Текст книги "Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном"

Автор книги: Сергей Ульев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 49. Конские яблоки

Над Москвой сгущались сумерки.

В зареве пожаров догорал день 3‑го сентября.

Поручик Ржевский подъезжал к Кремлю на случайно пойманном извозчике. Пьяный вдрызг старик, принимая его за француза, сперва робел, а потом стал материться на чем свет стоит.

– Нам что Санька Романов, что Бонька Наполеонов – один геморрой, – бубнил он, мотаясь на сидении. – И тех господ возил – вся карета заблевана, у этих хоть – не по колено. Париж, ить, все – таки. Культу – у – ра… Одно слово – Сраннесранс.

– Ах ты Мазепа! – взъярился поручик, привскочив на месте. – Нехристей выхваляешь?!

Извозчик с испугу выронил хлыст.

– Батюшки! Француз по – нашему кумекает!

Свалившись с козел, он в мгновение ока исчез в ближайшей подворотне.

Ржевский, чертыхаясь, сел за вожжи, и кроткая старая кляча повезла его дальше.

У кремлевских ворот располагался французский пост – несколько солдат и офицеров в мундирах Старой гвардии.

Ржевский, бросив бричку, направился к ним.

Французы были заметно подшофе. Разговор который час крутился вокруг русских женщин.

– Какого дьявола они убежали из города? – досадовали гвардейцы. – Мы бы их всех перецеловали.

– Чем могу быть полезен, капитан? – спросил старший офицер, заметив Ржевского.

Поручик достал конверт.

– Я из Парижа. Важное известие для императора.

– Хорошо, я передам.

– Виноват, только лично в руки. – Ржевский многозначительно повел бровями: – Письмо от Жозефины.

Француз понимающе хмыкнул:

– Старая плутовка! Не забывает нашего маленького капрала. Меня бы кто так любил, – добродушно добавил он, пропуская Ржевского и показывая, куда идти.

Коленкур, случайно проходивший мимо поста, услышал обрывок их разговора и поспешил за Ржевским.

– Вы привезли письмо от Жозефины, месье капитан? – спросил он, тронув его за рукав.

Ржевский резко обернулся.

– С кем имею честь?

– Арман де Коленкур, императорский оберштальмейстер.

– Главный конюх, что ли?

– Можно сказать и так. Я посвящен во все, что касается интимной жизни императора. Позвольте, я отнесу ему ваш пакет.

– Благодарю, месье, но это письмо не от лошади.

– Я должен знать подноготную всех событий!

– А мне нужно передать императору еще кое – что с глазу на глаз.

Коленкур не отставал.

– Вы из Парижа, мой друг?

– Да.

– И как там?

– Как в раю.

– А женщины?

– Цветут.

– Что пишет Жозефина?

– Это не моя тайна.

– Ах, взгляните, какая козочка!

– Где? – встрепенулся Ржевский.

– Ап! – Коленкур выхватил из его руки конверт. – Пардон, месье, обычная парижская шутка.

Ржевский едва поборол в себе желание схватиться за саблю: площадь внутри Кремля просто кишела французами, и поднимать шум было слишком опасно.

Едва Коленкур взглянул на конверт, на его лице отразилось удивление.

– Позвольте, но это не рука Жозефины!

Ржевский и глазом не моргнул.

– Мадам недавно сломала себе палец.

– Какое несчастье! Что же с ней случилось?

– С кровати упала.

– Да? – Коленкур пытливо взглянул на поручика. – Вы ее очередной любовник, не так ли?

– Не имел чести, сожалею.

Коленкур мечтательно улыбнулся.

– Сожалеть, действительно, есть о чем… Ну не упрямьтесь, месье. Вы ведь с ней спали, признайтесь? Я же вижу, что вы в ее вкусе.

– Бомба! – вдруг крикнул Ржевский.

– Где?! – в испуге подпрыгнул Коленкур.

Ржевский выдернул у него из рук письмо.

– Уже пролетела. Можете сменить подштанники.

Коленкур, как истинный дипломат, сделал вид, что ничуть не обиделся.

– О, вы меня весьма позабавили.

– Всего лишь обычная армейская шутка. Пардон, месье, но я тороплюсь.

