Текст книги "Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)"

Автор книги: Сергей Гусаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Там из обрыва рельс торчал – ещё в 75-м году, когда я только начинал сюда ходить,– добавляет он,– и тогда все говорили, что ниже Никит по течению реки ещё одна Система должна быть – самая большая в этом районе. Потому что когда Никиты сыпаться начали и во время паводка на Рожайке их с Ильями затопило, выработку туда перенесли – и разрабатывали камень чуть-ли не до сороковых годов: даже зэки-каэры в той каменоломне работали... Филиал серпуховской зоны тут был. А потом выработку прекратили и входы взорвали – говорят, вместе с заключёнными... Слишком близко от Москвы кому-то показалось. Да только теперь этих ходов с поверхности не найти – разве что с рамкой попробовать... – задумчиво произносит он и замолкает.

: Я тоже молчу – что я могу сказать?.. Если там есть Система – то уж точно больше Ильей. А то и Сьян – если правда то, что Сталкер о них рассказывал. Но версия Пищера всё-таки не объясняет Главного: почему именно со стороны ЖБК была остановлена разработка в этом направлении, если оно разрабатывалось раньше этой легендарной Системы?

– Может, от того, что уже были там какие-то разработки,– пытаюсь предположить я,– до пищеровских зэков?.. И когда добыча камня в Системе Никиты-ЖБК-Ильи была остановлена наводнением, основная выработка переместилась туда,– потому что, судя по всему, пласт там был не хуже, чем в нашем массиве?..

: Что-то происходит внутри – но что, понять сложно.

Мы садимся перекуривать – а заодно съесть по бутерброду, что, кстати, давно не мешает сделать.

: С той стороны... Я пытаюсь представить себе – что должно быть там, за камнем,— и плаваю, как в тумане. Не полёт и не тупик. А что? Что там – в камне?

Пищер закуривает и я ловлю момент – в такие минуты его легко раскрутить на какую-нибудь историю; не из тех, о которых бесконечно спорят Сталкер с Егоровым – а из настоящих. Из тех, что обычно не рассказываются.

: Потому что нельзя делать правду разменной монетой.

– И я спрашиваю его о “чёрных”.

Не о сталкеровских – тьфу! – о настоящих.

И Пищер рассказывает. Он рассказывает – а я одновременно пробую представить себе, как это было.

: Это на самом деле довольно смешная история – я даже не знаю, как правильно изложить её здесь.

: Смешная – и странная.

... Они тогда в КД стояли – это грот такой, Кошкин Дом по-настоящему называется, только никто уже давно не говорит полностью – Кошкин Дом – а так кратко: КД. И выходит этот КД прямо в Четвёртый Подъезд: здоровенный такой грот, даже, скорее, по ильинским понятиям, зал – первый большой зал после входа в Систему, от которого уже расходятся ходы в разные стороны,– и КД образует один из его “карманов”, шкурником коротеньким отделённый. Ну, а ещё один “карман” этого Четвёртого Подъезда – Амфитеатр, самый знаменитый, наверное, грот в Ильях: огромных размеров полукруглое углубление, которое все традиционно под помойку и туалет используют. И все, кто в КД или в Четвёртом Подъезде останавливаются – даже на пять минут во время проходки – им по назначению пользуются. Правда, для сортира это место, на мой взгляд, не вполне подходящее – дорога торная, тропа, что на выход ведёт, прямо перед Амфитеатром проходит, и с неё видно всё, что в Амфитеатре делается – и наоборот. Да только, конечно, на самом деле никто не засматривается: на что смотреть-то?

..: Они среди недели приехали, в среду. Так у них вышло: Пищер на больничном сидел, а Вет школу свою гулял. Дизель же гулял институт: ему было можно.

Ну, закинулись они; поставили что-то на примус вариться – а сами в Амфитеатр: облегчаться, значит, “чтоб городскую хань с подземной развести – во избежании ритуального столкновения”. Это так Дизель тогда выражался.

: Сели на край плиты в ряд – спиной к яме, лицом к проходу,– а по другому там и не расположишься. Свет погасили и сидят. Молча. Знают, что в Системе никого, кроме них, нет. Потому что ни следов у входа – это зимой было – ни записей в Журнале. Да и вообще: кто тогда мог позволить себе среди недели в Ильи завалиться?..

