Текст книги "Паутина"
Автор книги: Сергей Федотов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
Это все варяги, немчура высоколобая: завели усобицу при русских при людях. Взяли, подали пример, а мы теперь расхлебывай! До сих пор деремся меж собой в очередях.
Евгений Лукин
Кузнец и конюх резались в подкидного дурачка с ютами, фершал просвещал Катю в любви – науке и искусстве, а Комаров грустил от невозможности хоть как-то помочь предкам – древним сибирякам праславянам. Сменявшие друг друга князья Кедровы слишком увлеклись заграничной техникой. Рации и факсы заменили вещунов, которых князья считали хотя и дешевой рабочей силой, но капризной и ненадежной. То они спят, то едят, а то и вовсе влюбятся и никого, кроме возлюбленных, не слышат.
Вещуны, потеряв работу, переквалифицировались в охотников и землепашцев. Без ежедневного тренажа способности их захирели, а у детей телепатический талант просто не развился.
Без вещунов перестали рождаться кудесницы, второе поколение лесичей-экстрасенсов. Без второго исчезло и третье поколение: чародеи рождались от браков вещунов и кудесниц. А без чародеев исчезли ведуны – четвертое поколение лесичей с паранормальными способностями.
Остались одни колдуны да ведьмы, люди, имеющие мутантный ген, полученный от смешения женского и лешачьего семени. Колдуны и ведьмы – слабые телепаты и гипнотизеры. Они чувствуют чужие страхи и умеют их усиливать. Но главное – это знание трав и умение травами пользоваться. Можно и лечить, и калечить. Можно летать и оборачиваться в зверей. Эти секретные знания передаются от деда внуку, а от бабки – внучке и никогда не выходят за пределы семьи.
За сто лет до стремительного развала державы динлинов вещуны практически исчезли, а с ними и кудесницы. Без кудесниц ухудшился товарный вид изделий лесичей. Десятки веков от любой вещи, сработанной руками ремесленников, требовались лишь прочность и надежность. Украшательством как раз и занимались кудесницы, древнейшие дизайнеры.
Ютская школа в конце концов закрылась, потому что некого стало обучать. Линия чародеев, как это и предсказывал Пихтоев, пресеклась. А затем в Ю-ми-ре разразилась неведомая катастрофа. Оттуда прибыл гонец с приказом немедленно покинуть Землю. И захватить людей с паранормальными способностями, если таких еще можно отыскать в Лесном княжестве.
Юты взяли в полон последнего в державе ведуна, седобородого княжьего предсказателя; отыскали пару-тройку вещунов, еще сохранившихся на западных форпостах; несколько столичных украшательниц, девчонок-кудесниц. А потом началась охота на ведьм.
Ютанты прокатились по таежным просторам не хуже кривоногих ютроллей. Они хватали колдунов, вязали, бросали поперек седла и волокли в Дом ютов. Назад не вернулся ни один. Ютанты исчезли, а Дом взлетел на воздух, погребя под обломками подземные цеха и склады. Паутинный проход закрылся навсегда. Кратковременный прорыв границы между мирами, случившийся на Британских островах, можно не считать. Это произошло в другое время и в другом месте.
Юты ушли. Без запасных частей и батареек замолчали рации. И факсы оказались не полезнее булыжников. Князь в ярости приказал сбросить их в Енисей. Прервалась связь между столицей и окраинами. Кед Рой Бормотуха приказал призвать на службу вещунов, но во всей державе не нашлось ни одного человека-передатчика.
Без бумаги остановилось делопроизводство. Указы попросту не на чём стало записывать. Сунулись к кожевникам: «Где пергамент?» Те только руками развели. За век-полтора, когда дешевая бумага полностью заменила дорогой пергамент, секреты его изготовления оказались безвозвратно утерянными.
Могучая держава развалилась стремительно. Оставшиеся без княжьего присмотра провинции стали жить наособицу. У всех нашлись свои, местные интересы. Одной из причин ослабления власти был поход княжьей дружины в Китай за шелками, предпринятый в 1122 году до Рождества Христова Китай был захвачен, полковник основал династию Чжоу, но динлинский князь потерял значительную часть элитного войска.
