Текст книги "Воины снегов"

Автор книги: Сергей Щепетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 12
НАШЕСТВИЕ

И вновь – бесконечный размеренный бег оленей. Скрип снега под полозьями, заснеженная тундра, холмы, речные долины. Короткий обморочный ночной сон, когда до пробуждения не успеваешь даже как следует промёрзнуть. Кирилл уже не удивлялся самому себе: если бы ему кто-нибудь сказал год назад, что он будет спать на морозе в одежде, а ужин – промороженный кусок жира с мясом – разогревать в собственном желудке и при этом чувствовать себя почти нормально, он бы не поверил, он бы смеялся...

Несколько раз караван останавливался рядом с небольшими стойбищами оленных таучинов. В гости к ним не ходили – слишком уж много было приезжих. Местные приходили сами, приносили еду и вели долгие разговоры с «сильными» воинами. Потом отряд двигался дальше, увеличившись на несколько человек. На седьмой день пути произошла встреча с «основными силами». Кирилл и себе-то не хотел признаваться, что ждёт с нетерпением этого события: вдруг среди женщин окажется его Луноликая? Её не оказалось, и он надолго впал в депрессию. Немалого труда стоило уговорить себя, что отсутствию «жены» можно только радоваться – по-хорошему, ей не место в таком походе, ведь в случае поражения женщины неминуемо погибнут. Таучины их не берегут и не ценят, но всё-таки молодых и красивых (детородных) стараются на войну не брать.

Бэчуглин и другие предводители отнеслись к появлению пополнения спокойно – по их представлениям, «плюс на минус будет ноль», то есть достоинства и недостатки объединения «армий» друг друга компенсируют. С одной стороны, при такой численности войско становится практически непобедимым (если не вмешаются менгиты, конечно), но с другой – ему и добычи потребуется больше.

Движение продолжалось, и ландшафт вокруг постепенно менялся – чаще встречались небольшие сопки, заросли кустов по долинам ручьёв и речек день ото дня становились выше и гуще, а снег глубже. Ездовым оленям здесь требовалось больше времени на выпас и отдых, но всё-таки эта земля ещё была землёй таучинов. Стали встречаться меленькие (две-три семьи) стойбища какого-то странного робкого народа, язык которого был понятен с трудом. Эти люди жили охотой на диких оленей и ловлей рыбы. Таучины их не обижали, хотя «своими» не считали. Кирилл подозревал, что так происходит потому, что взять у них нечего, да и бойцы они никудышные. То, что в жизни этих людей серьёзное значение имеет рыбалка, говорило о том, что войско находится в бассейне какой-то крупной реки, куда, вероятно, заходит нереститься «красная» рыба.

Река эта вскоре показалась вдали – по её долине росло то, что уже можно было назвать лесом. Кириллу объяснили, что на той стороне живут одни мавчувены – всё, что сможешь взять, будет твоим. Впрочем, будучи включённым в состав «высшего руководства», он и сам старался держаться в курсе оперативной информации, поступающей от местных жителей. Картина складывалась примерно такая.

Летом на реке появились весьма странные и очень свирепые демоны. Сначала они просто отбирали у туземцев еду и понравившихся девушек. Некоторых девушек потом убивали, как и тех, у кого нечего было взять. Потом они потребовали, чтобы люди сами приносили еду и красивые шкурки в их жилища из деревьев, которые они начали строить на одном из островов. Когда выпал снег, демоны поставили в лесу ловушки на соболей, а в тундре – на лис и песцов. При этом они требовали, чтобы нормальные люди тоже ловили для них этих зверей. Можно было бы откочевать подальше от таких безумцев, но они забрали к себе в стойбище лучших людей из многих семей и, чуть что, начинали их пытать и «плохо» убивать. Эти пришельцы были двух видов: усатые-бородатые менгиты и чужеземцы, вполне похожие на людей, но не говорящие на человеческом языке. Первые гораздо свирепей, но и вторые тоже хороши.

