Текст книги "Северное Сияние. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Извольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Все это время Барбара, не в силах кричать, негромко поскуливала от боли, а губы ее заходились в крупной дрожи. Когда Валера подхватил освобожденную девушку на руки, она прижалась к нему и беззвучно заплакала, сотрясаясь в рыданиях.

Положить девушку можно было только на пол, или на блестящий нержавейкой стол – холодный даже на вид. Поэтому я метнулся в комнату и вернулся с плотным пледом из верблюжьей шерсти, которым закрыл ледяной металл. Валера сразу уложил бывшую горничную на плед и я, негромко пытаясь ее успокоить, биогелем залил раны на сожженном боку, на щиколотках и запястьях.

Все это недолгое время, после того как летела выбитая мною дверь, я по-прежнему воспринимал мир сразу в нескольких потоках. Один из которых был мировосприятием Эльвиры, которая краткими фразами сообщала Измайлову и Накамуре обо всем, что происходит с нами.

– Что? – мысленно переспросил я, реагируя на направленный от нее вопрос.

– Хикару говорит, что вам необходимо проверить все помещения, в том числе комнату пыток, на наличие устройств видеофиксации, – ответила Эльвира.

«Хикару?» – удивился я, задним числом понимая, что так зовут Накамуру.

«Хикару» – подтвердила Эльвира. Она также удивилась – даже не думала, что я не знаю имени японца. Да я и как капитана зовут в общем-то не знал до недавнего времени, – ответил я ей, словно в оправдание. Наше общение при этом происходило не как обмен сказанными фразами, а чередой быстрых мыслеобразов, которые в сознании переформатировались в слова.

Обдумав услышанное от царевны, я понял – резон в том, чтобы попробовать найти возможные устройства записи, несомненно, был. Но присутствовал еще вопрос выбора.

– Допрос или поиск? – мысленно поинтересовался я одновременно и у Валеры, и у Эльвиры, одновременно с этим гладя по волосам пережившую начало пыток Барбару и пытаясь ее успокоить ничего не значащими словами.

После моего вопроса и Валере и Эльвире понадобилось время на раздумья. Царевна еще голосом мой вопрос Измайлову передала.

Выбор действительно сложный. Ведь допрос господина Горбунова здесь и сейчас – мероприятие рискованное. Если у него стоит ментальный блок, то нам придется делать ноги. С другой стороны, если у него стоит ментальный блок, то способов противодействия этому нет – он перестанет существовать в любом случае. Привлекать же Ольгу к контролю палача я не хочу – это слишком опасно для нее.

Если у Горбунова стоит ментальный блок, или даже маяк – о нашем прибытии сюда уже знают. Если же блок и маяк не стоят, и мы уедем прямо сейчас, о нашем прибытии и отбытии тоже узнают. Потому что через пелену гнили незамеченными ни Горбунова, ни Завадскую мы не перенесем. На машине уехать тоже не вариант – Накамура уже вскрыл ее блок управления, и узнал, что выезд автопилота и система опознавания транспондера настроены на период с семи утра завтрашнего дня. Если выехать раньше, на ассистант Горбунова наверняка последует дежурный запрос о подтверждении.

Так что как ни крути, и так и так получается аксиома Эскобара – говорящая о неприемлемом качестве и риске абсолютно всех доступных вариантов.

Попросив немного времени, я отодвинул восприятие Валеры и Эльвиры в сторону, и обратил внимание на истерзанную пытками горничную.

– Барбара… Барбара, хорошая моя, – негромко сказал я, аккуратно взяв ее за голову и потеребив мочки ушей. – Тише девочка, тише, – попытался я успокоить ее, когда она вынырнула из прострации полудремы и задрожала. Обращаясь к ней, даже забыл о том, что эта «девочка» лет на десять, если не на пятнадцать старше меня. Нового меня, конечно же.

– Барбара, пожалуйста, это очень важно. Расскажи, как ты здесь оказалась?

