Текст книги "Воины снегов"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Кирилл был неплохо знаком с опубликованными и хранящимися в архивах документами, так что, в целом, представлял себе размер ясака для различных категорий плательщиков. То, что русские, по словам Чаяка, запросили с каждого таучинского мужчины старше восемнадцати лет как минимум втрое, превышало официальную норму. И это притом, что ясачным товаром являлся мех лисы, песца и, главное, соболя. Последний, как известно, в тундре не водится, а специально добывать лису и песца никому из кочевников никогда и в голову не приходило – зачем?! В общем, русские вместе с их царём в глазах таучина выглядели изрядными идиотами. К тому же, как оказалось, они в своём деревянном стойбище вечно голодали и почти ничего не имели для обмена. Один тощий менгит затащил Чаяка к себе в дом и уговаривал взять красивую девочку за двух оленей. Оленей у таучина не было, но он дал русскому немного рубленого моржового мяса (собачьего корма) и успешно развлекался с девочкой всю ночь.

Покинув острог, довольный Чаяк отправился вниз по течению замёрзшей Коймы. Он проехал вымершее от голода в позапрошлом году стойбище мавчувенов (за недоимки по ясаку русские реквизировали у них все съестные припасы) и стал приближаться к месту, где раньше жила семья оленного таучина Мгынука. Его самого и его людей русские долго пытали, а потом убили. За что и почему, никто так и не узнал. Выехав из-за очередного поворота русла, Чаяк увидел четырёх менгитов, которые ловили сетью рыбу подо льдом. Один из них был с «огненным громом» – вероятно, на случай нападения «немирных иноземцев». Самозваного таучинского «князя», естественно, охватила жажда наживы, и он решил предпринять атаку.

Подробности «ледового побоища» (двое против четверых!) таучин пересказывал не меньше часа. В результате вооружённый казак и один из рыбаков погибли, а двое других смогли убежать, добраться до своих собачьих упряжек и уехать в сторону острога. Гнаться за ними Чаяк счёл ниже своего достоинства. Ему достался бесценный трофей, из которого он позднее и пытался застрелить Кирилла. В ходе боевых действий воин сумел подсмотреть (и запомнить!) манипуляции, которые казак проделывал с ружьём перед выстрелом. Тогда, судя по всему, заряд был уже в стволе, так что самой главной операции таучин не увидел и, соответственно, остался в уверенности, что для выстрела достаточно чего-то там насыпать на полку. Кстати, пороховницу с вынутой пробкой он выловил из проруби и аккуратно вылил из неё воду. Поскольку всё было сделано правильно, отказ оружия работать в чужих руках, безусловно, был связан с колдовством.

Вооружённый менгитской фузеей и исполненный гордости за себя любимого, Чаяк не удосужился даже изменить обычный маршрут, которым его караван уходил в открытую тундру. По пути к Уюнкару путники наткнулись на небольшое стадо мавчувенских оленей, за которым присматривали двое незнакомых подростков. Чаяк с племянником, конечно же, взялись за арканы. Они отловили и зарезали пять оленей, остальных разогнали. Люди они были добрые, поэтому убивать пастухов не стали, а дали им возможность спокойно убежать. После чего вдоволь наелись свежатины – кое-какие части оленя (но не мясо!) традиция позволяет употреблять «сырьём», – что-то погрузили на нарты для собак, остальное (большую часть) бросили и двинулись дальше.

Теперь Кириллу стали понятны причины столь массированной погони за безобидным «торговым» караваном. Он, неплохо зная историю этого края, мог бы даже кое-что добавить. Атаковать таучинский караван мавчувенов, конечно, заставили, русские – сами они на такое вряд ли решились бы при всём своём численном превосходстве. Активность же русских, скорее всего, была вызвана не гибелью «своих», а захватом «иноземцами» казённой фузеи, за которую придётся отчитываться.

