Текст книги "Северное Сияние. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Извольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Оставшиеся в зале – кроме нас, это было не более полутора десятка гимназистов, вновь без малейшей задержки поднялись и покинули помещение. Буквально полминуты, и на малой арене остались только мы вшестером и драгунский полковник.

Проводив взглядом последнего торопливо покинувшего зал гимназиста, я вернулся вниманием к партнерам по команде. Все они произошедшему не особо удивились, а вот меня причина, почему золотая молодежь относится к внешне непримечательному лектору относится с таким пиететом, все более волновала загадочным флером тайны.

Николаев между тем отправился к краю трибуны и выкатил оттуда транспортировочный ящик с экипировкой. Присмотревшись, я увидел на боку белого горностая – знак Эльвиры. Удивленно глянул на царевну, но тут же вернулся взглядом к полковнику – он уже выкатывал следующие ящики с бронекостюмами и оружием, в числе которых был мой.

Как он его достал, почему я не знаю? – только и мелькнула у меня мысль. Моя экипировка за семью замками – чтобы ее получить без моего ведома, нужно… черт его знает что нужно, но просто так сделать это не получится. Если только в этом Андре как-то не замешан.

– Облачаемся, господа и дамы, – между тем спокойно произнес Николаев.

Эльвира двинулась к ящикам с экипировкой первой, без малейшей задержи. Остальные потянулись следом, и судя по виду вопрос «А что вообще происходит?» волновал только меня. Вернее, только я один видимо здесь о чем-то не был в курсе.

Меньше минуты потребовалось нам всем для того, чтобы переодеться и облачиться в бронекостюмы Шевалье.

– Боевой режим, активная защита, – сухо произнес полковник.

Блеснуло перед глазами голубоватым сиянием, оттеняя мир элементами тактической сети подразделения, по-иному стали слышны звуки.

– Конструкты низкого, третьего ранга, – произнес полковник, в руках которых уже горело два огненных шара. Каждый из которых, как я теперь знал, скрывал конструкт в форме одного из…

Глянув на стенды с боеприпасами, додумать я не успел. Потому что файерболы с рук полковника вдруг полетели в нас – и первый достался мне. Полыхнуло перед взором языками пламени, прозвучал аварийный зуммер, и мир вокруг меня остановился – движения сковало, перед глазами возникла темнота.

Это была «смерть» – такая, какую испытывали в ходе матчей все наши противники из Семипалатинска и Красноярска. Но это была очень быстрая смерть – у меня просто в уме не укладывалась, как именно это произошло, и почему защита бронекостюма так легко спасовала перед простыми конструктами третьего ранга.

После того, как темнота пропала, я быстро поднялся на ноги и по жесту полковника поднял забрало. Как и остальные – успел заметить я.

– Ваши покинувшие зал коллеги из первой группы допуска к четвергу должны предоставить мне доклад по классификации базовых конструктов Школы Огня, из второй группы – по сравнительной экономике войны. Также к четвергу. Вы, в составе своей группы, сделаете оба доклада к завтрашнему вечеру. После того, как приму вашу работу, у нас состоится первое занятие по сопротивлению стихийной магии.

Полковник говорил, и постепенно его глаза наливались огненным сиянием, а в руках появлялось два пылающих широких клинка. Осмотрев нас, он неожиданно дал объяснение происходящему:

– Концепция проведения национального российского турнира немного сменилась, и чтобы вам не быть униженными в матчах с одной из команд одаренных, в ближайшие пять недель нам предстоит очень много работы. В самых разных сферах граней реальности, – добавил полковник, после чего языки пламени вдруг взвились с огненных мечей, исчезая.

Я только выдохнул беззвучно – потому что в руках Николаева теперь было два самых настоящих клинка Тьмы. И смотрел он на нас заполненными непроглядным мраком глазами.