Я намеревался задать девушке несколько вопросов, чтобы примерно представлять картину произошедшего. И, узнав хоть что-то, заиметь костыли – уцепившись за которые можно попробовать поймать на простой лжи Горбунова. Но неожиданно, результат обращения к горничной превзошел все ожидания. Барбара честно напряглась, пытаясь сформулировать словами ответы, в этот момент наши глаза встретились, и я напрямую получил от нее воспоминание в форме лавины мыслеобразов.

Пытки, осознание неминуемой смерти и боль видно как-то повлияли на ауру девушки, так что я с легкостью смог считать информацию. В несколько мгновений пережил яркими вспышками ее воспоминания прошедшей недели: указание-приказ от Мустафы на попытку контакта с Филиппом Горбуновым, неожиданно легко получившуюся; знакомство с таким удивительным – обходительным и харизматичным, мужчиной, походы в рестораны, обещания, приглашения, поездка сюда – в такое прекрасное место; романтический ужин, перешедший в невероятное по чувственности продолжение и неожиданное, выбивающее почву под ногами пробуждение.

Заснув после бурной ночи, Барбара очнулась от стылого холода, сегодня утром. И лежала она не в кровати, а здесь, в каменном мешке на ледяном металле стола. Обходительный и предупредительный Филипп, который всего несколько часов назад был чувственным и умелым любовником, открыв ей неизведанные ранее грани наслаждений… этот такой незабываемо-прекрасный мужчина, в которого Барбара уже успела влюбиться – понял я даже с некоторым смущением, вдруг пугающе преобразился.

Вместо пожелания доброго утра Горбунов притянул стяжками руки и ноги девушки к столу, и будничным, пугающим до слабости в коленках голосом сообщил, что вечером ей предстоит умереть в долгих мучениях. Для убедительности, чтобы все сказанное не казалось плохой шуткой, он взял строительный фен и демонстративно сжег ей кожу на боку. После чего одним ударом разбив девушке лицо, ушел – оставив привязанной к столу на целый день в одиночестве.

Оставил накапливать муки страха, понял я.

Вернулся Горбунов в пыточную комнату совсем недавно, и сразу приступил к делу – быстро и сноровисто (это я отметил по картинкам воспоминаний) распял девушку на стене. Подведя при этом Барбару к границе безумия от страха – в ходе экзекуции он сообщил ей что этот лишь начало, а после начал готовить пыточные инструменты. При этом холодным равнодушным голосом подробно озвучивал девушке план действий, делая акцент на мероприятиях, предназначенных для того, чтобы она не умерла раньше времени.

В этот момент я почувствовал чужую холодную ярость. Это Эльвира не справилась с чувствами – царевна, как и Валера, видела и слышала отголоски полученных мною воспоминаний Барбары. Которая, вновь пережив в воспоминаниях все произошедшее, забилась в истерике.

Предусмотрительный Валера ту же вколол девушке обезболивающее и успокоительное, а я жестами попросил ее закрыть глаза полежать. Барбара уже смотрела на меня теряющим фокусировку взглядом – медикаменты начали действовать сразу. Несколько секунд, и девушка перестала реагировать на внешние раздражители – даже когда я перенес ее на руках в обычную часть дома и уложил усыпанную лепестками роз кровать, накрыв одеялом.

Барбара ровно задышала, погрузившись в сонное беспамятство, а мы с Валерой вернулись к Горбунову. Вколов ему дозу снотворного рассчитанного строго на час (из военных запасов, дрон доставил), мы этот час, вместе с прилетевшими в здание миниатюрными дронами от Накамуры, занимались исследованием всех помещений.

Предположение японца оказалось верным. Камера – единственная, обнаружилась в пыточной комнате, в одном из светильников. Сняв плафон, небольшой автономный девайс мы вынули из вереницы светодиодов. И когда мы его достали, у меня окончательно оформилось стойкое ощущение – Горбунов не крупная рыба. Он исполнитель; обычный селебрити, поднявшийся чуть выше закона и вкусивший вкус запретных удовольствий.

Если надо сделать что-то грязно, это всегда лучше делать чужими руками. И есть у меня еще одно обоснованное предположение, что строили базу отдыха и устанавливали заготовки под портал врат здесь те люди, которые сделали вид будто не знали и на знают, что здесь в будущем будут подвергать кого-то мучительной смерти.