Пограничные под сотники, зная, что нет элитных отрядов, способных прийти и наказать за самовольство, почувствовали себя князьками и принялись устанавливать собственные порядки. Первым делом они прекратили отсылать налоги в столицу. Проезжие тракты, ведущие к Холмграду, поросли травой и малинником, потому что исчезли вереницы обозов с драгоценными металлами и минералами, продовольствием и мягкой рухлядью. Затем над дорогами сомкнулась тайга, и столица вымерла.
Опустели отрезанные друг от друга поселения. Большая часть жителей подалась к западным границам и растворилась в бескрайних просторах от Байкала до Черного моря. Одни ушли на запад, а другие смешались с тюрками, образовали средневековых уйгур и киргизов (уйгуры в старину звали себя «дин-ли»). Среди киргизов в начале IX века уже нашей эры высокий рост, белый цвет кожи, рыжий (светло-русый) цвет волос и зеленые (голубые) глаза настолько преобладали, что черные волосы считались нехорошим признаком. В людях с карими глазами единоплеменники усматривали потомков китайцев. Следы последних динлинов окончательно исчезли в конце III века до Рождества Христова.
Но азбука, вывезенная за пределы державы бесстрашными купцами и путешественниками, в чужих краях не пропала. Различные народы брали за основу то, что доставалось от более развитых соседей по планете, и приспосабливали к своим нуждам.
В 862 году от Рождества Христова моравский князь Ростислав отправил византийскому императору Михаилу III послов со слезной просьбой: «Пришли, базилевс, поскорее проповедника, способного рассказать о Христе на понятном детям моим языке. А то гады-немцы совсем достали со своими патер-мутер. Ни хрена не понять, а золота за службу просят немерено. Да еще жрут и пьют в три горла, прорвы ненасытные, а потом девок бесчестят.
И ежели ты, брат Миша, мне, Славке, не поможешь, то вскорости от Великоморавской державы один мор останется. Пожрут все псы ненасытные и спереди, и сзади, до костей и корней сгложут…»
– А где же эта Великоморавская держава находится? – капризно спросил император. – И настолько ли она велика, как вы мне про то толкуете? Где она есть, – тут базилевс заглянул в толковник, заботливо приготовленный ему придворными знатоками варварских обычаев прочих народов, – расположена еси?
Понять речь императора было трудно, тем более что и сам он не вполне понимал, о чем речь, когда мешал греческий язык с иностранными словами, писанными крупными греческими буквами. Но послы, люди в дипломатии весьма искушенные, враз разобрались и хором ответили:
– А между Альпами и Судетами есть еси! – и вытащили карту, которую захватили с собой на прием. Принялись дружно тыкать в нее пальцами. – Как раз насупротив Карпат.
– Ну, я бы не сказал, что держава ваша настолько уж велика, – успокоился Михаил, – и непохоже, что германцы вас совсем уж до костей обглодали. Чего у вас глодать-то?.. То-то же. Иначе я и сам был бы не прочь бысть… еси, – добавил он непонятное, но необходимое по славянскому этикету, как о том написали придворные мудрецы, слово. И призадумался: а по-каковски славины дети понимают слово Христово? Византийцы на весь свет славились своей хитромуд-ростью, но тут император решил не выпендриваться и спросил напрямик: – А на каком наречии должно есть еси речи вести, чтобы вы, собаки, их поняли?
– На чешском, – почесал затылок первый посол.
– На словацком, – одновременно заявил второй. Михаил понял, что с ними каши не сваришь. Чтобы прекратить прю, решил так:
– А пошлю-ка я не одного, а двух проповедников. Есть у меня такие на примете, вельми высокомудрые мужи бысть еси. Уж они-то вам доподлинно растолкуют, кто Бог на небеси есть еси, а кто – на земли.
И велел разыскать братьев Львовичей – Мефодия и Константина. Заглянул в плохо сделанный перевод на варварский язык и благословил посланцев Ростислава:
– Хлеб насушенный даст вам Боже днем!
