Текст книги "Избранные произведения. Том 1"

Автор книги: Сергей Городецкий

Лучшему из того, что написано Сергеем Городецким, принадлежит достойное место в летописи русской поэзии XX века.

С. Машинский.

СТИХОТВОРЕНИЯ

ЯРЬ

 
Я под солнцем беспечальным
Верю светам изначальным,
Изливаемым во тьму.
Сумрак – женское начало,
Сумрак – вечное зачало,
Верю свету и ему.
 
 
Свет от Света оторвется,
В недра темные прольется,
И пробудится яйцо.
Хаос внуку улыбнется,
И вселенной сопричтется
Новозданное лицо.
 
 
Человек или планета
Проведет земные лета,
И опять спадет лицо.
И вселенной улыбнется,
И над Хаосом сомкнется
Возвращенное кольцо.
 

Май 1905

 
Я далекий, я нездешний,
На земле я только миг.
Всюду вечный, здесь я вешний,
Сам – господь своих вериг.
 
 
Расцветает, голубеет,
Зеленеет – это я.
Посветлеет, заалеет —
Это зов: зовут меня.
 

4 апреля 1905

 
Я, как ветер, над вселенной
Быстро, вольно пронесусь
И волною многопенной
В море вечное вернусь.
 
 
Я у солнца взял сиянье,
Сны о счастье – у луны,
У земли – ее страданье,
Силу жизни – у весны.
 
 
И рождаюсь, зажигая
Все родные корабли,
Чтоб от края и до края
Жизнь мою огни сожгли.
 

Сентябрь 1904

 
Я тень грядущего светила.
Я темен: свет горит за мной.
Еще заря не восходила,
Но уж исчез туман ночной.
 
 
Кто хочет новых трепетаний,
Проникни в сумерки мои:
Во мгле неясных очертаний
Зажгутся первые огни.
 

Сентябрь 1903

 
Стою, всевидящее око,
На страже гаснущих миров.
Мои огни – дыханье рока,
Мое вздыманье – без оков.
 
 
Во мне родился мир планетный,
И от меня умрет навек
И цвет растений безответный,
И слепомудрый человек.
 

1 апреля 1906

 
Мое лицо – тайник рождений.
Оно металось в колесе,
В горящем вихре отпадений,
В огнепылающей красе.
 
 
Оно осталось зорким оком
Над застывающей землей
И дышит в пламени высоком
В лицо вселенной молодой.
 
 
И от него на мертвом теле
В коре чуть тлеющей земли
Плоды багряные зардели
И злаки тучные взошли;
 
 
Зашевелились звери, гады,
И человек завыл в лесу,
Бросая алчущие взгляды
На первозданную красу.
 

31 марта 1906

 
Солнце любимое, солнце осеннее!
Не кручинься над лесом пустующим:
Горе горькое радости тленнее,
Не горюй же над миром горюющим!
 
 
Не одно ты в просторах темнеющих
Заблудилось и мчишься пустынями:
За тобой на лугах зеленеющих
Люди мчатся за веснами синими!
 

12 октября 1906

 
Горные дали безбрежны.
Мир величав и один.
Мир не расколот на двое,
Слито с небесным земное.
Сонны, безоблачны, снежны
Белые лона вершин —
Их поднимает природа
Ждать золотого восхода.
 
 
Небо огни погасило
Звездами явных очей.
Свет и цвета, колыхаясь,
Мир одевают, рождаясь.
Медленно движет светило
Стрелы кристальных лучей:
Солнце – земле и планетам,
Звездочка – тьме и кометам.
 

Декабрь 1904

 
Ты отошел в кривые тени,
А на челе небес взошла
Передрассветных откровений
Чуть зацветающая мгла.
 
 
И целомудренные чаши
Вздымают чуткие цветы,
Сиянья утреннего краше,
Ясней лазурной высоты.
 
 
И тлеют в облаке стыдливом
Просветы алого огня,
И день в теченье молчаливом
Поет: «Узнаешь и меня…»
 

1907

 
Утро. Лазурное утро. Как ясен
Словно впервые увиденный свет!
Ропот полночный, вечерний напрасен:
В мирной душе противления нет.
Нет! И как в первые дни сотворений
Эта природа – родимая мать.
Сердце склоняется миром явлений
Всё бытие исчерпать.
 

1907

 
Сияет день золотолатый,
Пока сияет – разум жив.
И мир, сверканием богатый,
Так вероятен, так красив.
 
