Текст книги "Воины снегов"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Через пару сотен метров Вэнгыт остановился и, обернувшись назад, закричал:

– А ты куда, женщина?! Хочешь спугнуть нашу удачу?

Кирилл тоже обернулся – сзади шла его «жена».

– Ещё чего! – надменно вскинула голову Луноликая. Она стояла на тропе и держала в руках снегоступы. – Раньше не спугивала и теперь не спугну!

– Уходи домой! – не сдавался брат. – Разве мало надо мной из-за тебя смеялись люди?

– Люди никогда не смеялись, если ели добытое мной мясо! – констатировала женщина очевидный для всех факт.

– Скажи ты ей, Кирь! – запросил поддержки охотник. – Ну до чего же упрямая!

– Пусть идёт, – с деланным равнодушием пожал плечами учёный. Стыдно признаться, но в обществе «жены» он чувствовал себя гораздо увереннее – она давно уже не смеялась над его бесчисленными проколами и попаданиями в нелепые ситуации. Даже наоборот – как-то приспособилась ограждать от них. – Пусть идёт! Она поможет нам перетаскивать добычу!

«Если таковая окажется, – добавил он мысленно и озаботился новым вопросом: – А зачем мы тащим снегоступы?»

Ответ он получил у кромки припая. Вэнгыт и Луноликая здесь остановились и стали прилаживать лыжи к своей обуви. Кириллу не оставалось ничего другого, как последовать их примеру. Парень закончил операцию первым: потопал на месте, потряс ногами, проверяя надёжность креплений, и подошёл к самому краю ледяного поля. Он достал из мешочка на поясе несколько кусочков мороженого мяса и забросил их в тымэгын – направо, налево и прямо вперёд. Потом вытянул из-за пазухи висевший на шее деревянный амулет и пристроил его поверх одежды. После всего этого он шагнул в подвижную кашу ледяной шуги и двинулся на ту сторону.

Кирилл растерянно хлопал глазами ему вслед: «А я думал, что только Иисус мог ходить по воде, яко посуху... То есть механика процесса понятна – битый лёд стиснут между припаем и большим ледяным полем. Его, может, здесь добрый метр в глубину, но ведь всё это движется, всё колышется! Один неверный шаг – и привет! Даже если просто остановиться на месте – ведь засосёт, затянет, как в болото! А если на пути возникнет разводье – хоть на полметра?! Сколько можно продержаться в такой воде? Да нисколько, особенно в одежде! Они тут все плавать не умеют – знают, что это бесполезно...»

Потрясение от увиденного было недолгим. Его быстро затмило жуткое подозрение, что он – простой (даже незащищённый!) научный сотрудник – должен сейчас (вот прямо сейчас!) проделать то же самое! «Да нет же, – мелькнула трусливая мысль, – не может быть! Зачем?! Ведь это месиво колышется, движется, а под ним вода – морская, солёная, ледяная! Там же бездна! Берег-то скалистый, и глубина здесь может быть любой – и десять метров, и тридцать! Нет, я не смогу...»

Он представил эти самые метры (десятиэтажный дом!) и почувствовал, что тело покрывается холодным потом, мышцы отказываются повиноваться, и надо бы сесть, пока колени сами не подломились. Остатки разума пытались пробиться наружу со слабым аргументом, что для успеха утопления нет никакой разницы, сколько под тобой воды – три метра или тридцать, только инстинкты с рефлексами ничего слушать не желали и дружно вопили: «НЕ-ЕТ!!»

Между тем Вэнгыт оказался уже на той стороне. Он стоял на краю ледяного поля, медленно ползущего вправо, призывно махал рукой и что-то кричал – за шумом тымэгына слов разобрать было нельзя.

– Ну, что же ты? – подошла сзади Луноликая. – Иди скорее, а то сейчас рас...

Она встретилась глазами с «мужем» и умолкла на полуслове. Превращение девчонки в женщину было почти мгновенным – задорная улыбка исчезла. На Кирилла смотрела взрослая тётя, которая действительно за него переживала. Не так, как былые подружки, боящиеся лишиться некоей ценности (другого парня искать придётся!), а как-то по-настоящему, по-матерински, что ли...