«Оно само так случайно получилось» – старое как мир, и по-прежнему работающее объяснение для самых разных событий и их последствий.

Кроме камеры в светильнике, больше из записывающих устройств ничего не нашли. Тем более не нашли архива – понятно, что никто не хранит именно здесь записи присутствия предыдущих гостей. За все время поисков я краем сознания чувствовал Эльвиру – никакого беспокойства она не проявляла. Значит, наше присутствие здесь пока не только не обнаружено, но и намеков на это нет никаких.

Когда закончили поиск, вернулись вниманием к Горбунову. Приподняв пленника, Валера усадил его на металлический стул, сбросив с него пиджак, и насадил связанные сзади руки на узкую спинку. Голова Горбунова безвольно свесилась, но почти сразу хлесткая и болезненная, но не травмирующая оплеуха заставила его открыть глаза.

– Здравствуйте, – поздоровался с ним я, отойдя на пару шагов.

Литератор, сфокусировав на мне взгляд и вспомнив события последних секунд до того, как провалился в беспамятство, вздрогнул и попробовал отшатнулся. Получилось не очень – спинка стула помешала. Попытавшись глубоко вздохнуть, Горбунов вдруг подавился, зашелся в кашле и вытолкнул языком изо рта остатки двух зубов и сгустки крови.

– Давайте знакомиться. My name is Volkov. Arthur Volkov. Будьте так любезны, сообщите с кем имею честь держать беседу, – дождавшись, пока литератор освободит рот, предельно вежливо попросил я.

Горбунов не ответил, лишь попытался оглядеться по сторонам. Почти сразу терпко и неприятно потянуло кислым, прокисшим запахом пота. Козлиный запах, запах мужского страха. Литератору было очень страшно – от его внимания не укрылось, что несознательно говорил я с теми же самыми интонациями, с которыми он сам совсем недавно общался с распятой Барбарой.

Несмотря на колыхнувшееся брезгливое отвращение, ни один мускул на лице у меня не дрогнул. В отличие от скривившегося от ужаса Горбунова – литератор понял, что дело дрянь. И очень, очень испугался, но все еще отказывался верить в реальность происходящего. Явно цепляясь за призрачную надежду, что сейчас морок схлынет и все вернется на круги своя.

– Молчание есть ваша принципиальная позиция? – поинтересовался я.

Ответа даже не ждал – уже развернувшись. Подойдя к стеллажу, взял приглянувшийся тяжелый отбивной молоток для мяса – массивный бочонок головки которого с одной стороны был увенчан плотными рядами острых пирамидальных выступов.

Вернувшись к Горбунову, я присел перед ним и одним резким движением стянул с его левой ноги ботинок. Литератор попытался убрать ногу, извернувшись как червяк, но неудачно – Валера сзади удержал. Не утруждаясь тем, чтобы снять и носок, я прижал ступню пленника к полу, и резко с силой ударил – раздробив сразу мизинец и безымянный палец.

Знаменитый литератор и продюсер пронзительно закричал, завизжал даже – и от боли, и от осознания реальности неотвратимого ужаса происходящего.

– Прошу вас, отвлекитесь немного от своих переживаний и послушайте пожалуйста, – снова предельно вежливо попросил я. – Убедительно! – даже повысил я голос, – прошу, уделите мне буквально несколько минут.

Горбунов в этот момент как раз взял паузу, чтобы вздохнуть, поэтому мои слова прозвучали достаточно громко. Хлопнув глазами, литератор – крупно дрожа, уставился на меня испуганным донельзя взглядом. Холеное лицо его исказилось, потеряв всю привлекательность и харизму «как с картинки». Я же продолжил предельно вежливым и участливым тоном:

– Спешу сообщить, что мне не нравится, когда игнорируют мои вопросы. Я еще мне не нравится, когда кричат – я начинаю нервничать, не люблю громкие звуки. Поэтому давайте заключим договор – когда вы кричите, а также когда я не слышу ответа на вопрос, или же мне не нравится полученный от вас ответ, я продолжаю дробить вам пальцы. Если согласны, моргните пожалуйста.

