Текст книги "Воины снегов"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Впрочем, выражение «будет только хуже» он использовал для успокоения самого себя – своей совести, в разноречивых позывах которой давно запутался. На самом же деле он испытал какое-то извращённое, мазохистское удовлетворение: «Сплав по течению кончился – мне дали вёсла. Уничтожить подонков, стереть с лица земли эту мразь!» Нужные слова как бы сами собой возникли в мозгу и выстроились фразами – тяжёлыми, страшными, правильными. Не слушать их, не принимать их было нельзя.

– Я не просил избирать меня главным воином. Этого захотели вы – все. Вы захотели поставить над собой одержимого Ньхутьяга. Так?

– Да, это так!

– Пока не кончится эта война, для каждого из вас моё слово будет важнее, чем собственные желания, чем советы друзей. Для каждого! Так?

– Да, это так!

– И для тебя? – наугад ткнул пальцем будущий полководец. – Произнеси своё имя, чтобы его услышали ныне живущие и духи их предков. Произнеси и скажи, что в этой войне ты будешь действовать по моему слову! И пусть так сделает каждый! После этого любой из вас, нарушивший клятву, станет врагом мне – и всем остальным. Так?

Народ тихо загомонил: требование было необычно жёстким, но резонным и, в целом, за рамки воинских традиций не выламывалось.

– Да, мы сделаем так!

– Тогда я согласен, – заявил бывший аспирант.

Глава 13
БИТВА

Кирилл и раньше-то не слишком обольщался, однако первые же часы «главнокомандования» показали, что всё обстоит ещё смешнее. Авторитет власти (любой!) у таучинов предельно низок, и принимать решения можно лишь такие, которые не вызовут резкого протеста у «подчинённых». Кроме того, «войско» представляет, по сути, почти неструктурированную толпу, механизма управления которой не существует. Вовсе не факт, что такой механизм можно создать, даже имея на это время и полномочия: любая дисциплина держится в первую очередь на страхе и корысти, а они проявлены у таучинов довольно слабо – дикари-с!

«Что ж, значит, будем исходить из того, что есть, а не из того, чего хочется, – вздохнул главный воин. – Мы идём отбивать чужое стадо. Но сначала устроим идеологическую диверсию».

– Послушай, Мхатью, – сказал мавчувену таучинский предводитель, – мне кажется, что стадо Кытмака мы сможем найти и без тебя. Ты просто расскажешь, как удобней к нему подобраться.

– Расскажу, – кивнул старый воин.

– А к тебе будет другое предложение, – продолжил Кирилл. – У нас в плену есть несколько мавчувенов – они, конечно, тебе не родственники, но всё-таки вы одной крови.

– Зачем ты говоришь мне это? – Недоумённый взгляд тёмно-карих глаз.

– Ты их спасёшь, – усмехнулся учёный. – Как бы. Устроишь им побег – как бы.

– Не понял...

– Объясняю: мы их отпустим, но они должны думать, что сбежали сами – с твоей помощью.

– Куда им бежать?

– К деревянному стойбищу, конечно. Под защиту менгитов!

– Всё равно не понимаю, – признался мавчувен.

– Пусть русским передадут, что пришли люди, которые побывали в плену у таучинов. Вас начнут расспрашивать о нас. И вы всё расскажете – и менгитам, и соплеменникам.

– Что мы должны говорить? – Мхатью, кажется, начал что-то понимать.

– Правду, конечно! Таучины не боятся русских, они смеются над ними. Потому что русскими командует беременная баба.

– Это действительно так?!

– Брюхо у командира большое, – пожал плечами Кирилл. – Об этом, наверное, многие знают. А вот бывают ли у русских женщин усы – здесь не знает никто, верно?

– Верно...

– И ещё: таучины грозятся истребить всех, кто согласился дружить с менгитами, кто помогает им.

Скоро все убедятся, что эти злобные демоны никого не могут защитить – даже себя! – Кирилл сделал многозначительную паузу. – Ты сможешь сделать так, чтобы эти слова услышали и твои соплеменники, и русские?

– Да! – не колеблясь ответил Мхатью.

– А не умереть, остаться в «нижней» тундре – хотя бы ради мести! – ты сможешь?

– Ну... – На сей раз мавчувен заколебался. – Наверное...