– Никогда не ходил в тымэгын? – серьёзно и спокойно спросила «жена». – Почему не сказал?

– А кто меня спрашивал? – прошептал онемевшими губами учёный. – Я ж не понял сначала...

Луноликая откинула с головы капюшон, шагнула ближе и... И последовал мгновенный диалог – без слов, но с мощным выплеском эмоций – глаза в глаза. Кириллу даже неловко стало, что он так откровенно «раскрылся» перед женщиной. А Луноликая, похоже, всё поняла – даже это. И качнула головой:

– Надо. Иначе всегда будешь бояться. А тымэгын не страшный, он – ласковый. Ты его пойми. Ты его почувствуй, как... Как меня при соитии. Смотри перед собой и держи солнце на правой щеке.

– А ты... Ты как – в первый раз?

– Маленькая была, – улыбнулась женщина. – Отец на верёвке пускал. Тебе это не нужно – просто иди. Не останавливайся только.

И Кирилл пошёл.

Оказавшись на твёрдом льду, учёный перевёл дух и отёр с лица пот: «На самом деле всё легко и просто. С чем это можно сравнить? С ходьбой по дивану, батуту, болоту? Нет, пожалуй... Дело в фантазии, в воображении. Перейти какую-нибудь канаву по бревну совсем не трудно – если земля рядом. Но если это же бревно лежит над пропастью, то элементарное упражнение превращается в подвиг. Не надо напрягаться, не надо, как говорится, париться! Вон Лу бежит – смеётся и рукой машет! А мне стыдно...»

Троица отправилась прочь от берега – туда, где вдали темнели открытые разводья. Кириллу нужно было реабилитироваться – если не в глазах спутников, то в своих собственных – и он очень старался. Слабый навык метания гарпуна пришлось компенсировать терпением и выдержкой – подкрадываться к отдыхающей на льду нерпе ему пришлось гораздо ближе, чем Луноликой или Вэнгыту. Тем не менее к вечеру из четырёх добытых животных два были умерщвлены его рукой.

Звери оказались, в общем-то, не крупными – килограммов по тридцать-сорок. Тащить в посёлок их нужно было целиком, не разделывая, поскольку отходов не предполагалось – требуху с удовольствием съедят собаки. А как тащить, если нет ни волокуш, ни санок? Да очень просто – ремённую петлю через ноздри, лямку себе на плечо – и пошёл! По льду и снегу нерпичий мех скользит совсем неплохо.

Всё было хорошо и приятно, пока охотники не добрались до кромки плавучих полей. Посёлок был уже рядом, но от него и от припая отделяла довольно широкая полоса живой ледяной каши – всё того же тымэгына. Кажется, движение льда замедлилось, но за день оно успело изрядно обглодать припай, нагромоздить на него кучи льда. Весь пейзаж изменился, и лишь ориентируясь по берегу, можно было определить, где они переходили в прошлый раз. Правда, нужды в этом уже не было – место перестало быть самым удобным. Найти новое было не трудно – конечно же там, где переходят другие, благо примеру Вэнгыта утром последовали многие.

Кирилл уже почти не боялся – победа над собой была одержана, требовалось лишь закрепить её. Правда, смущало, что идти через тымэгын на сей раз придётся с грузом. Спутники объяснили, что ничего в этом особенного нет: следует укоротить ремень, на котором сзади тащится нерпа, и, уж конечно, не тянуть двух сразу.

Переходили в прежнем порядке – Вэнгыт, Кирилл, Луноликая. Потом Вэнгыт собрался возвращаться за оставленной на той стороне четвёртой нерпой, но Кирилл остановил его:

– Я сам схожу!

– Не делай этого, Кирь! – воспротивился парень. – Тымэгын ещё не привык к тебе, не искушай его доброту!

– Да никого я не искушаю! – рассмеялся учёный. – Эту нерпу убил я, значит, должен сам и дотащить – чтоб в другой раз неповадно было!

– Не понимаю, – признался охотник. – Если не хочешь, чтобы пошёл я, давай бросим её там.

– Зачем?! Это же добыча!