Перевальная долина – место, как всем известно, чрезвычайно волшебное. Так что Чаяк даже не очень удивился, увидев здесь нечто весьма необычное – яркую сине-жёлтую палатку Кирилла. Рядом с ней лежали другие интересные и соблазнительные вещи. Всё это, несомненно, предназначалось ему – Чаяку. Вот только следы однозначно указывали, что у этого богатства какой-то хозяин уже (точнее, пока ещё) имеется. Надо отдать должное таучину: воровать он не стал, а решил дождаться владельца, чтобы честно его убить и с чистой совестью присвоить имущество. Последующие события разворачивались на глазах и при участии Кирилла.

Рассказ и пояснения были закончены глубокой ночью, однако расходиться никто не собирался. В пологе вновь появились блюда с дымящимся мясом и очередная чуть подваренная оленья голова. Сонливость Кирилла сменилась этаким мерцающим нервным возбуждением – пальцы подрагивали, в голове звенело, от переизбытка кофеина в крови слегка подташнивало. При всём при том было ясно, что теперь его очередь развлекать хозяев. Несчастный аспирант оказался решительно не в состоянии сочинить правдоподобную историю своего появления здесь. И он решил говорить правду – будь что будет!

– Раньше я жил в большом стойбище, где все жилища сделаны из камня.

– О-о! – сказали слушатели. – Из камня! Как же вы перевозите их во время кочёвок?!

– Мы не перевозим их, а-всегда живём на одном месте!

– А-а, – сказали слушатели, – так вы береговые, как Чаяк?

– Ну, считайте так, если хотите, – согласился рассказчик. – Наше стойбище так далеко отсюда, что вокруг на целый год пути не живёт ни одного таучина!

– О-о, неужели вокруг вас лишь одни мавчувены?! – дружно изумились туземцы.

– Вокруг нас совсем нет «настоящих» людей, – печально подтвердил гость. – Причём уже давно. «Сильные люди» нашего стойбища сказали мне: «Скучно так жить, Кирилл. Отправляйся в путь и найди стойбища таучинов. Узнай у них, не болеют ли их олени, хорошо ли плодятся. Если встретишь береговых, спроси, в каком посёлке убили больше китов, чья байдара самая удачливая. Узнай все новости, Кирилл, – сказали мне „сильные люди“, – и возвращайся домой, чтобы нам было о чём говорить зимними вечерами в пологе».

– Да-а, – отреагировали слушатели, – это очень трудная и важная задача. – Неужели ты был в пути целый год?! А как ты кочевал летом?

– Очень просто, – пожал плечами аспирант. – Я летел сюда на железной птице.

– О-о, на железной птице!

– Только она устала и села на землю далеко отсюда.

– Далеко отсюда?!

– Да, далеко! Тогда мой «друг» Иван Петрович запряг для меня железного оленя, который громко рычит на бегу и никогда не устаёт.

– О-о, Питровись! – очень оживились слушатели. – Питровись – хороший человек! Как поживает его сын Серь-га? Здоровы ли его внуки? Родились ли новые?

Звон в Кирилловой голове усилился, окружающая реальность начала расслаиваться и как бы троиться. Учёный глубоко вдохнул и выдохнул спёртый воздух, пребольно ущипнул себя за ногу. Это не помогло, и он придумал другой способ:

– О, да! Недавно у него родился шестой внук. Чтобы вы разделили его радость, Петрович передал вам подарок – сейчас я принесу его!

Вещи были сложены в холодной части шатра, где возле костерка женщины готовили очередную порцию еды для мужчин. Кириллу этого показалось мало, и он, как был в трусах, выбрался наружу. Немного постоял на морозе, вдыхая чистый воздух полной грудью. Потом отошёл чуть в сторонку, помочился, нагнулся и сунул два пальца в рот – к основанию языка. Его обильно стошнило, и в голове вроде бы прояснилось. Кирилл пожевал снег, чтобы очистить рот, и вернулся в шатёр. Из груды барахла под стенкой он вытянул мешочек с колотым сахаром. Хотел было отложить себе хоть пару кусков, но мысленно махнул рукой: «...Потерявши черепушку, плакать, что ль, по волосам?!»

