Текст книги "Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)"
Автор книги: Сергей Гусаков
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
– А мне что ж сразу не сказал? – вроде бы обиделся Сашка.
– Ну представь, как бы мы с тобой из грота вдвоём уходили? «Эскьюз ми, Пищер – у нас тут дело одно наклёвывается: кажется, выход накрылся...» И потом: нетрудно было сообразить, что ты ночью к Милому побежишь, столько чая выхлебав... Уж сидел тут и телепатировал: Сара, проснись...
: Сашка вздохнул.
– Главное – успеть, пока ГРОБ наш сюда не полез... за гостинцами. А то такой шум наверху начнётся... «Ах, мы же предупреждали – нельзя с этими шарлатанами от спелеологии связываться»,– тут же всякие пальцевы, вятчины и прочая свора завоют – представляешь как???
– Представляю,– Сталкер хмуро кивнул,– ректора по науке страшно жалко. С гАвном ведь съедят, сволочи. Как его... Жданов, да?.. Если б не он – не было бы никакого Эксперимента... Да и что Пищера после отсидки на работу такую взял – это ж подвиг какой...
– Замечательный мужик,– согласился Сашка,– и ведь обидно: неизвестно даже, сколько у нас времени. Вдруг мы уже, как Сифр, на сутки сдвинулись – день за два живём?
: Сталкер промолчал. Что явно – то явно.
Он выбрал несколько плоских камней, подходящих под основание бута, и начал подтаскивать их к шкурнику.
– Всё-таки ты зря так – о Двуликой,– сказал Сашка.
«Может и зря,– подумал Сталкер,– да только теперь всё равно ничего не докажешь.» Он подкатил к шкуродёру первый камень.
– Бери. Только следи за теми – наверху.
– Сашка хмыкнул: уж что-что,..
..: Некоторое время работали молча. В конце концов, стенку сложить – дело не хитрое. Сталкеру даже не пришлось выходить за камнями в Хаос – всё нашлось тут же, в Палеозале.
Потом Сашка сказал:
– Слушай... Я сегодня всё о Шкварине думал...
– Это ты к чему? – удивился Сталкер.
Дальний камень уже лежал на буте; осталось возвести такую же стенку под левый – и можно разбирать завал дальше.
– К чему? – повторил Сталкер.
– Да как он полз, вспоминал. Как рисунок такой – представляешь? – лабиринт. “Кратчайшим путём из точки А в точку Б...” И ни разу в тупик не сунулся. А ведь под землёй всего второй раз в жизни был!
Сталкер кивнул.
– Его вели.
С этим Сашка был согласен.
– Вопрос только: кто???
– Обыкновенное дело,– сказал Сталкер, пожимая плечами,– фонариком посветят – он и ползёт на свет. А куда денешься?
– А ты бы так пополз – после того, как у тебя отняли свет и по голове дали так, что пол-лица – в кровь?..
– Ну, я...
– Если б они хотели его так убить – имитируя, будто он сам заблудился – то сразу и вели бы в тот угол. Своим ходом, как чукча – медведя... Чем на себе тащить, Двуликую изображая.
– А если б он “своим ходом” не пошёл? Сам же говоришь, что он всего второй раз под землёй был...
– Но зачем-то он всё же пошёл в Ильи! Зачем? И с кем – или к кому??? Даже с семинара сбежал – что на него вообще, между прочим, похоже не было. Он же за пять лет учёбы до того ни одного занятия не пропустил, даже самого никчемного – это все в один голос говорили, и родители, и преподаватели, и те, кто учился с ним,– а тут вдруг перед самым госэкзаменом сорвался с семинара по ‘мраксизьму-онанизму’ – чем, между прочим, такую панику вызвал... Его же из-за этой честности, или как бы сказать – прямолинейности, что-ли? доверчивости? точности? – бес с ним, не знаю,– да только он абсолютно прямой был, ни слова соврать не мог, и все, кто с ним учился, его потому чокнутым считали. Мне даже непонятно, как это он со своей кристальной честностью, дожив до своих лет не понял, какое вокруг гОвно – и что такое Совок... ‘Страна сонетов’!..