 
Но только солнце до зенита
Свершит сегодняшний свой путь, —
Душа, тревогами повита,
Не смеет нá небо взглянуть.
 
 
Ведь каждый градус небосклона
Вечерний приближает час.
Вот потемнеет неба лоно,
Зажгутся звезды, вот сейчас
 
 
Владыка сонного сознанья
Подымет око пустоты
И смехом белого сверканья
Раздавит мысли и мечты.
 
 
Исчезнет мир, погаснет разум.
Как жалкий гад, забывши день,
Я буду под слепящим глазом
Переползать из тени в тень.
 

1907

 
О лунный плен!
О цепи белых пятен!
Я здесь, внизу, один,
Как вор, пригнулся у порога.
Я, человек, я, властелин
Цветов, дневных лучей,
Владыка солнечных мечей,
Я, сам создавший имя Бога,
Чей голос днем так внятен,
Я, сокрушитель стольких стен,
Здесь, скорченный, как вор,
Как раб перед бичом владыки,
Поднять не смея мертвый взор,
Лежу в пыли, как стебель повилики.
О лунный плен!
О цепи белых лунных пятен!
 
 
А он, вверху, мучитель белый,
Уставив вниз пустынный зрак,
Беззвучный, вечный, онемелый,
Расплавленный свинец на землю льет,
Отрадный выжигая мрак.
И только здесь, в тени, за каменным углом,
Мне, человеку с божеским лицом,
Едва переносим слепящий гнет.
 

Февраль 1907

 
Затопила луна терема.
Зелена у окна бахрома
Одичавшей от счастья листвы.
Ты идешь, ты выходишь сама
По алмазным лагунам травы.
Подошла, обняла и взяла,
Измывая сияньем седым;
Седоватым, зеленым твоим
Опоила туманом ночным,
Заглянула, узнала, легла,
Так была голуба и бела.
Затянули луну облака.
Затонули в сини терема,
И темна у окна бахрома
Опаленной познаньем листвы.
Чья вверху изогнулась рука
У покровов твоей синевы?
Кто смутил голубиную тишь,
Показал торжествующий лик?
Ты не знаешь? Уходишь? Молчишь?
Угадала, узнала, таишь!
Это он, это Лунный Старик.
 

1906

 
В лунной свете белый дворик,
Белый дворик, белый дом.
Лунный свет пахуч и горек,
Свет отравлен колдуном.
 
 
Перва четверть – месяц-змейка,
Снова четверть – месяц-лик.
Полнолунье – разумей-ка! —
Не луна, а сам Старик.
 
 
Он владеет синим сводом,
Он пестует девий плен,
Он мешает год за годом
Семена людских колен.
 
 
Третья четверть – отдых людям:
Смотрит месяц на ущерб.
В новолунье – не забудем —
Точит Старый новый серп.
 
 
Белый дворик – это значит
Полнолунье на земле.
В белом доме сердце плачет,
Желтый светик в лунной мгле.
 

Декабрь 1906

 
Душа надела цепи,
Пришла в земные степи —
Как трудно всё узнать!
 
 
Стремленья, достиганья
И бедного незнанья
На всем легла печать.
 
 
Но помнится: там, где-то
Заоблачного света
Незримые края.
 
 
Не тень и отраженье,
А звезд воспламененье
И правда бытия.
 

Ноябрь 1904

 
Миром оплетенные,
Туманами окутаны,
Пустыней разделенные,
Пространствами опутаны,
Во времени томительном
Несемся, обнищалые,
И в блеске освежительном
Горят нам зори алые.
 
 
Ах, если бы закатами
Заря не озаряла нас,
Всегдашними утратами
Судьба бы испугала нас.
Погасли б мы, печальные,
Стесненные ущельями,
И тьмы небес опальные
Всполóхнули б весельями.
 

Ноябрь 1904

 
Как сладко, как тихо
На волнах твоих,
Лазурь светлотканная,
Богом любовей земных
Осиянная.
Мы ли, земные,
Тяжелые, темные,
Жалко плененные
Пленом, тягчайшим из всех,
Знаем сиянье небесных утех.
Знаем ключи золотые,
Лучами пронзенные,
Знаем купели укромные,
Где, зачиная, гудит
В недрах бескрайных
Ярь родников
И щедро дарит
В радостях тайных
Дар облаков!
 

Ноябрь 1906

 
Свет зеленый, свет небесный
Входит в узкое окно.
В этой башне, тихой, тесной,
Всё им, ласковым, полно.
 