Если чай для этих тундровиков был чрезвычайной редкостью, то сахар – продуктом легендарным. В том смысле, что о белых камушках удивительного вкуса рассказывались легенды, но никто их в глаза не видел и не пробовал. Пока шла дегустация и обсуждение, у Кирилла оказалось достаточно времени для размышлений. Он запретил себе строить версии и гипотезы, а попытался составить план извлечения из присутствующих необходимой информации. Реализовать его удалось лишь отчасти, но информации было получено немало – и какой!

Родов, кланов и племён у кочевых таучинов нет, и никогда не было, что бы ни говорила об этом марксистская догма. Основной хозяйственной единицей является семья. Семьи же образуют неустойчивые объединения, группируясь вокруг «сильных». Такое объединение – стойбище – обычно скреплено лишь слабыми узами родства, дружбы, необходимостью совместного выпаса оленей или угрозой нападения врагов. Так вот: в пределах ближайших тысяч километров люди всех стойбищ знают, что в горах Уюнкара имеется волшебное место. Когда-то давно оттуда пришло много незнакомых таучинов вместе со своими оленями. Некоторое время пришельцы сражались с местными, но постепенно подружились, породнились и рассосались, утратив память о том, где они были до того, как оказались здесь.

Данное же место как было волшебным, так и осталось. Через два года на третий те, кто кочует поблизости, собираются в определённое время возле жилища Тгелета и устраивают праздник с песнями, плясками и жертвоприношениями. Помимо обычных жертв – оленей – туда принято приносить зимние шкурки разных животных: лис, песцов, горностаев. Годятся также шкуры медведей, волков и росомах. Их добывают по случаю – когда подвернётся, иногда получают от соседей, которые не хотят или не могут сами участвовать в мероприятии. Если всё будет сделано правильно, если праздник (или массовое камлание) получится, то через перевал Уюнкара к жилищу Тгелета на железном олене приедет «хороший человек». Он всегда приносит людям очень ценные подарки – большие ножи. При этом он радуется, если ему самому дарят те самые шкуры – для него-то их и собирают. Старики рассказывают, что раньше приходил отец Питровися, которого звали Сипаныч. Железного оленя у него не было, и он ездил на собаках, словно береговой таучин. А ещё раньше появлялся отец Сипаныча, но никто уже не помнит, как его звали. Почему именно ножи, причём не хозяйственные, а боевые? Потому что так было всегда! Никому и в голову не приходит желать от пришельца чего-то другого.

«Угу, – мрачно размышлял Кирилл, – а наши специалисты гадали, откуда у таучинов брались эти тесаки до начала активного товарообмена с русскими. Сошлись на том, что их поставляли икуты – единственный сибирский народ, освоивший выплавку и обработку железа до прихода „белых“ людей...

Чёрт побери, что-то тут не сходится! Кто чего куда поставлял?! Чушь какая-то! Можно подумать, что я угодил в прошлое или в какую-то «параллельщину»! Ну да, а между теми сопками находится портал, дверь, дырка между мирами?! Господи, да я про такую фигню даже книжки от „Крылова” давно не читаю! Уф-ф... Нет, это нужно мусолить на свежую голову. Сейчас бы понять, почему „один к трём” и „как это делается”».

Самое смешное, что Кириллу охотно и доходчиво объяснили эти общеизвестные истины. Питровись, вообще-то, появляется в конце каждой зимы, просто там, где он кочует, она длится очень долго – здесь за это время снег успевает дважды растаять и выпасть снова. По бокам перевальной долины расположены две сопки с тагитами на вершинах. Под одним из них лежит камень, покрытый магическими узорами, который расколот надвое. Если одну половинку взять, отнести на соседнюю сопку и засунуть под другой тагит, то по долине между ними можно свободно пройти и проехать «туда, где кочует Питровись». И наоборот, разумеется.