– Напоминаю: следующая наше встреча завтра, в аудитории класса Индиго, в семнадцать ноль-ноль, – кивнул полковник, и встряхнул руками, заставляя клинки Тьмы рассеяться. Осмотрев нас на прощанье уже ставшим обычным взглядом, он четко развернулся и пошагал к выходу.

После того, как дверь за ним закрылась, несколько минут царило молчание. Все пытались осмыслить увиденное, что не укладывалось в рамки привычной реальности – ну не может одержимый выше третьего ранга свободно оперировать Тьмой – это невозможно, исходя из всей слышанной нами ранее информации.

Впрочем… нет ничего невозможного. И ребенок, который уверенно считает что детей приносит аист, а подарки под елку кладет Дед Мороз, тоже в некоторый момент жизни оказывается перед неопровержимыми фактами объективной реальности.

– Ну еш-матреш, под списание, – вдруг произнес Валера.

Я был настолько ошарашен только что увиденным, что даже не подумал отметить украденное им у меня выражение «еш-матреш», на которым он всегда насмехался как над плебейским.

Глядя на расстроенного принца, я не сразу понял, о чем речь. Но зацепившись взглядом за значки дополненной реальности на периферии зрения, и оглядев показатели сохранности экипировки, с удивлением понял – бронекостюм придется менять. И судя по нескольким раздавшимся возгласам, остальные тоже обратили на это внимание.

– Да как так-то? – со знакомой моему миру интонацией ошарашенно произнесла Эльвира, использовав еще одно часто используемое мною выражение.

Всеобщее изумление понятно – конструктом третьего ранга вывести из строя бронекостюм Шевалье – это тоже из раздела ранее неизведанного. Но сейчас больше меня интересовал совсем другой вопрос.

– Минутку внимания можно? – прервал я сбивчивые комментарии. – Это вообще кто?

– «Это» это кто? – поинтересовался Валера.

– Господин Николаев, – кивнул я в сторону двери, за которой исчез наш новый навигатор. – Я не могу понять, почему к обычному мотострел… драгунскому полковнику такое настороженное и почтительное отношение?

Недоуменное молчание было мне ответом. Похоже мне не совсем поверили о том, что я не знаю кто это.

– Надежда Геннадиевна, – использовал я гарантированный и проверенный способ. – Скажите пожалуйста, чем примечательна личность господина Николаева?

Своим вопросом, что неожиданно, я поставил Наденьку в тупик. Она несколько раз открыла и закрыла рот, даже не зная что сказать. Вместо нее заговорила Эльвира.

– Фамилию Николаев Сергей Александрович получил в возрасте двадцати пяти лет, когда отказался от титула и расходов на свое содержание, не отказавшись при этом от выполнения обязанностей по отношению к своей стране. Сейчас Сергей Александрович преподает в Академии Генерального штаба Вооруженных сил Российской Конфедерации.

– Ммм, ясно. И…

– И да, Артур, это важно: вопрос, который ты задал из категории тех, что не принято произносить вслух, имей это ввиду. Как и вопрос почему это произошло – на него ответа никто не знает. А если знают, то молчат.

– Судя по способностям, – выделил я последнее слово, намекая на продемонстрированные полковников клинки Тьмы, – ответ почему именно это произошло, лежит на поверхности.

– Теперь да, – покладисто согласилась Эльвира.

– Подскажи, как титул Сергея Александровича звучал? – поинтересовался я, начиная о чем-то догадываться.

– Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь.

– Сын? – уточнил я, потому что внешне полковник на Императора был совсем непохож.

– Старший, – кивнула Эльвира.

– А почему…

– Боюсь показаться невежливым, но у нас до завтрашнего дня весьма много работы. Может отложим этнографические интересы на потом и займемся делом? – прервал меня Валера.

Глава 18

– Я н-не понимаю! Зачем? – неожиданно не справился с эмоциями Валера. И даже негромко взвыл от боли, стягивая с себя частично замазанный гарью, и частично покрытой стойкой ледяной изморосью наплечник.