– Тогда за дело!

Слова «клятвы» ещё не стёрлись в памяти воинов, так что организовать фальшивый побег было не трудно. По требованию командира люди должны были кричать грозно, но двигаться медленно, стрелять быстро, но мимо. Что ж, наверное, это у главного воина юмор такой – так утончённо он издевается над противником. Впрочем, не исключено, что он так колдует – пытается передать врагам мистическую порчу.

«Будем надеяться, что у них получится, – думал Кирилл, глядя вслед удаляющимся упряжкам. – Не знаю уж, как поступит атаман Шишаков, но я, окажись на его месте, не смог бы найти повод отсидеться в крепости – или что там они успели построить?»

Первый общий приказ был разумным и вполне соответствовал пожеланиям трудящихся. Заключался он в следующем: кто что успел награбить, а также женщин, раненых и лишнее снаряжение отправить домой. И не начинать боевых действий, пока караван не уйдёт достаточно далеко в тундру. За это время самые шустрые пусть выяснят местоположение «казённого» стада и вообще хорошенько разведают обстановку. Проблемы возникли с реализацией лишь второй части плана – «самыми шустрыми» считало себя большинство участников похода. В общем, главнокомандующему пришлось тронуться вперёд на день раньше, чем хотелось – чтобы не остаться на месте стоянки в одиночестве.

Захват «движимого имущества» прошёл практически бескровно. И пастухи, и те, кто изображал охрану, заблаговременно разбежались, даже не обозначив попытку сопротивления. Кирилл не торопился радоваться, а занялся изучением брошенных стоянок людей Кытмака. Не нужно было быть великим следопытом, чтобы понять: здесь жили и чужие люди – таучины и мавчувены иначе раскалывают кости, чтобы достать костный мозг, не жарят мясо на заострённых палках (а здесь обгорелые «шампуры» встречались часто), да и вообще, не разводят таких больших костров, оставляя после них множество недогоревших палок. Вывод: в охране стада принимали участие служилые, но по каким-то своим соображениям сопротивление они решили не организовывать. По каким же? Скорее всего, из-за слишком уж большого численного перевеса противника.

Весьма довольные воины собрали разбежавшихся по тундре оленей и устроили «праздник живота» – вволю напились свежей крови и наелись лакомых кусочков. «Продукт» не жалели и не экономили, поскольку животные ещё не стали по-настоящему своими – почти целые туши остались лежать на снегу. По окончании мероприятия как бы само собой организовалось движение в обратном направлении. Вот тут-то Кирилл и затосковал: оказалось, что такое количество оленей, собранных вместе, может двигаться лишь со скоростью пешехода, если не медленнее. Он поговорил с Чаяком, с другими авторитетными таучинами и пришёл к выводу, что ничего поделать с этим нельзя. По-хорошему следовало бы разбить стадо на несколько частей и гнать их порознь, но... Но это практически невозможно, потому что такая разбивка будет соответствовать делёжке добычи между участниками – дело немыслимо сложное и долгое. «Ну конечно же будет погоня – не может не быть! – признал Кирилл. – Потому охрана и не сопротивлялась – всё равно, дескать, вы никуда не денетесь. А если Мхатью хорошо сработает, то у казачков и выбора-то не останется – только драться! Бандитская разборка, блин...»

Войска противников вступили в визуальный контакт четыре дня спустя. Вечером после безветренного солнечного дня они разглядели друг друга с расстояния в несколько километров, остановились и... начали готовиться к ночлегу.

По логике «белого» человека, следовало выставить охранение, но Кирилл быстро понял, что ничего из этого не получится – нет такой традиции у таучинов, и никогда не было. Можно не спать несколько суток, охраняя летом оленей или работая веслом на промысловой байдаре, а сейчас-то зачем? Какой смысл пялиться в темноту, ведь по ночам не воюют!

«У казаков родного мира были многовековые традиции хождения „за зипунами", – размышлял Кирилл. – И в этом благородном деле они не брезговали никакими приёмами, включая резню спящего противника. А ведь у нас в лагере нет даже собак – никто не гавкнет! Похоже, придётся дежурить самому».

