Текст книги "Паутина"

Автор книги: Сергей Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Вот говорят, – сказал он, – что в столицу прибыл какой-то ютафиг, который всех ютов на фиг обсмеял. И будто бы знает он превеликое множество смешных анекдотов о наших друзьях ютах. А зовут его, мне вещуны сообщили, Кам Рой из комариного рода. Мой однофамилец, между прочим. Наверное, какая-то очень отдаленная родня. Только мы-то, князья, – из рода кедров, а не комаров, как он.

Князь захохотал, и все подхватили его смех, будто Кед Рой действительно удачно пошутил.

– Я велел вещунам и патрулям отыскать ютафига, – отсмеявшись, продолжил князь, – да не знаю – исполнили мой приказ, нет ли. Сидит сейчас у нас за столом ютафиг или не сидит? Кто-нибудь знает?

Нов подумал, что Кам не станет сознаваться, что он и есть «ютафиг», но маг смело поднялся и поклонился Кеду Рою:

– Тут я, князь.

– Ах, вон ты как выглядишь. Ну, славно. Значит, мои вещуны и патрули потрудились не зря, и, значит, не зря я им деньги за службу плачу. Что ж, ступай сюда, поближе ко мне, да потешь веселыми историями. Уж больно, сказывают, твои анекдоты смешны.

Маг прошел к Князеву креслу, стал к Доходяге вполоборота, чтобы и прочие его лицо видели, и без тени смущения начал:

– Заходит ют с кувшином в медвяную лавку и говорит: «Налейте меду!» Бортник берет черпак и наливает кувшин. Потом спрашивает: «А где же деньги?» А ют отвечает: «Известно где – на дне кувшина».

Князь засмеялся, его смех тут же подхватили все прочие. Потребовали продолжения.

«А что тебе сказал дюжинник, – спросил один ют другого, – когда ты вместо того, чтобы за врагами гоняться, залез в бочку с вином и сидел там, пока всю не выпил?» – «Да ничего не сказал, – отвечает второй. – А те пять зубов, которых у меня теперь не хватает, все равно были больными, рано или поздно пришлось бы их выдирать».

– Еще! – потребовал князь.

Подвыпивший Гарь Ян возвратился домой под утро и стучит в собственную дверь. Прислужник громко объявляет из-за двери: «Наместник еще со службы не возвращался!» – «Хорошо, – говорит Гарь Ян, – тогда передайте ему, что я зайду попозже».

– Вот не знал, – заржал Кед Рой, – что наместник такая дубина стоеросовая! Давай дальше!

Старый ют говорит молодому, который не умеет ездить на лошади, а стал тройником: «Врага на коне ты, конечно, не нагонишь, зато придется тебе работать не больше трех секунд в день, а потом тебя любой конь непременно сбросит».

– Точно, – согласился князь, – юты – никудышные наездники.

Как-то Гиль Ян задал в школе ютов ученикам задание на тему «Что бы я сделал, если бы получил мешок золота». Через полчаса шестилетний карапуз подходит к нему с бумажным листом, исписанным сверху донизу, и спрашивает: «Гиль Ян, а нельзя ли еще добавить пару мешков?»

Про деньги Доходяге понравилось больше всего.

– Правильно! – заорал он. – Мне бы тоже одного мешка не хватило. Но шестилетка-то наш каков? Настоящий лесич, знает, что у ютов нужно просить как можно больше!

Юты в ночном дозоре ориентируются по звездам. «Вон там, это Марс?» – спрашивает один. «Нет! Это Венера!» – отвечает второй. «Невероятно! – удивляется первый. – И как ты можешь с такого расстояния различить такие подробности?»

Мало кто из гостей сумел усидеть на лавке, почти все они сползли под столы и корчились там от смеха, валяясь рядом с собаками. А маг не останавливался.

Советуются два дюжинника. «Из нашей подсотни в другую переводят тройника, – говорит первый. – Я написал в рапорте, что этот ют дерзкий и неисполнительный. Чего бы написать в его пользу, а то вдруг не возьмут? Скажут, что им не нужен такой бездельник». – «Ты можешь добавить в рапорте, – советует второй, – что у него волчий аппетит и он очень любит поспать».

