Текст книги "Паутина"
Автор книги: Сергей Федотов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Пролог
Ждите ответа.
Автоответчик
Петров и Комаров были историками. Петров очень уважал умелые руки друга. Комаров же, наоборот, считал, что у Петрова руки не тем концом приделаны. Зато ценил его неглупую голову. А жили они в таком светлом будущем, что хотелось зажмуриться. С тех пор как путешествия во времени стали реальностью, земляне наконец-то стали овладевать суммой знаний, накопленных человечеством. Они прочитали уничтоженные веками варварства книги и восстановили памятники культуры, считавшиеся безвозвратно утерянными.
Когда первую MB (машину времени) создавали, опасались, что человечество либо вовсе исчезнет от непродуманного вмешательства в прошлое, либо выродится, перестанет творить, переложив решение своих проблем на потомков. Но тревоги оказались напрасными. Защищая себя от разрушения, природа создала закон МВ-перехода «Из путешествия в прошлое возвращаешься в момент старта» и два запрета:
Из путешествия нельзя вывезти ничего, кроме информации;
В выбранном отрезке времени не могут одновременно находиться субъекты и объекты, стартовавшие с МВ-платформы раздельно.
Закон напрочь исключает парадоксы. МВ-путник может захватить с собой хоть бластер, поубивать бабушку и прадедушку или любое историческое лицо, но вернется в момент старта – и парадокс исчезнет. Иначе путешественнику придется вертеться в петле времени до тех пор, пока не прекратит бессмысленные попытки изменить прошлое.
То же и с паразитированием на потомках. Задумает МВ-путник выведать решение проблемы безо всяких усилий и отправится в будущее, да там и останется. А все потому, что существует закон МВ-перехода. Так что путешествие в будущее – дезертирство из настоящего. Это все равно что в замороженном виде пролежать до лучших времен. Проще двигаться вперед естественным путем.
Если с МВ-путником случится несчастье: погибнет от чужих рук, болезни или старости, – закон все равно сработает. Уж таковы свойства времени. Оно, как пружиной, притянет в исходную точку тебя и все, что в дорогу брал, включая пыль на подошвах ботинок. Вернет в момент старта, где ты целехонек и даже не постарел.
С открытием машины времени человек стал практически бессмертным. В МВ-путешествиях можно прожить миллион жизней, вернешься назад молодым и здоровым. Да еще и обогатишься наблюдениями и выводами из них.
Первый запрет мог бы свести на нет МВ-закон, но существует спасительное «кроме». Без него закон потерял бы всяческий смысл. Второй запрет значительно хуже. Из-за него путнику нельзя ни помочь лично, ни подбросить ресурсы. МВ-путь нельзя покинуть и снова вернуться к прерванной ситуации. Вернешься в прошлое, в котором о тебе никто и слыхом не слыхивал. Там тебя попросту никогда не было. Зато можно начать путь заново, заранее зная будущих своих врагов и друзей, помня, как вели они себя в похожей ситуации в прошлый раз…
Никаких МВ-путешествий объективно не существует, – утверждали некоторые философы. – Происходят они лишь в нашем сознании. Это что-то вроде объемного кино с эффектом присутствия.
Зато объективно существуют матрицы с записями, – возражали другие, – достаточно зарядить их в процессор и убедиться, что путешественник был там, где листал фолианты Александрийской библиотеки, присутствовал при гибели Атлантиды или принимал участие в диспуте с Сократом.
Записи можно сделать и в кино, – возражали первые, – и нет доказательств, что отпечатки в сознании и матрицах – реальность, а не плод воображения. Вот если бы, отправляясь в недалекое будущее, можно было бы встретиться с собой, как это происходит при МВ-путешествиях в прошлое… А этого не случается.
Да с кем же он может встретиться, если улетел из настоящего? – парировали вторые. – Да кроме того, из будущего никто и не возвращался – на то и закон.
Прилетали из прошлого, но с собой будущим ни разу не встречались…
Тут спор заходил в тупик, и рассудить его было некому. Теорию о существовании кинозала, где можно посмотреть исторический фильм и даже вмешаться в интригу, не могли ни доказать, ни опровергнуть.
