Текст книги "Дневник, 2004 год"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 44 страниц)

10 января, суббота. Показали, как Путин встречается в Астане с Назарбаевым. Этот визит как бы осветил справедливость существования новой казахской столицы на исконно русских землях. На почти стометровой башне в центре Астаны, которую посетили два президента, находится «золотая ладонь» Назарбаева, если до нее дотронешься, то звучит гимн Казахстана. Путин притронулся и, как мне показалось, криво усмехнулся.

Читал Потемкина и гулял с собакой по полю.

11 января, воскресенье. Приехал довольно рано, убирался в доме, ночью, когда проснулся около трех, до пяти читал «Охранную грамоту».

12 января, понедельник. Утром отдиктовал переделанное вступительное слово на конференции, посвященной Заболоцкому, которая состоялась летом. Потом двадцать минут занимался с Игорем английским, потом говорил с Васей Мичковым об «Имитаторе» в записи на магнитной пленке. Наверное, все это уже устарело. Попутно выяснил кое-что о чтецах, которых можно привлечь к работе в институте. Говорят, гениально читает Бродского Михаил Козаков, устроить бы такой мастер-класс.

В три часа параллельно состоялось два совещания. На кафедре русского языка обсуждали диссертацию Лю Юнь, обсуждение прошло успешно, 9 января состоится предзащита и 17 марта защита. Лю Юнь весела и счастлива. А в кабинете Льва Ивановича я занимался датской группой. Не поедет Фролов, потому что он год был в Дании и ехать на неделю в Данию за счет института нецелесообразно, не поедет и Скидан: она с сентября еще ни разу не была на физкультуре. Один раз надо поступить принципиально, чтобы другим было неповадно.

Вечером ходил на Ломоносовский проспект в гости к Петру Алексеевичу Николаеву. Я отнес ему только что вышедшую книгу «Власть слова» с его предисловием. Когда бываю у него, я каждый раз думаю, как замечательно люди раньше жили без телевизора. Какие пленительные вели разговоры. У П. А. сидела, кажется, его сотрудница, прелестная молодая женщина Лена. Я вижу ее у него уже второй раз, подтянута, интеллигентна, умна. Петр Алексеевич, поражая меня своей начитанностью, читал Твардовского. Говорили о Пастернаке, я, кстати, вспомнил о своем чтении вчера ночью, о «Докторе Живаго», потом о Гроссмане, о Толстом, о течении его жизни. Великое произведение не может состояться, если автор не сможет изобрести и новой формы. Вот Толстой ее изобрел. Говорили о любви писателей к власти: Достоевский, его письма царю сейчас невозможно без стыда читать; Булгаков, Пастернак, Пушкин, который писал о том, что «Пиковая дама» нравится двору. Только совсем недавно перестали писать, что «Боже, царя храни…» – это не только В. Жуковский, но и А. Пушкин. Я рассказывал о «Вассе» у Т. В. Дорониной, П. А. говорил, что вначале при мхатовском разделе был на стороне О. Н. Ефремова.

Перед тем, как я вошел в подъезд к П. А., по мобильному раздался звонок от С. Лыгарева: жестоко подрались Черданцев и Сережа Королев. Я вспомнил, что по отдельности пожалел их обоих, не выгнал из общежития и из института за старые прегрешения. Вот теперь не было бы и нового несчастья. Надо тряпками заткнуть все щели в дверях и окнах, чтобы никаким образом не просочилась жалость.

Звонил врачу, операция Долли состоится в среду. Имеет ли право человек так вмешиваться в жизнь животного? Жалко до ужаса, сердце просто сжимается от жалости.

13 января, вторник. Приехал на работу к 12 – сил нет, после юбилея уйти в отпуск не удалось. Занимался переписыванием статьи о Заболоцком, а потом взялся за статью о Дорониной. Есть некоторые прямые и непроработанные места, но дальше работать некогда. Я твердо решил одно: без страха, без вечной самоцензуры статью надо сдавать. Завтра в 11 часов совещание у министра, а вечером операция собаки. Деньги я уже приготовил.

