Текст книги "Дневник, 2004 год"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)

Я много думаю об интеллигенции в нашей стране. Мы изобрели это слово, но мы нашу интеллигенцию и потеряли. Артистов, художников, большинство московской тусовки я не считаю интеллигентами. Слишком уж они обременены не служением народу и Родине, а своему благополучию.

К сожалению, Т. В. Доронина заболела, и на премьере «Прощания в июне» А. Вампилова, спектакле, который она же и поставила, я ее не видел. Розы, которые я принес, не стал передаривать Чубченко, который играл в спектакле главную роль, а попросил завтра с шофером отправить Т. В. Мне кажется, спектакль получился, хотя сидевшая рядом со мною Ирина Холмогорова так не считает. Т. В. обладает редким талантом брать для театра то, что сейчас начинает работать. Нехитрая, казалось бы, пьеса о молодом человеке, который хочет заниматься наукой и хочет любви и карьеры. Наверное, студенческая пьеса, которую автор написал во время учебы в Литинституте. Кстати, в пьесе есть фигура ректора, отца девушки, в которую влюблен герой. Я подумал, что, наверное, крепко допек Вампилова бывший ректор Литинститута Вл. Пименов. Не идет у меня из головы этот легендарный ректор! С другой стороны, хорошо помня то время, я подумал, что в свою пьесу Вампилов талантливейше внес все возможные тогда и в той среде конфликты. Опять – замечательные декорации Серебровского.

Как всегда в пятницу, в «Независимой» вышел новый рейтинг. Все, как я и написал, пропущена только фраза, что в качестве протестной ассоциации на блестящее выступление Н. Д. Солженицыной я сослался на телевизионные выступления таких дам, как Боннэр, Алексеевой и Гербер.

18 сентября, суббота. Стеклил окна на террасе, купил новое топорище, покосил траву.

19 сентября, воскресенье. По поводу исключенного из института за неуспеваемость первокурсника Жлобинского позвонил по сотовому телефону Тимур Зульфикаров. В свое время этого мальчика мы взяли в институт на самом краю предела: у него были тройки, и спасла его только моя пятерка на собеседовании. Нашел ли я в нем что-то чудесное, пожалел ли я его и попытался спасти от армии, или, может быть, тот же Зульфикаров позвонил и я натянул оценку, сейчас уже не помню. Помню только, что год был для нас в смысле приема очень неурожайный, и мы брали практически всех, кого допустили до экзаменов. А вот теперь парень не может сдать античную литературу, хотя еще весною я всех предупреждал, что пятнадцатое число – последняя дата всех пересдач. Проболтался лето, плохо, формально, не пропуская через себя, читал. Или просто очень молод и до института еще не дозрел. Светлана Викторовна так и считает. У нас были случаи, когда парень возвращался в институт через год после отчисления, снова пройдя конкурс, и начинал интересно работать и хорошо учиться. Тут же, как только отчислили, уже в пятницу прибежала ко мне заполошная мама, певица, которая уже год как решила, что сына она определила и теперь можно успокоиться. Ах, ах, мальчик так любит институт! У меня стоит очередь из заочников, которые хотят учиться на очном отделении. А чего же вы, мама, раньше не поинтересовались, как учится ваш мальчик? Показал ей пухлое дело сына, полное квиточков на пересдачи экзаменов. Чего же вы, мама, не всполошились по поводу его сплошных троек? Вот и сейчас, видимо, мама организовала звонок Зульфикарова. По привычке больших и капризных художников Тимур не захотел вникать ни в чьи-либо сложности, даже мои, которые заключаются в том, что я не могу отменять без причины собственные приказы, ему подавай свое. А сделал ли он что-либо, кстати, для меня? Сказал ли раз доброе слово? Он гений, я жестокий человек, обязанный щадить сынов и дочерей его знакомых.