Вот в каком мире жили Петров и Комаров. А как-то Петров додумался, что матрицы пригодны для записи не только исторических событий или объемных изображений памятников культуры, но интеллектов ушедших из жизни землян. Можно получить слепки душ мыслящих существ, оживить гениев человечества.
Комаров идею принял и приложил свои умелые руки. Задача оказалась неимоверно сложной, но совместными усилиями люди с ней справились. Так возникла искусственная планета, зародыш будущего Мирового Разума.
А Петров уже носился с новой идеей. Нужно записать не только гениев: любой из когда-либо живших на планете людей – будь он герой, злодей, гуманист – имеет право на память человечества. Важен любой, даже отрицательный опыт.
МВ-путешествия хороши тем, что на них время не тратится. Друзья-историки следили, как на экранах подрагивают зыбкие контуры хронокаров, совершающих в автоматическом режиме до сотни стартов в секунду. Внезапно борт 307 отключился от выполнения программы, и замигала лампочка аварийной ситуации.
В последней четверти двадцатого столетия случилась накладка. Хронокар вынырнул в прошлом в момент местной микрокатастрофы. В точке финиша была ночь. Густо валил снег, тающий на городских тротуарах. Внизу, под килем хронокара, стоял многоэтажный дом с трещиной по фасаду, из мостовой торчали ребра арматуры и зиял подсвеченный уличными фонарями провал. Там, в подземелье, заходились в крике двое мужчин. Между ними и днищем летающей тарелки ветвились разряды пробитого кабеля высокого напряжения.
Предотвращая искажение информации, включился защитный экран, и поток витоинформации устремился из нейронов предков, навечно впечатываясь в лептоны матриц. Запись продолжалась долю секунды. В момент исчезновения экрана поток свободных электронов, блуждающих в атмосфере из-за аварии на земле, попал в обмотку возбуждения компьютера. Он был усилен и направлен в центральный каскад командоаппарата, откуда устремился в блок памяти. Соответствующие сигналу ячейки выдали энергию на биотранслятор. Миллионы битов информации прошили пространство. Кибернетический комплекс обнаружил ошибку и прекратил утечку, заблокировав выход. Хронокар вернулся в момент старта.
– Что случилось? – спросил Петров.
Утечка, – сказал Комаров, сверившись с приборами.
Возвращаться не станем, – решил Петров, – и парадокс исчезнет.
Он зарядил свежезаписанные матрицы в архивный компьютер, глянул на экран и ахнул. Один из субъектов съемки оказался представителем рода, которым особо интересовался историк. К этой фамилии принадлежали средневековый волшебник-врачеватель и знаменитый космический Маугли. Борт 307 принес информацию о человеке, который стоял в центре бурных событий стыка тысячелетий – эпохи биоэкологического взрыва и второй научно-технической революции, когда были восстановлены флора и фауна минувших веков, возрождены леса и очищены реки, создана по-настоящему безотходная технология производства чего угодно, за исключением самого человека. Его и во времена Петрова получали старым прадедовским способом.
– Ты посмотри, что я обнаружил! – воскликнул Петров. – Этот предок произвел, оказывается, биоэкологический взрыв! Не из-за нашей ли утечки?
Комаров как раз подкреплялся пирожком.
Думаешь, создал парадокс? – хмыкнул он. – Да ты глянь в любой учебник, там эта фамилия упоминается. Сказано, что этот чудак стоял у истоков мощного экологического движения. Так что, дорогой коллега, нам гордиться нечем. Парадоксы невозможны, это известно любому младенцу.
Кстати, к сверхразуму, который мы создаем, – перевел разговор на другое Петров, – нужно подключить интеллекты всех разумных существ Вселенной.
Открыл Америку, – вспомнил архаизм Комаров. – С технологией матрицирования ознакомлены все известные нам цивилизации. Потому и считается, что возникнет Мировой Разум.
