Текст книги "Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)"
Автор книги: Сергей Гусаков
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– Да-а,– говорит Мамонт – и смотрит на насос, как удав на кролика,– ту-ут без стакана не р-разобр-раться...
– Где Гитараст? – интересуюсь прямой наводкой.
– В ЖБК побежал,– весело отвечает Мамонт.
: Час от часу не легче...
– Как “в ЖБК”? – спрашиваю.
– А вот так,– говорит Мамонт. И показывает пальцами, как.
– Они с Нэд поспорили, что он за 20 минут до Сумасшедшего не добежит – ну, он схватил канистру и бежать. «Щас, грит, я тебя умою». А она ему – «сам, мол, умоешься – потом». Или обоссышься... Я не помню. Дура! – заключил Мамонт и воткнул насос в глиняную стену.
– И Шурка тоже дурак. Я б не побежал.
Да, думаю, куда тебе сейчас – бежать...
– И ... с ней,– говорит Мамонт.
– А где она сама? – спрашиваю: всё-таки – может...
– А ... её знает. Куда-то делась. Я не помню... Слушай, у тебя насоса запасного с собой нет?
: Насос... Мне бы его заботы – на, SOS...
..: В ЖБК на полной скорости – и она, небось, следом. А потом гадай: то-ли заблудился где, то-ли кирпич случайно на голову шмякнулся – то-ли сам с дуру башкой... В общем, я будто ухи наелся. Да.
– Третий выход забываю прокладку взять,– пожаловался Мамонт,– значит, опять придётся без закуси пить. Кошмар. И ни одной консервы. Так и крышку сорвать не долго...
Да, думаю, вполне. Что же делать? Ищи их – в ЖБК...
– Да ... с ними,– говорит Мамонт,– на ... они тебе усрались?
: Действительно – чего это я... Как мальчик. Что мне – больше всех надо?
– Да; но если она его – ... Мало-ли что у них могло произойти. Или он сам... А что – запросто. И Свеча ни при чём. Да. Долбанётся головой на всей скорости об свод – а ведь ещё канистра в руках, шило в крови, обида в жопе – и кранты.
... А что сделаешь???
– Да что ты дое... до Шурки? – спрашивает Мамонт. – Ни ... с ним не будет. Не впервой. И трезвее бывали...
– Да уж...
И ведь никому не скажешь. Смешно – “спасаловка по Гитарасту”... Он же Систему знает – дай бог любому.
..: а если сказать Мамонту?
– Мамонту: это или сразу Большой Звон по всей Системе со смехом крещендо в каждом закоулке, или – дело. Только если дело – то Дело. Да.
: Ладно. Смех тоже оружие. Переживём как-нибудь. Главное, чтоб с Шуркой ничего не случилось. Да.
И я рассказал всё Мамонту.
Всё – кроме Музыки, конечно. «Потому что это ему сейчас в пень-ист-клуб»,– думаю.
– Вот,– говорит, чуть подумав, Мамонт,– не помню: я тебе свой военный билет показывал?
– При чём тут билет?!
– Н-нет,– говорю,– а какое...
– На,– он сунул руку за пазуху и выудил оттуда нечто плоско-красно-коричневое с разводами,– держи. Я его всегда честно показываю, потому что мало-ли что: вдруг у тебя сердце слабое, или менты почки опустили...
: Я раскрыл билет. Ничего там видно не было – сплошное фиолетовое пятно на всех страницах,– где, правда, темнее, а где нет. Я отдал билет Мамонту.
– Но какое...
– Это ОНА,– сказал Мамонт и показал на канистру в углу грота,– “чернобурка-по-мамонтовски”. Будем пить???
: Пить – так пить. Не успел я отказаться, как изнутри меня что-то уже брякнуло – «ДА!»
: Вот так и рождаются уроды.
И мы выпили.
– Ну, гитара у них, кажется, есть,– сказал Мамонт, и Вселенная понемногу начала замедлять своё вращение.
Я осторожно убрал руки с горла и, кажется, смог перевести дыхание.
