Текст книги "Ландскнехт шагает к океану"

Автор книги: Сергей Удот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Макс, как повелось, первым спустил курок. Краем глаза Михель отметил, как один из мужиков, обернувшийся в это время назад, чтобы лишний раз убедиться, что он не один здесь, да так назад и завалился, не успев глянуть в лицо своей гибели.

Выстрел Михеля – надо торопиться, дать и другим место у окна. Алебардист, выпустив оружие, замирает, зажав рукой внезапно разверзшееся во внутренностях пекло.

Того, как раненый, медленно, с усилием, поднёс руку к глазам и, удостоверившись, что это действительно его кровь, начал медленно оседать, Михель уже не видел – торопливо перезаряжал в углу комнаты, а место стрелков заняли Гийом и Маркус. Два выстрела слились в один. По невозмутимому виду Гийома было трудновато определить результат, зато Маркус не сдержал торжествующей улыбки:

– Поторопитесь – они драпают.

В густом дыму, враз затянувшем комнату, Гюнтеру и Гансу пришлось труднее других. Тем не менее Ганс, разогнав немного дымовую завесу рукой, не зря спалил теперь уже Михелев патрон. Свою пулю Михель с великим трудом, рискуя обломать шомпол, загнал-таки в его мушкет[118]118
  Загнал-таки в его мушкет – огнестрельное оружие в то время выпускалось, как правило, штучно и имело разный калибр. Солдаты получали свинец и сами отливали пули соответственно диаметру дула своих ружей.


[Закрыть], пока Ганс очухивался в углу. Ганс поспешил сообщить о своей удаче восторженным рёвом, а вот у Гюнтера дела что-то не заладились.

Макс-торопыга успел-таки вторично прибить заряд, и глаза у него зоркие – самый неловкий отступающий, не успевший полностью очистить двор от своей персоны, свесился по обе стороны забора.

Когда подскочил Михель, во дворе, на беглый взгляд, ничего живого не осталось. Не считая видимую нижнюю половину подбитого Максом напоследок, во дворе прибавилось четыре тела – значит, Гийом тоже промахнулся. Из всех пятерых реальной опасности никто не представляет – патроны можно поберечь.

– Михель, Михель, – возбуждённо зашептал возникший рядом Гюнтер. – Видишь вон кучу мусора возле развалин сарая. За неё гадёныш один заполз. Лихо так избежал моей пули – просто диву даюсь. За главного он у них – сам на рожон не пёр, исподтишка подзуживал. Нужен он мне. Ты пужни его, а я уж тогда не упущу.

– Ясно, – Михеля не надо просить дважды.

Мужики после такой встряски больше не полезут, а заводилу убрать – всё равно что десяток простых укокошить.

Приглядевшись, Михель заметил край шляпы неопределённо бурого цвета.

– Гюнтер, готов?

– Ага, – односложно отозвался Гюнтер, чуть сдвигая Михеля плечом для более удобного прицеливания.

Пуля Михеля взбила фонтанчик мусора прямо перед мужицкой мордой. Как верно было рассчитано, хладнокровия у главаря нападавших недоставало – явно под градом пуль в строю не маршировал. Он вскочил, открывшись во всей красе, и Гюнтер точнёхонько послал пулю ему в брюхо.

– Вот он мне за всё и ответит, – пояснил Гюнтер немой вопрос Михеля – почему не выстрелил в голову или грудь?

– Пущай помается, – согласился Михель. – В следующий раз такие, как он, солдатские станы за милю обходить будут.

– Полагаешь? – скептически сощурился Гюнтер. – Никто ничему не учится. Пока мы будем их грабить и мучить, они будут гадить в ответ – открыто и исподтишка. Лишь бы не отдал Богу душу до того момента, когда я спущусь с ним потолковать.

Внезапно Михель обнаружил на оконном карнизе то, что другие в горячке отражения атаки как-то проглядели.

Мельхиоров башмак, будь он неладен! Взрывом сюда занесло, а то как иначе. Лежит себе новенький, не смят, не прожжён. Умильную картинку портит несущественная деталь – осколок кости последнего владельца, торчащий сверху. Ну да нам, ландскнехтам, не привыкать к подобным мелочам. И не такое видывали.

Подивись, Гюнтер. Последний привет от Мельхиора. Может, где и второй валяется и кому-то ещё они будут впору.

Михель размахнулся, чтобы забросить проклятую память о предателе как можно дальше, но Гюнтер подставил руку.

– Хоть это схороним. Всё ж таки тварь Божья.

