Текст книги "Паутина"
Автор книги: Сергей Федотов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Глава девятнадцатая. Не мальчик, но муж
Познакомьтесь с моей мамочкой.
Гомункул
Лес проснулся от ощущения, что кто-то на него смотрит.
– Надя, – вспомнил он, – моя Надежда.
Открыл глаза и увидел смеющегося мага. Из одежды на Рое был один ши-пастый браслет. Рядом стояли три красавицы ведьмы – одна брюнетка, другая блондинка, а третья огненно-рыжая, самая неотразимая. И они были одеты крайне просто: в золотые монисты, браслеты и сережки. Стояли красивые и гордые своей красотой, ничуть не смущаясь взглядов юноши, покачивали бедрами и встряхивали тяжелые, зрелые груди, которые, как начал понимать чародей, сводят с ума любого мужчину.
– А где же моя Надежда? – испугался Нов, вскинулся было, но тут же успокоился. Девчонка, женщина, жена лежала на его левой руке, подложив ладошку под правое ушко. Еще не проколотое, если судить по второму, розовеющему среди смоляных прядей, как цветок лесного шиповника.
– Надя, проснись, – негромко сказал Лес, и сразу же распахнулись васильковые глаза, и улыбка раздвинула ее чуть припухшие губы, обнажая белые и ровные, как кедровые ядрышки, зубы.
Девушка легко вскочила на ноги и встала рядом с тремя ведьмами – тоненькая тростинка, колеблемая ветром. По сравнению с более зрелыми подружками она выглядела длинноногим жеребенком – нескладная, прекрасная, самая милая! Никто не стеснялся своей наготы, и юноша не стал, потому что не было похоти, а была любовь, разлитая по траве, воздуху и облакам, плывущим в синеющем предрассветном небе.
Ведьмочка подобрала свою сорочку, свернула ее и перевязала алым пояском. Сверху положила пучок собранной вчера – или сегодня? или век назад? – травы. Зачем это она? – не успел удивиться Лес, потому что заметил рядом три таких же свертка и стопку одежды мага, затянутую ремнем. Юноша кинулся собирать свои вещи: «А где левый сапог? А где кошель? А почему только одна портянка?..» раз уж так положено.
Собрал и затянул поясом, и все подхватили свертки с одеждой и пучки тирлича. Вшестером они побежали по травяному лугу туда, где катились ржаные воды Яришной. Волосы ведьм летели над поляной, как четыре черно-бело-рыжих шлейфа. Над ними стремительно проносились стрижи – голец Дырявый был испещрен их норками, в зените дозором парили коршуны, а из леса карканьем отзывались мудрые вороны, приветствуя людской бег-полет по Чистому полю и приход солнца, которое пока не успело подрумянить восток, но уже разбавило серый цвет небес переходного между ночью и рассветом часа дневною голубизной.
На берегу они сбросили свертки на золотой песок и кинулись в прохладные волны легендарной реки. Воды приняли их в свои объятия, баюкая и бодря, прогоняя сладкую усталость и даря силы для новой любви. На смех приплыл веселый косяк берегинь и грянул песню. На этот раз она показалась юноше и умной, и уместной, и красивой.
Ты все, что сердцу мило,
С чем я сжилась умом;
Ты мне любовь и сила, —
Не спи беспечным сном!
Ты мне любрвь и сила,
И свет в пути моем;
Все, что мне жизнь сулила, —
Не спи беспечным сном.
Все, что мне жизнь сулила
Напрасно с каждым днем;
Весь бред младого пыла, —
Не спи беспечным сном.
Судьба осуществила
Все в образе одном,
Одно горит светило, —
Не спи беспечным сном!
Одно горит светило
Мне радости лучом,
Как буря б ни грозила, —
Не спи беспечным сном!
Как буря б ни грозила,
Хотя б сквозь вихрь и гром
Неслось мое ветрило, —
Не спи беспечным сном![5]5
Текст Каролины Павловой, искажен.
[Закрыть]
Лесичи и леснянки криками приветствовали водяных женщин, благодаря за такую радостную любовную песню, а затем взмыли в небо так стремительно, что коршуны шарахнулись врассыпную, и оттуда, из-под облаков, устремились вниз – к песчаной косе с одеждами. Удивительно, но волны Яришной почему-то не смыли отвара тирлича, зато скольжение в воздухе просушило не хуже банного полотенца.