Литератор был не согласен, но сказать об этом не решился. Долго же не моргать человек не может. Уже через полминуты я со всей доброжелательностью его поздравил с заключением договора и улыбнулся, когда Горбунов моргнул. Моргнул, и сразу заплакал.

Люди, вернее нелюди – привыкшие к безнаказанности палачи, сами очень сильно боятся боли. Привыкнув ее причинять, но безумно страшась подобного применительно к себе. И сейчас литератор от страха мог бы легко отойти в обморок – настолько от него осязаемо чувствовался обессиливающий ужас. Вот только боль в размозженных пальцах сделать ему это не давала.

– Отлично, поздравляю с первым шагов к предполагаемому сотрудничеству. Итак, первый удар был за неотвеченный вопрос, а тот который сейчас будет, за ваш крик, – снова очень вежливо сообщил я Горбунову, и вновь прижав его стопу к полу, ударил по частично размозженным двум пальцам.

В этот раз литератор не закричал – он попытался сохранить молчание, сжав губы, но получилось не очень хорошо – взвизг, переходящий в иущий из груди утробный стон, у него все же вырвался.

– Вот. Можете, когда захотите, – удовлетворенно заметил я. – Теперь, в продолжении переговоров, очередное предложение с моей стороны…

Прервался я на полуслове. Потому что в пыточной камере уже сконцентрировался совсем густой дух страха и боли. К прокисшему запаху пота добавился терпкая удушливая вонь – Горбунов от страха полностью обделался, в самом прямом смысле.

Сохранять бесстрастный вид после того, как Горбунов намочил и навалил в штаны, я не мог. Не настолько подготовлен. Так что вновь сходив к стеллажу, взял одну из медицинских масок, сбрызнутых парфюмом. При этом вновь отметив, что в пыточной комнате все и продумано до мельчайших нюансов, и подготовлено по высшему разряду.

– Итак, очередное предложение с моей стороны, – снова присел я на одно колено рядом с литератором. – И включает оно сразу несколько вариантов. Первый – вы рассказываете нам то, что мы не знаем, удивляя до самой глубины души. Этот вариант позволяет остаться в живых и предусматривает вашу роль, как осведомителя серьезной правительственной организации.

Вариант второй – вы, по мере сил и возможностей, рассказываете нам без утайки все, что знаете. И после этого вправе рассчитывать на легкую смерть.

Вариант третий – если вы хоть раз слукавите, мне придется причинить вам боль. Если слукавите несколько раз, или не дай боже, соврете, вы… наверное, даже будете жить очень долго. Вот только в таком состоянии, что будете молить о смерти Бога и само мироздание беспрестанно, каждую секунду. Это понятно?

Глаза Горбунова по мере того, как я говорил, еще больше наполнились слезами, а из носа неожиданно потекли сопли. Несколько долгих секунд он просто смотрел на меня, пытаясь унять дрожь губ, по-прежнему не в силах осознать глубину своего падения.

– Важное уточнение, – показал я ему отбивной молоток. – Наше первое соглашение денонсировано ни в коем случае не будет, поэтому если на мой вопрос я не слышу сразу ответа, то за этим незамедлительно следует…

Что следует, договаривать я не стал, не в силах сразу сформулировать на канцелярском, на котором пытался изъясняться. Зато показал на практике – вновь прижав ступню литератора к полу и ударив молотком. Неприятно чавкнуло, превращая в тонкий блин остатки двух пальцев под тканью носка, и Горбунов от неожиданности вновь вскрикнул от боли.

– Господи, какой же вы необучаемый, – устало произнес я, поднял я молоток для очередного удара. – Как будто мне доставляет удовольствие плющить вам пальцы…

– Нет-нет-нет-я-буду-говорить-прошу-вас-пожалуйста-не-надо, – на одной ноте взвыл литератор. Причем так, что мне даже пришлось отшатнуться, дабы не попасть под брызги его смешанных со слезами слюны и соплей.

Отшатнувшись, я поднялся на ноги и отошел к стеллажу. Взял паяльную лампу – новую и блестящую, но в классической конструкции, не претерпевшей изменений с девятнадцатого века. После одну за другой начал выдвигать алюминиевые канистры. Каждая из них была подписано – бензин, керосин, дизельное топливо, спирт, машинное масло… была даже чистая нефть, что неожиданно. Как используют все эти жидкости, думать я не хотел.