– У кого: “у них”?
: Поначалу это вышло даже не шёпотом, а на каком-то инфразвуке – но Мамонт понял. Не впервой, должно, было.
– В Подарке,– сказал он,– мы ведь идём в Подарок?
: В Подарок?..
Когда это мы успели договориться?
– З-зачем в П-подарок? – удивился я. Мир вокруг малость потяжелел, но начал неотвратимо меняться к лучшему.
– Нэд в Подарке. С Удавом.
– От-куда ты зна-ешь?
: Что-то в этот момент взяло мою голову и легонько приподняло над телом.
– А я сегодня всё знаю,– как-то необычайно ласково произнёс Мамонт,– всё-всё-всё.
– Он достал из шмотника флягу и наполнил ей до краёв своей “чернобуркой”. Затем достал вторую флягу, наполнил её – и передал мне. «Держи,– сказал он,– это НЗ: если грота не найдём...»
«Так,– забормотал он потом, загибая пальцы,– их там четверо; ну, Светик не в счёт – значит, фляги за глаза хватит... Хотя... Эх!» – он пошарил в гитарастовском трансе, выудил оттуда шуркину фляжку со спиртом, долил “чернобуркой” – до самого края – завинтил колпачок и сунул за пазуху.
– А это – для Наташи Ростовой,– сказал он. – Пошли.
– И мы п-поползли в Подарок.
: Да. Нэд действительно сидела в Подарке – у Удава на коленях, конкретно. То есть делала вид, что мёрзнет.
– Не помню, Удав,– сказал Мамонт, когда восторги по поводу нашего прибытия малость поутихли,– я тебе свой военный билет показывал?
– Нет, а что? – забеспокоился Удав.
: В этом беспокойстве Нэд могла бы прочесть смертный приговор всем своим интригам – “но было уже поздно”: вы когда-нибудь пробовали остановить Удава и Золушку, если они чуяли выпивку?..
: “Халява – плииз”...
– П Л И И З ! ! !
Тренированная Светик сразу полезла наверх – стелить спальники, по опыту зная, что потом сделать это будет крайне проблематично.
– Я всегда его показываю,– пояснил Мамонт,– потому что мало-ли что: вдруг у тебя менты слабые, или сердце почки опустило...
– По-моему, Мамонт был уже хорош. Он достал свой военный билет и сунул его в Удава.
– Это ОНА,— сказал он и положил на стол первую флягу.
– И мы будем ЭТО пить? — дрожащим от волнения голосом поинтересовался Золушка, но Удав уже орал:
– А-каааак-же!!!
– Да,– подтвердил Мамонт и честно посмотрел мне в глаза. Взгляд у него был на редкость человечный и жалостливый.
... И в этом месте я хочу поднять свой стаканчик за настоящую мужскую солидарность и дружбу – ибо ничто... впрочем, продолжу: откуда удалось потом вспомнить. Да.
– Очнулся я в ЖБК, в Хаосе: сидел и обнимал плиту с надписями. Было холодно. “Наш паровоз вперёд летит – мы едем без билета”,– видимо, по инерции продолжало грохотать в правом ухе. Значит, Мамонт сидел с той стороны.
Во рту была бяка, в желудке – пожар мировой революции, а головы вообще не было. Да. Бо не чувствовал я её. То есть это было уже где-то за пределом головной боли. «За порогом ГБ»,– как выражался когда-то старина Дизель.
: М-да... Значит, я-таки дорвался до бесплатных спасработ,—
– Добрая у меня душа. Но где ж тогда Мамонт?
Последний раз я его видел, пока ещё был в сознании – когда они в Подарке орали, обнявшись с Удавом и Золушкой: «Для нас любовь лишь – перекуры; вперёд, друзья, вперёд, друзья,– вперёд!.. А БАБЫ – ДУРЫ, ДУРЫ, ДУРЫ, ДУРЫ, ДУРЫ! А БАБЫ БЕШЕННЫЙ НАРОД!!!» То есть, насколько я понимаю в опьянениях, в ближайшие сутки в гроте Подарок с сексуальной толерантностью было покончено. Да.