Уже несколько дней подряд переживаю и по поводу других исключенных из института студентов. Конечно, многих восстановлю, но откуда у них такое ощущение безнаказанности? Среди исключенных за неуспеваемость и Таня Шалиткина. В Испанию-то она съездила, опоздала в институт на десять дней, а вот курсовой работы не сделала, зачета по стилистике не сдала. Есть и еще один занятный тип, покинувший, надеюсь временно, институт – Олег Фролов, которого мы год проучили в Дании и который вот теперь ни разу не посетил занятия по физкультуре. Это парнишка с понятием, все ему должны, везде он хочет как-то обойти, сделать только то, что удобно ему.

Весь день читал пьесы на конкурс «Открытая сцена», в том числе и пьесу нашего выпускника Коровина. Правда, это его самая первая пьеса и, кажется, выбор продюсера. Ну, вкус продюсеров, с их редким нюхом на деньги, даже если они пахнут говном, мы знаем.

Пьеса Александра Коровкина «Рябина кудрявая, или Деревенские страсти» – незатейливая в высшей степени. Я бы даже не назвал это комедией, а скорее, водевилем без песен и танцев. Конфликт практически отсутствует, вернее, он существует где-то за сценой – это неверные, неправильные мужья. Тот муж, который на сцене, – «изменник» в семейных трусах и попадает в ситуации, близкие комедиям раннего кинематографа: торт и шланг с водой. Остальные мужья – «порченые»: один с «неправильной ориентацией», что, конечно, для сегодняшнего театра, двадцать лет назад пережившего Жене, смело; другой – «доставала». В пьесе действуют три дома, рассказывающие свои судьбы, и некий Щукарь – охотник, выступающий под именем отца Федота. Как ни странно, всё это литературное сооружение позволяет актерам создавать некие своеобразные образы. Связано это, скорее, не с сюжетом и сценическим номинациям, а с достаточно ярким и интонационно подвижным языком автора. Но здесь же возникает и сложность с восприятием текста пьесы: слишком многие словесные дефиниции в своей духовности не поднимаются выше пупка. Порой кажется, что весь этот деревенско-пригородный мир зациклен на проблемах Фрейда. Это вызывает у меня опасение. Итак: всё пошловато и не возвышенно, хотя и весело. Имея в виду дебют совершенно нового режиссера, актрисы по первой профессии, можно было бы и рискнуть дать грант – на актерскую, сочную буффонную композицию.

Вторая пьеса меня просто поразила. Это так плохо, что пришлось даже в рецензии лицемерить и писать с меньшей резкостью, чем я обо всем это думаю. Здесь тоже занятные заказчики и продюсеры.

«Супруга президента», пьеса С. В. Филатова. Примитивная, многословная конструкция с интригами, достойными XVIII века. Некий карьерист и помощник депутата, кандидата в президенты, крутит роман с депутатской дочерью.

Одновременно в интригу вовлекается жена депутата и его мать, решительная женщина, типа Кабанихи. В пьесе всё время то «флейта слышится, то будто фортепьяно», звуки эти доносятся ещё из производственно-партийных конструкций сталинского периода.

Немалую надежду внушала фамилия автора: неужели тот самый из правительства Ельцина Филатов! Оказалось, нет. Совпали инициалы. А если бы тот, то какая удивительная возможность продемонстрировать низость существующей власти и полную моральную деградацию её представителей. Язык пьесы характеризуется полным его отсутствием или лексическими возможностями районной газеты.

Я также хотел бы отметить чудовищное завышение сметы в 5–6 раз для постановки этого политического шедевра.

20 сентября, понедельник. Утром приехал в институт в половине десятого, а во дворе на скамеечках уже наши ребята, тянет их сюда, тянет особая, присущая только нашему институту атмосфера. На лавочке сидят Настя, Леша с моего семинара и еще какие-то ребята. Я предупредил насчет курения: увижу возле скамейки окурки – заставлю убирать. Кстати, в прошлый понедельник кого-то вот так же заставил взять у дворника совок и метлу и убрать налузганную шелуху от семечек.