Когда последние элементы его доспеха были брошены на пол, Валера обессиленно свалился в кресло. Его контактный комбинезон в некоторых местах был прожжен или даже порван, в прорехах виднелась обожженная кожа и порезы. Я машинально отметил, что принцу сегодня почему-то доставалось больше всего. Хотя и остальные выглядели потрепанными – бронекостюмы у всех под замену.

Надежда свои доспехи уже давно сняла, и сейчас распустила косу, рассматривая частично подпаленные пряди. Илья бронекостюм пока даже не начинал снимать, сидел в углу медитировал, а Модест суетился вокруг Эльвиры, помогая ей как обычно. У нее заклинил доспех на стыке сапогов и поножей, и черноглазый оруженосец царевны пытался вручную выбить стопора. У Модеста ничего не получалось, но Эльвира сохраняла смиренное молчание – запрокинув голову и явно терпя боль. Это заметил Валера, который без слов поднялся, в два резких и злых движения справился с заклинившей броней, и вновь вспомнив о том, что только что жалел себя, поковылял обратно к креслу, сдержанно ругаясь под нос.

Конечно, Валера проявлял несдержанность не от боли – он может перетерпеть и гораздо более сильные страдания. Сам видел не раз, знаю о чем говорю. И я сейчас понимал, что принц бесится и даже испытывает практически физические страдания от мучительной неопределенности, а также кажущейся бессмысленности наших действий.

С момента прибытия полковника Николаева минуло уже пять дней, и со вторника все долгие (очень долгие) вечера были заполнены обязательными тренировками. Монотонными и однообразными. На открытых полях площадок Большой арены несколько гимназистов третьего года обучения, среди которых были братья Борисы, по поручению полковника закидывали нас, до полного своего или нашего изнеможения, перворанговыми базовыми конструктами четырех стихий.

Во время этих тренировок раз за разом мы выполняли банальное задание – пересечь площадку А в точку Б. На пути нас в засаде ожидали противники – которых мы также должны были атаковать. Вот только был один неприятный момент – магические конструкты в нас летели самые настоящие, а вместо оружия у нас были имитационные комплексы, лишь подсчитывающие нанесенный нами ущерб. Объем которого с самой первой тренировки приобрел обязательные значения, ежедневно увеличивавшиеся.

После такого несправедливого расстрела, в одну сторону, до поздней ночи каждый из нас вынужден был выполнять простейшие упражнения ментальных практик. И большая часть была из тех, что под руководством фон Колера мы уже давно освоили в совершенстве.

Обязательные к выполнению задания были, а вот поинтересоваться о насущной необходимости их выполнения возможности не было – во вторник, после того как принял наши доклады, полковник Николаев дал нам утвержденный план тренировок и попрощался до следующей недели, покинув Архангельск.

Меня, как и Валеру, тоже происходящее нервировало. Но я – в отличие от принца, относился ко всему гораздо проще. И сейчас, сняв разъеденный ударом кислотной плети воротник горжета, негромко заговорил ни к кому конкретно не обращаясь, но так чтобы все слышали:

– Пришивайте подворотничок к воротничку. – А мы не умеем. – Никто не умеет… Дело не в умении, не в желании, и вообще ни в чем. Дело в самом пришивании подворотничка.

Даже Эльвира, которая отойдя от сброшенных грудой элементов брони, сейчас спускала контактный комбинезон до пояса, так что стали видны пятна многочисленных ожогов, отвлеклась и повернулась ко мне.

– Ты это к чему? – первым поинтересовался Валера, которому явно требовался повод для выхода накопившегося раздражения.

– Да так, вспомнилось что-то, – хмыкнул я, и сразу же поморщился, потянув в стороны части раскрывающегося нагрудника. Чувствовал себя как запеченная на гриле курочка, и очень хотелось поскорее оказаться в руках гимназисток-практиканток с лекарского факультета.

