Текст книги "Дневник, 2004 год"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)

А вот почему я написал, что разговор с Вал. Серг. неслучаен. Когда в девятом часу я приехал домой, по телевизору шла какая-то очередная дребедень. Я подумал, что за мою жизнь, в том числе и телевизионную, я не посмотрел не то что целиком, а даже несколько передач подряд ни из одного нашего сериала, ни из одной «мыльной оперы». И вот идет «мыльная опера» с убийствами, с криминалом, да еще и с Волочковой. Днем у Вал. Серг. я спросил: а почему ее поддерживает Григорович, почему ее рекомендует Плисецкая? И по уклончивому ответу понял. Верю в это с трудом, люди такого уровня свободны от мнения под давлением, цари и императоры, как правило, не берут «барашка», об этом писал еще Булгаков. Но вечером, во время этого сериала, многое выяснилось. Во-первых, мы увидели талию знаменитой балерины, увидели её стать, увидели ее кинотанец, шедший временами под музыку Адана к балету «Жизелъ». Ой, это не та грация, которая предполагает миф и легенду, это не Лопаткина, не молодая Уланова или Плисецкая, не Бессмертнова, на спектакле которой я был, когда она танцевала с М. Лавровским. Всегда смущают шарфы и развевающиеся туники, романтизм всегда призван скрыть или заменить настоящее чувство и подлинную страсть. Танец Волочковой мне напомнил танец выпускницы Воронежского хореографического училища, которая снялась у нас в фильме Лотяну в роли Анны Павловой. А уж если говорить о драматической игре актрисы, да и большинства персонажей сериала – тут просто приходится развести руками, я даже не поверил, что всё это снимал Алик Хамраев…

Вот и вывод: деньги, конечно, могут многое, но не всё. В данном случае никакие деньги и никакие мнения наших корифеев не соткут нового мифа.

С остервенелым удовлетворением читаю «Магнит» Галковского. Видимо, в Дневнике я буду писать почти о каждой его статье из этого сборника. Это такой острый, проницательный, местами ошибающийся, но такой живой ум, такая поразительная ирония! Пока читаю первую статью о «Вехах», так энергично разруганных Лениным. Галковский заходит с другой стороны, в первую очередь со стороны интеллигенции, способной в своей жажде власти и в жажде «нами, умницами» сменить любую элиту. Просто диву даешься! В частности, весь наш коммунистический период он считает искусной второй европеизацией, возникшей под влиянием части интеллигенции, не очень-то прикрепленной к традициям национальной почвы. При всей нелюбви к недавно отошедшему строю Галковский признает, что блеф европеизации сопровождается все-таки созданием истеричной, лживой, но в своем высшем проявлении выдающейся цивилизации, по крайней мере в литературе, сценическом искусстве и отчасти в музыке. Он всё время помнит о нашем евроазиатском начале и иногда по этому поводу пишет удивительно звонко: украсили себя чужой мыслью: «Ситуация, когда выросший в полуазиатском захолустье «западник» Плеханов вместе с дочкой раввина Любовью Исааковной Аксельрод орал на «восточных деспотов» Николая Романова Дармштадт-Готторпского и Александру Гессенскую, по уровню незатейливого юмора приближается к лучшим фильмам Чарли Чаплина».

Но так история кажется из «сегодня».

Продолжаю читать дальше.

31 августа, вторник. С утра, опять же по телевизору, шла передача о группе военных войск в Германии, о воссоединении Германии. Рассказывали о потрясающем воровстве, которое царило в тот момент. На экране были разные люди, в том числе и Яковлев, со своей «справедливой точкой зрения»: прозападной, неестественной, так контрастирующей с его вологодским выговором. Был также Дима Якубовский, который показался мне здесь несколько иным. Выступал Юрий Болдырев, в ранние времена Ельцина занимавшийся контролем при президенте. Фантастическое воровство, фантастический цинизм, в подтексте вырисовывается роль во всём этом и Горбачёва, и Яковлева, и Шеварднадзе. В подтексте возникает мысль, что так шло немыслимое накопление капиталов. В связи с этим вспомнил о том, что Пиночета лишили парламентской неприкосновенности. И я абсолютно уверен, что как только с политической арены президентства уйдет Путин, ну, может быть, еще через один или два президентских срока, хотя в наше время история катится очень быстро! – разберутся и с Ельциным, и с его семьей, а может быть, и со многими другими.

