Текст книги "Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)"

Автор книги: Сергей Гусаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Потом мы поползли. В этот день мы должны были прочесать левую часть Сейсмозоны – почти на стыке с Коммундизьмомъ. Ползём тихо, аккуратно, не спеша,– в каждую щель заглядываем: а вдруг?.. Начали с шагаловского обходняка – кстати, именно Гена его тогда и прокопал, потому что он в лифт Шагала не пролазил: как-никак, почти два метра роста, а мы целыми днями по Сейсмозоне крутились...

В общем, ползём – и я чувствую: как-то слишком легко ползём. Против обычного. Будто не взяли чего – а “чего”, я как на зло, сообразить не могу. Но движемся – и пока всё вроде нормально идёт. То есть, конечно, достаточно тяжело – шкуродёры лютые, Сейсмозона, в коленках сплошная зубная боль,– а после некоторых щелей даже у меня ощущение, что грудная клетка где-то там остаётся, позади – и ты не из шкуродёра, а из неё выползаешь, как змея из кожи,– “+”, конечно, никакой топологической ориентации в пространстве уже через двадцать минут поисковки. Лишь периодически, нечто вроде просветления – ага, здесь мы вчера были, а здесь пять минут назад,– точно, из этого лаза мы в этот грот уже шестой раз подряд вываливаемся,– “ты назвал эту гнусную шклевотину гротом???” — и так далее.

Осмотрели несколько подозрительных щелей – везде глухо. К завалу вашему у Мясокрутки – бывшей – выползли. Поглядели – стоит завал: здорово рванули, на совесть – или на что её Ященко заменяло,– сыпуха сплошная со всех сторон и чемоданы на ней тонн под 500... И мысли разные в голове, конечно,– столько всего у меня с этой Системой было связано! – с ней и Ветом, с Ветом через неё,– и так обидно, что грохнули вы её, и вскрыть хочется, да не подкопаешься уж в этом месте... Не по силам нам её тогда вскрывать было – то есть ничего хорошего тогда бы из этой затеи не вышло, потому и искали, какой проход-шкуродёр ещё может эта тектоника пересекать, чтоб хоть так попробовать...

– Ага,– поймал Пищера Сталкер,– а трендил... Значит, искали-таки не мраковские НКЗ, которые все прекрасно знают, где находятся – а именно...

– Всё равно Чёрт потом, летом 1981-ого в неё пробился,– оборвал Сталкера Сашка.

– Чёрт не по тектонике прополз, он рядом прошёл, через боковую орту, что почти до Палеозала доходила. Через монолит продолбился – вот что значит настоящий мужик, да. Его ходом и пользуемся... Без всякой ежеразовой благодарности почему-то – позволю заметить себе.

– Угу,– хмыкнул Сашка,– ты ж ведь и подсказал этому “настоящему мужику”, откуда в ЖБК теоретически пробиться можно. Потому как самого копать ломало. А без твоих наводок он бы ни за что...

– Ладно вам... Сталкер прав – если б не он, где бы мы сейчас сидели: в Старой системе?.. И бегали б за водой на поверхность: то есть никакого эксперимента... Без изоляции-то. А так с полным комфортом – какой водоём под боком... Хоть купайся. Опять же, никому не мешаем. Если кто захочет по Ильям погулять – пожалуйста: вся Старая в распоряжении... да и не воротишь всё равно ничего назад – как есть, так есть...

– Это, увы, точно... да,– согласился Сталкер, отпивая из кружки,– но ты не отвлекайся, вещай. А то Пит уже – по звуку вижу – третий сон доглядывает,– и Сталкер с шумом опустил кружку мимо стола.

– Ладно... Посидели мы так с КрАкодилом по-над ЖБК; сигаретку на двоих выкурили... Он и говорит: ну что, теперь давай ещё левее возьмём – чтоб обратно той же дорогой не возвращаться. Я говорю: давай – и мы взяли левее, чуть-ли не в самый Коммундизьмъ впёрлись. Ползём – а уж совсем осмелели, расслабуха пошла: вроде бы всё в норме идёт – и тут я вижу впереди слева такую своеобразную дырку.