– Вот именно, что тварь! – Михель вложил смысл прямо противоположный Гюнтерову, однако не стал спорить, когда тот мягко, но настойчиво выкрутил из его руки последний остаток Мельхиора на этой земле.

И ведь схоронил же, и заупокойную прочёл, и крест поставил – всё честь по чести.

Михель не раз наблюдал, как погребали отдельные косточки-суставчики солдат, попавших в подобный переплёт, иной раз слабо надеясь, что это останки именно того, кого надо. Но Гюнтер-то свершил обряд над предателем – хуже врага. Все честь по чести, лишь уходя, бросил:

– Встретимся в аду. Явись, пожалуйста, обутым.

Скоро подал голос и «крестник» Гюнтера. Сперва просто стонал, потом начал кричать, чтобы добили – свои ли, чужие – без разницы. Его просьбу поддержали мужики за забором, обещая чудовищные кары, если изверги ландскнехты не исполнят последнюю волю умирающего. На всё это Гюнтер только посмеивался и предлагал паре мужиков рискнуть с дубьём перелезть через забор и самим несколькими ударами свершить благое дело. Те в ответ подняли над забором шляпу на прутике. Ландскнехты, разумеется, не клюнули на столь дешёвый фокус. Подставлять головы вместо шляп мужики не рискнули. На этом перебранка закончилась. Стих, ослабев, и раненый, чем немало обеспокоил Гюнтера.

Настроение у всех в доме после первой, пожалуй, за день удачи резко повысилось. Повеселел даже Ганс, которому от щедрот выделили четыре патрона, и он, кое-как обточив ножом пули к своему ружью, вновь почувствовал себя вооружённым и уверенным, хотя время от времени морщился и осторожно трогал раненое плечо. Пару раз Михель ловил его ощупывающий взгляд, но не придавал этому серьёзного значения – после поговорим. И о Мельхиоре, и о солдатской взаимовыручке.

Однако ж солнце, в данном случае союзник ландскнехтов, явно собиралось предать-улизнуть. Торчало над горизонтом хорошо если на две пики. Как пить дать, мужики ночью взбодрятся и попытаются-таки добыть головы упрямцев.

Голод опять же донимал всё сильнее и сильнее – кишки прямо-таки военные действия в тылу открыли, требуя контрибуции. Макса уже дважды гоняли за водой, и с каждым разом она оказывалась грязней. Ганс пробормотал что-то насчёт неотложной нужды и бочком-бочком выскользнул за дверь.

– Братцы, а он ведь на чердак, за девкой, – догадался Макс.

– Сейчас вернётся весь в кровище, и будет нарочно, на виду у всех в зубах ковыряться. – Маркус никак не мог привыкнуть к Гансовым выходкам.

– Помните, помните, однажды Ганс на полном серьёзе утверждал, что, если одновременно закусить католиком и протестантом, несварение обеспечено – они и в брюхе продолжат распрю о вере.

– Постой, – спохватился Михель, ткнув пальцем в Маркуса, – когда началась вся эта заварушка с мужиками, ты ведь что-то уписывал за обе щеки?

– Кто, я? – удивлению Маркуса явно недоставало искренности.

– Э, братишка, – насел на него Гийом, брюхо которого издавало особенно выразительные рулады. – Так не годится в честной компании, чтобы один трескал от пуза, а другие ноги протягивали с голодухи.

– А ну-ка дыхни, – поднялся с корточек Макс, – враз определим.

– Да я, – потупился Маркус, – в общем, там кусочек ветчины завалялся от чьей-то столетней трапезы. Ну, до того закаменел проклятый – не угрызть.

– Так подать же его сюда немедля! – чуть ли не в четыре глотки, как у них частенько случалось, выдохнули остальные.

Маркус метнулся было из комнаты, но был схвачен за полу камзола Максом.

– А ведь он сожрёт по дороге половину, – авторитетно заявил Макс, – слупит, как пить дать.

– Надо послать тогда с ним кого, дабы догляд был, – рассудительно пробасил Гийом.

– Ну да, чтобы они в две пасти уничтожали всеобщее достояние.

В конце концов после недолгих споров решили, как обычно, послать Гюнтера.

– Смотри, чтоб он тебя не зарезал за тот кусок, – напутствовал Гюнтера на дорогу неугомонный Макс. – Да пошарь хорошенько, может, там не один кусочек-то завалялся.

Гюнтер для смеха взял мушкет наперевес, словно Маркус находился под стражей, и так его вывел из комнаты.

– Такой компании обормотов только с мужиками и совладать. Бывалые вояки вырезали бы нас в два счёта, – подал голос молчавший до того Михель.

– Где ж их взять, бывалых-то – все от сохи вчера забриты.