– А про Гарь Яна еще знаешь? – спросил Кед Рой.

– Еще бы, – ответил маг. – Средний брат докладывает Гарь Яну об успехах в обучении патрулей. Свой доклад заканчивает словами: «… но больше всего успехов, наместник, в укреплении дисциплины». Неожиданно открывается дверь и в щель просовывается голова патруля-лесича: «Гиляша? Так я беру твоего Грома? Хочу до соседней деревни смотаться, с девками побаловаться!» Гиль Ян поворачивается к оторопевшему от такого разгильдяйства брату и говорит: «Сам видишь, Гарь! А ведь год назад он бы меня и спрашивать не стал!»

Лес во все глаза смотрел на Кама. Да сколько же анекдотов он знает? И ведь ни разу не повторился. Но одно неизменно: в любом из них юты выглядят полнейшими идиотами, а лесичи остроумными мудрецами. А маг все не останавливался.

– «Что у тебя с рукой?» – спрашивает один тройник другого. «Да вот, – отвечает второй ют, – сломал ее в двух местах». – «Будь же поосторожней, – советует первый. – Впредь избегай этих мест».

Вдруг Лес почувствовал, что в глазах у него темнеет. Кам неожиданно взвился к потолку, нет, это он, Нов, свалился на пол, и изо рта пошла пена. Маг оборвал очередной анекдот на полуслове и бросился к чародею.

– Что с тобой, Лес? – встревоженно спросил он, держа в руках голову юноши.

Нов заглянул в себя и обнаружил, что отравлен. Когда и кто успел подсыпать яд? – подумал он. Соседи за столом корчатся, но не от боли, а от смеха, прислуга ко мне в последние полчаса не подходила, потому что сама валяется на полу от анекдотов… Что делать?..

Лес попытался превратить яд в желудке во что-либо безопасное, но понял, что упустил время. Заслушался смешных историй и за смехом не заметил изменений в организме. А теперь было поздно. У него одеревенели мышцы, и от ног к сердцу поднимался холод омертвения. Маг распростер над ним ладони, пытаясь вывести яд из организма, но было поздно, поздно… Непонятная сила скручивала холодеющее и ставшее чужим тело, свет в глазах угасал…

– Князь! – закричал маг. – Моего друга отравили за твоим столом!

Развилка II. Скифы и славяне

Комаров понял, что ученик мертв и в местных условиях реанимация невозможна. А ведь Лес был его главной надеждой. Кто лучше юного чародея мог бы пройти сквозь мембрану, разделяющую миры? Существовала вероятность, на практике не проверенная, что вещун-сигналы могут поступать даже из параллельного мира. А Нов – отличный вещун. Если бы он ушел в ю-мир, а Комаров держал бы с ним связь, они бы сумели вытрясти из ютов способ создания прохода в параллельные миры.

Лес много раз бывал за паутинной границей, его там знают как ученика ютшколы. Так что внезапное появление пацана никого бы в ю-мире не удивило и не вызвало подозрений. А это значит, что у Леса были бы развязаны руки. Он бы мог раздобыть информацию, за которой охотится Комаров.

А здесь, в княжестве, раскрыть секрет создания межпространственной мембраны невозможно, потому что ютанты не пускают в земной мир никого, кто владел бы столь ценной информацией. Понимают, к чему может привести раскрытие их тайны. Лесичи непременно захотят вторгнуться в ю-мир, а последствия такого вторжения непредсказуемы…

Парадаты, которыми правил Скиф (старший брат Словена, предводителя придунайских племен), сидели в глуши, в Медвежьем углу. Сунулись было германцы их воевать, но те оказались воинами свирепыми, пили вино из черепов. А дырки в черепах не то пальцами затыкали, не то глиной замазывали. Чем культурным сколотам такая посуда приглянулась?

Сидят себе парадаты, зазря никого не трогают, ки-ряют из неудобной посуды. А германцы никак не успокоятся. Хлебом их не корми, дай сколотов покорить. Но те покоряться не желают, да еще и слухи распускают о собственной непобедимости. Врут, аж сами поверили.