«Так что же я тут сижу?!» – хотел завопить Кирилл, но сдержался, и, как вскоре выяснилось, поступил правильно. Из довольно пространных пояснений о том, в какую сторону надо поворачиваться, как и какие произносить заклинания, манипулируя с камнями, учёный сделал простой и, в общем-то, очевидный вывод: «открыть дверь» можно с той стороны, а с этой – нельзя!

«Однако... Ладно, допустим, я приму этот бред как реальность, данную мне в ощущениях. Допустим! И что же получится? Нет, Кирюха, ты не психуй, а честно скажи самому себе: что получится? Да, именно так: раньше, чем через три года, тебе отсюда не выбраться. Точка».

Вряд ли он осознал «до глубины души» весь трагизм случившегося. Да и не пытался он этого делать. Он просто принял сразу два мудрых решения. Во-первых, при любой возможности вернуться к тагитам и всё-таки попытаться прорваться в родную реальность. А во-вторых, до тех пор играть по местным правилам.

«Проверку сном» эти решения выдержали – утром у Кирилла возникли новые проблемы, но уверенность в том, что надо не вешаться, а приспосабливаться к реальности (или приспосабливать её для себя), осталась.

Легко сказать: приспосабливаться... Кирилл проснулся и обнаружил, что на засаленных шкурах полога он пребывает в полном одиночестве: «Там – снаружи – наверное, холодно, но, судя по голосам, жизнь идёт, причём активная, повседневная и совершенно заурядная: ну, приехали вчера гости, ну, посидели с ними... Это для меня открылись бездны, а для местных ничего экстравагантного не случилось: Чаяк привёз с собой странного чужака из каких-то «дальних людей». Вместе они смогли развеять скуку хозяев, нарушить однообразие их быта. За это, наверное, Чаяка и любят в тундровых стойбищах – он умеет развлечь людей, рассказать о том, чего никто не видел, показать что-нибудь новенькое. Вот только не устраивает меня роль клоуна, диковинки, которую демонстрируют для развлечения публики. Короче: надо встать, одеться, справить нужду и заняться выяснением, как и почему они здесь живут».

Так Кирилл и сделал. Примерно через полчаса он уже бродил по стойбищу, озирал окрестный пейзаж и тихо радовался, что вокруг него не собирается толпа зевак: «А что такого? Слава Богу, я никогда не любил яркие расцветки и обтягивающую одежду. Штаны, куртка и ботинки у меня, конечно, из материалов, которые местным и не снились, но они коричневые, серые и бурые. Всё болтается и свисает – как у них. Анорак канадского производства на два размера больше, чем нужно, но издалека он, наверное, похож на внутреннюю меховую рубаху туземцев. То есть я как бы хожу по холоду в „исподнем", но так поступают и все остальные, перемещаясь в пределах стойбища».

Увидев Кирилла, взрослые – мужчины и женщины – улыбались, кивали и говорили какие-то слова. Гость в ответ прикладывал к груди руку и произносил универсальную фразу таучинского приветствия, надеясь, что в данной ситуации она будет уместной. Какие-то детишки, похожие на колобков в своих меховых комбинезонах, всё-таки попытались за ним увязаться – что-то лопотали друг другу, показывая на чужака пальцами, и смеялись. Странного человека они не боялись и ничего у него не просили – просто развлекались. Кирилл решил не обращать на них внимания – кругом было слишком много интересного. Особенно для того, кто решил здесь остаться надолго...

