Текст книги "Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)"

ГОЛОС ПЕРВЫЙ – “ВЫ, КОНЕЧНО, БУДЕТЕ СМЕЯТЬСЯ...”:

... Поэтому наутро Малая Диспозиция, объявляемая на сегодня Пищером, гласит: ПХД. < Звучит почти как ПНХ – в бытность мою слухачом-радистом на одной исключительно специальной подводной лодочке... Впрочем: ш-ш-ш... Не столько Военная Тайна – да; ‘секретция пьяного прапора’ – насрать мне на их Вонючую Тайну с три короба отборнейшего дерьма; давно бы выдал, если б было, кому – да и если бы знал – вот только беда: не знаю. Что вообще у нас в армии знает солдат? “Учите мат.часть, ребята – так бьют за неё, так бьют...”

: Самый замечательный анекдот из армейских, что помню. Да. >

– Так об чём это я?... Ах, да:

В общем, Пищер объявляет на сегодня ПХД – парко-( я, конечно же, говорю: “партейно” )-хозАДственный день, который, как известно, гостей не ломает... Я бы даже сказал: ЗХД – запаркохозяйственный,– потому как разгребсти всё наше барахло и навестить хотя бы относительное подобие правопорядка в таком стеснённом пространстве – я имею в виду наш грот  – не удаляя из него мешающихся Пищера ( под ногами ), Егорова ( языком ), Пита ( образом действий – то бишь какой-то педантичной восточной услужливостью: не успеешь отменить просьбу, как – шарах по мозгам! – уже, к сожалению, сделано... ) и ещё одного разгильдяя – имею в виду себя ( образом мыслей – без комментариев ) – это, как авгиевы конюшни к приезду генерала выдрючить. Да: ломом и зубной щёткой,—

– Эскьюз ми, стал-быть...

: Кстати – грот до сих пор не имеет человеческого названия, а посему так и предлагаю назвать: “Пищеровы Конюшни”. Тем боле, что авгиевы лошадки тож под землёй пребывали – да.

– Не поддерживают. А до отвращения циничный Егоров ( хам необразованный ) говорит, чтоб я лучше работал. Да куда ж – лучше??? Я и так никому не мешаю. Да.

На самом деле, конечно, давно пора было навести порядок. Ведь Чёрт ногу сломит во всём этом барахле! И “ночные наблюдения”, столь милые уму, сердцу, совести и разуму нашего несостоявшегося карсто-гнома Пищера ( забыл дописать: в перечне три первых компонента смеси обязательно заходят за четвёртый, да ) просрали, как чайники, именно потому, что во-время под рукой ничего, кроме меня, не оказалось... SOS-тоявшийся ф’акт, да.

Так что – что ж! – покажем этим разгильдяям, как раки работают!...

– Точнее, Рыбы. Бо угораздило случиться меня на свет не только в данной стране, но и посреди марта месяца,– до сих пор так и не понял: во благо, или во зло?..

: “Придётся показать” – да.

... Как там друг Егоров острит – “Орнунг”? Знать бы ещё, что это может “значить”. У самого Сашки спрашивать бесполезно: если б знал, он бы это на нормальном языке изложил. Да. ‘По ряду причин на самом деле – или типа того, скажем; уж это точно, да. Значить.’

– Только не надо думать, будто я тут сижу, рассуждаю ( я стою ) – и ничегошеньки не делаю. Не надо гнать пены. Это я всё довольно мысленно излагаю – одновременно сражаясь с другом Егоровым в беспощадной борьбе за освобождение грота.

Я имею в виду – от бардака. Предлагаю, кстати, медаль соответствующую учредить: для награждения Сашки.

– За освобождение от кого? – не сразу доходит до Пищера.

– От Егорова,– объясняю ему “фо спешел”,– очень мешает.

– А ты его не чеши,– реагирует Пищер.

: Легко сказать – не чеши. Это тебе не Гондурас. Да.

– Вытряхиваю содержание транса на пол.

..: Сашка в состоянии, близком к обмороку. Или к экстазу,– сразу не разобрать. < ‘Обморок копчёный – да’ >

– Что ты делаешь,– кричит,– совсем с ума сошёл?..