Одно германское племя сунулось к парадатам, те и обернули их в стадо свиней. Под предводительством борова. Другое племя напало и тоже ушло во главе с боровом. Но германцы были не чета пугливым не-врам – племени со слабыми нервами. Погуляли в свинском состоянии, пока лыковые пояса не пооборва-лись. А вернувшись в человеческий облик, принялись бахвалиться. Ни одному борову не стыдно, наоборот – всем в глаза тычут: «Барон я!» Придумали специальный военный строй – свиньей наступать. Национальное блюдо у них – свиные сосиски.

Не пошло им ученье впрок, опять скифов донимать взялись. Тогда парадаты обернули их в волков. Другие народы, обращенные в зверей, страдали от потери человеческого облика, мучились, слезами горючими обливались. Ничего не ели, мечтали о хлебе, от мяса отворачивались. А эти, будто и впрямь нелюди какие, зубы ощерили, улыбаясь по-звериному, и побежали в набеги на другие народности. Чужие глотки волчьими клыками рвать. Вервольф – волк-оборотень – национальным героем стал. Любимцем Гитлера, между прочим.

В полном собрании русских летописей имеется такой рассказ: «По мнозех же временех сели суть Словене по Дунаеве, где ныне Угорьска земля и Бол-гарьска. От тех Словен разидошася по земле и про-звашаяся имены своими, где седше на котором месте: яко пришедше седоше на реце Морава; а друзии Чеси нарекошася; а се тиже Словене Хровати Белии, и Сербь, и Хорутане. Волхом же, нашедшем на Словене на Дунайские, седшем на них и наседящем им, Словене же они пришедше седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася поляне. Ляхове друзии Лутичи, ини Мазовшане, ини Поморяне. Также и ти Словене пришедше и седоша по Днепру».

А русский историк Сергей Михайлович Соловьев пишет: «Славянское племя не помнит о своем приходе из Азии, о вожде, который вывел их оттуда, но оно сохранило предание о своем первоначальном пребывании на берегах Дуная, о движении оттуда на север и потом вторичном движении на север и восток вследствие натиска какого-то сильного врага…»

В переводе на современный язык цитата из древней летописи звучит так: «Прошло много лет, и сели славяне по Дунаю, где ныне угорская земля (венгерская, а истинная угорская земля в районе Уральских гор, Пояса, где состоялась третья Великая битва, о которой рассказывал Леснов) и болгарская. От тех славян разошлись по земле племена и прозвались своими именами, где кто осел на котором месте: осевшие на реке Морава прозвались моравами; другие (долго чесались и) прозвались чехами; а вот тоже славяне – хорваты белые, сербы и хорутане (Корин-тия – историческая область в бассейне реки Дравы, современное название хорутан – словенцы, жители Словении). Волки (враги) нашли славян на Дунае, поселились среди них и стали наседать, тогда славяне (по обычаю не проигрывать битв) сдвинулись (делая вид, что кочуют, и прикрылись Карпатами) и прозвались ляхами (за большие задницы, на которые там, там и там седоша), а от тех ляхов прозвались поляне (точнее – поляки), а другие ляхи – это лутичи, иные мазовшане, иные – поморяне. Также те славяне пришли и сели по Днепру».

«Довольствуясь достоверностью явления, – комментирует перемещения скифов-славян историк Соловьев, – мы не станем входить в исследование вопроса о том, кто был этот могущественный враг, потеснивший славян из подунайских жилищ их».

Сидели себе по Дунаю – тепло, светло, и мухи не кусают! – но вдруг явились злые волки, нашли и давай насильничать. Что же это были за волки такие позорные, угадайте с трех раз. Почему нужно было находить – понятно: те прятались от сарматов и сарматок. А в волков врагов обернули северные братья-парадаты.

Вот эти-то волки, «нашедши» славян на Дунае, «седше» среди них и давай грызть-наседать. Совсем заели. Так что пришлось делать вид: «Мы кочуем, война не война, каждую весну у нас так», – и подаваться на Днепр. Там якобы хорошая трава как раз подросла. «Поехали», – сказал Словен. От него, собственно, и пошло: «Опять словени на любимого конька сели», – говорили соседи. Иногда произносили «сла-вени», звук-то безударный. От этого «словени-славе-не» и прочие звуки путались. Один скажет «словени», другой «славени», а третий и вовсе «славяне».