Кусочек, торжественно внесённый Маркусом, подталкиваемым Гюнтером, был не сказать чтобы так уж и мал. Вот насчёт твердокаменности Маркус ничуть не приврал.

– Только топором и орудовать, – покачал головой Макс. – Зубы тут не помощники, да и нож обломать – раз плюнуть. Только по запаху и можно определить, что сие такое. А помните божественный запах свежайшей, только что с коптильного крюка ветчины?

Гийом отвернулся в угол, наклонился – изо рта его обильно потекла голодная слюна. Михель молча показал неугомонному брехуну кулак – нашёл, мол, время вспоминать такое.

– Ребята, а что если мы его сварим? – подал мысль Гюнтер.

– Кого, эту заразу Макса? – флегматично поинтересовался Михель так, что Макс метнул на него испуганный взгляд – вдруг да не шутит.

– Тут и так-то на раз куснуть, а коли уварится, то и в котелке совсем потеряешь. – Маркус не мог скрыть обиды, что выпотрошили его заначку, и потому все предложения отметал с порога.

– У меня вот тут, в кармане, – Гюнтер не обратил на тираду Маркуса ровно никакого внимания, как он умел, – совершенно случайно горсти три зерна завалялось, с того поля перед деревней. Можно их к мясу.

– Вот же черт! – хлопнул себя по лбу Макс. – Ведь и у меня же в сумке десятка три колосков нелущёных. Времени не было, так я их так напихал – про запас – и забыл совсем с этими мужиками, будь они неладны.

– Вы пошарьте, пошарьте по карманам – явно по солдатской привычке зерном впрок запаслись, – невозмутимо гнул свою линию Гюнтер. – Вот вам и шляпу жертвую, ссыпайте в одно место.

И ведь как в воду смотрел! Кроме бесшабашного Гийома у каждого хоть по десятку зёрен да обнаружилось.

– А добрая кашка собирается, – радостно заявил Гийом, пересыпая-провеивая зёрнышки из руки в руку.

– На шестерых здесь, пожалуй, маловато, – остудил его энтузиазм брюзга Маркус. – Вот ежели одному напереться. Опять же соли нет.

– Не ворчи, жадюга, – оборвал его Гюнтер. – Поломал бы зубы втихомолку, а тут смотри, скольких твой кусок напитает и осчастливит. К тому же смотри, каков расклад: соль должна быть в ветчине – это раз; Ганс, не к столу будет сказано, я полагаю, сытым возвернётся – рот долой – это два.

– А посуда? Варить-то, в чём собрался, умник? В шляпе, что ль? А на чём? Думаешь, мужики нас за хворостом выпустят? Или, может, дверь нашу на топку пустим?

Гюнтер, только обречённо махнул рукой – что, мол, на тебя слова-то попусту расходовать.

– А вот ежели бы ещё можно было Георговы да Мельхиоровы карманы обсмотреть, ведь явно тож зёрнами запаслись, – ляпнул, не подумав, Макс, и все вдруг потускнели лицами, а Макс, ничего не замечая, продолжал языком молоть: – Тем паче что они не едоки ноне, наша бы доля возросла.

Ожидая поддержки на свою шутку, Макс оглядел прочих. Однако все потупились, не принимая его взгляда. Повисла неловкая тишина.

– Интересно, где сейчас наша артельная повозка[119]119
  Наша артельная повозка – для обеспечения хозяйственных нужд себя и своих семей, Военнослужащие вскладчину нанимали или покупали транспортные средства в зависимости от своих возможностей. Неизбежно разрастаясь в условиях кочевой необеспеченной жизни, частный обоз становился серьёзной обузой при маневрировании армейских соединений.


[Закрыть]? – задумчиво протянул Михель, который после очищения карманов вновь занял наблюдательный пост у окна.

– На то и обоз создан Господом, чтобы вечно отставать да появляться в тех местах, куда имеют обыкновение заглядывать вражеские разъезды, – ввернул Макс.

– Жалко будет нашего каурого, да и фуру[120]120
  Фура – вид армейской повозки.


[Закрыть], коли мужики их подцепят, – хозяйственно рассудил Гийом. – Вроде и нет там ничего такого – котёл, поржавевший от безделья, палатка драная-штопаная да ведёрко с колёсной мазью, а всё жаль.

– Как же, – Макс тут как тут, – а запас кремней и фитилей, а пистоль без курка, а кинжал Георгов сломанный. Зачем он ему нужен был, как полагаете?

– Позолоту с ручки вроде хотел соскоблить или кузнецу продать, – отозвался Михель, лениво окидывая взором знакомый до последней соринки Двор.

