Текст книги "Дневник, 2004 год"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 44 страниц)

Сергей Есин
Дневник
2004 год

1 января, 2004 года, четверг

Первый день Нового года всегда божествен по настроению и ощущению. Какой-то спокойный и прозрачный сон накануне? Или ощущение некоторой отдаленности новых забот, ведь обычно Новый год празднуется несколько дней? Плохая жизнь наступит дальше, там, а пока ты дома, ты в крепости, холодильник еще полон несъеденных продуктов. Можно весь день спать, мечтать, смотреть телевизор. В портфеле среди прочих бумаг нашел поздравление от Оксаны. Она ведь выпускница Литинститута, семинар покойного Кузнецова. Еще долго будут говорить, что он или она выпускник или выпускница семинара Кузнецова! «Подумать только – Новый год! И где ходил он раньше? А тот, кто раньше всех встает, чай ректору с утра нальет, и видеть станет дальше!» Это приятное и милое добавление к моей жизни.

Утром всех разогнал: Толик и Людмила вместе с Долли отправились на дачу. Толик, который не умеет отдыхать, как, впрочем, и я, а что это такое?.. Меня всегда бесит, когда в девять утра меня спрашивают по телефону: «Я вас не разбудил?» Или когда в воскресенье извиняются: «Вы, наверное, отдыхаете?» Какое омерзительное слово, выдуманное бездельниками. Отдыхаю! Когда мою посуду и смотрю телевизор, когда перебираю и вытираю от пыли книги, когда глажу себе рубашки. Так вот, Толик отправился на дачу стелить пол на новой террасе, В. С. на диализ, а я начал отдыхать, т. е. принялся читать «Изгоя» Потемкина. Это мой старый долг, и начал я читать эту книгу с предубеждением. Назначил себе норму – 100 страниц. Где-нибудь в начале семестра я обязательно проведу семинар по этой книге.

Начну с того, что к книге приложено прекрасное, написанное Светланой Семеновой предисловие. Если прочесть предисловие и перелистать книгу, то ее обязательно отложишь, потому что здесь некоторые ножницы: великолепный философский текст, явно перекрывающий художественный смысл книги и довольно дурная, привычная для сегодняшней псевдолитературы, стилистика. Однако можно здесь же и обмануться! Снобистское отношение к книге провоцируют несколько обстоятельств: немыслимые, как видно из того же предисловия, личные богатства автора, нувориш, а мы знаем, как добывались эти богатства, провоцируют обширные знания авторов верхов жизни, т. е. пресловутой «красивой» жизни, коей всегда оперирует бульварная литература, а также немыслимые претензии на новый виток в русской литературе: Потемкин вместо Достоевского и «Изгой» вместо «Идиота». Есть обстоятельства и сопутствующие – полугрузин вмешивается в наше сокровенное, в литературу. Кстати, фамилия героя книги – Иверов, он, естественно и непременно, князь. Это первая примета плохой литературы. А с чем там созвучна фамилия героя? С древним названием страны – Иверией, т. е. Грузией.

Но есть в этом романе и другое, отчасти об этом написала Семенова. Это серьезность раздумий над современной жизнью и ряд наблюдений самого автора. Например: «Культурная легитимация виртуальной экономической деятельности в самосознании европейской культуры так и не состоялась». Неплохо, правда? Или: «…человеческая телесность в значительно большей мере обусловила морфологию и смысловое содержание культуры, чем предполагают приверженцы концепции культуры как сублимации чистого духа». Эта ламентация возникла все же на основе книги Потемкина. Выписки из Семеновой я еще сделаю, но и чтение романа показывает, что он не так уж прост. Через мишуру и дурновкусие проглядывает очень умный человек много и точно знающий о мире. Я хочу обсудить этот роман еще и потому, что здесь много культурной, даже избыточной информации. «Вы пришли за авгуральной книгой Исидора Сивильского или записками этрусской коллегии жрецов». Пошловатые кусочки тоже привожу: «Они заискивающе вглядывались в ее глаза, жадно смотрели на тело». Не привожу здесь сюжета и главной мысли о виртуализации жизни. Это если не изобретение Потемкина, то его раскраска. Это довольно любопытно. Буду дочитывать и думать, по крайней мере здесь есть тема для размышления. Вспоминаю при чтении также поразительную презентацию, которую полгода назад Потемкин устраивал по поводу выхода своего «Изгоя».