– Я согласен с Валерой и не отказался бы от пояснения зачем нам все это, – неожиданно произнес Илья, снимая шлем и взъерошив мокрые от пота волосы. Светловолосый крепыш, обычно молчаливый, во время наших тренировок сохранял абсолютное спокойствие, и сейчас его вопрос прозвучал просто как озвучивающий мнение комментарий, а не как недопонимание или даже возмущение.

Совершенно неожиданно эти его слова полностью пролили для меня свет на возмущение Валеры. Я сам ведь происходящее воспринимал как должное – никогда не был против учиться. Пусть даже и подобным образом, без первичного понимания сути процесса и направления движения – тем более что результат Николаев обозначил более чем ясно.

Валеру явно выбивало из колеи совсем не это; он, едва коснувшись самых высоких граней реальности – покуражившись в небоскребе корпорации, пообщавшись с одаренными высшего ранга и побеседовав с самим Императором, просто опустился с небес на землю, в рутинный учебный процесс. Я, как помню, впервые испытал подобное в прошлой жизни, когда вернулся с международных соревнований, и пришел в свою обычную общеобразовательную школу. Для того, чтобы в обязательном порядке слушать на уроках, допустим, английского языка то, что я и так уже знал, без возможности пропустить занятия. Тогда я впервые вернулся в до боли обыденную обстановку, которая ранила своей обычностью по сравнению с недавними яркими красками недавних масштабных событий. И это было непросто.

Вот и Валера сейчас, спустившись с небес на землю к обыденной рутине, подсознательно не мог это понять и принять, а методы Николаева лишь усилили эффект фантомной боли от недавнего причастия к судьбам мира и великим делам.

– Николаев – настоящий полковник, – произнес я, откидываясь на спинку кресла и задышав ровно, загоняя на задворки восприятия жгущую боль от ожогов.

– И? – поинтересовался Валера, которому все более явно хотелось выплеснуть раздражение.

– И он олицетворяет дух в армии. Скажи, что в армии главное? – спокойно спросил я, но тут же ответил сам: – Правильно, дисциплина. А на втором месте?

На второй вопрос ответа я не ждал, пусть он и казался очевидным, но только собрался озвучить его вслух, как заговорила Эльвира.

– Меры по недопущению нарушения дисциплины, – опередила меня царевна. Она тоже уже сидела, откинувшись на спинку кресла и полузакрыв глаза.

Неожиданно. Интересно, это ей Анастасия рассказала, которой я как-то пример с армейской дисциплиной приводил?

– Именно! – между тем для убедительно я даже вверх указательный палец поднял. – Вся суть призывной армии в том, что солдат должен быть в готовности в любой момент выполнить любой приказ – пусть и кажущийся откровенно идиотским, или даже грозящий ему гибелью. Первоочередная цель в обучении солдата выполнять приказы, а вот это вот все по типу логики, человеческой жизни, эфемерной правильности и прочей гражданской галиматьи лишь мешающие факторы. А господин Николаев, как я уже сказал, настоящий полковник, и не думаю, что он просто по приколу решил забрать у нас вечернее время, лишив досуга. Наверняка в его методике есть определенная промежуточная цель, которую мы в свое время по результату узнаем. Тем более что главную задачу – не опозориться в поединке с магами, он нам озвучил.

– Господин Николаев не потерял бы ни крупицы армейского духа, если бы обозначил промежуточную цель хотя бы примерно, – возразил мне чисто по инерции Валера. И глубоко вздохнул, выдыхая копившееся раздражение словно воздух из сдувающегося шарика.

Мои аргументы явно показались ему дельными, а вступать в проигрышные споры он никогда не стремился.

– Слушай, Валер, ну кто ты такой, чтобы тебе настоящий полковник о своих замыслах докладывал? – не смог я удержаться, – вот был бы ты аристократом, или даже принцем… кстати, ты видел когда-нибудь настоящего принца?

– Тебе солгали, когда сказали, что повторенная трижды шутка становится в три раза смешнее, – совсем расстроился Валера, явно не желая дальше вести со мной беседу. Но, оставляя последнее слово, он показал мне два пальца жестом английского премьер-министра, которому я же его и научил.