– Куда спешить, мой друг? Мы в Москве!

– Это вас не касается.

– Надеюсь, ваша личная жизнь не затрагивает интересов Франции, иначе мои мемуары…

– Плевал я на ваши мемуары! – Ржевский сплюнул себе под ноги.

– Бог мой, как упали нравы, – скривился Коленкур, заметив, что слюна угодила ему на сапог. – Вот горькие плоды нашей революции!

– Снявши голову, по волосам не плачут.

– Интересно, что сказал бы на это Людовик XVI…

– Он сказал бы: не всё стриги, что растет!

– Мда-а, пожалуй… Откуда вы так хорошо знаете русские пословицы, капитан?

– Я часто спал с русскими женщинами. С кем поведешься, от того и наберешься.

– Надеюсь, вы не подцепили ничего лишнего? – ядовито улыбнулся Коленкур.

– Нос, как видите, на месте, – невозмутимо парировал Ржевский. – Кстати, как самочувствие императора? Говорят, его замучил насморк.

– К счастью, одна ноздря уже дышит.

«Перед смертью не надышишься», – подумал поручик.

– Я вылечу его величество, – сказал он.

– Да? И каким же образом?

– Мне известно превосходное средство от соплей… Надеюсь, император еще не спит?

– О нет, ему не до сна: возбужден, счастлив, горд. – У оберштальмейстера перехватило дыхание: – Подумать только – мы в самом сердце России, во дворце московских монархов!

– Бомба! – спокойно предупредил Ржевский, кивнув перед собой.

Коленкур недоверчиво рассмеялся и был несказанно поражен, угодив своим следующим шагом в россыпь конских яблок.

– La crotte! /Лошадиный навоз! (фр.)/

– Вы влипли, месье!

– Мда-а, жаль, что это была не шутка.

Раздосадованный обершталмейстер долго скреб сапогами по земле, словно конь копытами. Потом, спохватившись, догнал ушедшего далеко вперед поручика.

Коленкур провел Ржевского до высоких резных дверей, за которыми находился кабинет русского царя, ныне занятый французским императором. По бокам у входа стояли два караульных офицера.

– Подождите здесь. – Коленкур скрылся за дверьми и очень быстро вернулся: – Император в нетерпении. Прошу вас, месье.

Они вошли в роскошный зал.

В центре, у широкого дубового стола, заваленного бумагами, возвышался прекрасный как бог Наполеон Бонапарт, в римской тоге, весь из белого мрамора.

Сам император стоял неподалеку за столом, где – то на уровне пупка собственной статуи, заложив правую руку за жилет. Он был в шляпе и при сабле.

– Оставьте нас, Коленкур, – сказал он.

– Но, мон сир, – торопливо заговорил обершталмейстер, – подумайте о потомках, которые будут изучать историю ваших побед по моим мемуарам. Пусть вы творец истории, но я ее летописец…

– Вы надоедливы как старая кокотка, – поморщился Наполеон. – Примите ванну, от вас несет конюшней.

– О, мон сир…

– Уйдите, или я запущу в вас чернильницей!

Коленкур, состроив обиженную мину, оставил Ржевского наедине с Наполеоном.

Глава 50. Le coq gaulois (Галльский петух (фр.))

Ржевский оправил на боку саблю.

– Получили сухари в полк? – участливо спросил Наполеон.

– Я из Парижа, сир, – напомнил поручик.

– Ах, да…

Император сделал ему знак приблизиться.

– Ваше имя?

– Роже де Ржево.

– Как мои парижанки?

– Плетут венки.

– О чем судачат?

– О вас, сир.

– И что говорят?

– Только хорошее, либо ничего.

– Гм, как о покойнике, странно… Как поживает Жозефина?

– Молится о спасении вашей души.

– Надеюсь, она не готовит себя в монастырь? Из нее такая же монашка, как из меня – римский папа.

Остановившись у противоположного края стола, Ржевский протянул императору конверт, где лежал лист бумаги, исписанный аккуратным почерком Наташи Ростовой.

– Неисправимая лентяйка! – пробурчал Наполеон, развернув письмо. – Опять за нее писала камеристка.

Он понюхал бумагу.

– Для служанки пахнет недурно.