– Я, кажется, понял… – сказал Петров. Комаров протянул руку за вторым пирожком.
Если верна теория кинозала, – Петров откусил кусок яблока, – то я догадываюсь, кто в нем киномеханик.
А существуют ли такие миры, из которых можно вывезти все, что угодно, кроме информации? – спросил Комаров и протянул руку за третьим пирожком. Спросил просто так. Когда руки его не были заняты делом, в голову лезли праздные мысли.
Петров задумался, даже яблоко отложил. Потом повернулся к компьютеру, ввел программу, стер и набрал новую, принялся уточнять ее, корректируя словесными командами. Минут двадцать не отвечал на вопросы друга.
Есть такие миры, – наконец сказал он и опять взялся за яблоко. – Но предметы из них вывезти нельзя.
Ни предметов, ни информации, – подытожил Комаров. – Очень занимательно. Пришел ни с чем – ушел ни с чем. Интересное кино! И что же – из этих миров невозможно вообще ничего вывезти?
Предметы – нельзя, потому что невозможно вывезти информацию. Можно – химически чистые элементы, на которые эти предметы разделятся при переходе через межпространственную мембрану.
Тоже неплохо, – решил Комаров. – Дешевый способ сепарации и получения химически чистых веществ. Синтезаторы требуют большого расхода энергии. А сколько ее требуется для переноса через мембрану?
Пока Комаров раздумывал, не взять ли четвертый пирожок, Петров советовался с компьютером. Информационных запасов домашнего мудреца не хватило. Пришлось подключаться к планетарному.
Сведений об энергозатратах товарищи так и не получили. Способа проникновения в параллельные миры современники Петрова и Комарова – увы! – не знали! Светлое будущее для друзей-историков слегка омрачилось, и радужные перспективы померкли. Утешало одно: во время расчетов выяснилось, что запрет на вывоз информации из параллельного мира нарушить нельзя, зато можно обойти. Межпространственная мембрана пропускает все живое. Любое существо, обладающее биополем, способно проникнуть в иной мир безо всякого для себя ущерба. При переходе туда информация не теряется, стирается она при возвращении обратно. Уходящий в чужой мир уносит знания о нашей Вселенной, но ничего не возвращает взамен, если…
Если в параллельных мирах имеются мыслящие существа, они могут прийти к нам и рассказать о своей жизни.
– Но придут они в наш мир голыми и босыми, – сказал Петров.
Комаров съел-таки с досады четвертый пирожок.
Раз способа проникновения в параллельные миры не знают в настоящем, – решил он, – стоит поискать его в прошлом. Или пусть разгадку подскажут твои киномеханики. Сверхразуму должны быть доступны минувшие и грядущие тайны.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОТРОК
Глава первая. Попробуй догони
Москва—Воронеж – шиш догонишь.
Транспортный лозунг
Солнце скрылось за макушками трехсотлетних кедров, но небо еще оставалось по-дневному прозрачным, хотя и набирало густоту, словно впитывая горечь длинных хвоинок. С берез слетали первые позолоченные листья и неслышно опускались на поляну. Лес пронзали прозрачные паутинки, связывая стволы мириадами невидимых нитей. Можно было легонько постучать пальцем по любой из них, и тайная твоя речь передалась бы до западной границы Лесного княжества, до реки Большая Вода, или до границы восточной, где кончалось плоскогорье, а вместе с ним и тайга, и начиналась степь.
Там раскосоглазые люди гонялись друг за другом на своих низкорослых мохнатых лошадках по степному разнотравью, а зимой пересаживались на низенькие санки, куда впрягали оленей. Жили они вдоль второй великой реки, названной Темной. У истоков ее шумели гигантские валы Богатого озера. Были бы они безобидными соседями людям из лесного рода, кабы не их злой дух Чучуна.