В последнем «Экслибрисе» мои ответы на анкету:

«Сергей Есин

1. Мне трудно обозреть весь год. А что касается ощущений последнего времени, то большое впечатление на меня произвели, конечно, в первую очередь удивительные мемуары Анны Василевской, напечатанные в «Новом мире». На самом деле просто случайность, что они напечатаны именно там, в журнале, которым заведует ее сын. Она ведь писала воспоминания только для детей и никогда не думала, что эта книжка станет объектом пристального внимания широкого читателя. Это удивительные мемуары, написанные о деревне простым словом и слогом русских людей, которые никогда не занимались такой рафинированной вещью, как писание и писательство. Второе, что меня заинтересовало, – поразительные записки Солженицына о писателях. Где он с присущей ему внутренней силой высказывает то, что мы даже не позволяли себе сформулировать, – например, о Василии Гроссмане, да и о других писателях.

Еще о чем я в последнее время раздумываю – странный и притягательный роман Анны Козловой «Открытие удочки», напечатанный в альманахе «Литросс». Кроме того, мне нравится, что делает с писателями (тщательно формулируя, кем они себя представляют) такой лексикограф, как Вячеслав Огрызко в том же «Литроссе».

2. Актуальной будет документальная, мемуарная и дневниковая литература. Происходит это потому, что та литература, которую мы называем художественной, за последнее время совершенно дискредитировала себя в глазах читателя. Во-первых, своим знанием, как эту самую литературу надо писать, а во-вторых, несмотря на это знание, – низким уровнем. И все-таки я надеюсь, что появится произведение, способное привлечь и удержать внимание читателя, причем произведение художественное» (Газета «Независимая» – четверг 25. 12. 2003 г.).

2 января, пятница. Чем же я вчера занимался? Погладил три комплекта постельного белья и двенадцать рубашек. Это утром. Вечером ходил в качалку, занимался уже час. Сегодня пылесосил квартиру, мыл посуду, писал дневник. Вечером пошел на спектакль в МХАТ на Тверском. «Васса Железнова» с участием Дорониной. Предвкушаю. Не ошибся.

Впервые я понял старую мхатовскую традицию, когда в конце спектакля не хочется хлопать, когда между аплодисментами и окончанием сцены возникает пауза. На меня навалилось от увиденного какое-то оцепенение. Значит, и мое переживание закончилось? В спектакле, хотя он и сыроват, много нового, поразительного. Доронина всегда, что бы она ни говорила, попадает в десятку. Она играет, во-первых, русский характер, во-вторых, этот характер в современных обстоятельствах. Это не стерва, которую делала Чурикова, и не трагедия, трагедия и трагедия, которую строила Пашенная. У Дорониной есть даже какое-то сострадание к окружающим и любовь к врагам. Понимание трагических обстоятельств жизни. С самой первой реплики в зале наступает магическая, атомная тишина, которая держится весь спектакль. В Москве сейчас нет более современного спектакля. Статью, которую я мог бы написать, говорила бы об особенности драматургии Горького – быть всегда современной. Но нужен особый талант, чтобы современное сделать сегодняшним. Возможно, я напишу статью об этом спектакле, по крайней мере еще раз пойду смотреть. Завтра утром выпишу заметки, которые я сделал на программке.