– Нужно поторапливаться, – сказал Кам. – Заря занимается.
– Да, господин, – согласилась разноцветная троица.
– И здесь нам придется расстаться, – сказал Рой.
– Да, господин, любовь наша.
– И вы полетите в грады свои и веси…
– Да, любовь наша и радость.
– А мы вернемся на княжий Двор…
– Да, радость наша и любовь незабываемая.
– Но я всю жизнь буду помнить тебя, Цвета…
– Да, любовь моя нежная.
– И тебя, Злата…
– Да, любовь моя неустанная.
– И тебя, Красавка…
– Да, мой пылкий возлюбленный.
Три ведьмы-леснянки принялись целовать мага, а он обнимал их уверенными мужскими руками, дарил улыбки и ласкал взглядами, а потом одну за другой поднял на руки и подбросил к облакам. Ведьмы, кружась в синеве, посылали вниз воздушные поцелуи и кричали, что к следующему слету в червене они непременно родят по ребенку и, кто бы он ни был – мальчик ли, девочка, – все равно будет счастливым и гордым за своего отца, который называет себя веселым человеком Фомой Беренниковым, а на самом деле – Кам Рой из рода комаров.
Ведьмы построились клином и полетели на запад, а Лес протянул левую руку – со стороны сердца – Наде, а правую – Рою, и они ринулись было в небеса, но Ёжкина опять потеряла горизонт и опрокинулась вверх ногами. Пришлось приземляться и искать забытое на Лысой сопке помело.
Ведьмочка уселась верхом, и на сей раз они без приключений взмыли – Ёжкина на помеле в центре, а маг и чародей справа и слева, чуть поотстав, – и понеслись над просыпающейся тайгой, украшенной ожерельями янтарных, рубиновых и чароитовых ягод, золотыми куполами берез и алыми – осин, над обширными кедрачами, над журчащими ручьями, над порожистыми бурливыми речушками и загадочно спокойными озерцами. Когда же внизу замелькали крыши Холмграда, они отыскали украшенную резными коньками, медведями и петухами, с которой стартовали минувшей ночью, расцепили руки и головой вниз ринулись в широкую трубу, выныривая через чело печи.
Умытые и розовощекие, по коврам опочивальни они прошли к узорному окну, глядя на мир живыми блестящими глазами, словно и не было бессонной ночи, а в этот миг из-за горизонта вынырнул краешек солнца.
– Утро, – просто сказала Надя. В дверь постучали.
– Войдите, – пригласил Кам.
– Вошел Кед Рой и удивился: откуда в опочивальне взялась юная красавица?
– Откуда ты, дева? – спросил князь.
– В печке нашли, – не соврал маг.
– Точно, – засмеялся Доходяга. – То-то такая чернявая. Ты чья будешь?
– Я – Надя Ёжкина.
– Ёжкины, Ёжкины, – принялся припоминать князь. – Не из колотиловских ли?
– Колотиловская.
– Эких красавиц выращивают у нас в таёжке… И с кем же ты, дева?
– Я жена Леса Нова.
– Жена? Уж больно молода… Да и жених не умудрен летами.
– Лес – чародей!
– Выходит – очаровал. Ну, это у нас в княжестве случается. Парень он крепкий, по нему видно, да еще чародей, да к тому же с таким братом! Отныне никто не посмеет тебя обидеть – побоятся связываться! Везет же некоторым – два чародея в родне! Что же – благословляю. Давай-ка я тебя, юная красавица, расцелую! – Князь трижды поцеловал девушку, похлопал по плечу Леса и повернулся к магу. – А с тобой, Фома Беренников, у меня особый разговор.
– Говори, князь.
– Хотелось бы один на один…
– Да разве ты, Кед Рой, не замечаешь, что перед тобой двое влюбленных? Они слушают тебя, да не слышат, смотрят, а не видят, потому что видят и слышат лишь глаза и стук сердец друг друга. До наших ли им тайн, когда они еще и свои-то не разгадали?
– Ну что же, раз им не до нас, то давай присядем да поговорим…
А Лес с Надей глядели друг на друга и вправду ничего не слышали и не видели. И не заметили, не запомнили, как оказались на мягкой перине княжеской кровати с занавесками в золотых восточных драконах…
Чародей очнулся ото сна, когда деловой разговор князя с магом завершался. Нов услышал только самый конец переговоров.