В итоге учёный надолго остался наедине со своими мыслями и мог вволю позаниматься анализом и синтезом, самокопанием, самобичеванием, поисками смысла жизни и различий между добром и злом. Он стоял на вершине невысокой сопки, смотрел на далёкий лагерь противника и маялся: «Считается, что русский народ всегда искал „правду", боролся да „правду", жаждал „правды". А ещё очень популярно было и есть понятие „справедливость". А вон те чего здесь ищут, чего жаждут? В общем-то, понятно – чего... Но сила их жажды просто потрясает!

Я оказался на „этой" стороне, а не на „той" по чистой случайности. Чем одни лучше других? Одни насилуют и грабят, прикрываясь (слегка!) интересами государства. Оно, когда тут утвердится, положит конец междоусобицам, установит закон и порядок – с произволом чиновников, коррупцией, с бесцеремонной эксплуатацией ресурсов. Это государство для туземцев абсолютно чужое, ведь их предки не принимали участия в его создании: работорговцам-викингам задницы не лизали, от богов своих не отказывались, царям-психопатам не подчинялись. Но аборигены тоже насилуют и грабят. Победители, не моргнув глазом, вырезают мирное население и при этом даже не приводят никаких оправданий или оснований. В них просто нет надобности, ведь каждому ясно, что мавчувенов надо грабить и убивать – они для того и существуют!

И всё-таки, и всё-таки... Из подсознания (или откуда?!) упорно выползает мысль, что „правда" сейчас не за русскими. И вовсе не потому, что они меня пытали, что несколько раз чуть не убили...

А почему? Ну... В государстве российском на протяжении многих веков смертельные голодовки случались регулярно – иногда по нескольку раз при жизни одного поколения. И это при наличии транспортной сети, относительно хорошо развитой торговли, огромной территории, на которой тотального „недорода" не может быть в принципе. Тем не менее, голодовки – трупы на улицах городов – были! Их даже не всегда фиксировали в летописях, настолько они казались обыденными. Механизм этих бедствий прост: при малейших признаках неблагополучия все, кто может, начинают хлеб скупать и придерживать, в надежде получить „настоящую" цену. Остальному населению остаётся подыхать с голоду – в том числе и под стенами амбаров, в которых гниёт „придержанное" зерно.

В Арктике до прихода „белых" людей голодовки бывали не реже, а то и чаще – природа здесь безжалостна и капризна. Но выживали в них не „богатые" и „сильные", а все или... никто. Парадокс? Пожалуй... Мясные ямы будут опустошены, оленье стадо будет безжалостно забито и съедено, если рядом оказались голодные. И вовсе необязательно это должны быть родственники или друзья – пусть даже бывшие враги! Ради „понта", ради смешной первобытной „чести" имущий станет нищим, обречёт на голод собственную семью, но „принципами не поступится"! Нет, они не психи – в плохой год никакой таучин специально не пойдёт спасать голодающих соседей-мавчувенов. Наоборот – постарается держаться от них подальше! Но уж если до него добрались, деваться будет некуда: нет страшнее обиды, чем упрёк „гостя", что ему дали кусок хуже, чем своим!

Так кто же дикарь, кто варвар?! Первобытное племя, занятое кровавой разборкой с соседями, или государство, беспощадное не только к „чужим“, но и к „своим"? В принципе государство может доразвиться до сытой демократии, при которой жизнь „своего" станет чуть ли не высшей ценностью. А племя может доразвиться... до государства! Нет, что-то тут не так, чего-то я недопонимаю... Ведь движущие силы развития едины для всех... А оно есть, это развитие? А может, круг? Или всё-таки спираль?

Эх, Кирюха, о чём, ну о чём ты думаешь?! Ты же вляпался по самое „не балуй" в какой-то кровавый эпизод чужой истории! Или своей... Но никакого „хронотопа", чтобы сбежать, у тебя нет! А есть копьё с наконечником из моржового бивня и тесак, которым ты толком не умеешь пользоваться! А ещё есть „сдвиг по фазе", который местные называют одержимостью...»

Ночь прошла спокойно. Причины этого спокойствия Кирилл так и не узнал, а она была смешной. Утомлённый переходом атаман Шишаков уснул, и подчинённые не решились его разбудить.