Пошел на заочку, завтра начинает заезжать второй курс, а сегодня заканчивает первый. Возле аудитории ВЛК на рояле играет Олег Иванов, вперемежку с какой-то девушкой. Живая музыка определенно всегда притягивает – вокруг толпятся ребята, слушают.

Около одиннадцати ходил в агентство на Петровском переулке рядом с Советом Федерации сдавать паспорт для поездки в Грецию. В конце переулка вдруг впервые увидел огромную пристройку к музыкальному театру Станиславского и Немировича-Данченко. Видимо, будет теперь еще и вторая сцена и огромные репетиционные залы. Комплекс производит невероятно серьезное и мощное впечатление. В такие минуты начинаю гордиться Москвою и временем и одновременно думать, сколько же денег добываем мы с налогоплательщиков? А сколько людей на этом строительстве стали богатыми? Кстати, объявился ли главный балетмейстер театра Брянцев, сообщение об исчезновении которого в Праге промелькнуло в прессе несколько недель назад?

21 сентября, вторник. Главное, не забыть это замечательное впечатление от музыки Свиридова, которое я испытал. Концерт, на который меня пригласил Фонд Ирины Архиповой, состоялся в Оружейной палате. Я сначала долго ходил по первому этажу, где выставлены кареты и коронационные платья императриц. Привлекают внимание ботфорты Петра Великого и платье, надетое на манекен Анны Иоанновны, замечательно пышная талия; какая была утроба!

Сам концерт состоялся на втором этаже. Было всего пять певцов с очень небольшим репертуаром. Какая все же музыка и как до сих пор композиторская общественность не любит Свиридова! Как он всем мешает. Казалось бы, великого композитора после всего того, что было, быть уже не могло, а он нашелся, он определился и всей своей жизнью и творчеством подтвердил свое божественное призвание. Ни одного повтора, сложнейшая и такая легкая, такая одновременно простая музыка.

22 сентября, среда. Виктор Вольский опять пригласил меня в театр Покровского. Там для «пап и мам» дают «Волшебную флейту» Моцарта, одна из генеральных репетиций. Конечно, для меня всегда любой вечерний выход в театр – большая нагрузка, тяжело. Но упустить ничего не хочу, понимаю, что движет мною только удовольствие и любопытство. Я ведь не слушал «Волшебную флейту», смутно знаю ее содержание. Надо сказать, что в театре Покровского всегда особенная атмосфера, которую я бы расшифровал так: он создает таким образом свои спектакли, что возникает ощущение, что сделал он только для тебя и что ты человек именно той эпохи, о которой этот спектакль и поставлен. Вот и теперь я совершенно отчетливо представляю, почему антрепренер, когда рушился его театр, заказал оперу, а точнее, некое музыкальное действо, самому известному и модному композитору эпохи – Моцарту. И Моцарт написал не высоколобую оперу для снобов и ценителей, а некую последовательность картин и песенок, арий, танцев – понял, что это народное зрелище. Это все смотреть можно, переговариваясь с подружкой и чем-нибудь закусывая и запивая. Содержание совершенно ничтожное, может быть, сатирическое, может быть, ироническое, может быть, здесь даже есть пародия на масонов, на императрицу Марию Терезию и на безумие оккультных наук. Здесь только сцены, и каждая из них замечательная. Но Покровскому 92 года. Пошли, Боже, ему здоровье.

23 сентября, четверг. Утром, ещё не вставая с постели и не гуляя со своей терпеливой собакой, я прочитал очень милую небольшую пьесу Наталии Ворожбит «Галка-Моталка». Это о спортивной школе-интернате, где готовят олимпийский резерв. Картина жизни нимфеток и их соучеников, с немудреными развлечениями, их спортивных руководителей. Всё это не только живо, но и плотно, большое это дело, когда писатель с языком. Ворожбит окончила наш институт. З. М., которая знает и помнит о наших студентах всё, сказала, что девочка вышла замуж за Максима Курочкина. Можно порадоваться, что двое способных людей соединились, и пусть тогда дополняют друг друга. Думаю, что Ворожбит более первозданна.

