Текст книги "Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)"

... и грандиозно-грациозный — мон шер: как слон в посудной лавке старого еврея во время погрома,— производящий с первого же своего выхода впечатление умудрённого тяжкими жизненными невзгодами, маститого < “маститый” – то бишь больной маститом, значитЬ; на мужской род, надеюсь, обратили внимание? > спелеоволка – Майн-Перпетуум-Кайф-Мон-Шер-Хеа(р)т-Артек-Люмен-Люмпен-Либер-Любер-Вундер-Малер... / “Санта-Лючия-Лиссабоно-Мадридо-Донна-Тереза-Хунта-Гестапо-Де-Капо-Ад-Фино...” /

..: Вы поняли, кто.

“Да”. Почти благородный дон, значит. “Дон-600” – или сколько их там? “Игуано-донъ”, значит.

... Нам всем – 17. И это наш первый ( такой героически-случайный ) совместный выход.

: Кто знал, что...

– Столкновение с плитой прерывает цепочку старинных образов-ощущений, насилующих память.

: Останавливаюсь – почти по техническим причинам: очень болят мозги. Точнее, их упаковка. Но Сталкеру об этом лучше не сообщать – обосрёт, до вечера не отмоешься.

... Сталкер сзади, кстати, орёт, что он не лошадь. И это мгновенно вызывает в подсознании картину, почти забавную – карикатурную сиречь,– “СТАЛКЕР – НЕ ЛОШАДЬ”. Явная антитеза т. Маньяковскому:

: Материал для очередной газеты,—

– Но отдохнуть действительно надо.

И мы располагаемся на отдых на дне той самой раскарстованной трещины.

... Интересно, думаю я, вот в Ильях есть мода: если хочешь быть счастливым – не будь им, а попробуй достать своим задом свода какой-нибудь ильинской колокольни —

: Это я вертикальные куполообразные гроты в виду имею, так они у нас называются – колокольни,—

– И тут же, провоцируя Сталкера, предлагаю ему достичь “глобального ильинского счастья”: ткнуться, то есть потереться собственным задом о некий условный верх этой трещины, весьма, кстати, ненаблюдаемый в темноте по причине экономного света наших налобников.

: Предлагаю на свою голову – ибо он тут же устремляется вверх ( откуда только силы берутся?.. ) и на мою голову начинает сыпаться сверху всякая мерзость.

: Как, впрочем, и на головы остальных присутствующих тут же, этим ‘заблеванием’ не страдающих. А мы, между прочим, совсем без касок. Потому как глупо и нелепо носить в Ильях каску: от чего?

«Разве – от Сталкера», думаю я, пытаясь отползти по-добру-по-здоровому в боковую щель. Потому что 80 ( приблизительно ) кГ не удержавшейся в своём счастье сталкерятины моим шейным позвонкам точно не сдюжить. Впрочем, тут и каска слабо поможет. И на ум, соответственно, приходит картина аллегорическая следующая: “Сталкер, удаляющийся от народа за Счастьем в непроницаемый мрак пещеры”. Грязный офорт – или как это там называется? – Сталкер знает, это он у нас Гранд-Малер – непонятно только, какого мне приходится за него все эти картинки придумывать, “да”,– так вот: грязный афронт “метр на два на полтора” – или как там сейчас закапывают? – сплошь чёрное масло, свеча, розы. Впрочем, на Свече можно сэкономить: Сталкер – богохульник.

... Камень сверху со звоном ударяется о канистру с бензином и Пищер бросается проверять, нет-ли непосредственно под Майн Кайфом других его приборов.

: Это бесполезно.

Если ему будет надо – всё равно достанет.

– Достал!.. – орёт сверху из рискованного положения “в распоре” Абсолютно Счастливый Сталкер – и неожиданно замолкает.

Тут уж – прячь не прячь, укутывай не укутывай...

– КТО ЭТО НАПИСАЛ? – грозно вопрошает он со своей невидимой нам во тьме высоты.

..: как, например, случилось с моим расчудесным “шарпом”, когда мы в Силикатах задумали повторить новогоднюю историю с “Zoolook”-ом —

: Я-то знаю, кто там написал, и что – что ж, грехи спелеомолодости... Но не такой я дурак, чтоб теперь сознаваться.