«Об особенностях драматургии Горького»:

«Это не пьеса-аттракцион, к которым все привыкли» (о Романе Должанском);

«Одни имеют пристрастие к ненависти, другие привязаны к иным правилам»;

«Но как слушают о революции и классовой борьбе!»;

«Раньше это было про прошлое, теперь – про сегодня»;

«Неужели все опять начинается, и зал предчувствует?»;

«Несуетливая, но забытая достоверность на сцене. Лезу в программку – художник В. Г. Серебровский. Забытое искусство делать что-либо точно. Почти билибинский рисунок по краю декорации. Начинается с музыки к «Искателям жемчуга» на граммофоне – я ведь ближе к той эпохе, опять точно – реж. Б. Е. Щедрин»;

«Васса – еще и национальный характер»;

«Из недостатков: изредка проскальзывают из-под надтреснутого голоса героини коронные доронинские интонации, к концу первого акта исчезают, все сливается»;

«Терпеть не могу лишних людей в доме»;

«Грандиозный Ю. Горобец – Железнов, муж, которого Васса уговаривает принять порошок, отравиться»;

«Педофилия и растление малолетних – это, оказывается, не изобретение нашего времени. Эстония, Португалия!»;

«Опять уговоры: «найти журналиста», дать ему взятку, чтобы тиснуть нужную, оправдательную статеечку в газете. Ах, журналист, журналист!»

«В наше время Горький, что ли, заглядывал?»;

«В доме и верный «личарда» – Наталья, играет Зыкова. В этом театре никогда не увидишь проваленных ролей! Девки, дочери – хороши тоже! На материнском родовом чувстве все и держится! А откуда это у Дорониной?»

«С должной неприязнью к еврейству, с которого все и началось» (Рашель Моисеевна – даже отчество классик выписал);

«Рашель, как разрушительница жизни»;

«Хакамада»;

«Рашель, тебе снова революцию надо делать?»;

«Федя, Рашель, расстановка сил, сын богатых в революции. Знал классик: не наше ли время писал, не наше ли время актеры играют?»;

«Как Доронина говорит Рашели: «Мы люди оседлые!..»

«Как я всех вас на сцене (и персонажей и актеров) люблю – собственный внутренний монолог во время спектакля»;

«Опять пьеса: «Мать книг не читает»;

«Хищное молчание зала, он играет и ведет партию вместе с Дорониной»;

«Гениальность доронинского замысла и в выборе пьесы, и в игре современной бизнес-вумен. Телефон, сейф».

«Если обвинение не доказано, это не значит, что обвиняемый не виноват». «Каких это олигархов я имею в виду?»

Отчетливо понимаю, что и десятой части своих переживаний высказать не могу, теперь долго буду перемусоливать увиденное. Если бы только все смогла удержать моя память. И опять удивительное ахматовское: из какого сора? И как быстро. Еще недавно говорили о Вассе, и как Доронина решилась перейти на эту возрастную категорию? Какое мужественное и холодное решение. Артемида! Для меня она прекрасна всегда.

В антракте встретил Валеру Беляковича, поговорили о моих Дневниках, их читают. Валера говорил о разбросе тематики.

3 января, суббота. Весь день читал «Изгоя» и делал выписки. Сначала я делал их с довольно злобным настроением, разбивая на несколько разделов. Во-первых, поразительная пошлость, которая к лицу лишь бульварному роману. Но тут же скажу, что в романе всего намешано, и эти выписки не покрывают всего содержания. Это скорее тенденциозность начального чтения. Потемкин не простой человек и дальше появятся места, где меня захватило. Но пока поговорим о нелучшем. Я разделил все тематически. Красивая жизнь.

«А какой подарок?» – «Вы живете в Лондоне?» – «Да!» – «Тогда последняя модель «Ягуара» класса «Х-8» (стр. 148).

«Вообще-то я предпочитаю вина Бордо всем другим. Могу рекомендовать вам из коммуны Пойак: Латур, Мутон-Ротшильд и Пишон-Лонгвиль-Комтесс-де-Лаланд девяностого года, из Сен-Жюльен: Дюкрю-Бокайо, Грюо-Лароз и Леовиль-Лас Каз восемьдесят девятого года, из Южного Медока и Марго…» (стр. 142).

«24 июня Иверова разбудила мелодия будильника ручных часов «Вашерон Константин». Это была музыка Оливье Мессиана «Пробуждение птиц» (стр. 166).

«У вас вся жизнь впереди, успеете. Впрочем, вы можете взять мой самолет «604-М» или вертолет французской фирмы» (стр. 74).