…Братья Львовичи родились в Салуне. Так назывался византийский город, а вовсе даже не кабак на Диком Западе, где много пьют и метко стреляют друг в друга. Ныне Салунь известна как Салоники. Папенька братцев Лев имел высокую воинскую должность патриция.
Мефодий, старший из семи братьев, был человек крепкого здоровья и пошел по стопам отца. Состоял на военной службе, сделал карьеру и стал правителем княжества в Македонии, потому что знал славянский язык. Вокруг Салуни было много славянских поселений, и юный Фодя любил играть со славянской детворой в войнушку. Язык он был вынужден освоить, допрашивая пленных.
Константин был младшим из братьев, здоровье имел слабое, поэтому в войнушках чаще бывал пленным, чем покорителем, и славянский освоил в качестве языка, выбалтывая на допросах стратегические замыслы старшего. В салунской школе Костя пристрастился читать все подряд, даже глубокомысленнейше-го из отцов церкви Григория Богослова будто бы прочитал. Проверить его было некому, но на полях богословского текста действительно имелись многочисленные пометки «нота бене», сделанные нетвердой мальчишеской рукой. От двух буковок NB вся Византия пришла в изумление. Слух о даровитости Константина достиг столицы, Михаил III велел призвать юношу ко двору, чтобы стал он товарищем по учению сыну императора.
– Смотри, как хорошо учатся дети из провинции! – сказал Михаил, отвешивая подзатыльник балбесу-наследнику.
Наследник первым делом навесил синяков четырнадцатилетнему зубриле, а затем уговорил приготовить добрую толику порошка, известного как «греческий огонь». Пацаны едва не отправили на воздух императорский дворец. Опасаясь наказания, Костя принял духовный сан и сделался библиотекарем патриарха. Императорский наследник отыскал его и обучил другим исконным мужским забавам – пьянству и разврату. Обрюхатив парочку-другую юных аристократок, Константин напугался и сбежал в монастырь. Нашли его только через полгода, когда страсти уже несколько поутихли. Заступник у Кости – слава Богу! – был весьма влиятельный, да и сам ученый проказник мог заболтать кого угодно. Такого тумана напустил, оправдываясь на нескольких языках, что получил кличку Философ. Даже бывшего патриарха Анания, иконоборца, перефилософствовал в околонаучном диспуте.
Так и жил Константин Философ то при дворе, то скрываясь в монастыре на горе Олимп. В тот же монастырь в конце концов попал и Мефодий. Приехал как-то из Македонии в отпуск в Константинополь, глянул в зеркало: оброс. Пошел в монастырь на Олимпе, который славился своими парикмахерами, и постригся в монахи.
В 858 году император повелел Мефодию и Константину сходить к хазарам, окрестить, кого разрешат. Братья переплыли Понт и высадились в Херсоне-се, греческом поселении в устье Днепра. Начитанный Константин уговорил брата осмотреть захоронение святого Климентия Римского. Более, практичный Ме-фодий решил, что мощи святого могут сгодиться, и собрал их в мешок. В каганат Львовичи явились, гремя костями Климентия.
Каган хазарский принял их дружелюбно: велел казнить любого грека, который откажется креститься, а обратится в магометанство или иудейство. Мефодий и Константин крестили около двухсот хазар и всех пленных греков. Новообращенных христиан отпустили на свободу, братья их прихватили с собой в обратный путь.
Вечер перед отъездом на родину выдался хлопотным. Явились к Львовичам окрещенные ими хазары. Мы, мол, кассаки-бродники, хороним покойников с оружием и на коне. Бродим по земле, носим длинные чубы и широкие шаровары, а меж собой говорим исключительно по-славянски. Посему нужна нам славянская азбука, дабы читать слово Христово на языке оригинала.
Братья обомлели:
– Да кто же вам такое сказал, что Христос или Его апостолы говорили по-славянски? Ну, вы и сказанули!
– На то мы и кассаки, чтобы уж сказать, как припечатать, – заявили гости. – Есть у нас книги, где все доподлинно написано, только прочитать не умеем.