Разрубленный, он раздваивался, четвертованный – учетверялся и так далее, пока не собирался в несметную рать. Тогда он вздымал единственной рукой копье или нож из Плохого железа, мигал одиноким глазом (копье чучуны неплохо метали в цель: одноглазому и зажмуриваться не нужно) и смело шел в бой, прыгая на единственной ноге быстрее оленя. Огня чучуны не знали и ели зверей и людей сырыми. При этом не больно-то разбирались, где свои, а где чужие: пронзали копьями, а затем разделывали ножами и раскосоглазых подопечных, и большеглазых лесичей. Ростом чучуны были чуть ниже лиственниц.
Если уж говорить о злых духах, то чулмысы западных соседей ничем не лучше чучун восточных. Чулмысы имели в неограниченном количестве спиртное убойной силы, настоянное на мухоморах, и спаивали до смерти любого встречного-поперечного. Они приставали к людям то в виде мужика с козлиными ногами и пучком золотых волос на затылке, то в облике прекрасной девушки. Против девушек особенно трудно было устоять голубоглазым и светловолосым жителям леса. И не раз обманывались они, раздевая девушку-чулмысы, против чего та никогда не возражала, но требовала сперва «залить шары». Так злые духи называли большие голубые глаза высоких лесичей.
Когда же захмелевший муж оказывался сверху чулмысы, а она вскрикивала и стонала под ним, то в миг величайшего наслаждения любовник терял сознание и, не приходя в него, умирал. Спасались лишь те, кто желал любви звериным способом, потому что видел девушку со спины, а спины-то у чулмысы и не было. Если нетрезвый человек при зрелище вздувающихся и опадающих легких, биения сердца и копошения в кишках орал благим матом от ужаса и кидался прочь, коли мог унести заплетающиеся ноги, то порою оставался жив.
А еще чулмысы курили трубки и всем предлагали разок «дернуть» табачку. Что такое табак – никто не знал, потому что из Америки его еще не завозили, но знали, что южные желтокожие соседи курили. Но те-то курили опий, вызывающий чудесные видения, а про табак и желтокожие не слыхали. Правда, ходили такие слухи, болтали досужие языки, что табак готовится из утробной крови женщин. Потому-то курить его никто и не пробовал: брезговали. Не находили западные духи сторонников табакокурения в Лесном княжестве.
Тянулись паутины и на север, дотуда, где тайга переходила в лесотундру. Там рос один вид высоких деревьев – лиственницы, а все остальные были недомерками с крохотными листочками. Эти карликовые деревца едва превышали шляпки обильно растущих грибов, любимого лакомства оленей. Огромными стадами управляли оленные люди – невысокие, раскосоглазые и совсем не злые. С ними лесичи могли бы жить мирно. Но вот их Харги – наполовину человек, наполовину лось!..
На северной границе невозможно было заснуть, потому что Харги непременно тянул из-под спящего одеяло, пытаясь уволочь его к себе под землю, в нижний мир. Поступал так он в память о том, как однажды пытался утащить из-под младшего своего брата Хэвеки тундру, которую тот создал специально для оленных людей.
Землю Харги тянул до тех пор, пока не растянул до современного размера. С того дня тундры у оленных людей много: есть где попасти олешек. А еще старший брат насылал на людей комаров и гнус, от которых не спасали даже самые страшные заклятия. Этих вредных тварей Харги создал из фигурок, налепленных младшим братом в запас. Хэвеки лепил из глины полезных животных, а вороватый Харги из братского запаса накрошил всяких змей, ящериц и кровососов.
И охота на северных границах у лесичей никогда не задавалась. Харги нарочно свистел и трещал из земляных нор, распугивая дичь. А еще мог дунуть-плюнуть, и если не увернешься, то непременно привяжется дурная болезнь. Младший брат людей не обижал, но чтобы уйти в верхний мир, создал лестницу из скал и лиственниц на них. Так и забрался на небо. Его неблагодарные создания, оставшись без присмотра, принялись теснить небеса, проминая их и кое-где прорывая бесценную небесную оболочку. Хэвеки сильно рассердился: латать небо – занятие не из приятных, да и оленьих жил на пришивание заплат уходит столько, что эдак ненароком и всех олешек переведешь. Для наведения порядка добрый северный дух взмахнул десницей и влепил камням и деревьям такую затрещину, что те только брызнули. С тех пор в тундре высокие утесы непременно рушатся, а лиственницы сохнут с вершины. Спать под ними весьма опасно для лесичей, а оленным хоть бы что – они-то знают, какие скалы крошатся и макушки каких деревьев могут обломиться.