И в этот момент из прохода, что дальше в Систему ведёт – свет; даже не свет – лёгкое свечение зеленоватое. Как обычно, когда это приходит. «Ну, думают, в первый раз такое – чтоб среди дня, да в такой момент...»

– А момент и в самом деле не особо подходящий. Да что поделаешь?

– И тут из прохода, вслед за свечением – четыре тени чёрные: будто не комбезы на них надеты, а трико в обтяжку, и лиц не видно – всё закрывают. Ниндзя, одним словом. Только никто из них слова такого тогда не знал: 76-й год...

Свечение зелёное откуда-то спереди от того места, где лицо должно быть, исходит,– и скользят они – не идут с грохотом, как чайники, плиты и камни замковые на ходу выворачивая, и не пыхтят, как наши, когда шуруют ползком на полном ходу – а словно скользят над самой землёй, кончиками пальцев рук и ног едва пола касаясь.

: Почти бесшумно.

“Фр-р-р”,– и на выход.

: Наши, понятно, чуть-ли не в обмороке. Полчаса потом в себя приходили, друг друга щупали и нюхали – да только как такое расскажешь? И – кому?..

: Ведь ни на что не похоже,– засмеют только...

Пищер потом к Журналу вдогонку сунулся – пусто, записей никаких нет; а следы наверху... Что – следы? Они же сами всё затоптали, когда переодевались.

– А Дизель в проход полез, из которого эти показались: вспомнил, что будто звякнуло что-то там, когда последний “ниндзя” проскочил...

И – нашёл: деталь от прибора ночного видения, саму фототрубку без экранчика-очков и усилителя. Только проводки из неё цветные оборванные торчали – 12 проводков, и все разного цвета. И “made in US” сбоку, еле заметно. Так что сияние просто объяснялось – это свет от картинки пробивался, между очками и маской, что на лице была. А вот как они “шли”...

– Какой-нибудь стимулятор, не иначе,– сказал Пищер,– потому что не на стимуляторе такое себе вообразить невозможно.

– Потом, конечно, психоз по Системе пошёл,– добавил он, чуть помолчав,– НБС считало, что это власти готовятся к тому, чтобы в Ильях нас, как и в Сьянах, прижать – ведь НБС из Сьян в Ильи перебралось... Другие считали, что это подземные спецвойска тренируются – те, что после нейтронного удара по Западной Европе по подземным коммуникациям, пока наверху радиация не спадёт, города должны захватить – и секретные пентагоновские и натовские убежища... И все пытались их как-то выловить. Да что толку? Гонялись мыши за кошкой... К тому же Система ещё совсем неизучена была, а летом Шагал погиб – ну и не до того стало. Так и забылось всё.

: Он рассказывал – а я представлял, как это было. И словно летел – со звоном. Эти “чёрные”... Что это – проекция из будущего, из какого-то параллельного мира – или действительно: подземный спецназ тренировался?..

– Не знаю,– как-то зло буркнул Пищер,– да и кто может знать? Просто есть такой мерзкий факт. И ни в какие теории он не лезет, потому что в этой истории ещё много всякого... было.

– Я подумал: а нет-ли у этой истории связи со Шквариным?.. Ведь зеленоватое свечение очков-экранчика прибора ночного видения так похоже на легендарное зелёное свечение Двуликой...

– И никуда от него не денешься,– ещё злее добавил Андрей, выколачивая о сапог трубку.

: Я снова представил себе это – как в замедленном кино.

– Соломин от неожиданности бумагу в яму уронил,– говорю,– да?

– Да,– отвечает Пищер,– пришлось мне с ним своей делиться... А ты откуда знаешь?

: Он подозрительно уставился на меня.

– Представил,– говорю я ему правду. Просто удалось пройти до конца того лабиринта – как попал в самом начале пищеровского рассказа,– и старался ни разу потом ошибочно не свернуть. Хотя развилок там было – ...

– Но только одна-единственная ниточка вела от рассказа ко мне – через Пищера сегодняшнего – сюда. И я прополз по ней, незримой, на ощупь – как Шкварин. Со звоном. До самого конца. И увидел всё-всё-всё – даже то, чего не увидел тогда и не узнал потом Пищер. И никогда, наверно, уже не узнает – потому что как я скажу ему об этом?..

– И ТУТ... ТОЛЬКО ТУТ ДО МЕНЯ ДОШЛО:

– До меня вообще всё очень медленно доходит...