Впрочем, как понял Кирилл, ситуация складывалась не так уж и просто. Судя по всему, здесь проходил «межэтнический шов» – проживали представители разных племён и народов, мира между которыми испокон веку не было. По-видимому, казачье руководство пыталось проводить какую-то политику, задабривая одних за счёт других. Времени прошло не много, но русским уже удалось собрать довольно приличное оленье стадо, которое считалось их собственностью, хотя находилось в распоряжении влиятельного туземного клана правобережных мавчувенов. А вот чего казаки делать, похоже, и не пытались, так это имитировать приведение туземцев «под руку государеву». Во всяком случае, ни один из информаторов, отвечая на вопросы Кирилла, так и не смог понять, о чём идёт речь.

До деревянного стойбища менгитов было ещё далеко, когда таучинская «армия» утратила целостность и порыв – она находилась уже в районе, где было чем поживиться. Войско распалось на несколько отрядов, каждый из которых двигался сам по себе, торопясь первым взять добычу. На свой недоумённый вопрос Кирилл получил резонный ответ, что собраться вместе недолго, но зачем это делать, если нет достойного противника? День спустя учёный оказался свидетелем первой битвы. Отряд Чаяка опоздал – к крупному стойбищу мавчувенов конкуренты вышли первыми, и опоздавшим оставалось лишь наблюдать схватку с соседней сопки.

На защиту семи яранг вышло полтора десятка мужчин, вооружённых луками и копьями. Им противостояло примерно столько же таучинов, подъехавших на своих беговых нартах чуть ли не на расстояние выстрела. Противники построились «толпой» и принялись орать – вероятно, объяснять, за кого они держат друг друга и что сейчас сделают со своими оппонентами. Кирилл сначала подумал, что мавчувены просто тянут время, пока у них в тылу идёт лихорадочная погрузка нарт, запряжённых одним-двумя оленями. Потом он сообразил, что для эвакуации стойбища транспортных средств должно быть в несколько раз больше.

Предварить битву, конечно, должен был поединок. На него вышел высокий воин-мавчувен в кожаном доспехе с копьём. Его противник-таучин, наоборот, демонстративно сбросил одежду и остался голым по пояс. Данный поступок соратники приветствовали дружным гоготом и улюлюканьем. Как оказалось, не зря – после нескольких выпадов мавчувен оказался на снегу и был безжалостно заколот. Заменить его желающих не нашлось, и началась перестрелка.

Оружие у всех было примерно одинаковое, что позволяло беспрепятственно пользоваться чужими стрелами. Особых различий в организации боя Кирилл также не заметил: там и здесь имелось некое ядро из трёх-четырёх человек, одетых в доспехи (в данном случае лёгкие или неполные). «Латники» находились в центральной – выпуклой – части «строя». На флангах, отогнутых чуть назад для увеличения дистанции, располагались бездоспешные лучники, а в тылу шустро перемещалась какая-то молодёжь, которая не столько стреляла сама, сколько подбирала чужие стрелы.

При внешнем равенстве сил, таучины почти сразу начали потихоньку продвигаться вперёд, заставляя противника отступать. Мавчувены так и пятились, пока не оказались возле своих шатров. А потом их строй смешался, и началось бегство, хотя ни убитых, ни тяжелораненых среди них не было.

– И что? – вздохнул Кирилл. – А если бы они не отступили? Если бы победили?

– Пришлось бы оставить их в покое, – пожал плечами Чаяк. – Только так почти никогда не бывает – они слишком трусливы.

– Не понял?! – удивился учёный. – Мы что, не пришли бы на помощь нашим? Не отомстили бы за своих проклятым мавчувенам?!

– За что мстить-то, если они честно сражались? А от помощи наши сами отказались, чтобы не делить добычу.

«Не верю», – подумал Кирилл, но благоразумно промолчал.

Данный эпизод вполне мог бы создать иллюзию «благородных разбойников», которые честно сражаются со своими жертвами, дают им реальный шанс уцелеть и даже выйти сухими из воды. Мог бы, если бы не финал, свидетелем которого Кириллу пришлось стать. Стойбище было уничтожено: не успевшие сбежать мужчины, старики, совсем уж маленькие дети и часть женщин были перебиты. Жалкий скарб и несколько пленных погрузили на нарты. Всё остальное переломали и бросили. Как выяснилось чуть позже, победители совсем не были удовлетворены результатами битвы: главную ценность для них представляли олени, а их удалось захватить всего два-три десятка.