С четвертой стороны, с южной, граница Лесного княжества проходит по неприступным горам, за пестроту прозванным Сарафанными. Там кончается тайга и обрываются паутины. За горами лежит великая пустыня, которая на язык лесичей переводится как Безводное Место. А уж за ней живут желтокожие люди, которые курят опий и летают на одноглавых драконах. Те драконы – родственники трехглавым чудам-юдам. Но сибирские горынычи хотя и крылаты, но слишком тяжелы для полетов и вынуждены скакать по земле на конях-грузовозах.
Желтокожие купцы изредка добираются до Лесного княжества, торгуют шелком, под рубахой из которого никогда не заводятся вши, и зовут лесичей «дилины», длинными, ибо люди лесного рода на голову, а то и две выше южных, как, впрочем, и всех остальных соседей. В стране желтокожих лесичей называют динлинами…
Солнце, наверное, закатилось, за стволами видно не было. Небо напиталось густой синью и по краям таежного прогала хвойной зеленью, от земли вверх ползли сумерки, разрываемые пламенем костра. У огня сидел четырнадцатилетний юноша Лес Нов, выпускник школы ютов, ученик чародея, сын чародея Крона Нова и кудесницы Насти, внук ведуна Пиха Тоева.
Школы ютов он не закончил, сбежал перед последним экзаменом, потому что не хотел уходить в страну ютов. Бывал он в Ютландии семижды, после каждого класса, но ни разу по возвращении не мог вспомнить, где был и что видел. Страна ютов представлялась ему огромным черным пятном, где происходят столь ужасные вещи, что рассудок не в состоянии постичь и запомнить их. Оттого-то никто из вернувшихся из-за паутинной границы ничего не помнит, считал Лес. И дед его, Пих, не спорил.
Сбежал Нов темной ночкой, проскользнув сквозь запертые для простых людей двери. А потом весь день дремал вполглаза на холме у развилки дороги, укрываясь в густой траве от недоброго глаза без зрачка, каким обладали все юты. Лес дремал да поглядывал, дремал да поглядывал, пока не узрел возвращающийся в Дом стражи отряд, возглавляемый самим Гиль Яном.
Лес даже присвистнул от удивления. Сам начальник патрульной службы! В Лесном княжестве проживали три Яна: Гарь – наместник Ютландии, его средний брат Гиль возглавлял патрули, а младший – Суч Ян был главой школы ютов. Неужели Гиль Ян прибыл сюда, в Западный Дом стражи, из-за меня? – подумал Нов. Неужели из-за побега одного выпускника такой переполох?
Свита Гиля – дюжина ютов – о чем-то переговаривалась, но сюда, до холма, не долетало ни звука. Услышать их мысли Лес не мог по другой причине. Еще ни один вещун не сумел расслышать, о чем думают юты. Тогда Нов попытался уловить мысли тех, кто находился внутри Дома стражи. Но сначала постарался сделать так, чтобы никто не расслышал его мысли и не обнаружил укрытие. В Доме стражи имелись вещуны.
Вещуны были телепатами и имелись почти в любой деревне. С их помощью вести изо всех поселений стекались в Центральный Дом стражи, находящийся в княжьем Дворе в столице Холмграде. Оттуда до самых до окраин расходились по стране княжьи распоряжения. Западный Дом, как и три прочих, держал связь с начальством в столице с помощью вещунов. Юты пользовались своими каналами.
Лес ловил обрывки мыслей соотечественников и тут же отбрасывал: не то, не то… Один мечтал о выпивке – подавай ему меда, да похмельней. Другой вспоминал минувшую ночь, проведенную с леснянкой, бывшей девицей. Третий… Четвертый… Пятый… Ага, вот что-то интересное. Бранились двое стражников.