– И действительно показали несколько книг с удивительно ровными буквами, цветными картинками, деревянными обложками, обтянутыми кожей. Отложили их в сторону, быстренько соорудили стол, натащили бурдюков с вином, нарезали сала и лука, и пошел пир горой.
Во время гулянки Константин начертил пальцем на залитом вином столе и показал казакам, как пишется буква А.
– Буква сия зовется альфой.
– Какая такая альфа? – не поняли гости. – Ты нас по-простому научи.
– А по-простому надобно взять слово, кое начинается с буквы А. Например, арбуз.
Константин достал пергамент, чернильницу и гусиное перо. Начертал А и подписал сокращенно слово-пример: а-з.
– Понятно?
– Не-а. Как читать кавун?
– Да не кавун, а арбуз. А на кавун другая буква будет, – сказал Константин и начертал К. – Смотрите сюда! Кавун, арбуз, земля, арбуз, кавун! Получается слово «казак». Теперь понятно?
– Понятно, что кавуны на земле растут, это ты правильно рассудил. Но не кавунами казак славится, а добрым конем да саблей вострой!
Так они в тот вечер и не создали славянской азбуки. Но посидели хорошо – до утра. А наутро расставались большими приятелями. Казаки братьям на память одну книжку, не ведая ее ценности, подарили. Да и гости с похмелья подарок приняли равнодушно, сунули ее в мешок с мощами Климентия Римского и на время позабыли. При скоропалительных сборах и в дороге не до чтения было, а на родине накатили новые заботы.
Мефодия как главу миссии за удачный поход повысили: принял он игуменство в Полихрониевом монастыре. А Константина императорский гонец нашел в монастыре на Олимпе.
– Собирай манатки! – сказал гонец с порога. – Придется тебе ехать в далекую северную страну… Муравию, тьфу-ты! – Великоморавию…
У Константина вытянулось лицо и отпала челюсть.
– Великоморавию, – повторил гонец и, жалея соотечественника, решил хоть чем-нибудь приободрить. – Мор там у них… великий…
Философ совсем сник от такой отсебятины.
– Так я же великоморавского языка не знаю, – на всякий пожарный случай открестился Константин. Он представил себе снега, снежные иглу и белого медведя у входа.
– А базилевс сказал: знаешь. Велел ехать к Славиным детям и проповедовать им слово Христово. Получишь прогонные – и с Богом! Но проповедовать придется на славянском языке.
– Гонец – за порог, а Константин вслед за ним. Бросился к императору, а там уже брат Мефодий.
– Заходи, Костя! – сказал Михаил III. – Хорошо, что зашел. Вы с Фодей оба салуняне, а салуняне все чисто говорят по-славянски. Слава, брат наш, просит помочь. Знаю, Костя, что слаб ты и болен, но кроме вас некому исполнить то, чего он просит.
– А имеют ли славяне азбуку? – спросил Константин. – Учить без азбуки и без книг все равно что писать беседу по воде…
– Так у нас же есть книжка! – вспомнил Мефодий.
– Какая книга? – удивился император.
– Замнем для ясности, – подмигнул Константин, не припоминая, о какой именно книжке ведет речь старший.
Братья получили прогонные и удалились в Поли-хрониев монастырь.
Младший всю дорогу выяснял: что за книга, о которой заикнулся брат во время аудиенции?
– Вспомни кассаков, – намекнул старший.
– Что-то такое смутно припоминаю, – признался Костя, – как мы вино луком закусывали.
– А потом?
– А потом с нашими соотечественниками на родину возвращались и закусывали изюмом.
– Так и не припомнил подарка.
В игуменской келье Мефодий развязал мешок со святыми мощами и извлек из него подарок кассаков. Водрузил тяжелый том на стол, раскрыл. На первой странице стояла всего одна фраза, которую игумен прочел с пятого на десятое: «Слово о чЮдесных полках Роевых».
– Не может быть, – заявил младший.