– То и мы можем сделать. Глядишь, пару медяков выручим. Меня больше волнует, как бы обозный наш, Андреас, ушлый малый, пока мы в отлучке, не загнал бы первому встречному повозку да лошадку да не смазал салом пятки.

– Так ведь некуда идти ему, – Макс не собирался уступать инициативу в разговоре, – круглый сирота он, шведы постарались, я выспрашивал.

– Честный парень, можно положиться, – веско, как обычно, вставил Гюнтер. – Появись сейчас перед нами, да с котелком под мышкой – расцеловал бы. Макс, кончай лясы точить – за водой, да и посуду надо какую приглядеть, на дрова что-нибудь разломать. Бери Маркуса да Гийома. А то ведь болтовнёй сыт не будешь.

– Точно, – мысли Гийома вертелись вокруг еды, ровно жаркое на вертеле. – Пока туда-сюда, зерно хорошенько упарится, дай Бог, к полуночи управиться. Там ещё мужики – дадут-нет ложку ко рту донесть. Хотелось бы сдохнуть сытыми.

– Будем мы тебе её парить-жарить, – проворно вскочил Макс. – Помнишь присказку нашу – «Горячее сырым не бывает». Потопали работать.

Однако не успели Маркус и Гийом подхватиться за Максом, на пороге возник Ганс.

– Ребяты, – жалобно просипел он в полной прострации, – это что ж такое творится на белом свете. Девки-то нигде нету. Уж я весь дом облазил.

Ганс ещё что-то бормотал, а Макс уже согнулся в углу, держась за живот.

– Она на небушко вознеслась, Гансик, – рыдая от смеха, выдавил Макс, – понимаешь, на небо, вместе с бренным телом.

Макс ткнул пальцем в потолок, и Ганс послушно проследил взглядом за его жестом, словно ожидая обнаружить какие-то следы на потолочной копоти. Тут уж засмеялись все. Даже мрачную физиономию Гюнтера расцветила улыбка. Ответным эхом раздались мужичьи проклятья по ту сторону ограды, да только кто на них обращал внимание. Лишь Ганс сурово сдвинул брови, сообразив, что опять попал впросак.

– Что, обжорна ненасытная, выкусил втихомолку? – включился в веселье Маркус, и все, оценив, тут же подхватили – «обжорна, обжорка».

– Надо было дурню её за ноги к балке подвязать, ровно окорок, тогда бы никуда не делась, – вначале никто не понял, серьёзные речи ведёт Гийом или подначивает беднягу Ганса, но Гийом сам рассеял недоумение, лукаво добавив: – И подкоптилась бы пороховым дымком заодно.

– Лучше за шею надо было вязать, – и приподнявшийся было Макс вновь повалился, совсем не беспокоясь о чистоте платья, – как корову в стойле.

– Ну какая ж она корова, – от нарочито трезвого тона Гийома, стало ещё веселей.

– Она тёлка, стельная или яловая, – попытался блеснуть познаниями в сельском хозяйстве бессменный обитатель городов и лагерей.

– Пле... пле... племенная, – наконец-то совладал с языком Макс, вновь зарываясь в кучу мусора.

Ну, не мог Ганс, видя такое буйство безудержного веселья, долго оставаться хмурым и обиженным.

– Ну да, не пожрал, не пожрал, и в брюхе тьма египетская, и задница опять останется девственно-чистой и скоро вообще паутиной покроется! Довольны, довольны, да! Но ведь ты-то Макс, ты-то тоже голодным походишь.

– А вот и не угадал, не угадал! Ставишь стаканчик в ближайшей корчме, что скоро поедим?

– Ребята, – понятливо растянул рот до ушей Ганс, – так она у вас, и живая!

Вот тут-то всё испытавший и переживший дом точно должен был распасться и рухнуть, насыпав могильный холмик над визжащей и стонущей от неистового восторга пятёркой.

Мужикам явно должно было почудиться, что в доме завелась нечистая сила, и их недругов за руки – за ноги волокут на раскалённые сковородки и в полные смолы котлы.

– Да, да, да – и насолили, и накоптили, и напарили, и нажарили, – Макс быстро загибал пальцы, всё больше запутывая Ганса. – Тебе что в девках больше нравится? Отвечай быстро и честно! Поди-кось филейная часть? Помним, как ты постоянно оглядывался на всех встречных и поперечных.

– Да, задок, – и Ганс развёл руками, показывая, какие именно размеры заслуживают его внимания.

– А мы тебе грудку оставили, – хором заорали все, ибо Ганс уже не первый, да и не десятый раз попадался на эту старую как мир, ещё на каннибальской заре человечества придуманную шутку.