Пара часов наблюдений над зимней жизнью оленных таучинов Кирилла изрядно озадачили. Возникла навязчивая ассоциация – быт феодальной японской деревушки, изображённый в фильме «Последний самурай»: «По внешним атрибутам, конечно, ничего общего: там – субтропики, средневековье, земледельцы; здесь – Арктика, каменный век, „ранние“ скотоводы. Тем не менее похоже, что местные представители вида Homo sapiens основную массу времени тратят вовсе не на добывание пищи. Они, живущие, казалось бы, на пределе возможного – в тяжелейших климатических условиях – огромное количество сил и времени тратят как бы впустую: играют и (или)... тренируются! Основная игрушка детей и подростков – ремённый аркан. Нет, казалось бы, проще приспособления, но вы попробуйте! Для взрослого мужчины длина метров пятнадцать, а то и больше. Ковбой с рекламы „Мальборо” раскручивает в руке петлю лассо. Возможно, так у коровьих пастухов и бывает, а оленеводы-таучины бросают не петлю, а всю бухту ремня – без всякой предварительной раскрутки. Движущаяся мишень сама затянет удавку на рогах (или шее), а неподвижной надо „помочь” – успеть выбрать излишек ремня после броска и затянуть петлю. Эту мгновенную – привычно-обыденную – операцию может проделать каждый, вопрос лишь в том, с каким искусством: одно дело накинуть петлю на рога, а другое – поймать за ногу бегущего оленя. В последнем случае аркан надо метнуть под копыта и в мгновение (не раньше и не позже!) суметь выбрать слабину и затянуть».

Рядом со стойбищем располагалось стрельбище. Там подростки (обоего пола!) и взрослые упражнялись в стрельбе из луков. Делали они это без всякого соблюдения правил техники безопасности. Более того, они иногда преднамеренно пуляли друг в друга – живая мишень должна суметь уклониться. И вовсе не факт, что при этом использовались «учебные», а не боевые стрелы. Впрочем, упражнения с луком проводились как бы между делом. Лук здесь явно не был основным оружием – военным или охотничьим.

«Очередная аберрация, – размышлял Кирилл. – Когда люди индустриальной эпохи заглядывают в прошлое, изобретение лука им кажется технической революцией. А на самом деле лук появился очень поздно и был предназначен в основном для охоты людей друг на друга. Добивание остатков дикой фауны – это уже побочное, факультативное использование данного метательного оружия. Вот эта публика, похоже, зациклена на выработке в себе иных качеств, а вовсе не способности к снайперской стрельбе. Дались им эти камни?!»

Да, с камнями, похоже, молодые мужчины, подростки и парни упражнялись здесь денно и нощно – как будто все помешались на первобытном бодибилдинге. С валунами в руках приседали, выжимали их как штангу, метали на дальность и бросали вверх – словно больше заняться нечем. Причём это не походило на спортивные тренировки, а было как бы вписано в быт: проснулся человек, вылез из шатра и раз пять «отжал» валун, лежащий у входа. Потом справил в сторонке нужду, протёр пальцами глаза и на обратном пути выжал этот валун ещё раз десять. Теперь можно поесть и заняться обычными делами...

«Ладно, всё это с натяжкой можно счесть подготовкой молодых людей к выживанию в суровых условиях, – осмысливал увиденное Кирилл, – но ведь занимаются с камнями не только подростки, но и вполне взрослые семейные мужчины! С популярностью этого «культуризма» здесь может соперничать лишь фехтование на копьях. Похоже, фехтуют все – без различия пола и возраста...»

Данный «вид спорта» заинтересовал Кирилла больше всего, поскольку он и сам кое-что в нём понимал и умел. Первое впечатление от наблюдения за тренировкой: «Никакого изощрённого комплекса приёмов нет и в помине – все на выносливость, на длительность, на нахрап, на боевое бешенство, которое стараются поддерживать как можно дольше. Хотя кое-что оригинальное есть – атака прыжком в высоту с места или с разгонного шага. А прыгают они очень высоко... Оно и понятно: если вот так упражняться годами, то может получиться многое. Только я всё равно не поверю легендам, будто древние богатыри перепрыгивали через стоящего противника и сражали его ударом в спину...»

Исследования учёного закончились тем, чем и должны были закончиться – на него обратили внимание парни-фехтовальщики.

– Иди сюда, Кир-рилл! – закричал один из них и призывно махнул рукой. Остальные его дружно поддержали: – Иди к нам! Покажи, гость (представитель «дальних людей»), как сражаются в твоём стойбище!