– Не обессудь, князь, но никак не могу. У меня другая задача. Кто, кроме меня да Леса Нова, решит загадку двузраких паутин? А решим ее, тогда у тебя появятся личные проходы в Ютландию. Станешь сам выбирать – с кем воевать, а с кем торговать. Может, у тех же стовратов или там бердов громобои получше ютовых или еще какой товар, тебе вовсе неизвестный? Не дурацкая хихикалка, а что-нибудь по-настоящему дельное. Сам разберешься, не маленький. А пока загадка прохода в соседний мир не решена, ты – как на острове сокровищ посередине пустыни: и товаров навалом, да торговать не с кем, и денег полно, да покупать не у кого.
– И тут ты прав, Беренников. Что же, дам я свою княжескую бумагу, чтобы вам препятствий никто не чинил и пропускали в любую сторону.
– Вот за это спасибо. Я тебе объяснял, почему не могу сам в Ютландию пробиться, поэтому важно, чтобы чародея здесь, в княжестве, по ошибке где-нибудь на заставе не укокошили. Случись такое, все наши с тобой планы пойдут насмарку. А имея твою бумагу, мы до Дома ютов доберемся тихо-мирно, по-законному. Дальше уж, внутри, станем поступать по обстоятельствам. Коли придется ютов маленько поколошматить, так я не прочь, а с лесичами нам биться не пристало.
Мужчины поднялись – равный с равным! – и пожали руки в знак скрепления договора. Нов видел сквозь щель в шелковых занавесях, купленных у желтокожих повелителей драконов, как князь склонился над столом и печаткой с пальца удостоверил свою подпись. Кам свернул княжью грамоту и убрал в сумку.
– Вставайте, молодожены, – окликнул маг. – Ушел князь, и нам пора в дорогу собираться.
Во дворе их уже ждали оседланные Банан и Верный. Лес посадил жену перед собой. «Вперед, Банан», – приказал мысленно, и конь степенно пошагал к распахнутым воротам. За городской заставой кони пошли в намет, только пыль да мелкие камешки из-под копыт полетели. Два сгустка темноты стлались над дорогой ноздря в ноздрю, и во всем мире не было силы, способной остановить их бег.
– А почему твоего коня зовут Банан? – спросила Надя.
– В обед поймешь.
Часика в два пополудни, если судить по закрывающимся цветам торичника, они спешились. Кам Рой набил самобраный сундучок землей и накормил таким обедом, что ведьмочка устала восхищаться. А потом по специальному заказу молодого изготовил поднос бананов, вкус которых поразил юную сладкоежку. Она сказала, что понимает супруга, потому что конь у него, как и банан, – восхитительный…
До Колотилова, деревни, укрытой за сосновым бором, добрались на закате. У поскотины всадников встретили Надины подружки. Они заявили, что родители потеряли дочь и очень беспокоятся, а их-де, подружек, упрекают в том, что сманили малолетку на взрослые игрища. Девицы и дальше бы тараторили без умолку, но кто-то из них разглядел и признал в одном из всадников Фому Беренникова, поразившего участников шабаша умением обращаться в ледяной туман. А Ёжкина их вовсе добила, когда сообщила, что вышла замуж.
– Знакомьтесь, – с гордостью сказала она, – мой муж – чародей Лес Нов.
– Да неужто чародей? – поразились подруги, и порадовались за товарку, и слегка позавидовали. – Езжай скорее домой, Надя, а то батюшка с матушкой глаза проглядели, тебя высматривая.
Банан и Верный поскакали вдоль улицы к избе, указанной юной ведьмочкой. Сложена она была из вековых листвяжных стволов. Впрочем, и другие избы в деревне строились не менее добротно. Под окнами родового дома Ёжкиных росли три кедра, усыпанных шишками до нижних ветвей. У прочих жителей Ко-лотилова перед избами зеленели у кого – черемуха, у кого – рябина да калина. Кто-то любил елки, а кто-то пихты либо березы. Под одними окнами топорщились мелкими колючками кусты шиповника, под другими крупными иглами ветви боярышника. Сквозь такой заслон к окошку не пробраться.
Кони стали перед резными воротами, которые немедленно распахнулись. Во дворе Надя спрыгнула с коня прямо в объятия матушки.