Вчера в «Литературке» моя заметка о гранте М. Авербуха, которую мы вручили В. Казачкову. Утром я начал диктовать Лене записку Марку, но тут же из Интернета «выползло» письмо от него. Привожу обе его части: и первую, как характеризующую в первую очередь его, и вторую, потому что там дана потрясающая характеристика трагедии Беслана.

22-9-2004 Филадельфия

Дорогой Сергей Николаевич!

Открыл в Интернете ЛГ N37 с «Рождественским подарком…» и сразу же последовал Вашему примеру: ахнул. Моё имя никогда не шло дальше упоминаний в школьной стенгазете, и вдруг оказался, как у Северянина, «повсеглядно огазечен». Реальность новая, подобие культурного шока, и, поглядев на меня, со всех пор брызжущего радостью, Соня поставила диагноз: «Да ты тщеславен, дружок». Ох, не нравится мне это слово, не считаю себя таковым, но чем же объяснить столь несдержанный эмоциональный всплеск? И тут припомнился святой мудрец А. С. Пушкин, я по-иному осмыслил начало его Стансов: «В надежде славы и добра / гляжу вперёд я без боязни…» Может быть, слава (тщеславие) довольно часто идёт рука об руку с сотворением дел добрых и полезных, не думаю, что наш гений соединил их случайно. Вот так сработала в этом случае пушкинотерапия.

Словом, украсили Вы мою с Соней жизнь этой заметкой невероятно. Большое спасибо. Излишне повторять, что на последующие несколько лет грант для Литинститута обеспечен (на тех же «условиях», без раскрутки в газете, впрочем), нам лишь нужно отработать систему его передачи в Москву.

Теперь вторая часть этого замечательного письма Марка:

На иной ноте не могу не написать о Беслане. Эта трагедия будоражит всё нутро, мозг воспалён от бессилия выразить чувства словами. Для меня больше не существует понятия «греческие трагедии» или драйзеровская «американская трагедия», но есть лишь БЕСЛАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ. Нарицательный смысл преступления Герострата подлежит замене бессмысленностью БЕСЛАНСКОЙ ТРАГЕДИИ. Как совладать с чувством бессилия от невозможности предотвратить этот ужас лишения жизни невинных? Как смириться с тем, что вопреки нашей воле мы являемся современниками БЕСЛАНСКОЙ КАТАСТРОФЫ? Нет на то ответа.

На этом я закончу своё благодарное письмо. Есть несколько маленьких вопросов, которые я адресую в письме к Сергею Петровичу.

Сердечный привет и наилучшие пожелания бодрости и здоровья от Сони и меня Вам и Валентине Сергеевне. Ваш Марк.

Но всё это совершенно не главное событие дня. После чтения Н. Ворожбит я собирался взяться за рукопись О. Казаченко, даже заглянул в неё и уже восхитился, но тут раздался телефонный звонок от Павла Геннадьевича, одного из помощников Шанцева. Нет, определенно властители дум, особенно советского разлива, остаются верны себе. По первым же разведочным словам Павла Геннадьевича я понял, что меня опять достают со студентом Жлобинским. Но здесь надо начать все сначала. С весенней аттестации, когда я предупреждал, что отчислю из института всех, кто до 15 сентября не сдаст хвосты! Или со звонка Тимура Зульфикарова и Володи Бондаренко, которые допекли меня год назад, и я, поставив на совещании этому парнишке 5, взял его самым последним эшелоном в институт, уже как будущего бакалавра (т. е. с четырехлетним образованием).