Свечу – ведёт вниз под плиту; плита крепкая, надёжная,– сплошной кораллит: такую и кувалдой не продолбить,– вот только под выступами её крепчайшими и острыми, как ножи, проползать... Мало удовольствия, в общем. Однако же – явная форма карста. «Значит, на верном пути,– думаю,– наверняка в этом буреломе не просто так сама по себе образовалась – до обвала выше была, с такой же ответной частью, и скорее всего бортом тектоники служила – а значит, нам туда». Шкурник под плитой совсем короткий, с наклоном вниз градусов под 45, и дальше нечто вроде комнатки просматривается, или расширения – и в углу щель, вроде как ещё ниже ведёт, и тянет оттуда в лицо холодом.

«Сейчас,– говорю КрАкодилу,– я нырну туда: погляжу, что и как – а ты пока здесь подожди, уж больно дыра узкая...» А он сквозняк этот тоже учуял – аж глаза разгорелись. Ладно, нырнул я туда, изо всех сил от кораллитовых зубьев спину в живот втягивая; прошёл легко – но Гене, думаю, здесь ни за что не пролезть. Сунулся сразу к трещине, что сверху заметил – да не трещина это оказалась, а так: обманка от фонаря, просто тень косо легла. Фонари и системы такие подлые вещи часто выкидывают – не то, что плекс... Я в другой угол – там тупик, и никаких следов сквозняка. В общем, зря, чувствую, сюда залез; поворачиваю назад – и вижу, что КрАкодил уже за мной в этот шкурник кораллитовый сверху вклинивается – аж камни трещат.

«Ты что,– говорю,– я ж тебе сказал там ждать! Давай обратно – здесь тупики со всех сторон, и делать нечего.»

– А камни и вправду трещат. И тут КрАкодил сообщает мне ‘пренеприятное известие’: «не могу обратно; может, к тебе выползу – развернуться».

Ладно, думаю; как-нибудь развернёмся – вдвоём. Хоть комнатушка тесная, я один на корточках едва помещаюсь.

«Всё,– вдруг говорит КрАкодил,– никуда не могу.»

И тут я вспомнил, что мы не взяли – от отсутствия чего так ползлось легко. То есть руки были непривычно свободны, потому что не взяли мы ни кайла, ни зубила... Вовремя вспомнил – как раз для поднятия духа. А у меня только нож с собой – складной, перочинный – но что можно сделать ножом?

: Таким ножом – с таким камнем?..

«Она села,– говорит КрАкодил,– прижала, не двинуться...» Это он про кораллитовую плиту, что сверху шкуродёр прикрывала. Тёрка с четырёхсантиметровыми кремниевыми зубьями...

: Ножом такую... Что и спиной, в общем. Разве менее больно.

“И я почувствовал, как трудно стать героем”,—

– В общем, начал я его вырезать. То есть вначале шторму на нём срезал – где дотянуться можно было, конечно; ремень брючный – изловчился, рассёк – и вытянул... Только б ему там легче стало. Но всё это бестолку было – держала она его крепко: в спину когтями своими вонзилась, и животом к нижним камням прижала – хорошо ещё, что животом; кишки-то сжимаются, им несколько часов так пробыть – под прессом – не смертельно... Главное, что кости у него целы были – пока...

– Иногда от пищеровского ‘оптимизьма’ мне лично дурно становится,– негромко заметил Сталкер,– но продолжай, да. Не отвлекайся...

– Я говорю, как было. Как думал тогда. Холодно-расчётливо — может быть, так кажется теперь. Но “мысль невозможно запихнуть назад”. И вообще: те, кто в такой ситуации впадают в истерику-патетику, как правило потом не рассказывают этих историй. Потому как рассказывать становится некому. Да и зона отбила у меня... слезливость дешёвую.

Покрутился, порыскал я ещё по этому гротику – никаких иных выходов из него не обнаружил. Выход был один, и его затыкал КрАкодил. Оставалось одно – и я начал вырезать его, точнее, плиту под ним. Боковые камни трогать было нельзя – на них сидела плита, что зажала Гену – и может, ещё тонны породы, что были на ней... Так что другого варианта у меня не было.

... Резал так: загоняю ладонь КрАкодилу под брюхо – между ним и камнем, чтоб живот ему случайно не пропороть, свою-то руку чувствуешь; под неё – нож, и снимаю потихонечку стружку. Стружку за стружкой. Страшно не было – плита над головой ну прямо сверхнадёжная, главное было – не касаться её случайно в запале работы, потому что от каждого касания этих кораллитовых ножей на голове характерные следы оставались... Свет и у меня, и у КрАкодила был хороший, самый ходовой – и я был уверен, что мы выберемся: рано или поздно. Просто кроме нас самих никто не смог бы нам помочь – да и не знал никто, где мы... Слишком мы влево забрались. Боялся только, что нож могу сломать. Или что Гена сознание потеряет – он же вниз головой висел...