– Оставь его, Вэнгыт, – вдруг вмешалась Луноликая. – Пускай идёт. Ему надо...

– Где я найду тебе другого мужа? – пробурчал брат, но возражать больше не стал – он всё-таки был младшим.

И в третий раз шагнул Кирилл в шумящее подвижное месиво тымэгына. Он уже почти играл с ним – балансировал, раскачивался, запрыгивал на льдину покрупнее и успевал соскочить раньше, чем она погрузится под его весом. На той стороне он пристроил на плечах лямку, за которую волок добычу, и помахал рукой спутникам – дескать, всё в порядке! Те махали в ответ, показывали куда-то в сторону и что-то кричали, только разобрать за шумом ничего было нельзя. Кирилл уже знал общие правила обращения с тымэгыном. Одно из них – чуть ли не главное – заключалось в том, что переход дело сугубо индивидуальное: кого-то вести, помогать, указывать дорогу бесполезно – каждый должен руководствоваться собственным опытом, интуицией, чувством равновесия. Именно поэтому новоявленный охотник и не придал особого значения жестам коллег. И пошёл.

До припая осталось всего несколько шагов (ну, наверное, метра два!), и Кирилл хотел уже рассмеяться в лицо спутникам – чего, мол, волновались! Он поднял голову и увидел, что Вэнгыт, стоя на самом краю, протягивает ему свою палку крюком вперёд, а Лу придерживает брата сзади за одежду. А ещё он увидел...

В нескольких метрах правее довольно крупная льдина зацепилась за край припая и почти остановилась, затормозив движение шуги. Перед ней пучилась груда ледового крошева, а позади образовалась этакая «тень», в которой льда было очень мало – почти открытая вода. Её совсем немного, но она-то и отделяла путника от «большой земли».

Кирилл замер на месте, и ноги его почти сразу начали погружаться. «Стоять нельзя – если снегоступы завалит ледовой крошкой, их будет не выдернуть! – мгновенно сообразил учёный. – Ломануться вперёд и схватиться за палку? Но я просто сдёрну в воду и Вэнгыта, и Лу – держаться на льду им не за что! Значит, надо назад!»

План действий созрел мгновенно: «Да-да, назад, но не далеко – всего на несколько метров! А потом взять правее – туда, где застряла льдина. И через неё на припай!»

Решение было бы правильным. Может быть, даже единственно правильным. Если бы...

Кирилл повернулся градусов на 120 и двинулся навстречу медленно ползущему льду. Краем глаза он увидел, как в шугу затягивает лежащую без движения тушу нерпы. «До льдины доберусь и выдерну! – мелькнула мысль. – Или уж чёрт с ней – пусть пропадает?»

Это оказалось ошибкой. Последний шаг сделать Кирилл не смог – что-то бесцеремонно и мощно рвануло его назад. Опорная нога подвернулась, вторая тоже утратила опору, и учёный повалился на спину. Ещё далеко не всё было потеряно, и он попытался перевернуться, чтобы встать, но неумолимая сила вдавливала тело в ледовую кашу. «Нерпа! – догадался охотник. – Тянет меня как якорь! Она уже, наверное, подо льдом и её волочёт течением! Лямка! Нужно скинуть лямку...»

Ничего не вышло – ремень оказался слишком сильно натянут. А потом руки, ноги, да и всё тело утратили способность двигаться, свет померк.

Под одежду пошла вода.

Шипение, треск, скрежет льда сделались оглушительными и заполнили весь мир. Кирилл приподнял голову, лицо освободилось, и он крикнул. Или только хотел, потому что рот сразу же наполнился горько-солёной водой и ледяным крошевом. Кирилл их выплюнул и попытался вдохнуть воздух для нового крика. Но вместо воздуха вокруг были вода и лёд. Это месиво попало в лёгкие, и начались спазмы. А потом судороги...

Мелькнула последняя, наверное, мысль, что сейчас эти ослепительные вспышки кончатся и будет хорошо и покойно – не может же такой кошмар продолжаться вечно?!

Оказалось, что может. Облегчения смерти всё не наступало. Судороги, кашель, рвущий лёгкие, – скорее бы!