– Да с чего ему понимать-то было?! – Сталкер хмыкнул. – Не забывай, какое ‘мини-стервство’ папаня его возглавлял... В доме – всё, чего дочке Рокфеллера пожелать может в голову пустую взбрести, да; из дома на “жигулях” или ‘вольгочке’ на дачку трёх-пяти, считая ниже уровня нашего ильинского горизонта, этажей – и вверх “примерно столько же”, да,– занимался на компьютере персональном с девочками-программисточками персоАнальными, опять же,– у тебя, между прочим, в 79-м году был “персональный компьютер”? Ты в 79-м году о нём и не слышал, да,– а у него уж точно был, это я тебе 100 % на отсечение вместо головы даю, бери, не жалко, что был – да. Охрана опять же вокруг “стеночкой”, как это по Галичу,– “холуи-да-топтуны-с-секретаршами” – круглые сутки, в общем,– спецотдел КГБ,– а вокруг дачки роща “берёзовая”: вход только за баксы-стерлинги, и жрач из этой “рощи” такой – твой желудок бы не принял столь концентрированной пищи, на втором бутерброде с севрюжкою под желе каким-нибудь “фо спешел тис фиш онли” свихнулся б от помрачения сока желудочного... Что он мог видеть – из того, от чего мы, задыхаясь от вони, взгляда своей программы очумелого отвести не могли?..
– Да я не об этом! К кому он шёл в Ильи – ведь ехал-то в автобусе один, по билетам это следовало,– и с семинара удрал? Кто водил его в первый раз – так, что охрана прохлопала?.. И ещё эта записка с местом встречи... Если бы...
– “А тут ещё этот...”
Сталкер промолчал —
: Вечная тема. “Если бы на лбу моей бабушки был буй, она была бы бакеном”. Да.
– Хочешь, я тебе лучше другое расскажу? – внезапно спросил он.
– О чём?
– О том, как я однажды чуть не женился.
– Че-го-о??? – брови у Сашки полезли вверх. Сталкер и противный пол были в его сознании абсолютно несовместимы.
– Именно потому,– сказал Сталкер.
: Они начали не спеша складывать бут под второй камень – и одновременно Сталкер рассказывал.
– Это со мной в Старице случилось – да, не удивляйся – именно в Старице. Годика четыре назад – в аккурат, первое лето после армии. Ну, конечно, после армии – сам понимаешь – поначалу все на ‘бао-баб’ бросаются: обыкновенное дело, да. Но этот случай был особенный.
... Я тогда с ДС-ом – в смысле, конечно, не с “Демсоюзом”, а с “Дерзким Садом” своим – сильно в Старицу устремился. Ну да тем летом в Старицу – обыкновенное дело было, да. Тогда все в Старицу устремились – мода такая пошла, один ты в городе гнил, за всяким бардьём с магнитофоном таскаясь. Небось, ходил-шлялся по совершенно пустым улицам и переулкам огней большого города, недоумевая, куда это все делись – а мы в Старице были. Да. Только все в Сельцо да в Дохлую лазили, а мы километров на восемь выше по течению на другом берегу себе один массив присмотрели: там целая россыпь этих дырок была, хоть до скончания света ползай – не хочу, да, и все – как на подбор: озерца фантастически прозрачные в штреках и гротах, натёки разноцветные, сталактиты и кристаллы умопомрачительной красоты,– не мне тебе объяснять, да. Крым после такой красоты на фиг не нужен; но для Старицы, сам понимаешь, это обыкновенное дело было.
– Да,– сказал Сашка,– и что? В сталактит втрескался?
– По самые уши на полном ходу,– отозвался Сталкер,– но ты не дерзи, а слушай. Встречаем мы как-то раз в одном лесочке на этом самом массиве одну герлу. Нож на поясе – точь-в-точь, как у Рембо; арбалет за спиной фирменный – я потом проверял: с пятидесяти метров ведро с водой навылет электродом просаживал, ворону – в клочья, как крупнокалиберная пуля, разносил, только вз-з, “каррр” – и туча перьев в воздухе: на землю падают, кружась...
: Сталкер замолчал, будто погружаясь в воспоминания о чудо-арбалете.
Сашка вогнал меж застрявшей в распоре глыбой и сложенным бутом небольшой кремневый камешек-клин и оглядел получившуюся кладку.