Во второй половине дня, в пятом часу, поехал в «клуб Рыжкова», который на этот раз должен был состояться в Московском государственном социальном университете. За этим, не очень внятным для здравого смысла, названием есть ещё как бы подзаголовок, указание на покровителя: «министерства труда и социального развития Российской Федерации». Как бы ведомственное, министерское заведение, готовящее специалистов для бывшего курятника Починка. Сейчас этот сектор нашей жизни отдали Зурабову, тому самому, который так энергично прокачивал отмену льгот и которого дружно ненавидит половина населения России. Университет расположен далеко, напротив ВГИКа, на улице Вильгельма Пика. Клюнул я на то, что увижу кабинет Димитрова. Так оно и произошло, и, пожалуй, это у меня было главным в вечере. Если забегать вперед и обратиться к истории заведения, то можно восхититься: бывшая ВПШ, расформированная, отовсюду выселенная, вдруг перевернулась, обернулась, вытерпела, нащупала некий свободный сектор и теперь – университет с отделениями по всей России и с 10 тыс. студентов в Москве. Заслуга здесь, конечно, лежит на ректоре Василии Ивановиче Жукове. Человек он энергичный – перед его дверью стояла целая выставка книг (я насчитал свыше 70), где он был или автор или соавтор, – но и ВПШ давала огромные связи. Но ведь угадал: социальной сфере, а страна сейчас вся социальная сфера, нужны специалисты в собесы, в муниципалитеты и пр. Вот Починок деньги на всё и дал, правительство, друзья по партии и по жизни, деньги подкинули.

Самое поразительное – здание, в котором находится университет. То самое, легендарное, построенное еще до войны, в котором поочередно находились и Ленинская школа, и Коминтерн, и Смерш, и Институт Маркса-Ленина, и журнал «Коммунист». Потом, в наши дни, здания пошли гулять по арендаторам и собственникам. В кабинете, где сейчас сидит В.И. Жуков, был столярный цех.

К счастью, в этот кабинет я все-таки пробился: огромная комната, почти зала, деревянные потолки, два книжных шкафа, принадлежавших фельдмаршалу фон Боку (наследие Смерша, перевезли, знали толк в мебели), и один, средний, принадлежавший Марксу (это подарок немецких товарищей к 100-летию Вильгельма Пика). В этом-то кабинете, но без шкафов, и сидел Димитров.

Потом, когда шел по коридору, показывали: кабинет Мориса Тореза, кабинет Пика, даже кабинет сейчас всеми забытого Б.Пономарева. В тосте, который пришлось говорить на товарищеском ужине, я использовал вдруг возникший образ: в этих коридорах ночью переговариваются тени владельцев кабинетов, обсуждают нас, в том числе: а не подлецы ли мы, так легко и свободно отказавшись от их наследства?

Разговоры за столом и в зале заседаний ученого совета В.И. Жуков. О демографической ситуации, которая нас ждет. Рассказ о борьбе за учебное заведение. Н.И. Рыжков. Разговор с Зурабовым. «Зачем ты залез в эти льготы?» – «Теперь родная мать со мною не здоровается». Жуков. Формально теперь здание и сам университет оказались под властью того же самого Зурабова. Его мечта: провести инвентаризацию, передать университет министерству образования, но в этом случае университет будет платить за аренду зданий. Рыжков: Старые опытные люди в правительстве говорили: «Не отдавайте власть над страною минфину. Жуков: Высшее образование как учреждение занятости: иначе молодежь ушла бы в криминал. Рыжков: У нас высококвалифицированных рабочих – 5 %, в США и Германии – 45–47 %. Отец Марк об отношении к православию. В школе экскурсия по храмам Москвы: синагога, мечеть, молитвенный дом баптистов.