Эльвира, вновь откинувшаяся на спинку кресла, в этот момент приоткрыла глаза и покосилась на табло раздевалки. Оно еще горело красным, оповещая о не снятом защитном контуре арены.

– Ты сам как думаешь, зачем нам эта муштра? – спросила Эльвира, поворачиваясь ко мне.

– База подо что-то, – озвучил я догадку, появившуюся еще в первые дни монотонных тренировок. – У меня был знакомый знакомого, который занимался то ли альпинизмом, то ли пешим туризмом, что-то в этом духе. И его тренер, когда только сформировалась группа новичков, заставлял их все полезное время занятий боком туда-сюда перепрыгивать через низкую скамью, также ничего не объясняя. Потом выяснилось…

В этот момент красный контур над дверью перемигнулся, сменившись мягким зеленым светом. Но никто из команды с места не двинулся, собираясь дослушать то, что я скажу.

– …выяснилось, что в их виде занятий голеностоп – самое травмируемое место, а учитывая отдаленность локаций применения, эта травма еще весьма неудобная для транспортировки. А в группе этого друга моего друга таких случаев не было, потому что тренер этими повторяющимися и простыми как дрова действиями просто заложил у них всех основу нужного физического развития.

– Это все замечательно, но не отменяет того, что хоть малейшее объяснение он мог бы озвучить, – вновь безо всякой претензии, просто как комментарий, произнес Илья, явно выражая мнение большинства. И добавил: – Даже фон Колер, при всей его способности замыливать главное паутиной слов, крупицы истинных знаний всегда давал.

– Фон Колер – гражданский, – даже вздохнул я от непонимания простейших вещей. – Не ищи в действиях отца-командира прямой логики, это так не работает. Армия – это прекрасная страна свободы. И от мира, и от себя, – с интонациями познавшего жизнь Гены Бобкова процитировал я цитату из своего мира.

На этом обсуждение закончилось и мы, дружно поднявшись, двинулись в сторону медпункта – стараясь при этом сохранить прямой и гордый вид. Дел у всех еще было навалом – до завтрашнего отлета в Красноводск, на матч с командой Императорской школы имени Николая Столетова, спать точно не придется. Потому что все без исключения преподаватели с прибытием полковника Николаева вдруг воспылали к нам повышенным интересом, принявшись грузить заданиями – словно получили распоряжение не давать нам слишком много времени даже на сон.

Впрочем, наверняка так оно и было – меня даже подмывало зайти как-нибудь к Татьяне Николаевне, поинтересоваться насчет этого прямо. Потому что по сравнению с предыдущей вольницей обучения контраст нынешней недели просто бил по врожденному чувству свободы.

После того, как неулыбчивые девушки с лиловым сиянием в глазах привели меня в полный порядок, я попрощался с командой и вернулся домой. Прогуливаясь по главной аллее среди зелени кустов (здесь поддерживался температурный режим, не пуская зиму) предварительно разложил в уме на выполнимые кучки громадье планов, и заходя в холл коттеджа уже морально был готов приступать к работе. Но все замыслы оказались разрушены на пороге кабинета – когда открыв дверь, я увидел сидящего в гостевом кресле Андре, с чашкой кофе в руках.

Стрелковый инструктор был в привычной песочного цвета форме, и привычно отстраненно невозмутим.

– Официально? – задал я вопрос, аккуратно прикрывая за собой дверь.

– Не под протокол, – усмехнулся он, отставляя кофе. Кружка чуть звякнула о столешницу, и капли темного напитка покатились по белой эмали. Разочарованно цыкнув, Андре достал из коробки рядом с кофемашиной салфетку и принялся аккуратно протирать стол и кружку.

– Слушаю внимательно, – прошел за свое привычное место за столом.