– Ну вот,– сказал он,– можно начинать. То есть кончать – я этот завал в виду имею.
«Сюда бы ту ященскую “колбасу”,– подумал он,– ста грамм хватило бы, чтоб весь этот завал мелким щебнем к ногам нашим высыпался... Даже нарезать бы не пришлось.»
– Так об чём это я? – вздрагивая от секундного сна, вопросил Сталкер.
– О ‘гроболете’. И в качестве затравки – о какой-то полубабе.
– Фу-у,– отозвался Сталкер,– ну да ладно. Слушай, что дальше было.
В общем, сама она тоже, как Рембо была – только женского рода. В смысле не накаченная – а наоборот, очень симпатичная даже. И лицом, и фигурой – и даже попой. А это для наших баб самая большая редкость, я тебе абсолютно доподлинно заявляю, как художник звукооператору, да. То есть зад у неё очень даже привлекательный был, не хуже фасада. И на заду этом фотка японская со встроенной вспышкой болтается – та, которая и плёнку сама переводит, и прочее всё сама делает, включая наведение на яркость и подбор кадра, что снимать предстоит. Да. А так же гримировку снимаемого с последующей проявкой и опохмеливанием – фиксацией сознания то есть. Разве только сама из чехла в руку по велению биотоков мозга не выпрыгивала – как пистолеты у Гаррисона. Но это как-то можно было пережить, да. А за поясом у неё – самая настоящая петцелевская система-пушка. То есть та самая, где яркость с конусом рассеяния автоматически регулируются – смотря, на что ты наводишь её, да,– и лампочка галогеновая из монолитного кварцевого стекла неперегорающая... Я до того только раз в жизни подобную систему видел – на выставке буржуйской в одном ряду с петромаксом стояла. С аккумуляторами своими штатными – что по размеру, как наши батарейки, а току в 10 раз больше...
– Ври, да знай меру,– Сашка сплюнул. – Во-первых, или лампочка галогеновая, или из кварцевого монолита со спиралью запрессованной – они действительно почти вечные, только неэкономичные: потери тепловые большие, оттого от них и отказались на Западе... Или уж обычная лампочка, но с регулируемой светимостью. И петромаксы на выставки не возят – весь мир и так знает, что это,– но знаешь, сколько вывоз петромакса из Венгрии через таможню стоит? Проще патент на производство купить. Вот, говорят, американцы и французы купили – так что лет через пять, может, и завалят мировой рынок дешёвыми и доступными бензолампочками… А то и газовыми.
– Ладно тебе... По крайней мере система петцелевская была, это точно – не то, что наши ‘двухгонореечные банарики’... И стоим мы так против неё – пятеро смелых. И плекс из сапогов торчит: кирзовых. Рваных. В общем, познакомились.
– Сталкер сел на камень, надвинув на задницу пенку.
– ‘Задись’,– сказал он,– покурим. А эта штука пусть пока созреет. Наши всё равно ещё спят.
Сашка устроился на камне напротив. Они погасили свет, закурили.
– Так вот и познакомились мы с ней.
– Сталкер на секунду остановился, затянулся сигаретой и продолжил:
– Оказалось – конечно – не местная. Папаша её какая-то в’лажная партшишка в Калинине, а здесь, под Старицей, у них гнездо родовое – фазенда фамильная по женской линии. И каждое лето её на этой фазенде выгуливают – подальше от “тлетворного влияния Запада”, что папаня её из загранкомандировок своих, очевидно, на нижнем белье привозил. Да.
– Сталкер снова затянулся и выпустил дым узкой струёй: в темноте попав точно в сашкино лицо.
– Гад,– отчётливо произнёс Сашка, отгоняя от себя вонючее облако сталкеровской “астры”.
– А номенклатура вся такая,– меланхолично согласился Сталкер,– чужую честь ‘блюют’, а свою с умом и совестью за разум задвинули... Да.
В общем, от разлагающегося нашего на папашиных глазах и при содействии, общества, её сюда каждое лето загоняли – чуть-ли не с детского сада. И мы, конечно, сразу её Изаурой звать начали...
: Сашка усмехнулся чему-то – чему-то внутри себя – но перебивать не стал. И Сталкер продолжил.