На берега Днепра вернулись не скифы-пахари и даже не сколоты, а уже славяне (даже имя сменили для конспирации, чтобы бабы-сарматки их не признали). Кто сел на берегу (бывшие авхаты), те стали прозываться поляне, а кто укрылся в лесах (катиары и траспии) – древляне. Соловьев пишет про большую дикость древлян, их склонность жить за счет соседей, отчего терпели поляне много горя (понятно, охотники-звероловы посвирепей земледельцев будут).

Летописцы первого века нашего летосчисления знали славян под именем венедов около Вислы. В венедов они превратились, пока сарматки по Африке шлялись, а гунны еще не явились. «В вине, дык…» – икали древнейшие митьки… Историк Тацит башку сломал, куда отнести венедов: к сарматам или немцам? Отговорился тем, что все равно живут они где-то в Тмутаракани, и надолго запил. Проспавшись, признал венедов племенем европейским, хотя и не охотно. Хотелось обозвать их некультурными азиатами. Скрипя зубами записал: «Венеды, как разбойники, скитаются по стране… но строят дома, носят щиты и сражаются пеши…» А раз пеши со щитами, значит, европейцы. Куда денешься?

Писатели следующих веков постоянно упоминают венедов с их домами, а далее на востоке – сербов. В середине VI века известия о племенах и жилищах славянских становятся точнее. По Иорнанду, венеды разделились на славян, живущих в верховьях Вислы, и антов, которые были посильнее первых (происхождение антов темное, потому что по другим источникам они чуть ли не древнейшие праславяне, жившие в местности от Днепра до Днестра). Даже Прокопий знает славян и антов, но считает, что произошли они не из венедов (да из вине, из вине, об чем тут можно спорить?), а из споров. Остается только затылок чесать – в чем же истина: в вине или спорах? Споры – это, вероятно, сербы. Наши люди, чего зря спорить? Заладили: анты-ханты. И манси с ними…

Восточные славяне, на которых наседали злые волки, двинулись от хорватов, из Галиции, прямо на восток до Днепра. Древляне засели в лесах, поляне – на берегу, прочие двинулись вверх по правому берегу Днепра.

В это время сидящее на Висле крупное племя задрыговичей решило вернуться на родину предков. Вождь их, Коба Туров, обещал красные берега из сухого концентрата клюквенного киселя (слухи о любимом лакомстве учеников ютшколы пережили века) и реки, полные вина. Бражные ямы леших молва преобразила в неиссякаемые, источники.

Интересно, что обычай копать на таежной заимке яму, обмазывая края глиной, чтобы утечек не было, и наполняя лесными и полевыми ягодами и водой, сохранялся более семи тысяч лет. Под солнцем прела и созревала ягодная бражка. Еще в начале XX века предприимчивые сибиряки ставили ее на своих заимках. С изобретением винокурения там работали настоящие самогонные заводы. В бражную яму можно было окунуться с головой и поплавать.

Коба Туров пообещал соплеменникам не только вина выше головы, но еще радиовещание и колхозы. Про колхозы задрыговичи никогда не слышали, но полагали, что это что-то вроде закуски. Оказалось, что вовсе наоборот. Не пожрать тебе дадут, а отберут последние крохи. Это задрыговичи поняли, когда пришлось трудиться в колхозе имени Турова. За трудодни они получали палочки (отсюда пошло выражение «палочная дисциплина») и по два пуда пшеницы на едока. Туров называл это хлебозаготовками и обещал развести высокоурожайную кукурузу. У него, мол, связи с Южной Америкой. То ли Коба хотел получать из кукурузы крахмал для варки киселя (картошку тоже еще не успели завезти из Америки), то ли просто врал по привычке любого вождя. Кукурузу задрыговичи не вынесли и полегли в скифско-сибирский курган.