– Все, что было мною сказано на борту Диармайда, забудь, – отложил в сторону салфетку Андре. – Обстоятельства поменялись, и теперь предложенный мною вариант для тебя является государственной изменой, со всеми сопутствующими обстоятельствами.

– Даже так? – моментально насторожился я, прокручивая в уме сразу десятки вариантов.

– Даже так.

– Что-то еще важное?

– Да. На завтрашний матч летите уже без меня, а с понедельника вашим тренером официально станет Сергей Александрович Николаев.

– Вы?

– В России меня не будет, в ближайшее время точно. Вполне возможно, я даже совсем скоро негероически погибну… Где-нибудь в Румынии, при пересечении границы.

Тон, которым Андре произнес эти слова, его вид и общий настрой просто не дал повода к сомнениям – о сказанном он совершенно не беспокоится, и относится скорее как к очередному неприятному акту драмы. И даже если так случится, что он «погибнет», скорее всего наши пути вполне могут пересечься вновь.

– Приятно было поработать вместе.

– Могу сказать то же самое, – кивнул Андре, всем видом демонстрируя, что собирается уходить.

– С остальными попрощались?

– Не вижу смысла, – покачал головой стрелковый инструктор.

– Что с нашими баранами? – задал я самый главный вопрос.

Несмотря на размытость формулировки, о чем речь Андре прекрасно понял.

– Ставим на паузу, – произнес он, и в его словах я уловил очень странные эмоции.

– Кто теперь координатор?

– Пока никто.

– Мустафа?

– Считай, что разработка передана в надежные руки. Переживать о происходящем тебе более не стоит, все под контролем, – Андре произнес это с таким выражением, что вновь никакой недосказанности не оставалось: мне полагается отойти в сторону и забыть о произошедшем.

Я даже не нашелся сразу что сказать в ответ. Андре между тем, кивнув мне, поднялся и направился к выходу. Подойдя к двери, он вдруг замер, взявшись за ручку. Я даже дыхание затаил, потому что чувствовал – что-то держит инструктора от того, чтобы уйти просто так. И не просто так он пришел сюда именно сейчас.

Словно приняв решение, вместо того чтобы открыть дверь, Андре обернулся.

– Если задашь нужные вопросы Мустафе, можешь узнать кое-что по тому делу, которому тебе заниматься не стоит.

– Спасибо, – кивнул я.

– Давай только без фанатизма, не как Корчагин, – напутствовал меня на прощание Андре. Сдержанно кивнув, он вышел и прикрыл за собой дверь даже не обратив внимания на то, что я после его слов поднялся на ноги.

Постояв немного, глядя в пространство, я через некоторое время вновь присел в кресло и откинулся на спинку. Чуть погодя вышел в Сеть и через самый глубинный сегмент, чтобы не отследили, вышел в поисковик и посмотрел значимые персоналии по фамилии Корчагин.

Никого из тех, кто мог оставить знаковый след в самосознании русского народа, тем более своим фанатизмом, в этом мире не было. Сильным откровением для меня это не стало – еще когда Андре цитировал клич из Спанч Боба «Вы готовы дети?..» у меня появлялись смутные подозрения, что он здесь гость из моего мира, также как и я связанный с Астеротом. Вот только сейчас те подозрения оформились в уверенность.

– Так закалялась сталь… так закалялась сталь… – напевая привязавшуюся с воспоминаниями о Павле Корчагине песню вокально-инструментального ансамбля «Гражданская Оборона», я просто сидел в прострации и думал обо всем сразу. После, когда неконтролируемые размышления привели меня к совсем непонравившимся выводам, я начал напевать более подходящий к настроению другой оптимистичный хит этой же группы «Винтовка – это праздник».