В какой-то момент Кирилл почувствовал, что руки и ноги его свободны. Это означало, конечно, что он оказался в воде под тымэгыном. Только здесь почему-то было светло...

А судороги всё не прекращались – наверное, из-за того, что в лёгкие всё-таки попадал воздух. Откуда, чёрт побери, ему тут взяться?!

Мучительно и медленно – целую вечность спустя – всё утряслось, всё встало на свои места. Оказалось, что Кирилл не плавает в тёмной бездне подо льдом, а лежит на нём. Вспышки в глазах происходят оттого, что он поднимает веки и видит отражённый снегом свет солнца, готового вот-вот скрыться за скалистой грядой. А вокруг стоят охотники и неспешно обмениваются мнениями по поводу того, что бы всё это значило, к добру это или к худу.

– Х-холодно! – прохрипел учёный.

– Ну, так вставай! – спокойно сказал Вэнгыт и протянул руку. – Беги скорее домой, а то кишки к спине примёрзнут.

Как выяснилось потом из расспросов, Кирилла вместе с нерпой благополучно затянуло в шугу – у самого припая на глазах доброго десятка зрителей. Дело было, конечно, безнадёжное – тымэгын решил взять себе охотника, а это его законное право. Супруга несчастного данное право решила оспорить и, перепрыгнув на льдину, принялась орудовать своим багром в шуге. Она умудрилась зацепить ремень, который связывал охотника с добычей, и выбраться с ним на припай. Там она принялась вопить, созывая людей на помощь. Люди очень уважали природные (вполне одушевлённые!) силы, но, в целом, не считали большим грехом противостоять им, поступать вопреки их желаниям – помощь была оказана. Ужасно обидно, но Кирилл вспомнил, что читал подобную историю в одном из рассказов В. В. Леонтьева – вот если бы он вспомнил тот сюжет раньше!

Жителям посёлка данное событие обеспечило обильную пищу для пересудов. С одной стороны, «новый» человек не смог понравиться местному тымэгыну, что говорит не в его пользу. С другой стороны, тымэгын его вернул, не лишив даже законной добычи, а это большой «плюс». На следующий день после спасения охотника испортилась погода – поднялся «плохой» ветер. Мужчины по очереди стучали в свои семейные бубны и уговаривали его утихнуть, но стихия не обращала на них внимания. Это однозначно свидетельствовало, что спасали новичка напрасно. Но с другой стороны, когда очередь камлать дошла до самого спасённого (Кирилл фальшиво спел по-английски несколько песен ансамбля «Битлз»), ветер явно начал стихать, а к утру и вовсе угомонился. Это был, конечно, «плюс», но следом ударил мороз – он словно позабыл, что зима кончилась. Резкое похолодание никого не обрадовало, но его результаты оказались скорее хорошими, чем плохими: прибрежное течение куда-то делось, припай сомкнулся с ледяными полями, от тымэгына остался лишь извилистый неровный вал торосов.

За всеми этими делами Кирилл совсем позабыл, что от купания в ледяной воде можно простудиться. Когда же он вспомнил об этом, было, наверное, уже поздно – даже приличного насморка не получилось. Его приключения, однако, на этом не кончились – их продолжение последовало, и довольно скоро.

На очередных посиделках в шатре Чаяка хозяин произнёс несколько длинных, запутанных фраз, полных каких-то намёков и аллегорий. Судя по реакции слушателей, эти фразы предназначались для Кирилла, но были понятны всем, кроме него. Немедленной реакции не требовалось, и учёный взял тайм-аут – изобразил полное понимание и обещал подумать над ответом. Смысл этого «наезда» вроде бы заключался в том, что сам Кирилл (или люди посёлка из-за него?) совершил нечто двусмысленное. Можно, конечно, оставить всё как есть, но не захочет ли «друг Кирь» избавить людей от проверки на собственной шкуре (а также на шкурах жён и детей своих), к чему всё это приведёт? Пока учёный думал, присутствующие принялись вспоминать былые катаклизмы: ураганы, бураны, запредельные морозы, «недоход» морского зверя и, как следствие, поголовно вымершие или покинутые жителями селения.

