Текст книги "Избранные произведения. Том 1"

Автор книги: Сергей Городецкий

 
Как узнал, что ты – она же, белоствольная, не знаю.
Но ведь знаю, что она.
Я очей своих орлиных, полюбив, не затемняю,
Жизнь мне всякая ясна.
 
 
Надо мной зеленых веток ты склоняла ожерелье,
Знойной негой охмелив.
Но теперь тебе иное смутно грезится веселье,
Я тобой, иною, жив.
 
 
Помнишь, нежная березка, белый ствол ты выпрямляла,
Целовал я белизну.
Вот теперь надменно-стройной, гордой девушкою стала,
Я опять к тебе прильну.
 
 
Тонкий стан твой неустанен, и, любовью расцветая,
Ты зовешь в родной свой лес.
И с улыбкой ухожу я за тобой, о ней мечтая,
Слыша благовест чудес.
 

 
Ты была смела, бела и высока,
А теперь тиха, горда, но так робка.
 
 
Там в листве оставила зеленый сон.
Дикой девушкой глядишь на небосклон,
 
 
Где в лазури синей свой весенний цвет
Ты раскидывала пышно в дреме лет.
 
 
Там в земле твой белый корень спит.
Вниз посмотришь – и смуглеет белизна ланит.
 

 
Мир – он в нас двоих единый.
Ты не бойся подойти,
Ты не бойся заглядеться
И с полночной песней спеться,
Ты не бойся в лес уйти.
 
 
Чтоб родные половины
Стали целым и одним,
Третьим, новым и великим,
Безначальным и безликим,
Чтобы был исчерпан им
 
 
В нас двоих уединенный,
Нами взятый целый мир,
Полуночный, звездоокий,
Этот вольный и широкий,
Этот вечный божий пир,
 
 
Нашей кровью искупленный,
Проливаемой в лесу,
Загорающейся свято,
Так любовно и богато
Прославляющей красу.
 

 
От облака до облака, от тучи до ручья
Блуждает жизнь вселенская, и с ней печаль моя.
 
 
Какое воплощение какой душе найти,
И как из тела, радуясь, в иное перейти?
 
 
Как временные грани бытия переступать,
Чтоб новой жизнь прошедшая была родная мать?
 
 
Куда девать напрасную гордыню бытия,
Когда, засохнув вереском, змеей родился я?
 
 
И как смиреньем мудрости сознанье утолить,
Когда, погибнув голубем, стал ящерицей жить?
 
 
Блуждает жизнь вселенская, невидима, пока
Не выльется в плен берега привольная река.
 
 
Все ищет плена, вольная, чтоб как-нибудь пожить
И хоть на миг единственный свое лицо явить.
 
 
И путь душе блуждающей нигде-то не закрыт:
Была березкой беленькой – вот девушкой стоит.
 
 
И видятся за девушкой былые чудеса:
Как ветки руки гибкие и слезы как роса.
 
 
От облака до облака, от тучи до ручья
Блуждает жизнь вселенская и с ней любовь моя
 

1907, Лесной

 
С морских глубин, где тишина
Веками голубела,
Ты в жизнь мою пришла, грустна
Тоской земного дела.
 
 
И платье скрыло красоту,
И гребни смяли косы.
Но взор морскую сжал мечту,
Далекий, чуть раскосый.
 
 
И в тесных комнатах живем,
Творим земное дело,
И тратим, щедрые, вдвоем
Один и дух и тело.
 
 
И показалось бы слепым,
Что ты совсем забыла
Морскую мглу, и пены дым,
И все, что в море было.
 
 
Но я не слеп и вижу взор,
И волю в нем, и море,
И нестихающий укор,
И нежной твари горе.
 

 
Дома как горы, и заря
Как море мутно-алое.
В полузабытые моря
Льешь сердце ты усталое.
 
 
К стеклу прильнула и глядишь
За ветки, в небо сизое.
Свою нетронутую тишь
Колеблешь верхней ризою.
 
 
И зыбь в зрачки твои плывет:
Ты видишь дно родимое,
Людских невзгод, людских забот
Тоской неопалимое.
 
 
В плену, в плену, в плену, в плену,
В слезах наяда пленная!
Целую солную волну,
Не плачь: дрожит вселенная.
 
 
От слез наяды на земле
Земная жизнь шатается.
И небо с тучей на челе
Тоскливо нагибается.
 