Приняв решение, я подошел к встроенному шкафу и осмотрев свою небольшую коллекцию оружия, взял уже помогавший мне в беседе 1911. Дав себе дополнительное время на подумать, снарядил магазин, достал патрон в патронник и вернулся к столу. Выдвинув один из ящиков, положить Кольт в него, а сам ящик оставил приоткрытым – на всякий случай. В то, что сейчас придется стрелять я не верил, но… когда я ящике есть заряженный пистолет гораздо лучше, чем когда этого пистолета нет. Тем более что Мустафа из ФСБ – и если вдруг что, и мне придется применить знания из области темных искусств, могут быть неприятные последствия. Без применения темных искусств с сирийцем я точно не справлюсь – это он меня рукопашному бою учит, а не я его. А семь пуль калибра.45 все же вполне себе весомые аргументы до того момента, как не подоспеет Ира. Если, конечно, что-то пойдет не так.

Индианку-телохранительницу позвал импульсом через кольцо. Совсем недавно научился, причем совершенно случайно, когда выполнял одно из заданных Николаевым упражнений ментальных практик.

Ира оказалась в кабинете почти сразу же, и по моему взгляду подошла максимально близко, встав практически вплотную. Так, как оказалось, легче общаться мыслеречью – требовалось гораздо меньше усилий.

– Сейчас я вызову сюда Мустафу, а ты просто будь наготове.

Кивнув, сверкнув при этом желтыми змеиными глазами, Ира вышла. «Товарищ майор» откликнулся довольно быстро – буквально через минуту он уже заходил в кабинет. Как будто ждал того, что я позову.

Приветственным кивком поздоровавшись, я указал Мустафе на стул напротив себя. Сейчас мне нужно добиться от него ни много ни мало – нарушения приказа. И как это сделать, я даже не представлял. Но сделать это нужно – тем более однажды, со штабс-капитаном Измайловым, у меня уже подобное получилось.

Раз за разом я собирался начать говорить, но каждый раз осекался – ум подкидывал совершенно неподходящие варианты начала беседы. Не подходящие для этого мира – потому что пример полковника Сергея Петрова, нарушившего инструкции и спасшего мир от ядерной войны, конечно впечатляет, но понятен в этой реальности только мне. Ну, может Андре еще, но он сейчас на пути к границе с Румынией, и мне никак не поможет.

Посидели немного, помолчали. И вдруг вспомнив памятью Олега манеру «старого», знакомого еще по протекторату Мустафы облекать серьезные мысли в подходящие к месту анекдоты или притчи, я наконец заговорил.

– Бежал как-то заяц по полю, и вдруг видит – орел. Высоко сидит, на ветке сухого дерева, отдыхает. Ух ты, – говорил заяц, которому вдруг завидно стало. Послушай, орел, а можно я как и ты буду сидеть и ничего не делать? Конечно можно, отвечал ему орел.

Мустафа, когда я начал говорить, явно насторожился. Он чуть склонил голову и внимательно слушал меня, не перебивая. Я же продолжал:

– Заяц сел рядом с деревом и неожиданно понял, что очень хорошо просто сидеть и ничего не делать. И даже посидел так немного, наслаждаясь моментом, пока сзади его не сцапала неслышно подкравшаяся лиса.

– И к чему ты это?

– К тому, что если хочется сидеть и ничего не делать, для этого нужно находиться достаточно высоко.

– Ах, ты про это, – не скрывая напряжения, натянуто улыбнулся Мустафа. – Тогда послушай ответную притчу. Летел воробей зимой в лютый мороз, замерз и рухнул на землю. Лежит, умирать готовится – но тут мимо проходила корова, и отгрузила на него лепешку. Почти с головой воробья накрыло, но он зато согрелся сразу, даже семечек нашел в неожиданной посылке, и зачирикал от счастья, что спасся. Это услышала кошка, сцапала воробья и съела.

– Я знаю эту притчу, – кивнул я. – Не каждый, кто на тебя накидал, тебе враг, и не каждый, кто тебя вытащил – друг.

– Именно. Но самое главное – если попал в дерьмо, то лучшим вариантом будет сидеть и не чирикать, – кивнул Мустафа.

– Намек понял, но это не для меня, – кивнул я.

– И? Если без экивоков?