«Первобытное мышление, – мрачно размышлял Кирилл. – Истыканный гарпунами кит может тихо умереть, а может лёгким взмахом хвоста отправить на дно охотников. От чего это зависит? От воли духов, конечно, от того, насколько «правильно» люди живут и исполняют обряды. Что в данном случае требуется от меня – без бутылки не понять. Но «изгонять из племени» вроде бы не собираются. Тогда что? Луноликая, наверное, объяснит – как же хорошо, что она есть!»

Отсидев положенное на «тусовке», Кирилл, придерживая руками раздутый живот, побрёл к «своему» шатру. В процессе передвижения он пытался сформулировать вопросы, на которые хотел получить ответы. Вроде бы сформулировал, но...

Но вместо очаровательной (и умной!) девушки в холодной части шатра сидела некрасивая тётя средних лет. Она делала вид, что разминает оленью шкуру, а на самом деле плакала. Можно даже сказать: ревела. Но тихо – как бы только для себя. Для Кирилла это был удар «ниже пояса» – а он-то надеялся...

Аспирант глубоко вдохнул и выдохнул воздух: «Спокойно, Кирюха! Жизнь тебе однозначно показывает, что женщины везде одинаковы – что под пальмами, что под снегом. Никто здесь, похоже, сопли тебе вытирать не будет – не надейся! Наоборот! Вот я сейчас присяду рядом, обниму её за плечико, поглажу по головке... А потом начнётся – как было с Танькой, Ленкой, Светкой... И с Нинкой... Оно мне надо? Ну... если честно... Надо, конечно, но неужели нельзя БЕЗ ЭТОГО?! Тогда что же – следует «быть спокойным и упрямым», да?! Да, наверное...»

– О чём ревём? – строго спросил муж. – Почему не работаем?

Впрочем, строгости его хватило секунд на десять-пятнадцать. А потом...

А потом выяснилось, что «девушку» до слёз довёл не он своим поведением, а как бы сама жизнь:

– Бэчуглин не хочет разделять стада... Говорит, у Чаяка нет людей, чтобы пасти его часть...

Дальше последовало множество слов, которых Кирилл просто не знал. Это было обидно, но он «пошёл на принцип» – махнув рукой на гордость, потребовал объяснения всего. И в конце концов получил. Пришлось поднапрячь и собственную память. В общем, картина получилась примерно такая.

Семья Луноликой сделалась собственницей некоего поголовья оленей, и это означало, что мечты наконец сбудутся – изменится социальный (скорее моральный!) статус семейства. Но стада (ударение на последнем слоге!), оказывается, бывают разные. Кирилл сформулировал для себя это так: люди Хечукана держали «мясо-шкуровое» стадо, за счёт которого в основном кормились и одевались. А вот береговые таучины и большинство мавчувенов держат стада «транспортные». В чём разница? В составе, конечно. В первом случае главную ценность представляют плодовитые важенки, а во втором – быки, способные хорошо работать в упряжке. Нюансов масса, но в данном случае речь идёт об отеле, который вот-вот начнётся или уже начался. Эту «страду» можно проводить по-разному. Можно пустить всё на самотёк, как это обычно делается. А можно отделить беременных олених, пасти их на лучших пастбищах, присматривать за процессом отёла и окружать заботой новорождённых. Тогда телят уцелеет значительно больше – поголовье может удвоиться. Может, но... Но после весны наступит лето – самая тяжёлая пора для оленей и «оленных» людей. Будет массовый вылет насекомых – комаров и оводов. Причём оводов нескольких видов, часть из которых просто паразитируют на оленях – выводят в них своё потомство. И взрослым-то оленям будет нелегко, а уж молодняку... У «береговых» таучинов нет традиции «упираться рогом» ради сохранения поголовья – на всё воля духов стихий. А вот она – Луноликая – всегда мечтала стать хозяйкой (женой хозяина!) большого «мясного» стада. Чтобы, значит, «свои» были всегда сыты и одеты, чтобы любого гостя можно было кормить от пуза, небрежно (демонстративно!) выбрасывая остатки песцам и воронам.