В тот же день где-то на расстоянии дневного перехода было разгромлено ещё одно стойбище, население которого даже не попыталось организовать сопротивление. Результат оказался сходным – маленькое «транспортное» стадо, которого хозяевам самим едва хватало для перекочёвки.

– Наверное, их ограбили ещё до нас, – мрачно усмехнулся Кирилл.

– Может быть, – легко согласился Чаяк. – Но здешние всегда были бедными. Они ленивы и не хотят пасти стада.

– А живут чем? – удивился учёный.

– О, весной и осенью через реку идут «дикари». Их бывает столько, что не видно земли!

– Как карибу в Америке?

– Где?!

– Ну, там... Там – за большой водой – куда вы плаваете на байдарах торговать или воевать.

Пока что поход нельзя было считать особо успешным, а от группы Чаяка удача совсем отвернулась. Как-то раз один из воинов усмотрел между холмов стадо в несколько десятков голов, которое куда-то гнали пастухи. Не дожидаясь команды, таучины с радостными криками устремились в погоню. Чаяк, как владелец лучшей упряжки, разумеется, мчался впереди. Трое пастухов вдали повели себя странно: вместо того чтобы попытаться спастись, бросив стадо, они сбили его в кучу и остановились в ожидании неприятеля. Не менее странно отреагировал на этот манёвр и предводитель разбойников. Он придержал своих оленей, пропуская вперёд упряжки соратников – к немалой их радости, кстати. В конце концов он поравнялся с нартой Кирилла, тащившейся последней.

– Что, жажда наживы прошла? – насмешливо спросил учёный. – Грабить расхотелось?

– Мне кажется, я их знаю, – печально сказал Чаяк.

– Ну-ну, – кивнул Кирилл. Ему было известно, что в этих краях его «друг» бывал не раз – и как торговец, и как разбойник.

Несколько молодых воинов соскочили с нарт и, нацепив снегоступы, побежали к оленям, чтобы не дать им разбрестись, пока остальные будут разбираться с их хозяевами. К тому времени, когда главари подъехали к месту действия, оно уже началось – два десятка вооружённых копьями мужчин окружили трёх туземцев, которые почти не отличались от них ни одеждой, ни тёмными от зимнего загара и грязи лицами. На обнажённых головах даже причёски с выбритыми макушками были такими же. Высокий худой старик с жидкой седой бородёнкой и молодой мужчина плотного телосложения держали в руках копья. Женщина стояла за их спинами и была безоружна.

– Трусливые псы! – кричал старик на почти чистом таучинском и угрожающе размахивал копьём. – Пожиратели трупов! Убирайтесь в свои логова! Грызите там старые кости, ешьте своё дерьмо! Ну, кто из вас хочет попробовать моего копья? Ну?! Я буду гнать вас пинками до самого моря! Ну, кто хочет, жалкие бабы!

Столь яростный и красноречивый отпор явно шокировал нападающих – похоже, они на такое не рассчитывали и теперь переглядывались несколько растерянно. Между тем старик продолжал, брызгая слюной:

– Бросьте копья, сопливые дети! Бросьте оружие настоящих воинов, возьмите луки и убейте нас! Пусть птицы разнесут весть о вашей слабости! Пусть смеются над вами даже глупые важенки! Я не испугался воинов Кытмака! Я не покорился менгитам! А вы думаете, что испугаюсь вас?! Вот тебя, да? Или тебя?! Ха-ха!! Ну, что же ты? Выходи!

Поскольку дело дошло до конкретной личности, деваться воину было некуда, и он шагнул вперёд. В этот момент Кириллу показалось, что стоящий рядом Чаяк как бы напрягся, собираясь что-то сказать или сделать, но в последний момент остановил себя.

Между тем молодой таучин отошёл от своих шагов на пять и взял копьё на изготовку.