– И… понимаешь ли, в чем дело. Есть вещи без срока давности. Я понимаю, что у тебя приказ, карьера, и прочие весьма важные вещи – но дело с палачами и жертвоприношениями… для меня это уже личное. И если я когда-нибудь узнаю, что ты что-то знал, но не сказал мне об этом, я этого никогда не забуду.

– Иногда все не то, чем кажется, – начал было сириец, но я поднял руку, предупреждая его слова.

– Тела Элимелеха я не видел, если ты об этом. И допускаю, что меня вообще могли покормить дезинформацией на его счет. Но даже если сейчас он жив и здоров, это дело не перестает быть моим личным делом.

Говоря так, я не врал. Потому что в тот момент, когда в охотничьем домике испытал эмоции убитой жертвы, я пропустил их глубоко через себя. Это не только неизвестную девушку там жестоко и с наслаждением убивали, но и меня тоже. И спокойной жизни у меня не будет до того самого момента, как я не рассчитаюсь с теми, кто это сделал.

– Понимаешь… даже к Степану у меня нет такой холодной и в то же время лютой ненависти. Потому что переходя через КПП из благополучных районов в Нижний город я принимал правила игры…

Говорить о произошедших событиях, когда я находился в теле Олега безмолвным наблюдателем, было как-то странно. Я даже едва не ошибся, чуть не сказав: «Олег принимал правила игры».

…осознавая риски за возможность заработать денег. Просто не рассчитал такой фактор, как предательство. Не сыграла ставка, так скажем – и если бы я ждал от Степана грязной игры, он бы меня в врасплох не застал, и умер бы он, а не я.

В жертвоприношениях же игра ведется в одну сторону – пытают и казнят людей, которые не понимают за что им это. Причем людей беззащитных. Так просто не должно быть, это неправильно, и никто и никогда не сможет доказать мне обратное.

Мустафа посмотрел мне прямо в глаза, явно размышляя. Отвлекшись на секунду, он наклонился и забрал с журнального столика салфетку, на которую ставил кружку с кофе Андре. Принявшись ее складывать и раскладывать, он очень долго смотрел на меня и очень долго думал, через некоторое время теребя уже полностью измочаленную салфетку.

– Извини, Артур, я не понимаю о чем ты говоришь, – после длительного раздумья произнес наконец Мустафа. Кивнув и прикрыв глаза, словно показывая, что нам больше не о чем разговаривать, он поднялся и без задержек вышел из кабинета.

После того, как за сирийцем закрылась дверь, я аккуратно взял салфетку, которую он оставил на столе. На ее измочаленной поверхности были ногтем выведены буквы – довольно размыто, но все же читаемо.

Barbara.

Ух ты, неожиданно как. А я про нее и забыл совсем. Барбара Завадская, бывшая горничная отеля «Холидэй Инн Высокий Град», с помощью которой Мустафа просто решил проверить наличие кротов в своем окружении. Пустышка, которая… сработала?

И как мне теперь это узнать? Вариант я видел только один – и с громким хлопком закрыв ящик с лежащим там Кольтом, вызвал Измайлова.

Штабс-капитан подошел через минут десять. Когда я собрался с ним заговорить, вдруг понял, что кусаю ногти. Взяв себя в руки, и даже встряхнувшись – освобождаясь от накопившегося напряжения, я подробно и обстоятельно, со всеми деталями рассказал штабс-капитану о группировке работорговцев Восточного кулинарного клуба, а также версию о наличии в этой группировки отдельной команды палачей, совершающий человеческие жертвоприношения.

Конечно, я мог ничего не объяснять и просто дать приказ Измайлову как владетельное лицо княжеского рода Юсуповых-Штейнберг – полномочия с меня никто не снимал. И капитан бы его выполнил, наверняка. Вот только после того, как Измайлов помог мне в нарушении приказа вывезти из Высокого Града Зоряну, мне казалось правильным, что он будет в курсе всей подноготной происходящего.