Кирилл изобразил приветственный жест и двинулся к ним. Ситуация казалась ему многосмысленной: «Меня зовут поучаствовать в „деревенской забаве“ – конечно же, хотят проверить „на вшивость". Это – нормально, но... Но парни явно моложе меня, ни один из них на вчерашних посиделках не присутствовал как равный – во всяком случае, я их не помню. Они, конечно, меня разглядели, пока я гулял, и сочли сверстником. Или, как минимум, человеком их „возрастной группы", которого допускают к трапезе с Хечуканом и Чаяком лишь в особых случаях. Теперь они хотят в этом убедиться и выяснить, какое положение я займу среди них – кого слабее, а кого сильнее. Наверное, это потому, что рожа у меня не такая дублённая морозом и ветром, как у них. Скорее всего, они неплохие ребята, за исключением вон тех двоих (явные психи!), но... Но лучше бы оказаться по отношению к ним „старшим". А как это сделать? Рыкнуть и облить презрением, ставя на место? Или... Их копья – тяжёлые длинные палки с костяными наконечниками. Это сугубо колющее древковое оружие. Попробовать? А если... Но выход, страховка есть! Здесь всегда можно попросить смерти, и мне не откажут! Блин, как всё просто...»

– Привет, ребята! – доброжелательно и чуть надменно проговорил Кирилл. – Вы развеиваете свою скуку этими палочками?

Приём почти сработал – большинство присутствующих стушевалось, несмотря на дефектный язык чужака. Однако один из старших (он, кажется, был вчера в пологе – сидел у задней стенки, голоса не подавал и ел последним) воспылал азартом:

– Возьми эту «палочку», гость, и докажи, что ты человек, а не женщина!

«Для „старшего” это оскорбление, – сообразил Кирилл, – а для „ровни“, наверное, просто подначка. Можно ли свести дело к шутке? Вряд ли... Да и не настолько хорошо я знаю язык... А, была – не была!»

– Хорошая палочка... – сказал он, принимая оружие. – Поиграем? Только моё условие, мальчик (почти оскорбление!): ты не попросишь смерти, ладно? Ты ведь играешь, правда?

– Играю?! – оторопел потенциальный противник. – А ты?..

– Я взрослый, – с лёгкой грустью сказал Кирилл. – Если попрошу смерти, ты дашь её мне.

Воцарилась, как говорится, минута напряжённого молчания. Высокий широкоплечий парень (или молодой мужчина) с редкими холёными волосиками на подбородке явно колебался – планировавшаяся забава оказалась слишком серьёзной.

Выход нашёлся – точнее появился.

Из ближайшего шатра выкатился меховой колобок и, сверкая голой попкой (в комбинезоне сзади была устроена дырка), с рёвом устремился в открытую тундру. Убежать далеко он не мог, поскольку падал на каждом третьем шаге и ревел от этого ещё громче. Тем не менее противник Кирилла воткнул древко своего копья в снег и кинулся к малышу:

– Ты куда, Ньяка?! А ну-ка, домой!

Кирилл проследил за ним взглядом, потом осмотрел оставшуюся компанию – кажется, инцидент можно было считать исчерпанным.

– Занимайтесь, ребята, – снисходительно усмехнулся аспирант и тоже воткнул древко копья в снег. – Если станет скучно, позовите, и я приду...

«Та-ак, – размышлял учёный, бредя по широко раскинувшемуся стойбищу. – С местной молодёжью, кажется, отношения налажены – на пару ближайших дней. В том смысле, что бить толпой они меня не будут. Но надо же как-то устраиваться... Моя одёжка-обувка по такой жизни ещё некоторое время продержится, но для длительного пользования эта амуниция здесь явно непригодна. Если её не стирать, то скоро она перестанет греть на морозе, а какая уж тут стирка?! Думай, Кирюха, думай!.. А что думать-то? Я, вроде бы, человек не бедный – по здешним меркам. Мне надо... Много чего мне надо! А как это получить, «не потеряв лица»? Ну-у, наверное, надо скорешиться с кем-нибудь из местных, чтоб были «бедные», но солидные. Чаяк на эту роль не годится – не дай Бог, он перестанет считать меня ровней – последствия непредсказуемы. Значит...»