Часов в семь начал жарить гуся, которого в сентябре привез из своего путешествия домой, в Ростов, Толик. Еще вчера намазал я его майонезом и поперчил, а сегодня осталось лишь поставить в духовку. На нашем новогоднем гулянии присутствовали С. П. и Димон, который вечером будет гулять с собакой. На телевидении вылезла вся эстрадная нечисть, праздники большие, чуть ли не две недели, и в ход уже давно пустили и четвертый эшелон. Здесь и Борис Моисеев выглядит звездой первой величины.

Самое примечательное событие дня, как всегда, показали по телевидению. Оно связано с посещением В. В. Путиным Суздаля и деревни Кидекша 6 января, в Сочельник. Так вот там, по словам НТВ, накануне приезда президента вдоль всей дороги, ведущей от Суздаля к Кидекше, вкопали столбы и повесили новые электрические фонари. Это можно понять, президент ехал поздним вечером, хотелось и его путь сделать комфортным и вообще сделанное есть сделанное. А теперь самое неожиданное. На следующий день или через день, седьмого или восьмого, эти самые столбы выкопали, провода смотали, фонари убрали и все это увезли. А вдруг придется что-то подобное ставить в другом месте во время приезда другого начальника? Факт – потрясающий по своей наглядности. Это наша государственная жизнь.

Я рассказал об этом телевизионном сюжете на кафедре общественных наук, и он нашел там своеобразную трактовку. Л. М. рассказала, что во время своей юности зачем-то пошла в генеральскую закрытую поликлинику. Показалась врачу или сдала анализы, не знаю, но во время ее посещения поликлиники переулок весь заасфальтировали, потому что ждали с проверкой министра обороны. Ну, согласимся, что так бывает. Но остроумная Л. М. откомментировала: «И должна сказать, что асфальт потом не снимали».

14 января, среда. Я никогда не думал, что животное так властно над человеком. Вообще, нужно иметь определенное мужество, чтобы, скажем, съесть забитую корову, которая долгие годы была в хозяйстве. Это я пишу, конечно, перед тем как отправить Долли на операцию. Наверное, жалость к животному связана еще и с тем, что оно слишком хорошо и много о тебе знает. Это с одной стороны. А с другой – это уже о собаке, никто тебя так интуитивно и бескорыстно не любит, как она. Может быть, только мать, но матери уже нет, а собака тоже повинуется инстинкту любви. Весь день я жил под давлением мысли о том, что вечером повезу собаку на операцию.

Но в одиннадцать часов дня началось совещание в министерстве. Совещание это посвящено кризису в школе и кризису чтения, вести ее должен был министр, но В. М., заболел и вел Александр Фотиевич Киселев. Я сидел возле С. В. Михалкова, поговорили немножко до начала. Мне он сказал, что в 91 год жить довольно трудно, потому что слишком близка перспектива. Я восхитился его жизнелюбию и пониманию того, что работать, жить и быть активным надо до самого конца и не делать себе поблажек. Старики часто говорят о смерти, как бы пытаясь ее тем самым от себя отогнать, испугать.

Вот как я записал тезисы выступления Александра Фотиевича. По крайней мере, пока он говорил, мне все это казалось важным и соответствующим моему умонастроению.

1. Всё последнее время наша школа оставалась школой знания, школой интеллекта. А где школа воспитания? Если в сердце нет света, то там поселяется мерзость и запустение. Совершенно правильно, т. е. это не русская школа с ее приоритетом на духовное развитие, а школа формального знания. Здесь умеренность и аккуратность делают школьника первым учеником.

2. Уровень культуры на том или ином этапе ее развития определяет язык, именно язык характеризуется творчеством, которое его формирует. В формировании русского языка приняли участие все народы. Значит, мысль о том, в каком состоянии сейчас находится язык. Значит, о телевидении, о языке вождей, о примере.