 
Иду, бегу… И город весь,
И мир – позор бывания,
И горы здесь, и море здесь
Ненужного страдания.
 

 
Ветер носит, завивая,
Клочья тьмы.
Кто ж, наяда вихревая,
Кто же мы?
 
 
Ветер с моря, где, ладьею
Принята,
Целовала ты с мольбою
Мне уста,
 
 
Чтоб в людском с тобою мире
Жизнь прожить,
А не в волнах, не в эфире
Круг скружить.
 
 
Нагота твоя печальна
И строга.
Память жизни изначальной —
Жемчуга.
 
 
Знаешь ты слова людские
И людей,
Но мученья заклятые
Всё лютей.
 
 
Нет возврата в глубь морскую
Никогда.
Тщетно пену рвет, тоскуя,
Там вода.
 
 
Тщетно в небо над пучиной,
В пляску мглы
Рвутся с песней лебединой
Там валы.
 

 
Как ранняя весна, тревожит тишину
Забывшейся моей глуши
Ночная зыбь твоей души
И острый лик на белом полотне,
Ресницы, смятые во сне.
 
 
Я чую, бодрствуя, как раннюю весну,
Волну в морской твоей глуби,
И сердце в ночь: «Не погуби
Красу земную, дикий взлет» —
Молитву робкую поет.
 
 
Сойдут снега, и сбросит поле седину.
Я уведу тебя в поля,
Цветы взрастит тебе земля.
И я взращу тебе цветы
Тобой взволнованной мечты.
 
 
И талый снег, стекая реками, волну
Подымет в море по весне,
Поющем песнь: «Вернись ко мне».
Ответ и память о тебе
Покинутой тобой судьбе.
 

 
Заря в печальные звонит колокола.
Ты, тихая, на грудь мне прилегла.
 
 
Ласкаю волосы. О, молодость моя!
А под окном призывный гул ручья.
 
 
Я проходил сегодня далью голубой
С тобой в огне моем, с тобой.
 
 
Я за деревьями, сияющий, стоял,
И роковой во мне вздымался вал.
 
 
Быть яростным, как солнечный огонь,
И жизнь умчать, не убоясь погонь.
 
 
И жизнь вознесть, как солнечную дань…
Ты, близкая, очей росою не тумань.
 
 
Я руку маленькую сжал твою,
Как рукоять меча, – и верю острию!
 
 
Пусть верно просечет оно сквозь тьму
Дорогу к солнцу, моему и твоему!
 

 
За березами заря уходит в терема.
Под заборами прошла, сера, хрома —
Кто прошла – ты сразу поняла:
Ведьма сумерек прошла,
Три цветка завядших пронесла:
Цветик правды, цветик счастья и красы,
И земля прижалась к нам в слезах росы.
Вострым плечиком прижалась ты ко мне,
В страшном мире мы с тобой наедине.
 

 
Вечер тихий, вечер кроткий
Льнет к зыбучей нашей лодке.
В чьей мы зыбке? А крючок —
Белый, острый месяцок.
 
 
Не печалься: плачут росы.
Опустила в воду косы.
Рядом светлый след поплыл.
Кто с тобою кротким был?
 
 
Жизнь тебя стегала плеткой,
Смерть тебя петлей брала.
Чьей же ты души ждала
И ласкающей и кроткой?
 
 
Ты еще не знаешь? Знают
Эти милые уста,
Чья улыбка так чиста,
Но молву любви скрывают.
 
 
Пусть скрывают: речка реет,
Месяцовый серп светлеет.
И немая их молва
Лучше молвит, чем слова.
 

1909–1912, Симеиз – Васильсурск

 
Всплески хаоса ночного
Над пустынным камнем.
И замученное слово
В чарованье давнем.
 
 
Вот сказать – и ужас минет,
Но уста сомкнуты,
И ничто не отодвинет
Роковой минуты.
 
 
Тело девичье на муку
Очередь выносит.
И палач слепую руку,
Торопясь, заносит.
 
 
Вкруг шаги стучат людские
На камнях пустынных.
И сверкают – о, какие! —
Слезы глаз невинных.
 

 
Опять бежал, смятенный,
Дорогой, как стрела.
Плыл город многостенный,
Заря закаты жгла.
 
 
Навстречу плыли лица —
О, лица ли? Лишь раз
Блеснула мне зарница
Из темных-темных глаз.
 