Этнографических познаний Кирилла хватило, чтобы понять немудрёную иерархию стойбища. Она отражена в планировке, которая только кажется хаотичной, а на самом деле строго ориентирована по восьми сторонам света. Социальный статус жителей, в принципе, можно вычислить по положению их жилища относительно «переднего» шатра. Тем не менее учёный долго не решался на активные действия – ошибка могла грозить серьёзными неприятностями. Наконец он остановил свой выбор на одном из «задних» шатров. Ему показалось, что проживающее там семейство изобилует женщинами всех возрастов, но испытывает явный недостаток мужчин.

Он познакомился с хозяином, чинившим нарту у входа, и немного (часа полтора-два) поболтал с ним. По ходу дела Кирилл намекнул, что хочет иметь комплекты зимней, весенней и летней «человеческой» одежды и обуви. Кроме того, он выразил сожаление, что некому привести его голову (в смысле, волосы) в надлежащий вид. Хозяин заявил, что готов лично постричь и побрить дорогого гостя (это – сугубо мужское дело!), но, к сожалению, не имеет под рукой подходящего инструмента.

– Это дело поправимое! – ответил Кирилл и извлёк из-под куртки один из клинков, оставленных ему Петровичем.

– Но... – отвесил челюсть хозяин. – Но сначала над ним нужно как следует поколдовать – чтобы держала рука, чтобы резало лезвие!

– Ну что ж, – легкомысленно пожал плечами гость, – пусть он станет твоим, и колдуй себе на здоровье!

Сказать, что подарок оказался царским, значит не сказать ничего. Хозяин был, с одной стороны, вне себя от счастья, а с другой – от горя, потому что ему решительно нечем было «отдариваться». Кирилл заверил, что для него главное – это дружба с хорошим человеком, а не какие-то вещи. В итоге таучин сбегал к соседу, притащил от него кремнёвую «бритву» – и процесс пошёл.

Пока Кириллу срезали лишние волосы, пока обнажали макушку, он попытался выяснить, какова же на самом деле цена стального клинка. «Цирюльник» охотно объяснил и заодно прочитал гостю небольшую (большую!) лекцию о местных платёжных средствах. Береговые таучины – народ чудаковатый, у них всё по-другому, а вот у нас...

Средствами платежа в тундре являются, прежде всего, живые олени. По «стоимости» они разделяются примерно на 12-15 групп, в том числе: взрослые быки с большими рогами (они украшают стадо), быки-производители, молодые бычки, важенки, ещё не рожавшие молодые самки, не способные к зачатию самки, упряжные олени, метисы от домашней самки и дикаря, телята, кастрированные быки и так далее. Кроме того, имеют реальную (и всем известную) стоимость шкуры взрослых животных, которые ценятся в зависимости от времени забоя и расцветки, а также шкурки телят. В мире, где отсутствуют ткани, последние являются ценным (незаменимым!) сырьём для изготовления одежды. То, что позже русские назовут «выпоротками», – это шкурки телят-недоносков, выкидышей или извлечённых из павшей (забитой) самки. А ещё есть то, что можно назвать «пыжиком», – шкурки телят в возрасте до одного месяца с утробным волосяным покровом. А ещё... а ещё много чего есть!

Все эти «деньги» свободно конвертируются, но «курс» зависит от природных условий в текущем году, а также потребностей, настроения и отношения друг к другу торгующих. В хороший год (а сейчас такой!) на клинок можно выменять стадо, которого хватит, чтобы кормить небольшую семью – человек пять-шесть.

В разновидностях оленей Кирилл, конечно, сразу же запутался, но уяснил, что он действительно «богатый» человек. С одной стороны это хорошо, а с другой... Любой половозрелый таучин имеет право вызвать его на поединок, победить и завладеть всем имуществом – про неприкосновенность частной собственности здесь не знают, и, соответственно, «слабые» богатыми не бывают. Мораль сей басни такова: «гнуть пальцы» и разбрасываться подарками не стоит – чревато. Тем не менее подарок сделан, новый «друг» приобретён и...