3. О состоянии русского языка в школе. Самое основное заключается не только в знании, но и в формировании мотивов к самоусовершенствованию. Начальная школа должна разбудить этот стимул. Это практически о том, о чем чуть позже буду говорить я и о чем в свое время писал в «Правде» – о низком уровне, иногда ничтожном, на котором готовят «подвижника», нашего учителя.

4. Надо показывать красоту русского языка. Язык был засушен. О начальной школе. Чудо языка. Литературу надо учить по тем образцам, которые проверены временем. Последнее относится к тем прыжкам, которые совершались вокруг русской литературы с перестроечного времени: другими словами, надо вернуться к классике, а не делать из Эдуарда Успенского и Марининой вершины современной литературы.

5. Надо воспитывать нацеленно, на общении с внешним миром. Не на карьеру и не только на свое будущее. Внутренний мир наших юных сограждан. Компьютер не заменит все, умение считать неадекватно состраданию, а корявый и плохой английский – это еще не духовное и интеллектуальное богатство.

6. Существует ряд вопросов не к школе, а к семье. Это то, о чем писал еще Чернышевский, – «домашнее воспитание». Если папа пьет, ворует по мелочам, предприниматель-мама весь вечер на кухне говорит о том, как уйти от налогов, чего же мы хотим от ребенка?

7. Цензура. Она необходима, но это, в первую очередь, должна быть самоцензура. Весь вопрос только, в пользу кого и каким образом она будет вестись. Киселев говорит об индустрии удовольствий, которые оттесняют школьника от познания мира.

Естественно, после А. Ф. выступал Сергей Михалков. Посмотрите на жизнь глазами современника. Истории он не знает, искусства он не знает. До двух лет ребенок еще во власти детского писателя. Говорит о поддержке детской литературы.

Он задал тон, а дальше все поехало. Очень хорошо говорила некая госпожа Арзамасская – историк детской литературы и литературовед, говорила, как о некоем неисследованном крае. В конце заседания она подарила мне свой учебник, я его отдам в библиотеку, наверное. Заглянул мельком: масса интересного, а главное, все очень информативно.

В. С. Модестов, представляющий министерство печати, в частности, говорил о цене на книги. А из чего складывается эта цена? Ни один из комбинатов в настоящее время не является собственностью России.

В министерстве в книжном киоске видел книгу Юры Визбора. Среди прочих включенных в нее авторов встретил и себя. Многовато я написал. Там пассаж о свободе.

В шесть вечера втроем – я, Толик и Димон – повезли Долли на улицу Россолимо, в клинику. О деньгах, о системе выжимания уже не говорю, это все стало мне уже неинтересно, все ушло перед страданием собаки. Сначала ей сделали часовую капельницу, вкололи какие-то препараты. Человек, когда он испытывает страдания от разных медицинских манипуляций, понимает, что все это направлено на то, чтобы потом ему стало лучше. Что же думает собака, когда ее мучают в присутствии хозяина, а хозяин еще ее держит, когда ей в ногу вставляют какую-то иголку, потом через эту иголку, через специальный краник, чего-то в бедную собаку льют и наливают?

Когда мою бедную Долли усыпили и, как настоящую больную, на каталке повезли в операционную, я заплакал, и Толик, помогавший мне, тоже заплакал. К счастью, я взял с собой еще и Димона, так как даже вдвоем мы бы не справились: хирургия расположена на четвертом этаже, если считать от подвала, где терапия, и после операции собаку пришлось на руках сносить вниз. Вырезали ей сразу две опухоли, причем, как ни странно, что было в виде шишки на задней лапе, оказалось, по мнению врача, более тревожащим и опасным. У меня всё мешается в голове, но судьба меня всегда ведёт, и я думаю, что и в новом романе, который я всегда додумываю и начал с описания собаки, – все практически, после проделанной операции, может предельно упроститься.

То, что меня волновало еще до этой операции – система вымогательства огромных денег, вполне отвечающая времени, – сейчас отходит на второй план. Однако помню, что вначале хирург начинал с 7 тысяч, затем операция стала стоить 9 тысяч, а в итоге я заплатил 11 тысяч рублей, одну тысячу еще отдал за гистологию, а потом нужно было положить собаку под капельницу. Это удивительная ситуация, когда огромные, вечно враждующие обычно между собой собаки, в ветбольнице лежат со своими недугами под капельницами и не ссорятся друг с другом… Операция продолжалась около часа.