На рассвете возле просыпающегося лагеря показались три чужие оленьи упряжки. Они прибыли откуда-то с северо-востока и до последнего момента двигались скрытно – прикрываясь неровностями рельефа. Кириллу стало обидно: дежурил он, похоже, напрасно, ведь с таким же успехом могло прибыть и тридцать упряжек – никто бы не заметил. В данном случае всё обошлось, поскольку это оказались всего лишь перебежчики – мавчувены, насильно мобилизованные русскими. Точнее, эти муж чины принадлежали к небольшой этнической общности, которая проживала в приграничных районах и умудрялась поддерживать с таучинами относительно мирные отношения. Портить их ради сомнительной благосклонности бородатых демонов воины не хотели, особенно после того, что они узнали от Мхатью. Сведения о противнике, которые привезли перебежчики, почему-то никого, кроме Кирилла, не заинтересовали – все были заняты общением с личными духами-хранителями, проверкой оружия и подготовкой упряжек.

На сей раз воины двигались не друг за другом, не бесконечной цепочкой, а толпой, благо снег позволял обходиться без проторённой колеи для нарт. Далеко ехать, конечно, не пришлось – вскоре впереди показалась точно такая же толпа оленьих упряжек. «Армии» остановились на расстоянии метров пятисот друг от друга. Таучины принялись доставать оружие и надевать доспехи. Насколько можно было рассмотреть, противник занимался тем же самым.

«Что, заранее одеться не могли? – мысленно удивился Кирилл. – Наверное, не могли, наверное, это такая общая традиция, раз даже служилые своих союзников не смогли заставить!» Вместе с молодыми помощниками, прихватив одного из перебежчиков, предводитель поднялся на склон и попытался понять диспозицию. Противник потихоньку выстраивался в линию, образуя некое подобие фронта. Из пояснений перебежчика получалось, что в центре располагаются русские и икуты, которых они привели с собой. Фланги же образуют местные мавчувены, вооружённые в основном луками. В глубоком тылу войска быстро формируется подобие походной крепости из грузовых саней, составленных в круг. Там же топчутся и стреноженные олени.

«Всё ясно, всё понятно, – вздохнул учёный. – Казаки не дураки, или у них хорошие консультанты. В данном случае они не курочат мир под себя, а действуют согласно обстоятельствам. Обстоятельства же таковы: основная масса личного состава с обеих сторон знает лишь два вида противоборства – личные поединки и коллективный дистанционный бой. В таком бою десяток ружей и «русский характер» даст неоспоримое преимущество – победа им гарантирована. Как быть, что делать? Н-н-ну... Если только... Ладно, другого выхода всё равно нет!»

Кирилл отправил парнишку-помощника на поиски Чаяка – из всей публики он представлялся ему самым толковым. «Друг» не подвёл – немного покапризничал, конечно, но согласился взять на себя роль предводителя засадного отряда. Два десятка добровольцев найти оказалось не трудно, и вся эта компания в спешном порядке отправилась в противоположную от поля боя сторону – чтобы оказаться в нужном месте, им предстояло сделать довольно большой круг. Особой радости Кирилл не испытал – это была наиболее простая и лёгкая часть его плана. Остальное зависело, в основном, от него самого – от его умения убеждать, которое обнаружилось совсем недавно.

Начал он, конечно, с «сильных» воинов, а потом перешёл к рядовому составу. Предводитель ничего не просил, ничего не объяснял – просто требовал, грозя позором на том и на этом свете в случае невыполнения.

В обычае мавчувенов, как, впрочем, и таучинов, – выезжать на поле боя на нартах и спешиваться лишь на «линии огня». В данном случае противник избрал оборонительную тактику – стоял на месте с оружием наготове и ждал атаки, а его транспортные средства копытили снег далеко за линией фронта. Ждать пришлось долго – таучины всё никак не решались на активные действия. Но вот послышались крики, воины стали усаживаться на нарты, и минут через пять вся толпа двинулась вперёд – сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее.

Кириллу, конечно, пришлось участвовать в наступлении вместе со всеми. И не где-нибудь, а впереди, правда, не на белом коне, а на лёгких санках, запряжённых двумя серыми оленями. В таком положении ему трудно было следить за действиями «подчинённых», зато они могли следить за ним и, как говорится, брать пример.