: Я ВЕДЬ МОГУ ТАК УВИДЕТЬ – ЗДЕСЬ, ПОД ЗЕМЛЁЙ,—

: ПРАВДА ИЛИ НЕТ ЛЮБАЯ ИСТОРИЯ.

– Но что “история”? Я могу узнать...

... И голова моя начала кружиться. Будто даже не лечу – а падаю куда-то...

– И звон. В ушах. До боли.

: Значит – ПРАВДА.

ГОЛОС ПЕРВЫЙ — ‘ПРЫНЦЫ И ЗОЛУШКИ’:

– Ну да ладно. Подумаешь... Лавров писателя мне всё равно не стяжать – “по ряду причин на самом деле”,– а потому “не будем гнать пены”.

: То есть не будем о себе в третьем лице печататься —

: Не к письменному столу нам это – и не к лицу, стал-быть...

– Да. А поведём свой рассказ далее в обычной, свойственной соучастникам событий манере излагать свои мысли:

– От первобытно-апрельского, как несвоевременные тезисы, Лица. “Значить”. Без псевдолитературных глупостей и бирюлек – и приплюсуем к безмерному перечню моих безутешных, как горе Крамского-Петрова-Иванова-Водкина-Рюмкина-АвтоСтопкина-и-так-далее,—

< кстати: что я за этим хотел сказать? Ах, да... >

– безутешному перечню моих несбывшихся, как пожар мировой революции, творческих профессий и ‘увеличений’...

: профессию несбывшегося литератора. И аллитератора. Что ж – с гордостью отказываюсь от них обоих, поручая догнать и обогнать меня на сём поприще Питу,—

: пусть развивается к вящей славе божьей,– и моей маленечко,– а я пока, ничтоже сумняшеся, поведу свой отчёт о происходящем далее – как два бедных золушки ( это мы с другом Егоровым ) остались хлопотать по хозяйству: разгребать завал то есть – брошенные на абсолютный произвол судьбы своими родными уже до боли и близкими сестрицами – Пищером и Питом, умчавшимися, как на бал, “стопосъёмить, значить”,—

– Боже, что я несу!..

: хуже Егорова, да.

Видимо – от растерянности:

..: Он же не мог просто так выйти из грота. Да. Он так легко и непринуждённо бросил через плечо: – Ну, делать вам тут всё равно нечего будет – так что рассортируйте пока свет, тестером под нагрузкой штатной посмотрите, какие банки дозаряжать нужно и переформируйте блоки – Сашка, мол, знает, как это делается,– записи подготовьте свои, а мои, мол, и Пита во-он где лежат,– и показывает, подлец, где,– мусор упакуйте также весь наш < ‘со святыми – упакуй’, да > и прочее – сами знаете, не маленькие,– и оттащите всё это к Штопорной... Виноват – к Чёрт-лифту, и это – всё. А то, мол, завтра-сегодня уже ГО может прибыть – я, стало быть, значит, по косвенным признакам подсчитал,—

– ОН ПОДСЧИТАЛ: ДА. МОЛ. СТАЛО БЫТЬ,—

– И ушёл, по косвенным признакам, соблазнив душку Пита < ‘тушку Пита’ > старой сказкой о Зазеркалье – Второй Системе, что...

– К Чёрту системы!!!

: Он ушёл, а мы остались вдвоём с другом Егоровым сидеть – и глазами вослед ему – то есть им – хлопать. Изо всех сил. Громко – как в известной немой песне. Без слов. Да.

< “Бурные, продолжительные аплодисменты” – особенно верхним левым веком – переходящие... Хрен знает во что, да. >

– Господа,– изрекает наконец пришедший в без пяти минут себя Сашка,– вы, конечно, будете смеяться – но я всё-таки обязан сообщить вам п’енеп’иЯДнейшее известие: линейные ревизоры не смогут пробиться в наш вагон из-за завала...

: В общем – не так уж плохо. Тем более для Егорова. Тем более – почти за 9,5 секунд: как победа Феллини ( или какой там херр эту порнуху состряпал?.. ) на стометровке с препятствиями: в виде собственных бредней и комплексов непалкоценности, да. Хотя я секунды сашкиной сообразительности не считал – потому как не на чем. И вообще: я вначале бы посмотрел через левое плечо три раза – далеко-ли удалилось начальство, прежде чем так тупо и громко острить.

Почти на всё ЖБК, да.

– Хотя: когда дом горит, тушить пепельницу...