– В общем, втюрился я в неё тут же, естественно,– и по-крупному. А она уже давно от наших дыр без ума была; она же с детства по ним лазила – ну и потихоньку заразилась этим самым – нашим... Да только снаряга, я тебе скажу, у неё была – с нашей не сравнить. Ну, оно и понятно: папаня... Обычное дело, в общем. Да. Дыр она, кстати, знала – миллион. Наверное, все старицкие дыры знала – даже те, что никаким московским и тверским спеликам не снились...
Сашка вновь усмехнулся – но Сталкер в темноте не заметил.
– Она в калининском меде училась, и в старицкой больнице подрабатывала – хирургической медсестрой, для практики и чтоб от папани не зависеть. Потому что она совсем не как Шкварин твой была – а с мозгами и глазами на нужном месте, да. У неё вообще всё на своём месте пребывало – ну и папаше это, понятно, сильно не нравилось. Да только что он мог поделать? Она у него одна была, как водится, да. И в институт не блатной поступала – по папиному звоночку – а сама. Как все. И в хирурги подалась, потому что за папаню ей дюже неудобно перед народом было. Но папаня у неё, думается мне, всё-таки нормальный мужик был – нормальный отец, я имею в виду. Я с ним потом познакомился – ну да я ещё расскажу, как.
... А мамаша у неё была – ну прямо чистое золото. Говорят: выбирай жену по тёще – ну я и выбрал. Мгновенно, да. С первого же, как говорится, раза. И стал я гонять в эту Старицу каждую божью неделю. Когда один – а когда и с народом выходило. С “ДС”-ом вот ездил, и с “Подмётками” раза два.
Да. А Инга – что мы Изаурой поначалу прозвали; её-то на самом деле Ингой звали – уже встречала меня на старицкой автостанции. С первым же, как говорится, автобусом, да. Она на машине предлагала меня в Калинине встречать – чтобы я с автовокзалом калининским паскудным не связывался; это же, наверное, самый паскудный в мире автовокзал,– да только никогда не знаешь заранее, один ты приедешь – или во главе и распоряжении команды рыл в 20. А ещё – рюки и трансы грязные; а у неё, между прочим, самая обычная “тойота” была. Совсем не “икалось” по грузоподъёмности. Да.
: Сталкер снова остановился и прикрыл глаза – очевидно, отдаваясь воспоминаниям о “совсем не икарусе” – но Сашка нетерпеливо нукнул, и он продолжил.
– Ну, лето идёт; песни наши, костры ночные до утра; трёп и чаёк у костра, водочка, конечно, “анапа” старицкого розлива – и ночные купания в Волге после, под луной в предутренний туман, когда лишь волны вокруг тебя, да белое ватное одеяло, и неземное светило в центре этого совсем неземного мира,– опять же: сталактиты, натёки, кристаллы – красоты подземные немыслимые, ‘Ж-М-Ж’ и интим в темноте пещеры неизбежный – вспыхнуло у нас обоюдоострое чувство... По мощности примерно равное, по знаку, как водится, противоположное: у меня к ней, у неё ко мне, соответственно. Да. И до того оно было всепоглощающе, что ни до, ни после, у меня ни к кому на свете такого сильного чувства не было. Даже – извиняюсь – к тебе с Ильями и Сьянами вместе взятыми, да. А тут и папаня её на фазенду нагрянул.
«Всё,– говорит Инга,– сегодня больше не пей: будешь знакомиться».
: С тестем будущим, значит.
«Что ж,– думаю,– это как смерть: рано или поздно – а ведь никуда, в сущности, не денешься – по ряду причин, да».
– Ну, понятно, коленками друг об друга слегка позвякиваю, “зубами стучу марсельезу” – но, в общем, держусь. И почти что ничего не пью: целый день. Да. И тут случилось у нас так, что весь бензин вышел.
– Ну,– говорит Инга,– пошли ко мне, наберём. Делов-то!
: А надо сказать, дыра – где мы в тот выход расположились, из окна ингиной фазенды в аккурат, как на ладони была видна,– я, конечно, вход имею в виду, а не всю Систему. Да...