«Кажется, Наташу оскорбили», – подумал Ржевский, положив ладонь на рукоять сабли.

– Дорогой котеночек… – начал читать Наполеон, – скучаю… пожухли листья… мне очень хочется… ваша раба… беременна… Что такое?! – он изумленно уставился на Ржевского. – Жозефина ждет ребенка?!

– Да, сир. Живот уже как арбуз!

– Невероятно! А вы его видели?

– Кого?

– Арбуз… то есть живот! ее живот?

– Да, сир. До сих пор стоит перед глазами.

– Зачем тогда я с ней развелся?! – воскликнул Наполеон. – Променял креолку на австрийку. Шампанское на пиво! – Он вдруг осекся. – Но когда… Дьявол! Мы же не встречались с ней больше года!

– Неужели? – Ржевский сделал круглые глаза.

– Почему она настаивает на моем отцовстве?

– Ума не приложу, сир.

– Тут какое – то недоразумение. Или… придворная интрига?

Настоящие и воображаемые измены бывшей супруги, их ссоры и примирения, признания в любви и злословие за спиной – все это словно ожило и пронеслось теперь перед мысленным взором Наполеона.

Ржевский исподлобья смотрел на глубоко задумавшегося императора. Один взмах сабли – и корсиканский деспот больше никогда не будет ломать себе голову. Но нанести удар исподтишка? Для русского дворянина куда благороднее была бы дуэль…

– Напрасно я сохранил за Жозефиной титул императрицы, – процедил сквозь зубы Наполеон, разрывая письмо в клочья. – Если у нее родится наследник, в случае моей смерти, она может бороться с Марией – Луизой за престол. О, коварная!

Едва сдерживая клокотавшую в нем ярость, Наполеон посмотрел на Ржевского.

– Что Жозефина велела передать мне на словах?

«Пора!» – решил поручик и гаркнул, как на параде:

– В этой шляпе, сир, вы похожи на огородное пугало!

Черты Бонапарта исказились.

– Какое ей дело до моей любимой шляпы?! Быть может, этой престарелой фурии хочется, чтобы я надел стариковский колпак?

– Он бы вам пошел куда больше.

– Что?! Вам тоже не нравится моя шляпа?

– Мне не нравитесь вы!

Наполеон лишился дара речи.

Ржевский выхватил из ножен саблю:

– Защищайтесь, сир!

Лицо корсиканца пошло багровыми пятнами.

– Так вот кто новый любовник Жозефины! – вскричал он, запустив в Ржевского своей треуголкой.

Поручик пронзил императорскую шляпу клинком.

Наполеон рванулся в сторону своей статуи, словно ища у нее защиты. На бегу он пытался обнажить саблю, но та упиралась эфесом в живот и не хотела обнажаться.

– В капусту порррублю! – торжествовал поручик, преследуя его по пятам.

Наконец Наполеону удалось вытащить оружие, но он не спешил скрестить с соперником клинки, перебегая от статуи к столу и обратно.

– Я предан! – кричал Наполеон. – Франция предана!

– Я не француз, – размахивал саблей Ржевский. – Я русский офицер!

– Каналья! Сколько вам заплатили? Я дам больше.

– Сейчас ваш черед платить! За Смоленск! за Москву! за Россию!

Глава 51. Караул!!!

Арман Коленкур, выпровоженный императором из кабинета, некоторое время в нерешительности топтался в приемной. В конце концов природное любопытство пересилило, и он приложил ухо к дверям.

– Они там языки чешут, а мне мемуары писать, – огрызнулся он в ответ на недоуменные взгляды караульных, весь обратившись в слух.

– Сир, позвольте вам впендюрить! – узнал Коленкур голос своего нового знакомого из Парижа.

– Попробуйте, попробуйте, – бодро отвечал ему голос императора Франции.

– Может, вы все – таки обнажите свое оружие?

– Непременно… сейчас… живот мешает…

– Всю жизнь мечтал увидеть ваши кишки.

– Вуаля, наконец – то… получилось! Я готов.

– Тогда, как вам такой приемчик?

– Полегче! полегче!

– А если вот так?

– Ай! Ой!