 
Но горит свеча земная
Тусклым, маленьким огнем —
Вот погасла, тихо тая.
Я в тумане голубом.
 
 
Дух мой, небом не смущенный,
Видит Божие лицо.
Мне так ясно. Просветленный,
Я разбил свое кольцо.
 
 
Всё так мирно. Всё, что будет,
Свет неведомый несет.
Капли в мире не убудет,
Время взятое вернет.
 

Октябрь 1904

 
Ты была самой любовью,
Ты огнем ее была.
По тебе горячей кровью
Страсть бессонная текла.
 
 
Ты любовно принимала
Силу жизни и звала
Образ первого начала —
Ты зачатия ждала.
 
 
Совершилось. Кто-то новый
Зреет медленно и ждет,
Скинув алые оковы,
Жадно ринуться вперед.
 

Октябрь 1904

 
В гулкой пещерности,
В тьме отдаления,
Самодовления,
Богом зачатая
Ярь непочатая.
Дщерь неизмерности
Щедрых страстей,
Сонно колышется,
Матерью слышится,
Влажно-просторною,
Взором проворною
Чревных очей.
 
 
Скорбь исхождения,
Путы утробные,
Болести гробные,
Крик раздвоения —
Радостный путь!
Семя родимое,
Долго носимое,
Ликом пребудь!
 

6 июля 1906

 
Преодолей небытие,
Пройди игольные врата.
Мое несбытое – твое,
На изреченье – немота.
 
 
Смени меня, где не могу,
Во исполнение меня.
И на моем вздыми лугу
Цветы от твоего огня.
 
 
Скатилась семенем звезда:
Да будет сын. И ты еси.
Туга всемирная узда —
Свое звено в цепи неси.
 
 
Тебя в отце благословил
Всевосполняющий урон.
Иди сюда. В теченье сил
Тобою сбудется мой сон.
 

Август 1906

 
С тобой узнал я близость неба,
В тебе приял воды и хлеба
Неизреченной красоты.
И в час ночного возвращенья
Одной тобою утоленье
Впивал алканию мечты.
 
 
Когда же, зноем утоленный,
Как пахарь, в поле утомленный,
Я оросил твои поля,
Ты стала чающей мадонной,
Утомно-тихой, нежно-лонной,
Таящей семя бытия.
 
 
И твой ребенок златокудрый
Своим младенчеством премудрый,
Родился от моих небес.
И в нем я, в жизни обнищалый,
Как прежде, ветреный и алый,
Так совершенственно воскрес.
 

Апрель 1906

 
Я онемел и не дерзаю,
Лесной сосной заворожен,
Из хвой мелькающих слагаю
В сетях и арках замок-сон.
 
 
Зелено зелен цвет темницы,
Лишь черен шпиль-громоотвод.
Глядит в отверстие бойницы
Всё тот же синий небосвод.
 
 
Всё тот же синий и безглазый,
И в синеве своей пустой
Струящий мелкие алмазы
На иглы башни кружевной.
 
 
Всё тот же синий и смешливый,
Но чем смеется – не узнать.
Торопит в сонные заливы
Души разлившуюся гладь.
 
 
Проходит год или мгновенье,
Не различить, не уловить.
Истлела в мертвом цепененье
Возврата порванная нить.
 
 
Всё зеленей, всё гуще хвои,
Лишь черен шпиль-громоотвод.
И ниже сонные покои,
И вот он, синий небосвод.
 
 
Всё тот же синий и смешливый,
И чем смеется – не узнать.
О, череп белый, прозорливый,
Умей же смеху отвечать!
 

14 мая 1906

 
Пришла и постучалась.
Не я ее впустил.
На двери тень осталась,
Печать нездешних сил.
 
 
Поднявши покрывало,
Лицо мне показала.
Ужасен был изгиб
Одной брови над глазом.
Зрачок горел алмазом,
И пук волос прилип
К сырому лбу.
В гробу
Кто лето пролежал,
Тот волосы так носит.
 
 
«Оставь меня! – сказал я. —
Оставь меня, не твой».
Но все же руку дал я
Руке ее немой.
Кто знает, тот не спросит,
Зачем я руку дал.
 
 
Руки не отымая,
Тревогу убивая,
Спросил ее: «Куда?»
И, странно отвечая,
Не мне – я это знаю, —
Она сказала: «Да».
 
 
И, медленная, села
И в сердце мне глядела,
И сердце холодело,
И сердце замерло.
 