«…патрон настаивал, чтобы она после работы вылетала к нему в Сен-Поль-де Ванс. Экипаж самолета «Challendger» и три сменных водителя переходили в Лондоне в ее полное распоряжение. Он велел дворецкому в особняке Чаринг-Мелл в Сент-Джеймсе приготовить для Жаклин апартаменты и принять ее со всеми почестями, как хозяйку дома» (стр. 63–64).

Раздел Пошлость:

«Иверов снял очки и внимательно посмотрел на нее. Жаклин показалось, что глубиной и силой своих магических глаз он проникает в каждый закоулок души, в каждую клеточку тела. Она испугалась этих черных проницательных глаз больше, чем прежних своих наваждений. «Кто он в конце-то концов? Что хочет от меня получить? Чего не хватает этому аристократу-богачу в жизни? Смогу ли дать ему то, что он ждет от меня? – лихорадочно размышляла Марч. – До встречи с ним мне казалось, что главный его интерес – это секс… Но он совсем не тот человек. Ему необходимо нечто иное. Что же?» Ей захотелось спрятаться от парализующего взгляда Иверова, но он, словно бесовский магнит, околдовал ее. От сильного волнения перехватило дыхание, кончики пальцев превратились в ледышки, ладони повлажнели. Еще минута – и она упала бы в обморок» (стр. 55).

«Милые сердцу идеи тороватой благотворительности целиком овладели его помыслами. Благочестивые чувства буквально распирали его щедрую натуру и, как коварный допинг, возбуждали сознание» (стр. 99).

«Брызги от набегавших волн окатывали его с ног до головы. Но он не замечал или не хотел замечать этого» (стр. 97).

«…округлости бедер ерзали, как смычок Ванэссы Мэй, язычок с пьянящей негою облизывал бесподобные губы, словно покрытые нектаром Тобларона» (стр. 145).

«…пурпурное в продольных разрезах платье перекинула через раму картины Арчила Горки «Агония», висевшей на стене. Шелковое бежевое нижнее белье в белоснежных кружевах, желая подразнить князя реальным эротическим аксессуаром, набросила на литографию Гогена «Желтый Христос»» (стр. 143).

«Зеленые глаза излучали влюбленность. На ней был голубой топ, прикрывающий лишь упругую соблазнительную грудь и талию. Вокруг пупка красовалась разноцветная, манящая к поцелуям татуировка – миниатюрная ваза с цветами» (стр. 164).

«Они остались одни. Жаклин Марч увлекла его в спальню, выключила свет, сбросила с себя легкую одежду и стала раздевать князя. Границы между реальностью и виртуальностью стерлись окончательно. Она действовала наяву, он – в грезах, но интрига имела одну-единственную основу – эротическое влечение» (стр. 165).

«… она то и дело нащупывала под подушкой пузырек флорентийки – в него необходимо было собрать сперму для рождения наследника баснословно богатого европейского аристократа» (там же).

Следующий раздел я бы назвал Щегольство и хвастовство начитанностью. Подобная эрудиция всегда выглядит сомнительной.

«Хотел понять, какая тяжесть лежала на сердце Реми Николы, или Николая Ремигия, слои времен Средневековья, по вердикту которого было сожжено около тысячи ведьм» (стр. 84).

«Я не жалую людей, чей эгоизм попирает мое право на одинокое размышление о тайнах бытия и познания» (там же).

«…случайно зацепился взглядом за книгу Луи Ланвиля». – «Членистоногое, жалящее, ядовитое существо, скорпион, оказавшись в безвыходной ситуации, убивает себя смертельным ядом» (стр. 111).

«Перед ним висела литография картины Гогена «Автопортрет с «Желтым Христом»» (стр. 117).

«Подобно Оригену я также считаю, что душа человеческая совершенно неизбежно воссоединится с Богом, и новое существо расселится по всей Вселенной» (стр. 188).

«Мне, как Апулею из Мадавры, – продолжал думать Иверов, – еще, видимо, придется написать выстраданную «Речь в защиту самого себя»» (там же).