– В общем, режу я так не спеша известняк: рука, нож, движение влево-вправо, снова рука, снова нож, и так далее – а у самого картинки разные весёлые в голове возникают: фрегат, собранный внутри бутылки; мышь в литровой банке; мышь в бутылке – а вместо пробки другая мышь вниз головой... ‘КрАкодил Гена и его друзья’. Очень весёлые человечки, одним словом. И свеча у Шагала – как Гена её зажёг, а она погасла. Но у меня разгорелась. Две спички – кайло и зубило. Третья – нож. И долгая такая голубоватая точечка на тонком нитяном фитильке... Не задуть бы:

– Режу потихоньку, с Геной переговариваюсь,– а он уж красный, как варёный рак, и не отвечает мне. Молчит. Ну, думаю, всё. Отлазился. Сейчас потеряет сознание – и как мне его такого наверх выпихивать?..

: Пытаюсь отвлечь его как-то, анекдоты на ходу сочиняю соответствующие... Ну да это долгая история, за анекдоты свои я потом сполна огрёб...

Но всё-таки вырезал я его оттуда. И вылезли мы. Он выползал – выдавливался, клеточку за клеточкой тело своё наверх в эту щель выжимал, выпихивал... Какая, к чёртовой матери, ‘хатка йога’... Йогам такое и не снилось.

... Вылезли мы из этого капкана-на-двоих и поползли-поковыляли в Чашу. А спина у него, между прочим, ещё долго, как у бурундука была. Я его так и звал потом – Полосатый Рельс. База мажет его йодом в Чаше, КрАкодил орёт, аж уши закладывает,– кораллиты и прочие процессы карста, включая тектонику, “Свечек” и Ященко поминая – там молчал, как диверсантка Зоя, а здесь орёт, как роженица перед тройней,— База ему и говорит: терпи, мол, шрамы украшают мужчину... А он в ответ сквозь вой – а на фига мужчине украшения...

Сталкер с Сашкой рассмеялись.

– Да-а,– продолжил Пищер. – А самое интересное было в том, что всё это – я имею в виду свою ‘резьбу по шкурнику’ – длилось всего “сорок-пять-минут-прописью”... Это мы потом подсчитали, когда сверились с теми, кто оставался в Чаше, сколько же времени мы гуляли. Они ведь даже побеспокоиться не успели! А нам обоим казалось – часов шесть или восемь прошло... Причём не со страху, я уж говорил, этого чувства там в помине не было,– а по разговорам, по движениям всем, что произведены были. Когда вырезал его из камня. Ну просто не мог я – понимаете! – уложиться в банальные “сорок пять минут”. Физически не мог – кто не верит, пусть проверит: сколько времени уйдёт, чтобы перочинным ножиком пять, как минимум, сантиметров камня на длину почти в полметра вырезать… И ещё. Когда я недели через две недели снова оказался в этом месте – спокойно вошёл в тот грот с другой стороны. То есть одной его стены – как не было. Словно на сцене тогда это всё происходило – а я то-ли перед зрительным залом выпендривался, то-ли сам перед собой... Но тут уж я совсем ничего не понимаю – у меня ведь до сих пор каждый камень этой каморки перед глазами стоит, до того я в ней в поисках хоть какого-нибудь выхода накрутился...

– М-да,– протянул Сталкер, включая налобник,– стена-то гнилая... оказалась. А мы тут... того – плюшками баловались... И почему-то не могу я в это не верить. Хоть убейте, да. Может – из-за “стены”... Потому что когда врут – складнее получается. А тут такой передозняк абсурда... – Сталкер махнул рукой.

– Здорово! – воскликнул Сашка,– не то, что у меня – вот уж кому повезло...

– С ума сошёл,– недовольно пробурчал Сталкер,– ты ротик-то свой – того, прикрой... на всякий случай – а то вдруг сфинктер застудишь...

– Он повернулся к Пищеру.

– Но ведь это не всё. Я тебя правильно понял?

– На сегодня – всё,– твёрдо ответил Пищер,– всё равно до конца всего не рассказать. Это ведь до сих пор тянется... И кончится или нет – не знаю.

– Уважаю... – Сталкер разлил по кружкам остатки “малиновки”.

– М-да,– добавил он,– за такое грех не выпить... Если только всё это – правда. Впрочем, я же сказал: не сомневаюсь. Да. К сожалению, не сомневаюсь,– он с опаской посмотрел в сторону Сашки,– и это – плохо. За то и пьём, да.

: Они допили “малиновку”, растолкали храпящего Пита; Сталкер заорал у него над ухом «ШПРВОТАПОДЪЁМГАЗЫ!!!», Егоров над другим – «САРАПРОСНИСЬНАСОБКОРНАЛИ!!!» – Пит проснулся, начал было искать свою кружку, но Пищер сказал ему, что “Баркан, прилетающий поздно, пролетает мимо”,– было уже действительно поздно; они не знали, который час – часы остались наверху в Группе Обеспечения и Контроля – но все страшно устали: день был тяжёлый, заброска и обустройство грота, и на завтра работы тоже оставалось порядочно – больше половины трансов и коробов с аппаратурой ещё лежало с той стороны узкого и извилистого Чёрт-лифта в Старой системе, завтра их обязательно нужно было перенести в грот, и Пищер сказал – всё, хватит, в конце концов мы не Сифры – «и не плановые спелики»,– добавил Сашка,– и они начали укладываться спать.

: Сталкер, Сашка и Пит легли быстро – их спальники уже были расстелены и Сашка сразу заснул – засыпал он мгновенно – только Пищер ещё долго рылся в своём трансе, позвякивая чем-то стеклянным.

– Чем это ты там звякаешь на ночь блядя? – недовольно пробурчал из своего спальника Сталкер,– только воображение зря садируешь...

– А что: чувствуешь?

– Что я должен чувствовать?..

– Ну, если я тебе скажу, что это спирт для протирки оптической оси Системы – поверишь?

– НИ-ЗА-ЧТО! – твёрдо изложил своё психоделическое кредо Сталкер.

– Ну и дурак. Потому что это действительно ОН, С₂Н₅...

– Технарь... – Сталкер брезгливо повёл носом.

– Нет, от чего же... Чище некуда. Проректор по науке лично выдал...

– Жданов???

– А кто же ещё?!

– Ева-Мария,– пробормотал Сталкер,– живём!..

– Я т-тебе поживу... Это для дела надо.

– А у меня как раз дело.

: Сталкер приподнялся, начал расстёгивать молнию своего спальника.

– Какое? Личное, небось?

– Самое, что ни на есть, общественное. Дело жизни, можно сказать, да. Я думаю, его обязательно надо попробовать – и чем быстрее, тем лучше.

– Это ещё зачем? Тебе “мальвиновки” мало?

– “С голубыми волосами”...– подхватил Сталкер,– а вдруг он испортился???

– Ребята! – вдруг сказал Пит,– слушайте – я о католицизме подумал.

– С чего бы это? – удивился Сталкер,– закрой глаза – и всё пройдёт. Да.

– Не-е, я серьёздно. Ну, вы говорили, Свеча – это каталитический обряд...

– Католический, балда!

– Да плевать. Сам же сказал, она католичкой была.

– Кто “она”?

– Кто, кто... Двуликая. Ева.

: Пищер присвистнул, Сталкер пробормотал «ай да Пит – действительно...» и добавил, поворачиваясь на другой бок и застёгивая молнию спальника:

– Толкнуть, что-ль, Пана Католика? Да ладно: пусть зольдатен немного посПИТ... Спокойной, то есть в последний раз, как бы Егоров сказал, коль бы ни отрубился, ночи. То бишь крыши – да. А уж завтра я вам всем дам – завтра я вам покажу “свечи”... Я вам такое расскажу – вы у меня надолго сна лишитесь, да!..

– Завтра расскажешь,– сказал Пищер темноте в районе сталкеровского изголовья.

– Потом набил трубочку и сел у стола один, глядя в пламя свечи.

ГОЛОС ВТОРОЙ — МЕТАМОРФОЗЫ:

... и было так:

Камень – ещё не камень, но мириады хрупких душ-оболочек,– миллионы энергетических пар, незримых нитей Земля/Космос – миллионы живых струн Вселенной калило Солнце, сушил ветер и точила вода. Недра планеты поглощали их и плавили жаром,– сжимали, давили, переплавляли, сочили кристаллами-исповедями, слезами метаморфоза,– горами вздымали в космический холод и огнь,–

: Мороз клиньями застывшей воды рвал на части их тело; ледники давили и терзали их шкуру, а капли воды, проникая внутрь, выедали, выщелачивали страшные гноящиеся карстом пустоты-промоины –

– И стал известняк Белым Камнем.

: Время заносило его песком и глиной, леса засыпали почвой – но жизнь, отражённая в нём, мириадами незримых связей держала и отражала След Своего Времени. И впитывала иные следы,—

Ибо всё едино в этом мире.

И всё живое.

– Ящер прошёл, волоча многотонный хвост по белым камням; осталась черта. Где-то очень далеко опустился на известняковые плиты звездолёт и космический человек оставил след на планете.

: Ударила молния —

“И только птицы вещие поют

Грядущие Твои Метаморфозы...”

– “И ГРЯНУЛ ГРОМ”.

ГОЛОС ТРЕТИЙ – СЛОВО О РЕТРАНСЛЯЦИИ:

– Не болиД голова у дятлов,– объявляет за завтраком Сталкер.

: Пищер показывает ему фигу.

– Вот гад,– поворачивается ко мне Майн Либер в поисках моральной поддержки < моральной задержки, аморальной несдержки, оральной передержки – ets. >,– у него спирт есть, а он жмётся. ГАД.

– Но ты же не пить сюда прибыл,– пытаюсь отворить я ему Явно Недостижимую Для Него Истину,– и потом, что это за мода такая – с утра назюзюкиваться... А что за спирт? – спрашиваю у Пищера.

– Хороший,– отвечает он,– но не жрать же его так. И вообще: нам столько сегодня...

– А я его с вареньем разведу – тем самым, “мальвиновым”. С голубыми волосами,– добавляет Неутолимый Борец с Указом для определённости,– или с фантой, хотите? Чудесная гремучка получится, не хуже егоровки...

: Каков подлец.

– Хватит. – Говорит Пищер. – Объявляю диспозиции: Большую и Малую.

: Отрадно слышать, что хоть айнен из нас уверен, что знает – или делает соответствующий образу вид,– зачем мы здесь собрались. По какому поводу, значит. И праву. Майн Любер Сталкер – тот просто, например, балдеет – и не скрывает этого. Ни от кого. Совершенно-наглый тип: каждую минуту желает прожить с кайфом, “будто последнюю”... Знакомая песня. ‘Песня о бурямглоюнебокройщике всех бремён и пародов’ —“жизнь нужно прожить там, чтобы не было мучительно больно...”

– Значит, диспозиции,– уточняет Пищер спустя примерно десять колов времени – то есть ровно столько времени спустя, сколько длилось моё непринуждённо-вынужденное отступление ( плюс небольшая экскурсия по местам вчерашней боевой славы Майн Любера ) и совершенно-естественная перепалка Пищера со Сталкером,– исключительно, как обычно, по безмозглому приколу последнего к каждому Слову и Мысли Пищера, что тот безуспешно пытался донести до нас – не забив предварительно в рот Сталкера хорошего осинового кляпа: “мон шер-хер’д-а’-тэт”,– значит.

... Перевариваю:

: БОЛЬШАЯ – это Наши Глобальные Планы На Месяц,– всё, судя по пафосу, с которым нам это излагается, следует писать с Самой Большой Буквы; а “Малая” – очевидно, нечто более скромное и скоропостижное. “На сегодня”, значит.

– Между прочим, смею ничтоже сумняшеся заметить, что “Малый” – это по-ильински, стало быть, “Малый Нецензурный Грот”, потому как в нём на стене “Х... МАЛЫЙ” написано. То есть вначале там просто какой-то залётный дятел “Х...” написал; я стёр – через некоторое время надпись появляется снова: уже нацарапанная; худо-бедно соскоблил, прихожу через неделю – а она уж зубилом выбита. Насмерть. Мон шер, значит,– не оторвать. Позвал на помощь друга Сталкера – выбили блок.

..: М-да. Или у этого дятла с собой отбойный молоток был, или здоровья до этой самой надписи – а также дури. То есть интеллекта. То есть пришлось отступиться: с таким масштабом мы уже ничего сделать не могли. А через некоторое ‘бремя’ читаем чуть ниже на стене – “МАЛЫЙ”... То есть просто так этот неведомый хрен не мог свою победу отпраздновать,—

– и через месяц, или два, Сталкер, гуляя по Системе, на “БОЛЬШОЙ” вывалился. Ну да я всегда говорил: каждому свой едер дас зайне... Так вот в этом “БОЛЬШОМ...” уже не то, что блок или стену – весь пласт на поверхность выносить надо было. И не только в крошку помельче толочь – пережигать на известь, во избежании прочтения означенного текста на отдельно взятых крупинках, значит. То есть размах данный даже меня несколько поразил, и ко всему привычного Пищера – Человеку Нормальному ТАКОЕ явно не под силу было,—

– В общем, диспозиция, Большая,– продолжает доходить до нас силой своего интеллекта Пищер, продираясь сквозь препоны и трудности, что ставит его интеллект на пути общения с нами:

: Любим мы воду толочь. В ступе общего мнения, так сказать, значит. Только ничего нового Пищер нам ( мне, в частности ) сообщить не в силах – не смотря на довольно искренние и тщетные потуги: всё это я и без него месяца как полтора, примерно, знаю,– сидим тут в ЖБК “без времени” почти < “почти” – но это очень важное “почти” > по-Сифру примерно две “верхних недели” – “акклиматизируемся, стал-быть”: проверяем схему Соломина/Пищера, доснимаем всё, до чего ( или от чего ) у них по причине известных масштабов и дистанций руки опустились и ноги не дошли,– одним словом, осваиваемся, значит. Но чего тут осваиваться? Можно подумать, в первый раз в Ильях... Хотя Начальству – виднее. И Начальство, продираясь сквозь некошеные заросли своего интеллекта, излагается < ‘изголяется’ > нам дальше:

: После двух условно прожитых недель – это я на человеческий с пищеровского перевожу, значит,– хотя, конечно, когда переводишь с пищеровского, ошибки и затруднения неизбежны; можно понимать, что и “условно двух”, и “условно прожитых” – понимайте, как хотите: речь Пищера позамысловатей узелкового письма будет,– относим к Штопорной < тьфу, чёрт – никак не привыкну звать её, как эти уроды: “Чёрт-лифтом”; а по-соломински, между прочим, вообще “Мясокрутка” была – но трудно быть братьем стругацким в народном фольклЁре... >,– так вот, относим мы к этой самой Штопорно-Чёртовой Мясокрутке трансы с отработанными батарейками, аккумуляторами, мусором разным нашим и записи свои дневниковые – ага: вот цирк у них наверху начнётся, когда станут сравнивать всё, что мы тут понашкрябаем... Ну, и прочее всё, что станет ненужным – в том числе записи результатов тестирования на ‘пятнадцатисуточные’ и прочие, столь милые сердцу Пищера ритмы ( про акомы, что ‘неизбрежно’ сядут, написал? – написал, ага ) – и через несколько дней, стал-быть, получаем всё это На Зад. Свеже, так сказать, заряженное. Включая, разумеется, мусор и прочие экскременты – по крайней мере Человек Нормальный, из последних сил внимающий Пищеру, не может пройти мимо такого вывода: уж слишком он лежит на поверхности. И Сталкер не проходит. «Я и ВАСП заряжу!» – конечно же, рявкает он. А что он ещё может рявкнуть?

... О!!!: на этом, оказывается, наша Большая < ‘Больная’ > Диск-Позиция не исчерпывается. То есть после упомянутой “экспедиции посещения” – посещения, по ряду причин весьма условного – следует ещё одна чЕсть нашей Программы – ОФИЦИАЛЬНАЯ: всяческие медико-био-психо-физио-химо-гео-и-прочеальные тесты и испытания,– то есть именно то, ради чего нам милостливо дозволено попребывать здесь в своё удовлетворение; но мы-то знаем, что всё это для нас лично не Главное,– то есть, конечно, всё это достаточно важно для всех нас – а особенно для бедняги Пищера: ему за это деньги платят, целых девяносто рублей в месяц – безумная сумма,– но! – что самое важное ( и конечно же, обязательно нужно сообщать это нам в самый последний ‘мовемент’, когда ни одна рассудительная крыса уже не сможет соскочить с корабля на бал без риска расшибить голову об окружающие монолитные воды, пардон, своды ) – на этом Наша Большая Священная, как война за закабаление всего человечества, Диспозиция не исчерпывается...

< Это я всё ещё достаточно популярно излагаю, в пересчёте на человеческий и со скидкой на некоторую неизбежную интеллектуальную тупость ТЕХ НАВЕРХУ, что будут чтить данные записи ( овладевайте чудом родной речи, товарЫщи! ); по-пищеровски же это совсем непонятно журчало – набор серьёзных звуков в исполнении сошедшего с ума сэмплера без всякого намёка на существование в принципе такого простого устройства, как “речь-редактор”,– кто считает, что я немножко утрирую – пусть сравнит моё переложение тронно-экспериментальной речи нашего Моховика-Задельника с тремя доступными вариантами: ‘от Малер Сталкера’, ‘от Душки Пита’, ‘от Самого П.Ж.’ – и на всякий случай с апокрифом ‘от какого-нибудь приблудного Никотина’,– убедитесь на собственном горьком литературном опыте, критерии практики и окончательно расстроенных чувствах, что Моё Изложение – Наиболее Доступное Для ВАСПриятия. И внятное, значит. “ДА”. >

..: Пищер оглашает, что ‘вот тут как раз и начинается – ОНО’: мы расходимся. Развод, встал-быть,– если не сказать круче. Причём двое одних направляются на предмет дальнейшего бытия – поскольку житиём это обозвать будет дьявольски сложно – в Канлезбище или в Липоту ( «В Липоту – бр-рр»,– тут же решительно заявляет Сталкер, и ему, не смотря ни на что, не откажешь в разумности ),– а двое других – в Грот-на-Двоих, что лежит за пределами зримого полёта наших крыш у самой воды в Совершенно Сумасшедшем Барабанщике:

... А я-то гадал, думал: чего это у нас всего лагерного по двое???

– Средь нас был сумасшедший барабанщик... – тут же начинает напевать пока не сумасшедший Сталкер. Что ж – действительно: “да”. Уж лучше в Липоту: не хотел бы я стать одним из тех двоих – в Барабанщике...

– И надолго это? – спрашиваю я. Пит пока молчит. Правильно – щас дяди набрешутся в своём полёте, пыл подрасстреляют,– тогда ты и скажешь Своё Веское Слово. Навроде, как вчера с католицизмом.

... а я-то думал: чего меня к нему тянет? Вроде как родился, вырос и живу пока в России, оплоте мирового идиотизма, православия и мракобесия – а с “правого слова” не меньше, чем с упомянутого фонетически ‘кому-анонизма’ ( ещё одна фономорфема, чтоб гадостей вслух не говорить ) воротит – как с блевонтины, в дальнем синем морге фаллоса поднимающей: всё в костёл мордой ткнуться норовлю... Ну, положим, с к...мом, как с фашизмом – с детства было ясно: Ленин и Гитлер – близнецы-братья ( однояйцевые, судя по обугленным останкам фюрера и детям того же самого слова по-русски ),– вкус гОвна рот не покидал: “спасибо партии родной за всё, что сделала со мной”,– и продолжает, в том же духе теми же членами, да под иными якобы ‘лозгунгами’,– а теперь, выходит, и с само-славием разобрались...

– И очень даже всё хорошо получается:

– До свиха,– неожиданно сообщает Пищер.

: Мы не ослы-шались? М-да...

..: Мон шер, значит.

«С прие-хайлом Вас.» Нас, стал-быть. С приездом, прикидом, приходом, походом-доходом-и-где-то-даже-отходом в миры, не столь под землёй отдалённые...

– Может, через день, а может, через два-три или раз в день, или до посинения в любое время суток, хоть ночью,– только это надо будет обязательно фиксировать – когда; Хомо с “Подмётками” принесут нам специальные часы, они будут состроены одинаково, но не в общепринятой системе счёта времени, а в другой, десятичной,– не слишком туманно изъясняется Пищер, а потому я рискую привести его речь почти дословно – без аннексий, купюр и контрибуций < единственное, что знаки препинания расставил, как смог – не обессудьте, пожалуйста; коль будут другие варианты – не стесняйтесь, переписывайте себе на бумажки и правьте, как ‘взбздумается’ >,—

– Не получается. Может, для большей внятности его морду рядышком изобразить?.. Мимика у него больно поразительная,– а главное, вот парадокс – не имеет никакого отношения к эмоциональности излагаемого; как так получается – никакому психоаналитику не приснится. Но изобразительные потуги не по моей части – по Малер Сталкеровской... Хотя, кажется, даже он тут не поможет – ибо < “бо” – упорно утверждает сам Сталкер > статичное изображение и мимика... Разве что рисовать мультяшку: может, хоть тогда...

– “А через день, в решающий момент, 27-ого мы начнём Эксперимент”,– цитирует Сталкер по “Реостату”. Это дело он любит – “да”.

: Что ж – литературно-каэспэшная адаптация Сталкера тоже имеет право на существование.

– Да,– соглашается Пищер. Когда ему помогают сообщаться с миром, он со всем соглашается. Ценное качество – особенно для начальства.

– Те двое, что будут в Липоте или в Кане,– удивительно внятно для себя – и неожиданно для всех нас сообщает он,– будут слушать “ЗООЛООК”. Ну, “кок” там, спирт; может, трава – само собой... Скорее даже – надо будет попробовать с разными медиаторами по нескольку раз. У меня много всего есть,– доверительно сообщает он.

: СТАЛКЕРУ ЭТОГО ЛУЧШЕ НЕ СООБЩАТЬ – ЕСТЬ ТАКОЕ МНЕНИЕ, ЗНАЧИТ.

То есть — было. Но умерло за тормознутостью некоторых моих действий – и полной непредсказуемостью зигзагов пищеровской интеллектуальной собственности на подземлю. “Со всем её текущим и вялотекущим содержимым” – включая скромного Автора этих строк в данный печальный момент ничем не измеримого времени...

– М-да... – снова говорю я,– “то першпехтива – шо ни говори...”

: Тоже, между прочим, из “Реостата” – потому что я его люблю не меньше Думкопф Сталкера,– как, впрочем, и дуру-жизнь. Однако,—

...: Одни приезжают – другие уезжают.

– Съедем все!!! – радостно провозглашает Сталкер.

– Нашёл, чему радоваться. Придурок. Вот ты и попался: будешь у Барабанщика в На-Двоих мою ‘телепАртацию’ слушать. Или ретрансляцию – называть, как угодно можно – пока крыша не съедет. Всё равно слов таких в языке человеческом нет. Уж это – точно.

– И на ум услужливо приходит картина аллегорическая до боли следующая: “Крыша Сталкера, самостоятельно выезжающая из ЖБК в поисках попутного психовоза”. Музыка ‘J-M-J’, слова Юза Алешковского. И Венечки Ерофеева. С цитатами из Губермана-Кибирова...

– О каких таких медиаторах вы толкуете – не пойму,– судя по всему, верняком в пятый раз жалуется Пит: уж очень жалостливая у него физиономия. Особенно с учётом того, что эмоции вообще довольно редкие гости на его невозмутимом тувинском изображении... Вот уж тот самый случай, когда на мультипликации можно здорово сэкономить: раз нарисовал, и гоняй по экрану все десять – или сколько закажут – минут эфирного времени < ‘кефирного бремени’, ‘эфирного стремени’, ‘зефирного племени’ – ets. >,—

: Пищер вдумчиво объясняет ему, о каких, и не смотря на оживлённые комментарии Сталкера – а может, исключительно им благодаря – добивается удивительного взаимопонимания с народом. С Питом то есть.

И взаимопоминания тоже.

Тогда народ, то есть Пит, объявляет, что ему ещё непонятно: что будут делать те двое у Барабанщика. Ну, в Липоте будут музыку слушать; это ясно – а те?

: Действительно. Впрочем, тут – как я уже не вполне уклончиво дал понять – тут есть такая догадка; догадка на уровне интуиции, на уровне хорошей крэйзы: молчаливо предполагается < ‘бредполагается’, на мой взгляд >, что те, кто будут существовать ( чуть не написал – “жить”, но вовремя одумался ) у Сумасшедшего, по ряду причин, Барабанщика, услышат ‘J-M-J’ в звоне капель, когда мы будем гонять его в Липоте. Или в Кане. Или уж не услышат – это ведь ещё как сказать...

Предполагается так же – и это Пищер сообщает нам уже под совсем, стало быть, занавес – что один в каждой паре будет пользоваться вышеозначенными средствами сворачивания и отрыва крыши, а другой – нет. Этакий контрольный кролик.