– Хватаем мы с Ингой канистру: десятку пластиковую, она всех ближе лежала,– и тут Инга смотрит на часы и говорит радостно: О! как раз папаня приехал – вот и познакомитесь. Да. И от этих слов в моей голове сильно дурно сделалось – уж лучше б я совсем не пил... Хватаю я с перепугу эту, значит, канистру – как стояла, без крышки, Ингу, вместо света – кусок плекса горящего со стола – и вперёд: на выход. А Инге всё нипочём. Чего тут,– говорит,– рядом.
: Да...
– Доскакали до фазенды. Хорошо, наверху ветер был: когда вылезали из дыры, у меня плекс сразу задуло. А то бы я так и прибыл с ним горящем в руке под папашины очи – как с родным ему до боли красным знаменем...
..: Познакомились, да. Стою – ни жив, ни мёртв. Прямо в комбезе – как под землёй лазил,– а я его, между прочим, совсем не стираю: нет у меня такой дурацкой привычки, да. Ведь всё равно изгавнишь, запачкаешь... До сантиметра, если хочешь знать, под землёй вообще не грязь – а после сама отваливается. И стою я в этом своём комбезе, не стираном с той поры, как из армии пришёл, перед ингиным папаней на расстоянии не более метра. И пахнет от меня соответственно, да. «Всё,– гадаю,– щас пришибёт – или просто прогонит? И Инге достанется: кого в дом привела...»
– А дом-то, д о м : о...
: Сталкер снова прикрыл глаза – будто предаваясь воспоминаниям о доме,—
– Да. Я с перепугу ему чуть было так и не представился: Сталкер... Насилу вспомнил, как меня зовут на самом деле – имя своё окаянное назвал, и думаю дублём предидущей мысли: ну уж зятя-то с таким именем он точно и секунды терпеть не будет...
А папаня с мамашей – Инга небось их так заранее настроила – говорят, к моему изумлению, в один голос: «Вы уж там не поздно сегодня, по заломкам своим лазайте. Мы,– говорят,– конечно, люди пожилые, старого времени,– а сами улыбаются так ехидно,– но всё понимаем: молодость, туризм, увлечения... Только к ужину, пожалуйста, будьте. Мы и баньку затопим – чай, запаритесь – и спать вам наверху постелим: всё ж лучше, чем в норе грязной сидеть.»
– Да... И я уже совсем ничего не понимаю: крыша едет, дом стоит. Только Инга дёгтю плесканула – шепчет мне на ухо так нежно: «Ничего,– говорит,– мы, когда они уснут, всё равно к своим удерём – правда?»
: Да. Тоже мне – Гекельберри Финн. От номенклатуры.
– “Правда”,– отвечаю. А что мне ещё остаётся сказать?
: Ну, наливаем мы с ней бензин из папаниной личной колоночки – и такое у меня ощущение, что ёмкость, что у него под землёй зарыта, никак не меньше 100 кубов будет; если подкопаться к ней снизу...
: Система-то почти до фазенды по-низу доходит,– так что до конца света обеспечены бензином будем, только кранчик к дырочке присобачить, чтоб зря не вытекало,– резонирую я мысленно, наполняя пластиковую канистру свою убогую без крышечки полную – машинально, раз такая “халява, плииз”,– и идём обратно к дыре, взявшись за руки. Да. А предки ингины стоят на своём бугре и руками нам вослед машут – идиллия... И я уже размышляю про себя: последний это я раз стопы свои к дыре направляю, или пока нет.
– Да. Инга первая во вход сигает, а вход там – вертикалка, как в Дохлой и Базовой: просто провал посреди поля,– и я кидаю ей вслед – по привычке – канистру. Забыв, что она совершенно без пробки, да. Инга что-то мне снизу кричит – а что, я из-за ветра разобрать не могу. «Сейчас,– по-джентельментски сообщаю ей,– отползай, а с канистрой я и сам разберусь».
– А сам всё плекс поджигаю. А он не разгорается на ветру никак, собака. Наконец поджёг я его и сигаю с ним вниз: к Инге. Да...
: Что дальше было – трудно сказать. Я в одну сторону – Инга в другую. «Уходим!» – ору, едва прихожу в себя,– хватаю Ингу и пытаюсь отползти с ней в штрек – от огня и дыма подальше. Да... Только не сразу нам это удалось: немножко мы всё-таки обгорели.