: Да-а...

– “Дои клопов, дави коров; клопов на сгущёнку – коров на...”,– припоминаю и я согласно случаю.

: Праздничной, радостной обстановке согласно.

И мы с Зол... виноват – с другом Егоровым впрягаемся в работу:

: Мусор, пищеровское дерьмо и шкрябанье,– как и системы – к чёрту; это после, это – потом; время на это ещё будет – если будет вообще хоть на что-то. Главное, успеть до прихода братца Пита и братца Пищера разгребсти завал, который нам так не вовремя подсунула... Или подсунули?.. “Прости, Клемента – сорвалось”. Само собой, как говорится, с рельс сошло. Не обессудь, дорыгая. Да:

“Клемента” – это из “Реостата”. Уж очень мы его любим с другом Егоровым по разным поводам жизни...

– Только непохоже, чтоб этот завал тут самостийно, как Украина, сложился < а) Если Киев он,– то почему он мать городов русских?.. б) Если Русь Киевская,– то откуда взялись хохлы??? >: такое у меня ощущение. А впечатление – что всё это жлобство нам просто сверху спустили. Потому как средь разбираемых булыганов я наблюдаю старую, довольно-таки помойно-тряпочного вида уже, фольгу от сигаретной пачки  – артефакт тот ещё, не слабее зальцбургского параллелепипеда: ибо < “бо” > в) Если этот завал – рухнувший сверху пласт,– откуда в нём взялась эта сигаретная, некогда прошлом, пачка?..

Насколько я помню историю, производство сигарет не восходит к каменноугольному периоду. А ведь именно тогда эти пласты и сложились —

: Сашка молчит, разглядывая стены. «Может быть,– неуверенно говорит он,– очень может быть. Больно они какие-то целые... И камни разные – не из одного пласта. Хотя ведь по всякому бывает. Может, старая осыпь грохнулась – что Чёрт наворотил, когда раскапывал эту дыру.»

– Может быть. Всё может быть,—

НАМЕРЕН НАГОНЯЙ

: НЕ – Х НЕ – = ДА.

УМЕРЕН УГОНЯЙ

– Но мы начинаем работать.

: Собственно, это довольно простая работа. Вынимаешь из дыры снизу камни – как известный киноактёр ( “кино-актёр”: ну и слово... ) нижний горшок из большой стопки в известном кинофильме вынимал,– а они всё время сами друг за другом сверху подсыпаются... Главное: остаться живым и по возможности как можно здоровым, да. Потому что завал всё упомянутое время сверху, над тобой, а ты снизу под ним. И очень, конечно, хочется при таком раскладе сил по возможности дольше – я не намекаю на презренную “вечность” – ни к чему мне это – то есть просто как можно дольше профункционировать без ненужных травм и увечий. Хотя самое сложное мы уже сотворили вчера, то есть сегодня под утро – в результате чего абсолютно не выспались и по причине соответствующего невыспанности настроения наезжали друг на друга всё утро, как танки Манергейма на линию Мажино... Но это не самое страшное. Главное – теперь работа идёт легко, и местами даже слишком.

“И такое бывает”.

: Да. Вот только свет у нас плоховат – ну да на это плевать, в конце концов. В конце концов, можно и к этому свету привыкнуть: “ко всему-то человек-подлец привыкает”,– Апчехов, кажется. Да.

– “Не крещённый и не обрезанный!” – это я другу Егорову, из Певзнера. А то я тут было вслух – разоткровенничался – а с ним надо держать ухо востро. Да. Он теперь постоянно на взводе – в отличной, можно сказать, интеллектуально-сортирной форме,– для своего интеллектуального веса, естественно – так и рыщет, к чему бы во мне придраться. Да. Или в мыслях моих – если я их вслух, как сейчас, к примеру, забывшись – ненароком выскажу. Что ж: сам виноват. Натаскал на себе – а у него хватка железная. Теперь до вечера не отвяжется.

..: Так об чём это я? Ах, о работе... Что ж:

: Особенно шустро работается, когда перед носом мелькают егоровские ботинки. Они ведь даже не свистят – как пули за окном ,– или за чем они там свистят? за пивом? – за вистом, да; зазеваешься – и привет, мидл фэйса – как не бывало на морде. И тектонические разломы до самой пенки на заднице, и даже внутри неё. А всё то же – выПЕНЬдрёж...