Расстояние быстро сокращалось. Впереди раздались крики команд. На флангах возникла некоторая суета, но в центре всё было спокойно – ружья поставлены на сошки или пристроены к лезвиям воткнутых в снег бердышей.

«А ведь сейчас будет ружейный залп, – догадался Кирилл. – Мы проходим линию огня!»

Не давая себе времени на испуг, он заорал во всю мочь:

– Вперёд, таучины!! ЭН-Х-О-ОЙ!!!

И залп грянул.

Впрочем, он был больше похож на очередь...

Но чуть раньше крик предводителя успели подхватить десятки глоток. И звуки выстрелов потонули в их рёве. Дымки, вылетевшие из стволов, вовсе не показались страшными...

Кирилл понял, что цел, и оглянулся: здесь и там падали убитые или раненые – в основном олени. Бегущие следом налетали на них, не успев свернуть, нарты переворачивались. Через мгновение он и сам полетел в снег – его левый олень рухнул как подкошенный.

Копьё оказалось в руке – он использовал его вместо хлыста погонщика. Кирилл вскочил на ноги и завопил, размахивая оружием:

– Впер-рёд! В атаку!! Ур-ра!!!

Вряд ли его расслышали и поняли в общем шуме, тем более что кричал он по-русски. В основном, наверное, подействовал личный пример – сначала на тех, кто был рядом, а потом пошла цепная реакция. В первый момент Кириллу показалось, что он один бежит к недалёкой уже цепи противника, но его почти сразу догнали и перегнали бездоспешные копейщики. Парни торопились проявить геройство и падали, получая стрелы, а Кирилл бежал, бежал по снегу и захлёбывался в жуткой смеси ярости и страха:

– Ур-ра-а!!!

Таучины начали выдвигаться на «огневой рубеж» довольно широким фронтом, но это не было организовано сознательно. Просто многим не хотелось ехать вслед за кем-то, а хотелось быть первым. Такие энтузиасты пристраивали свою упряжку не сзади, а сбоку от соседа, удлиняя тем самым фронт. Первым, естественно, двинулся вперёд центр, где находился Кирилл. Фланги, заметив, что отстают, пустили в ход свои хлысты и глотки. По идее, нужно было подъехать на расстояние прицельного лучного выстрела (метров 60-70) и спешиться, но «кивающий» перед боем всё запутал, требуя вообще не расчехлять луки, а пользоваться только копьями. Спрашивается, где тогда нужно расстаться с упряжкой?

Ружейный залп, естественно, достался центру. После него большинство уцелевших атакующих перешли к передвижению собственными ногами. Разогнавшиеся фланги, ничего толком не поняв, продолжили движение на нартах, обгоняя бегущих. Что уж там подумали мавчувены, на которых с воплями неслась «конная лава», осталось неясным, только они довольно дружно развернулись (кто-то подал дурной пример?) и кинулись бежать к своим упряжкам. В результате русские разом лишились почти всех своих союзников из местного населения.

Десяток секунд спустя упряжки таучинов оказались среди бегущих врагов. «Всадники» принялись действовать кто во что горазд, стремясь утолить свою «жажду крови». Быстро выяснилось, что, сидя на нарте, убивать неудобно – чтобы по-настоящему пустить в ход копьё, нужно спешиться.

Подлые мавчувены не желали быть заколотыми – они хотели спастись – и удирали со всех ног. Причём многие успешно.

Всего этого Кирилл, конечно, не видел. Зато сообразил на бегу, что второго залпа не будет: служилые расстаются с ружьями, берутся за сабли, топоры и копья – у кого что есть. Последняя мысль, мелькнувшая перед тем, как учёный вообще перестал думать, оказалась отнюдь не философской: «Который из них – мой?»

Никакого строя, никаких команд – каждый сам за себя.

Кирилл успел заколоть двоих прежде, чем его стиснули – свои и враги – так, что действовать копьём стало невозможно. Не колеблясь ни секунды, он расстался с громоздким оружием и выдернул из чехла тесак. Тяжёлый когда-то клинок сейчас показался невесомым.

И – косой рубящий сверху.

Под шапкой у казака шлема не было...

Служилые дрались с яростью обречённых, с лихвой компенсирующей недостаток фехтовальных навыков. Только их становилось всё меньше и меньше, а таучинов – наоборот.