Залив в паяльную лампу керосина, я разжег ее и вернулся к Горбунову. Поставил лампу рядом с его ногой, направив струю пламени в сторону, подрегулировав его так, что послышался пронзительный свист.

– Мне очень неприятно делать вам больно, скажу честно и откровенно. Поэтому чтобы не дробить дальше пальцы, я просто – в случае не понравившихся мне ответов, направлю пламя вам на ногу. И убирать не буду. Теперь слушаю внимательно. А, и простите что прерываю. Просьба: рассказывайте с самого начала обо всем том, что именно привело вас сюда в роли палача для прекрасной девушки Барбары Завадской.

Горбунов был человеком творческим – литератором и продюсером, поэтому слова в предложения складывать умел. Рассказывал он подробно, обстоятельно и самое главное не косноязычно. По мере моих наводящих вопросов он каждый раз вздрагивал, но отвечал моментально, пусть и поначалу немного спутанно, не всегда сразу словами успевая за мыслями.

История оказалось довольно проста. По роду деятельности продюсера в ялтинской киностудии, Филипп Горбунов сталкивался с самыми разными людьми из самых разных социальных страт. По мере работы он, как я понял, выполнял заказ на переформатирование некоторых слоев общества – продвигая среди прочих к производству картины определенного содержания. Оправдывающие некоторые, не совсем человечные поступки.

После того, как господин Горбунов успешно выпустил в прокат третий сериал, романизирующий действующие в англоязычных протекторатах бандитов среднего звена, в виде награды он получил знакомства с нужными людьми. Самое первое его касание запретного мира состоялось на побережье Африки, где в англо-германском протекторате «Танганьика» он поучаствовал в сафари не только на запрещенных к охоте животных, но и на человека. После этого, почувствовав вкус к такого рода развлечениям, Горбунов продолжил вращаться в узких кругах, постепенно познавая вкус запретных, и от этого более манящих удовольствий.

Из рассказа литератора я узнал, что ни единого раза за все мероприятия – будь то охота на людей, гладиаторские бои между случайными участниками или эксклюзивные пытки подобной сегодняшней, он не имел дела с одаренными. Все, кто участвовал в качестве палачей, зрителей или охотников, были обычными людьми, без владения стихийной силой. И все мероприятия – вне зависимости от количества человек и специфики, всегда были организованными, кто бы сомневался, компанией Чистый мир.

В узком кругу участников запретных игрищ все использовали маски, так что литератор не знал не только имен, но и реальных лиц большинства тех, с кем его сводила судьба на мероприятиях закрытого клуба. С уверенностью Горбунов смог назвать имена только трех человек, с которыми имел дело. Первым был Валентин Скрипач, стареющий миллиардер-меценат, который и ввел Горбунова в мир запретных удовольствий; вторая – Ивона Маевская. Довольно знаменитая даже в мировом масштабе светская львица, или – как здесь таких называли, дама полусвета, на момент знакомства с Горбуновым любовница Скрипача. Третьим названным человеком, совершенно неожиданно, оказался Андрей Владимирович Шилов, чей род деятельности Горбунов обозначить затруднился.

Неожиданным это оказалось после пары наводящих вопросов – потому, что Андрея я знал. Он был последним, четвертым постоянным участником нашей возглавляемой Степаном в Высоком Граде команды, которая занималась бустом нубов на вирт Арене. И Андрей Шилов, что важно, был очень близким другом Степана, можно сказать его доверенным лицом.

Впрочем, после услышанного я начал в этом немного сомневаться – серым кардиналам лишняя известность не нужна, и вполне возможно, что реально именно Степан по факту был доверенным лицом Шилова. Подобные мысли вызвали у меня сразу несколько пугающих предположений – очень уж тесным получается такой большой на первый взгляд мир. Но предположения эти я пока отодвинул подальше.

Не время сейчас, все равно не проверить.

Пока не проверить.