И опять задрожал, затрясся, заходил ходуном старый дом, пытаясь припомнить – смеялись ли когда в нём так, как эти сумасшедшие... Разве что до войны.

– Полбу будешь лопать и радоваться, – ткнул Ганса в чудом не рассыпанное в этой заварушке зерно Маркус. – На свежатину его растащило, видишь ли. Одно слово – обжорка.

– Он не обжорка, – вступил в разговор охрипший от беспрерывного дикого хохота Михель, – он – господин лишний рот.

Однако посмеяться вдоволь над этой новой шуткой успел разве что быстрый на еду, веселье и расправу Макс.

XIX

Ударил залп, другой, зачастили по отдельности в какофонию выстрелов, нарастая, включились крики, конский топот. Где-то там, за стенами, жарким пламенем вспыхнул бой – короткий и яростный.

Вмиг смех полетел из окна, вышвырнутый за ненадобностью. Мушкеты в руках, фитили проверены, курки взведены – к окну, к окну. Ганс, увалень, опрокинул шляпу с зерном, но никто этого и не заметил.

Тревога, мешаясь с радостью, густо залепила комнату. Неужто долгожданное спасение? А вдруг это просто мужики из-за чего-то крупно повздорили? А если это шведы?

– Крути, не крути, надо вылезать. Не дожидаться же здесь второго пришествия, – выразил общий порыв Гюнтер.

– Сунемся из огня да в полымя, – с сомнением покачал головой Маркус, всё ещё не переваривший потерю своей личной ветчины.

– Опять не поели, – сокрушённо покачал головой Гийом, – чует моё сердечко – помирать нам голодными.

– Вылезать надобно! Правильно Гюнтер говорит, – воинственно потряс мушкетом Ганс. – Глядишь, ещё и девку догоним. Чую, не могла далеко уйти.

– Кто про что, а горбатый всё про горб, – недовольно скривился Маркус.

– А то! Вы-то успели, натешились, а мне-то мужики помешали.

– Угомонись, ради всех святых, – оборвал его причитания Гюнтер. – Ты, Михель, что отмалчиваешься? Хотелось бы и твои соображения послушать.

– Ясно одно: кто бы там ни был, они колотят наших врагов, а значит, могут быть нам небесполезными, – несколько витиевато выразил свои мысли Михель.

– И хорошо колотят, – согласно кивнул Гюнтер. – Гляди-ка.

Досаждавшие им мужики бросали свои позиции и разбегались кто куда, совсем не думая, что оказывались на виду под прицелом из дома – несомненно перед лицом новой, ещё более грозной опасности. Ландскнехты схватились было за мушкеты, чтобы довершить разгром и позор своих недавних мучителей, но были остановлены Гюнтером.

– Поберегите патроны, неизвестно ещё, что и как.

– Да что там думать, – Макс даже облизнулся от нетерпения. – Ясно, как Божий день, наши расчухались. Самое время взять их в клещи и давануть так, чтобы хруст в Нюрнберге услышали.

– А вдруг это банда побольше занимает себе квартиры?

– Непохоже, – покачал головой Михель. – Послушай, как лупят: ровными залпами, точно по счёту. Солдаты то, да ещё как лихо вымуштрованные.

– Напомнить, чья армия сейчас ходит в лучших[121]121
  Чья армия сейчас ходит в лучших? – лучшей армией того времени считалась шведская, то есть противники Михеля и его друзей.


[Закрыть]?

Михель только махнул рукой – и так всё ясно.

– Ну так что ж мы рассусоливаем? Раз начальник говорит – пошли, значит – пошли.

Михель покосился на Гюнтера, но так и не понял, серьёзно тот говорит либо шутит.

– Ох и накромсают нас здесь же, во дворике, не успеем дверь отворить, – заканючил было Маркус, но был безжалостно оборван Гюнтером.

– Приказ получен и должен быть выполнен.

А Ганс ещё и веско добавил прикладом по спине:

– Я, Гюнтер, присмотрю за этим нытиком, не беспокойся. Выше голову, Маркус, с тобой нас шестеро, и ты нам нужен, как и мы тебе.

– Вот так дурачок, – восхитился, верно, не один Михель. – Такие речи зажигательные ведёт. И как разумно... А не торопится ли Гюнтер сложить голову и тем искупить вину за Мельхиора. Его, положим, совесть мучает, а мы-то здесь причём.

– Да, знать бы верно, кто там порох тратит, можно было б не тужить, – поскрёб в затылке Маркус.

– И всё равно вниз – дверь отмыкать.