Кирилл, оглушённый яростью, оглянулся в поисках новой жертвы. И не нашёл её: все оставшиеся в живых служилые и икуты были заняты – в одиночку или вдвоём-троём они отбивались от озверевших таучинов. Последних было гораздо больше. Кровавая пелена в глазах стремительно рассеивалась, Кирилл увидел знакомые фигуры и понял, что подошли люди Чаяка.

Никакой засады, конечно, не получилось, а вышло нечто похожее на фланговый обход (или как оно там называется?). В общем, эта группа вступила в игру, когда союзники русских уже удирали вовсю. Не удостоив вниманием бегущих мавчувенов, люди Чаяка кинулись туда, где кипел бой. Сами того не желая, они оказались в тылу у служилых, отрезав им путь отступления к импровизированному «вагенбургу».

Оттуда – из-за нарт, заваленных барахлом – летели стрелы, но расстояние было слишком велико, и особого вреда они никому не причиняли. Народу там находилось вроде бы не много – человек, наверное, десять. Кириллу показалось, что среди прочих за баррикадой мелькнула и знакомая шапка атамана. «Они так и будут там сидеть?! А ведь если бы к ним пробились оставшиеся, могли бы и спастись – вести осаду, штурмовать укрепления таучины не умеют. Их последний шанс – вылазка на выручку не добитым ещё своим. Сообразят?»

Служилые начали перебираться через заграждение даже раньше, чем он успел додумать свою мысль до конца.

– Сзади!! – заорал Кирилл. – Смотрите!! Они идут!!!

Выхватив из рук мёртвого казака копьё-рогатину со стальным наконечником, он кинулся было вперёд – навстречу далёкому ещё врагу. Но конечно, не добежал – завяз в драке со служилым, а потом с двумя икутами сразу. Затем пришлось помогать раненому таучину, которого казак едва не зарубил бердышом...

Только что русских просто добивали, пользуясь численным превосходством, и вдруг силы почти сравнялись. Как такое могло произойти?! Да очень просто: большинство таучинов, как и Кирилл, кинулось навстречу новому врагу. Никто ж не указал, кому конкретно встречать тех, а кому остаться драться с этими. Да и какое командование в рукопашной?!

Чудес не бывает – в массовой драке те, кто оказался в самой гуще, почти никогда не остаются невредимыми. То ли он сделал ошибку, то ли просто сработала статистика – в конце концов Кирилл получил удар чем-то в спину, а потом по голове, кое-как защищённой шлемом из костяных пластин. И полетел лицом в истоптанный снег...

Он понял, что жив, и, спустя тысячу лет, кое-как сел, подпирая непослушное тело руками. Сел и увидел, что народу кругом полно, но на ногах – никого. Мир вокруг помутнел, раздвоился и с болезненным скрипом поехал в сторону. Криков: «Вон Кирь! Я нашёл его! Вон он!!!» Кирилл не услышал, потому что опять потерял сознание.

Когда он очнулся в следующий раз, то сразу же чуть не погиб, захлебнувшись собственной рвотой. Его успели спасти – чьи-то заботливые руки перевернули, поддержали тело и голову.

Когда приступ миновал, в мозгу немного прояснилось, и Кирилл понял, что окружающие люди – свои, таучины – чего-то от него хотят, о чём-то упорно спрашивают.

– Встать помогите! – прохрипел учёный. – Что тут такое?

Кирилла поставили на ноги, поддерживая со всех сторон. Неимоверным усилием воли он сфокусировал зрение – чтобы увидеть, чтобы понять.

Перед ним была лёгкая беговая нарта, запряжённая одним оленем, правда, очень крупным. Олень был мёртв и лежал на снегу, откинув назад рогатую голову. А на нарте боком лежал большой толстый человек, одетый в железные латы поверх зимней одежды. Кроме панциря, на нём были поножи, наручи и ещё какие-то приспособления. Шлем на голове отсутствовал, и пропитанные кровью волосы образовали безобразный колтун. Вместо правого глаза у лежащего была кровавая дыра. Левый глаз смотрел на Кирилла. Он моргал, из него текли слёзы.

– Что делать с ним, друг? – спросил Чаяк. – Давай подождём, пока ты окрепнешь!