Когда человек говорит, то мыслей у него нет. Так считается, потому что вещуны их не слышат. Зато могут слышать мысли в сторону (когда человек говорит одно, а думает другое) и мысли его молчащего собеседника.
«Болтай, болтай, – думал один. – Тебе легко болтать, ты сидел вчера в теплой сухой казарме, а я стоял снаружи, под дождем…» – «Покинул пост, – думал другой, – залез в караульную будку и „залил шары", как говорят чулмысы. Упустил пацана, да еще и оправдывается…» – «Да кто бы мог подумать, что будет побег изнутри? Сроду такого не бывало. Мы несем караулы не затем, чтобы пацаны не разбежались, а дабы охранять школу от нападений извне… Были уже случаи – нападали…» – «Что я теперь скажу Суч Яну? Дело-то вон как обернулось: нажаловался он брату своему Гилю, и пойдет теперь вонь по всему по княжеству… Эх, не видать мне теперь звезды дюжинника…»
Ого, подумал Лес. Неужели из-за меня дюжинника разжалуют? А я всегда считал, что ученик ютшколы – невелика птица.
Начальник патрульной службы въехал в Дом, и там началась паника. Запахло не только сгорающей звездочкой дюжинника, но и потерей голубой нагрудной звезды подсотника. Один вещун оказался спокоен. Его Нов все-таки обнаружил, не выдавая себя. У вещуна, оказывается, имелся портрет Леса – доставили из школы. И сейчас вещун сосредоточенно передавал словесный портрет в Центр. Тем же, насколько Нов сумел разобраться в мыслях вещуна, занимался и связник-ют. Ютант колотил по кнопочкам, и где-то за сотни верст из особого сундучка вылезала белая полоска бумаги.
Так называли юты странное полотно белей бересты и куда тоньше пергамента. На бумаге пробивались дырочки, из них и рисовался облик разыскиваемого Леса Нова. Вот как, подумал Лес, теперь мне не укрыться в собственной стране. Портреты раздадут дюжинникам, те покажут их патрульным. И где бы я ни появился, меня признают и схватят. Ох, проклятые юты! Как же вы обманули лесичей! Как купили своим дешевым золотом, как опутали паутиной хитростей, перессорили, разъединили! Упаси, Батюшки, от вашей любви и вашей злобы! В кого превратили вы некогда гордый народ лесичей? В пресмыкающихся за горсточку золотых монеток, которые ютантам ничего не стоят, а нам кажутся длинной деньгой!
А эта их школа! Восемь лет потребовалось мне, чтобы понять: мы нужны ютам как наемники, мишени для чужих стрел. Нам они разрешают подставлять себя под наконечники и клинки, а себе оставляют право снимать пенки. Мы – мясо под лезвиями! Нам ложиться в грязь чужого мира за чужие интересы…
Больше тысячи выпусков ушло за паутинную границу. Многие ли из них вернулись назад? Где брат мой, где отец? Да как вообще мы с Ножем появились на свет, если отец жил с мамой Настей лишь во время краткосрочных отпусков? Мне было три года, когда я видел Крона в последний раз. Ушел он за паутинную границу и назад в тайгу не вернулся… Ах, Крон, Крон! Почему не сумел послать ютов к Матушке под подол? Ушел ты, Крон, и не оставил ничего, кроме смутного тепла – воспоминаний о крепких, но бережных мужских ладонях… А как выглядят ветераны сражений в Ютландии? Видел я одного – брата Ножа. Был он покрыт шрамами, словно сшит из кусков, и совсем ничего не помнил. Прожил после возвращения в родную Берестянку всего полтора года, и был трясущимся инвалидом в свои тридцать два.
Матушки! Какие же мы, лесичи, неразумные! Почему сразу не распознали ютов в голых и жалких существах с волчьими ушами и глазами без зрачков? Приютили, пригрели, радовались, когда те в уплату за доброту стали расплачиваться сперва золотым песком, а затем и денежками! Почему не возникло у нас презрения к этому нечистому золоту?