Да он и сам догадается – вспомнит, если мозги работают.

... Мы тогда так условились: увековечить друг друга в самых недосягаемых местах Ильей – чтоб навечно... И ни один даун ни соскоблить чтоб не смог, ни подписать какую-нибудь гадость.

: Я своё имя потом – когда поумнел – камнями сбивал, потому что руками до того места дотянуться никакой возможности не было. И вся стена после моей “чистки” выглядела, как после артобстрела.

– Только как он умудрился её там нашкрябать?..

: Загадка.

Что ж – пусть теперь сам помучается: в распоре своего счастья...

– и как я сподобился забыть про это?

..: Слушать решили в Обвальном – есть в Силикатах такой зал, не сильно далеко от входа. Пол с наклоном, нечто вроде амфитеатра < я не ильинскую Суперпомойку имею в виду – а театрально-сценический прообраз, хотя, конечно, все Силикаты, по сути, подобие ильинского Амфитеатра; слышал я, правда, мнение – от тамошних фанатов – что Силикаты на деле одна из самых чистых Систем, ибо “всё, что может гореть хотя бы в принципе – неизбежно сжигается...” Ну да цена данному рассуждению очевидна, а потому закрываю уголок и возвращаюсь к фразе, которую следует читать так, будто никакой уголковой скобки нет и в помине >; то есть для наших концертно-испытательных целей самое подходящее место: магнитофон у монолитной стены по центру грота расположили, колоночки отстегнули и по сторонам разнесли, для пущего ‘стёр его аффекта’ – и расселись на пенках на наклонной осыпи вокруг. Было нас 8 человек, и все 8 – в смысле музыкальных вкусов – были один на другого не похожи: КСП, джаз, панк, металл, классика... А один даже вовсе глухонемой был – для контроля. Всё, что он мог – видеть. И чувствовать, ежели что “изнутри прибудет”. Но большего от него и не требовалось. Кстати, замечу, что люди, ущербные в отношении каких-либо чувств, часто имеют – против прочих – огромную фору в области иных сенсорных восприятий Мира; так что в этом смысле мы на него очень надеялись: ведь коль приходит изнутри, не через слух – а звуком лишь кажется...

: В общем, надеюсь, понятно. < “Металлист” – не удержаться от ещё одного замечания, более анекдотичного свойства, потом так музыку Жана-Мишеля охарактеризовал: «тоже клёво – только зря он иногда аккорды переставляет...» >

– Силикаты же выбрали потому, что считалось, что это против Ильей “мёртвая” Система. Мол, Ильи – как бы живая, одушевлённая; вот в ней постоянно всякие чудеса и происходят,– а в Силикатах ничего, кроме грязи да копоти от волоков на потолке, нет: всё вытравлено давно – пьянством, блядством и волоками этими самыми,– в общем, “чистый эксперимент”. Оттого и Пищеру ничего не говорили – чтоб не было “заинтересованных лиц”.

И аппаратура у нас была – замечательный “шарп” хай-фай с двумя колонками комбинированными по 45 ватт на канал – не “моноритм” пищеровский задрипанный. В общем, получше, чем на Новый год в ильинской Десятке. На пару порядков.

– А идея такая была: как эта музыка будет восприниматься просто под землёй – но на качественной аппаратуре и разными, заранее не подготовленными людьми? То есть в чём же действительно было дело: в Ильях, в музыке, в пещере — или в людях?..

– И ПОЛУЧИЛИ ОТВЕТ:

: Грубо говоря, так на < ... > меня ещё ни разу в жизни не посылали. Но я не Юз Алешковский – и не Губерман с Ерофеевым, чтоб прямым текстом обо всём этом рассказывать. Хотя и не имею представления – никакого – как из этой песни хоть слово выкинуть.

: То есть из той песни, что нам “мёртвые Силикаты” под музыку ‘Ж-М-Ж’ спели.

... Кстати, о людях: Сашка мой, когда проснулся наутро в Десятке после ильинского “зоологического банзая” – или как он там правильно пишется, Пит знает,– первым делом начал объяснять: ой, пап, какая мне музыка снилась... И “Zoolook” упомянутый пересказывать начинает. Со всеми нашими эмоциями по его поводу.

: Парню у меня восемь лет, и объяснять он, слава Богу, умеет.