Допрос Горбунова продолжался до самого утра. Скрупулезно и с непривычной для себя дотошностью я доставал из него крупицы знаний. Валера за все это время не произнес ни слова, безмолвной тенью возвышаясь за литератором. Но при этом он был непосредственным участником – периодически указывая на неувязки и подсказывая мне вопросы с помощью мыслеобразов. Также, как и Эльвира.

Когда вопросы закончились, я – согласно нашему договору, расплющил еще один палец литератору, нанеся отложенный удар, который он заработал себе невольным вскриком в самом начале допроса.

Покинули базу отдыха мы после семи утра, когда небо уже серебрило дымкой приближающегося рассвета. Выехали на тонированном в ноль кроссовере, привезшем сюда Горбунова и Барбару. Девушка, находящаяся под действием успокоительного и обезболивающего, еще спала. Я положил ее на заднее сиденье, а на пол бросили Горбунова. Чтобы не вонял, с него пришлось срезать штаны и дистанционно помыть ему задницу из шланга, который в пыточной также предусмотрительно имелся.

Ледяная вода литератору не понравилась, но другой у нас не было. Когда я сильным напором смывал с него подсохщую… грязь, так скажем, заметил, что ступни и кисти его уже начали синеть – стянул Валера ему руки-ноги качественно. Наверное, именно поэтому господин Горбунов даже пожертвовал одним пальцем по ходу допроса, когда с невиданной наглостью решился попросить ослабить пластиковые стяжки. В тот момент меня больше занимали его ответы, поэтому о том, что у него слишком сильно стянуты руки и ноги я как-то даже не подумал. Сейчас же господин Горбунов попросить ничего не мог – рот ему заклеили плотным отрезком скотча. Постанывал только изредка, от боли и страха.

Несмотря на наше с Валерой напряженное волнение, машина совершенно спокойно покинула территорию базы отдыха, и миновала все три защитных периметра. На КПП никто нас ни о чем предполагаемо спрашивать не стал, а при приближении машины шлагбаум просто поднялся. По-моему, даже в автоматическом режиме.

Из кроссовера пришлось выпрыгивать почти на ходу – чтобы остановкой не привлекать возможного внимания систем слежения, в автоматическом режиме контролирующих по трекеру движение машины.

Вместо нас в салоне дальше поехал небольшой блок взрывчатки. Взорваться она должна была на пустыре, неподалеку от перевалочной станции, организованной в офисе Чистого мира в Кисловодске. Была мысль взорвать машину прямо там, но после некоторых раздумий от нее отказались – рядовые исполнители могут быть обычными людьми, нанятыми через биржу труда также, как и два пожилых охранника на КПП ведущей к базе грунтовки. Глупо ждать того, что все сотрудники Чистого мира в курсе всех происходящих под эгидой организации процессов.

Когда выкинули из кроссовера захваченные из шале вещи и выпрыгнули сами – Валера вместе с Барбарой, держа ее не руках, а я с Горбуновым, таща его волоком как мешок с картошкой, к нам уже подлетело два подготовленных внедорожника. Все сидящие в машинах конфедераты вновь оказались для меня на одно лицо – мы с Валерой по-прежнему были лишь в контактных комбинезонах, и босиком. Но в группе Измайлова было уже шесть человек, из чего я сделал вывод, что уехавшие на автопоезде двое бойцов спрятали крылья и организовали под нашу эвакуацию транспорт.

Едва распределившись по машинам, мы со всей возможной скоростью помчались по полям, в сторону расположенного поодаль частного аэродрома, где уже приземлился зафрахтованный бизнес-джет. Мы торопились – полностью скрыть следы вряд ли получится – иллюзий насчет этого никто не питал. Все понимали, что нам нужно действовать на опережение – необходимо как можно скорее добраться до Красноводска на Каспии, и вновь вернуться под крыло делегации императорской школы.

Но одну остановку мы все же сделали. В чистом поле.

Конфедераты моментально покинули машину, держа наготове оружие и прикрывая нас. Валера неделикатно достал из салона Горбунова и потащил его прочь, волоча за волосы, оставляя телом извивающегося от боли литератора след широкий на тонком слое снега. Я задержался: достал из багажника захваченный из пыточной камеры инвентарь – канистру, паяльную лампу и четыре металлических треножника, для удобства завернутые в плотный верблюжий плед, на который на стол укладывал Барбару.