И почему его много, как у берегинь? Потому ли, что ребенку известно: золото у водяных женщин фальшивое. Копи его, сохраняй, все одно превратится русалочье золото в кучу опавших листьев. Не так ли и с ютским? За эту гнилую кучу купили нас всех… К Матушке ютов!
Лес Нов пролежал на холме до ночи. Выждал, пока по-настоящему вызвездит. А звезды в серпене крупные и падают, падают, перечеркивая небосклон.
С каждой звездой отлетает чья-то душа. Вот еще одного не стало, а вот сразу двух.
На закате из Дома выехали патрули, половина подсотни – пятьдесят человек во главе с подсотником и вымпел-вещуном по правую руку от начальства. От прочих стражников старший отличался голубой звездой, нацепленной на кольчугу. Нов знал, что по мере движения патрули разделятся на дюжины, те в свою очередь разобьются на тройки, и во главе каждой будет стоять ют-тройник. Кроме той, разумеется, которую возглавит дюжинник. Ни дюжинником, ни подсотником ют стать не мог, все-таки в давние годы князья были помудрей, подумали о том, что слишком-то больших должностей ютам давать не следует. Хотя патрульную службу все же
возглавлял ют – Гиль Ян.
Уже в сумерках подсотник, сопровождаемый вымпел-вещуном и сменившимися стражниками, вернулся в Дом. Вымпел-вещун носил такие же сапоги, кожаные штаны, льняную рубаху зеленого цвета и плащ, что и прочие патрульные. Лишь алый кружок с золотистым ястребиным крылом на правом плече говорил о его звании и должности. Но алое пятнышко на таком расстоянии, да еще и в сумерках не различишь. Поэтому Лес едва не попался. Глядел, раззявя рот, на голубую звезду подсотника, с восемью крошечными золотистыми звездочками дюжинников, совсем позабыв, что подсотника сопровождает вещун. Вещун – лучший телохранитель и розыскник из всех возможных, потому что за версту чует противника, но и он, похоже, расслабился. Батюшки-светы! Проехали патрули мимо холма с потерявшим бдительность отроком.
А в доме началась пьянка. Будто сам Переплут, бог пьянства динлинов, на пир явился. Юты ничем в Лесном княжестве не дорожили: золото для них – песок, прелая листва берегинь; люди – чучела для смазки клинков; меха собольи и горностаевы – прах; железо – ржавчина; самоцветы – слюда для окошек; любые сорта деревьев самых красных пород – не лучше опилок, но хмельной мед, медовуху и ягодные настойки ютанты глотали, будто сроду не видывали. Говорят, что могли перепить даже горынычей, хотя те в три горла глотали, а старшой ихний змей, говорят, даже задницей хлебать умел.
Была, правда, у Леса теория, что все съеденное и выпитое ютами отправляется прямиком в Ютландию. Так пошутил он в прошлом году, когда, ученики предпоследнего класса школы ютов подглядывали в окна, как на пиру, венчающем обучение, здоровенные выпускники падали под столы после третьей кружки, а преподаватели все пили и пили, опустошая одно серебряное ведро за другим. За шутку Нов получил тогда подзатыльник от классного надзирателя, потому и запомнил. Надзиратель был лесичем, и на пир допущен не был. А пока вместе с подопечными он подглядывал, как «заливает шары» надзиратель выпускного набора, и облизывался на сухую…
Сейчас в Доме шла пьянка, и Лес дождался, когда у стражников не осталось ни единой связной мысли. Тогда Нов осторожно спустился с холма и стал подкрадываться к Дому. У стены замер и попытался осмотреться с помощью своих задатков дальновидения. Увидел картинку Дома стражи изнутри и попробовал понять, как в него пробраться и откуда ждать опасности.