– Это – мужчина?! – почти завизжал старик, двигаясь навстречу. – Это – безрогий телёнок! Ха-ха, средь таучинов больше нет воинов! Не буду с тобой драться!

Что там произошло, Кирилл толком не рассмотрел – мешали спины стоящих впереди. Он увидел лишь, что выбитое из рук копьё таучина упало на снег, а его хозяин отшатнулся назад и попятился. Воины загомонили, задвигались. Учёный сообразил, что впопыхах оставил собственное копьё на нарте, а это непорядок. Он оглянулся и увидел, что его олени, вывернув, вероятно, якорь-тормоз из неглубокого снега, направляются вместе с санями к чужому стаду. Со стороны хозяина это было непростительной (и опасной!) небрежностью, которую следовало немедленно исправить. Пока Кирилл бегал туда-сюда, второй акт драмы уже шёл вовсю – начало он опять пропустил.

Зрители распределялись вокруг «арены», явно не рассчитывая на скорый конец представления. Противником местного жителя теперь был флегматичный таучин средних лет, известный среди «своих» как прекрасный борец и копейщик. Первое «знакомство» бойцов уже состоялось, и теперь они топтались на дальней дистанции, подкарауливая движения друг друга – правая рука на торце древка, левая примерно на середине.

Прошло не меньше десяти минут, прежде чем таучин предпринял реальную атаку, резко пойдя на сближение. На встречном движении старик отвёл чужой наконечник и вдруг прыгнул в сторону, пытаясь оказаться сбоку от противника. Таучин повернулся и едва успел уклониться от колющего удара в корпус. Бойцы вновь разошлись на дальнюю дистанцию – оба тяжело дышали, пот лился с них градом.

Ещё минут через пять бесплодного топтания и кружения таучин резко подался назад, едва не налетев на зрителей. Он остановился, распрямил корпус и поднял копьё вертикально, уперев древко в снег – перерыв!

«Да-да, – мысленно усмехнулся Кирилл, – эти дикари настолько дики, что во время смертельных поединков по просьбе любого участника устраивают паузы, дабы бойцы могли отдохнуть. А то и поесть, попить, поспать...»

Ну, спать вроде бы никто пока не собирался, но «тайм-аут» длился не менее получаса. Странно, но зрители-таучины во время перерыва основное внимание уделили участнику-мавчувену. Они его окружили (Кирилл даже не смог протолкаться!) и о чём-то вполне мирно расспрашивали. А вот Чаяк повёл себя странно – от всех удалился, стал рыться в барахле на своей нарте и поправлять упряжь. Кирилл пошёл было к нему, но предводитель вдруг сильно заинтересовался чужими оленями и направился к ним – в другую сторону. «Однако!» – удивился учёный, но окликать своего «друга» не стал.

Второй «раунд» оказался немного короче первого и закончился так же – вничью. Набор приёмов у участников был примерно одинаков, но мавчувен владел ими, пожалуй, искусней. Зато таучин несколько превосходил противника в силе. В третьем «раунде» вообще не было ни одной эффектной атаки – создавалось впечатление, что бойцы изрядно поистратили свою злость и физические силы. В перерыве от зрителей слышались даже призывы продолжить завтра. Тем не менее четвёртый раунд всё-таки начался. Кирилл уже откровенно скучал и посматривал на бойцов лишь время от времени – он наизусть запомнил все их «комбинации», «связки» и, казалось, мог предсказать каждое следующее движение.

И вдруг окрестности огласил дружный крик, заставивший шарахнуться в стороны пасущихся рядом оленей. Опустив копьё, посреди «арены» стоял таучин и прижимал левую руку к груди. Потом он выпустил оружие, колени его подогнулись. Воин завалился на бок, но полминуты спустя собрался с силами и встал на четвереньки, а затем на колени.

– Убей меня, раз я стал для тебя дичью, – прозвучал в тишине его слабый голос. – Убей...

Ритуальная просьба была немедленно выполнена – дергающееся в предсмертных судорогах тело вновь оказалось на испачканном кровью снегу.