– Знакомьтесь, матушка с батюшкой, – с места в карьер затараторила Лесова жена, – это – мой муж-чародей Лес Нов. А с ним рядом – старший брат Фома Беренников, тоже чародей, да такой, что сам Кед Рой ему руку жмет при встречах.
Мужчины неторопливо спустились на землю, поприветствовали Ёжкина.
– Меня зовут Одом, – представился он, а гостей по имени уже назвала дочка. – Расседлывайте коней. Мать, накрывай на стол.
Женщины бросились в избу, и из трубы сразу же повалил дым, а мужчины неторопливо разнуздывали скакунов.
– Издалече путь держите? – спросил Од Ёжкин. Лес подумал, что вопрос довольно глупый, как в бабушкиных сказках, и едва не расхохотался, но потом решил: тесть, наверное, считает, что говорит по-ученому, старается показать чародеям, что хотя ют-школ не кончал, но не тупей валенка.
– От столицы скачем, – отвечал маг.
– Они отвели скакунов на конюшню и пошли в избу.
– И долго добирались до наши таежных далей? – спросил тесть.
– Часов семь ушло, не считая привала.
– Да вы что – как стрелы летели? – удивился Од. – И как коней не загнали? А по ним и не видно. Сухие и дышат ровно. Что у вас за кони такие?
– Мы же чародеи, – не смог удержаться Нов. Хотелось перед тестем покрасоваться, чего скрывать.
– Подвалило дочке счастье, – с сомнением в голосе сказал Ёжкин. – А ты не больно молод, чародей Лес?
Нов протянул руку и легко закинул тестя на зарод сена, и пока тот приходил в себя, барахтаясь наверху, уперся взглядом в колодезный журавль, тот клюнул носом, зачерпнул воды в ведро, вытащил наверх и вылил в ушат, наполняемый для полива огорода.
– И силач, и ловкач! – одобрил зятя Од, соскользнув с навершия зарода на землю. – Теперь вижу, что передо мною не мальчик, но муж. А мечом ты владеешь? Живем-то мы не где-нибудь, а на границе Драчевского треугольника, тут всякие появляются… Ну как опять нападут злые вороги?
Лес подобрал какую-то палку и так начал вращать, что у тестя, наверное, зарябило в глазах.
– Верю, – сказал он, – что и воин ты добрый. Повезло Наде, ничего не скажу. Только она все за ведьмами тянется, не пойму – откуда это в ней? Вроде ни колдунов, ни ведьм в родове ни с чьей стороны не было. Я уж жену тряс: ты часом с лешим не блудила? Клянется, что ничего такого. Может, Надюха просто за старшими подругами тянется? У тех-то вся родня – колдун на ведьме…
– Я разберусь, – пообещал Лес. – Если это девичья дурь, то наложу заклятие – как рукой снимет. А если врожденное, все одно ведьме с чародеем не совладать, и злых дел вершить я ей не позволю.
– И то верно, – охотно согласился Од. – Не будет ей воли проказничать. Но прошу в избу.
Их усадили за стол, жениха – в красный угол. Лес потребовал, чтобы молодая села рядом. А на столе чего только не было. И когда бабы успели все это приготовить? Но теща никак не могла остановиться, все ныряла то в подполье, то в печь, добавляя что-то к застольному изобилию. Мужчины пригубили меда, и полился у них неспешный разговор о видах на урожай, погоде, ютах, патрулях и торговле. Когда глаза у всех стали слипаться, молодым отвели отдельную почивальню, благо комнат в крестовом доме хватало. Ушла спать и теща, а Од и маг все сидели за столом и вели беседу. О чем – Батюшка ведает, Лесу было не до них.
Чуть свет его подняли и наскоро накормили, хотя хотелось ему совсем другого – уткнуться носом супруге в грудь и спать. Спать не дали, и было жаркое прощание с молодой женой, слезы разлуки и крепкие объятия, поцелуи и клятвы в верности до гроба!..
За деревней Рой свернул налево, значит, выбрал путь на Драчевку. А кабы двинулись правой дорогой, то, минуя Великие Мудаки, попали бы в Берестянку. До нее от развилки было верст сто двадцать. На таких не знающих устали конях, как Банан и Верный, к ночи бы они точно добрались до избы дедули Пиха. Ничего, утешал себя Нов, успеем еще повидаться… Ведуном Лес был слабым, в ютшколе никогда не получал высоких оценок на уроках ведовства.