Фраза была на славянском языке. Братья не верили своим глазам: книга действительно была написана несуществующим славянским алфавитом, удивительно похожим на греческий. На радостях старший приволок амфору вина, братцы хватили по доброй чаше и, перебивая друг друга, принялись читать вслух про нападение на динлинов страшных длинноносых и кривоногих зеленых существ в шапках с зубами. Они отмечали чашей каждую удачную вылазку и не замечали, что под действием свежего воздуха и солнечного света текст из книжки исчезает. Будь у них какой-то опыт в работе со старинными книгами, писанными на бумаге, братья постарались бы поскорей скопировать все, что сумели разобрать. Так нет же! Они запоем читали «Повесть о чЮдесных полках Роевых», бивших врага у Лысой сопки. В существование леших, драконов, колдунов и ведьм у далеких динлинов они верили не меньше, чем в перестрелку стимфалийских птиц с полубогом Гераклом.
Историю сечи в Чистом поле читали вслух, поэтому буквы с незнакомым начертанием в известных словах часто произносились автоматически. Дочитав повесть до победного конца, братья на радостях выпили, а когда проспались, то оказалось, что никакой книги больше нет, а есть две трухлявые доски в гнилой коже да пригоршня праха.
На этот раз Львовичи выпили с горя, потому что славянская азбука, еще вчера бывшая у них в руках, обратилась в пыль. Братцы завили горе веревочкой и пили бы до сих пор, кабы не настоятельная нужда ехать в Моравию. Тогда Константин поцеловал золотой нагрудный крест и поклялся Христом-Богом, что не возьмет в рот ни капли, пока славянская азбука не будет восстановлена.
– Чешская или словацкая? – уточнил Мефодий, и братья захохотали.
Смеялись до колик в животах, потому что шутка вышла изрядной. Едва наметилось деление славянских племен на западные и восточные ветви, а уж толковать о дроблении западных языков мог только сумасшедший. Чехи если чем и отличались от словаков или, скажем, поляков, так только тем, что первые всем напиткам предпочитали пиво, вторые – вино, а будущие поляки уже в те времена догадались делать винные выморозки.
В результате языки словаков заплетались побольше, чем у поляков, но поменьше, чем у чехов. Но все прекрасно понимали друг друга – трезвые или пьяные.
– Давай, Фодя, сначала запишем те буквы, которые не отличаются от греческих, – предложил, усаживаясь за стол и вооружась гусиным пером, Константин.
Мефодий заложил руки за спину и принялся ходить туда-сюда по игуменской келье.
– Пиши: альфа, – стал диктовать старший брат, – бета, гамма. Далее: дельта, эпсилон, дзета…
– Постой-постой! – осадил его Константин. – Какая еще дзета? Какое такое славянское слово знаешь ты на букву дзету?
Мефодий надолго задумался.
– Дзержинский! – наконец вспомнил он.
– Кто-кто?
– Ну, этот, как его?.. Я с ним в Салуни пивал бывало. Он еще имел скверную привычку орать по пьянке: «Долой самодержца!» Помнится…
– Вот и заткни себе в задницу этого пьяницу! – рассвирепел младший брат. – Пивал он! Я бы тоже сейчас не прочь выпить, кабы не зарок… Мы же с тобой, договаривались!
– Прости, Костя, – повинился старший. – Нечаянно сорвалось. Забылся. В доме повешенного не говорят о веревке.
– Во-во! – подхватил Константин. – Возьмем ту же веревку, вервие простое. Какой буквой его писать станем?
– Вот ведь, – огорчился Мефодий и сам поразился: оба слова оказались на неизвестную букву. Готовясь к поездке в северную страну, греки договорились углубить свои знания славянского языка методом погружения: разговаривать меж собой исключительно по-славянски. – Ладно, пока пропустим. Пиши: эта…
– Эта! Это хер знает что!
– Какой хер? – заинтересовался старший брат.
– Ну, хи нашего греческого алфавита. Если скрестить руки вот так, то и выйдет наша хи, а руки по-нашему – херес. Херсонес помнишь? Мы там еще мощи Климентия отыскали. Херсонес основали наши земляки в шестом веке до Рождества Христова, заложили своими собственными херами… Но хер у меня как-то сам собой выскочил. Давай впишем в азбуку нашу хи, а назовем хером, чтобы не путаться.