 
И женщины навстречу —
О, женщины ли? – шли.
Мне все казалось: встречу
Средь них и смерть земли.
 
 
На масках правда муки
И жалкий, смятый смех —
И связанные руки
У всех, у всех, у всех!
 

 
Звенит трамвай, огни лучатся.
Ты приколола алый ток.
Потемки синие ложатся
На твой затоптанный порог.
 
 
Горит на лестнице крутéнькой
В коптелке сонной керосин.
Бежит ступенька за ступенькой,
И книзу путь один, один.
 
 
На дне двора ты тихо стала,
И тихо очи подняла,
И в небо глянула устало.
Молитву, может быть, прочла.
 
 
О детстве дальнем, беззаботном,
О первой девичьей любви.
И скрылась в зеве подворотном,
Там, в желтой уличной крови.
 

 
Дала зарок веселой быть.
Уж слезы выплаканы были,
И в пряжу тьмы седую нить
Старухи белые всучили.
 
 
Уж за окном сплетался день,
А за стеной давно молчали.
И в зеркале густую тень
Просветы робкие пронзали.
 
 
Ты телом белым в темноте
Светилась нежно и надменно.
А я все корчился в мечте
О целомудренной вселенной.
 

<1912>

 
Смолкли в дальной детской звуки
Песни колыбельной,
Но не смолкли в сердце муки
Скорби беспредельной.
 
 
Спит ребенок. Ангел снится
С белыми крылами.
Только снится! Не стремится
Пролететь над нами.
 
 
Ах, давно, давно певали
Мне над колыбелью!
Снились сны и обещали
Счастье и веселье.
 
 
Я лежал, сложивши руки,
Тихий и счастливый…
А теперь какие муки,
Тьмы какие взвивы!
 

<1912>

 
Затомила весна, заневолила,
А на сердце темным-темнота.
Под замком и глаза и уста.
Я ли вешнюю песню не холила?
 
 
На смерть вешнюю песню я нежила!
И негаданно смерть ей пришла.
Навалилась, дохнуть не дала,
Паутиной своей замережила.
 
 
Ох, глаза мои – светлое озеро!
А под светом темным-темнота.
А на сердце тоска-маета
От весеннего первого вечера.
 
 
В синеве темно-алые облаки.
Золотые горят купола.
Птица песню в раю завела,
По садам распевают зяблики.
 
 
Пасть на землю, сырую и теплую,
И рыдать, и рыдать, и рыдать,
Причитаньями, кликами, воплями
Молодые уста отмыкать.
 

 
Земля, тяжелая и темная,
Ручьями снежными омытая
И вся ложбинами изрытая,
А на рожденье неутомная,
Полуприкрытым оком глянула
В раздолье на небе весеннее,
Где и сверкание и пение,
И духом сумрачным воспрянула.
 
 
Стекайте, воды, в реки мощные!
Иссечена я вся, изранена,
Пахучим паром отуманена,
Раскрыла лона непорочные
И корни цветикам взлелеяла.
Сейчас подснежник первый выглянет,
А небо ночью звездку выронит,
Чтоб и она меня засеяла.
 

 
Полно рученьки заламывать,
Слезы солные выранивать.
Зимний хлеб пора доламывать,
Скатерть вешнюю выравнивать.
 
 
В сундуке иль в рундуке
Иль в полавочье лежала —
Вынимай! – белее стала —
Расстилай по всей доске!
 
 
Не ручьи в полях взыгралися,
Не в камнях вода застукала,
Кони в беге разоржалися:
Едет князь – весна порукою.
 
 
С полотенец петухи
Полным горлом раскричались,
Очи с горем распрощались,
Стали пылки и сухи.
 
 
Петли за зиму заржавели,
Ой, скрипят ворота старые.
У! В печи квашне с опарою
Дрожжи норову подбавили.
 

 
За домами, как за скалами,
Ждет весенняя заря.
И лучами злато-алыми
Жизнь пронзается моя.
 
 
Я иду, жених твой сумрачный,
И приду к тебе, приду
В терем светлый и заоблачный.
Сяду в песенном саду.
 
 
Ты отрешь с лица усталого
Пот и пепел, что в пути
Отблеск света небывалого
Всё старались замести.
 
 
Отомкнешь запечатленные,
Но певучие уста,
И сказать слова нетленные
Доля станет мне проста.
 
 
И когда мне в очи синие
Глянешь, вечная заря,
Я пойму, куда пустынею
Шел, стеная и горя.
 