Через полчаса они в который уж раз угодили в засаду. Да сколько же можно, возмутился Лес. Под Козырьградом напали, потом по дороге, когда Грома убили, у реки Трубы и в трактире собирались арестовать, неподалеку от столицы хотели просто убить, никак не успокоятся бельмоглазы!.. А у нас с собой ни меча, ни лука! Да нет же, оказалось, что меч у мага имеется. Да еще какой! Это в ножнах он казался кинжалом, а когда Рой его выхватил из ножен, в руках у него оказался кладенец из сказок. Сверкал, как солнце, ярче огненного луча громобоев. Взмахнул Кам волшебным мечом, вытянулся клинок саженей на двадцать, и полетели юты с коней на усыпанную рыжей хвоей землю. Только шапочки покатились во все стороны, срезая козырьками поганки и мухоморы.
Лишь одного юта Рой не тронул, не стал в хвое валять. Того, что красовался в стороне от группы захвата. Маг перепорхнул из седла в седло ему за спину и взял сгибом локтя за горло.
Глава двадцатая. Заезжая в Драчевке
Зеленый Змий в них огнем плюет, а старожилы знай себе глотают, как факиры, огненную воду..
«Драчевские были»
– Слава Батюшке, – сказал маг, – что ют нам на дороге попался. А то я все гадал: где да где юта взять? Они же на дороге почем зря не валяются, еще поискать надобно.
– Это вам даром не пройдет! – пригрозил ют.
– Да неужели за тебя кто-нибудь хоть коротенькую денежку заплатит? – удивился Кам. – Про длинную-то я и не мечтаю. Боюсь, что брали мы тебя в плен задарма.
– Узнают в Ютландии, что ты весь отряд порубил, туго тебе придется, Фома Беренников.
– А кого я порубил? Все пока живы.
Лес оглянулся. Юты уже, оказывается, с земли поднялись, но в себя толком не пришли. Иначе на кой ляд все эти поганки и мухоморы, которые они в шапочки старательно собирают?
– И откуда ты, сучьеухий, мое имя знаешь? – заинтересовался Рой. – Я с тобой, кажется, свиней вместе не пас, а ты: Фома, Фома…
– Как же! Из-за твоих анекдотов по всему княжеству о нас, ютантах, дурная слава пошла. Куда ни явимся, люди пальцами тычут и смеются. Будто мы такие уж смешные…
– Эх, еще в прошлый раз зарекался я с вами, ютами, не связываться, – в сердцах сказал маг, – ушей не рубить, без штанов по миру не пускать…
– Когда же это было? – подумал Лес. О каком прошлом разе идет речь?
– Всего-навсего пошутил малость, – продолжал Кам, вздыхая, – и на тебе, пожалуйста: обиделись юты – люди над ними смеются. Смеются – значит, веселые, жизнью довольные, князем своим, государством. А вы тут при чем?
– При том, что смеются-то над нами! А все из-за твоих анекдотов. Совсем уважать перестали. И бояться тоже. Что ни скажи, в ответ – смехуечки. Ржут, будто мы невесть какие глупости городим.
– Нет, ты послушай, Лес, что он говорит! Я анекдоты рассказывал, песни пел, народ смешил, а юты взяли да обиделись. Да так, что убить готовы! Вот к чему приводит отсутствие юмора. Другой бы на их месте посмеялся вместе с народом, а эти достали громобои и ну палить в белый свет, как в копеечку.
– Ничего, – пригрозил ют, – Ютландия посчитается за свое оскорбленное достоинство.
– А почему со мной?
– С кем же еще? Кто про нас дурацкие истории сочинил, а мою боевую дюжину превратил в сборище идиотов?
– Да я же их и пальцем не тронул. И ты видел, и вон выоноша подтвердит, что ни одного юта мечами не рубили, стрелами не стреляли, а они хотя и низко пали со своих коней, но все живы. Так, вьюнош?
– Истинно так, – подтвердил Нов.
– Ну и какой же тогда с меня спрос? Никто твою дюжину не трогал, а ты взял да сбежал. Куда, зачем? За дезертирство тебя теперь объявят ренегатом…
– Я от своих людей сбегать не собираюсь, – заявил ют.