Оторвавшись от дверей, Коленкур повернулся к караульным с перекошенным лицом.

– Святые небеса!

– Что случилось? – встревожилась охрана.

– Нет, нет, ничего… важные известия из Парижа.

Коленкур в смятении сжал виски. Возгласы по ту сторону напомнили ему первый юношеский поход в бордель. Но тогда он имел дело с пусть и падшей, но все – таки женщиной. А тут сам император, в расцвете лет, в зените славы… какой кошма – а – ар!

Коленкур опять прижался ухом к дверям. В кабинете слышалось шарканье ног, натужное пыхтение и звуки роняемых на пол предметов.

– Осторожнее, медведь! – донесся до Коленкура голос Наполеона.

– Погоди у меня, галльский петушок! – весело отвечал его визави.

Уже и ласковые прозвища себе придумали! Коленкур всем телом прильнул к дверям. Судя по всему страсти в кабинете накалялись.

– А теперь моя очередь! – прерывисто восклицал Наполеон.

– Хотите на столе, сир? – отвечали ему. – Извольте-с!

Шум за дверьми усилился и стал слышен уже в приемной.

Караульные офицеры ринулись было в кабинет, но обершталмейстер преградил им путь.

– Стойте, господа! Никому не позволено вторгаться в интимную жизнь императора.

– Мы должны узнать, что там происходит, – заявил офицер со шрамом.

– Хорошо, я скажу, что происходит между ними… но только между нами. – Коленкур с таинственным видом притянул обоих к себе за локти. – Как вы полагаете: Нерону можно, а Наполеону нельзя?

– Что?

– Любить…

– Конечно, можно.

– Женщин, лошадей – это понятно. А себе подобных?!

– Наш император?!

– Полагаю, до вас дошло…

В приемной неожиданно объявилась мадам Сисико.

Не успела она раскрыть рот, как Коленкур, истерично хихикнув, ткнул ее пальцем в грудь:

– Что вам угодно, мадам?

– Я хотела узнать у императора, не желает ли он пригласить на сегодняшнюю ночь кого – нибудь из моих девочек.

– Девочек?! – Коленкур обернулся на офицеров: – Девочек! А? Ха – ха. Зовите лучше мальчиков. Пажей, зовите, клоунов, шутов! паяцев! Зовите всех!

– Что за намеки?! – возмутилась мадам Сисико. – Как вам не стыдно, месье!

– Караул!!! помогите! – донесся из кабинета истошный вопль Наполеона.

Мадам Сисико рванулась было вперед, но Коленкур удержал ее за руку:

– Пардон, тетушка, это зрелище не для вас.

– Но император взывает о помощи.

– Не волнуйтесь, наш доблестный караул ему поможет.

Пока они спорили, офицеры распахнули двери.

Глава 52. Термидор

Когда в кабинет ворвалась охрана, Наполеон сидел на плечах у собственной статуи, как петух на насесте.

– Слезайте, сир, а то я за себя не ручаюсь, – говорил Ржевский, тыча в императорский зад самым кончиком сабли. – Это нечестно. И не по правилам.

– Правила здесь устанавливаю я! – заявил император.

– Вы в этом уверены? – Ржевский опять ткнул его саблей в зад.

– Ай! Скорее! – крикнул Наполеон, увидев своих гвардейцев. – Устройте ему термидор!

Французы набросились на поручика со шпагами, оттесняя его от статуи с императором.

Ржевский лихо отражал сыплющиеся на него удары.

И тут в зале раздался женский вопль.

Краем глаза Ржевский увидел тучную женщину, которая бежала к ним, размахивая руками. В следующее мгновение она грохнулась ему под ноги, обхватив за колени и уткнувшись головой в живот.

– Мадам, только не сейчас! – прорычал Ржевский, пытаясь отпихнуть ее в сторону, но она прижималась все сильнее, продолжая вопить, как безумная.

– Мадам Сисико, вы бесподобны! – ликовал Наполеон.

Мадам держала ноги поручика, словно древко знамени на парижской баррикаде, и усмирить ее пыл могла лишь грубая мужская сила. На ее счастье Ржевский никогда – будь он пьян или трезв – не мог поднять руку на женщину. Он вырывал то одну ногу, то другую, рискуя остаться и без сапог, и без штанов, – ничто не помогало.