... Добрались кое-как до грота, до своих, сидим – в себя приходим и ждём, когда дым бензиновый рассосётся. А я как представлю, как всё это представление для предков ингиных из окна фазенды выглядело – так волосы аж по всему телу дыбом встают. И на голове тоже. Да.
– В общем, ничего не попишешь: надо идти, успокаивать будущих родственников – что у нас, мол, тут всё на самом деле “хок-кэй” или типа того,– хотя я уже очень сильно начинаю сомневаться насчёт будущего родства. Да.
Короче, обнялись мы с Ингой, как в самый последний раз перед актом синдзю, поцеловались взасос, крест-на-крест и по-французски – и на выход. А я иду и думаю, что лучше меня второй раз так подорвать, чем папаню ингиного сейчас увидеть. Хотя так подорваться я никому, конечно же, не желаю. Да.
... Подходим к выходу – что за чёрт: ВОДА! ЦЕЛЫЕ ВОДОПАДЫ ВОДЫ!!! НИАГАРЫ ВОДЫ В СЕКУНДУ — и с таким изуверски бешеным напором...
– Просто кошмар, да. Но лезть-то надо!
: Вылезли кое-как. Выкарабкались. Хорошо ещё, в яме ствол осины полусгнивший валялся – по нему и вылезли. А наверху...
– Тебя когда-нибудь встречали на выходе из пещеры вместо цветов струёй из брандспойта??? – неожиданно поинтересовался Сталкер у Сашки – и тут же продолжил:
– Не трудись отвечать. Знаю, что нет. А вот меня – ДА. То есть там, наверное, были все пожарные машины, что папаня ингин за полчаса смог пригнать из Старицы. Они стояли вокруг дыры – полукругом, как фургоны белых переселенцев в индейской стране,– дышлами, то есть хоботами своими внутрь – и фигачили по дыре из всех своих стволов... Этого не вынес бы никакой южно-корейский или пиночетовский студент – уж я-то знаю, у меня потом две недели всё тело синее было, как у индийского бога Вишну. Да.
– Как из дыры потом народ выплывал, лучше не спрашивай: не хочу вспоминать, страшно. Скажу лишь, забегая сильно вперёд, что даже в самых сухих местах пещеры после этого полива месяц ещё вода стояла на два пальца выше самого высокого предмета,– да! – и вернусь к своей печальной личной повести:
: Короче, сбросила меня эта поганая жидкость обратно – в яму. Но Ингу я им всё-таки возвратил – выпихнул из последних сил в прыжке немного выше крыши – и громыхнулся назад: в самую грязь. Душ, правда, сразу прекратился. Как по команде. И только и увидел я – лёжа навзничь в грязной луже на дне дыры, как на фоне праздничного такого первомайско-октябрьского и синего-синего неба надо мной чёрным соколом гордо реет силуэт ингиного Папани. Да. Памятник Джону Ленину – в масштабе один к одному.
: Я его сразу узнал.
Он что-то такое сказал – и исчез. И я понял, что больше меня в том доме к ужину вроде не ждут – да и во всех иных отношениях тоже. Потому что душ возобновился с новой издевательской силой, и меня понесло течением во тьму родных проходов – головой вперёд, ударяя о камни, как лодчёнку Фреда Канинга и Элли в Волшебную Страну...
– А Инга? – спросил Сашка.
– Эх! – Сталкер горестно махнул рукой,– забудь об Инге. Ингу я с тех пор больше не видел. В конце концов, обыкновенное дело, да. А во всём, как полагаю я, виновато моё библейское окаянное имя – плод профессиональных фантазий папы-историка... Бо зовись я как-нибудь иначе – этот гад, вместо того, чтоб топить меня в родной пещере в соответствии со своими партийно-антисемитскими инстинктами, руку бы подал, и на хребте бы своём в обещанную баню отволок – Ингу на одном плече, меня на другом... ну и отпоил бы, извиняясь на три такта, водочкой, настоенной на каком-нибудь семейно-фирменном листике...
– М-да,– протянул Сашка,– одного не могу понять: как это вы в 82-м году ухитрились её Изаурой прозвать – когда фильм только сейчас вышел?
: Сталкер включил свет и внимательно посмотрел на Сашку.