: Значит, упал там – или дополз до Весёлого. Третьего не дано.
Во фляге – НЗ-шной фляге, что почему-то ещё была у меня, нечто плескалось, и это давало мне некоторый шанс живым добраться до Весёлого. Бо надо было довести до конца начатое – я имею в виду поиски Шурки-Гитариста.
– Да. Во фляге оставалось ещё целых два глотка, и один я сделал сразу – чтоб выползти из Чёрт-лифта, а другой – перед Сейсмозоной.
– И сразу нашёл Весёлый.
Точнее, я их услышал. Потому что то, что было в Подарке – ещё не звук был,— а так: пьяниссимо полушёпотом. Да.
По этому вою, как по пеленгу наведения, можно было идти сквозь породу – на хорошем щите, конечно.
– ПОСЛЕ КАЖДОЙ ПОПОЙКИ – ВСПОМИНАЯ О НЕЙ,– надрывался Гитараст, и Мамонт вторил ему своим диким рёвом:
– Я ИДУ НА ПОМОЙКУ – И КОРМЛЮ ГОО-ЛУБЕЙ...
: Собственно, главное было сделано.
– Ой, вы ВОЛЬНЫЕ ПТИЦЫ – ПТИЦЫ АНГЕЛЬСКИХ ЛЕТ!!!
: Шурка был жив – и даже более,—
– ВЫ ЗНАКОМОЙ Д—ДЕВ-ВИ-ИЦЕ
ПЕРЕЕДА’ЙТЕ ПР-РИВ-ВЕЕЕТТТТ!!!!!!
: Судя по звуку, трёх струн на гитаре уже не было. Значит, Гитарист был в ударе. И слегка ’дат.
– И продолжал играть: что ему – три каких-то струны? Он на трёх струнах лабал, как иному на тридцати шести в консерватории на выпускном концерте не снилось —
– ТЫ ЖЕ С ДЕТСКОГО ДОМА ОБЕЩАЛА ЛЮБИТЬ...
: Я пёр на звук, как проходческий комбайн.
– К-КОЛЬ ПОЛ-ЛЮБИШЬ ДРРРУГООГО – М-МОГУ МОРДУ Н-НАБИТЬ...
: На этот звук можно было идти и без света.
– А-А-А-Т-ТЕПЕРЬ В ТВОИХ ПА-АТЛАХ НОЧЬЮ СПИТ Э-ЭФИОП...
– Не спит,– раздался в паузе рык Мамонта,– он не в патлах спит, он на столе в сгущёнке...
: В гроте что-то звякнуло.
– Я Ж Л-ЛЮ-ЮБИЛ ТЕБЯ, ПАДЛА!..
– И БЫТЬ МООООООООООЖЕТ – ПОО ГРООБ!!!
: бом!!!
– Судя по звуку, это была четвёртая.
Конечно, Шурка – гитарист-виртуоз, у него семь верхних ладов в ладони – как у меня три умещаются; музыкант он от бога, на любом инструменте играть может – только полчаса, чтоб пальцы аппликатуру запомнили,– но на двух струнах...
– После каждой помой... Вспоминая о... ней...
– И Песня начала выдыхаться.
– Я иду на... иду...
..: Последнее слово утонуло в дивном храпе Мамонта. Но я уже взял пеленг —
– предо мной возникло препятствие; я упёрся в него, нажал – и оказался в гроте.
– Вообще-то здесь была стена,– пробормотал, не открывая глаз, Мамонт,– всё, допился до сталкеров... Спокойной всем крыши.
Я, как мог, поднялся на ноги и попытался отряхнуть прах стены.
– А-а, это ты, Сталкер, – не удивился Гитараст,– ну что ж, заходи – коль вошёл.
: Словно ничего не было. Или Мамонт ничего ему не сказал?
– Да ты сядь, не суетись,– говорит Шурка,– как голова-то: не болиД?