: Это я ещё на человеческий перевожу – без брани и выкриков, да. И пытаюсь, соответственно, запихать всё это барахло – если не сказать круче, но я не Егоров – обратно.

: В транс.

– Тоже что-то не так, да. “Не нравится, значить”,—

Не нравится – не ешь.

“Никто и не ест” ( “Внимание, черепаха” ).

– Устраняюсь. Пробую изобразить помощь Пищеру < мысль о том, что гораздо эффектней вышепомянутую можно изобразить на соответствующем клочке бумаги, конечно же, первой приходит в мои соскучившиеся по подобному роду занятий извилины,– но и егоровских мозгов, по-моему, достанет для того, чтоб описать последствия... А потому изображаю Действием – а не отображением оного >. Только тоже: зря. Тоже что-то не так. Не угодил, “значить”.

У нас с Питом вещей поменьше – мы люди скромные, работящие; Питуля вон уже сколько всего наворотил и разгрёб, затем не понравилось нечто в содеянном – или совесть заела – и снова наворотил и снова разгрёб. Теперь сидит, уставясь восточным оком своим на свечу – и откровенно умирает от безделья.

: Бедняга даже не курит... Снимаю налобник в знак глубокой скорби и уважения, гашу свет...

– ЗАЙМИТЕСЬ ЛУЧШЕ ОБЕДОМ! – рявкает Пищер своим козлиным дребезжащим фальцетом. С его комплекцией проблематично пытаться издавать такие звуки: организма может не хватить – и что тогда?..

: Коллапс. “Старлесс” — имени Гены Жукова и Роберта Фриппа одновременно —

– “Сейчас здесь станет грязно”,– вспоминаю я подходящий псалом из Братьев С. и Т. Ругацких – в порядке ‘бесблатного бредубреждения’.

: Не доходит. Даже до Егорова не доходит – представляете??? Ну разве можно так отдаваться работе?!

– Хорошо,– говорю,– только вы все сразу таблетки примите.

– Какие таблетки? – профессионально реагирует Пищер. Но лучше б подумал прежде, чем переспрашивать, да.

– От отравления,– сообщаю я,– и от бешенства – на всякий случай. Мало-ли чего... Мне тоже жить охота, да.

– ВСЁ!!! – взрывается Пищер Указом Воветской Сласти,– с этой минуты употребление алкоголя в гроте прекращается.

– “И минеральной больше не проси!” – демонстрирует неплохое знание реостатовских программ Сашка. Почти не к месту, кстати.

– Можно, я выйду? – тогда говорю я.

– Зачем?

– Дурацкий вопрос. Поясняю, почти как для ментов: медленно и два раза.

– Ну раз в гроте, стало быть, того – нельзя... то, может, на вынос?.. То есть – я выходить буду...

– Я т-тебе выйду... – угрожающе шипит Пищер ( угу – гюрза...).

: Между прочим, похоже. Только ростом не вышел, да.

– “Над городом повис сухой закон!” – продолжает восторгаться Егоров.

: Чёртов эрудит – нашёл, чему радоваться...

– Тогда я брагу поставлю,– размышляю я, оглядывая наши запасы сахара. По-моему, хватит. Мысль о том, что можно попросту выкрасть пищеровский спирт, конечно, тоже приходит мне в голову – но не такой я даун, чтоб делиться ей с этим обществом. Да.

– Не пойдёт,– говорит Сашка,– без дрожжей не получится – воздух слишком стерильный. Да и холодно... Мамонт уже пробовал.

: Действительно – не Гондурас. И даже не Рио-де-Жанейро. И вообще: климат под землёй самый бестактный – сидеть холодно, работать жарко... Очень трудно соблюсти грань, чтоб не вспотеть.

– Особенно в такой компании, да.

: На этом антиалкогольная пропаганда в нашем гроте заканчивается.

– И слава богу.

Некоторое время работаем молча – Пищер возится с аппаратурой, Сашка разбирает и укладывает на полочки запасы жратвы – это дело он любит,– а мы с Питом сортируем бензин ( «доверь террористам бомбу»,– тут же заявляет Егоров и сетует на отсутствие в гроте каски и противоатомного ‘уежища’ ) и заправляем примус: из питовской, вялотекущей – бо совершенно-понятно, что первой в бой пускать надо именно её. А не початую в попыхах первого дня Сашкой,—

– А потом начинаем стряпать есть.