1 сентября 1905

 
Похорони меня на воле,
Насыпь курган и возлети
Огнем прощальным в небо-поле
И над могилою свети.
 
 
Пройдут века, курган разроют,
Я улыбнуся ртом немым,
И очи тьму свою раскроют
Лучам сияющим твоим.
 

24 октября 1906

 
Я оплакал себя, схоронил,
Отходную себе произнес.
Новый крест в куче старых могил
Бугорок надо мною вознес.
 
 
И не знаю, что делать теперь,
Что мне делать теперь без меня.
Обметая могильную дверь,
Поживу до девятого дня.
 

5 мая 1906

 
Я в гробу лежу и слышу:
Ветер дышит надо мной.
Я локтем приподнял крышу,
Стонет гроб мой парчевой.
 
 
Щель темна, узка и скрыта.
Кровь сочится из плеча.
Упаду опять в корыто,
Задуши меня, парча!
 

Апрель 1906

 
Над провалами, за увалами,
Над скалами немалыми,
В облачных обрывах,
На закатных нивах,
Где миру конец —
Моя обитель.
 
 
От века я властвую,
Отец и губитель;
Ныне я властвую,
Сын и зиждитель;
Навеки я властвую,
Дух и творец.
 

1907

 
Я захотел – и мир сияет:
Планеты, солнце и земля.
Но день седьмой пустой зияет, —
Так воля волила моя.
 
 
Послушен воле исполнитель:
Он до предела сотворял,
Чтобы потомок-отомститель
Оков отцовых не сорвал;
 
 
Чтоб, изнывая в заточенье
И задыхаясь в красоте,
Свои творил бы сотворенья
На пресыщенье пустоте.
 
 
Я неподвижность не нарушу
И с высоты не снизойду,
Храня незыблемую душу
В моем невиданном аду.
 
 
Мелькнут века. Озера станут,
Где воздымалися хребты.
Погаснет солнце – не престанут
Служить мне ангелы мечты.
 
 
И заменю миры иными,
И снова им небытие,
Зане над долами земными
Пребудет царствие мое.
 

<1907>

 
И в день седьмой почил навек.
А мир себе довлеет.
А в темных кущах человек
Потомство сеет.
 
 
И крохи чувств, сознаний, дел
Сплетаются в громады.
Всему готов один удел,
И нет пощады.
 
 
Упало семя – будет плод.
Закат сменен восходом.
Родился сын – рожден народ.
Миг спеет годом.
 
 
Куда течет, куда стремит
С шестого дня отплытий,
В какое море нас вомчит
Река событий?
 
 
Небытия иль бытия —
Ты всё неправ, почивший.
Да изнеможет мощь твоя,
Из тьмы творивший!
 
 
И если скудость воззовет,
Взалкав, миры иные,
Пусть тьма уродством изойдет
В просторы злые.
 
 
Без звуков, светов и цветов
Отцу да будет чадо:
Горелых кубов и шаров
Шальное стадо.
 

23 сентября 1906

 
Лоном ночи успокоен,
Ты с утра ушел в дозор —
И младенчески спокоен
Ясновидящий твой взор.
 
 
Все ли травы оросились,
Все ли кущи на заре
Птичьим пеньем заискрились
В звонкогласом серебре;
 
 
Все ли очи излучают
Ликованье бытия;
Все ли чуют, все ли чают,
Что в тебе светаю я.
 

16 октября 1906

 
Ты пришла, Золотая царица,
И лицо запрокинула в небо,
Пламенея у тайн Диониса.
И колосья насущного хлеба
Розоватые подняли лица,
Чтобы зерна тобой налилися.
 
 
Ты уйдешь, Золотая царица.
Разольются всенощные тени.
Но верна будет алому мигу
Рожь, причастница тайновидений,
И старуха, ломая ковригу,
Скажет сказку о перьях Жар-птицы.
 

23 июля 1905

 
Отчего узнается в глазах
Позабытый, испуганный блеск
И на черных, потусклых волнах
Возникает сияющий плеск?
 
 
Не тебя ли я в роще видал,
Осененную богом лесов,
Не тебе ли я ветки кидал,
Изгибаясь за тенью кустов?
 
 
Не тебя ли в реке я настиг,
Опьяненную теплой волной,
И не твой ли разорванный крик
Испугал кобылиц под горой?
 
 
И не ты ли в лесу родила
Китовраса, козленка-певца,
Чья звенящая песнь дотекла
До вечернего слуха отца?
 