– Дурацкая мода отриконивать вибрамы. Неужели ему будет легче, если у одного из его немногих возможных близких родственников пол-головы не будет?..

: У мужа его жены и так, считай, на плечах официально кочана нет – то есть то, что есть, с точки зрения судебной психиатрии ( а советская психиатрия вся насквозь судебная, да ) – одна видимость, оптический обман, фикшен; а если ещё и у мужа её сестры...

..: И глядя на эти амбициозно отриконенные ‘ведрамы’ мне особенно остро вспоминается, как я однажды сдуру чуть не стал родственником этого человека.

: Этого страшного человека —

: Дело в том, что Натка – ленкина сестра. А Ленка, соответственно,– то, что зовётся в нашем обиходе женой Егорова. Да. То есть они не расписаны, а так живут, как белые люди – года с 78-ого, с той самой спасаловки – то есть восемь лет уже. Тоже срок. Да только непонятно мне, как это они в егоровской двухкомнатной хоромине размещаются – Сашка, Ленка, мама сашкина и его же киндер – Сашка-Маленький, или, сокращённо, как я его для определённости переназвал – СашкаМ. Хотя какой “М”?.. Ему ж в этом году в декабре ровно 10 стукнет – тоже возраст. Да. Но надо как-то всё же его называть – чтоб от взрослого ( внешне ) обалдуя отличать, потому как во всём остальном, включая и выключая развитие, нет абсолютно никакой, по-моему, разницы.

: Да. Но я не о Егорове – о Натке. Потому что у Ленки ещё младшая сестрица есть, как я уже проговорился было,– только живёт она, естественно, не с Егоровыми – там человека даже в гости впихнуть некуда, потому я и не люблю к ним ходить, ведь не могу я просто прийти и уйти: это хамство, по-моему,– я люблю приходить так, чтоб на два дня, не меньше. Да. А то и на все три – то есть там как когда выйдет, или выгонят.

: Да. И живёт эта Натка, соответственно, пока со своими родителями. Хотя – по-моему – осознанное ‘бремя дна’ проводит в егоровской клетушке, полезную площадь занимая: приобщается к будущей семейной жизни, возможно. По крайней мере, как к ним ни сунешься – всё на неё натыкаешься, с книжкой на единственном диване валяющуюся под очередную кассету, через усилитель с магнитофона гремящую,– а на диване, между прочим, я и сам поваляться ( с книжкой под музыку ) не дурак. Да. Вначале на диване, потом на полу. Ближе к ночи, соответственно. И от того мне у Егоровых физически тесно становится – потому как диван хронически занят, а на полу на меня постоянно наступают и стакан опрокидывают. Причём не в меня, а рядом.

– Натка не сокращение, а имя такое,– уж не знаю, в честь кого, только она им очень сильно гордится. И обижается непомерно, если какому вежливому дауну в голову взбредёт её для приличия Наташей – или, не дай бог, Натальей вообще – обозвать.

: Мне, например, не взбредает больше – “по ряду причин”...

Но я снова отвлёкся. Хотя и не очень, да. Так вот, что я хотел сказать: с некоторого времени Егоровым своего убойного киндера под землёй мало стало, и они начали Натку в Ильи выгуливать.

“Подросла, значить”.

– Да-да, мон шер. Хеат атэк словно...

– Всё: перехожу непосредственно к ф’акту.

..: Закинулся я как-то раз в том году в Ильи – на выходные, как обычно. Стал у себя по старой памяти в Жване – да видно, уже в последний раз. Надоело мне там стоять – слишком далеко. Ходишь, ходишь весь день по гостям, натрескаешься разного, как свинья,– а как до грота доползёшь, снова трезв. Как стёклышко.

: Действительно, свинство. Да.

Или наоборот – набегаешься по Системе, песен наорёшься, наобщаешься вдоволь – выдохнешься, как собака, получив от жизни полное удовольствие – и тут самый праздник, который всегда с тобой: ползи семь вёрст без малого нецензурного шкуродёрами до собственного спальника... Тоже не самый остроумный вариант – согласен, да.