– Ну, кто ещё из вас считает себя воином? – хрипло спросил победитель. Он, похоже, и сам с трудом держался на ногах, хотя не был даже ранен. – Кто ещё хочет отведать копья старого Мхатью?

«Приём понятный, – мысленно улыбнулся Кирилл. – Правильный, надо сказать, приём: если желающих не найдётся, то этот мавчувен будет считаться как бы победителем всех присутствующих. Никто ему своё имущество, конечно, не отдаст, да и в живых вряд ли оставят, но как потом смотреть в глаза друг другу?! Рассказ о таком позоре, украшенный придуманными подробностями и правдивым «списком» имён, много лет будет кочевать по тундре и побережью! Договориться о молчании нечего и пытаться – таучины не умеют хранить тайн. Ну, а если выйдет новый противник, то мавчувен, едва начав поединок, может потребовать перерыва для поправки здоровья – на час или, скажем, на неделю».

– Чаяк! – раздались голоса. – Чаяк, где ты?

Тот уже вышагивал к полю боя с копьём в руках – величественно и гордо, как будто мечтал об этом всю предыдущую жизнь. Зрители с готовностью расступились, пропуская нового участника.

– А-а-а, это ты, старый хорёк... – презрительно протянул купец и воин, словно только сейчас разглядел, с кем имеет дело. – Ты готов, наконец, умереть? Пора закончить наш спор!

– Ты ничего не перепутал, выкидыш росомахи? – в тон ему вопросил победитель. – Я-то готов, а вот ты всё никак не соберёшься!

– Пора повидаться с предками – тебе и твоему щенку! – указал Чаяк на молодого мавчувена.

– Ты за сына моего не волнуйся, – усмехнулся воин. – Я сам давно уже с ним не справляюсь!

– Обучил, значит, гадёныша! – прорычал таучин, принимая боевую стойку. – Ну, держись!

«Не верю! – подумал Кирилл. – Опять не верю. Или я плохо Чаяка знаю?!»

Часто-часто застучали друг о друга сухие деревяшки, словно это были не тяжёлые копья, а лёгкие шпаги. Почти неуловимый глазом стремительный танец – пять секунд, десять...

– Хех! – Круговым движением таучин отбросил оружие противника в сторону, а сам прянул назад и остановился, приняв соответствующую позу. – Я вижу, что ты устал, Мхатью! В твои годы надо сидеть в пологе!

– Сражайся, безухий заяц! – не сразу справился с дыханием противник. – Ты опять струсил?!

Насколько Кирилл успел разобраться в местной боевой этике, в данной ситуации мавчувен был скорее не прав, чем наоборот: противник (то есть Чаяк) потребовал перерыва (не важно, с какой мотивировкой!), а он вроде как желает немедленного «продолжения банкета». Разве так поступают настоящие воины?! Ай-я-яй...

Последнее замечание Чаяк пропустил мимо ушей как недостойное внимания и продолжал вещать с важным видом:

– Только мне некогда ждать, пока у тебя перестанут дрожать руки! Мой лучший друг Кирь одержим Ньхутьяга, и я должен помочь ему свершить месть. Потом я приду и убью тебя, твоего сына и твою старую жену. Твоих оленей и твою дочь я заберу с собой. Она будет питаться отбросами, а во время пурги или в сильный мороз станет выносить сосуды с дерьмом из моего полога!

«Нет, ну каков мерзавец! – почти восхитился учёный. – И ёжику понятно, что драться с этим местным самородком он боится (похоже, уже пробовал!), а повернул дело так, что и не придерёшься! И меня приплёл, гад! Интересно, как мавчувен выкрутится?»

– О, да! – насмешливо сказал старик, усаживаясь на снег. – У тебя очень важное дело, которое нельзя откладывать. Боюсь только, что, пока ты будешь занят, предки призовут меня к себе, а мой сын успеет состариться. Неужели ты лишишь меня удовольствия видеть твой предсмертный танец? Я сам готов помочь твоему другу избавиться от Ньхутьяга, только согласись поскорее умереть!

«Изящный выпад! – оценил Кирилл. – Ну, Чаяк, твой ход!»