 
Умерла и возникла опять.
И у девы в потусклых глазах
Узнается Великая мать
В этом блеске на черных волнах.
 

16 декабря 1905

 
Когда я вышний воздух рвал
Пустынной птицей буйнокрылой
И водоскаты низвергал,
Топя снега кипящей силой, —
 
 
Я знал все облики твои,
Все бытия в тебе явленья —
От взора чревного земли,
До взгляда нежного томленья.
 

1 октября 1906

 
Каждый вечер ткани ткать
Ало-золотые,
А соткавши – расстилать,
Разостлавши – вышивать
Крылья голубые.
Сизым алость затмевать
И станок отодвигать
В облака ночные.
 
 
«Ах, какое алое!
Мама, посмотри!
Это – платье алое,
Где ж лицо зари?»
 

 
Темной ночью в лес вошла,
Листик, ветку подожгла
И ушла.
Тлело ночью, вспыхло утром
Под веселым перламутром.
В желтом пламени береза,
В красном пламени осина,
Пламя, пламя емлет лес.
 
 
Вышла ткани ткать на небо,
Ткала ало-ало-ало,
Небо тканью покрывала
И пурпурно-кровяные
Выпивала зорецветы.
 
 
Всех белее ствол березки
Свесил желтенькие слезки.
Под березу опустила Алый нимб.
Алым нимбом осенила
Утомленного вечерней
И открыла
Лик вечерний.
 

 
Стелет ткани свои золотые,
Ткет и стелет царевна Заря.
Вышивает цветы голубые.
У царевны коса вороная.
Распускает косу вороную,
Самоцветные камни вплетает,
И полмира под косу ночную
Вплывает.
 
 
Полюбилися отроку ткани,
Золотая работа царевны,
На заре он на холмике станет
И глядит, как цветы голубые
Затмевают атласную алость.
Теплят слезы глаза молодые.
Теплит сердце небесную жалость,
Распуская косу вороную.
 
 
Самоцветные камни вплетая,
Опускает царевна сиянье.
Отрок, нимбом наивным сияя,
Созерцает ночное молчанье.
 

 
Высокую башню построил
Из самого белого камня,
Из самого нежного камня
Высокое ложе устроил.
И ночью покоился с ночью,
И утром туманился с утром,
И днем выпускал на молитву
Троих голубей сизокрылых.
И реяли сизые крылья
В глуби-голуби недотечной.
И реяли сизые крылья
На тканях царевны предвечной.
И башня белела
У грани предела.
 

 
Приполз к белой башне
И лег у подножья —
Остались на пашне
Следы кровяные —
И стонет.
 
 
Пришла с длинной грудью,
Пустой и холодной,
И девочкой белой,
Немой и голодной, —
И стонет.
 
 
Пришел седовласый,
Звеня кандалами,
Потешил ребенка
Своими цепями —
И стонет.
 
 
Стон цепенеет.
Башня темнеет.
Алое сердце изранено.
Кровь багрянеет над пашнями,
 
 
Падают башнями
Тучи бесшумные.
Своды завалены,
Кровь заливает развалины,
Липкая, красная.
Где ты, царевна прекрасная,
Ясная?..
 

 
Трубу к устам твоим,
Забывшим крики.
Закрыты небом огневым
Иные лики.
 
 
Земля зажглась. Опять
Рука подъята.
Узнай меня, как мог узнать
В огне заката.
 
 
В твоем щите горит
Зеленый камень.
Зажег от века мой зенит
Такой же пламень.
 
 
Трубу к устам твоим,
Узнавшим крики.
Дари сияньем огневым
Сердца и лики!
 

Сентябрь 1905

 
И рвал и метал, и болел и томился:
Сойди, низойди, ороситель полей!
Пустой наготы небосвод не стыдился,
И канул в небывшее ливень-елей.
 
 
Сгорело мольбою лицо истомленное.
Наутро закапана розами гладь.
И поле дымится, туманом смущенное:
Росой заревою сошла благодать.
 

 
Я в злой тиши похоронён
Пустынных стен.
Забыт, заклепан, полонен
В могильный плен.
 
 
И под окном внизу, внизу
Помчит река
За каждый миг мою слезу
Из высокá, —
 
 
Из высокá моей тюрьмы
К пустым лугам,
Где, ты и я, бродили мы
По берегам.
 
 
Где, зацветая, в глухоте
Завянул цвет,
Звеня всполохнутой мечте:
«Нет, нет и нет!»
 