– Мои женщины сделают тебе одежду, – сказал таучин. – Останься с нами, и у тебя будет всё, что нужно мужчине.

– Я бы с радостью, – сказал аспирант. – Но мой друг Чаяк хочет ехать дальше, а я не могу обидеть хорошего человека. Мне нужно отправиться с ним.

– Чаяк ещё не разделил вашу общую добычу? – без всякого усилия догадался собеседник. – О, да, он – такой! Что ж... У меня много дочерей (это – беда), и всего два малолетних сына. Мы пасём чужих оленей, едим их мясо и ждём, когда наши собственные достаточно приумножатся. Так и будет, но, наверное, ещё не скоро. Мне нечем тебя одарить, однако... Знаешь что? Давай станем «друзьями по жене»!

Что такое таучинский групповой брак, Кирилл знал по литературе. Не имея собственной жены (для обмена), вступить в него довольно сложно, так что предложение выглядело очень даже привлекательно. Вот если бы и жена выглядела так же... Хозяин, похоже, прочитал мысли гостя:

– Она молода и красива. Скажу сыну, и он приведёт её.

– В смысле?!

– Ну... – замялся хозяин. – Она у стада... Нгауч приведёт её!

Это была закавыка. Зимний выпас оленей не очень труден – не то что летом. В хорошем месте большое стадо может неделями находиться под надзором подростков и одного-двух взрослых пастухов. Что же там делает женщина?! У жены хозяина шатра дел всегда выше головы и в стойбище. Тем более что небогатые люди берут вторую жену, лишь когда первая совсем состарится.

– Не надо никого приводить! – сказал Кирилл и поднялся, стряхивая с одежды волосы. – Я сам схожу к стаду и посмотрю на неё. Она ведь может и не захотеть меня, правда?

– Правда, – вздохнул таучин. – Луноликая всё может.

– Её так зовут?

– Ага. Это наследственное имя. Так звали её мать, бабку и, наверное, мать бабки. Она, как и ты, из береговых, а они – большие чудаки.

«Если понимать данное имя буквально, то оно означает „ликом подобная Луне“, – озадаченно размышлял Кирилл. – Проблема в том, что для таучинов, кажется, данное ночное светило обладает множеством форм – от полной (круглой), что символизирует изобилие, довольство и радость (но и старость, приближение конца жизни в „нижней“ тундре), до совсем узенькой ущербной, что означает скудость, бедность, голод (но и молодость, обилие надежд на «светлое» будущее). В общем, в русском понимании „Луноликая“ как бы обозначает круглолицую особь, а в таучинском – м-м-м...»

Кирилл порылся в памяти и пришёл к выводу, что перевести данную идиому проще всего словосочетанием «многоликая» или, лучше, «двуликая». Выбирать, однако, не приходилось, и он кивнул:

– Ладно. Расскажи мне, как быстрее пройти к стаду.

Надо сказать, что Кирилл, соглашаясь на приобретение (временное, конечно) женщины, меньше всего думал о сексе. Точнее, вообще о нём не думал. Просто он много лет собирал информацию о таучинах и прекрасно понимал, что без женщины в тундре нельзя. Взрослый мужчина, не имеющий жены, обречён питаться «сырьём» и всухомятку, ночевать под открытым небом или пользоваться чьим-то гостеприимством. Не дай Бог, кто-то увидит, что мужчина сам (!) варит себе мясо или обустраивает жильё – засмеют и уважать перестанут. «Групповой брак в своих бесчисленных вариантах широко распространён у „первобытных” народов. У таучинов он имел форму временного обмена жёнами, причём исключительно с их согласия. Это довольно пикантная деталь, поскольку в целом жёны кочевников имели лишь два права – рожать детей и работать от сна и до сна. А летом, при дефиците рабсилы – и без сна».

Перед прогулкой Кирилл зашёл в «передовой» шатёр и сменил ботинки на всепогодные «вездеходы», набил карман патронами. Ружьё из чехла вынимать не стал, дабы не смущать публику видом экзотического предмета.