Один из мужиков до того ошалел от страха, что сиганул через забор, ровно решился на повторный приступ, и сейчас метался по двору, не зная, где бы схорониться.

Узрев такое охотничье раздолье, Макс зубами заскрипел от нетерпения. Однако первым же повернул к выходу, спеша навстречу новым приключениям.

«Если Макса подстрелят – то только влёт, – почему-то подумалось Михелю. – А меня явно по пьяному делу распластают, когда меньше всего ждать буду».

– Макс, – придержал живчика Гюнтер. – Срежь мне вон того олуха во дворе, чтобы глаза не мозолил. А то дверь отомкнём, а он бросится сдуру.

Как-то извиняюще Гюнтер добавил:

– У самого, понимаешь, руки чешутся на такое безобразие. – Но тут же напустил на себя обычный вид: – Но не дай бог, внизу твой мушкет окажется незаряженным. И останьтесь кто-нибудь ещё – соберите зерно да и кусок Маркусов злосчастный за пазуху киньте. Я всё ж таки тешусь надеждой усладить грешную плоть горяченькой похлёбкой либо кашей.

Михель вдруг понял, с каким трудом даже стальной Гюнтер сдерживает себя.

«Да провались оно пропадом, это командирство. Не повышу больше голоса ни на кого – хоть на куски режьте. – Михель сам же себя и оборвал: – Зарекался хорёк цыплят не таскать. Мысли у тебя какие-то. Не ко времени. Тут, может, и взаправду сейчас внизу на куски покромсают».

Сзади неожиданно громко ударил выстрел – Макс не терял времени даром. Когда они отвалили ненужную теперь балку, из-за которой совсем недавно рисковали жизнями, Макс уже тут как тут. И можно было не сомневаться, что мушкет его вновь готов выплюнуть добрую порцию свинца по первому желанию своего шустрого хозяина.

– Всадники объявились, – Максу не терпелось сообщить новость. – Но кто, откуда – даже я не разглядел.

– Попытаем счастья насчёт конинки. – Михель первым, решительно, как в реку, шагнул за порог, не сомневаясь, что его поддержат.

Выстрел Макса не остался незамеченным. Послышались голоса – явно решали, как сподручней заскочить во двор, затем всё покрыла резкая, как удар хлыста команда.

– По-немецки голосят, – у Маркуса от напряжения даже уши зашевелились. Это был один из его любимых фокусов, но, пожалуй, впервые, он делал это бесплатно.

– А ты думал, по-турецки. – Макс не преминул вставить словечко и поднять на смех друга, но момент для шуток опять выдался неподходящий.

– Может, Гюнтер составит третью линию, – говоря это, Гийом не оторвался от своего занятия – забивки острия фуркета в щель между брусчаткой двора, и никто не понял – шутит он либо говорит серьёзно.

Выйдя на свет, они, как бывалые солдаты, тут же приняли двухшеренжочный строй: Михель, Маркус, Гийом – впереди, Макс, Гюнтер, Ганс – сзади. Фланги их упирались в стены дома, с тыла не зайти, а шесть мушкетов, когда каждому даётся бытие единственное и неповторимое – это вам не шутка.

Ответить Гийому, возжелавшему безмятежной службы в тылу, не успел даже скорохват Макс. Прежде всего потому, что появились всадники – неведомые пока избавители либо погубители.

– А лошадёнка-то шведская[122]122
  А лошадёнка-то шведская – шведские северные маленькие лошади сильно отличались от рослых отборных животных имперской кавалерии.


[Закрыть].

– Нас не лошадь будет убивать, а тот, кто на ней, – Ганс время от времени выдавал удивительно светлые мысли. Наверное, в те моменты, когда меньше думал о девках и «развлечениях».

Первый всадник, неожиданно узрев перед собой готовую к отпору группу, резко осадив лошадь, повернул назад.

– Храбростью они не отличаются, – попытался поднять общий дух Гийом.

– Это не трусость – благоразумие, – меланхолично поправил Гюнтер. – Бывалый вояка не свяжется, как неразумный юнец, с шестерыми.

– Гюнтер, Гюнтер, – неожиданно для себя заговорил Михель. – Нас, возможно, будут сейчас убивать, а я ведь не смогу умереть, если ты мне не ответишь...

– Хочешь узнать, почему я не дал вам прикончить Мельхиора, а сам отправил его на небеса? Или выведать, когда у меня возникло твёрдое намерение очистить от него землю? – для Гюнтера чужие думки что раскрытая книга, и Михель только согласно кивнул головой.

– Я сам должен исправлять свои огрехи. Понимаешь, сам, и никто другой.