 
Два озера в лесу задумались,
А как задумались, так помутилися,
Туманом трепетным окутались,
С пресветлой радостью простилися.
 
 
А ничего на свете не было
Ясней их вод прозрачно-солнечных,
Что в тишине своей неслыханной
Одну волну вздымали полночью.
 
 
Вот прилетают птицы вешние,
Вот облака слетают на землю,
И ангелы, мои сердешные,
Оперившись, сияют издали.
 
 
Вот и ручьи в холмах заспорили,
И корни снегом омываются.
В колокола скиты ударили:
Монахини святые каются.
 
 
Но не яснеют воды темные,
Страшнее глубь их неизвестная.
И черные ключи укромные
Бурлят у дна, как мука страстная.
 

 
Опечаленной весна
Из берлоги в поле всходит,
Снежной лапкою проводит
По ланитам и очам.
 
 
Как полночь, земля темна,
Словно ржа, земля рыжа,
По оврагам и ярам
Гул и лепет, гул и гам.
 
 
Ты, весна, глядишь скорбящей.
Ты такою не гляди!
По земле ты походи,
Плодоносной и родящей,
 
 
От снегов сырой и пьяной,
И от зорь нетленных рдяной,
И соленой с горьких слез,
Словно на море утес.
 

 
Заломила руки вешняя береза,
Опустила до земли ресницы,
Закачалась в яростной печали.
«Как расти мне в поле одинокой,
Как стоять одной, зеленоокой!
Мужики зимою приходили
В кожухах, тулупах, полушубках,
Все кругом на избы порубили,
Будут жить теперь в пахучих срубах».
Ты не плачь, не плачь, моя береза!
Много добрых одиноко жили!
Вот летят к тебе певуньи-птицы,
Как насядут говорливой тучей,
Да займут все ветки, веточки и сучья,
А в корнях весеннее заиграет зелье,
По тебе зачнется зелень-рукоделье,
Во скорбях узнаешь тихое веселье.
 

 
Дикий ворон каркнул в поле
На дремучем валуне.
Зори крыльями взмахнули
И сгорели в стороне.
 
 
Вышел я в ночное поле —
Звезды вешние летят.
Кобылицы рыщут в горе:
Потеряли жеребят.
 
 
Грузно рухнул на колени,
Поднял новь земли сырой
И к пахучей черной ране
Пал горячею щекой.
 
 
Я хочу, земля, услышать
Первый твой весенний вздох.
Скоро всю тебя распашет
Древний шаг крестьянских сох.
 
 
Ты подымешь яровые,
Молоком зерно вспоишь,
Золотой ржаной молвою
В знойный полдень прошумишь.
 
 
Ты напой, земля, богато
На восходе раннем дня
До зари, холмами скрытой,
И, бессчастного, меня.
 
 
Я такое же, как в злаках,
Что засеяны давно,
Я твое – прозяб до срока —
Буйновсхожее зерно.
 

 
Коли помер он, так спляши по нем,
На холму на том, на золе живой.
Ой, взмахни, взмахни
Рукавом!
Ой, сверкни, сверкни
Оком ввысь!
Размахнись, пройдись,
В пляс пустись
Огневой!
Коль сожгли дотла, насади тут рай,
На холму на том, на живой золе.
Песни в том раю
Заиграй!
Про любовь свою
Повести!
Алый цвет цвести
Напусти
По земле.
 

<1912>

ЦВЕТУЩИЙ ПОСОХ
Вереница восьмистиший

 
Посох мой цветущий,
Друг печальных дней,
Вдаль на свет ведущей
Вечных звезд верней!
Ты омочен в росах,
Ты привык к труду.
Мой цветущий посох!
Я с тобой иду.
 

<1912>

С какою тихою красою

Минуты детства протекли…

Но все прошло и скрылось в темну даль —

Свобода, радость, восхищенье.

 
Как жизнь любимая проклята,
Какое горькое вино
Мне в чаше кованого злата
Рукой прекрасною дано!
 
 
Но пью, не ведая соблазна:
Ужели зверь небытия
Протянет лапой безобразной
Мне ковш медового питья?
 

 
Хлеб перемолот, жернова остыли,
И мельник тихо дремлет у дверей.
И отруби ржаные в даль уплыли
Небесных огнедышащих морей.
 