Ради этого она и согласилась когда-то стать женой Шамгына. Но прежний муж ушёл в «верхнюю» тундру, а новый...

– Зачем ты всё это говоришь?! – попытался задать прямой вопрос Кирилл. – Хочешь, чтобы я отправился в тундру обихаживать наше стадо?

Больше всего аспирант боялся, что его «жена» просто согласно кивнёт. Тогда он, пожалуй, обречён – одному в тундре ему не выжить, а здесь остаться будет уже нельзя. Но Луноликая поступила иначе: подняла голову, глаза её блеснули:

– Пойдём вместе, Кирь! Ты ведь возьмёшь меня, правда?

«Куда ж я денусь? – мысленно усмехнулся Кирилл. – Но как-то интересно всё складывается: они что, сговорились с Чаяком?! В „первобытные" интриги мне как-то не верится – скорее это какой-то «поток» судьбы... Но в тундру идти придётся – как же я там буду без аркана?! Впрочем, проблема не в этом – совсем не в этом...»

Глава 7
ЛЕТО

Они лежали, обнявшись, в пологе – на засаленных шкурах. Ароматы стационарного таучинского жилья уже стали для Кирилла почти привычными. Аспирант лежал и галлюцинировал в удовлетворённой истоме – воображал себя в родном мире, в оптимально-желаемой обстановке. И сколько бы его мозг ни рождал фантазий, в них всегда участвовала Луноликая. Кирилл поднапрягся и попытался представить собственную дальнейшую жизнь без неё – не получилось. «Это что же, влюбился я, что ли?! Так ведь не впервой же... Но вот как-то без неё не получается – всё теряет цвет, вкус и смысл. А что, в моей «хрущобе» она навела бы полный порядок и наверняка не стала бы разводить костёр на паркете!»

– Почему ты такой грустный? – спросила Луноликая, поудобней устраиваясь у него на плече.

– Я?! – изобразил удивление Кирилл. – Я очень довольный и радостный – разве не заметно?

– Заметно, – вздохнула женщина. – Заметно, что ты притворяешься. Разве я не знаю мужчин?

– А ты знаешь?! – ревниво заинтересовался учёный. – Откуда?

– Я давно замужем, – последовал резонный ответ. – Между прочим, Шамгын, хоть и был небогат, никогда не отдавал меня простым людям – только самым лучшим!

– М-да? – пробормотал Кирилл. Традиции группового брака он не мог не признать разумными и целесообразными в здешних условиях, но инстинкты и рефлексы упорно протестовали. – Это кому же?

Он немедленно получил то, что просил, – довольно длинный перечень имён, произнесённый не без некоторого самодовольства. Среди них были и знакомые: Бэчуглин, Хечукан... Большинство он не знал, но упоминания в разговорах помнил – действительно авторитетные люди! И как же на это должен реагировать интеллигентный молодой человек XXI века?

– Хгм... А почему ты до сих пор не забеременела? Или об этом неприлично спрашивать?

– Глупый какой! Что ж в этом неприличного?! Это всем интересно! Просто я пока не хочу – мне нравится быть лёгкой! Ну, может, на следующий год...

– Разве это зависит от желания?

– У меня зависит!

– Как это?!

– Моя "бабка была большой женской «шаманкой», мать тоже. Они мне рассказали, как уговорить духа нового человека не вселяться в живот до времени – пока сама не захочешь.

– Па-анятно-о... – протянул Кирилл, торопливо вспоминая всё, что он знал о нравах таучинов по этому поводу.

«Долгое время учёные полагали, что первобытные народы, живущие в экстремальных условиях, искусственно ограничивают свою численность путём убийства стариков, больных, „лишних" младенцев (особенно женского пола) и варварского абортирования беременных. Однако к концу двадцатого века было вполне убедительно доказано, что подобные эксцессы если и имели кое-где место, то являлись чрезвычайно редкими и демографической „погоды“ никак не делали. Наоборот: плодовитость женщины, многодетность семьи всегда считались величайшим благом. Ну, а уж количество выживших детей определялось состоянием пищевой базы – до тех пор, пока „белые“ люди не занесли «дикарям» свои инфекции. Так что Лу нежеланием беременеть идёт против общественного мнения, является явным отклонением от нормы.