– А что ж ты, изверг, хитрован, не намекнул хотя бы жестом. Мы ж чуть с ума не посходили. Ганс вон из сивого седым стал.

– У Мельхиора и мысли не должно было возникнуть, что его обманывают. Чтобы и ветерок не смог донести.

– Но ты ведь его вроде как переубедил. Он же к нам шёл.

– Единожды предавший может и ещё раз преступить ту грань. Не было бы боле веры ни у нас к нему, ни ему к самому себе. А как без веры-то жить.

– Значит, и ты, Гюнтер, можешь ошибаться, – злорадно прошипел Маркус.

– Да, где-то я крепко дал маху. Я ведь его к постригу готовил, думал, спасу душу, да вы знаете.

– А ты вон Ганса спытай. Отменный пробст[123]123
  Пробст – духовник монахинь.


[Закрыть] получится. – Ну как не влезть Максу в общую беседу.

Максу не всегда везло на шутки, но уж если они удавались...

– Макс, чёрт тебя дери, – прорычал Михель, еле переводя дух и смахивая выступившие от смеха слёзы. – Ты ж нам всю боеспособность угробил. Как целиться-то прикажешь – сквозь слёзы.

Но тут же вновь поперхнулся смехом: надо ж удумать такое – предложить Ганса командиром в женскую обитель.

– Если Ганс пробст, я тогда – пенитенциарий[124]124
  Пенитенциарий – священник, которому предоставлено право отпускать особо тяжкие преступления.


[Закрыть] – Маркус швырнул мудрёное слово, словно полено в костёр веселья.

– Я наконец-то понял старинную мудрость – доверять можно только покойникам. – Гюнтер попытался остаться серьёзным.

– И то если зарыт не меньше, чем на десять футов, и зубами в землю. – В Макса словно бесёнок веселья вселился. А может, и не покидал его никогда.

– Счас вам представится возможность зарыть тройку-другую молодчиков в землю, – ткнул в сторону ворот Маркус.

– Возможно, это будем мы сами, – пытался сострить и Гийом.

– Что-то не наблюдаю у них шанцевого инструмента, – Макс явно сегодня собрался быть с костлявой запанибрата.

– Кляп в рот[125]125
  Кляп в рот – команда, подаваемая на галерном флоте гребцам перед боем, чтобы крики раненых не мешали остальным.


[Закрыть] – Михель ничуть не удивился, что у него вырвалась чисто морская команда, – слишком часто он в последние дни думал о море. Поразило, что его поняли и дружно умолкли.

– Говорим либо я, либо Гюнтер, остальные слушаются и подчиняются, – добавил Михель и тут же ввернул, поминая старое: – Понял, Ганс?

– Не сомневайся, – несколько смущённо отозвался Ганс. Кому ж понравится, если тебе, как первогодку-несмышлёнышу, напоминают персонально.

Въехавших во двор было не так уж много.

– Чёртова дюжина, – счёл Михель и тут же со вздохом про себя добавил: – Кажется, точно шведы, будь они неладны.

Кавалеристы держались уверенно, держа заряженные пистолеты на гривах лошадей, стволами вверх. Явно с палашами наголо они атаковать не собираются, а после короткого разбирательства перестреляют, не сходя с седел. Поэтому главное, не упустить вражескую команду, тоже успеть разрядить мушкет и хоть не задарма лечь в землю.

Вражеские ряды расступились, и вперёд выехал, судя по позументам, портупее, сбруе и осанке, офицер.

– Я его сшибаю, если что, – шепнул Михель, дабы все не вздумали выцеливать только одного, а рассредоточили внимание, спешив как можно больше врагов.

– Мне вон того щёголя с петушиным пером, на тарелочке, – первым, как обычно, сориентировался Макс и, как обычно, сделал это с прибауточками.

– Мой – тот молоденький. Явно зажился на этом свете, – определился Ганс.

– За что люблю этих парней – даже подыхать будут с улыбками и шуточками. – Состояние крайней угрозы отчего-то умильно подействовало на Михеля.

– Мой – вон тот, с большим жирным пятном на колете, – Маркус был неравнодушен к тем, кто что-то поел, да без него.

Сдержанно хмыкнул Макс, и Михель догадался, что Макса так и распирает сказать что-нибудь вроде:

– Это он твой кусок ветчины здесь глодал лет десяток назад и вернулся догрызать.

Но Макс, несмотря на всю свою бесшабашность, всё ж таки привык исполнять приказы, посему промолчал.

«Надо будет у него потом поинтересоваться, правильно ли я угадал», – как о чём-то само собой разумеющемся, подумал Михель.