Когда славяне двинулись на север против течения реки, то между Припятью и Двиною осели дриговичи (вторая половина племени задрыговичей), за ними севернее по Двине – полочане (их еще называли однополчане, сами знаете за что). Но народу прибыло много, и все не влезли. Пришлось переться дальше, до Ильмень-озера. Там уже был раньше Город, основанный неким праславянским вождем Ковылем чуть ли не во времена Дария Гистаспа. Славяне, не отличавшиеся большой изобретательностью, решили назвать его Новым городом. Никто спорить не стал. «Вам в Город?» – «Нет, мне в Новый город!» Звучного имени себе они придумать не сумели, но зваться славянами, даже городскими, не хотелось. Мало ли городских-то славян? Чтобы отличаться от прочих, и придумали древние Нью-Васюки, стали славянами новгородскими.

По верховьям Волги, Двины и Днепра поселились кривичи (вечно не просыхали). Там, в верховьях, редкая птица, вроде страуса или пингвина, не могла долететь до середины Днепра. Курица так запросто вброд переходила. Перешли и славяне. И двинулись назад, но уже по левому берегу. Могли бы вниз и по воде сплавиться, но прошел слух, что в Днепре водятся фрицы.

Полочане (кличка – кривичи) заложили города: Изборск, Полоцк, Смоленск и Торопец (торопливо основали, а вовсе не пропили, как кажется после первого прочтения). Эти города, по сообщению Сергея Михайловича, «у простого народа слывут Кривотерпск, Кривич и Кривиг». Вот такой народ, целыми городами не просыхали!

Новгородцы остались славянами, «прозвашась своим именем». Эту особенность Соловьев объясняет тем, что были они «выселенцами от кривичей». Но не уточняет, за что их выселили. Неужели славяне ильменские оказались пьяницами горшими, чем сами кривичи? Или наоборот: были трезвенниками, за что их и отправили на выселки, лишь бы глаза не мозолили?

Дулеты и бужане были, по сути, одно и то же племя, жившее на Западном Буге. «В летописи, – сообщает Сергей Михайлович, – в двух разных известиях эти племена помещены на одинаких местах, с одинаким прибавлением, что как то, так и другое племя после назывались волынянами». Русский историк считает, что это хорваты, поселившиеся на берегах Буга, на Волыни.

«Улучи (угличи) и тиверцы, – пишет Летописец, – сидяху по Днестру оли до моря, суть граде их и до сего дне: да то ся зваху от Грек Великая Скуфь». Указания летописцев на многочисленность тиверцев и угличей, на их упорное сопротивление русским князьям не оставляют у историка Соловьева сомнений, что это те самые племена, которые были известны под именем антов.

Когда большая часть праславян, бывших скифов-сколотов и прочая, откочевала на восток, германские племена взялись за парадатов. Дошло до них при всей твердолобости, что воевать ближних соседей бесполезно, пора менять тактику. Долго думали и додумались одолеть скифов не мытьем, так катанием на свадебных повозках.

Приходят к царю парадатов Скифу. Наряженные, пахнут перегаром. Уверяют, что шнапсом, но брешут, собаки: до перегонки вина в те времена еще никто не додумался. У сколотов, кстати, вино покрепче германского было, потому что хотя они перегонки тоже не знали, зато додумались делать выморозки. Выставят на мороз, вода и застынет. Сколоты лед выбросят и разливают в черепа напиток куда крепче, чем сухое вино.

– Кончайте мне про шнапс заливать, – говорит им Скиф, – и отвечайте прямо: чего надо?

– Как – чего? У вас товар, у нас – купец.

– Какой еще товар? – не понял Скиф. – Да вы сроду у нас никакого товара не покупали, всегда норовили силой взять.

– Ну, вспомнил, – похохатывают германцы. – Ты бы еще своего прапрадеда Иафета вспомнил. А еще лучше – отца его Ноя.

– Чего мне их вспоминать, коли такой родовы я никогда не имел? Прадеда Ковыля помню, от него еще двенадцать колен – прародителя Костенкина помню. Коса, правда, помню слабо, сына его Леса – получше, а вот внука Тенкина помню отлично. Звали его Косач Ченкин, а мать у него была…

– Ну, заладил языком молоть! Мы к тебе совсем по другому делу.