А что она такое говорит про шаманку? Вообще-то, настоящих „профессиональных” шаманов у таучинов нет. Общаться с духами ветра, мороза, удачи или болезни в какой-то степени может каждый, а глава семейства так просто обязан уметь „заговаривать” погоду или мириться с душами убитых животных. Другое дело, что у одних это получается эффективно и „зрелищно“, а у других – не очень. Однако...»

– Ага! – прервала его мысли «жена». – Опять думаешь! И глаза пустые, как будто видят иное.

– Да, – признался учёный, – вот такой вот я! Не нравится, не ешь! Чего ты пристала, словно помочь можешь?

– А вдруг? – подняла голову Луноликая. – Только ты же ничего не объясняешь!

И Кирилла вдруг прорвало – он начал говорить, говорить, говорить. При этом он прекрасно понимал, что грубо нарушает правила мужской «техники безопасности» – жалуется женщине, которая как бы находится под его покровительством. По-хорошему, такое может позволить себе лишь ребёнок в отношении матери, но никак уж не «самец» в отношении «самки». Но с другой стороны, кто под чьим покровительством находится?!

– ...Понимаешь, я родился и вырос в других условиях. Именно они кажутся мне единственно нормальными. Да, я научился бегать по снегу, править упряжками, могу долго не спать. Но дело в том, что, по меркам моего мира, все здешние радости и не радости вовсе, а неприятности! Их надо терпеть – терпеть изо дня в день! Этому «терпежу» конца-краю не видно, а я устал! Нет, не телом – душой! Устал терпеть! Устал соскабливать грязь с тела – в душ хочу! Хочу нормальной еды – на тарелке! Хочу выспаться на постели с чистым бельём! Стоит мне вспомнить, из чего готовится ваша любимая похлёбка, как всё съеденное просится обратно! Сырые мозги, хрящи, сало считаются лакомством – но я не могу их признать таковыми! Не могу радоваться такой пище! Нет, к этому нельзя привыкнуть... Здесь никогда не бывает «нормально» – постоянный холод, но все говорят, что летом будет гораздо хуже – жара и комары! Да, здесь можно выжить, но жить?! Постоянно?! Когда я представляю, сколько мне ещё осталось кантоваться тут, хочется повеситься...

Он говорил ещё долго, даже не заметив, что начал употреблять всё больше и больше слов, которых слушательница никоим образом понять не может. В конце концов он выдохся и устыдился:

– ...В общем, не обращай внимания – это мои проблемы. Здесь таких ни у кого не бывает, так что не бери в голову – может, само пройдёт.

– Смешной! – без улыбки качнула головой женщина. – Половины твоих слов я не поняла, но, по-моему, у тебя самая обычная «болезнь чужого». Её многие умеют лечить!

– Как это? – довольно равнодушно поинтересовался Кирилл. – Впрочем, давай не будем об этом...

– Почему не будем? Каждая женщина хочет, чтобы её мужчина был весёлым и довольным. Это нетрудно сделать!

– Глупостей-то не говори! – вяло отмахнулся Кирилл.

Его уже мучила совесть, что он раскрылся, предстал слабым перед туземной женщиной. А женщины – всех веков и народов – любят мужчин сильных и жестоких. Природа женская такова – как бы. Это – как бы – медицинский факт. Бывают, конечно, исключения и отклонения, но...

– Нетрудно – что? – попытался взять себя в руки учёный.

– Я объясню, – кивнула женщина. – Расскажу, ты только слушай!

И она действительно объяснила! Правда, теперь уже Кирилл половины слов не понял – про души и духов людей, вещей и явлений. Однако за всем этим первобытным бредом отчётливо проступало рациональное ядро – некий факт, зафиксированный учёными-этнографами родного мира, которых никак нельзя заподозрить в идеализме.