– Ты?! Помочь?! – притворно изумился таучин. – Да ты и представить не сможешь, кому нам надо отомстить!

– Где уж мне старому... – с не менее фальшивой скорбью вздохнул мавчувен. – А ты скажи – пусть все посмеются!

– Ну, смейся! – выпятил грудь таучин. – Наш кровный враг – главный менгит на этой реке. Его зовут «Атмана Сысакав»!

Пожилой, бесстрашный и, наверное, почти непобедимый мавчувенский воин сидел, расслабленно опустив плечи, и рассматривал снег перед собой. Едва отзвучали хвастливые слова, как что-то случилось и с ним, и с окружающим пространством. Тихо вскрикнула за спиной дочь, коротко простонал, стиснув зубы, сын.

Старик вздрогнул и медленно поднял голову.

Уставился в глаза Чаяка.

И оба замерли.

Зрители молчали, понимая, что происходит необычное.

– Ладно, – первым нарушил тишину Чаяк. Он отвёл взгляд и как-то смущённо покрутил головой, словно разминал шею. – Ладно, чего уж там...

Позже Кирилл сумел правильно сформулировать вопросы и получить на них внятные ответы, которые отчасти удовлетворили его любопытство. Мхатью в детстве был захвачен в плен таучинами и несколько лет провёл среди них. Потом, войдя в силу, он сбежал, похитив оленью упряжку. Парней, отправленных за ним в погоню, беглец убил – одного из засады, а другого одолел в рукопашной. До своих он добрался обмороженным и полуживым от голода. Там он не встретил тёплого приёма – родственники его погибли, а для остальных он стал почти таучином. Тем не менее парень выжил, но ему пришлось устраиваться в одиночку. Физически сильным он был от природы, а у таучинов позаимствовал бесстрашие, лёгкое отношение к смерти и кое-какие воинские навыки. А также чуждое соплеменникам сознание, что оленей надо иметь как можно больше. В общем, Мхатью обзавёлся семьёй и стал кочевать отдельно от всех – сам по себе – постепенно повышая своё благосостояние. Такое положение имело свои преимущества и недостатки: от желающих пограбить приходилось отбиваться в одиночку, но и не нужно было делиться с полуоседлыми соплеменниками во время их регулярных голодовок.

В правила первобытной «рыцарской чести» Кирилл решительно отказывался верить. Тем не менее они сработали: хозяйство Мхатью таучины не тронули – не убили, не угнали ни одного оленя, а маленькое стойбище обошли далеко стороной. На другой день отряд Чаяка сильно уменьшился – по одной-две упряжки воины разъехались в разные стороны. Данный факт вызвал у Кирилла очередной приступ раздражения – как-никак он был одним из предводителей, а никто ему ничего не сказал, разрешения не спросил и даже в известность не поставил! Мрачный, как грозовая туча, Чаяк добровольно ничего объяснять не хотел. Учёный немного поколебался и решил взять своего друга «за жабры».

– Это ты отправил людей?

– Я?! Ну, что ты...

– А куда они поехали? Почему!?

– Чтобы рассказать всем нашим...

– О чём?! О геройстве Мхатью?

– Если бы...

– Знаешь что? – взъярился Кирилл. – Хорош притворяться шлангом! Вот сядь, где стоишь, и объясняй – прямо сейчас! Или ты имеешь секреты от друга?!

– Я не притворяюсь шалыгом, – вздохнул воин, – и никаких секретов не имею. Просто я думал, что ты понимаешь...

В общем, всё оказалось довольно просто – учёный мог бы и сам догадаться. В процессе общения с воинственным мавчувеном Чаяку пришлось признать, точнее, публично объявить, что он «стоит на тропе» кровной мести вместе с Кириллом. Подобное заявление обратить в шутку никак нельзя – с такими вещами не шутят! Однако у Чаяка масса друзей и родственников, особенно среди «сильных» людей. И каждый из них теперь должен решить, присоединится он в благородном деле к Чаяку или нет. Тут уж не до грабежей и добычи, тут дело чести! Хотя, конечно, всегда хочется совместить «приятное с полезным»...