 
Оплакавши истерзанные зерна
И всходы новые благословив,
Учусь я жизни, кротко и упорно,
У матерей смиренномудрых – нив.
 

1912

 
Люблю я женственную воду,
Огонь, как юноша, живой,
Камней надменную породу
И землю с нежною травой.
 
 
Люблю разгул пространства мрачный
И звездных вихрей торжество,
Но воздух наш, земной, прозрачный,
Люблю я более всего.
 

1912

 
Ночь, прощай! Я день свой встретил,
Тьму родную разлюбил.
Что узнал в ее ответе,
Ей в молчанье возвратил.
 
 
Пусть хранит, пускай колышет
Волны злого ведовства.
Воздух ясен. Дух мой дышит.
Просветляются слова.
 

<1913>

 
Невыразимых слов движенье
Дыхание стесняет мне.
Я жизни чувствую волненье
И в бледной мертвенно весне.
 
 
Налет неуловимой ночи,
Двух зорь таинственная страсть
Мне двуединый плен пророчит,
А музыке и девам – власть.
 

<1913>

 
Мне стали сниться страны, земли,
Дороги, дали и пути,
Меня желание объемлет
В уединение уйти.
 
 
Услышать птиц, увидеть снова,
Как зори утра хороши,
И властью радостною слова
Творить чудесное в тиши.
 

1912

 
В диком лесу на валун вековой
Сел, отмахнув пелену снеговую.
Полнится лес стокапельной молвой,
Из снегу дея весну огневую.
 
 
Падают пышные хлопья с ветвей,
Лезет на свет молодой можжевельник.
Всяких людских зачинатель затей,
В диком лесу я сижу, как бездельник.
 

1912

 
Какие-то песни в душе отзвучали,
И с чем-то проститься настала пора,
Как будто окончилась в жизни игра,
И слышится шелест вечерней печали.
 
 
Она незнакома, закутана в облак,
Но крылья ее – как у вешней зари.
Я тихо ей молвил: «Иди, говори!
Прекрасен и странен твой вкрадчивый облик».
 

1912

 
Должно быть, жизнь переломилась,
И полпути уж пройдено,
Ведь то, что было, с тем, что снилось,
Соединилося в одно.
 
 
Но словно отблеск предрассветный
На вешних маковках ракит,
Какой-то свет, едва заметный,
На жизни будущей лежит.
 

<1913>

 
Счастливый смех над лунною водою…
Благословенны слитые уста!
Прекрасны вы, неведомые двое,
Земная нерушима красота.
 
 
В мученьях духа, с песней одинокой,
Я мимо прохожу и, слыша счастья смех,
Молюсь земле, ее луне высокой,
Молюсь, как в детстве, – всем о счастье всех.
 

<1913>

 
Я быть жестоким не умею,
Но с тем, кто ласков, смерть дружит.
Вот жизнь моя меня кружит,
И вьюсь я, вьюсь, подобно змею.
 
 
И уж забыл я, что улыбка
И что жестокость на земле,
И не страшит меня ошибка,
Взлетая к свету, сгинуть в мгле.
 

<1913>

 
Вечерних рек надменное молчанье
И напряженный лик седой луны
Сулят мне скорое с земли изгнанье,
Мгновенности иной чужие сны.
 
 
Но с матерью несносно разлучаться
В тревожный час раздумья в полпути.
Я буду вещей тьме сопротивляться,
Я буду дальше по земле идти.
 

<191З>

 
Знамена взвеяли, и в бой,
Сыны несчастий, мы помчались.
Сражались мы, но с кем сражались —
С врагом людским или судьбой?
 
 
Одолеваем мы врага,
Хоть будь он многоглавым змеем.
Но пред судьбой своей немеем,
Как наши мертвые снега.
 

<1913>

 
В душную улицу липовым цветом
Сладко повеяло. Нищий мой друг!
Есть ведь деревья, цветущие где-то,
Девы и дети, покой и досуг.
 
 
Ты ль не измучен? Но трудную долю
Разве не сам, как хозяин, ты взял?
Молча великий творит свою волю,
Стонет лишь тот, кто ничтожен иль мал.
 

1912

 
Торжественная пляска будней,
Пустынных дней позорный ряд
Безумных женщин безрассудней
Мне о прекрасном говорят.
 
 
И в каждом жесте, в каждой маске
Убитых пошлостью людей
Читаю призрачные сказки
О красоте грядущих дней.
 