«Если Алкмеон из Кротона впервые стал вскрывать трупы и практиковать вивисекцию для точного определения причины смерти…» (там же).

«А впереди ожидаются долгие схватки между долларом и евро. Я рекомендовала членам банковской комиссии Европейского сообщества объединить несколько крупных банков. Например, «АБН Амро», «Дрезднер Банк и «Банк ди Рома», далее – «Ферейн унд Вест Банк», «Агриколь» и «Милано», кроме того – «Барселона Активо», «Комерц Банк» и «Фортис Банк»» (стр. 160–161).

«…в этой истории совершенно незачем давать пояснение таким словам и терминам, как Федеральное агентство ФИКО, маргинальный счет, парижский рынок обращающихся опционов, акулий репеллент, ориентир роста денежной массы в обращении, плакированная монета, косвенная ипотечная ссуда, мультивалютная оговорка и так далее и тому подобное, которыми собеседники часто пользовались в беседе» (стр. 161).

И последний раздел, которым я вполне удовлетворен. Интеллигенция.

«Помимо чиновников самого разного ранжира, вокруг Буйносова крутились многочисленные посредники: народные артисты, именитые режиссеры, космонавты, генералы МВД и КГБ, заслуженные спортсмены, священники, банкиры-неудачники, куртизанки, открывающие доступ к высшим чиновникам. Как тунцы следуют за китом, питаясь царскими объедками, так весь этот московский люд постоянно вьется вокруг новых русских, чтобы при случае отхватить шальные деньги или, по крайней мере, полакомиться за чужой счет» (стр. 207–208).

Вечером ходил в консерваторию на концерт-бал, который давал Эдуард Грач и его оркестр, состоящий из его учеников. Народу много, билеты недорогие. Все легко, непринужденно и без малейшей претензии. Маэстро Грач дирижировал, менял костюмы, оркестр сидел в масках и колпаках. Ребята играли одухотворенно и заводно. Это были студенты – первокурсники и выпускники и, как правило, все уже люди премированные и заслуженные. Играли Штрауса, с него начали, музыку, которую сейчас называют скорее легкой, хотя она не перестает быть серьезной. Это все другое искусство и другое времяпрепровождение, уходишь в каком-то возвышенном состоянии духа. Сама консерватория в страшном упадке, не горят все эти изумительные люстры, плохие полы и серая пыль покрывает лепнину. Нет хозяина, который тыкал бы во все это безобразие мордами обслуживающий персонал и администраторов.

Во время исполнения фантазии на тему Бернстайна я на сцене увидел Валю Тернявского, с которым работал и на радио, и в «Кругозоре». Он был автором фантазии и сам играл на фортепиано. Играл уверенно, но все время следил за дирижером. Представлял его мой сосед по дому Бэлза, как всегда, обаятельный и полный музыкальных анекдотов. В антракт заходил за кулисы, обнялись с Валей. Если было не сердечно, то хотя бы грустно. Валентин вспомнил, что работали мы вместе в 64-м году, т. е. сорок лет назад. Цифры, ставшие некими литературными символами.

В Москве снег, метель, машину оставлял в переулке возле «Гудка». Как и вчера, когда ехал из театра, думал, как весело и празднично освещена Москва.

4 января, воскресенье. Днем ездили на машине в гости к подруге В. С. Дарико. Это довольно далеко по Минскому шоссе, потом разные повороты. За Кольцевой дорогой, в поселке Заречный. У меня был рассказанный по телефону план, как ехать. Но в одном месте я промахнулся, проехал поворот и оказался в поселке Немчиново, где настроили свои однообразные особняки из красного кирпича новые русские. До чего же скучно и безвкусно живут, какие антиэстетичные постройки, внутренне похожие одна на другу. Этот чудовищный поселок – самое сильное впечатление дня.

Вечером приехали с дачи счастливые Люда и Толик. Сидели пили чай на кухне, потом Толик вызвал меня в коридор, подозвал Долли: у нее под правой лапой величиной с кулак опухоль. Этого мне хватило, чтобы плохо спать ночь. Во вторник повезу собаку в ветлечебницу.