И решил я к Сашке перебираться: он-то уже давно меня к себе звал. Пит, например, как из армии вынулся, сразу с Сашкой расположился. Ну, Пит-то – понятно: он сразу с Сашкой сложился, ещё на той спасаловке ‘подсвечной’,– а я вроде как независимо всю жизнь в Систему ходил... Потому и сопротивлялся довольно упорно, да. Бо независимость, как девственность: раз вылетит – не поймаешь ( как честь, что нужно с молоду от гос-ударства родного беречь и лелеять ),– вторично обретённая смахивает не на скандал, так на пластическую операцию по пересадке пола на потолок,—

– А тут и Пищер вдруг в Ильи вернулся после годовалой болезни под названием “вертикальная спелеология”... ‘Верти-кальное спелеоложество’ – да. < Знаю, о чём трендю: не надо ловить на слове. Сам ходил, и время от времени продолжаю,– да; но одно дело раз-два в год посетить окоём какого-нибудь Алека или в Мчишту с аквалангом попробовать поднырнуть, остальное время благополучно по выходным от ближайшей подземли не отрываясь – и совсем иное, те же два раза в году теоретически на эту подземлю любуясь, прочее время года ближайшие подземные пустоты словесным гАвном поливать. В этом-то и состоит синдром официальной вертикальной спелеологии,– и вдвойне обидно и горько мне было, что Пищер, Кугитангом увлекшись и какими-то опытами то в Бахарденской пещере, то с Морозовым в Снежной, подобно официальному спелеодауну, родные Ильи задвинул. > Но одумался он, слава богу – воротился, как Карл-сон, Фридрих-сан и Владимир-сен ( Кикимерсен тоже доброе слово ) в родные ‘шпинаты’ – в Ильи наши. И с Сашкой в его Горячей Десятке обосновался – так они грот свой назвали, что в Правой системе подальше от всяких даунов оборудовали, которые в Левой портвейн с водовкой и волоками по-силикатски пополам хавали.

: На брудершафт с родным российским раздолбайством, да.

– Конечно, у Егорова с Пищером в Десятке тоже немного шумно было: посиделки вечные, “под звуки примуса, во тьме пещер при свете тлеющего плекса”,– или как там Коровин пел? – опять же, Генка, когда в Ильи заваливался, у них становился,– соответственно, песенки под гитару, КСП, рок, магнитофон и ‘Ж-М-Ж’ до потери смысла круглые сутки,– Пи-программы... Да что тут поделаешь: можно и привыкнуть – “привыкнуть можно ко всему, привыкни – и живи”,– да я и так уже, считай, к тому времени из грота его почти не вылазил – всё ж интересно было. Только спал почему-то раздельно. Ну – так и свадьбы пока тоже не было. Да.

... Н-нет, ты всё-тки там назад в проход-то хоть иногда поглядывай, а? Убьёшь ведь ненароком!

– Вот такой, с позволения сказать, “родственничек”. Представляете?..

: Да. Тяжело мне с ним, конечно, приходится. Ну да ничего – не сразу Москва из этих самых каменоломен строилась... Да.

В общем, иду я как-то раз от себя – из Жвана, то есть в Четвёртый Подъезд – посмотреть, кто ещё пришёл, и встречаю где-то в районе Райских Задов эту самую Натку. Сокровище егоровское. В Сейсмозоне, значитЬ. С канистрой в руках без внешних половых призраков светы.

: Сидит во тьме, курит,– меня аж передёрнуло от лёгкого ужаса, переходящего в нежную оторопь – до того неожиданно-безмолвно в луче моего коногона эта почти роденовская мыслительница нарисовалась. Да.

«Ни фига себе,– думаю,– куда это её занесло? Тут же в радиусе двухнедельной пьянки нет ни одного водокапа!» И главное – откуда! – из Десятки своей, из самой Правой системы – в самую Левую. Все Ильи промаршировала – не считая ЖБК, конечно. До которых, между прочим, метров пятнадцать всего оставалось, да. Вовремя, думаю, я её остановил. Там, небось, думаю, Сашка с Ленкой уже всю Правую в позу “внимание” поставили – “безутешное горе” Крамского и так далее: “на кого, на кого, мы туда – а ты где?..” М-да.

– Но ведь, думаю дальше, что-то по ней не заметно, чтоб она особо убивалась: может, не дошло ещё, что без пяти меня, как сгинула?..

И тогда я так аккуратненько – тоже будто бы передохнуть; передохнуть, а не передохнуть! – сажусь напротив ( чтоб сразу не спугнуть, уж очень я за запах из горла своего опасался ) и говорю:

– Дозволите-ли, сударыня, мне перекурить против ВАСП в этом самом гроте? Верите-ли: шёл-шёл, как ёжик – и утомился...