... Сталкер же просто сказал: хорошая была музыка.

Только чтоб такое от Сталкера услышать – это всё равно, что нормальному человеку два месяца подряд без перерыва на сон и отдых расхваливать, охать и ахать.

А потом – когда мы с ним как-то без свидетелей по этому делу специально схлестнулись – он вообще “разоткровенничался”: это, мол, даже не музыка, говорит, была – а что-то такое, чему и слов в языке нашем нету...

– Ну, конечно, после такой речи, одумавшись, он-таки “взял своё”: полгода подряд, не меньше, всё на свете, что звук издавать может, хаял – чтоб ‘тон компенсировать’, значит. Вот примерно такими же словами, как меня сейчас – вспомнил, значит.

: Мон шер.

... А начали мы слушать его – и сразу все в восьмиром отрубились: начисто, даже контрольный слепоглухонемой кролик ушами хлопнуть не успел в знак внимания – что, мол, слышит-чует нечто своё, нам не ведомое... Хотя и – между прочим – почти все трезвые были. Абсолютно.

А как пришли в себя, смотрим – кассета доиграла, аппарат выключенный стоит,– и полгрота, весь его дальний конец, под обвалом.

: Тонн на тысячу, не меньше, “чемодан” рухнул – и раскололся на мелкие части... А мы ничего не помним. Никто ничего не видел, не слышал, не заметил...

– Закутали “виновника торжества” в одеяла, в спальники,– и на выход.

Вынесли его на поверхность аккуратно – на руках выносили, ни стеночки, ни единого камушка не задели,– с этим-то в Силикатах коридорных много проще, чем в Ильях,– да мы бы и в Ильях его так вынести смогли: даром, что-ли, столько лет лазили?..

..: Привожу домой, включаю – не работает.

: Ничего не попишешь – вначале внимательно осматриваю снаружи, на предмет повреждений корпуса ,– не обнаружа ни царапинки, открываю заднюю крышку и лезу внутрь: разбираться и ущерб прикидывать. Ибо если “вылетела” какая-нибудь подло-уникальная микруха – считай, не было у меня никакого “шарпа”. А был лишь расход финансов в размере пары зарплат: не пищеровских, моих. В пищеровских это в несколько раз больше.

– Ну да ладно. Открываю крышку, лезу внутрь – и вижу: в плате дыра рваная, как от удара, размером в кулак.

И корпус совершенно цел.

: Вот тебе и “мёртвая пещера”...

: Вот тебе и просто музыка.

– А люди...

– Нет, такие люди, как Сталкер, абсолютно невыносимы. Он ведь теперь до самой Липоты не успокоится. “Да”.

– И потому я хватаю транс, кайло – которым в этих шкурниках приходится орудовать вместо фонарика, по крайней мере пробивает оно породу дальше, чем луч света,– и устремляюсь вперёд: по старому пути. Как по пути назад.

..: Раз дельно,—

– оставляя за спиной картину аллегорическую следующую: “Майн Кампф Сталкер, напрасно сотрясающий пещерный воздух перед озабоченным Пищером”. ( Чем озабоченным, в названии картины уточнять не будем, потому как у Пищера всегда забот хватает. Особенно – с другом/вражиной Сталкером. )

..: Потому что я уже весь там – в том нашем 78-м году, и это для меня оказывается настолько важно и сильно, что все его сегодняшние слова и все наши сейчашные звуки не могут, оказывается, сравниться и с сотой – с тысячной! – долей тех слов, снов и желаний, что были тогда –

– и сделали тогда меня собой.

: “Когда мы были молодыми”... Смешные слова.

– “И чушь прекрасную несли...”

: Глупая песня. Наивная – до жлобства.

: Разве можно так не любить себя – себя в своём прошлом?.. Или это просто попытка “закосить”, “отмазаться” от какой-то совершённой подлости, гадости?..

: Мне “отмазываться” не от чего. Мне бы – наоборот, вспомнить...

– “Просто нечего нам больше терять”..:

– “Эта ночь легла, как тот перевал...”

: Господи! Я и не знал, что настолько весь там – во вчерашнем. Весь в этих камнях, в тех словах,– в том времени...

: Оказывается.

И даже каждый удар по камню пытаюсь воспроизвести, как тогда:

– Вспоминаю. Пытаюсь вспомнить...