– Кусайте его! Кусайте! – требовал французский император.

Свирепо лязгая зубами, мадам рванулась всей грудью вперед, и Ржевский, потеряв равновесие, вместе с ней рухнул на пол. Намертво застрявший в женских объятиях, он был тотчас обезоружен охраной и связан с головы до ног.

– И не таких маркизов усмиряла, – молвила мадам Сисико, подтягивая через платье панталоны.

– Чертова перечница! – выругался Ржевский. – Чтоб тебя раздуло!

Она весело качнула пышной грудью.

– От вас уж точно не раздует!

– Это почему же?

– Ваша песенка спета, красавчик.

Ржевского охватило отчаяние и злоба. Он дернулся всем телом, но французы висели на нем как охотничьи собаки на медведе.

Бледный, трясущийся Коленкур подбежал к статуе, помогая императору спуститься вниз.

– Вы не ранены, мон сир?

– Арман, – горько произнес Наполеон, перебираясь к нему на спину, – в ваших мемуарах едва не поставили жирную точку.

– О ужас! ужас! – кряхтел Коленкур, согнувшись в три погибели.

– Кого вы ко мне привели?

– А кого?

– Любовника Жозефины!

– Да?! – чтобы не свалиться вместе с императором, Коленкур заключил в объятия его изваяние.

– К тому же это русский офицер.

– Не может быть!

– Представьте себе. – Наполеон, тяжело скользнув по хребту обершталмейстера, встал на ноги. – И этот наглец обозвал меня галльским петухом!

Коленкур шумно отдувался, облокотясь на мраморного императора.

– Жозефина, помнится, тоже называла вас своим петушком, сир.

Наполеон вздрогнул.

– Откуда вам это известно?

– Это давно стало достоянием истории.

– O – la – la! Куртизанка – история уже забралась в мою постель… Пустите ногу!

– Что, сир?

– Отстаньте наконец от моей скульптуры. Еще уроните.

– О, пардон, пардон.

– Как прикажете поступить с пленным, сир? – спросил офицер охраны.

– Расстрелять из Царь – пушки! – буркнул корсиканец.

– Но, сир, она не стреляет.

– Знаю! Но человек, осмелившийся поднять руку на императора Франции, иной участи не достоин. Как вас зовут, месье?

Его пленник гордо вскинул голову:

– Имею честь, поручик Ржевский!

– О-о! – вырвалось у Наполеона.

– О – о – о! – эхом откликнулся Коленкур.

Они переглянулись.

Наполеон перевел взгляд на Ржевского:

– Не тот ли вы гусар, чьи успехи в любовных битвах известны не менее, чем мои победы на полях сражений?

– Он самый, – хмуро ответил поручик.

– Такой пленник стоит десятка генералов! – оживился император. – Пожалуй, я уделю вам несколько минут. Думаю, нам есть о чем поговорить. Как мужчина с мужчиной.

– Воля ваша.

– Дайте слово офицера, что вы больше не будете распускать руки, и я прикажу вас развязать.

– Слово гусара, – нехотя процедил Ржевский.

Глава 53. Загадочная русская душа

Наполеон, заложив руки за спину, молча ходил вокруг Ржевского. Поручик спокойно следовал за ним взглядом. Рядом стоял Коленкур, с нетерпением ожидая от своего императора мудрых мыслей и исторических откровений.

Здесь же находились два караульных офицера. Мадам Сисико отправилась сообщить своим девочкам, что император сегодня не принимает.

– Что у вас было с Жозефиной? – спросил император, заморозив свой взгляд на Ржевском.

– Ничего.

– А письмо?

– Только повод, чтобы добраться до вас. Я его выдумал.

– Жена Цезаря вне подозрений, – хмыкнул Коленкур.

– Бывшая, бывшая жена, Арман, – строго оборвал Наполеон. – Поговорим о прочих. Сколько у вас было женщин, месье Ржевский? Сотня? Две? Три?

– Всех не сосчитаешь.

– А вот я помню имена всех своих возлюбленных.

– Значит, их было не так уж много.

– Ти – ти – ти! – Наполеон задрал подбородок. – Их у меня было столько, что хватило бы на эту ночь всей моей Старой гвардии!