1913

«Мне опять захотелось губить…»

 
Мне опять захотелось губить,
Алый девичий цвет приминать,
К хмелю новому впьянь приникать,
В тихом воздухе вихри испить,
 
 
Тишину к небесам на поля
Отогнать от земли навсегда:
Пусть мерцает любая звезда,
Но земля не звезда, а земляк
 

<1913>

 
Меланхолия зимнего дня —
Белоснежных пушинок слетанье —
Овевает чудесно меня,
Как больного в бреду умиранье.
 
 
Ни забот, ни тоски, ни кручин.
Только ласки звенящих снежинок
И чуть слышная мысль: ты один,
Ты окончил с собой поединок.
 

1912

О, как мучительно тобою счастлив я!

А. Пушкин

 
В томленье вешнем уста с устами,
И тело с телом, и с духом дух.
И двуединый сливает слух
Клик колокольный под куполами,
 
 
Звон ледоломный под берегами,
Плач возвращенья счастливых птиц…
Нет, кто не двое, поникни ниц,
Моли праматерь, пои слезами!
 

1912

 
Я прожил несколько тяжелых жизней,
На дыбе я, наверно, умирал,
В костре на вражеской победной тризне,
Привязан к дереву, живой сгорал.
 
 
Но всех былых мучений нестерпимей,
Поверь, я муку ощущаю ту,
Когда с глазами детскими своими
Ты от меня уходишь в темноту.
 

1912

 
Ты начернила брови милые
И губы ярко подвела,
И в этой маске, темной силою
Вся опахнувшись, ожила.
 
 
И я влюблен любовью новою,
Не благодарной и простой,
А беспощадной и суровою,
В твой облик, страшный и чужой.
 

<1914>

 
Словно к небу, ночному, безвестному,
На тебя поднимаю глаза.
На земле ты не веришь чудесному,
Но в раю ты страшна, как слеза.
 
 
Непонятное разуму нравится,
И в молитвах есть яд забытья.
Я молюсь на тебя. Да исправится
Роковая молитва моя.
 

<1914>

 
Непостижима ты, и все непостижимо,
Когда тобою, темной, проникаюсь я.
И кажется тогда: все тайны бытия
Скрываются в одной тебе, моей любимой.
 
 
Без жалости я детское оставил знанье.
Без страха ухожу в твою ночную даль.
И терпкая, как запах трав степных, печаль,
И жадное, как поцелуй, со мной страданье.
 

<1914>

 
Как волны моря у скалы,
Зелено-черные у белой.
Гремят с тоскою озверелой, —
Так темной ярости валы
 
 
У красоты твоей холодной,
Взлетая, гибнут без числа.
И все густеет в недрах мгла,
Как в тьме беззвездья первородной.
 

1913

 
Я обречен твоей спокойной,
Как мрамор Греции, красе,
И все, кто жаждут жаждой знойной,
Не для меня, родная, все.
 
 
Я не тоскую, не врываюсь
В твои снега с своим огнем,
Я лишь устами прикасаюсь
К земле, где ты прошла в мой дом.
 

<1914>

 
Над морем лежу, на скале распростертый.
Луна поднялась, пол-лица утаив.
Волшебно, как Лядов, ночные аккорды
Струит мне серебряный лунный прилив.
 
 
И я вспоминаю весенние ночи.
И музыки сладостной мощный прибой,
И Нимфы влюбленной косящие очи,
И в окнах рассвет, как волна, голубой.
 

1913

 
В соседней комнате шаги…
Она пуста, и пуст весь дом.
Дожди давно уж за окном
Звенят мечами, как враги.
 
 
Кто там пришел? Кто ходит там?
Не бойся, появись, войди…
И с сожаленьем погляди:
Как тень, как призрак стал я сам.
 

<1914>

 
Моя печаль всегда со мною,
Мои огни всегда в тебе.
Как бы под снежной белизною
Земле подобен я в судьбе
 
 
Неметь, и стынуть, и таиться,
И с первым ласковым лучом
Зеленой ярью всколоситься,
Свой напрягая чернозем.
 

 
Я быстро напиваюсь пьяным,
Когда ты вдруг меня не любишь
И жизнь сияющую губишь
С отчаяньем, как пламя, рьяным.
 
 
Ты мне дыханье, ты мне воздух,
Ты мне мгновенье, ты мне вечность,
Ведь ты единственный мой отдых,
Ведь вся в тебе моя беспечность.
 

<1914>