– Не верю, – сказал Рой и слегка придавил готово горло. – Тебя же Болваном кличут, правда?
– Я – Болл Ван, – согласился ют. – Но ты-то как узнал?
– Болван, он и в Ютландии болван, и в Лесном княжестве не умней. Куда тебе догадаться, что твои мысли для меня – открытая книга. Я все про тебя знаю, даже то, что сам ты про себя позабыл.
– Не может быть! – не поверил ют. – Не могут лесичи мысли наши слышать.
– Нашел загадку! Мысли у него… Хочешь, расскажу, что за мысли в твоей дырявой башке заблудились? Всего две на большую голову, но им и вдвоем тесно. Первая мысль: как бы меня, Фому, обмануть, знак своим подать? Вторая дурацкая мысль: как бы все провернуть, чтобы не ты, а я в твоем плену оказался? Уж больно охота премию заработать. Что, прав я, не ошибся? Нет, болван, даже и не думай об этом!
Кам извлек из чехла на поясе юта аппарат громкой связи, подбросил и перерубил огненным мечом. Затем изрубил громобой.
– Вот тебе сообщение, где Фому Беренникова искать! А вот – мой арест с помощью громобоя! Что осталось? Подумай хорошенько… Спасибо, что подсказал. Пускай и аппарат для передачи изображений за ними последует.
Маг расправился с черной коробкой и спросил:
– Что там у тебя еще в запасе? Меч? Меч пускай остается. Все равно ты им как попало махаешь. И больше у тебя за душой совсем ничегошеньки? Руки-крюки да пустая башка? Не густо. И придется теперь тебе, ренегату, от своих же скрываться. Радио у тебя нет, чтобы издали со своими объясниться, а лицом к лицу встречаться никак нельзя: вы сперва башку рубите, а потом смотрите – ту ли голову снесли?.. Что же теперь с ютом делать, вьюнош?
– Убей, – сказал Нов.
– Никак нельзя. Он мне как подопытный кролик пригодится.
– Какой кролик?
– Объясню попроще. Я юта использую вместо соломенного чучела, на котором отрабатывают приемы боя… Ой, юту почему-то худо стало, никак в штаны наложил со страху? Нет? Ну и слава Батюшке, а то как бы я его повез, сраного-то? Я тебя, болван, пальцем не трону. Юнош на тебе тренироваться станет…
– Я бы лучше с дублем, – заотнекивался Лес. – В живого стыдно мечи втыкать…
– Опять ты меня не понял. Не собираюсь я его мечами колоть, про чучело для образности сказал. Не сражаться ты с ним будешь, а учиться вещун-связь устанавливать…
– Это невозможно! – в голос вскричали ют и Нов.
– Отчего же? Очень даже возможно. Я же слышу его коротенькие мысли. Сейчас, правда, у него и коротеньких нет, одна злоба да страх. Но ничего, мы, прежде чем колоть, откормим… Потолстеет, подобреет, тогда уж…
– А почему ты, Рой, его мысли слышишь, а никакой другой вещун на это не способен? – спросил Лес.
– Не так слушали, – отмахнулся Рой. – Не в том диапазоне.
– А что это? Расскажи, – заинтересовался чародей.
– Много полезного и поучительного узнавал он от мага, потому-то и считал своим наставником.
– Диапазон – это… Как бы объяснить попроще? Знаешь, бывают такие звуки, которые люди не слышат, а собаки – запросто?
– Да, мы иногда пользуемся специальными свистками для собак.
– Звуки, которые нам не слышны, как раз и лежат в другом диапазоне. То есть в другой зоне. А не слышны потому, что наши и собачьи уши устроены по-разному.
– А как же тогда я смогу собачьи звуки услыхать, раз у меня уши не такие?
– Услыхать-то можно. Но у нас другая задача: ты должен научиться слышать вещун-сигналы ютов. И я тебя обучу, как это делается. Но умение придет не сразу, потребуются тренировки. А для тренажа нужен ют. Поэтому я и обрадовался, когда нам Болл Ван попался. – Маг перепорхнул на своего вороного и привязал уздечку ютова коня к седлу Верного. – Поехали, Лес.
– Почему он не связал пленного? – подумал чародей. Сбежать может.
Но ют сидел в седле как привязанный. Забавно, но и прочие юты не пытались освободить командира. Собирали мухоморы в кепки с большими козырьками и не обращали внимания на удаляющуюся троицу.