– Так выкладывайте, не томите душу, не тяните лесного кота за хвост.

– Мы насчет твоего товара. Купец у нас.

– Да что за товар-то? – никак не мог взять в толк Скиф.

– Да девки красные, бестолочь!

– Девки? А на что вам наши девки?

– Жениться станем. У нас купец имеется, да не один. И Фриц, и Ганс, и Эрих. И Риббентроп не прочь поджениться, и Герман, и Борман, и Гиммлер, и этот, как его там?.. Ага, Шикльгрубер!

Парадат Скиф онемел от изумления: вся верхушка готова породниться.

– А жениться-то собираетесь честь по чести? – спросил простодырый вождь. – Не абы как – поматросить и бросить?

– Ну, вот еще! Вкруг ракитова куста обвенчаемся, под калиновым кустом обмилуемся!

– Тогда ладно. Сейчас девок кликну, покажу товар лицом.

Глянули германцы на девок, в восторг пришли. Даже о войне позабыли и о планах своих захватнического блицкрига. Обженились по-настоящему. Всех девок на выданье за себя взяли. Под шумок скифы им даже парочку вековух спихнули.

На другой год та же история. И на третий. Девки со свистом замуж вылетают, сколоты их еле-еле рожать успевают. Тут уж не до войны, когда у каждого воина на шее по два внука-гансика, в одной руке – Эльза, а в другой – Гретхен. «Гросфатер, – картавят, – майне либэ поросенок!» – и сверкают розовыми попками.

Не успел Скиф и глазом моргнуть, как от некогда могущественного племени почти никого и не осталось. Растворились парадаты среди германцев. Ассимилировались, если по-научному. Только тут до него дошло, что сколотов крупно обманули, завоевали по-мирному. Собрал он жалкие остатки племени и отбыл на Днепр. А там уже лучшие места расхватали авха-ты да катиары.

Сергей Михайлович сообщает: «О других племенах – дулебах, бужанах, угличах и тиверцах, радимичах и вятичах летописец сначала не упоминает… означенные племена явились на востоке не вследствие известного толчка от волхов… а явились особо».

Конечно, особо. Угличи и тиверцы (бедные прасла-вяне) от сарматов не бегали, а сидели на месте. Дулебы и бужане вернулись из Хорватии на восток раньше других племен, еще до массового возвращения прочих «вследствие известного толчка» под известное место. А радимичи и вятичи пришли не с Дуная, а с Эльбы и Одера. Те самые жалкие остатки парадатов, что прибыли прямиком из Германии. Но не в пломбированном вагоне, а на конях. В Западной Европе они оставили свое семя с лешачьими генами. Ох и долго потом пришлось западным европейцам с ведьмами бороться! Сколько дров сожгли, а от ско-лотской заразы так никогда до конца и не избавились.

Радимичи и вятичи, по летописцу, прозвались по именам вождей. Рад Димов и Вяч Иванов были друзьями и хотели поселиться рядышком, чтобы ходить друг к другу в гости: «За приезд! За отъезд!» Но радимичи поселились на Соже, а вятичам пришлось топать до Оки, потому что места поближе оказались занятыми.

Кое-как расселились, хорошо сидят, седоша. То древляне набьют морду дриговичам, то кривичи по пьянке всем подряд. Лепота!

«Городов, – пишет Соловьев, – было немного. Славяне любили жить рассеянно, по родам, которым леса и болота служили вместо городов… Название Киева заставило предположить имя основателя Кия (звали его Полян Кин); названия городских урочищ, гор – Щековицы и Хоривицы повели к предположению первых насельников – Щека и Хорива… предположить в них братьев… увеличило еще эту семью сестрою Лыбедью…»

Основателя звали Полян Кин, насельников – Хру Щев и Хорь Вицин, так что никакими братьями они не являлись. Разве что троюродными, пятиюродными, короче – подзаборный плетень нашему заплоту. Все трое были колдунами, но про любого парадата можно сказать, что он с другими парадатами одного роду племени. Потому никакой сестры эти не-братья не имели. И нечего зря лыбиться!