«К концу XIX века в регионе сложилась ситуация, которая столетием позже будет казаться анекдотичной. Русское и „обрусевшее” население огромного края кучковалоь по долинам крупных рек. Оно вело оседлый и полуголодный образ жизни, основой которого являлась рыбная ловля. Никакого сельского хозяйства не было и в помине, а подвоз товаров с „материка” был мизерным. Значительная часть этого населения выживала благодаря контактам с „дикарями“ – оленными таучинами, кочевавшими в открытой тундре. Сплошь и рядом „русским” даже нечего было предложить на продажу, кроме жалкого домашнего скарба и кустарных поделок. Мясо и шкуры на одежду не столько выменивались, сколько выпрашивались. Огромной удачей (даже для царских чиновников!) считалось подружиться с каким-нибудь богатым оленеводом – голод тогда семье не грозил. Грязные и грубые „дикари” по весне старались откочевать подальше от русских селений, спасаясь от набегов „друзей”, – отказать голодающим в пище таучины не могли, чем те и пользовались с бесцеремонностью „белых” людей, дорвавшихся до халявы.

В те времена брак между таучином и „русской” женщиной не был редкостью. Правда, при наличии у жены многочисленных родственников для хозяина стада такой брак означал почти верное разорение – вся эта родня начинала жить за его счёт. Имелась и другая проблема. Жизнь в стационарных приречных посёлках, в избах, топившихся по-чёрному, была далека от комфорта в современном смысле слова. Но кочевой быт тундры оказывался настолько тяжёл, что многие „русские” жёны привыкнуть к нему не могли при всём желании. Однако детей и родню как-то надо было кормить. Что делать? И тогда возник (возродился?) некий обряд, некое колдовское действо, как бы снимающее психологическое и физическое отторжение. Вроде бы не было случая, чтобы прошедшая через данный обряд женщина не смогла прижиться в тундре.

Что же получается?! Луноликая предлагает мне пройти через такой „курс лечения"? Но ведь это же вмешательство в психику! Ну да, а коренному горожанину оказаться в тундре – это не вмешательство?! Бли-ин...»

– Но ведь это, кажется, женский обряд? – сурово (как ему казалось) поинтересовался Кирилл.

– С чего ты взял?! – удивилась Лу. – Даже мой предок Нки-та проходил через него – спроси у матери!

– Но это же было давно! Сейчас-то для чего это делается?

– Как это «зачем»? А если наши пойдут в поход и приведут много пленных? Вот, к примеру...

Последовал добрый десяток имён односельчан – как оказалось, это люди других народов, захваченные когда-то в набегах. Они приняли местный образ жизни и считаются «своими». А тех, кто не принял, в этом мире уже нет. Умерли сами или были убиты, уточнять Кирилл не стал. Он вновь представил собственное будущее и... согласился.

– Вот и хорошо! – обрадовалась Лу. – Я поговорю со стариками.

Это странное действо состоялось два дня спустя – в зимнем пологе. Как объяснили Кириллу, нужно, чтоб было темно и чтоб пространство замкнуто, дабы пришедшие на зов духи не разбежались.

Народу в полог набилось человек семь – старики, старухи и двое относительно молодых мужчин, считающихся сильными шаманами. Почти все пришли с собственными бубнами, украшенными всевозможными амулетами и дополнительными побрякушками. Пока горел светильник, народ угощался клочками какой-то белёсой дряни, сложенной в деревянную миску. Не обделили и Кирилла – даже скормили ему двойную дозу. Вкус был незнакомый и не слишком противный. Аспиранту всей душой хотелось верить, что это не сушёные мухоморы. Впрочем, ему вскоре стало всё равно.

Светильник задули, действо началось с сольных выступлений. Спустя какое-то время духи предков действительно начали являться в полог и шарахаться между людьми. С одним из них – погибшим когда-то великим воином – Кирилл чуть не подрался. Потом началось хоровое пение и общение с призраками. Большинство из них всё-таки к Кириллу отнеслось вполне доброжелательно, и новых эксцессов не возникло. Потом...

Потом аспирант обнаружил себя на своём обычном спальном месте рядом с женой. У него болела голова, хотелось пить и при этом сильно тошнило, кажется, намечался понос. «Отходняк» продолжался не менее суток, а затем как-то рассосался. Решительно никаких изменений в своей психике Кирилл не обнаружил.