: Приготовление Пищи под землёй – это, я вам скажу, “тоже весчь”. То есть праздник. Обряд:

С жертвоприношениями – своего рода – конечно. Потому что вода сильно тратится – на мытьё посуды, к примеру; на мытьё картошки, варку... А ведь смертно жалко! – жалко сливать – тащишь, тащишь её в грот чёрте откуда по шкуродёрам разным,– и что: в землю?! Нет, это не по мне; я предпочитаю, скажем, так: картошка чистится “всухую”, режется далее, как тебе надо – и слегка полоскается в кане; а пока полоскается, кстати, заодно можно и руки помыть, да; затем то, что порезано, варится в той же воде – да, а что? ведь она в ней же и мылась! – и добавляются туда ещё супец, кубик рубика блюённый и банка тушёнки в конце – уже открытая.

: У меня 100 % всего в дело идёт, да.

Называется “забульбень”. Сильная штука – она даже головную боль снимает: вмиг забываешь о головной боли...

Главное, перед употреблением банку из-под тушёнки выловить ( а то не всем удаётся объяснить её там присутствие, да ) и самому облизать, и растолочь твёрдые неизбежные фракции. Конечно, можно варить подольше – чтоб они все расползлись – но это дольше, да и подгореть может. Крику тогда с Егоровым не оберёшься – есть точно не будет. Да.

Ну, не нДравитЬся – как говорится – не ешь.

– ‘Никто и не есть’ ( ‘Вынимание черепахи’ ),– замечательный фильм, между прочим. Там есть один такой забавный момент...

: М-да. Пищер находит новую тему для возбуждения. А я-то думал, что на сегодня у нас всё позади —

: На этот раз его сильно беспокоят свечи. Подумаешь – свечи, как свечи.

– Сало, как сало,– говорю я,– чего его чесать?

: Никакого оздоровительного эффекта.

– Вот,– взволнованно сообщает всем Пищер,– у нас пять пачек свечей за 18 копеек и пять пачек – за 9.

... Ну-и-что?

– Наташа Ростова,– говорю, но Пищеру не до шуток. Ещё бы – такая Проблема!

– Мне бы его проблемы. Да.

– Кстати,– говорю,– пачку сразу дай сюда. Стол освещать.

– Пачку??? – с ужасом переспрашивает Егоров. Вот скупердяй! И дёрнул же нас чёрт ( в данном случае – с маленькой буквы, потому как фигура речи, а не имя собственное одного нашего апокрифического подземного знакомого ) выбрать его завхозом! “Экспедиция, мол, только начинается,– кто знает, что будет дальше?”

Только я с этой их экономией общего света вчера на трансах и сегодня на ПХД ( + заброска была – а это ‘амбер/часов’ в десять мне вылилось, не меньше,– хоть и экономил изо всех сил: выключал везде, где можно было, и пользовал только ‘ближнюю эспираль’ – толку? ) весь свой драгоценный личный ходовой свет “посадил”. Да. Больше одной свечи их не уговоришь одновременно зажечь – ещё бы! такая растрата света, а нам ещё месяц сидеть, да,– кто знает, как поведут себя эти свечи, как быстро будут сгорать? – будто в первый раз под землёй и не знают, за скоко ( именно так, “скоко” – прописью, да ) времени сгорает обычная парафиновая свеча за 18 коп, а за скоко времени – не менее стандартная девятикопеечная её сестрица – экономы фиговы! Коль такие неуверенные в себе – брали бы всего по четыре, по пять, по шесть, чтоб не заморачиваться и меня не заморачивать-злить попусту – ведь от одной свечи всё равно мало что видно. И как это предки одной свечёй тоскливыми зимними вечерами во дворцах обходились – а в хижинах и того меньше: лучиной?.. Лишь слепит глаза – как глянешь на неё – а по углам грота и в тени уж вообще ничего не видно... Тогда как мой пытливый художественно ориентированный глаз не просто жаждет – требует: “огня!”,– бо “чтобы смотреть, надо видеть”,—

: Приходится жечь постоянно систему – если занят чем-то, а не сидишь за столом без дела, как некоторые, кому для максимально вообразимого творческого акта ничего, кроме пары ушей и рук, не требуется – а частенько и это излишне ( “без рук, глухой – звукооператор, да” ) – но я не Егоров, пальцем друг в друга тыкать не буду,– а на много-ли системы, в банках которой умещается ‘десять амбер ровно’, хватит?