Путь на Драчевку оказался не больно-то наезженным. Колея поросла травой, видно, давно ее кони не копытили, колеса тележные не мяли. Нов подумал, что это неплохо. По крайней мере можно надеяться, что никаких засад впереди нет.
Банан и Верный двигались размеренно, биороботов ограничивал ход калюного – конь юта имел такую масть, – и юноша заснул в седле, убаюканный плавным покачиванием. Проснулся, когда миновали перевал и стали спускаться в долину, поросшую высокой травой. Среди таежного разнотравья, кустов смородины и малины петляла речка. В одной из ее излучин подковой выстроились четыре избы. Это и была знаменитая Драчевка, про которую Нов не раз слыхал от мужиков: «Большое село Драчевка – двора три».
Почему Драчевка село, а не деревня и куда именно оно село, юноше было невдомек. Едва копыта застучали по мощеной мостовой («Саянский мрамор», – похвалился чуть позднее конюх Виш), над селом пронесся торжествующий крик:
– Читатели приехали!
Откуда ни возьмись на дорогу вывернул кузнец, если судить по звезде во лбу, внутри которой перекрещивались серп и молот. Звезда крепилась к картузу, надвинутому на челку.
Стихов моих слагалище
складает про любов, —
рявкнул кузнец и воздел кулак, наверное, хотел поведать, о чем складает, но маг, ни на секунду не задумавшись, перебил, да так складно.
Пошел ты во влагалище,
дабы родиться вновь!
Кузнец так и сел, где стоял: прямо на мраморную дорогу.
– Откуда тебе, незнакомец, известны сии бессмертные строки?
Слух о Драчевских старожилах прошел по всем тайгам и таежкам, – скромно опустив глаза, ответил Рой. – Будто ты придумал рифму: Диего Ривьера – телега ревела!
– Ясненько, – несколько разочарованно сказал старожил, – к нам приехал не только читатель, но и писатель. Тогда, может, тебя научить, с чем срифмовать «полечу я на звезду»?
– Нет, – отказался Кам, – спасибо. Я и сам знаю, что рифмуется с «ухватившись за узду».
– А вот и нет, – обрадовался кузнец, – а впрочем, не важно… Как зовут тебя, рифмоплет?
– А Фомой Беренниковым.
– Так ты – сильномогучий богатырь? Как же, помню у старика Афанасьева: «Едет Илья Муромец и видит на дороге камень, а на нем «Фома Берен-ников» мелом написано. Видать, сильномогучий богатырь этот Фома, Муромец думает, если не серебром, не золотом имя свое пишет, а мелом. Нагнал Фому, в ватагу свою богатырскую сманил…» Так дело было?
Лес во все глаза смотрел на старожила: косая челка в плечах, ноги не кривые, а заплетаются, и одет в костюм-тройку: порты и два сапога – пара. Откуда ему про Фому Беренникова известно? – думал Нов. Кто такой Афанасьев? И что за Илья Муромец?
– А рядом с тобой, Фома, кто да кто? – спросил кузнец.
– Рядом со мной чародей, выпускник школы ютов Лес Нов. А на калюном коне ют по имени Болл Ван.
– Что болван, это я и сам вижу. И зачем ты его в Драчевку приволок? Разве у нас своего дерьма мало?
– Ошибаешься, Сим, – сказал Рой. – Этот ют – не просто так ют, он еще и читатель.
– Да? – поразился кузнец. – Никогда бы не подумал. Всегда считал, что юты в читатели не годятся. Помню я первых-то ютов, у которых шапки крутились. Те точно в поэзии ни хрена не смыслили. Прочтешь им про гетры и гетеры, они и с копыт долой. Прямо так и валятся, так и валятся, ряд за рядом, ряд за рядом, как доминушки какие.
Лес не мог уразуметь, о чем говорят взрослые. Что за гетеры, что за доминушки?
– Фома, а можно проверить, как он к настоящей поэзии относится? – спросил кузнец.
– Попробуй, только до смерти не зачитай. А то вдруг с непривычки высокого накала поэзии не выдюжит? Мне ют позарез нужен для опытов.
– Резать будешь?
– Да нет – пытать телепатически.
– А-а, – разочарованно сказал старожил, встал в позу и, завывая, прочел:
Ют покачнулся в седле и медленно вывалился на мощеную мостовую. Действительно, только сопли полетели.