: Вот гротик, где мы с Питом рвали первый заряд.

– Боже, через какие узкие щели мы тогда продирались!.. Как мало нам было нужно, чтоб...

..: Что???

И происходит нечто – спустя столько лет! – словно необходимое завершение чего-то, начатого тогда:

: Доделать вот этот проход.

: Убрать из шкурника камни.

– Связать Время.

Как я мог его рвать – забывая?!

: Небольшое усилие – совсем небольшое сейчас, но на которое тогда, видимо, просто не хватило сил – и последняя глыба уходит в сторону,

открывая проход

по которому я выхожу

в тот большой зал

где был Понч-Пруевич

и в воздухе плавал дым

а глаза страшно ело

и жгло изнутри лёгкие

а вот на этих камнях

лежал Кан.

Сейчас уже нет на них жёлто-зелёного налёта, что покрывал тогда всё. И в воздухе нет той страшной угарной дымки —

– И я чуть не до слёз...

: до слёз.

... и рядом снова стоит Пит.

Мы даже не подходим друг к другу —

– Мы уже стоим рядом:

: ВСЕ ЭТИ ГОДЫ.

Я кладу ему руку на плечо, и в этот момент из прохода показывается лохматая голова Сталкера. С секунду он смотрит на нас, на этот зал, на камни – затем вытягивает за собой транс и лезет в него.

– Сейчас,– бормочет он,– сейчас... Он тут всё время булькал.

– И достаёт флягу.

– Вот,– говорит он,– вы и пришли.

И чуть отворачивается в сторону.

ГОЛОС ЧЕТВЁРТЫЙ – КРАЙ ВЕЧНОСТИ:

: Мы со Сталкером не уходим – буквально летим к себе.

– Быстрее,

– Быстрее,

– Быстрее!

: Так хочется всё начать – и всё сделать... Сразу.

Мы немножко пьяны и всё вокруг кажется таким лёгким, прозрачно-радостным...

: Какое счастливое лицо было у Пищера – когда мы соединили всё между собой, подключили к аккумуляторам, включили – и всё заработало!

... и Сашка. Разве я мог знать, что он – на самом деле? Все эти годы. Всё было в нём – как, оказывается, и во мне, и в Сталкере...

– Пищер вспоминал о Вете; рассказывал, как Вет долго искал ЖБК – по-тогдашнему ещё “Второй Ярус”,– один копал Штопорную – расчищал её от забивших камней, чтоб можно было пролезть, потому что из щелей меж этих камней страшно дуло, Вет это случайно обнаружил – когда расположился как-то на отдых спиной к этой щели,—

– сидел, отдыхал, а Пищер сидел напротив него и курил; дым относило за Пищера и Вет запомнил это, потому что по сквознякам Аркаша и Мрак перед тем “вычислили” НКЗ,– но он очень боялся ошибиться – боялся, что все над ним будут смеяться – и потому приходил сюда один: копал, вися “в распоре” без всякой страховки головой вниз, спускаясь за каждым новым камнем и вынимая, вытягивая его затем, держа в руках – локтями же упираясь в стены трещины – оттого-то для него Штопорная не представляла проблемы, и он даже предположить не мог, что кто-то может её не пройти,– испугаться лезть, или застрять,– потому что он прошёл её, вися вниз головой и постоянно дёргаясь вверх/вниз, отжимаясь на локтях и коленях, держа в руках камни, а в зубах – котелок с нагребённой в него руками землёй,– так прошёл он её тысячу, наверно, раз, с каждым разом погружаясь на несколько сантиметров глубже – и вот высунулся в Палеозал: увидел, что там впереди – почувствовал, какие объёмы, какие залы и ходы открылись – испугался, дал привычный уже “задний ход” – вверх ногами по этой щели, но ведь это был Вет,– и с криком «мама!» прибежал к Пищеру, который с Ольгой и Дизелем в этот момент укладывались спать...