Через десяток секунд Горбунов оказался освобожден от пластиковых стяжек и плотно пришпилен к земле – широко раскинув растянутые ноги и руки. Точь-в-точь в такой же позе, как на стене висела Барбара, только горизонтально.

У захваченных с собой треножников оказалась очень удачная конструкция – забивалась в землю одним ударом ноги, плотно пришпиливая и зажимая конечности. Деликатности человеколюбия в наших действиях не было ни капли, но боли в руках и ногах Горбунов при этом явно не чувствовал – настолько они онемели, обескровленные.

Литератор по-прежнему был без штанов, в потерявших белизну рубашке и перчатках, и в одном лакированном ботинке. Скрывая частичную наготу, я накрыл его пледом и тщательно подоткнул под бока плотную ткань.

– Это чтобы вы не замерзли, – сообщил я Горбунову с вежливым участием, от которого не отказался за все наше время общения с ним.

Еще примерно полминуты мне понадобилось, чтобы вылить на пришпиленного к земле литератора канистру с соляркой, качественно залив все тело и напитав топливом плед. За это время, по моей просьбе, Валера разжег паяльную лампу.

Взяв ее, в очередной раз поморщился от резкого запаха солярки – ну не нравится он мне. Держа пламя направленным в сторону от распятого на земле Горбунова, я подцепил за уголок скотч на его лице и рывком его оторвал. Пленник не сдержал сорвавшегося с окровавленных губ крика – очень уж качественный скотч. Как и система распятия в каменном мешке пыток видимо не предназначен для того, чтобы его снимать с живого человека.

– Я обещал вам легкую смерть. Как видите, свое обещание выполняю, – сообщил я Горбунову с сожалением и поставил паяльную лампу так, что свистящее пламя коснулось пропитанного соляркой пледа.

Литератор истошно закричал, и забился как червяк на рыболовном крючке, пытаясь освободиться. Но прибивая его к земле, мы с Валерой растянули ему ноги и руки сильно в натяг, так что извиваться и биться об землю у Горбунова получалось, а вот освободиться нет.

Солярка не бензин – от открытого огня, хоть спички бросай, хоть зажигалкой поджигай, не вспыхивает. Поэтому многие думают, что она не горит. Ошибочно думают: под пламенем горелки пропитавшаяся ткань пледа уже занялась жадным пламенем. И совсем скоро на месте бьющейся в агонии фигуры занялся большой и жаркий, чадящий черным едким дымом костер, прямо из которого доносились истошные вопли.

Валера, опять же по моей просьбе, снимал короткое видео – на монокль Горбунова. Наверняка Барбаре потребуется психологическая помощь – посмотрит, как ее мучитель умер, глядишь и легче станет. А потом можно будет попросить Ольгу и память девушке подкорректировать – вернув к моменту разговора с Мустафой, и внушив что от предложения она отказалось.

– Это… легкая смерть? – отвлекая меня от мыслей о реабилитации Завадской, поинтересовалась все это время безмолвно стоящая за нашими с Валерой спинами Эльвира.

– По сравнению с тем, что он заслуживает? Несомненно, – кивнул я, позволив себе еще несколько секунд понаблюдать за происходящим.

– Вот так в сказках добро всегда побеждает зло, – повесил в воздух краткую эпитафию Валера, снимая позолоченный монокль, заканчивая снимать агонию заживо сжигаемого палача.

– В сказках без детской редакции, – счел нужным я уточнить, после чего мы втроем развернулись и поспешили к машине. Время утекало, и нам необходимо было успеть до того, как на пустыре в предместьях Кисловодска машина Чистого мира полыхнет взрывом, сообщая всем что что-то пошло не так.

Когда я заскочил в приоткрытую дверь уже тронувшегося с места внедорожника, мелькнула неожиданная мысль: не хотелось бы сглазить, но похоже присутствие Эльвиры идет нам на пользу. Когда мы втроем, при высоком КПД получения новых знаний, пусть и обрывочных, несомые нами разрушения несоизмеримы с теми, когда мы с Валерой действуем вдвоем.

И, наверное, разрушения эти более… упорядочены, я бы сказал.