Все писатели-летописцы единодушно превозносят гостеприимство славян, их ласковость к иностранцам («Низкопоклонство перед Западом!» – осудил такие обычаи Иосиф Виссарионович). Писатели хвалят обхождение славян с пленными. Им оставляли жизнь. Пленные у славян не рабствовали целый век, как у других народов, но им давали срока (обычай сохранился до XX века), после которых они были вольны вернуться к своим либо остаться на месте вольняшкой на поселении (при Сталине говорили: «Двадцать пять и десять по рогам!»). До чего же живучи старые привычки!

Невест славяне крали в соседских деревнях, а в городах много реже. Городов было мало по соседству. Многоженство у всех племен было несомненным.

«Славянские жены, – изумлялись иностранные бытописцы, – до того привязаны к своим мужьям, что следовали за ними даже в могилы». Но не разъясняют, чем привязывали живых жен к мертвым мужикам, какими узлами вязали.

Иностранцы пишут, что жили славяне в дрянных избах (кудесниц поизвели, а привычки к красиво исполненной работе не приобрели). Соловьев такую неряшливость объясняет следствием непрерывной опасности, которая грозила и от своих родовых усобиц, и от нашествия чуждых народов.

Маврикий писал: «У них недоступные жилища в лесах, при реках, болотах и озерах; в домах своих они устраивают многие выходы (чем не стовраты?) на всякий опасный случай; необходимые вещи скрывают под землею, не имея лишнего наружи, но живя, как разбойники».

Религия восточных славян поразительно схожа с арийской: они поклонялись физическим божествам (удивлялись: «Батюшки-светы!» – а ругались: «В Мать-Первомать!»), явлениям природы («Надо же – опять зима пришла, а дров-то мы не заготовили!») и душам усопших (в XX веке это Маркс—Ленин– Сталин).

«Если у восточных славян, – пишет Сергей Михайлович, – не было жреческого класса, зато были волхвы, гадатели, кудесники, ведуны и ведьмы».

Волки, гадатели и ведьмы были, тут спору нет. Насчет кудесниц судить трудно, потому что женщин к серьезным художественным работам и близко не подпускали. Могли они себя проявить только в ткацких работах, вышивании да кулинарии. Иные удивительно готовили, другие придумывали изумительные узоры. Но эти кудеса-чудеса были столь скоротечны и преходящи, не долговечней следов берегинь на песке. А ведуны встречались настолько редко, что имя каждого можно найти в писаной истории.

В тесной связи со славянскими племенами на западе находилось племя литовское. К нему принадлежали древние пруссы, голяды, судены, корсь и будущие литовцы и латыши. У литовцев был верховный жрец Криве (он ни разу на памяти племени не протрезвел и мог перепить десяток кривичей, лишь один славянский бог пьянства Переплут мог бы с ним за столом посостязаться, кабы сумел хоть разок протрезветь, чтобы от Киева до Тракая дотрюхать). Криве был судьей и нарядником (любил рядиться в римскую тогу, судейскую мантию и женское белье).

Еще народы были: чудь, мурома, меря, весь (смеряй и взвесь), мордва, заволодская чудь, чудь-чудь, пермь, печора, угра, ямь (где гора, там и яма), зиме-гола, осеньбоса, сетгола, ливь. Все они платили дань Руси.

* * *

В конце II – начале III века от Рождества Христова скандинаво-германские дружины под именем готов спустились от берегов Балтийского моря к Черному. На Балтике дружина плавала на трех кораблях, а на берегах Понта это был уже многочисленный народ; В IV веке готский вождь Германарих; положил основание государству в тех же размерах, в каких позднее раскинулись владения Рюриковичей. По крайней мере так утверждал Иордан, весьма льстивый историк, жополиз готских королей.

Но тут в юго-восточных степях собралась гроза и разрушила громадное государство готов при самом его рождении. На берега Дона явились гунны. Откуда же они взялись? В сказках говорится, что один из готских князей сдуру выгнал в степь злых волшебниц (сибирячек с лешачьими генами), где они и совокупились со злыми духами. И родили чудовищных гуннов. Чудовища жили на восточных берегах Азовского моря, охотились, потом решили маленько пограбить соседей. Лань им показала дорогу на противоположный берег моря (наша прапрабабка с лыковым ремешком на тонкой талии).