«Похоже, события выходят из-под контроля, – констатировал Кирилл. – Если, разумеется, не признать, что они под ним никогда и не были. Как-то не получается из меня литературно-киношного супермена-полководца».

Размазанная, растёкшаяся ручейками по тундре «армия» вновь начала собираться воедино. Прибыли почти все участники похода – одни из «дружеских» чувств, другие из любопытства, поскольку дело предстояло весьма необычное. В чём же его необычность?

Как историк, Кирилл знал, что «закон кровной мести» в том или ином виде существовал практически у всех народов. Любое государство с момента своего возникновения начинало вести с ним упорную борьбу, которая далеко не всегда заканчивалась успехом. Обыватели родной современности обычно забывают, что этот закон распространяется далеко не на всех, а лишь на «своих» – тех, кого данная общность считает «настоящими» людьми. «Недочеловеков» и «сверхчеловеков» закон не касается: первых желательно убивать при любой возможности, а от вторых спасаться, и в этом нет позора. В данном случае мавчувены для таучинов очень долго были «плохими», но «своими». За последние десятилетия ситуация изменилась – ранг первых как бы понизился. Русские же всегда считались «сверхлюдьми». Соответственно, быть ими побитым не стыдно, а сознательно противостоять – высшее геройство. И вдруг один из «своих» – воинов-таучинов – объявляет «кровным» врагом казачьего начальника! Воин этот, правда, молод и чудаковат, но к нему присоединился всем известный Чаяк, которого в безумии заподозрить никак нельзя!

На очередных «посиделках» предводителей («советом» назвать это было трудно) выяснилось следующее: весть о таучинском нашествии благополучно обогнала отряды грабителей, и местное население – те, кто может – двинулось в сторону деревянного стойбища менгитов, которые вроде бы обещали защиту от кого угодно. Появились основания полагать, что демонические чужаки не обманывают: одна из передовых групп таучинов уже столкнулась с казаками. Бой был коротким – таучины бежали, бросив чужих оленей.

Данный эпизод, конечно, заинтересовал Кирилла в первую очередь: «Служилые оказались там случайно и просто решили поживиться – пограбить награбленное? Или их послал Шишаков для защиты местного населения? Сколько их было и как это выглядело?»

Расспросы очевидцев обрисовали знакомую картину. Русских было до смешного мало – четверо или пятеро. Остальные то ли икуты, то ли мавчувены. Некоторую «поддержку огнём» казаки своим союзникам, конечно, оказали, но в основном просто заставляли их воевать, не давали отступить перед лицом превосходящих сил противника. Ну, а у этого противника сработал коллективный рефлекс – если враг не бежит, значит, надо спасаться самому.

Мнения предводителей, как и следовало ожидать, разделились: уже имеющие какую-то добычу утверждали, что раз такое дело, то надо отсюда сматываться – до лучших времён. Те, кто добычи не имел, настаивали на продолжении похода, мотивируя своё желание необходимостью проявить доблесть. Для совместных действий нужен консенсус, а без него можно только разойтись в разные стороны. Кирилл с Чаяком оказались в сложном положении – в помощи им вроде бы никто не отказывает, но путного ничего не получается, и войско вот-вот развалится. Пока же все оставались на месте и вели бесконечные разговоры, пытаясь склонить оппонентов на свою сторону. Это продолжалось день, два, три... А потом появился Мхатью.

Он приехал на пустых нартах, запряжённых одним оленем, правда, очень крупным (таучины запрягают одного оленя лишь в грузовые нарты, а человеку так ездить стыдно – для оленевода это демонстрация бедности и, соответственно, «слабости»). Причём прибыл он не со стороны своего стойбища, а с противоположной. Явиться в широко раскинувшийся лагерь врагов было, конечно, неслыханной дерзостью. Мавчувен, вероятно, рассчитывал, что его не убьют сразу, поскольку его поединок со знатным таучином не окончен – об этом многие знают! Расчёт оправдался, и гостя отконвоировали туда, где «сильные» люди вели свои бесконечные беседы. На него уставились с немалым удивлением – такое бесстрашие вызывало уважение.