– Ну и хлипкий же читатель пошел, – искренне огорчился Сим.
– А ты его закаляй, – посоветовал Рой.
– Ладно, – согласился драчевец. – Мы его малыми дозами большой поэзии пичкать станем. Афоризмами Виша, они короткие. Небось выдюжит, с одной строки не сомлеет. Эй, конюх, поди сюда, тут пламенного почитателя твоих афоризмов доставили. До моих опусов он пока не дорос, а твои придутся ему как раз по плечу и по зубам. А когда афоризмы станут у него от зубов отскакивать, на мои стихи переключимся, а там постепенно и до Косовой поэмы доберемся. Хорошая такая поэма у фершала, называется «Когда я буду смешной и мертвый?». Я ее и сам только до половины могу выдюжить, но если применить радикальные средства: вожжами юта охаживать, чтобы засыпать не вздумал, от большой по размеру поэзии ни в жьмох, ни в объятия Морфея не эмигрировал, то, полагаю, толк выйдет, бестолочь останется.
Лес от множества непонятных волшебных слов чуть было опять не заснул, но тут из ворот лакированных («От импортного гарнитура „Клеопатра", – пояснил, видя интерес юного чародея, конюх) выехал Виш на пресловутой кобыле Инфляции. Был он коренаст, крепок и весь в коже. Кобыла тоже была кожаной, но не совсем: кожа да кости.
Вы почему кобылу до такого состояния довели? – строго спросил маг. – Или не кормите?
Как не кормить? – возмутился Виш. – Вливаем дотации, но не в коня корм, а в кобылу. Вот ежели вы бы со своим жеребцом ее огуляли, глядишь, и поправилась бы на левый бок. Может, попробуете? Вдруг да окотится жеребятами? И чародей у тебя, Фома, опять же под рукой. Пусть поколдует: дунет-плюнет… Вам – слава, а нам – жеребята.
– Попробовать можно, – согласился Кам.
Слез с Верного и что-то прошептал в конское ухо. Жеребец согласно закивал большой головой. Потом направился прямиком к Инфляции, которая при виде жениха тревожно заржала.
– Сейчас он ей проведет вливание дотаций! – обрадовался конюх.
Верный, не говоря худого слова, взобрался на кобылу передними копытами и принялся огуливать. И случилось чудо. Казалось, жеребец не случается, а накачивает кобылу, как дети через соломинку лягушек. Бока Инфляции раздулись, исчезли ребра, потолстели ноги.
Ишь ты, как размордела! – удивились старожилы.
Осторожней, Верный! – прикрикнул Рой. – А то еще лопнет ненароком!
Верный успокаивающе помахал правым передним копытом: мол, не бойся, хозяин, я свое дело знаю туго. Но накачивать перестал, слез с кобылы. Игриво поматывая хвостом, вернулся к магу.
– Будет окот? – спросил Виш.
Или хотя бы опорос? – спросил Сим.
Ждите, – неопределенно ответил Рой.
Лес попытался с помощью вещун-связи узнать, что думают старожилы о нем, чародее, о маге, жеребце и волшебном огуле, но в сознание хлынул такой плотный поток стихов, искрометных шуток, рассказов и мемуаров, что юноша поскорей отключился, пока башка не лопнула. Понял, что старожилы ему не по зубам. Одно успокаивало: не он первый, не он последний, кому дра-чевцев понять не дано. Юты вон стена за стеной падали. Он-то хотя бы жив остался, слава Батюшке.
Тем временем конюх разглядел читателя. Ют помаленьку приходил в себя после сногсшибательной поэзии, лупал глазами почти осмысленно.
– Пока ют да дело, – принялся на ходу сочинять и тут же обнародовать свои произведения Виш, – ты, Сим, проЮти Фому, чей конь – по уму, а еще – Леса, что пока не набрал веса. Лес – густой, а Фома – холостой (Откуда он узнал, удивился чародей, что я женат?). У Нова – своя обнова. Сколько время – спроси у Береня… Нет, не то! Пришел Бе-ренников – прячь вареников. Пришел Фома, хорошо – не зима. У богатыря Фомы – да дырявые пимы. От Фомы и от сумы два беремя кутерьмы. Чем дальше Лес, тем больше дроф. А? Каково? По-моему, удачно!