Страх напал на народы, там обитающие. Даже храбрые аланы (родичи скифов) не могли выносить ужасного вида гуннов: вместо лица у них был безобразный кусок мяса, а вместо глаз виднелись какие-то пятна (вот какие страшные личины навели наши обиженные готами землячки!).

Напугавши аланов своим видом, гунны ударили готов. Знаменитый Германарих обмочился и умер на 110-м году жизни. Готы тут же сдались и примкнули к войскам победителей. Готский князь Винитар, желая выслужиться, напал на антов (вечно они под ногами путаются!). После ряда сокрушительных поражений, когда еле успевал унести ноги с горсткой соратников, он пошел на хитрость. Опоил, а затем скрутил вождя антов Бокса (звали его Бок Ланов) и распял на кресте вместе с детьми, тремя полковниками и тридцатью подсотниками.

Ведьма. Варя Варова запилила мужа, вождя гуннов: «Просили мы не трогать антов или не просили? Послушался он нас или нет?» Наконец гуннскому князю Баламберу это надоело, он пошел и застрелил Винитара из именного лука. С тех пор трогать славян не решались, а у соседних народов они прослыли гуннами. Но после смерти Атиллы (453 год) могущество гуннов разрушилось. Он прогнал прочь Машу Варову (правнучку Вари) и скоропостижно скончался.

Прошло лет сто, и из степи припылили авары, имевшие одинаковое происхождение с гуннами (в женах у вождей были внучки Маши Варовой). В 565 году авары перешли Дон и стали было угнетать славян. Авары (обры) примучили дулебов, но лишь тронули жен: взяли моду впрягать в телегу не коня и не вола, а тройку-пяток баб, – как на них такие несчастья посыпались!..

Были обры телом велики, а умом горды, да недалеки. Внучки и правнучки Варовы осерчали, и авары «погибоша аки обре».

В середине IX века из степи явились хазары. В их царстве смешались четыре религии: языческая, магометанская, христианская и еврейская. Ее-то и исповедовал верховный повелитель хазар – каган. Хазары стали брать дань с полян, северян, радимичей и вятичей. Был у них город Итиль при устье Волги. Дома в нем строились из коровьего дерьма с соломой. С тех пор славяне ненужную дрянь называют утилем.

Недолго пришлось хазарам поцарствовать в Восточной Европе. Обидели они пару парадаток и сгинули, аки обры.

Насчет Рюриковичей, варягов и россов двух мнений быть не может. Их гораздо больше. Славянский летописец пишет: «Пошли за море к варягам-руси». В Вертинских летописях сказано: «Народ рос принадлежит к племени свеонов» – то есть шведов. Лиут-пранд, епископ Кремонский, говорит о тождестве руссов с норманнами. С мнением епископа категорически не согласны арабские писатели. Спорят приблизительно так: «Нет, не тождественны! И совершенно даже не похожи варяги на русь, а русь на славян! Поняли? Похожа свинья на быка, только шерсть не така!»

Еще имеется мнение, что Рюриковичи были варя-го-русского происхождения, а их дружина – славянского. При этом тычут пальцами в сторону Поморья (Померании) как на место, где до славянского призыва проживал Рюрик с братьями.

Сильно гордые спорят: «Славяне должны были обратиться к своим же славянам! Не могли они призвать чужих князей, когда своих много!» И никак не возьмут в толк эти патриоты: потому и пришлось звать чужих, что свои меж собой договориться не могли – кто старше? Кто потомок Ковыля? Чьи прадеды Косач Ченкин и Кос Тенкин?

А Сергей Михайлович Соловьев говорит: «Имеет ли право историк современные понятия о национальности приписывать предкам нашим IX века? Племена германское и славянское чем ближе к языческой древности, тем сходнее между собой в понятиях религиозных, нравах и обычаях. История еще не провела между ними резких разграничивающих линий, их национальности еще не выработались, а потому не могло быть сильных национальных отвращений…»