– Ладно, пиши: хер, – согласился с доводами младшего старший Львович.
– А с дзетой что делать станем?
– Вычеркивай Дзержинского, – решил Мефодий. – Ну его, этого бича революции. У нас есть дельта, присовокупим к ней зело необходимую нам 3, вот и выйдет Дзержинский.
– Пишу: зело. Только как букву-то начертать? А, вспомнил, как в «Повести» Змей писался! – Константин обмакнул перо в чернильницу и вывел крупно: S – эел… – А как станем писать О?
– Как омегу, нет, как омикрон! – решил старший.
– Так?
Мефодий склонился к листу и прочел: Бело.
– Зело борзо, – похвалил он младшего и не$7
– А землю как писать? Землю? – вскочил Константин.
– Какую землю: греческую или моравскую?
– Нашу, греческую?
– Нашу греческую пиши через дзету, – решил старший, – как Дзержинского. Нашу не сравнить с прочими. У нас в Греции все есть.
– Константин написал: Z – zемл… – и задумался: как написать Я? Вдруг понял, что в такой записи земля читается как дземля и, чтобы отличить славянскую 3 от греческой дзеты, пририсовал к концу нижней перекладины Z загогулину. Буква стала отдаленно похожей на старосибирскую 3.
– А как писать Я станем? Яблоки там, языки…
– Погоди, не спеши, – урезонил Мефодий. – Давай сперва с этой разберемся. А то заладил одно и то, егоза. Пиши: эта.
– Не буду, – уперся Константин, – пока с дзетой до конца не разберемся. Как зело писать, мы выяснили. Писать, как землю. А как писать жук? Как писать живете?
– Пиши жука, – быстро догадался Мефодий, припомнив, как Горынычи врагов жгли и писалось «сожигание огневым жжением». – Помнишь, как жук выглядит? У жука суть шесть лап. Вот пусть и станет называться буква сия живете, а писаться жуком.
Константин тоже припомнил древнесибирскую букву из «Повести» и начертал: Ж.
– Теперь пиши эту, – велел Мефодий. Младший не выдержал и запустил чернильницей в лоб старшему. Тот в ответ двинул в ухо. Снялись драться. Пыхтели, выдирая власа из бород и загривков друг друга…
Три дня братья не разговаривали. На четвертый – деваться-то некуда! – вернулись к азбуке.
– На чем мы остановились? – спросил Мефодий.
– На веревке, вервие простом, – сказал Константин, не желая повторить драки из-за эты.
Мефодий тоже драк не желал, потому смолчал, заглянул в греческую азбуку и велел писать тэту.
– Что?! – взревел не расслышавший младший (ухо после удара побаливало) и потянулся к чернильнице.
– Не-не-не! – замахал пухлой ладошкой старший и поскорее перекрестился. – Пиши: йота.
– Это какая же йота? Йота – иже еси на небесех (так братья перевели начало главной молитвы – молитвы Господней – на славянский язык) или йота – святыЙ Боже, святыЙ крепкий?
– Пиши йота – просто и.
– А как же иже? Как писать святыЙ? Как писать ибо, идол? Ибо иже – одна, святыЙ – другая, ипостась – третья разница!
– И-и-и! – тонко-тонко завопил Мефодий, да и двинул опять младшему в больное ухо.
Константин рухнул с табурета и разбил об пол второе ухо. Узрев кровь на братановых ушах, Мефодий испугался. Оборвал подол сутаны и принялся умело бинтовать башку младшего брата. Все-таки был он человек военный, знал, как с ранами обращаться.
Константин мычал и тряс головой. Мефодий решил, что зарок зароком, а больного лечить надобно, кликнул пробегавшего мимо монашка и велел принести амфору. Щедро налил в чашу и попотчевал братца. Приложился и сам. Константин полежал-полежал, не вынес постельного режима и вернулся к столу.
– Только больше не дерись, – предупредил он. – Как станем писать иже? Как йота?
– Йоту пиши, как у нас, греков, а иже – как две йоты.
Константин записал: И – иже, I – i.