Я уже раньше говорил, что сейчас идет волна каких-то наркотических поисков в ветеринарных лечебницах. Недавно по телевидению показали начальника, который всё это стимулировал – может быть, и справедливо, но такая холодная харя! Вся больница буквально оклеена газетными вырезками – откликами на эту наркотическую акцию власти. Мы ничего не можем высказать, когда умирают люди – здесь надо называть причины, а вот когда дело касается животных, то все с наслаждением пишут о глупости и несовершенстве нашего управляющего аппарата. Почему-то (сейчас я уже знаю – операция была «левой» работой) оперировали собаку не в операционной, а в кабинете офтальмолога, потом вывезли, она была с открытыми глазами, но почти не двигалась.

Дома я сразу побежал в дежурную аптеку, набрал антибиотиков, перевязочных материалов, других лекарств. Обвязали всю собаку специальной сбруей – даст Бог, всё обойдется!

15 января, четверг. Проснулся в час ночи от какого-то шума, – это Долли перебралась с пола на свой антикварный диванчик и расположилась. Утром она стала чувствовать себя бодрее, я вывел ее во двор, в этом смысле проблем я с нею не имел. Потом стал примериваться делать ей укол антибиотиков, в кусочке творога дал ей таблетку трихопола, потом принялся обрабатывать сначала перекисью водорода, а потом йодом рану. Нос у Долли мокрый и влажный, я очень боюсь, как бы она не начала лизать раны и не занесла какую-нибудь заразу. Она вся в бантиках и тесемочках от попонок, которые на нее сегодня надеты. В. С. при этом давала мне ряд советов, которые меня безумно раздражали. Потом принялась готовиться ехать на диализ, но перед этим мы сидели и смотрели новый фильм Квентина Тарантино «Убить Билла». Поначалу мне показалось это очень интересным, по крайней мере, здесь есть очевидная тенденция – через документализм или псевдокументализм показать привычное: женские драки и восточные бои.

Утром почувствовал, что меня достает простуда. Простуда, наверное, от недосыпа, и вообще я на работу в этот день ехать не рассчитывал, но вспомнил, что еще накануне звонили из МХАТа: возле «Мосфильма» должны устанавливать звезды Татьяны Дорониной и Василия Ланового, просили приехать. Оба они мне дороги, и я поехал к часу, купил цветы. Не думал, что протолкаюсь сквозь тусовку, я и не люблю этого, не люблю попадать в камеру, в объектив. Люди, предназначенные для объектива – из Думы, из Совета Федерации, – все они, видимо, копируя Путина, красовались под камерой ТВ в распахнутых пальто или дубленках, без шапок. Меня выкликнули, т. е. позвали к микрофону, кажется, вторым, и я еле протискался сквозь толпу репортеров. Сказал вроде бы удачно. Первая моя мысль была традиционна: о чужом лице, о чужом образе в твоей собственной жизни, а дальше я высказал мысль весьма конкретную – что мы в последнее время столько памятников наставили, столько навешали мемориальных досок, раздали наград, что следующим поколениям надо будет в этом разбираться и разбираться, но здесь, когда дело касается Дорониной и Ланового, мы, кажется, не ошиблись. После выступления я быстренько протолкался к машине и уехал на работу.

Заезжал в «Литературку», там у меня идет статья о МХАТе. Первый ее вариант я довольно сильно доработал, внес полемику с рецензентами – Р. Должанским и М. Давыдовой. Но всё равно, статья чуть сыровата, я бы её подержал, да «Литературка» торопит. Заходил к Лёне Колпакову и у него прочитал интервью Полякова в газете «Россия». Это интересно. Там был абзац, который надо было бы выписать, но я растерялся и газету не украл, зато взял «Литературку» и уже дома просмотрел достаточно убедительную статью о дебюте и замечательную статью самого Лёни о его последней встрече с писателем Владимиром Богомоловым. Вот так надо писать статьи – когда всё наработано, когда наблюдения раскиданы по времени и всё сопрягается, и у читателя возникает невыразимое чувство утрат и потерь.