24 сентября, пятница. Живу исключительно на внутренних ресурсах, добивая все, чем овладел раньше, не развиваюсь. На работе бесконечная вереница студентов со своими восстановлениями, стипендиями, жильем. В современном молодом человеке, в соответствии со временем, много прагматизма, но замешен он еще и на советском ощущении, что кто-то все сделает, поможет, кто-то обязан, и не дай Бог, если не сделаешь! Одни тройки, несданные экзамены, уже пару раз из института исключали за бездарность и академическую неуспеваемость, и опять – восстанови, дай стипендию, а в армию служить я идти не хочу. Дима Гончаренко опять смотрит на меня лунатическими глазами, не хочет на заочное и не будет сидеть на лекциях. Но самое главное – никому никаких поблажек и никакой жалости.

Утро началось со звонка депутата по поводу одной нашей абитуриентки, Комиссаржевской, уже с высшим образованием, но она инвалид и теперь, когда она сдала экзамены, почти плохо написала этюд, хочет учиться бесплатно. Опять эта самая советская жалость и гуманизм, которым так богато было советское время. А все потому, что А. Торопцев и Р. Сеф ее допустили до экзаменов, опять пожалели, а вдруг не хватит студентов. Эту студентку в самом начале предупредили, что обучение может быть только платное, идя на экзамены, она с этим, согласилась, уже были разговоры, что за нее будут платить какие-то органы социальной защиты. А теперь письма депутату и в министерство. Министерство наверняка ответит, что можно учиться по решению ученого совета вуза, а это значит – гуманизм за счет института, за счет нашей, и в том числе моей, работы.

Несколько раз встречался с Л. М. по поводу нагрузки, а значит, заработка наших преподавателей. Поступить резко и принципиально так и не удается. Вижу все приписки, все тихое интеллигентное пренебрежение своими обязанностями, рвачество, недобросовестность, а сделать ничего не могу. Для того чтобы по-настоящему наладить дело, надо быть владельцем и решать все безапелляционо одному – и никакой нынешней демократии.

26 сентября, воскресенье. Мы с Валентиной Сергеевной, как всегда, встали рано. После вчерашнего просмотра ребята еще спали, но через час уже засветилась лампа над изголовьем кровати С. П. В понедельник у него три лекции, и он начинает готовиться еще с субботы. В. С. вчера приехала в возбужденном осеннем состоянии. Я опять во всем виноват, и говорить мы можем только о ее состоянии. Тем не менее очень интересно и дружно побеседовали с час на кухне, о телевидении, о Беслане, о новой, всегда тематически ожидаемой, передаче Сорокиной, о Малахове, о положении дел у них на диализе. Как обычно, в подобных состояниях В. С. чуть враждебна и высказывается против всего мира очень громко. Мы все к этому привыкли, и я думаю, очень рано, около двенадцати С. П. собрался и поехал в Москву. Правда, в машине места всем и собаке все равно бы не хватило, и так уезжает рано С. П. довольно часто. Когда – вид из тренировочного зала над гаражом – С. П. в спортивных штанах и легкой куртке, с рюкзаком за спиной, открывал ворота и зашагал легко и беззаботно, я невольно ему позавидовал, его свободе, легкости, с которой он минует все сложности жизни.

27 сентября, понедельник. Открытие слёта молодых, меня не предупредив, перенесли на 12 часов. Мне не очень удобно, я уже договорился насчет обеда для слета, и его пришлось переносить с 13 на 14. А после обеда в 15 часов у меня сразу экспертный совет в Комитете по культуре. Читал я, кстати, присланные из Комитета пьесы на этот совет два последних дня, даже мой роман стоит.