Так в славянской азбуке возникло две буквы, означающие один и тот же звук И. Про ипостась Константин вспоминать не решился, опасаясь новых увечий.
Будущие просветители стали писать другие буквы: каппа, ламбда, ми – К, Л, М. Подобрали им славянские названия: К – како, Л – люди, М – мыслете. «Как люди мыслят, так и живут». Но нанести слова-примеры на лист не сумели, потому что пока не договорились, как писать Ю, Ы, С, Т.
С буквой ни сложностей не возникло.
– Наша буква! – порадовался Мефодий, и младший обозвал ее «наш». Записал так: N. Отчего перекладину буквы Н перекосило – неизвестно. Должно быть, от сотрясения мозга писаря. – Теперь пиши омикрон.
– Он? – спросил Константин, нарисовав кружок.
– Он самый, – подтвердил Мефодий, припомнив, что букву они уже употребили при записи слова-примера зело, и младший написал: О – он.
– Теперь пиши: пи, ро, сигма, тау…
– Константин вывел: П, Р, Т, а над буквой С задумался. Как писать? Принялся вспоминать, как эта буква выглядела в слове «повесть». Вспомнил и записал правильно: С – слово. Перечел написанное. Пропиталось: слобо.
– Ведай, брат, – сказал он твердо. – Букву В, вервие простое, станем писать бетою! Ведаешь, как пишу?
– Ведаю, – подтвердил брат, заглянув в лист. Записано было: В – веди. – А как же тогда бету писать будем?
– Пишем бету, а читаем: В – вервие простое. Опять спорить станешь?
– Да ладно, ладно. Но как станем писать «буквы»?
– Как берегинь в «Повести», – решил Константин. Хотел записать: Б – буквы, – но описался и не заметил, что вышло: Б – буки. П он обозвал покоем, а Т – твердо.
– Пиши ипсилон, – заглянул в греческую азбуку старший.
– Что? – завопил Константин. – Уже есть И, как наш ипсилон, есть И, как два ипсилона, так ты еще и отдельно ипсилона пихаешь? Его, выходит, как три ипсилона писать?
– Ни Боже мой, – открестился от ипсилона Мефодий. – Лучше пиши фи и хи.
Хи у младшего была записана раньше: X – хер, – поэтому оставалось вписать фи и подумать, как обозвать. В голову лезли неуместные для славян фобос и фаэтон. Константин думал-думал и записал: Ф – фер, по аналогии с хером.
– Что это у тебя за фер? – спросил старший.
– В голове фертится, – оговорился младший, – а сказать не могу… Нет, могу! От слова «вертеться», видишь, буква какая – с вывертом.
Он приписал к феру букву твердо: Ф – ферт, – потому что по-гречески фертедз – беспокойный, верченый. Безо всяких споров они внесли в азбуку греческие кси и пси., а также омегу. Букву эту Константин невзлюбил и вписывать ее отказался категорически. Азбука осталась без звука Э.
Больше из греческого алфавита взять было нечего, если не считать ипсилона, но упоминать его Мефодий не решился. Как бы опять до драки не дошло. И Константин хотел вписать ипсилон, чувствуя необходимость в И краткой, но смолчал по той же причине.
В славянском языке были слова со звуками, в греческом не употребляемыми. Несколько дней братцы припоминали знаки из «Повести». Константин начертал: Повест о чЮдеснх полках Роевх. Прочел вслух. Не то! Зато вписал: Ю – ю. Мефодий припомнил, что на конце слова «повесть» стоял значок: Ь. Младший вписал этот знак, и буква твердо стала звучать мягко: ПовестЬ.
– А как сделать, чтобы твердо звучало твердо? – спросил он.
После двухдневного спора они то ли припомнили, то ли сами заново сочинили знак: Ъ. А для слова «чЮдесных» знак Ы. Новые буквы нарекли: Ъ – ер, Ы – еры, Ь – ерь, – все по той же аналогии с буквой хер. Сами подивились, когда припомнили написание букв: Ц, Ч, Ш, Щ. Обозвали их так: Ц – цы, Ч – червь, Ш – ша, Щ – ща. Про хер вспомнили, когда нарекали букву Ч. Цы означала сокращенного цыпленка, ша – шапку, а ща – сокровища (а всему-то виной лень-матушка).