– Не надо, – выдавил из себя Кирилл. – Не надо. Убейте сами. Только без пыток – я так хо...

Сознание вновь отключилось – у Кирилла было сильнейшее сотрясение мозга.

Случись такое дома, лежать бы Кириллу в реанимации с иглой капельницы в вене. Здесь с ним поступили проще: привязали к грузовой нарте и потихоньку стали транспортировать вместе с прочим грузом. Время от времени друзья и соратники интересовались, жив ли победитель менгитов или уже нет. Если раненый приходил в сознание, они заботливо спрашивали, не хочет ли он «добровольной смерти», и выражали готовность помочь. Кирилл мужественно отказывался.

Конец истории атамана Шишакова учёный узнал много дней спустя, когда уже мог самостоятельно сидеть и даже есть разжёванное для него мясо.

Отчаянная вылазка из «вагенбурга» успеха русским не принесла – наверное, они опоздали. Путь к отступлению им отрезали почти сразу, а вот перебить их никак не удавалось – казачья старшина во главе с Шишаковым дралась яростно и эффективно. Сыграл роль и психологический фактор – почти все они были одеты в хорошие доспехи и казались нападающим неуязвимыми. В конце концов Чаяку кое-как удалось отогнать воинов от последних русских. Возможно, это получилось потому, что самые отчаянные уже погибли под казачьими саблями и топорами. Решено было отправить гонцов за луками и стрелами, а потом поупражняться в меткости с безопасного расстояния.

Пока молодёжь бегала за метательным оружием, а оставшиеся обсуждали, можно ли стрелой убить «железного человека» и как лучше это сделать, к оцеплению подъехала нарта, запряжённая одним оленем. Мхатью обозвал таучинов всякими обидными словами и направился к русским. Те его, наверное, узнали, или, может быть, их обмануло видимое отсутствие оружия – упряжку подпустили совсем близко. Мхатью остановил своего оленя в десятке метров, поднялся с нарты, раболепно поклонился русским и начал к ним приближаться. Возможно, он при этом что-то говорил – точно никто не знает. Один из казаков шагнул навстречу и ударил мавчувена кулаком по голове, а когда тот упал, принялся бить ногами. Мхатью сумел схватить служилого за ногу, повалить и заколоть костяным стилетом. На него тут же накинулись все сразу.

Далее показания очевидцев расходятся: одни говорят, что мавчувена просто убили, другие видели, что он смог встать и заколоть ещё кого-то, третьи доказывают даже, что глаз Шишакову выбил именно он. Последнее представляется крайне маловероятным, поскольку не менее пяти таучинов утверждают, что собственноручно совершили этот подвиг.

Пока мавчувена рвали на куски и рубили в капусту, один из «железных людей» кинулся к нарте и повалился на неё, успев, вероятно, убрать якорь-тормоз. Перепуганный насмерть олень рванул с места и помчался туда, где находилось меньше людей. Оцепление было, конечно, не плотным – таучины стояли несколькими группами довольно далеко друг от друга. У тех, между которыми пробежал олень, аркана с собой не оказалось. Упряжек, на которых можно устроить погоню, поблизости, разумеется, не было. В общем, упустили...

Обида стала ещё горше, когда потом среди трупов не обнаружилось ни одного похожего (по Кирилловым описаниям) на казачьего атамана. Решено было всё-таки организовать погоню – уж больно престижная добыча ушла! Только эта самая погоня далеко не уехала – люди увидели, что олень возвращается, причём вместе с нартой и с грузом на ней. Его постарались не спугнуть – просто следили, куда пойдёт.

Животное остановилось возле растерзанного трупа своего хозяина.

Оленя убили, чтобы Любимец смог встретиться с Мхатью в Другой жизни.

– У него остались здесь сын и какая-то женщина, – вспомнил Кирилл. – Давай будем говорить всем, чтобы их не трогали.

– Давай, – вздохнул Чаяк. – Плохо только, что мавчувены сложат о Мхатью легенды. В них он будет отважней и смелее таучинов, он, наверное, сделается главным победителем русских – ты же знаешь, как это бывает с памятью о героях...

Просьба Кирилла о лёгкой смерти для Шишакова не была выполнена. Слушать рассказ о долгой казни он отказался.