– Так и без ходового света остаться не долго. И всё из-за их экономии подлой, да.

: Не на том свете экономить надо – есть такое мнение, “значить”. Лучше б Егоров, чем причитать сейчас, до выхода сделал мне на коногон переходник под нормальную экономичную лампочку – а не это штатное уёгище... Тогда и коногона бы моего на в десять раз больший срок хватило, да. Он же, видите-ли, аппаратуру пищеровскую днями и ночами осваивал – электронщик хренов...

– Не бойся,– говорю,– я их по одной жечь буду. Честное спасательское – и додиковское: на всякий случай,– говорю. Да.

– И тут Пищер, наконец, созревает – и делает, наконец, свою трагедию достоянием общества.

: На самый конец, да.

( Это я другу Егорову – а то он без грубостей ничего не понимает. )

– Вот,– объявляет Пищер,– девятикопеечные свечи горят по пять-шесть часов, а восемнадцатикопеечные – почти по двадцать...

: От изобилия числительных немного сводит голову – но повода вешаться я пока не вижу.

– И парафин после восемнадцатикопеечных остаётся, его снова в ход пустить можно – в парафинку, скажем,– продолжает вяло излагать Пищер.

: По-моему, это тоже не смертельно. Это тоже можно пережить.

– Лучше бы у нас все свечи были по восемнадцать копеек!..

..: Круто взял.

– Ничего не скажешь.

: Да.

Только – Толкиена! – НУ-И-ЧТО?

– И тут в разговор вступает Егоров:

– Зато эти восемнадцатикопеечные горят, как катафоты! Ничего при них не видно.

Это точно. Из-за них я и посадил свой коногон. И для рисования под землёй они совершенно непригодны: сколько их по гроту ни расставь, будут лишь жёлтые светлые пятнышки-шарики в глазах вместо достойной картины, что вполне отображают три-четыре девятикопеечных палочки. Да.

– Их четыре нужно, чтобы свету стало, как от одной девятикопеечной! – продолжает надрываться Егоров. Должно быть, на нервной почве – значит, тоже коногон садится.

Но – однако! – ничего не скажешь: основополагающая дискуссия... А главное, что от неё изменится? Что у нас есть – то есть, и никакие свечи в другие не обратятся. Да.

– И парафин, я предпочитаю, чтоб сразу сгорал – чтоб не возиться с ним потом,– завершает пространное изложение группы своих светлых тезисов вконец озавхозившийся Егоров.

– Под бурные, между прочим, продолжительные аплодисменты с моей стороны: потому что я тоже сторонник девятикопеечных свечей. Да. Только, по-моему, им совсем нечего делать – это я Сашку и Пищера, конечно, в виду имею.

: Смотрят на меня. А чего на меня смотреть? Сталкер, как Сталкер. Да.

– Наверняка ждут, что я им сообщу.

А чего тут сообщать? Пустое дело. Но всё-таки сообщаю: уж больно они, кажется, от меня того ждут...

– Значит, так. Это специально для подслеповатого Егорова и слишком экономЫчного Пищера. Берёшь одну такую маленькую-маленькую шайбочку,– я лезу в карман комбеза и достаю: там у меня много всякой дряни валяется – в том числе шайбочки запасные для коногона,– видишь: маленькая такая, чёрненькая?

– показываю им: как фокус.

– Да,– говорят и смотрят заворожено – готовы, “значить”.

– И надеваешь её на фитиль этой толстой свечи прежде, чем зажечь; я имею в виду свечу за 18 коп.,– объясняю я им, и так как мысль мою они просто так постичь не могут – тут уж ничего не попишешь, да, всё от бога – мне приходится разжёвывать её дальше:

– Шайбочка чёрненькая, металлическая,– говорю я,– тепло хорошо проводит и нагревается от пламени фитиля быстро. Да. И также быстро тепло своё парафину передаёт.

– Альбедо понижает,– произносит нечто астрономическое догадливый Пищер: похоже, от моего ошеломляющего открытия съехавший крышей в сторону детства. Или бурной своей доотсидочной астрономической юности.