– Мамонт уже полчаса храпел из своего спальника; спал Коровин; Ольга постелила спальник Пищера и залезла внутрь – но Вет как-то всё-таки уговорил его – «такие сумасшедшие у него были глаза»,– сказал Пищер,– и они пошли к той щели,– «дураки»,– напутствовал их Дизель,– «но дуракам везёт»,– сказал Пищер,– они пришли к Мясокрутке и Пищер первым полез внутрь, потому что Вет ему сказал: «глянь, что там» – и первым вылез в Палеозал и ступил в ЖБК, а Вет уж потом за ним спустился, и всё причитал: «ах, мамочки, что я наделал – сюда же теперь все повалят!» – и они всю ночь ходили, будто во сне, по этим немыслимым – после Старой системы Ильей – штрекам, в полном обалдении от всего, что увидели, и от того, что были в такой огромной Системе одни, совсем одни — первыми после тех, кто когда-то разрабатывал её – первыми после того страшного наводнения,– и всё сходили с ума от невиданных доселе размеров – Пищер говорил, что как как прошли Хаос и ступили в ровные, трёхметрового квадратного сечения, штреки средней части ЖБК – не выдержал и с безумно-диким воплем побежал, полетел по ним вперёд, раскинув руки,– такой у него случился шок – а Вет всё спешил за ним следом и умолял никому, никому на свете, «даже в “ЗМ” никому!» – не говорить об этой Системе, потому что если б им было суждено – они бы не спали...

– А потом они вдвоём ( только вдвоём! ) целых полгода ходили сюда, делали обрисовку – не съёмку даже, на это, казалось, никогда не хватит сил в таких объёмах – и Вет оборудовал Липоту... А потом уехал в Крым.

: Мы пили за Вета и за то, что нам предстоит...

: Внутри такое радостное – и такое тревожное чувство – будто стоишь на самом краю чего-то огромного, неведомого...

И – полёт. Непрерывный полёт со звоном.

Наверное, такое же чувство было у Вета, когда он не вытащил вверх – на себя – а пропихнул вперёд, в Палеозал, последний камень из заваливших когда-то Штопорную трещину,– высунулся за ним – и увидел...

– Потому, думаю, Пищер и вспомнил эту историю:

: Наш Палеозал – уже виден?..

: Мы выскакиваем в Хаос, едва касаясь камней под ногами – так же легко и свободно, как, наверное, тогда те – “чёрные”. Хочется петь и смеяться – и парить, парить, парить... Поворот к Озеру – нашему Сумасшедшему Барабанщику, нашему Гроту-На-Двоих.

Название – от Вета-и-Пищера. Это совсем небольшой грот, боковой карман-орта, выходящая в заполненный водой просторный перекрёсток. В него можно попасть или вдоль стенки по воде, или протиснуться через узкую естественную вертикальную щель – тектонический разлом – случайно соединивший/пересекший На-Двоих и штрек, по которому мы выходим от Хаоса к Озеру. Удивительно волшебное место – своего рода ложа, обращённая в заполненное водой, звоном капели и тьмой пространство.

: Когда-то, как и все ильинские орты, она была глубже самого перекрёстка и наверняка до половины заполнялась водой – но случился обвал, точнее, отслоение верхнего пласта,– полутораметровой толщины монолит оторвался от свода и упал вниз, с совсем незначительным наклоном в сторону Озера – образовав приподнятый над водой новый пол грота. Плоский, сухой и ровный. Будто специально, для нас. Дно расщелины, соединяющей На-Двоих со штреком, было ниже уровня воды; для удобства Пищер с Ветом ещё тогда навалили туда камней. И теперь в На-Двоих можно пройти по суху.

И Пищер с Ветом вытащили-подняли из воды три здоровенных плоских булыгана, установив их у стены грота сиденьями.

– Разве нужно нам со Сталкером что-то ещё для уюта?..

: Спешу изо всех сил туда —

– Стой! – вдруг говорит Сталкер и хитро улыбается.

– Стой,– повторяет он,– мы делаем глупость. Ты понимаешь, что вот эта дорога,– он показывает рукой дальше в штрек,– это... Ну, или – или. И этих шагов у тебя никогда больше не будет. Всё, что может быть после того, как мы дойдём до грота, и как... – он запнулся,– и как ещё всё выйдет – неизвестно. Да. Но всё, что будет потом – будет после. Другое. Совсем другое, как бы там всё у нас ни повернулось... В общем – не беги. Это наша Последняя Дорога...

«Но ведь хочется быстрее!» – чуть не говорю я – но понимаю, что спешить...

– И мы идём не спеша, растягивая эту нашу дорогу в вечность.