Когда в десятом часу возвращался домой, передали по радио: новый теракт у метро «Рижская», есть погибшие и раненые.

Записал ли я о том, что пришли книжки от Игоря Янина? Кое-что интересно, и по изданиям: Булгаков, Паустовский, но и три его собственых авторских тома: «Энциклопедия мудрых мыслей», «История крылатых слов и выражений», «Из русской мысли о России». Здесь много информационного материала, к счастью, без какого-либо художничества. С какой подарочной роскошью это сделано!

1 сентября, среда

Утром телевизор стал вестником нового несчастья – чеченские боевики захватили школу и родителей в Беслане (Северная Осетия). Буденновск и «Норд-Ост» повторяются. Как через посты ГАИ проехали, как работает разведка? Захватили свыше четырехсот человек – школьников, родителей, детей, согнали в зал. Проводили день знания.

Никогда еще наш двор не был так полон. Открылись, провели собрание, вручили студенческие билеты, развели всех по аудиториям, ничего пока не рухнуло, слава Богу, пошло. На митинге выступал Рекемчук и что-то говорила Седых. Приходил Евгений Юрьевич, по-праздничному, парадно, были Апенченко, Вишневская. Я хотел, чтобы она выступила, но чувствовала она себя плохо. Очень тактично не захотел выступить, хотя я нетактично ему это предложил, Е.Ю. Не было ни Кострова, ни Рейна, ни многих других мастеров. Правда, Рейн накануне звонил, пытаясь перенести свой семинар с 10 часов, как мы договаривались и как было в прошлом году на первом курсе, на более позднее время.

Наш маленький конференц-зал был набит под завязку, когда я вручал билеты, что-то опять полезное я сказал. Лица замечательные, без спеси, на смену идет интересная и, кажется, вдумчивая молодежь.

Сразу же после митинга и вручения билетов поехал на ВДНХ, на открытие книжной ярмарки, а оттуда – в общежитие. Выезжая около двенадцати из ворот, встретил идущего в институт Джимбинова. Может быть, лекция, но, во всяком случае, не общее мероприятие. Эту жизненную позицию я недолюбливаю, не по-русски все это.

Долго перед открытием ходил по книжным лавочкам на площади. купил книжку писем и записок Ф.Раневской и две книжки издательства «Новое литературное обозрение»: Робер Жан-Ноэль «Рождение роскоши. Древний Рим в погоне за модой» (полагаю, что это актуально) и замечательную книжку Доминик Мишель «Ватель» о знаменитом поваре и домоправителе времен Людовика ХIV. Об этом человеке я видел фильм с Жераром Депардье. Читал поздно вечером и ночью, какая-то романтическая тяга у меня к этому времени.

Сама ярмарка меня не очень заинтересовала, она, конечно, теперь носит коммерческий характер. Но коммерция прикрыта опять-таки декоративностью, флером новизны, и тем не менее книг много, это радует, многие книги продаются по сниженным ценам.

Сюда же, пользуясь правилами игры на компьютере, вставляю кусочек из «Российской газеты». Дело в том, что на выставке встретился Саша Щуплов, который по обыкновению меня опросил, когда мы шли с ним по стендам. В том числе зашли и на наш, книголюбский стенд.

«Еще один из примечательных стендов ярмарки – экспозиция Международного союза общественных объединений книголюбов. В ней представлены «Российский экслибрисный журнал» и «Альманах библиофила», который после десятилетнего перерыва возобновил свой выход. Украшением стенда являются экспонаты существующих при Международном союзе книголюбов Музея миниатюрной книги и Музея экслибриса. У стенда беседуем с председателем Совета Международного союза книголюбов, писателем, ректором Литературного института Сергеем Есиным:

– Между прочим, нынешний МСК является преемником того самого Всесоюзного союза книголюбов, на котором в советские времена держались все библиотеки страны. Это общество занималось главным – читателем. А им сейчас никто не занимается. Кстати, мое председательство в этом обществе – своего рода нонсенс: в Германии, например, аналогичное общество (оно называется «Общество чтения») возглавляет президент страны. Не я должен возглавлять такое общество, а первое или второе лицо в государстве, иначе мы никогда не поднимем культуру народа.