– Да,– на всякий случай соглашаюсь я с ним, бо психов лучше не раздражать. Но так как Егоров, в бытность свою ‘карстономическим’ другом-товарищем Пищера, учился не на спелеоастронома, а на спелеокосмонавта – с соответствующим интеллектуальным креном – то он ещё, соответственно, ничего не понимает. Что вынуждает меня продолжить жевательно-речевые движения:

– Шайбочка нагревается, растапливает парафин – и он быстрее по фитилю вверх поднимается. Вместо того, чтоб вниз через край стекать – в кружки капая... Совершенно-бестолку, да. То есть сгорает полнее, и свету больше даёт. Вот такая экономия.

– Да,– изрекает через некоторое время с напряжением друг Егоров,– и в кого ты у нас такой умный?..

: Искренние интонации даются ему особенно тяжко. Особенно в подобных ситуациях – да.

– А был приказ монстра оборвоты наварища Язвова,– сообщаю, чтоб закрепить триумф,– всем спелеологам, независимо от цвета пота, запаха волос и возраста кожи, носить в карманах комбезов такие вот шайбочки. Специально для восемнадцатикопеечных свечей – да.

... аплодисментов не слышно.

Что ж: нет – и не надо. На нет и суда, и туда нет. Да.

: Такая уж у нас работа – у Кондукторов – что аплодисментов, как правило, даже если они в конце концов раздаются, мы уже не слышим.

: Лежишь себе в венках и посмертных почестях...

: Да. “Наша служба и опасна, и трудна...” Ничего не попишешь. И я поворачиваюсь лицом обратно к примусу.

– Что за чертовщина! Кана с картошкой – как не было. Видать, пока я трендил с этими бездельниками, добропорядочный Пит – то-то его давно слышно не было! – отправился выливать в сортир воду из-под намытой мною картошки. Считай, пол-литра воды пропало: псу под хвост. К тому же “в мире компонентов нет эквивалентов” – ну, это-то у нас каждый с рождения знает, да – так что: прощай, забульбенька! Что она – без важнейшей своей части?..

: Ага – а вот и он сам. Идёт, посвистывает – небось считает, что доброе дело сделал. А я даже рук не успел помыть...

– Ладно, не будем портить ему настроение. К чему поднимать шум – особенно в присутствии Непревзойдённейшего Кулинара Всех Систем и Промоин А. Егорова? И я молча проглатываю обиду: вторую за пять наших последних условных минут. Да. И механически устраняюсь от дальнейшего приготовления жрача:

“Делайте, что хотите”. А я лучше за водой схожу – компенсировать ‘убиток’. А заодно, может, и руки помыть – то есть это уже, конечно, как получится. Потому как громыхнёшься со скользких камней – что изображают собой некое нелитературное подобие мостков,– как правило, почему-то всегда несколько в стороне от реального края воды, не в ту, так в другую сторону – так и весь выкупаешься, да. Случаи разные бывали. А пальцем мы тыкать не будем: не по мне это самооставление в истории. Хотя каждый знает, что не у одного меня в Системе нелады с разновесием приключались... Да.

: И я действительно хватаю канистру – и устремляюсь за водой.

Покидая грот, мозгом, расположенным в основании таза, буквально физически чувствую, как озадаченно зрит мне вослед Егоров. «Чего это с ним, а?» – почти наверняка вопрошает он – и почти наверняка сам же себе отвечает: «С ума пошёл, значить. За водой».

: Да. И так как в руках у меня “десятка” – я имею в виду, конечно, не деревянный дензнак, который, как известно, уже давно ничем стоящим не обеспечивается и нигде на свете, кроме наших воистину сберегательных свалок, пожалуй, не принимается – а десятилитровая канистра – то есть канистра пластиковая ёмкостью в 10 л ровно, что предназначена по жизни своей исключительно “для негорючих и непищевых продуктов” —

– то ‘пнём-пень-сирую’ я этот водяной ‘уПиток’ примерно в 20 раз, а на душе от таких известий всё-таки становится легче. ( Да. )

К тому же просто приятно прогуляться от всего этого административно-хозяйственного зуда как можно дальше – и уж вдвойне здорово, если к Озеру.