– А ничего котелок, варит – хоть и замедленно... Так ведь на то и авторская гипербола, да!
– Я так и знал,– сокрушённо сказал Сашка,– брехало несчастное... Ври – так хоть красиво!
– Да разве ж это – не красиво?! – искренне удивился Сталкер.
– Ну тебя... Непонятно только, какого чёрта ты всё это плёл – вместо работы.
– Сашка включил питовскую систему и посветил в сторону завала.
– Эх,..– Сталкер развёл руками,– “да если б я знал это сам”... А может, от того – что не об одной вашей Даме тут сочинять можно? Или, может, потому, что если я когда-нибудь встречу такую – и только такую! – то всё-таки обязательно женюсь?
– Ты?.. – подозрительно поинтересовался Сашка,– а как же папаня?
– Да уж с папаней я как-нибудь,– Сталкер вздохнул,– в конце концов, Коровин свидетель – нет во мне ни капли семитской крови... К сожалению, да. А остальное – ‘обыкновенное тело’...
..: ХР-РЯПС!!! – ухнули в шкурнике Чёртового лифта обрушившиеся камни, пулей щёлкнул возле уха раздавленный кремниевый клин —
– и в гроте повисла тишина.
– Созрел, значит,– заметил Сашка, потирая ухо: если б на сантиметр левее...
– Обыкновенное дело,– отозвался Сталкер,– давай поглядим, что мы тут напакостили...
– И мы углубляемся в изучение того, что нам предстоит сделать. Только это уже, наверное, будет “завтра” – нашим условным “завтра” – не потому, что мы устали, нет,– а оттого, что скоро могут проснуться Пищер с Питом – а значит, нам пора возвращаться в грот.
: Должны же и мы хоть немного поспать???
– Обыкновенное дело: ДА.
ГОЛОС ВТОРОЙ – ПАНТЕОН :
... А ещё говорят – так было:
Залезли как-то раз три студента-спелеолога – или, быть может, просто приятеля – в одну пещеру в Крыму и нашли там клад. Может – золото, может – монеты, может – рукописи старинные; а может и оружие – кто знает?.. Вылезли двое наверх, верёвку за собой с кладом подняли – а третий пока внизу оставался: он им мешки с кладом к верёвке привязывал.
– Двое же вылезли, чтоб легче вдвоём мешки поднимать было.
И вот отвязали два эти приятеля мешки от верёвки, начали её вниз спускать – да уронили. То-ли конец её к дереву или камню привязан плохо был, то-ли дерево это гнилое попалось... А страховки никакой у них, конечно, не было: одно слово – чайники.
..: Посидели они над входом в дыру немного, подумали – ну и надумали, что без посторонней помощи им своего друга из пещеры не вызволить; а как на помощь звать, когда такое богатство руки жжёт? Да и на двоих делить – это не на троих соображать...
– Не сразу они, конечно, до такого додумались; кто-то первый должен был это сказать, а первому ох как нелегко говорить такие вещи! Но сказано – сделано. И отправились они домой.
Да только до дома добрались, развязывают мешки – а там не клад, а дерьмо. То-ли товарищ их так специально сделал, то-ли ещё что... Кто знает? Но сам он в этой пещере так и остался: как остаётся информационная матрица умершего насильственной смертью, но не похороненного человека на месте его гибели,– и образуется энергетический фантом, призрак, навечно связанный с этим местом. Или с ситуацией, месту этому отвечающей – в конце концов, что есть “место”? Пятачок земли – или площадка?.. Грот в пещере – как комната в замке – или вся пещера, или же весь замок?? Ситуация, информационно схожая, то есть такая же – что возникнет в любом месте этой пещеры, или же в любом похожем месте пещеры иной,– или пусть не в пещере, но просто под землёй – в чем-то сходных обстоятельствах,– сходных пусть неуловимым кодовым штрихом, замком, ключиком...
: Сам по себе он не существует – как не существуют сами по себе персонажи книг, магнитных записей и кинофильмов,– но когда мы раскрываем книгу или смотрим фильм, слышим чей-то рассказ – в нашем сознании возникают образы лиц, описанные хранящейся в книге или на ленте информацией,—
– И точно так же оживает дух этого человека, когда мы приходим в пещеру: в место, с которым он связан информационно, как герои книг – со страницами книги, сколько её ни тиражируй. И потому его можно встретить в любой пещере – ибо отличия их друг от друга для сущности его не более, чем бумага книжных страниц для описанных в них героев. Только Дух человека – информация о нём, запечатлённая в камне – энергетически отличается от вымышленных персонажей. И степеней свободы у него много больше.