– Я беру вон того, к кирасе от самого Эффенгадбера[126]126
  Эффенгадбер – знаменитый немецкий оружейник, известный роскошными парадными доспехами.


[Закрыть], – разнообразные ценности прошли через руки вора и ландскнехта Гийома – поневоле стал разбираться. – Чтоб не испытывать крепость старой стали да не повредить ненароком золотое откаливание, я ему рыло разнесу. Но и кираса тогда моя добыча.

– Ещё один заговорённый. Почему люди так не желают верить в собственную смерть. Да ещё на войне. – Михель определённо не мог сосредоточиться на предстоящей стычке.

– А я того подонка, что кутается в рясу с чужого плеча. Явно обитель разграбил либо храм осквернил, святотатец. – Пожалуй, только у Гюнтера в голосе проскользнула ненависть к тому, кого он собирался подстрелить.

– Ну что, господа мушкетёры? Все ли цели разобрали? – чужой капитан явственно видел их шевелящиеся губы. Догадаться, о чём могут переговариваться в этот момент, было несложно. – Однако спускать курки погодите. Давайте разберёмся, может, и миром разойдёмся. Или мало кровушки пролили, служивые? – неожиданно ввернул он. – Чьи будете? Что-то кушаков не наблюдаю[127]127
  Что-то кушаков не наблюдаю? – армии того времени, не имея униформы и знаков различия, вынуждены были прибегать к различным импровизациям – капюшонам, кушакам, кокардам и т. п. определённого цвета для отличия своих от неприятеля. В частности, в битве при Люцене в 1632 г. шведы использовали кушаки зелёного цвета, имперцы – красного.


[Закрыть]?

– Вы в фаворе, вам и карты раскрывать, – голос Гюнтера звучал более хрипло, чем обычно.

– Мы-то баннеровские[128]128
  Баннеровские – Баннер – один из шведских военачальников, впоследствии маршал и главнокомандующий шведской армией после гибели Густава Н-Адольфа в битве при Люцене.


[Закрыть]. А вы, господа, надо полагать, имперцы? – верно определив, что находится под прицелом противника, шведский капитан вёл себя на удивление уверенно, более того, дерзко-насмешливо.

В напрягшейся шестёрке давно уже никто не надеялся, что это свои, но всё же, подтверждение худших опасений подействовало ошеломляюще. Остатки 4М и 4Г тут же ощетинились мушкетами. В шведских рядах никто не шелохнулся, только лошади, тихо позвякивая сбруей, переступали копытами, наслаждаясь неожиданно представившимся отдыхом. Лишь взгляды у верховых стали такими же насмешливо-дерзкими, как и у командира. Одно слово – шведы. Интересно, а есть ли среди них действительно хоть один «фулблуде»[129]129
  «Фулблудс» – «чистокровный», то есть швед. Шведская армия в то время в абсолютном большинстве состояла из иностранных наёмников. По некоторым подсчётам, в 1632 г. на стотысячную армию было не больше шестисот шведов и финнов.


[Закрыть].

– Михель, Гюнтер, – несмотря на все запреты, Макс не удержался. – Командуйте залп. Прикроемся дымом – и обратно. Балку на место, а там как Бог даст. Сядем в новую осаду.

«Тоже мне, стратег выискался, – недовольно хмыкнул про себя Михель. – Застоялся уже, ровно те шведские жеребчики. Лишь бы что-нибудь делать – бежать, стрелять – без разницы... А действительно, что предпринять? Послушаем шведов, ведь почему-то же они до сих пор не напали. К тому же Гюнтер у нас сегодня в умниках ходит, пусть он и соображает, а мы выполним. Стрельнуть и дурак сможет, был бы мушкет. Вот уцелеть после этого...»

– Судя по всему, милейшие противники, мы вовремя избавили вас от осады мужиков. – Офицер явно любил поболтать, и складывание витиеватых фраз не составляло для него ровно никакого труда. – Посему пока предлагаем вам добровольно без промедления встать в наши ряды и честной службой оплатить это спасение.

– А сколь платит новый «снеговик»[130]130
  «Снеговик» – то есть Баннер. Про шведов, жителей малоизвестной тогда северной страны, их политические противники распускали всяческие небылицы, что они спят и живут в сугробах и т. п. В частности, Густаву-Адольфу дали кличку «снежный король».


[Закрыть]? – Макс от страха и перевозбуждения явно утратил всяческое понятие о воинской дисциплине. – Вон у Валленштейна два флорина в неделю на всём готовом.

– И когда вы лично, мой любезный друг, последний раз держали в руках те самые два флорина? Я полагаю, до ночи будете вспоминать, да так и не вспомните. У нас, конечно, меньше обещают, зато платят.