Константин все пытался втолковать единоутробному родственнику, что требуется знак для обозначения звука Э, но сам наотрез отказывался от эты. Мефодий понял его наполовину. В результате возникла компромиссная буква ять, которая произносилась как промежуточный звук между Е и Э.
Для чего-то Мефодий потребовал внести в азбуку букву от (утверждая, что без нее обойтись невозможно, когда, от, по-славянски разговариваешь), которая и читалась – от, хотя младший и сильно возражал против ота. Мол, есть буквы он и твердо. Но увидел как разгораются глаза старшего, и смолчал – уши болели.
Следующая драка случилась из-за Я. Более молодой, а значит, и менее консервативный брат говорил, что не нужно изобретать букву, если ее можно изобразить двумя знаками.
– Йотируем А, – говорил он, – и получится Я: ia. Консервативный Мефодий, видевший букву Я в
«Повести», пытался припомнить ее начертание и изобрел малый юс. Он был действительно похож на Я в слове «берегиня». Старший собственноручно вписал малый юс в алфавит. Тогда Константин дал ему по зубам и вписал свою Я: ia. Мефодий ухватил брата за виски и принялся бить башкой о стол, приговаривая:
– Иа! Иа! Иа!
– Возопил, како осел! – обозвал его младший, выдираясь без двух клоков волос.
– Сам ты осел! – не согласился старший.
В компенсацию за вырванные волосы Константин потребовал йотировать малый юс, отчего возник третий знак для обозначения буквы Я. Действительно упрямые, как ослы, братцы не желали уступать один другому. И ни один из них не задумался: а какого хера?
Та же история повторилась с буквой У. Мефодий взял перо и начертал ее почти так, как она писалась в «Повести», но буква показалась ему неустойчивой. Тогда он пририсовал ей две ноги-подпорки и нарек «большим юсом».
На самом-то деле неустойчивым был вовсе не большой юс, а сам Мефодий, который время от времени покидал келью и тайком от брата прикладывался к амфоре.
Константин хотел, чтобы знаков было поменьше и азбука была попроще для понимания и запоминания. Для того и изобретал ia вместо Я. Правда, от такого сокращения количество тех же Я утроилось. Все ради того же сокращения он придумал комплексную букву ук, писавшуюся так: оу. Вот и вышло, что старший приделал У ноги, а младший – колесо.
Мефодий спохватился, что еще не использовал тету и занес ее предпоследней буквой славянской азбуки. Нарек ее фитой, утверждая, что только с помощью фиты можно правильно прочитать вслух Феклу и Фому-маловера. Тогда Константин, не желая отставать, йотировал большой юс. Так в алфавит добавилась вторая Ю. Мефодий возражал, за что Константин едва не выбил ему два передних зуба. Старший схватил останки уникальной древнесибирской книги, раскрыл гнилую обложку, как шахматную доску, и обрушил на голову младшего, чуть не оторвав ему при том многострадальные уши. Кожа переплета лопнула, и в руках Мефодия оказались две трухлявых доски.
Под покровом ночи тайком от Константина он внес в азбуку последнюю, сорок третью букву. Вписал-таки ипсилон, который по аналогии с буквой иже нарек ижицей. Писалась она так: Y, а читалась двояко – то как В: еВангелие, – то как И: Ипостась. Вписал, обмыл это дело, хвативши из амфоры, и даже не вспомнил, что младший брат говорил то же самое, но получил по ушам.
На том и завершилось создание славянской азбуки. Утром похмельный Мефодий открыто принес в игуменскую келью амфору. Сказал, что зарок исполнен, можно и расслабиться. Константин хватил чашу-дру-гую и думать забыл, что собирался внести знак для звука Й, который уже употребил при написании слова «покой». После очередной чаши он обозвал брата пьяным ёжиком и решил тут же внести знак Ё. Вписать-то вписал, но обмакнул перо не в чернила, а в белое вино. Точки над Е испарились из азбуки до 1918 года.