– Возьмите стадо Кытмака, – вместо приветствия сказал Мхатью. – Угоните его в свою тундру. Если вы мужчины, конечно.

– Но-но... – возмутился один из воинов, но был дружно осажен другими:

– Пусть, пусть говорит – мы послушаем!

– Возьмите стадо Кытмака, – повторил мавчувен. – Я знаю, где оно – еду оттуда. Покажу.

Воцарилось молчание – присутствующие пытались осмыслить услышанное. Первым это сделал, конечно, Чаяк:

– Э-э... М-м-м... Но ведь все говорят, что люди Кытмака пасут чужих оленей. Стадо принадлежит менгитам. Разве нет?

– Ты испугался менгитов? – насмешливо вскинул бровь мавчувен. – Мне показалось, что совсем недавно кто-то собирался им мстить. Наверное, я неправильно понял чужие слова, наверное, ты просто...

– Заткнись, волчий помёт! – вскинулся Чаяк. – Я не боюсь менгитов! Я убивал их! Но вот другие...

– Что-о-о?! – Присутствующие отреагировали дружно и однозначно. И без того тёмные лица побурели от прилива крови: – Что ты хочешь сказать?!

– Я? Кхе... Гмы... – изобразил смущение Чаяк. – Я хочу сказать, что некоторые из нас уже утолили свою жажду крови, уже насытились добычей и хотят домой.

– Кто?? – не отставал народ. – Кто насытился?! Назови! Покажи пальцем!!

– Да нет, – опустил глаза Чаяк, – я пошутил... Ну, просто подумал, вдруг кто-нибудь не захочет сражаться с менгитами, ведь они демоны...

Доблестный купец и воин лихорадочно соображал, как с честью выйти из положения, в которое сам же себя поставил. И сообразил:

– Конечно, мы возьмём у менгитов оленей! Но они, наверное, захотят вернуть их... Нам придётся сражаться с ними. О, да! Я буду «кивающим»!

– Ты?! – вполне предсказуемо возмутился Рычкын. – А почему именно ты?! Разве я не сражался с русскими?!

Начался шумный «базар», грозивший перерасти в ссору – для серьёзного дела нужен один руководитель, а «сильные» люди терпеть не могут подчиняться кому-либо. Когда стало ясно, что драки всё-таки не будет, Кирилл потихоньку подобрался к Мхатью, о котором присутствующие на время забыли. Для обращения он выбрал самую уважительную форму, используемую таучинами:

– Скажи мне, «великий воин», почему ты здесь? Какая обида жжёт твоё сердце?

– Было мало оленей, совсем мало... – после паузы тихо проговорил мавчувен. – Дрался за них, убивал, не отдыхал никогда, мало ел, мало спал. Стало много оленей. Сыновья выросли – все сильные. Дал им оленей – у всех одежда, у всех мясо. Внуки родились. Были внуки...

Менгиты пришли. Оленей взяли. Совсем мало осталось – те, кого в тундру увести смог. Трёх сыновей убили. Один только сын остался – у него жену взяли, оленей взяли, детей убили...

Любимца запряг и поехал к Кытмаку. Отдай, говорю, моих оленей – не твои они. Моих и таучины не взяли, отдай! Он рассмеялся только. Сказал: «Не твои они больше! Русскому царю теперь всё принадлежит, а он – мой друг! Ничего не отдам, уходи, пока жив!» Ушёл...

«Получается, что этот человек, начав с нуля, сумел создать большой и, по местным меркам, благополучный клан оленеводов, – осмысливал услышанное Кирилл. – Наверное, он собирался встретить старость в покое и сытости, но в одночасье лишился всего. Конечно, теперь он...» Додумать учёный не успел, потому что спорщики рядом стали слишком громко и часто повторять его имя. Примерно через полчаса стало ясно, кто именно возглавит «армию» в предстоящей схватке с менгитами, чья кандидатура никого не обидит, не заставит чувствовать себя униженным больше других. Возражать Кирилл не стал, поскольку понимал, что будет только хуже.