... Говорят, зовут его все Белым Спелеологом, и ходит он вслед за группами туристов под землёй – специально разгильдяев и разных вредных типов высматривает. И не дай Бог, попадутся ему какие-нибудь чайники бойкие. Он тогда и пикеты ориентировочные перепутает – или так спрячет, что вовек не найти – и узлы на верёвках, слабо затянутые, распустит,– а то и вообще все верёвки вниз сбросит, как и ему когда-то.
: Так или нет – да только действительно под землёй всякие странные, а то и страшные истории происходят. А особенно он не любит, говорят, плановых туристов, официальных спелеологов и “спасателей”. Этим ему вообще лучше не попадаться. По крайней мере – живым. Правда, если ему хороший человек встретится – который сам по себе ходит или с группой настоящей – маленькой, без шума и гама; такой, где все друг другу – действительно друзья и вниз за красотой подземной спускаются или чтоб постичь Мир Подземли – а не на время, рекорды ставить, по верёвкам лазая – как нормы ГТО сдавать,– так он им специально такие пещерные красоты и тайны открывает-показывает, что никому из смертных себе даже не вообразить...
Что ж: может, и правда. Ведь те два его бывших приятеля – что погубили его когда-то – так и погибли под землёй. Не судьба им была больше под землю спускаться. У одного верёвка лопнула – когда он как-то без страховки на даче полез известное место чистить,– а на другого плита упала: в подземном переходе, и сверху гружённый щебёнкой “камаз” для надёжности. Вот так.
– ЛЕГЕНДЫ?.. Пусть. Только не из пустого места эти легенды берутся. Не может человек придумать того, чего в Природе уж совсем быть не может < даже чёрт, как известно, является комбинацией весьма распространённых деталей; маски колдунов, замечательно отображённые в гротах массива Тассили, вполне могли подвигнуть христианских миссионеров “первого поколения” на отождествление языческих культов с нечистой силой,– а прообразы сказочных драконов господствовали в небе Земли во время образования пластов мела и известняка; в пещерах, образовавшихся в этих пластах, спустя миллионы лет жили люди – и “считывали” во сне или же “под мухомором” или пеотлем отражённую в них информацию – выводы делайте сами >. Ведь если разобраться – как случилось, что разные народы в разное время – культуры разные, и никаких связей или же влияний, заимствований! – говорят практически об одном и том же?
: Во Франции, Италии и Испании – Ева. “Эва” на романских диалектах, потому что в этом слове они не “е”, как мы, а “э” произносят.
: Позови её три раза под землёй – то есть как бы три брата, три сына её позвали... Иди за ней – она ведь к выходу вывести хочет, наверх, на поверхность. Только верь – и ничего не бойся. А кто боится – что ж... Как там в Греции было – если прямо смотреть не можешь, смотри в щит. В зеркало. Как увидел, что выход близко — обхвати эти камни руками, этой земли держись,– а не на плоды своего зашуганного воображения, страхом и неверием отравленного, любуйся,– и выйдешь.
: Я так думаю.
Ведь тоже самое – Хозяйка Медной Горы уральская и те легенды, что рабочие оренбургских рудников и каменоломен Ижорской возвышенности рассказывали. И Белый наш – как и старик шубин – при работе людей под землёй с землёй связанные,—
: Есть нечто такое в Белом Камне. В Земле. Общее.
Может, это вся наша жизнь, спрессованная в когда-то живой извести?
– Камень не ведает Времени.
: Как, может, и то поле – незримое поле жизни, биополе информационно=энергетических структур, что запечатлено в известняке. В котором – в каменоломнях наших – запечатлился в-на стенах каждый удар рабочего кайлом,– каждый замах его, свет тусклого масляного светильника или лучины,– даже взгляд, которым он оценивал переплетение трещин свода и стен, прикидывая, как лучше вести разработку – а значит, мысленно как бы уже нанося эти удары...