На выходе с выставки огромный плакат с портретом Александра Потемкина и надписью, что, дескать, здесь и интеллектуальное, и художественное удовольствие.

Возвращаясь с выставки, заехал в общежитие. Там все более или менее в порядке, я думаю, что оно лучше, чем многие, наши арендаторы заканчивают ремонт. Но переполнено оно смертельно, в известной мере на этой политике держится зарплата персонала института.

Из «Советского спорта» от 30 августа. Табличка медалей: Золото: США –35, Россия – 27, Китай – 32; Серебро: США –39, Россия –27, Китай – 17; Бронза: США – 29, Россия – 38, Китай – 14. ВСЕГО, соответственно, США – 103, Россия – 92, Китай – 63.

2 сентября, четверг. Проснулся с мыслью об этих осетинских заложниках. Так Чечня ответила на выборы президента. Наши думают, что все само по себе рассосется, а оно не рассасывается. Политику мы и в культуре и в государстве ведем скорее декоративную, берясь только за то, что выразительно, что сразу попадает в прессу. Но думаю, что здесь чеченцы могут крепко ошибиться. На чеченскую жестокость осетины могут ответить и кровной местью. Это ребята не менее отважные и не менее коварные. «И широкая грудь осетина».

Днем вручали премии Москвы. У нас в институте опять урожай: Игорь Волгин – за книги о Достоевском и Инна Вишневская – за педагогическую и публицистическую деятельность. Хорошо выглядел и хорошо говорил мэр. В частности, говорил о прессе, которую ругал, и о чиновниках, которых все, с легкой руки прессы, ругают. В заключение очень точно, без малейшего подобострастия выступил Володя Андреев. Премию получил также и Юра Поляков, такой же одинокий и среди своих и среди чужих русачок, как и я. Совсем недавно опубликовали новый совет при президенте в области культуры, который теперь будет решать вопросы с новыми Госпремиями. Включили в этот совет и Юру Полякова. Судя по прописанной в этом списке членов расстановке сил, ввели со скрежетом зубовным. К счастью, в совете есть еще и Федоров, директор Ленинки. Говорят, что в совет новый министр культуры Соколов хотел еще ввести Доронину и Соломина. Да кто же допустит такого триумфа русских единомышленников!

Вечером боевики, захватившие школу в Беслане, выпустили 25 человек. В основном самых маленьких детей. Это матери с малолетками приходили на день знаний в школу. В удачных переговорах принимал участие экс-президент Ингушетии Р.Аушев.

3 сентября, пятница. Утром по радио слушал выдержки из газет интервью с женщинами, вырвавшимися из плена. Одна из них говорила, что боевики не снимают масок, и я сразу подумал: значит, собираются выбраться из этой ситуации и не хотят, чтобы их опознали. В два часа по телевидению показали конец этой ситуации, т. е. практически штурм школы нашими войсками. Штурм совпал с взрывом в школе и прорывом заложников из спортзала на первом этаже, куда их всех согнали. Я плакал, когда показывали почти раздетых детей, которые выбегали из школы. Погибло около ста человек, несколько сотен ранены. О политическом аспекте всего этого не говорю. Нас ничто научить не может. Американцы столько всего ввели после 11-го сентября, даже отпечатки пальцев начали брать. А мы идем впереди девственной либеральной демократии. Представляю теперь речи официальных лиц, которые скоро примутся обсуждать эту проблему.