К открытию собралось человек двадцать, у меня на руках список участников, много молодёжи из Москвы, из Челябинска, из Белгорода. Все, оказывается, добирались за свой счет. Общежитие предоставляет институт. Открывая слет, В. И. Гусев сказал, что это в известной мере компенсация тому мероприятию, которое проводится в Липках, где отгуляли, оттусовались, получили на все это огромное довольствие, и… обо всем можно забыть. После такого форума ребята предоставлены сами себе. Я об этом уже писал. На этих Липкинских совещаниях до 50 % наших, литинститутских. Зачем? Их уже открыли, заметили. Они уже в процессе, они каждый вторник видятся с известными писателями, и в том числе с тремя главными редакторами наших ведущих «толстых» журналов. Нынешних, «наших» слетчиков предварительно хорошо отчитали в Московском отделении. Занимались этим, кажется, Жанна Голенко с Максимом Замшевым. Они как бы уже всё распределили по журналам и издателям, кого из ребят и где печатать. Кстати, троих из мною прочитанных: Григорьева, Макееву и Силкан я буду рекомендовать в Союз. Все они, конечно, фантазеры, мистики. Современные, но все очень не простые ставят перед собой задачи. Далекую мысль этого собрания сформулировать можно так: а вдруг вырастет некий новый творческо-поколенческий отряд писателей?

В. Гусев говорил, я переписываю свои записи: о качестве собравшейся молодёжи, это все избранные; о кризисе в литературе. О литературной ситуации: полагаться можно лишь на старшее поколение, среднее – пролетело, его нет. Сказал также, что через 2–3 месяца подобный слет повторим. Это мне показалось интересным.

На открытии выступил Ю. В. Бондарев. Ему уже много лет, кожа на лице и руках истончилась, но волосы еще не седые, а скорее сивые. Говорил без записей, скорее фантазируя по обдуманному. Мне кажется, это одно из лучших его выступлений последних лет. В моей записи все будет выглядеть очень спрямленным, но на меня отдельные его положения произвели впечатление. «О профессии писателя думают с детства. Мечтают, готовятся. О чувстве одержимости, которое охватывает писателя. Ко всему, что происходит в вашем сознании, надо относиться с серьезностью. Настоящее появляется только тогда, когда складывается несколько случайностей. Талант – это долготерпение и трудолюбие. Если пишущий взялся за рассказ или повесть, но устал и плюнул… – всегда надо заканчивать. И плохая страница может вырасти. Главное в писательском труде – это воображение. Воображение – есть реальность. Литература не конец жизни – это вторая реальность. Лес – отраженный в воде. Что такое талант, определить не можем. Честолюбие писателя: я знаю, а вот люди не знают. Я знаю, как умирает солдат, знаю любовь. Я знаю самое главное – ради чего человек живет. Я сравниваю жизнь с быстрой рекой».

Как духовно богат Бондарев! Это второе его выступление после разговора со мною 30 лет назад, которое так меня захватывает. Может быть, просто я вошёл с ним в некий унисон?

«Самый лучший сюжет в литературе – история Иисуса Христа. Самая трагическая и самая оптимистическая история. Патриотизм – это голое слово, патриоты для меня это те, кто находятся в движении. О политической ангажированности Достоевского и Толстого. О писателях, которые предают себя и свои убеждения».

В 14 обедали в малом зале в нашей столовой. Меня удивило, что никого из СП на обед не пришло. Я и кормил и развлекал этих замечательных ребят. Дальше они практически оказались предоставлены сами себе.

В 15 часов я уже был на экспертном совете. Такое ощущение, будто в театральных кругах прослышали, что в Комитете по культуре дают деньги, и все слетелись их получать. Из десяти проектов прошли три, в том числе двое наших ребят из Литинститута. Это Наташа Ворожбит – «Галка-Моталка», и Демахин – «Бабий дом».

В половине шестого вместе с С. П. начали семинар прозы по молодёжному слету. Я впервые вел как бы парный конферанс и, должен отметить, это получилось – С. П. тянул свою линию безукоризненно, уверенно и ловко. Тем более мне легко, что здесь моя школа, моя интонация.