5 января, понедельник. Зима наступила, два дня идет снег, ночью мороз. Утром по первой программе передавали интервью с Романом Виктюком, только что поставившим что-то о Нуриеве. Обычно его интервью полны многозначительной чуши, и я смотрю и слушаю их, испытывая отрицательное удовольствие. Но вот сегодня Роман Григорьевич вдруг высказал не новую, но интересную мысль о некоем меньшинстве, которое сопротивляется культуре большинства, т. е. маскультуре.

Днем приходил Леня Колпаков, говорили в основном о Дорониной и ее спектакле. Настоящее мнение о спектакле определилось: был Вульф, достаточно едкий человек, и оценил, была Вишневская. В свое время и Гриша Заславский рассказал мне, что спектакль нравится его друзьям. На этом фоне как-то нелепо и провокационно выглядят грубые статьи в «Известиях» и «Коммерсанте». С этим, я думаю, будем разбираться. Говорили об инаугурации Лужкова, которая проходила в присутствии Путина, о похоронах Владимира Богомолова, о том, что среди приглашенных на инаугурацию не было Кобзона. Кстати, – это уже другие источники, вечерний звонок П. С. – оказывается, возникают какие-то сложности с очень мне нравящимся С. И. Худяковым, а на его место упорно лоббируется Кобзон. Вспомнили, что И. Д. так и не пускают ни в Америку, ни в Литву, ни в Латвию, ни, кажется, в некоторые страны Европы.

В Грузии состоялись выборы президента.

6 января, вторник. На работу приехал из ветлечебницы только в два часа. Все утро вместе с Анатолием, которого отпросил у В. С., пробыл на Россолимо в ветлечебнице. Очередь шла очень медленно, врач-терапевт был лишь один, за прием берут 90 рублей. В регистратуре я спросил, почему только один врач? А потому, что иначе будет нерентабельно. Зато все остальное здесь очень рентабельно. Но врач-терапевт, принимавшая на первом этаже, действительно женщина очень внимательная и милая. Она сразу отправила меня на рентген, и мы с нею решили, что лучше скорее сделать операцию, нежели торопиться с прививками. На третьем этаже молодой энергичный хирург долго тянул и мямлил, что сейчас по какому-то приказу, запрещающему применение в ветлечебницах обезболивающих препаратов, т. е. наркотиков, – вся поликлиника обклеена статьями из «МК» с обсуждением этой проблемы, – они не могут делать плановых операций. Хирург мялся и ждал, когда я задам вопрос: как же мне быть? Перед этим он рассказал мне, что сама по себе любая опухоль опасна, даже если она жировик, потому что опухоль очень интенсивно снабжается кровью. А если не жировик? У хирургов есть свой врач-гистолог в Склифе, которому пошлют срезу. Я спросил: сколько? Он ответил: от 7 до 9 тысяч, операцию будут делать вечером, когда нет начальства. Все как обычно, все как у людей.

Было три телефонных звонка. Лена Мушкина, которая попросила моего отзыва на ее новую книгу, чтобы получить грант. Попов из Партии жизни, который попросил поддержку в выборной кампании спикера Совета Федерации Миронова. Котомкин, который рассказал, что Саша Бобров довольно грязно написал обо мне в «Советской России». Не переходил ли я ему дорогу? Вроде бы не переходил. Они, правда, все хотели семинар покойного Кузнецова после его смерти, полагая, что они, расхожие московские поэты, не хуже. Я также думаю, что всем очевидно: я не считаю Боброва не то что выдающимся поэтом, но и просто первоклассным. Поэт с гитарой и телевизионный ведущий. Большое и глубокое дыхание – это особь статья.

Утром и накануне ночью читал «Изгоя». Где-то с трехсотых страниц, когда действие перенеслось в Россию, начался настоящий роман. Есть сатирические места, а это мне близко, просто первоклассные. В первую очередь это, конечно, демонстрация на Театральной площади по поводу «золотого голоса России» и все, что связано с организацией этой демонстрации. Сцена, когда Иверов в дождь убегает из Шереметьева, по своей заоблачной инфернальности первоклассная! Браво! Роман – это вещь серьезная, о нем нельзя судить по первому впечатлению.