Спать ложусь рано.

16 января, пятница. Укол Долли, таблетка, сначала перекисью смазал ранки, потом йодом. Собака грустит. На работе написал небольшой кусочек для Юр. Ив. Бундина об аналитиках. Большое интервью о Ленине для «Комсомолки», к дню памяти, наверняка поместят какую-нибудь гадость. Английский с Игорем. Говорил с Г. К., с Гатчиной. Договорился, чтобы Олег Павлов мог поехать туда с женой. С В. Е. рассуждали о раздвижных дверях в институте, смотрел, как ребята ремонтируют внизу лестницу. Обедал с С. П. и Л. М. Приходил В. А. Харлов – новые препятствия, которые чинит нам закон, чтобы мы получали деньги со своих арендаторов. Попутно В. А. рассказал, какие молодые мальчики сидят в Госкомимуществе и какие роскошные машины стоят внизу у подъездов. Звонила С. Г. Егорова, она за ночь прочла мои дневники. Говорили о мелких ошибках, в этих разговорах я был счастлив. Мы опять пропустили возможность получить какие-нибудь деньги от государства. Подписывал удостоверения, потому что охрана начала их спрашивать, читал стихи Сорокина, у него есть поэтический дар, но стихи неровные, многословные. Стихи – это не дневник.

17 января, суббота. Как я уже писал, спал очень беспокойно. Просыпался от каждого собачьего шевеления, смотрел. Утром отправил В. С. на диализ и пошел в магазин. По утрам обязательно кто-то приходит, потому что надо сделать укол собаке, а один я с нею справиться не могу. Что она думает, когда хозяин втыкает ей в бедро иголку, а потом давит и давит? Помогают обычно С. П. или Дима, или Толик. Потом, естественно, нужно что-то готовить, поить кофе, кормить. Пошел по магазинам, купил полный набор: мясо, полуфабрикаты, почти на всю неделю.

К семи вечера поехал в театр имени Арк. Райкина, на спектакль по пьесе Ростана «Шантеклер». Москва вся в снегу, на улицах сплошная каша. Кстати, в больнице было несколько собак с очень серьезными отравлениями: это сегодняшние реагенты. На своей «Ниве» проехал довольно быстро – и праздничный день, и боятся ездить. В половине седьмого уже стояла огромная очередь к администратору – одни идут по записке из воинской части, другие по студенческому театральному удостоверению, театр огромный, заполнить его трудно, но тем не менее все места оказались заняты. В спектакль, видимо, вложены невероятные деньги: прекрасные костюмы, есть замечательные актеры. Это пьеса, действие которой происходит на птичьем дворе, без людей; персонажи – куры, утки, гуси, петухи, ночные птицы, павлины, фазанья курочка. Спектакль о поэте и толпе, о самоценности творчества. В наше время вся эта символика просматривается с огромным трудом: то ли устарела символика, то ли есть некоторые просчеты в постановке. Мне иногда даже было скучновато, хотя множество танцев, а отдельные эпизоды сделаны с поразительной выдумкой, зато много актерского форсажа, открытой кричащей эмоции. Замечательно Денис Суханов играл Петуха. Вообще, по этому театру видно, что значит театр стационарный: есть ансамбль, школа, общий рисунок. Но, тем не менее, как я уже писал, бывает скучновато, и я во время спектакля вспоминал о мхатовской «Вассе». Почему там, казалось бы, в архаике мне ни на минуту не было скучно? Значит, там была какая-то иная современность, иное восприятие действительности, электрическое поле другого напряжения. Но все-таки работа этого райкинского театра замечательна, она ориентирована на специфичного зрителя: сравнительно молодого, выше средней обеспеченности, со вкусами, скорее привитыми телевидением, нежели элитарной литературой или элитарным театром. И смотрели хорошо, и хлопали дружно. Для многих посетителей другого искусства и не существует.