 
Иду к земле в ночное лоно,
В густую влагу темных кущ,
Где все родимо и зелено,
Где первоцвет мой был цветущ.
 
 
А ты, шептавший у порога,
Замкнись в рыжеволосый плащ.
Да сбудется твоя тревога:
Не для тебя мой лик горящ.
 
 
В тиши безлунной приникая
К жизнегубительным ключам,
Волшбу рудую созидая,
Над пеплом жертв поникни сам.
 
 
И о тебе я вспомню в неге
Моей владычицы земли,
Когда в стремительном набеге
Воскликну девушке: «Внемли!»
 

 
В зеленях у ключа я ее повстречал —
Из ограды твоей за водою ходил, —
Ветер белый рукав высоко развевал,
Крепкий локоть я прежде лица полюбил.
 
 
Ты кричал с высоты, а меня не видал.
За ветвями в листве я глаза разглядел,
Щедрый дождь молодые поля орошал.
Ты кричал – твоим нивам засуха удел.
 
 
Я колосьями косы густые убрал.
Отдыхая, стыдилась подруга моя.
В зеленях у ключа я ее повстречал —
За водой ключевою ходил для тебя.
 

 
Мой стан стареет с каждым днем,
И кожа тонкая грубеет,
Не опалюсь твоим огнем,
Пусть так темнеет, вянет, тлеет.
 
 
Не оглянусь на волшебство
Твоих костров, во тьме летящих,
Да не зардеет торжество
В глазах, драконышах шипящих.
 
 
И, слепоте дарясь, пройду
Поля, разостланные пестро,
И в топь глухую забреду,
Чтоб злую волю ранить остро.
 
 
Плети и тки цветы цветны —
Не от меня они завянут:
Уйду в пустыню от весны,
Пускай пески меня затянут.
 

 
Из темницы слышу звуки
Волновавшей, зажигавшей
Звонкой музыки, с разлуки
Не звучавшей, не ласкавшей.
 
 
Ах, не ты ли, созидавший
Кирпичи моей темницы,
Стал рукою, разломавшей
Клетку горной, пленной птицы?
 
 
Все сознанья, плоти, крови
Стало милою рукою,
Чтоб темницею любови
Не содеять горе злое?
 
 
Не твоя ли тьма, напевно
Загораясь, возрокочет
И не свет ли, свет твой гневно
Нежеланного восхочет —
 
 
Если птица вознесется,
К долу влажному приникнет,
В недра темные вопьется,
В утолении изникнет?
 

Октябрь 1906

 
Опять, нежданностью смущенный,
Увидел я твое лицо,
Все то же детское лицо,
Все тот же облик изумленный,
И милых глаз простую синеву,
И этот рот,
Наивный рот,
Что целовал меня так странно.
Нежданно
Опять мне крикнуло: «Зову!»
Лицо природы первозданной,
Давно увиденное мною,
В лесу, над полем, за рекою,
Когда я фавном молодым
Носил дриад в пустые гнезда
И водяницам голубым
Бросал серебряные звезды.
 

 
Ты отдалась мне, как ребенок,
И было все, как у детей:
И поцелуй кристально звонок,
И тело рук не горячей.
 
 
Но счастье сразу не открылось,
И в муках таинство сошло.
И, колыхаясь, наклонилось
Любви истертое крыло.
 

 
Закат, закат
Зажег набат
На небе сизом.
И тучи в ряд
Летят, летят,
Чернея, низом.
Кладбище суровое,
Темно-багровое.
Из могил деревья —
Черные деревья —
Поддерживают тучи.
Опираются тучи.
 
 
Четыре церкви темные
Закончили вечерни.
Закутанные, скромные,
Стоят во мгле вечерней.
От них идут дорожками,
Аллейками могилки,
И гнездами-сторожками
Чернеют ветки-вилки.
 

 
Синева твоих глаз потемнела,
Ты по кладбищу ходишь несмело.
И на камне высоком и мшистом
О нечистеньком шепчешь, нечистом.
Но я рот твой целую упругий,
И бровей подымаются дуги.
Ветер сумерки сизые плещет.
По-весеннему сердце трепещет.
 

Апрель 1905

 
Все сменилось, все упало.
Мне опять вселенной мало.
Этот круг – немая млечность.
Что за ним – уже не вечность.
 
 
Не пространство. Что же, что же?
Не твое ли, Хаос, ложе?
С кем лежишь ты, неутомный
Светоотче, в дали темной?