3-4-5 сентября; пятница, суббота, воскресенье. Как мы иногда бываем безжалостны к нашим «абстрактным близким»! Не прошло еще и двух дней постоянной думы: что же дальше? (хотя каждый понимал, что существует власть, спецслужбы, какие-то контактные технологии), как все разрядилось само по себе, разрядилось с жуткими жертвами, потоками крови, и для большинства, для народа, вдруг всё как-то и закончилось. Назовём это освобождением, назовём это штурмом – как хотите, но это произошло. Еще утром, в машине, слушал в обзоре газет интервью одной женщины из освобожденных вчера, как говорит телевизор – не без помощи Аушева, одной из 26-ти. Она рассказала, что по голосам она поняла: среди них есть и чеченцы, есть и ингуши. Это показалось мне знаковым, хотя позже многое поменялось, к чеченцам и ингушам добавились еще и арабы, и негры, и, наконец, как сказал диктор, – лица «славянской национальности». Теперь, наряду с лицами «кавказской национальности» в России есть еще люди с лицами «славянской национальности».

Размышлял над всем этим, а когда вошел в кабинет и сразу включил телевизор, увидел тот знаменитый штурм, тот «исход», который теперь навсегда останется в памяти. Стыдно признаться, но за последнее время я только два раза смотрел и каждый раз, кстати, успевал к «прямой трансляции»: это и события 11-го сентября, и события в бесланской школе N 1. Пока была только картинка, почти без комментариев, и когда я увидел нескольких женщин, бойца в военной форме, каким-то особым, нежным образом несущего ребенка, почти младенца, я заплакал.

Уже потом объяснили ход событий. Террористы разрешили забрать 20 расстрелянных ранее мужчин – жара, мухи, зараза… Оказалось, что это те, кто пытался в самом начале сопротивляться захватчикам. И тогда их завели в учительскую и расстреляли. Когда же военные стали подходить, чтобы забрать эти трупы, выброшенные из окна, в этот момент раздалось несколько взрывов. Школа была заминирована, но или у кого-то из террористов сдали нервы, или кто-то зацепился за растяжку. Это был то ли сигнал, то ли импульс, то ли проявившаяся внутренняя готовность – и в образовавшиеся от этих взрывов проемы кинулись пленники, чтобы бежать. Для террористов это явилось неожиданностью, и именно по ним, по убегающим женщинам и детям, они принялись палить из оружия. И еще одно немаловажное обстоятельство; осетины мужчины, стоящие вокруг школы, часто со своим оружием, открыли ответный огонь.

Я умышленно ничего дальше не описываю, только констатирую, что практически одни и те же фрагменты телевидение показывало по 6-10 раз, и каким-то магическим образом это каждый раз смотрелось и воспринималось не как киноповтор, а как случившееся только что. Тут я, прости меня Бог, подумал об искусстве: это вполне могло быть кинокадрами, но в этих кинокадрах было то, до чего кинокадры все-таки не могут подняться, я даже не смогу сказать – реализм это был или реальность, а скорее – нечто другое.

Интересно, как всё это смотрит наш народ. Ну, конечно, с ужасом. А как смотрят дети? Это ведь поразительно, но мы все потеряли ощущение подлинности крови, подлинности трагедии.

Традиционно мы задаём вопросы: почему? кто виноват? Меня волнует, как это бесконечно печально, похоже и на Буденновск, и на «Норд-Ост». 30 человек приезжают на автомашине в город, но, оказывается, в школу оружие и боеприпасы были завезены еще летом, в ходе ремонта, под видом строительных материалов. Кто помогал? Кто недоглядел? На следующий день я увидел, как президент этой самой Северной Осетии говорил, что он извиняется. Кому нужны эти извинения? Это японцы падки на извинениня, им они нужны, потому что для них ритуал – почти их жизнь. А кто бабушке, которая на похоронах внучки носилась с её цветным портретом, заменит живую девочку? Сейчас портрет несет какую-то ритуальную миссию – но ведь это бумага. Жизнь, дух, будущее – всё улетело, и даже не улетело, а всё пропили, все купили, прогуляли. Не исключено, что какой-нибудь гаишник взял за пропуск автомашины всего сто или даже пятьдесят долларов!