Уходя с работы, зашел в «Книжную лавку», купил «Литературку» и «Независимую». В «ЛГ» мое крошечное интервью. Вопрос: Какое событие уходящего года было для вас самым значительным? Ответ: Празднование 70-летия института. И после этих событий мне безумно захотелось в отпуск. Вопрос: Ваши планы? Ответ: Выучить хоть как-нибудь английский язык, который изучаю 30 лет, а последние два года ежедневно.

В той же «Литературке» Ю. Поляков: «Наконец заслуженное электоральное возмездие настигло наших «правых», имеющих к великой либеральной идее примерно такое же отношение, как кровососущие насекомые к службе переливания крови».

7 января, среда. К сожалению, на Рождество не выбрался в церковь и даже не сосредоточился. По телевидению кроме показа нашего президента, крестившегося во время службы в соборе, в Суздале (в принципе мне импонирует, что каждое Рождество он втихаря встречает где-нибудь в церкви – такие его посещения деликатным образом дают некую команду на ТВ: не забывайте, мы христиане, православная страна, большинство из живущих в ней – люди русские и верующие); этот сигнал телевидением и был воспринят – несколько раз транслировали службу в храме Христа Спасителя с Патриархом и очень толковыми объяснениями ведущего), в основном показывали пляшущую и гуляющую до обалдения Россию. Как это всё надоело!

С утра опять занимался «Изгоем». Очень интересна сцена русской пьянки и спор о том, что значительнее: владеть ценностями виртуально или владеть деньгами. Это не очень убедительно в словах, хотя и живописно. Но парадокс в том, что я скорее верю в виртуальность – а иначе, зачем жизнь? Кстати, как я писал день назад, ко мне обратилась Лена Мушкина с просьбой написать рецензию для представления в Фонд ее книги – она ведь пишет о своей матери, знаменитой машинистке журнала «Знамя». И тогда же по телефону я ей сказал, что она счастливый человек, потому что у нее от жизни осталось то, чего обычно у людей не остается: книга. Это же я могу сказать и о себе.

Так вот, что касается «Изгоя» – его не надо судить по первым страницам. Потемкин проявляет не только определенную ловкость, но и профессионализм в построении сюжета и талант в открытии заповедных для нас областей жизни. Но в литературу его, конечно, не пустят – и потому что он богат, и потому что слишком явственен расчет на шедевр, ведь писатель в России должен не только долго жить, но и долго пробиваться.

С очень интересным заявлением выступил глава Еврокомиссии Р. Проди – он отменил семинар по антисемитизму именно вследствие того, что в антисемитизме обвиняются и сам Проди и комиссия. Они, дескать, очень акцентируют на положении дел в Палестине. Тут же показали по ТВ пятерых израильских парней, отказавшихся служить в армии, так как, по их мнению, Израиль – агрессор и оккупант, за что они тут же пошли в тюрьму. Да, это не наши мальчики, готовые выносить горшки и переворачивать, подтирать на постелях больных старух – исключителъно из трусости и боязни армии и мужского сообщества.

А что касается Р. Проди – я с ним совершенно согласен: в мире сложилось нетерпимое положение; если ты говоришь плохому еврейскому поэту, что он плохой поэт, – то ты уже не только враг, но еще и антисемит. Если же говоришь то же русскому – то ты только враг. Вообще, эта тема мне надоела до ужаса.