Лес увидел караулку – там храпела сменная стража; трапезную и оружейную – там мешались пьяные мысли многих патрульных; поварскую – там повара и поварята, обслуживавшие пир на трезвую голову, сейчас старались наверстать упущенное. Все это на первом этаже. На втором, как понял юный чародей, находились спальни – были они почти пусты: редкий страж сумел добраться до постели, – и ход наверх в сторожевую башенку. В башенке никого не было или, по крайней мере, не было лесичей – ни отголоска мыслей оттуда не долетало. Мог в башенке находиться ют, но приходилось рисковать. Вряд ли найдется трезвенник-ют, успокаивал себя Нов. Батюшки не приведи, чтобы оттуда заметили, как стану выводить лошадей.
Конюшня находилась справа, крытой галереей она соединялась с караулкой, где спали мертвецки пьяные патрули. В самой конюшне не было никого, кроме лошадей. Лес неслышно скользнул к воротам. Они оказались запертыми изнутри. Но что такое листвяжная задвижка для чародея? От колдунов и кудесниц он тем и отличается, что умеет двигать предметы силой Духа.
Нов принялся сдвигать запор в сторону. С него сошло семь потов, прежде чем догадался перенести усилия с деревяшки на железную рукоять, вбитую в брус. Задвижка сразу же подалась. Лес потянул за кованое кольцо, и одна из створок беззвучно пошла на него. Петли оказались хорошо смазанными. И слава Батюшке!
Отрок протиснулся внутрь. Дохнуло конским потом и навозом. Лошади слева и справа от прохода беспокойно запрядали ушами, учуяв незнакомца, но чародей принялся беззвучно вещать: «Я друг, я не обижу». Кони успокоились и принялись кто жевать, а кто дремать дальше. Лес прошелся вдоль стойл туда и обратно, распахивая калитки. Себе он приглядел вороного, уж больно был статен. Нов вступил с ним в мысленный разговор: «Ты – красавец, я люблю тебя. Пойдешь ли со мной?» Вороной потянулся губами к отроку. Лес потрепал гриву и вывел его в проход. Уздечки и седла хранились в караулке. Нов не решился идти туда. Мало ли что там все пьяные, береженого и Батюшка бережет.
Отрок вывел коня, запрыгнул на спину и мысленно приказал двигаться вперед. Но не спеша, не спеша… Потом представил себе вольный бег в лугах, да не в одиночку, а табуном, чтобы ветер свистел в ушах и развевал гриву. Лошади вереницей вышли из конюшни и потопали вслед за вороным. Взошла луна, и из башенки местность просматривалась почти как днем. Но тревоги никто не поднял.
Всадник вывел табун к холму, завернул и лесной тропой повел на восток. Заставил жеребца сойти с тропы и пропустить табун. Когда последняя лошадь процокала по каменистой дорожке, пролегающей по логу между лесистыми сопками, Нов отыскал пальцами нервный узел на холке своего скакуна. Нажал и почувствовал, что жеребец впал в оцепенение. Тогда Лес представил, что из-за холма к табуну крадутся два, нет, три медведя. Лошади испуганно заржали, а затем в панике ринулись вперед, не разбирая дороги.
Когда табун скрылся из глаз, Нов размял нервный узел и привел жеребца в чувство. Развернул и той же тропой, избитой копытами угнанных лошадей, тронулся назад к холму. Выбрался на тракт, ведущий от Дома стражи к западной границе. Песчаная дорога была испещрена следами подков, и разобраться, что по ней проехал одинокий всадник, не сумел бы ни один следопыт в мире. Если, конечно, не говорить о ведунах с их всепроникающим даром ясновидения. Но где патрули возьмут ведуна? Их всего-то на княжество человек восемь, и шесть находятся в столице при Дворе. А седьмой – его родной дед, уж он-то внука не выдаст. Про восьмого Лес не знал ничего. А может, было их и не восемь.
Нов вскоре сошел с торной дороги и лесными тропинками двинулся на юго-запад. Впереди лежала столица, но до нее было с десяток конных переходов. Холмград отрока не интересовал, но от него было полтора дня пути до Берестянки, родной деревни, где жил-поживал дедушка Пих, скрипел помаленьку, готовясь отмечать свой первый век. «А два века мне не протянуть», – шутил дедуля. Знал, когда умрет, но внуку не говорил.