Ржевский ухмыльнулся.

– Ну, ежели на то пошло, то у меня было столько женщин, что если бы их всех поставить в затылок, можно было б три тысячи раз обмотать всю вашу Старую гвардию, построенную в каре. И еще на вашу свиту бы осталось.

Коленкура передернуло, как от зубной боли.

Наполеон с интересом наклонил голову.

– Вы не наследный принц и не падишах. Простой гусарский офицер, один из тысяч… В чем же ваш секрет? Почему вас так любят женщины?

– Потому что я их люблю, сир.

– И это всё?!

– Я их очень люблю.

– Что значит «очень»?

– Очень часто.

– Сколько же?

– В зависимости от времени года. Летом – в три раза больше.

– А-а, так у вас сейчас самый пик? Вы даже на императоров кидаетесь.

– Это уже не от любви, сир, а совсем наоборот. – Ржевский приосанился. – Имею честь вызвать вас на дуэль! Вы вправе выбрать себе оружие. Что предпочитаете: пистолеты, сабли, шпаги?..

– Я предпочитаю кавалерию Мюрата и артиллерию Сорбье.

– Позвольте, сир, я не шучу! – вспыхнул Ржевский.

– Я тоже.

– Вы отказываетесь со мной драться?

– Не вижу особого повода.

– В таком случае, сир, я вынужден нанести вам оскорбление!

Коленкур побледнел. Офицеры караула заломили поручику руки. Свирепо посмотрев на них, он перевел взгляд на императора.

– Тиран! Убийца! Палач!

Наполеон криво улыбнулся, присаживаясь в кресло.

– Чепуха.

– Антихрист!

– Может быть.

– Чувак!

Наполеон поднял брови.

– Кто? Тьювак? Почему вы вдруг заговорили по – русски?

– Чувак! – усмехнулся ему в лицо поручик. – Сивый мерин! Каплун!

– Кто такой «тьювак»? – недоуменно спросил Наполеон Коленкура.

Обершталмейстер покраснел.

– Я в некотором затруднении…

– Вы должны это знать!

– Кастрированный баран, мон сир.

– А «мерин»?

– Кастрированный конь, сир.

– А «каплун»?

– Кастрированный петух, сир. Таких обычно откармливают на мясо.

– Я не просил подробностей, Арман!

– Простите, кап… сир.

Наполеон мрачно посмотрел на поручика.

– Вы намекаете, что я кастрат?

– Да!

– Вы понимаете, что этими словами вы оскорбили не только меня. Но и Марию – Луизу, Жозефину, княгиню Валевскую, мадемуазель Жорж… Всю Францию!

– Пусть так!

Наполеон вскочил, сжимая кулаки:

– Вы плюнули мне в самое сердце!

– У вас нет сердца. Вам его отрезали вместе с вашими помидорами!

Император громко топнул ногой.

– Всё! Баста! Мое терпение лопнуло. Вас действительно следует проучить.

– Отлично-с! Вы принимаете мой вызов?

– Да!! Но сперва я бы хотел ответить… Скажите, Арман, как звучит по – русски самое страшное ругательство?

Коленкур прошептал ему на ухо, и Наполеон, высокомерно глядя на своего пленника, старательно выговорил:

– Эиоп тую мат!

Поручик хмыкнул.

– При чем тут какой – то эфиоп? И кому, простите, мат?

– Эфиоп твую мат! – грозно выкрикнул узурпатор. – Мат твую эфиоп!! Эфиоп! эфиоп! эфиоп!

– И на здоровье, – пожал плечами Ржевский.

Наполеон повернулся к Коленкуру.

– Кажется, он не чувствует себя оскорбленным. Что я ему такое сказал?

– Что вы могли бы быть его отцом, – вздохнул Коленкур.

– Какой вздор! – возмутился Бонапарт. – Не хватало мне еще усыновить такого наглеца. В чем же соль этого «страшного ругательства»?

Коленкур развел руками.

Император обескураженно потер подбородок.

– Там, где мы, европейцы, видим полную бессмыслицу, русские умудряются отыскать глубокую философскую идею. Вот она – загадочная русская душа!