В воскресенье утром показали Путина, который традиционно, когда всё заканчивается, прибывает на место трагедии. Он в черной водолазке и черном пиджаке, это стало у него уже траурной формой. А почему не извиняется правительство? Перед бабушкой. Перед другими. Почему сидят на месте министры? Если уж начали играть в западную демократию – играйте до конца, уходите в отставку, чтобы дать возможность другим совершать те же самые ошибки.

Постепенно возникают справедливые цифры. Сначала сказали, что 400 человек заложников, а выяснилось, что их было 1200. 1200 человек, как стадо, загнали в школу, правда, это были в основном дети и женщины. А загонщиков – 30 человек. Если бы все заложники бросились врассыпную – то всё равно столько жертв (360) не было бы. 190 еще пропали без вести, т. е. где-то лежат под обломками. Несколько сотен ранено. Обо всём этом я думаю последние три дня.

Что касается внешней стороны жизни, то в пятницу из Москвы я так и не уехал, уехал только в субботу утром. Настроение смутное и сумрачное. В пятницу начал, а в воскресенье закончил читать «Вателя». Поразительная все-таки возникает картина. Что мне этот гастроном, этот распорядитель XVII века? Но тогда почему эта книжка читается как лучший и самый совершенный роман? А практически состоит из небольшой легенды о поваре суперинтенданта Фуке и принца Конде, нескольких фраз, написанных мадам Севинье, правда, одной из основоположниц французского языка, массы рецептов французской кухни, описания кухни и буфета, анекдотов об аппетите Людовика XIV… Какие поразительные подробности о булимии короля, какие подробности о содержании его ночного королевского горшка. А вот другая эпоха, другая жизнь, и удивительное чувство соприкосновения с обстоятельствами этой иной жизни. И опять – как много, оказывается, может литература! Вот человек ушел в небытие – но мало ли кто кололся или вешался! Но вот мадам пишет письмо дочери:

«Вечер пятницы, 24 апреля 1671 года.

Я намереваюсь рассказать Вам о том, что Король прибыл вчера вечером в Шантильи: он загнал оленя при лунном свете; фонари были чудо как хороши, фейерверк несколько поблек перед сияньем нашей лучезарной подруги; но в конце концов и вечер, и ужин, и игра – все прошло превосходно. Сегодняшняя погода внушала надежду, что столь приятное начало получит достойное продолжение. Однако, приехав сюда, я узнаю нечто, от чего до сих пор не могу прийти в себя, так что уж и не знаю, что выходит у меня из-под пера: в общем, что Ватель, великий Ватель, дворецкий г-на Фуке, а ныне дворецкий Принца, человек исключительных способностей, чья золотая голова способна была вместить заботу о целом государстве; итак, этот человек, кого я знала лично, обнаружил сегодня поутру, в восемь часов, что не доставлена свежая рыба; и вот, не в силах вынести мысль о неизбежно грядущем позоре, он, одним словом, закололся. Можете вообразить, какой ужасный беспорядок внесло в праздник столь чудовищное происшествие. Подумать только, что свежая рыба, быть может, была уже доставлена, когда он испускал дух. Я ничего более об этом не знаю. Пока что. Полагаю, Вы найдете мой рассказ недостаточным. Несомненно, было большое смятение, что весьма досадно на празднике стоимостью в 50 000 экю».

В Обнинске читал Галковского. Дочитал его эссе «Русская политика и русская философия», ничего хорошего про интеллигенцию, ясное понимание, что другая, нежели Запад, страна, другие условия, он поколебал меня в ощущении динамизма в русской истории, и вот поразительный вывод: русский человек и русский внутренний мир могут развиваться при двух условиях: либо под сенью тирании (монархии или чего-то другого), либо как диссидентствующее начало – при тирании, при демократии, при коммунизме.