Ночью Долли все-таки добралась до своей зашитой раны на бедре и распустила швы. В пять часов ночи все было хорошо, я смазал ей ранку перекисью водорода и йодом, натянул на нее обрезанные колготки, а в восемь она уже довольная на всех поглядывала – отомстила, поступила по-своему.

18 января, воскресенье. Около десяти я уже позвонил врачу и повез Долли в ветлечебницу. Зашивать не стали, сказали, что заживет само, но дольше. Порекомендовали левомиколь. Я купил две банки, граммов по 250. Вот некая предварительная смета на болезнь Долли:

Врач-терапевт, первый раз – 200 руб.

Рентген – 200 руб.

Хирург – 11 тысяч руб.

Попонка под перевязку – 100 руб.

Гистология – 1000 руб.

Лекарства (1-й день) – 600 руб.

Левомеколь – 120 руб.

Антибиотики и лейкопластырь – 200 руб.

Детские колготки, рекомендованные для собаки – 270 руб. (покупал в воскресенье, в детском магазине).

Я все время сопротивляюсь и быту и обстоятельствам. Стараюсь больше читать, причем читаю утром, ночью, под вечер, не отказываюсь никогда, если представляется пойти в театр. Вот и сегодня, так как на дачу не езжу, а с собакой В. С., опять иду. К счастью, спектакль в дневное время.

К четырем часам поехал по заданию комиссии смотреть спектакль по пьесе Гришковца «Город» в театре И. Райхельгауза. Это малая сцена, называемая «Зимний сад». Действие происходит на четырех алюминиевых лестницах-стремянках, поставленных в зале, они, видимо, символизируют и вечный ремонт, и вечное неустройство русских. Всего четыре основных персонажа и пятый – таксист (его, говорят, иногда играет сам Гришковец). Персонажи: Герой, Сергей, Друг, Отец. Смотрел всё это с интересом, хотя вначале немного подремал. Пьеса отображает не тенденции, а целый ряд наблюдений, это всё приблизительная рефлексия, а не само действие, скрытая ненависть, скрытое раздражение. Как достоинство – плотность текста. Много очень интересных наблюдений – например, о Дневниках, что герой Дневника как бы не является подлинным автором. И это справедливо. Я тоже пишу Дневники – для себя, для чтения, для истории, пытаюсь выразить себя, пытаюсь заполнить свои художественные прохлесты. Это как чтение полезной, но до некоторой степени скучноватой книги, правда, потом оказывается, что книга эта от тебя не уходит, всё работает в тебе и работает.

Жаль, не было программы, но, может быть, еще впишу. Очень понравился Герой и его Жена – просто блестящая актриса, без малейшего нажима. Мне иногда казалось, что это не герои переговариваются, а мы с В. С. Я случайно проговариваюсь, что плохо себя чувствую, а она тут же говорит: «А я?»

От телевидения тоже нельзя оторваться. Я бы выделил здесь «думскую тему». Телевидение иногда и своих не щадит. Сюжет с Крашенинниковым, бывшим СПС-овцем, переметнувшимся в «Единую Россию», и с Райковым, главой так называемой Народной партии, который тоже стал единороссом, – расцениваю как до омерзения прелестные факты предательства. То бесстыдство, с которым люди меняют свои убеждения и пристрастия, меня восхищает. Ну, скажем, Жириновский, – это просто самый талантливый из всех, кто переодевается на людях. Он это делает наиболее артистично, и за этой наглой артистичностью уже перестаешь различать смысл. В думских назначениях меня восхитило одно: главой Комитета по культуре и, кажется, образованию теперь у нас будет народный артист Иосиф Давыдович Кобзон. Вот и образовалась ось: Михаил Ефимович Швыдкой и И. Д. Кобзон. Думаю, что теперь культура пойдет «на взлет», по крайней мере, эстрада-то не пропадет.