– Ой,– говорит мне она,– что вы, дяденька Сталкер, пожалуйста присаживайтесь, курите, сколько вам будет угодно. Я очень вам даже рада.

: Да. И – чуть спустя осторожно так добавляет:

– А вы случайно не к Саше с Леной идёте?..

..: Ах ты, думаю, кошка-мышка какая!

– Вообще,– говорю,– нет, но вообще,– говорю,– я к нему сегодня всё-таки собирался, да. Так что можно,– говорю,– и прямо сейчас. Он мне это самое – по горло рад будет. По самые аденоиды, уж это,– думаю,– точно.

– Да,– обещает мне данный бутон свежераспустившийся,– он же вас так очень любит! Чуть что – сразу вспоминает вас.

– Хм... Знаю, как он меня любит. А также в каких ситуациях – и куда: слыхал неоднократно. Ну да ладно,– думаю,– да.

– Не смей,– говорю,– мне выкать, а то у меня размножение сознания начинается. И пошли. Хватит сидеть на холодных камнях – кишки,– говорю,– застудишь.

– Придатки,– отвечает,– а не кишки. И не застужу: у меня там пенка.

: Грамотная... Ленкина кровь. Или егоровская школа – они там все в один клубок спелись. Семейный, да-да.

– Ладно,– говорит,– пошли. А то мне и самой тут сидеть надоело.

– И мы пошли.

: Ну, маршрут известный – Сейсмозона, Сетка; там через Сосед в Жопу – бывший Чайник; и чем им старое название не понравилось,– это ж надо – так жилой грот обозвать, а ведь грот удобнейший, двухуровневый, в Ильях такие на вес серебряно-цинкового свежезабитого аккумулятора, да,– ну да ладно, как причитает Егоров, сражаясь один на один в шкуродёре с заклинившим бульником – и, озверев, выбивает его ногой со всего маха: не вверх, а вниз, на себя,– потому как не Сильвестор-с-Таллоном, и не Чёрный Негер, да,– и даже не Пит – но всё-таки Егоров, потому и успевает отскочить:

– в самый последний момент +/– около полмомента.

– То есть мовемента движения.

: Да. И я, успокаиваясь за Егорова, продолжаю свою скорбную повесть.

... значит, Жопа; потом некоторое кувыркание метров в 150 – выход на Правую Магистраль по сокротиловке, чтоб не тратить время и свет на освещение более просторных штреков,– и дальше почти без препятствий и шкуродёров: правая Магистраль, Прямая Стрела, Колесо за Б. Чердаком – и сашкина любимая Десятка. Оп.

: Делов-то – всю Систему слева направо по кратчайшей диагонали пересечь – и отдыхай, восстанавливай до вечера навсегда сбитое выдыхание. А также вдыхание и придыхание – тут уж как получится, да.

Ну, я не медленно хожу – все знают. А чего рассупониваться?.. Вдруг слышу откуда-то сзади:

– Ой, дяденька Сталкер, нельзя-ли помедленнее – а то я без света иду, а канистра очень тяжёлая.

: И вправду, что-то плещется. А я думал – это у меня внутри, со вчерашнего.

– И давно ты так без света шагаешь? – спрашиваю. Думал – он у неё только что, в крайнем случае в Райских Задах накрылся. А канистра, естественно, пустая.

– От водокапа,– сообщает такое, что и во время самого лютого трала в жизни не слышал,– лампочка в фонаре перегорела. Пришлось на ощупь.

..: Я с разгону как стоял – так и лёг.

И аж взмок. И вся жидкость, что во мне с вечера благословенно булькала, мгновенно выкипела, сообщив температуре тела все свои килокалории. Я даже протрезвел от ужаса – да.

: Это ж надо! – пол-Системы в темноте, на ощупь, с “десяткой” воды в руках – и никакой дрожи в коленках!..

: Точно – эти психи воспитывали.

– ну да и яблони от груш не очень далеко падают, да.

: Жалко только, что не в ту сторону – она шла, я имею в виду.

– Какая лампочка тебе нужна,– спрашиваю,– для полного счастья?

– На три-с-половиной вольта,– отвечает, как на экзамене – а сама уж фонарь раскручивает: доверчивое дитя... В Ильях больше “двушки” в моде – или плекс. А также крэкс, кекс и < ... >. Но “трёшка” у меня точно есть: запасная в головке,– я их всегда штуки четыре ношу с собой – мало-ли что,– так чтоб не ползать, как некоторые, без света.

