Марсельезы»

– Тра – та – та – та! та! та! та! та-а! та – та! Тра! та – та! та! Тра! та – та!

Барабанный бой, величавое пыхтение Наполеона, ретивое дыхание Ржевского, женские постанывания и вздохи, озабоченное сопение доктора Луакре и мадам Сисико, – вот что составляло причудливую гамму звуков, круживших под сводами царского кабинета, превращенного в альков.

Коленкур, не желавший оскорблять свою нравственность видом голой задницы любимого императора, отошел к окну. Взглянув прямо перед собой, он обмер: над стенами Кремля стояло зарево. На крышах деревянных построек играли желто – красные всполохи. Окутанные черным дымом дома колыхались в искаженном от жары воздухе, словно призрачные корабли.

– Огонь уже так близко? – пробормотал Коленкур. – Или это зарница?

Он протер глаза, и со второго взгляда истинная картина предстала перед ним во всей своей ужасной наготе.

– Пожар! – сипло воскликнул Коленкур, обернувшись от окна. – Господа, Кремль горит!

Но его голос утонул в барабанном грохоте.

Этьен, барабанщик Старой гвардии, всю свою душу отдавал возвышенным ритмам Великой французской революции и колотил палочками с таким усердием, что барабан, казалось, должен был вот – вот лопнуть от натуги.

У Ржевского были свои заботы. Доставшаяся ему куртизанка была столь темпераментна, что возбуждала сверх всякой меры.

– Москва, Москва моя, – твердил поручик, заговаривая сам себе зубы, – люблю тебя как сын, как русский дворянин…

– О, мое солнце! о, русский Казанова!

– Отставить сантименты! Еще раз так взбрыкнешься, нос откушу!

– Не могу, я сама не своя…

– Я не я и лошадь не моя? Ты это брось! Остынь, а то хуже будет.

Но его угрозы еще больше возбуждали куртизанку.

– О, рвите меня! рвите меня на кусочки! сильнее! умоляю… – шептала она в исступлении.

– Пожар, сир! – опять крикнул Коленкур, но от волнения его голос был тоньше комариного писка.

Наполеон даже не повел ухом.

На ложе любви император держался степенно, важно, точно попадая в ритм «Марсельезы». Он куда меньше, чем поручик, был взволнован происходящими под ним событиями. К тому же на его стороне было преимущество в возрасте, позволявшее ему легко сдерживать свой корсиканский пыл.

– Мадемуазель, перестаньте подмахивать, – время от времени советовал он своей чересчур увлекшейся партнерше.

Но настал блаженный миг – и блондинка, изменившись в лице, целиком отдалась первобытному инстинкту.

Содрогания ее тела вызвали у императора нешуточные опасения за исход дуэли. Все его уговоры больше не действовали, потому что она, совершенно утратив власть над своим телом, извивалась в припадке наслаждения.

Брюнетка под Ржевским тоже вдруг забилась словно рыба об лед.

Дуэлянтам стало не до смеха.

Между тем пожар за окнами разрастался со скоростью ветра. Огонь быстро подбирался к Кремлю, захватывая его в зловещее кольцо.

Коленкур совсем обезумел от этого зрелища. Он хотел закричать во все французское горло, но вдруг понял, что напрочь лишен голоса. Подскочив к барабанщику, он стал хватать его за руки и биться головой о плечо. После чего, получив в пределах одного музыкального такта порцию ритмичных ударов по темени, без чувств грохнулся на пол.

Дуэль продолжалась.

Гвардеец отчаянно выбивал дробь.

Куртизанки хрипели от удовольствия.

Наполеон и Ржевский держались из последних сил.

– Тра – та – та – та! та! та! та! та-а! та – та! Тра! та – та! та! Тра! Та – та!

И тут Наполеон вдруг почувствовал, что его окутывает сильный и весьма противный запах. Он посмотрел вбок, на соседнюю пару. И поймал веселый взгляд Ржевского:

– Что, мон сир, припекло?

– Откуда это странное амбре?

– Ваша яичница пригорает.

– Наглец!

В тревоге оглядевшись, Наполеон заметил огненные всполохи за окном.

– Пожар… – Он закашлялся. – Предлагаю перенести дуэль.

– Черта с два! – возразил поручик. – Сгорю, но не прекращу!

Куртизанки под дуэлянтами захныкали. Они уже пришли в себя и теперь тряслись от страха.

Мелкое дрожание женских тел неумолимо приближало дуэль к развязке.

– О нет, каналья! – вдруг возопил Бонапарт.

– Ага – ха – ха! – возликовал Ржевский. – Я выиграл!

Внезапно двери распахнулись, и в зал вбежало несколько генералов во главе с Мортье.

Занятие, за которым они застали своего императора, их нисколько не удивило и тем более не смутило (гении, как известно, неподсудны; особенно в столь поздний час); но жизнь императора была в опасности.

– Вы с ума сошли, Луакре! – набросился Мортье на доктора. – Как вы посмели забыть о здоровье нашего императора!

– Но здесь нет сквозняков, – растерянно бормотал тот, вытирая взмокший лоб подвязкой мадам Сисико.

– А пожар?!

– Какой пожар?

– Взгляните в окно, несчастный вы идиот! Император может сгореть заживо.

– Да, да, – подхватил Коленкур, тяжело подымаясь с пола. – А ведь я предупреждал…

Бонапарт мешком лежал на Маргарите, подергивая в изнеможении левой ногой.

Пользуясь тем, что Ржевский на мгновение отвлекся, Виолетта ящерицей выскользнула из – под него и кинулась бежать.

– Ах ты стерва! – озверел поручик, бросаясь вслед за ней со спущенными штанами. – Стой! Тпру – у – у, бля! Догоню – убью!!

Брюнетка выскочила из зала. Поручик – за ней.

Генералы во главе с Мортье приводили в чувство своего императора, которого заклинило на Маргарите. На двух беглецов никто не обратил никакого внимания.

Повсюду царила суматоха. Французы спешно покидали кремлевские палаты.

Догнав Виолетту в задымленном коридоре, Ржевский затащил ее за штору и тут же оседлал. Ей оставалось только жалобно попискивать в его медвежьих объятиях. От ужаса и удовольствия.

– Ну, вот и все, – выдохнул он через минуту, празднуя победу русского оружия. – И чего бежала, дурочка?

– Испугалась, месье, – оправдывалась куртизанка, подымаясь с пола. – Я люблю, когда пожар внутри меня, а не снаружи.

– Да-а, мы, кавалеристы, народ горячий, – усмехнулся Ржевский, шлепнув ее по мягкому месту. – Под нами порой и седло дымится.

Она вильнула бедрами.

– Клянусь Мадонной, это было нечто невообразимое! Куда до вас пехотным генералам!

Ржевский, отряхнувшись, направился к двери.

– Месье, а деньги? – крикнула куртизанка.

– Гусары денег не берут! – не оборачиваясь бросил поручик и исчез в кремлевском дыму.

Москва пылала.