Продолжаю читать «Изгоя» Потемкина, «Дневники» Чайковского, делаю выписки, а также книжку, которую мне подарил А. Севостьянов, довольно скучную, про евреев и чего они от нас хотят. Прочел в «Экслибрисе» замечательную статью Шохиной о «Словаре» С. Чупринина. Она отмечает его тенденциозность, его стремление отметить только для него главное: был ли или не был человек коммунистом. И одновременно стремление забыть о «Письме 42 писателей», так «гуманно» призывавших раздавить инакомыслящих. Говорит и о невежестве этого профессора Литературного института, о его возможных «неграх», которые, наверно, помогали ему в работе.

19 января, понедельник. Телевидение передало, что открыт президентский сайт в Интернете, адресованный детям. Показали и президента, который живо объяснял детям все, что при этом положено. Я полагаю, что это еще один точный шаг перед президентскими выборами. Выбор помощника, специалиста по детям, который помогал обустраивать этот сайт, тоже очень точен – это Григорий Остер, но он точен, потому что прекрасный писатель, а вдобавок и выпускник нашего института. Это все, конечно, еще один предвыборный ход, но надо сказать, что политтехнолог Глеб Павловский не делает неработающих ходов.

Как мне кажется, другой ход – это вереница кандидатов на должность президента. Дело здесь не в боязни безальтернативных выборов и обвинения в тоталитаризме, а элементарная тревога, что из-за низкой явки выборы могут оказаться недействительными. А тут каждый кандидат в президенты что-то да принесет. Поэтому может оказаться справедливым и предположение, что все эти кандидаты получили некоторую поддержку для ведения избирательной компании. Занятно предположить, что получили помощь и Хакамада, и Харитонов.

Вот цитаты, которые я выписал из дневников Чайковского. Человек оказался не только мономузыкальной идеи. Вот он пишет вещи своеобразные, правда, здесь сказываются, наверное, некоторые его индивидуальные пристрастия. «Какое удовольствие доставляет частое присутствие Легошина; это такая чудесная личность. Господи! и есть люди, которые поднимают нос перед лакеем, потому что он л а к е й. Да я не знаю никого, чья душа была бы чище и благороднее, чем этот Легошин. А он лакей! Чувство равенства людей относительно их положения в обществе никогда не давало себя знать столь решительно, как в данном случае» (с. 73). Простим великому композитору его маленькое пристрастие.

Вот другое пристрастие великого композитора. «Домой. Андреевы. Ушли на репетицию. Я читал орнитологию. Очень устал» (с. 52). Для того чтобы писать хорошие симфонии надо, оказывается, читать орнитологию. Душа постоянно должна и обязана трудиться, эта формула изобретена не в ХХ веке. «После чая читал статью Sarcey о Толстом и едва сдерживал рыдания от радости, что наш Толстой так хорошо понят французом» (с. 48). Опять, что это такое: «национальная гордость великоросса» или настоящая полная, растворенная жизнь в искусстве?

А вот пример преклонения и уважения перед собратом, перед человеком, как и он, Чайковский, неимоверного таланта. С удивлением перед безграничностью таланта другого и начинается искусство.

«Завтрак. Старушка Виардо очаровала меня. Ее приживалка. В гостиной, ученица ее, русская, певшая арию из Л а к м е. Видел партитуру Дон Жуана Моцарта, писанную ЕГО РУКОЙ!!!!!!!!!!» (с. 63) Восклицательные знаки тоже поставлены «его рукой».

Теперь одно очень интересное рабочее наблюдение, которое я нашел в приложении к книге – по технологии работы. Эти выписки я обязательно прочту на семинаре.

«У Чайковского были заведены педантически строгие порядки, и все в доме не только совершалось в назначенные часы, но не допускалось отступления от них даже в минутах; Пётр Ильич говорил, что это единственное средство использовать свое время наиболее производительно в смысле работы, и в этом он, конечно, был прав… Он еще в молодости отказался от вечерней и ночной работы, ибо, кроме того, что она расстраивала ему нервы и мешала спать, самое качество ее оказывалось часто неудовлетворительным, так что сделанное ночью приходилось вновь переделывать днем» (Н. Кашкин. Из воспоминаний о П. И. Чайковском; «Пётр Чайковский. Дневники». Москва: Наш дом, 2000).