8 января, четверг. В час дня собрал деканат, но ни В. Гусева, ни В. Смирнова, ни Б. Тарасова не было. Всех я подраспустил. Вдобавок ко всему сначала меня огорошил Александр Иванович Горшков, который на две недели выезжает отдохнуть и поправить здоровье в Переделкино, а потом и Лев Иванович, который вроде ложится в больницу на две недели. Значит, мой собственный отпуск, о котором я мечтал, накрылся. Вдобавок ко всем тут же в конце летучки появилась Лю Юнь, аспирантка из Китая, которую мы должны были обсуждать еще в декабре, и выяснилось, что теперь, в каникулы, читать ее никому не хочется, а в первую очередь Марии Валерьевне, ее руководителю. Я понимаю, у дочки М. В., наверное, каникулы, ребенка надо куда-нибудь отправить или отвезти, а тут еще докука с чужой судьбой. Все быстро забывают, как сами были аспирантами и ходили за профессурой, которой было не до них. В общем, у всех свой ритм и никто не хочет жить, сообразуясь с чужими заботами. Вдобавок ко всему аспирантку-то эту мы М. В. не навязывали, ей она самой нужна, чтобы получить звание профессора. Одним словом, мне пришлось употребить власть, поорать, чуть ли не заставить собрать кафедру в понедельник и обсудить диссертацию. В чужой стране, в холодной Москве, да что же китайцы будут думать о нас!

Под вечер появилась Катя Лебедева, я обрадовался, отложил все дела и с наслаждением стал с нею разговаривать. Но перед этим пошел в деканат, дав ей прочесть первую главу «Марбурга». Катя удивительным образом действует на то, что я пишу, она понимает меня и мои планы с полуслова. Первая глава ей понравилась, но она тут же отметила ту ее часть, которую я писал в спокойной, умиротворенной атмосфере Марбурга. Моя жизнь и институт сжигают мою романистику. Катя внушила мне, как надо писать и идею простоты.

9 января, пятница. Приехал на работу пораньше, потому что еще накануне нафантазировал статью о «Вассе» и Дорониной. Леня Колпаков накануне рассказал мне о нескольких статьях, которые вышли по этому поводу в прессе, статей явно тенденциозных и облыжных, и это меня подвигнуло. Он даже прислал мне ксероксы этих статей, ну как здесь не развернуться? Накануне дома я сел и сделал небольшой планчик. Если я скажу, что надиктовал статью Екатерине Яковлевне за час, то можно будет подумать, как все это быстро и талантливо. На самом деле спектакль я смотрел все три часа, еще не думая о статье, делал на программке заметки, потом все это переносил на компьютер, записывал впечатления в дневник, значит, уже были какие-то наброски и мысли, а потому вот быстро взял и написал. Да мне еще придется эту статью переделывать, дописывать, устраивать, ну да ладно, статья написана. Леня, который опять ко мне к четырем заехал, статью прочел, собрался ее сразу ставить, но договорились, что я еще пошлифую.

Отослал тот лозунг для Партии жизни, который я обещал. Миронов баллотируется в президенты. Меня не очень волнует, о ком я пишу, важно то, что как я, наверное, никто не умеет. «С общественным деятелем такого калибра, как Сергей Миронов, всё ясно: его профессионализм, энергия, деловая хватка. Для меня, москвича, немалое значение имеет и то, что он петербуржец, а это значит, что здесь нет настоящего московского хамства и безоглядной нахрапистости. Существенным для меня оказалось одно качество Миронова, которое выявилось при личном знакомстве: его тяжелое, мощное рукопожатие. Таким свойством обычно обладают люди открытые и честные».

Днем занимался ребятами, которые едут в Данию, посмотрел список. Никто личностями студентов, их успеваемостью, общественной работой не интересовался. На понедельник наметил совещание, твердо решил, что посмотрю не только общую успеваемость, но и занятия физкультурой. Умные, усидчивые и прагматичные переводчики полагают, что без физкультуры, которая обозначена в госстандарте, проживут.

Вечером ездил к Зайцеву, завтра у Николая Стоцкого день рождения, повез какую-то коробку. Там все по-старому, Сережа стал поспокойнее, я это отношу за счет того, что он начал преподавать во ВГИКе. Кажется, его пьеса пойдет в филиале театра Маяковского. Сережа под гитару пел сочиненный им романс, некий перифраз романса Вертинского. И вот тут полыхнуло на меня какой-то суровой, глубинной чувственностью. За это мы и любим артистов, они дают нам ту жизнь, которой мы не знаем. Но откуда только они это знают!