Когда в субботу приехал на дачу, ощутил состояние упадка, я давно уже заметил закономерность: начинается работа, начинается учеба – и закрывается моя романистика. Долго не мог найти в себе силы закончить 5-ю главу. Но вдруг, внезапно, в каком-то, может быть, скомканном виде, начал и закончил. Всё, думаю, не так плохо, потому что впереди уже маячит окончание романа. Еще одна глава – экскурсия – и последняя глава. И можно будет ставить точку.

В «Гудке» вышло мое большое интервью, не доставившее мне радости. Вынули из меня комплименты и руководителям современных железных дорог, и писательским руководителям, может быть, справедливые при других обстоятельствах.

6 сентября, понедельник. Как ни странно, наверное с возрастом, моя психология чуть поменялась, я уже не живу с прежним нетерпением во что бы то ни стало всё сделать мгновенно, заставить колесо крутиться со все возрастающей скоростью. Я начинаю понимать, что есть диалектика разрушения и диалектика строительства, что всегда буду иметь дело с ремонтом, с недовольными, с чужой правдой и с чужой корыстью. Мне опять хорошо на работе, я с удовольствием делаю маленькие дела, пытаюсь всё уладить, наладить и уже подумываю, что в октябре уеду на две недели в отпуск.

В Беслане всё хоронят и хоронят. Конечно, хоронят каждый день по всей стране, но это город, где похороны стали жизнью. Показали единственного захваченного боевика. Казалось бы, весьма благообразное молодое лицо, даже не очень испуганное, абсолютно человеческие глаза… Но ведь спускал курок, но ведь мерзавец. Расширился интернациональный состав участников этого преступления, конкретизировались лица «славянской национальности» – украинцы, прибавились казахи и корейцы. Показали, как на похоронах в Беслане выступают наши политические деятели. Все будто говорят те самые слова, все в строгом трауре, но их слова почему-то не цепляют. Еще что-то остается после выступления Лужкова благодаря его всегдашнему напору, а вообще такое ощущение, что говорят по должности, не забывая, что лучше лишний раз, воспользовавшись любым случаем, отсветитъся на телеэкране. Мы – люди выборные.

Назавтра собираются устроить какой-то музыкальный марафон, который, с одной стороны, должен призвать всех вносить деньги и сдавать кровь, а агитировать будут крупные наши рок-музыканты. Телевизионные каналы, как о большом достижении, говорят, что эти траурные дни пройдут без рекламы – действительно, какое блаженство, на телеэкранах без пива, прокладок, пропаганды новых автомобилей и телефонов.

Но какую дорогую цену мы заплатили за этот прежний мир величественной тишины!

7 сентября, вторник. Накануне позвонили из «Независимой» – сезон начинается, пора опять писать телевизионный рейтинг. Для меня это важно, потому что здесь другой, полуличный ракурс. Утром быстро написал, в своей манере, не знаю, колеблюсь, не слишком ли развязно я все это делаю.

1. Незабываем тот парень, спецназовец или просто боец, полуобожженный, в камуфляжном жилете и с автоматом на плече, который, держа нежно и мужественно на руках ребенка, выносил его из огня и пулеметного боя. Этот кадр был показан в самом начале штурма или «исходе» Первой школы Беслана около часа дня и потом несколько раз повторялся. И персона и самое сильное впечатление.

2. Лучшей передачей стала передача на канале «Культура» со знаменитым кинорежиссером Татьяной Лиозновой, которая прямо и открытым текстом кое-что сказала о стране, о жизни и о подвиге. Это тот случай, когда собственный пафос перебивает бесконечные «документальные» истории, с талантливо и умно, в зависимости от текущего времени, врущими ведущими.

3. Самой «неприятной» для меня на этой неделе фигурой стала фигура президента Дзасохова, на японско-западный манер извинявшегося за сделанное при его прямом попустительстве. Какое дело матерям, потерявшим своих детей, до его извинений! Рядом с этим региональным президентом я невольно поставил и кое-кого из наших силовых министров готовых к новым извинениям и новому демократическому бездействию.

Долго готовился к семинару, собирался, думал о плане, об интонации. Думал о том, как и кого буду пугать. У меня трое, которые не были обсуждены в прошлый семестр: Леша Козырев, Аня Козаченко, Упатов. Представил троих новых студентов, двух девушек из Иркурска – Оксану Гордееву и новенькую очницу, семнадцатилетнюю Ирину Владимирову. Начал семинар с моих размышлений о Беслане, о поведении правительства и силовых министров, потом мгновенье все молча постояли. Для разогрева говорил о литературе, о документальном и «художественном». С некоторым удивлением обнаружил мертвую тишину, которая царила в аудитории. Или я собрался, собрал материал и теперь хорошо и интересно говорил, или ребята соскучились за лето, набездельничались и теперь с удовольствием слушают что-то умное. Но лица у ребят славные, во многих идет какая-то своя, а иногда и лукавая, работа, это заметно.

К четырем часам дня ездил в Институт философии к Нелли Васильевне Мотрошиловой, которая вернулась из Германии. Привезла мне от Барбары и Рексуса приглашение и лекарства для Вали. Институт философии я вижу впервые, всегда думал: дом и дом, стоящий боком к Волхонке, а оказалось – дворец Сергея Голицына. Когда я выходил, то обнаружил роскошный двор с остатком планировки и коваными воротами. Еще в девятнадцатом веке дворец на два этажа надстроили и завели там офицерское собрание. Мысленно я отделил дворец от надстройки. Варварство – это не прерогатива сегодняшнего дня, а веяние всех времен. А в зале на втором этаже танцевал на балу Пушкин и даже, говорят, собирался венчаться в домовой церкви, но что-то разладилось, и он венчался в церкви Большого Вознесения.

С огромным наслаждением разговаривал с Н.В. о Германии, о сегодняшней литературе. Каким-то мистическим образом, или живя у Барбары, у которой все мои книги, она знает их все. А что может быть интереснее, чем разговоры о написанном тобой и о тебе? Услышал много интересного, в том числе и не очень для меня комплиментарного, например о повторах. Поговорили о моем «Марбурге», он оказался таким же интересным, как я о нем рассказываю. Объясняла мне Н.В., почему меня так не любят писатели.

Вечером приехал в институт, Игорь принес мне письмо наших коллег, побывавших у нас в Москве на стажировке.

8 сентября, среда. Вчера на ночь и сегодня утром принялся читать книгу о римской роскоши, оторваться уже не могу…

Вот цифры, которые мне подготовили перед завтрашней конференцией. Все думают: раз конференция, значит, будут выбирать ректора, а ректор еще не решил: оставаться ему, вернее, добиваться ли ему еще одного срока. Цифры за 2003 год: 13 миллионов с небольшим рублей – бюджет; 4,7 миллионов – аренда. Собственные средства заработанные – это 21, 3 миллиона. Соответственно в процентах: 33 %, 12 %, 55 %. На налоги от зарплаты и добытое как «собственные средства» ушло 96 % тех самых «денежных средств», которые мы получили от бюджета. Собственные средства, исключая аренду, распределяются так: 9 миллионов – доходы от образования, почти 12 полных миллионов – гостиница и общежитие. Это все означает, что государству мы обходимся лишь в 4 % от суммы в 13 миллионов, которое оно нам переводит. Еще, конечно, платит стипендию.

В этом году у нас не хватает стульев, чтобы рассадить всех студентов. Сегодня с поразительной яростью Владимир Ефимович объяснял мне, что «ему ничего не сказали». Но тут Елена Алимовна напомнила нашему очень умному и замечательному хозяйственнику, что перед занятиями он вместе с ней, Еленой Алимовной, и ректором обходил все здания и на «желтой бумажке» записывал все, что нужно было для учебного процесса, в том числе записаны были и стулья. «Где желтая бумажка?»