Наконец, последнее слово композитора. Это уже из области нравственных мучений, кто знает его историю, поймет.

«Все утро и все время от чая до вечера писал проекты писем к Ант. Ив. Ничего не мог решительного написать. Мучения нравственные, сильные. И ненависть, и жалость» (с. 75). Вот так и возникает гениальная музыка.

20 января, вторник. Занимался формированием, так сказать, писательской делегации на Гатчинский кинофестиваль. Это Олег Павлов, который едет с женою; это Сережа Шаргунов с женою Анной Козловой, зла я ни против кого долго не держу; это Эдуард Лимонов с охранником; это Оля Славникова. Буду ли я брать еще и студентов, не знаю. Меня радует только одно: я научился, договорившись, часть всяких организационных дел кому-нибудь передавать. Сумею ли я когда-нибудь написать, сколь многим я обязан Оксане?

Пришла, кстати, рекомендация в Союз кинематографистов, написанная Витей Матизеном. Он сделал это с невероятным изяществом, и, пожалуй, я не читал документа, который так комплиментарно говорил бы обо мне. Этот документ очень для меня лестен.

«Для меня Сергей Николаевич – не столько известный писатель, ректор Литературного института и муж моей известной и уважаемой коллеги по цеху Валентины Ивановой, сколько один из учредителей, организаторов и бессменный председатель жюри кинофестиваля в Гатчине, уникального кинофорума, посвященного отношениям литературы и кино. Без хорошего сценария не бывает хорошего фильма, а хороший сценарий – это прежде всего хорошая литература, причем лучшие сценарии чаще всего получаются из литературных произведений, написанных не для просмотра, а для чтения. С. Н. – высокообразованный человек, профессиональный знаток литературы и талантливый любитель кино, точности зрения которого может позавидовать любой киновед и кинокритик – понимает это, как мало кто другой. Он делает важное и нужное дело – энергично способствует сближению литературы и кино, кинематографистов и литераторов. Будучи одним из приглашенных «жюриоров» Гатчинского кинофестиваля, я имел случай изнутри убедиться во взвешенности его оценок и тонкости управления разными составами жюри, которые он (это стоит отметить специально) формирует из очень разных и независимых от него, фестиваля и друг от друга профессионалов. Я, естественно, не могу хвалить работу тех гатчинских жюри, в которых участвовал сам, но в тех случаях, когда сужу об их работе со стороны, как правило, вынужден признать справедливость их решений – что со мной бывает нечасто.

Исходя из сказанного, я с удовольствием рекомендую принять

С. Н. Есина в наш киносоюз – как за его заслуги, так и в надежде на то, что он своими знаниями, энергией и деловыми качествами принесет ему пользу. Виктор Матизен (член СК с 1991 г.). 19 января, 2004».

Под вечер появился мой старый ученик Саша Азарян. Он живет где-то в Жукове, в Калужской области, неподалеку от моей дачи, живет, видимо, в жуткой нищете. Он не женат, ему 33 года, живет на деньги матери. Рассказывает, что когда к нему в квартиру стучат, он двери не открывает, боится. На Саше старые ботинки и тот же армейский морской суконный бушлатик, в котором он десять лет назад поступал в институт. Талантливый был парень, но не понимал, что необходимы были ему еще и формальные знания. Работать в школе не смог. Подарил мне книжку, которую издал тиражом 80 экземпляров. Такие книжки издает Московское отделение, это огромная заслуга Володи Гусева. Жаловался, что раньше получал ежемесячную 800-рублевую стипендию от Московского отделения, «теперь они все делят между собой». Так Сашу жаль, но ничем не могу ему помочь. Помню, он пытался поступить в аспирантуру, но на вступительных экзаменах оказалось, что совершенно не знает Пастернака, не читал.