... Обмелело оно за последнее время. То-ли вода постепенно – я всякие водостоки и подземные горизонты ( бредовый термин, верно? ) в виду имею – смещается в сторону, то-ли лето это суше обычного... Уровень воды сантиметров на тридцать упал – камни торчат повсюду и грязь на стенах над водой чёрной полосой выступила,– кажется, вброд теперь запросто перейти его, и до грота, что На-Двоих, по камушкам вдоль стены добраться можно,—

– А барабанит по-прежнему здорово: ТУК-ТАК-ТОК-БАХ-ТАХ-ТАК,– выбивают-выдалбливают капли; теперь уже, правда, не по жестянкам старым из-под пороха горного, что нашли здесь когда-то Пищер с Ветом и водрузили на камнях под каплями, а по банкам консервным – Сашка с Питом в прошлом году целый транс этих банок притащили и заменили на них жестянки раритетные, потому что те уж от ржавчины разваливаться стали, и нужно было сохранить хоть часть их,– впрочем, где она, эта “часть”? Дома у Пищера? У Сашки? А ещё у кого? Сколько вообще удалось сохранить — из всего, что здесь было прежде?..

: Охваченный “тоской по ностальгии”, вызванной к жизни сумасшедшей долбёжкой капели, пытаюсь протиснуться в щель, ведущую в На-Двоих,– да вовремя вспоминаю, что нам с Питом в этом самом На-Двоих ещё сидеть-и-сидеть, то есть балдеть ещё под эти самые капли —

– под грохот их и звон несмолкаемый, слушать день и ночь “водокап, водокап – взбудораживший сонную тьму; жизнь в застенке у мрака – удел непокорных и твой; я душою твой раб, но умом я постичь не могу: как возмездье века обходило тебя стороной” – пока крыша не съедет, а посему я упругим движением руки подхватываю уже наполнившуюся водой канистру, что “предназначена исключительно для негорючих и непищевых продуктов” – то есть исключительно для того, чего в природе, по-моему, нет и быть не может – разве что ртуть какая-нибудь, да; не знаю, правда, горит-ли она – теоретически всё, кроме инертных газов, гореть способно – но вот сколько весит 10 л Hg, можно себе представить,– пластиковая канистра этого точно не выдержит... Ага: вот и нашли то таинственное вещество, для хранения и транспортировки которого она предназначена: ясен пень, для того, для чего менее всего пригодна – как всё, сконструированное и произведённое в нашей стране,– совок есть совок, советское – значит, шампанское,– рассуждаю я, приближаясь к Хаосу, и так как от Озера к нам через него самая естественная дорога – то мне его не миновать:

: Да.

– То есть, может, лучше бы я его как-нибудь обошёл,– но нечего говорить о том, чего не случилось: “История КП=СС не знает сослагательного наклонения” – как любят оправдывать официальные жополизы маразм и преступления, творимые в этой стране на протяжении последних 70 лет,– а значит, и рассуждать нам здесь не о чем,—

: “Мучение Маркса бессильно, потому что оно ... < гАвно >” —

..: И так как волей судьбы я неизбежно оказываюсь в Хаосе, сама собой приходит в голову мысль увидеть – нет, не так: вначале просто сходить посмотреть на Штопорную. То есть на Мясокрутку. То есть не на Штопорную и Мясокрутку, а на Чёртов лифт, бо вход в ЖБК – бывший фантастический “второй ярус” наших мечтаний и бредней, где мы сейчас пребываем в неведении своём удалившись от ‘тел земных’ – ход этот теперь выводит сразу в Палеозал, и прокопал его в 1981 году Гришка-Чёрт – признаюсь, по моей прямой наводке: уж очень сильно хотелось сюда – увидеть хоть одним глазком,– написал ему из своей армии, сиречь флота, что здесь и как,– там-то тоска была смертная, а это всё здешнее пред глазами стояло, как мираж,– стояло всё время, как наваждение,– ну, и написал я ему из своего флота в его не менее тоскливые северные окоёмы ПВО обо всём здешнем. И как сюда сподручнее всего прорубиться —

: Да. И не каюсь, что бы ни говорили Пищер с Егоровым.