Хватит с нас Шкварина – я это всегда говорю, да.

– С этими словами стягиваю с головы систему, раскручиваю головку и вынимаю оттуда волшебным жестом нужную ей лампочку: как фокус показываю.

: Она от радости чуть целоваться не лезет.

– Рано,– говорю ей,– целоваться – ещё до грота дойти надо.

: На свою голову говорю. А сам одновременно смотрю – остаются у меня в запаске почему-то только две лампочки: одна “пожарная” ( я её по случаю из уникальной системы вывернул – если верить паспорту, предназначенной “для освещения пожара в тёмное время суток” ) на уникальное напряжение 2,3 V ровно, и не менее уникальный ток: целых 1,5 ‘амбера’,– прямо прорва ‘люмпенов’, да! – а у меня коногон свежезаряженный, меньше 3,6 вольта за раз он просто не в состоянии дать,– стало быть этот праздник света и иллюминации не про него, да;

– и ещё одна, к нему вполне подходящая: на 3,5 V.

: Обычная лампочка, без издёва и придури – с виду.

– В общем, сделали мы свой свет; забрал я у неё канистру десятикилограммовую – и дальше двинулись. Ну, конечно, когда я с канистрой, а она со светом, темп движения у нас практически выровнялся – я только иногда поджидал её, после каждого шкурника и в более просторных местах.

До Десятки сашкиной нормально, в общем, добрались – да только в гроте ни его, ни Ленки не оказалось. И вообще никого, да.

– Ой,– сообщает Натка,– как это замечательно, что мы до их прихода вернулись. Только ты Саше не говори, что я без света одна лазила – а то мне от него сильно достанется, что запасной лампочки не взяла.

– Ладно,– говорю,– а где они могут быть?

: Это я Егорова с Ленкой в виду имел. Я-то думал, они уж по всей Системе спасы организовали – у Егорова это очень быстро получается, к сожалению, да.

– А они в город,– отвечает Натка,– поехали. За вином. А мне одной оставаться скучно было – я и решила за водой сходить, чтоб без дела зря не сидеть.

: Ах ты, думаю, тоже Золушка работящая...

– Ладно,– говорю ей,– сиди тут и до их прихода никуда,– а сам уже ощутил во рту вкус того волшебного пойла, что наверняка добудет Егоров – и чем дегустация данной субстанции для меня обернуться может, коль здесь останусь – один на один с этим угорающим прямо на глазах от благодарности и желания отблагодарить – спасённым фамильным сокровищем. «Нет уж,– думаю,– дудки: такие расклады не про меня»,– и понимаю, что чем скорее я откланяюсь, тем целее потом жизнь свою проведу в свободе и вольности. И добавляю, чтоб отвлечь её от себя:

– Если хочешь чем-то заняться, магнитофон послушай. У Сашки он, к сожалению, всегда с собой. Да.

– Не-е,– отвечает она,– у него сегодня не те записи, что мне надо.

– А что тебе надо? – машинально вопрошаю я, ожидая услышать нечто на уровне “Ласкового Кофе” или “Чёрного вынимая”.

– Ну, Вангелис,– обрушивает на меня это сокровище,– Кримсон... Шульц... Или Олдфилд, скажем, а из наших – Бережков, Устинов и Галич.

– Пока прихожу в себя, она так печально вздыхает и шепчет еле слышно, будто извиняясь:

– Но больше всего на свете я Цеппелинов и Талл люблю. И “Ван дер Грааф Генератор”... То есть Питера Хэммела...

: Мои любимые группы! Да я без Джетро суток вытерпеть не могу,– без Зэплов ещё туда-сюда, худо-бедно прожить можно, особенно когда некий полузабытый “свежачок” упомянутого Хэммела подворачивается, а без “Джетро Талл” просто загибаюсь, если вовремя хоть одну композицию не послушаю... Пусть даже такую скоротечную, как “Туп, как пробка” – потому что она, как ни слушай её, будто в две секунды вся пролетает, да. Первая – “вкл”, вторая – автостоп после автоматического “реверса” второй стороны, где у меня на кассете “Акваланг” не менее знаменитый записан. И тут она – видимо, чтоб окончательно одеть меня в деревянный комбез,– а быть может, и цинковый, так презрительно крутит носом и изрекает: