Текст книги "Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)"

Автор книги: Сергей Гусаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

... и в котором отражаемся Мы, Приходящие Сюда.

: Все наши мысли, слова и чувства.

– Ибо “не может человек вообразить ничего такого, чего не видел на самом деле”.

: То есть того, чего не может быть – так или иначе.

ГОЛОС ЧЕТВЁРТЫЙ — К СЛОВУ О ФАНТАЗИИ:

За завтраком они снова начинают свой дурацкий трал.

– Глядя на тебя,– сообщает Егоров, уставясь на Сталкера ( конечно, Сашка произносит не “глядя”, а “блядя”, но я не хочу так писать; уже говорил, почему ),– невозможно оторваться от ощущения, что человек произошёл от свиньи.

Крепкий аргумент. Только все его аргументы я давно наперёд знаю. Это даже не шахматная партия, а так – домино. “Козёл”.

– Зато глядя на тебя,– машинально отзывается Сталкер, продолжая невозмутимо разбрызгивать ложкой суп по всему столу – и причавкивать при этом, явно “в пику” Сашке,– трудно поверить, что хотя бы незначительная часть человечества не произошла от приматов с неустойчивой психикой. Да.

Этот игрок посильнее – да только и его “все ходы у меня наперёд записаны”.

Под частью человечества он, конечно же, подразумевает себя.

И чего они так собачатся? С каждым днём всё больше и больше. И уже не понять, всерьёз – или пока в шутку. Может, от того, что мы уже неделю под землёй? Наверное. Вот и начинаем потихоньку надоедать друг другу. Но мне лично пока ещё никто не надоел. И Пищеру, кажется, тоже.

Следить за ними не интересно, и некоторое время я представляю, как мы тут сидим, едим, треплемся – и вдруг к нам в грот кто-то заходит. Не Двуликая, конечно – люди.

Не получается. Стена. Значит, никто не придёт. Потому что завал.

Представляю ответ... Нет, не из-за завала. Просто не придёт: сюда. Так получается. Хорошая штука эта “угадайка”. А завал уже почти и не представляется – словно и нет его. То есть он, конечно, пока есть – но будет недолго. Недолго ему уже осталось – и он стал словно ненастоящий, призрачный. Будто не из камней – а нарисован. Нарисован: кем? Не понять. Потому что нельзя задавать неопределённых вопросов.

И я думаю – когда уже записываю эти строки – что пишу я очень как-то неопределённо. И дело тут не в словах, которых мне не хватает. Мне не хватает по-настоящему совсем иного. Ведь даже если я буквально – слово в слово – запишу всё, что говорит Пищер и Егоров, или же, как думаю сам – получится белиберда. Как потом ни исправляй и ни переписывай. Потому что когда говорим, мы половину всего как-то подкрепляем жестами, интонацией – или используем слова друг друга, а то и цитаты из каких-то пословиц, песен, чужих фраз... И часто мы их не совсем так говорим, как они звучали – а по-другому, слегка переиначивая. Иногда оставляя только ритм фразы ( эти слова “ритм фразы” я нахожу после очень долгих раздумий и зачёркиваний ) – я не имею в виду, как Егоров переделывает все слова подряд – со смыслом и без, наобум, лишь бы не произнести правильно, а хочу сказать о другом: об интонации ( слово подсказывает Пищер ). Эти переделки/не/переделки ( решил записать так ), например, как писать? В кавычках? Но ведь это не цитата. Пищер говорит, что это называется перефраз. А как пишется перефраз? Никто не знает. Но как-то его выделять надо, иначе теряется смысл.

Егоров говорит, что мне просто не хватает слов. Дескать, лексикон беден. Но если я заменю слово “лексикон” на “словарь” – что изменится?.. Ничего. Дело всё-таки в интонации. Как в китайском языке – там точность понятия достигается не нагромождением в принципе одинаковых слов, но тоном произношения, что почти не передаваем на бумаге. А потому все попытки ввести там знаковое, то есть буквенное письмо, провалились: иероглифы, что по-разному обозначают почти равно звучащие слова, несут больший смысл. И передают истинное звучание фразы.

Мне не хватает знаков. И ещё. Иную фразу мы словно не договариваем: не ставим точки, так мы её произносим, переключаясь на что-то иное, и если я, записывая её, поставлю точку или как-то начну переставлять и изменять слова, чтоб получилось закончено, красиво – это будет уже совсем не то, что было сказано. Или как подумалось. То есть – ложь.

Не люблю врать. Придумывать – одно, а врать совсем другое.

Грязное, подлое. А когда придумываешь – в кайф всем. Потому что все это понимают, и получается как бы игра: на равных. Без обмана.

Запятые и тире, как мы их произносим, тоже разные бывают – словно разной длины. И иногда мы произносим запятую – ясно – но по правилам её ставить нельзя. Значит, правило лажовое, говорит Пищер. Но как же тогда писать – чтоб правильно передать мысль? Ритм фразы значит не меньше, чем она сама. А иногда и больше.

А другие фразы начинаются как бы не с начала – как их писать, может со средины строки? Иногда такая фраза, словно ответ на что-то; а иногда она будто раскрывает какую-то мысль, поясняет – или переворачивает то, что было до неё. А иногда будто отзывается – эхом – как в рифму, но не в рифму. В такт?.. «В размер»,– подсказывает Пищер. «В унисон»,– говорит Сталкер.

Егоров просто хмыкает.

Пищер говорит, что здесь можно писать, как хочешь. Всё, мол, важно. ( «Пиши, пиши,– изрекает Егоров,– в издательстве “Медакадемия” готовится очередной том книги Карпова... Гонорар авторов получают опекуны и лечащие диссертанты...»,– и Сталкер отзывается на это, и Сашка отвечает ему,– и они “заводятся” снова. )

Пищеру важно одно, а мне совсем иное. Но можно попробовать. Очень хочется расспросить его подробнее, как называются разные по звучанию фразы – но он сейчас занят, рисует съёмку – камералит, так это называется по-нашему – а это очень тонкая работа ( я знаю ) и недаром за неё у нас больше всего платят. У нас – у топографов, потому что я как раз окончил топографический техникум и сейчас у меня нечто среднее между последним отпуском и первыми каникулами. ( Извините, перепутал. Не специально. Но не буду исправлять – пусть останется, как вышло. Потому что про себя я так и сказал – в ритм фразы, и даже сам только потом, когда перечитывал, “въехал”, что оговорился, то есть описался... Ну вот: на бумаге вышло, как у Егорова. Значит, совсем подряд записывать мысли тоже нельзя: галиматья получается, и всё равно не успеваешь. Но “одумался” значит совсем иное. Всё – надоело сражаться, устал, голова болит от напряжения. Закрываю скобку: ) – вот так. Значит, на бумаге можно даже больше, чем на словах... Тогда попробуем дальше:

– Возвращаюсь к описанию завтрака < получается? >:

– Кажется, да. Нет: тире в начале новой строки значит прямую речь. Значит, в начале строки его нельзя ставить. А что можно, чтоб не получилось обмана-двусмысленности? < обмана двусмысленности – тоже хорошо. Интересно: как игрушка с двойным смыслом. В отличие от лжи, лажи. >

– О! Кажется, нашёл. Если фраза как бы раскрывает, или открывает что-то, то нужно ставить двоеточие. А если она интонационно начинается с тире – нужно писать со средины строки, или чуть ближе к началу: всё равно она звучит как бы не с начала. Будто что-то подразумевает пред собой,—

– Вот, как сейчас. Тут же и фраза, словно не оконченная: подразумевающая некое продолжение; и вместе эти две фразы образовали такую симпатичную пару, что только так их и можно написать. Чтоб передать истинную мою интонацию. А значит, так и нужно писать —

Но разговор за столом звучит так вяло и неинтересно, что нет смысла его описывать. Вообще. Потому что они переходят на личности, а затем на сашкину веру в Свечу. < Пишу с большой буквы: точно по правилам, как надо и писать слово Система, если мы говорим не о налобнике, а о Пещере: о нашей уникальной, единственной в своём роде Системе – Ильях, не желая произносить Имя в суе. И Свеча, что ставится Шагалу, так же уникальна: как явление, и каждая в отдельности. Потому что неповторимо-важна. А значит, следует писать с большой буквы. Пищер говорит, что астрономы точно также пишут Галактика и Вселенная, подразумевая конкретные наши галактику и вселенную,– а значит, тут я ничего нового не изобрёл, это правило уже есть, просто им почему-то кое-кто не желает пользоваться. А значит – сам пишет безграмотно. >

– Но Свеча и то, что следует в разговоре дальше, касается уже и меня, и Пищера.

– Вот,– говорит Сталкер,– чего все эти легенды стоят. Мамонт пьяный в жопу в темноте – ночью – бежит по лесу без света, головой в пень – шмяк! – аж каска вдребезги, и пожалуйста: готова легенда о Маленьком Чёрненьком. Да. Так-то ему стыдно сказать, что головой в пень – спьяну... А раз это над Системой происходит – ага, вот она: “подземная сила, что путь движения Мамонта исказила”. Я эту “силу” сам лично видел – как вас всех сейчас. Да. Потому что рядом в кустах сидел, срал... Или об этих ваших “чёрных” – мы же с Керосином сами их выдумали. Скучно было – ну, мы и сочинили, чтоб всех растормошить – будто стоим мы у Родника и вдруг на холме над нами – пять здоровенных чёрных теней: хлоп, и пропадают... И тут же все их видеть начали – даже средь ‘дебела дна’ < так, я думаю, следует записывать перефраз – потому что Сталкер явно специально именно так и произносит >.

– Насчёт “чёрных” не вы первые придумали,– говорит Сашка,– скажи ему, Пищер...

– Но Пищер просто не может сказать: не успевает. Потому что Сталкера так сразу не остановить. Уж если он завёлся...

: так и будет переть. < Выше – фраза: противоположность как бы действием. Или – несдействием. Читая, попробуйте после многоточия как бы хмыкнуть,– это вообще не звук, это произносится про себя: такая внутренняя пауза-тире, потому что противопоставление,– и одновременно это раскрытие-объяснение, образующее довольно стандартный блок – оттого и двоеточие. За которым явное продолжение той же фразы, того же предложения, что разрубилось знаковым действием. Дальше объяснять не буду, всё должно быть и так понятно – иначе нет смысла весь этот знаковый частокол ставить. >

– Подумаешь,– без задержки продолжает переть Сталкер,– мне 10.000 раз рассказывали мои же истории – и с такими подробностями, что самому не снились! Бывает, сидишь-сидишь у чьего-то костра или примуса, и сказки этого ‘дядюшки Примуса’ слушаешь – “запись по ретрансляции из хижины дяди Сэма”, да,– как кто-то про тебя самого брешет, и думаешь: ну откуда он всё это знает?.. И хочется встать в полный рост свой,– даже если дело в Подарке происходит, или же в Монте-Кристо,– и крикнуть: Люди! Не верьте ему – он врёт!! Не так, совсем не так это было – уж я-то знаю, ведь я сам всё это придумал!!! Да...

: Конечно, после подобных заявлений ни о чём серьёзном говорить не приходится. А жалко. Что ж – Сталкер есть Сталкер. И может быть, так надо. Так нам и надо – всем: “каждый социум достоин своего бреда” – это тоже из него. Или откуда он это взял?.. Впрочем, ладно. Мне-то какое дело?

: После завтрака – прошедшего, как я уже написал, в тёплой, своеобычной уже, дружеской до известных перделов обстановочке < опять лажанулся: перепутал буквы, в результате чего фраза стала походить на егоровскую – и это плохо: телепатически я его, что-ли, тут перехватываю? Но изменять, как и в прошлый раз не буду: может, именно это и важно пищеровским врачам наверху; пользуясь случаем, лучше поясню, что в таких угловых скобках я решил, после некоторого размышления, записывать то, что не имеет отношения к излагаемому сюжету – то есть как бы “выходит” за его рамки и является моими личными отступлениями-комментариями. Навроде сносок, что применяются в научной литературе. А потому – в самый последний момент – перелистал назад все свои записи и переправил обычные скобки на такие там, где это было необходимым – как мне показалось, по крайней мере. >

– Так вот: после завтрака Сашка, чувствуется, вновь не прочь сразиться в “жучка” ( как-то неприятно всё-таки называть замечательную эту игру матерным, как я подозреваю, словом ) – но только косо поглядывает на меня. “Значить”, “не созрел ещё”. Боится снова продуть. Ничего – я сегодня добрый. И вообще: каждый раз выигрывать – всех игроков распугаешь. Так что сегодня, если будет игра, постараюсь не баловаться со своей “угадайкой” – а то действительно, как-то неприлично выходит.

Однако играть нам сегодня не суждено, потому что Пищер, докурив свою неизменную послезавтракшнюю трубочку и выколотив из неё угольки и пепел, а затем ритуально тщательно продув и прочистив от никотиновых смол толстой гитарной струной,– не забыв снять нагар из чубука специальной малюсенькой лопаточкой ( процесс курения трубочки в исполнении Пищера подобен магическому священнодействию ),– вдруг объявляет нам, что «хватит точить лясы – пора заниматься Делом». Егоров со Сталкером не реагируют – то есть делают вид, а на самом деле ждут, что последует дальше.

– Сегодня я ухожу а съёмку,– говорит далее Пищер,– на целый день. Кто со мной?.. Будем снимать Периметр ЖБК – включая Большую Стену. Кто знает, может эта часть Системы уходит дальше за овраг... Говорили же местные... Если это так – тогда там можно искать продолжение.

– Мало-ли чего местные трендили... – тихо бурчит Сталкер – но мне пищеровская идея по душе. Действительно: чем чёрт не шутит? Зря мы раньше думали, что на карте Соломина всё ЖБК обрисовано было. Слабо им было с Пищером вдвоём – в 76-м! – всё ЖБК отснять, тем более без ошибок. И нашёл же Хмырь в 82-м Гнилые Штреки – целых полкилометра к Системе за раз прибавил,– а никто и не думал, что Система ещё и туда уходит...

Ведь если сверху на наше плато посмотреть – на плато, под которым в южной его части находятся наши Ильи ( в северной части, как уже говорилось, тоже есть Система – только против Ильей совсем небольшая, Никиты называется – по наименованию окрестной деревушки ) – то влево, на запад, Ильи никак продолжаться не могут: там край плато, река делает излучину; с севера же Ильи оканчиваются Сумасшедшим Барабанщиком, обводнёнкой, за которой на некотором расстоянии – с того края плато – и находятся Никиты; значит, туда пробиваться тоже бесполезно – всё же, что можно было пройти на запад, прошёл в 82-м году Хмырь, и там явный конец выработки, хотя до самого края плато ещё метров 200 монолита остаётся – но ведь то монолит, чего его долбить? Глупо; а вот если Система проходит под оврагом, который отделяет плато от основного массива,– ...

: То это может означать новое количество ходов, равное ЖБК. По меньшей мере —

– И пробиться туда...

: Песнь песней. Только почему-то Сталкеру и Егорову она сегодня не по душе. Не высказывают они сегодня почему-то никакого желания заниматься топосъёмкой. Почему? Не понимаю. И потому идти с Пищером приходится мне одному: это утверждается явочным, точнее, неявочным порядком. Да я и не против – даром что топографический технарь с отличием кончил... Только работать так, как топосъёмит Пищер – это, я вам скажу, образование сильно мешает. Потому что – я тут не хочу разными умными словами разбрасываться, чтоб не обидеть кого – но всего огромного парка разнообразнейшей геодезической, а также специальной спелеотопосъёмочной техники, как и самих таких наук, как геодезия и картография, для Пищера просто не существует. ( Когда я как-то сказал ему, что наблюдал во время практики в Крыму в кипрегель спутники Юпитера, он решил было, что кипрегель – вид телескопа... ) А существуют только компас, да старая рулетка. И всё. И мне приходится заново переучиваться. Буквально на каждом шагу. < Между прочим, когда-то Пищер занимался астрономией – с Егоровым и Коровиным во дворце пионеров на Воробьёвых горах,– так что знать, что кипрегель – по крайней мере не телескоп, был просто обязан. >

В конце концов – после часа непрерывной ругани Пищера в мой адрес и моих, по его мнению, катастрофических ошибок, мне доверяются транс с термосом, перекусом и запасным светом, и рулетка: измерять пройденное расстояние.

Только “рулетка” – слишком громко сказано. На самом деле это простая стропа с делениями – мерная лента. < Когда ездил за компасом, предложил Пищеру захватить “до кучи” пикетажную книжку и настоящую рулетку – у меня дома была хорошая пластиковая “десятиметровка” с удобной, ярко-жёлтой шкалой,– метровые отметки красным, остальные чёрным,– но Пищер сказал, что “не фиг заморачиваться” – вместо пикетажки сгодится любой блокнот, рулетка же у него есть. Как выяснилось, под рулеткой он подразумевал старую капроновую стропу, которой они с Хмырём пару лет назад топосъёмили Гнилые Штреки – а потому Пищер хотел, чтобы наша новая съёмка не разошлась с предыдущей, снимать тем же инструментом. Но тогда и компас нужно было использовать тот же самый,– иначе какой смысл?.. «Компас уехал в Рагун вместе с Хмырём,– сообщил Пищер,– так что не заморачивайся.» >

: Представляю, какая у нас получится “точность” с таким, с позволения сказать, “капроновым самопалом” – и ужасаюсь. Так же жалко, что Пищер не помнит, какое склонение Хмырь устанавливал на своём компасе – тогда я установил бы на своём тоже самое,– но что такое склонение, Пищер, кажется, просто не понимает. Для него все горные компасы – близнецы по определёнию. Мои ошибки задевают его гораздо больше.

: Ладно. Стараюсь не ошибаться – хотя трудновато с той скоростью, какую от меня требует Пищер, определить по этой ленте, на сколько она размоталась: на 2.52 или, скажем, на 5.25 —

: довольно быстро все эти цифирки становятся неразличимы из-за грязи,– хоть я и стараюсь постоянно держать её на весу, не давая коснуться грязного пола,– но ведь каждый сантиметр её проходит через мои руки, а ими я тащу за собой транс, опираюсь время от времени о камни, глиняный пол,—

– да и с нашим-то светом... То есть свет, в общем-то, не так плох: нормальный подземный свет,– но Пищер, ускорения моего труда ради, почему-то всё время стремится подсветить мне своей системой спереди. А в его свете, бьющем прямо в глаза, я уж совсем ничего не вижу. И бесполезно ему объяснять, что встречный свет слепит – он это прекрасно знает и без меня, сказано же: “не ослепляйте водителя” – и так далее... < Егоров бы представил в этом месте картину: плакат с соответствующей надписью; под плакатом два пальца “козой”... > Кстати, самому Пищеру в глаза лучше не светить даже случайно – когда оборачиваешься на его вопль со включённым налобником, а он прямо в упор на тебя смотрит... Крику не оберёшься.

– Но так или иначе, мы постепенно втягиваемся в работу. Я даже замечаю, что лента эта – если её не перекручивать – практически не тянется, до того старая, а значит, точность моих измерений будет вполне достаточной. «+/– метр,– говорит Пищер,– меня вполне устроят».

: Меня тоже – если, конечно, это будет суммарная ошибка, а не на каждом измерении... Представляю, как он ещё азимут с таким отношением к точности определяет – и что в любом случае теперь этими самыми лентой и компасом нам все остальные съёмки делать, чтоб их можно было привязать к данной – и...

: Что тут говорить? Всё равно это не съёмка – если считать по-настоящему... < У меня тема диплома была – как бы это сказать без спецтерминов, чтоб понятнее было? – ну, скажем так: сравнение различных способов спелеотопосъёмки и построение соответствующих карт применительно к одному участку пещеры с привязкой к существующей системе координат и анализом возможных погрешностей каждого метода... Надеюсь, понятно. Небо и земля – в сравнении с тем, чем мне приходится сейчас заниматься. >

– Мы работаем час, два: вначале медленно, а затем всё быстрее удаляясь от грота. “Привязываемся” к скале с надписями, что в центре Хаоса; данную точку мы с Керосином ещё зимой соотнесли с поверхностью – это и была моя преддипломная практика, я ( один из курса ) мог себе позволить сам её выбирать,– сложная и здоровская была работа – хорошо ещё, что Сашка на компьютере в своём ВЦ помог мне её обсчитать, и Гена тоже помог – он работает вместе с Сашей на одной и той же машине, только через день, и потому на работе они не встречаются, только записки оставляют друг другу, да в Ильях, как сейчас, когда разом уходят в отпуск – а на их место практикантов каких-то тупоумных сажают, после которых, жаловался Гена, машина полгода в себя прийти не может,– но я отвлёкся – тем более, что наша поверхностная жизнь мало кого интересует и к Миру Подземли имеет очень сомнительное отношение – не считая того, что Егоров на своей работе делает всем системы, то есть налобники классные, а Гена загнал в память их машины все свои стихи и песни, и теперь распечатывает их каждому желающему в виде сборника. Мне вот, например, распечатал. Только у него очень сложная для меня, как я понимаю, поэзия – хотя ильинские его стихи и песни мне все без исключения нравятся. А вот моя работа ( точнее, образование ) мне под землёй только мешает. Я имею в виду то, чем занимаемся мы с Пищером.

“Привязавшись” к скале с надписями, мы ведём от неё нитку хода к Большой Стене, что замыкает ЖБК с востока. Пищер обрисовывает проход и записывает данные; я только диктую ему пройденные метры, что читаю на размотавшейся ленте – но слышу, как он всё время бормочет азимут: 75, 80, 110, 60... Слава Богу, хоть компас нормальный – настоящий горный, склонение на котором я точно установил для широты и долготы Москвы ( надеюсь, что Хмырь, как профессионал – он в этом году окончил МИСИ по специальности подземного гидрогеолога и уехал-распределился на строительство рагунской ГЭС – на своём компасе устанавливал тоже самое ).

Вначале идёт штрек – мы снимаем его зигзагом, от стены к стене: чтоб точно передать размеры,– и у меня большие ходы – по 10, 15 и даже по 20 метров. Конечно, на больших ходах и ошибка большая – но есть мнение, что на маленьких она может быть не меньше. Всё зависит от того, как считать. И как камералить потом. Потому что, имея точную обрисовку – и зная возможные ошибки и несколько перекрёстных привязок, можно любую, даже самую лажовую съёмку вытянуть. Целая теория об этом есть – но не здесь о ней распространяться:

: К Пищеру это никакого отношения иметь не может по определению.

В штреках работать просто, транс почти не мешается, да и с лентой меньше возни,– не нужно её каждый раз сматывать и разматывать,– и я размышляю о том, почему это Сталкер с Егоровым отказались от съёмки: я-то знаю, что им обоим это интересно. Тем более, что Сашка снимать любит – и пробиться за Большую Стену для него было бы также важно, как и для Пищера. Потому что ЖБК, как ни крути, нашёл Вет – то есть Соломин,– и Сашке с Пищером до сих пор, по-моему, немного завидно. Да и мне. Из нас только Сталкер равнодушен ко всяким “эпохальным отрытиям” < или ‘отрытиям’? > – но Сталкер вообще удивительный человек: я уже писал об этом. Учился себе в МАРХИ, затем бросил; на бас-гитаре в какой-то команде играл – и тоже бросил; после армии не то год, не то два работал в художественной мастерской – не то натурщиком, не то рисовальщиком,– и снова бросил... Я даже не знаю, на что он живёт. “Да”. Для него лишь одно постоянно – Ильи, и ещё выпивка. Но этим он пока вроде не сильно злоупотребляет – только вид делает. В отличие, скажем, от Мамонта.

Сталкер вообще считает, что у каждого, кого позвала – притянула к себе,— так он говорит,– Подземля, жизнь “наверху” почему-то обязательно должна не сложиться. Мол, главное – тут. А там – декорация и прикол. Но разве можно жить “от подземли”? Даже Пищер себе такого позволить не может – больше половины времени в своём институте занимается вещами, к подземле не имеющими никакого отношения,– он так сам говорил, хоть и числит себя профессионалом-подземщиком: спелеонавтом. И за этот Эксперимент он один из нас получит деньги – свою обычную нищенскую зарплату ‘страшного лаборанта’, как выразился Егоров,– как если бы продолжал ходить на работу, “+” командировочные ( смешно: где ему свою “командировку” отмечать – в Журнале у входа? в домодедовском горкоме – или, не дай, конечно, Бог, в УВД??? ),– хотя мы тут работаем, так или иначе, круглые сутки без выходных – все 24 часа, которые даже измерить нечем,– а ведь за это нужно доплачивать, и за то, что у нас тут – с точки зрения КЗОТа – условия, как у полярников,– я про всё это хорошо знаю потому, что нам в “поле” за всё такое очень даже много доплачивали, а ведь всего лишь практика была, не серьёзная, как здесь, работа,– мы же за участие в этом Эксперименте вообще ни копейки не получим: так, кролики-добровольцы – навроде студентов в пищеровском спортинституте, что в лаборатории приходят на опыты и тестирование только для того, чтоб зачёт не сдавать...

: Это наша страна, и как бы в будущем здесь всё не изменилось, где бы я ни оказался,– всякое бывает, и меня приглашают на практику по обмену в Штаты, а это многое значит < и не только в Штаты: на том же предварительном тестировании в межкафедральной лаборатории Пищера, когда узнали о моих занятиях ай-ки-до и кетчем, попросили провести пробный урок на кафедре ихней “вольняшки”,– ну, я и провёл... То есть – преподал. И мне тут же стали делать разные предложения: мол, на фига тебе это любительство подземное, никому на свете не нужное,– иди, мол, к нам, у нас тут Большие Перемены назревают... >,– так вот: как бы ни сложилась в будущем моя жизнь, я запомню как мы, работая на эту страну, были вынуждены брать отпуска – оплачиваемые и за “свой счёт” — чтобы двигать вперёд науку этой страны.

: Против её воли. И не мы одни – что “мы”? Песчинки...

– А ещё мне жалко, что я не могу копать тот идиотский завал ( вот такой переход – в соответствии с моими мыслями, какими бы убогими они ни казались наверху ) в Штопорной. Но там действительно работа на двоих – одному просто нечего делать, а втроём не развернуться, и я понимаю, почему не пошли на съёмку Сталкер с Егоровым, и где они торчали полночи – когда я проснулся, их в гроте не было, и не было моего света, а спальники у них были совсем холодные.

: ‘Конспиатоы хеновы’.

– Но ладно ( любимая сашкина фраза ): догадаться можно было и раньше. А значит, мне остаётся...

..: Хорошо. Уж я постараюсь сделать так, чтобы мы с Пищером не вернулись в грот раньше срока, точнее – чтоб как можно позже вернулись: ни к чему нашего ПЖ травмировать обвалами. Ему и со мной хлопот хватает – выше крыши.

... и я стараюсь вовсю.

– Пе-ре-дуб-ре-ждаю,– напряжённо говорит через некоторое время Пищер,– в грот не вернёмся, пока всё не отснимем.

: Нашёл, чем испугать.

И мы работаем не спеша – зато точно. Что не может не радовать по крайней мере меня. К тому же скоро начинаются шкурники – сильно обвалившаяся часть Системы перед выходом на Периметр – и Пищер непременно хочет провести съёмку через неё. Что ж: у меня нет повода препятствовать ему в этом намерении. И мы совсем притормаживаемся, потому что съёмка в шкурниках – тем более с постоянными превышениями и понижениями, то есть с обязательными вертикальными углами,– меж камней, что висят на соплях, потому что по этой части Системы вообще никто не ходит: к чему, если забурился в знаменитое ЖБК, разменивать себя на опасные для ‘ж.’ шклевотины – которых и в верхней, то есть Старой части Ильей навалом? —

– топосъёмка в нетоптаных шкурниках, я вам скажу – “это не только ценный смех”... Это ещё изрядная нервотрёпка, умножаемая на постоянную неизбежную пересъёмку сомнительных участков с отклоняющей стрелку компаса охрой, и поиски более удобных – не для нас, так для измерения – точек, и черепаший ход в полметра, от силы в два – самых широких местах,– и много прочего, понятного лишь специалистам.

Да нам с Пищером.

– Но всё идёт отлично: точно по графику.

Только одно плохо – холодно. Слишком легко я оделся для такой спокойной работы. Ну, это дело поправимое – в шкурниках-то... И я согреваюсь, изучая окрестности или расчищая впереди пусть для более удобного хода. ( Имею в виду топосъёмочный ход – чтоб прямые наших измерений получались как можно длиннее, даже если это идёт в ущерб с моей стороны целостности окрестных шкуродёров и поначалу непроходимых завалов. В одном месте мы даже умудряемся протянуть съёмочную трассу через два отверстия в монолите, каждое диаметром чуть больше руки Пищера; отверстия разделены гротиком размером 2 Х 2 метра, но в него невозможно пробиться: со всех сторон его окружает неразгребаемый голыми руками без Сталкера монолит – и мы просто обходим это место, кидая мерную ленту напрямик через щели. )

– Пока я бегаю по сторонам, согреваясь и изучая при этом окрестности,– или же пробивая через преграждающий путь завал прямую дыру, удобную для съёмки ( вроде описанной выше ), Пищер успевает выкурить свою любимую трубочку. Я же, как известно, не курю. Ни к чему мне это.

После перекура работаем дальше. Шкурники, гроты, ходы, перекрёстки... Пока Пищер зарисовывает развилку, я успеваю оттащить транс вперёд и присмотреть место для следующего пикета. И потихоньку, как обычно, представляю: а вот за тем поворотом будет... или: сейчас из-за этого камня на нас... или просто, “в традиции”,– рр-раз – и свод на куски, сыпуха, камни трещат – шатаются стены... Только, слава Богу, впереди всё время – стена. Та, что говорит: стоп, так не будет. Или – так не было.

– НЕ БЫЛО... И тут мы доходим до Стены. Эта Большая Ильинская Стена тянется точно с севера на юг метров на 300,– и вправо за неё не уходит ни один шкурник.

: Абсолютно ровный монолит с карманами орт строго через каждые 10 метров.

– Почему??? Пласт ведь замечательный,– только такой и разрабатывать, уж я в этом толк понимаю,– но почему-то все восточные, правые ходы ЖБК оканчиваются, упираясь в него. Лишь соединяются между собой широченным поперечным штреком. Вовсе не похожим на фронтальную выработку Хаоса, оборванную во время работы наводнением,—

– то есть место это не выглядит брошенным в самый разгар работ по какой-то иррациональной причине – наоборот, оно выглядит так, словно дальше разрабатывать его и не собирались. К северу и к югу от этого места – обратно к склону холма, ко входу, и вглубь, от него,– сколько угодно, хоть это технически сложнее: лишние повороты рельсовых путей ( ныне от них остались лишь следы, ясно читаемые в глиняно-щебёночном полу ), сулящие удлинение откатных штреков с неизбежным лишним расходом драгоценного в те годы металла на рельсы ( оттого и не осталось самих рельс: вынесли, перенесли, окончив здесь выработку, в другое место ),– так вот: предпочли вести разработки куда угодно, только не вперёд. В таком замечательно-ровном, без лишних трещин и посторонних включений, пласте... ПОЧЕМУ?..

: Пищер считает, что с той стороны – тоже Система. Такая же, как Ильи,– если не больше. Но где же тогда был в неё вход?

– С той стороны оврага,– говорит Пищер,– из склона реки чуть ниже по течению после Никит.

“Не из склона – из берега”,– хочется сказать мне, но не мне учить Пищера речи. Дай Бог самому у него хоть чему-нибудь выучиться – кроме его безграмотной манеры топосъёмить, конечно.