– Хотя: что Пищер и Сашка? Громче всех от радости прыгали,– правда, не к лицу им в открытую от радости детской скакать...

: Гришка-то на полгода раньше меня откинулся – ну и тут же, понятно, схватил кувалду, лопату, лом – и сюда. А уж потом парадку снял, по первому поту. И продолбился: через десять метров монолита всего... “Дорвался, значить” – как бы выразился друг Егоров,—

Впрочем, он потом выразился: и не раз, да. Столько раз за один вечер меня до того ни разу в жизни не любили – даже на КМБ и в учебке. Но бессмысленно ждать от нашего выдающегося спелеомэна слов благодарности, да. Не способен он на них – хотя какая истерика была с ним в 78-м, когда Ященко со своими орлами Штопорную эту рванул!..

– Ну да ладно, как сам же Сашка говорит. Дело прошлое. Да. Тем более, что поначалу все сюда действительно аккуратно ходили: след-в-след, ни бумажечки, ни спичечки не бросали... Ну а потом – конечно – понеслось...

: Знаем мы наш Великий Русский Народ, вечного победителя самого себя – как самого себя облупленного... Тьфу, блинн! – чуть не выругался на нервной почве, да. Кстати, если уж трогать историю – то по-теперяшнему правильнее не Хаос этот зал называть, а База. Да. Так теперь все говорят – и оно, может, получше. Бо Хаос везде, а с этого обвального колонника, как ни крути, ЖБК начинается... Значит, здесь и есть База.

Да.

: Вот так – твёрдо и уверенно. < В исключающих уголках оставим особое мнение будущего профессионального подземного топографа Пита,– сиречь, маркшейдера,– что Хаосом ЖБК не начинается, а кончается, потому как разрабатывалось не со стороны Ильей, а со стороны Никит – оттого, мол, он и вид имеет как бы колонного зала – то есть фронтальной выработки, не заполненной отхожим бутом, а потому местами сильно рухнувшей: в результате известного всем теоретически наводнения ‘от тринадцатого года’, что прорвалось через ильинскую сбойку-трещину, и разом остановило разработки и в Ильях, и в ЖБК, и в Никитах... Но где Никиты, и где ЖБК? ЖБК ныне, слава богу, неотъемлемая ( хочется в это верить ) часть Ильей, и начинается для нас Хаосом – а потому цена всем этим историческим изысканиям-определениям очевидна. Да. >

Рассуждая так, я как-то незаметно оказываюсь в Палеозале. Уж он-то сохранил своё прежнее название... Да только “всё в породе уравновешенно”, и отпечатков ныне на его стенах заметно меньше стало – это я “дохлости” всякие окаменевшие в виду имею,– наутилусы там пампилиусы, да брахиоподы с аммонитами...

– Зато прибавились рожи всякие, вырезанные по древнему камню, да надписи. Впрочем – пока без мата; клеветать не будем...

И кто знает – может, через 1000 лет всё это ценнее для людей будет, чем отпечатанная в извести селёдочная чешуйка или улитка каменная со склона... Да. Читайте Джерома – отпечатков-то повсюду полно, а где ещё можно найти такое, с позволения сказать, словосочленение:

“КЭМ – ЖИВ – ПОКА”

: Представляю себе морду лица упомянутого Кэма. Да. Или вот —

“Ухожу сторожить Родину.

Прощайте на два года — а быть может навечно. Вадим.”

: Это уже История. Или вот так – почти кратко: “Выходим. Свет кончается. Жизнь прекрасна! Оля, Ира.”

Да-а... И – “Не оставлю Надежду я, всяк сюда ходящий”. “Люди, зачем вы живёте?” “Ухожу, ибо в этой обители бед ничего постоянного, вечного нет” – Хайям!..

И уж совсем, видимо, от спинного мозга: “ДЖЫНЫ”. “ОБЖОРА”. “СОРОКИН, ФЕДОСЕЕВ, ЛЕНИНГРАД”.

– И нетленное: “АННЕТ – ДУРА”.

: Уж это – по-видимому – точно. Да.

..: Вот так, разглядывая старые отпечатки и наши новодельные надписи, я сижу в Палеозале на подходящем камушке – заботливо, разумеется, надвинув на попу “пенку” – и выкуриваю положенную мне по этому случаю сигаретку.