28 сентября, вторник. На семинаре обсуждали материал Оксаны Казаченко. Это, как я, наверное, писал, материал о Ленинградской блокаде. Сама Оксана москвичка, значит написан по рассказам. Конечно, какая-нибудь личная зацепка здесь есть, рассказы бабушки какой-нибудь или байки. Достоинство работы – в легкости чтения. Большинство ребят уже пишут достаточно пластично с тем пространством между слов, в котором шевелится воображение читателя. Коллизия: семья – мать и двое детей, старшая девочка Зина и мальчик. Мальчик уже не двигается, мерзнет, лежит в постели. Узел этой небольшой повести (материала, рассказа, текста) в том, что Зина договаривается об эвакуации – своей матери и себя из блокадного города. Парня она решила бросить (за мальчиком якобы «должна» приехать машина), по дороге на вокзал признается матери и возвращается. За эту несостоявшуюся эвакуацию Зина платит дорогую цену – отдается какому-то начальнику в цехе. Хорошо потом описано, как в холодной комнате плещется вода, гремит ковшик: девушка моется.

Больше всего меня взволновало, что, оказывается, этот текст интересен не только мне, не только людям моего поколения. Ребята очень живо и по-деловому все обсуждали.

Как всегда, перед началом обсудили и прочитали вслух два этюда, на этот раз Назарова и Аксенова.

Я уже писал, что в понедельник по собственному состоянию решил, что уже пятница. Вот эта жизнь в постоянном стрессе и полнейшей усталости будет преследовать меня теперь до самого конца недели.

Второй семинар, уже с участниками слета, проводил в четыре часа. Здесь довольно неожиданное дело. Ребята оказались очень хорошо подготовленные и отобранные, в смысле самой литературы учить их нечему. Они все работают в своем жанре чисто и довольно точно. Другое дело, что жанр этот и видение их сильно отличаются от нашего, привычного: все замыкается на поисках волшебного, неожиданного. Кажется, большинство считают себя учениками Мамлеева. Эта литература меня не волнует, она не из гоголевского рукава, идет она от смутного, не социального, а ощущенческого недовольства жизнью. Это Коля Григорьев, Наташа Макеева, Наталья Силкан. У последней некоторое своеобразие лексики, тяжелая дружба с прилагательными, стремление все обозначить. Остальные ребята, доставшиеся С. П., хороши по-другому: они не москвичи, проза их яснее, теплее. Особенно занятен, хотя и стоит еще в самом начале пути, Миша Третьяков из Белгорода. Есть еще одна взрослая совсем девушка – Елена Романенко, с книгами и со сложившимся миром. Но я представляю, как в провинции трудно проникнуть в круг старых мастодонтов, вступить в Союз. Без имен, но описываю ситуацию, сложившуюся в одной из центральных областей. Здесь Союз активно и значительно поддерживается губернатором. Но количество мест для получения стипендий и грантов на издание книг как бы квотировано существующим положением. Когда возникает ситуация с молодежью, председатель Союза ходит вокруг и шипит: «На наших даже не хвалите».

29 сентября, среда. Утром состоялась первая для меня коллегия министерства. Стыдно об этом говорить, но я до сих пор удивляюсь, как это я, полуграмотный мальчик, первый из семьи с законченным высшим образованием, оказался в этом святилище. Разбирали две программы: «О мерах по сохранению памятников истории и культуры» и «Концепцию федеральной целевой программы «Культура России (2006–2010 годы)». Я сделал довольно много помет, но приглядываться ко всем пристально не решался. В коллегии люди все знаменитые, но не те, наверное, что сидят в коллегии Агентства. Здесь решаются общие, стратегические вопросы, а там – кому и сколько давать. Что касается людей, то большинство из них не обойдены прессой, на многих какие-то смутные видения, слухи. Рядом со мною справа сидит Зайцев, директор Ленинградской Публичной библиотеки, а слева – директор ВГТРК Добродеев. По своей привычке вписываю «мелочи», поскольку права Гиппиус со своим призывом записывать детали, «большое», «крупное» запишут и без нас: о даче Кшесинской в Кисловодске, которую Брынцалов отреставрировал так, что памятник культуры погиб навсегда.