– Слушай,– говорю я ему,– чёрт с ней, с головой. Ты знаешь, что Нэд твою Свечу у Шагала задула?
Шурка сплюнул.
– Тьфу,– говорит,– и ты туда же... Я думал, хоть ты – нормальный в этом филиале Сифра-Сербского-Кащенко... Ну ладно, ладно – не злись. Ну, может, я такое гОвно – да что тут поделаешь? Не нравится – как говорится, не ешь. Но я убираюсь там иногда – от вас же там столько срача! – спички, бычки, парафин... Не серчай – просто каждый чтит мёртвых по-своему. Вы свечи жжёте и плекс, а я порядок за вами навожу.
– Не понял,– говорю,– значит, ты не ставил Свечу?..
– Ну, заладил! – начинает нагреваться Гитараст,– если ты так этого жаждешь – в следующий раз обязательно там что-нибудь под’ставлю. Считай, об за твою пустую голову загашу. Хотя и не по мне эти глупости...
– Погоди,– говорю,– так ставил ты сегодня Свечу Шагалу – или не ставил???
: Надо же внести ясность. А то все эти ваши намёки да ‘междуимения’... Терпеть не могу ‘междуимений’, да.
– ДА ЗАТРАХАЛИ ВЫ ВСЕ МЕНЯ СВОИМИ СВЕЧАМИ!!! ВСЁ!!! СЕЙЧАС Я ТЕБЯ ИЛИ УБЬЮ – ИЛИ НАПОЮ ДО СМЕРТИ, ЧТОБ ЗАТКНУЛСЯ К ...........................!!!!!!
– Странно: когда это я успел его затрахать?..
Но ясность внёс, да. У меня бы и мумия ясность внесла:
– НЕ СТАВИЛ Я НИКОМУ СВЕЧ!!!
: Корректно и чётко. Да.
– Ты лучше скажи, тебе Мамонт сегодня свой белый, то есть фиолетовый, билет показывал? А то тут ещё пол-канистры осталось... Не тащить же домой?
– Только всё равно ничего не понятно. Выходит, Нэд обманулась так же, как я? Но тогда чья же это была Свеча?..
– Это была Свеча К. С.,– сказал Пищер,– К. С. или К. Д. С. – Костя Симак; его ещё Саймаком звали. У него и отчество, почти как у Саймака было – Данилович... А когда это случилось?
– В декабре, я же говорил. В декабре 81-ого года. Загребли меня 25 сентября 78-ого; соответственно, вернулся я 13 декабря 81-ого – ещё отпускать на дембель не хотели, гады,– соплю широкую на плечи порывались наклеить... Видите-ли, замены моему замечательному знанию разговорного английского слэнга найти не могли,– сволочи. Можно подумать, я один такой слухач-перехватчик на весь тихоокеанский ‘флэт’ случился... Что ещё раз говорит об укомплектованности нашей советской армии – и флота, да! – интеллигентными солдатами, матросами,– а также старшинами и мичманами. Мичманами особенно, да... была у нас на корабле одна дюже умная сука... Об офицерском же ‘составе данного должностного преступления’ и не говорю – произведение звания на интеллект, как известно, есть величина поЦстоянная... Да. А история эта, соответственно, в самом конце декабря приключилась. В аккурат перед Новым...
: Пит смотрит во все глаза – ещё бы! Самый мовемент сообщить ему сейчас что-нибудь покруче – да уж ладно... Пусть живёт: пока,– даже рот не буду напоминать, чтоб закрыл.
– Ага,– торжественно заявляет Егоров – так и не въехавший, бестолочь, что я половиной своего рассказа трал его пародировал,– теперь мне понятно, отчего он больше не ходит. Он с того декабря и перестал ходить. Спрашиваешь, почему – молчит; я ещё думал, с Двуликой у него что-то было... А выходит...
– Да. Именно так и выходит: “к вящей славе вашего безумия”. И что тут поделаешь?..
: Я ведь ещё тогда всё это узнал, да. Шурка мне сразу сказал: «К. С.». Да только поздно уж было бежать разыскивать его – и где? К тому же не верили мы оба в эти штучки: мистика, мол. Другое дело – баба. Но ведь она о Саймаке даже не слышала...
В общем, назюзюкались мы с ним чернобурой мамонтовки по самые бакенбарды,– под гитару вдоволь наорались – на пару: он второй комплект поставил, а играет он, как бог – один “ПСИХООЛООГ” у него чего стоит,– в общем, из грота так никуда и не выходили. Да. А когда выкидывались – прочли в Журнале: “БУДЬТЕ ВЫ ВСЕ...”
– И подпись: чёрным по белому. Да.
: Пищер сидит тихо-тихо – принято, значит. Даже Сашка молчит. Только – Толкиена! – мало-ли что ОБС – “одна баба сказала”,– что делать с этим, с позволения сказать, фактом?!
– Мистика и есть мистика. Да. Не обмерить и не повторить. И грош с ней цена всяким измерителям и счётчикам, как бы они муторно ни вопили —
... А Шурка-Гитарист с тех пор, между прочим, так и не ставит Свечей. «Жить, говорит, охота. Ставить – чтоб какая-то дура...»
: Это точно. Все бабы – дуры. Да.
: Пит смотрит на меня, разинув рот. В конце концов, это немного раздражает – не люблю я внимания к своей скромной персоне. “Рот закрой – язык потеряешь”, так и хочется сказать мне. Но тут нужен заключительный аккорд, точка.
– Давайте, послушаем ‘Ж-М-Ж’,– заявляет Сумасшедший Зву-кооператор Егоров – и, не спрашивая ни у кого позволения, втыкает в маг кассету.
“Этого нам только не хватало...”
: “Съедем все” – уж это точно.
И я беру гитару и, не утруждая себя проверкой строя, ору:
— “А бабы — дуры, бабы — дуры, бабы – дуры! А БАБЫ БЕШЕНЫЙ НАРОД!..”
– и извлекаю последний аккорд.
Получается – отвратительно.
: Да.
голос второй – “КТО ТАМ, В ТОЛЩЕ СКАЛ?..”:
– И было так:
Давно было; раньше всего, что было после, и дальше – много дальше – того, что звалось тогда здесь.
: Может, в Альпах – но быть может, и в Пиринеях,– кто знает; мало-ли горных пещер на свете,– недалеко от одной деревушки была пещера. Заколдованной называли её – а почему, никто уж не помнил. Может, гномы или тролли сокровища в старину в ней прятали – а может, ещё почему.
И жили в этой деревушке три брата; жили они со старушкой-мамой своей, и жили очень бедно. Такая уж жизнь была: в горах в то время – какое богатство?
И до того невмоготу стало им бедно жить, что решили братья как-то отправиться в эту пещеру и клад старинный достать. Не стала мать отговаривать сыновей – дала только младшему клубочек ниток с собой и сказала: ступай, сынок, по этой нитке – может, приведёт она тебя к кладу подземному, а может, нет,– да только по ней обратно всё ж легче возвращаться будет.
Взяли братья с собой верёвку покрепче – в пещеру спуститься; факелов нарубили смолистых – для свету – и пошли.
Первым решили младшего брата спускать – он полегче других был; значит в случае опасности какой, рассудили браться, поднимать его наверх легче будет.
Опустили младшего брата вниз и сидят наверху у входа – сигнала ждут, чтоб среднему спускаться. Да только сигнала всё нет и нет. Подняли верёвку наверх – а край её точно ножом срезан. Испугались братья: что делать, как домой без младшего возвращаться,– перевязали верёвку и полез средний брат младшего из беды выручать. Остался один старший брат наверху.
Сидел-сидел – уж поздно стало, темнеть начало. Видит: нет братьев. Да только как одному в деревню назад возвращаться, что сказать?..
– И полез он вниз: один. Братьев искать,– а может, повезёт и сокровище подвернётся. Всё равно одному назад возвращаться – что с пустыми руками...
: Долго ждали их в деревне. Да так и не дождались вовсе. Уже собрались идти искать – горы окрестные прочёсывать – как тут мать сказала, куда они пошли.
Не сразу, конечно, решили люди пойти к той пещере. Утра дождались – ночное-то время, понятно, время нежити,– за священником послали...
Приехал священник. Поднялись к пещере, смотрят: верёвка, привязанная к дереву, висит – и край будто ножом срезан.
Испугались люди. Никто не хочет вниз лезть.
– Тогда священник начал молиться, осенил вход в пещеру крестом,– а оттуда в ответ словно вздох человеческий, да стук каменный с плачем.
: Тут все и вовсе перепугались, бросились врассыпную – кто куда, и священник, конечно, тоже – и больше к этому месту уже никто никогда не подходил.
Остались у пещеры только мать сыновей пропавших, да мальчишка соседский,– известно, мальчишки ничего не боятся, и всё им любопытно и интересно,– он и рассказал потом всем, что дальше было.
: Как упала мать на колени и взмолилась – отдай, гора, мне моих сыновей, зачем ты отняла их у меня! А обращаться к духам языческим старинным в те времена большим грехом считалось... И тут из-под земли голос такой неживой ей будто отвечает: не звала я их, сами они пришли ко мне за сокровищем,– а что клубочек твой путеводный не взяли, забыли – так и забыли дорогу домой.
: Пещера-то заколдованная была – правду старики говорили! Не иначе, как гномов это заговор был или троллей каменных... А снять такой заговор никто из людей, конечно, не может: не по силам такое волшебство простому смертному одолеть.
И взмолилась тогда мать – если не можешь отдать мне сыновей дорогих моих, пусти меня к ним!
Схватила она клубочек свой – а он всё время у входа в пещеру лежал, младшим братом забытый – и кинула его прямо в камень.
– И раздалось вдруг зелёное сияние, и раскрылась гора, и покатился клубочек сам вперёд – в гору, и пошла она за ним следом.
И закрылась за ней гора:
: Только нитка и осталась, уходящая в камень.
Да и та потом пропала: вечная-ли вещь – нитка?
: Так, говорят, было.
ГОЛОС ТРЕТИЙ – ОТБЛЕСК НА ПОТОЛКЕ:
... Ну, после всех этих мучительных трансплантаций и вечерних сталкеровских ужасов ( вот уж, Господи, как говорится, не ожидал! ) заснули мы все довольно быстро – кажется, даже “Эквинокс”, который я всё-таки поставил, не смотря на дурацкие протесты Хоррор Сталкера, дослушали только до половины,– только первую сторону,– и так же быстро проснулись:
Который был час – не знаю; по научной воле Пищера мы тут все пребываем ‘безвременно’ – но только я сразу понял, что до “утра”, нашего условного “утра”, во сколько бы ‘колов бремени’ оно ни наступало волею судеб – было ещё страшно далеко. А значит, стал-быть, спать нам ещё и спать – да...
– В общем, я сразу понял, что это.
: Два раза у меня уже было такое — когда мы впервые остались на две недели в Ильях,– Пищер, кстати, позавчера поминал те две недели в связи со Свечёй; да только, кажется мне, до конца он свой случай так и не рассказал. Угу – оно понятно: попробуй-ка, поговори о чём серьёзном в присутствии Иререн Сталкера... Тоже мне – Великий Кондухтор... УХАНДУКОР, “да”.
..: Хотя – “ай, да Сталкер” – действительно... кимирсен, в общем, тот ещё: какую историю завернул! Сам, выходит, не без греха... И ведь – даже если, по обыкновению, врал – до того складно, и в таком, можно сказать, дивном унисоне с действительностью,—
– я ведь знал, что у Кости на самом деле что-то с Двуликой произошло,– как уверен до сих пор, что никому, ни одной живой душе он об этом случае не рассказывал,— “по ряду причин на самом деле”, как обожал в былые годы выражаться Пищер,– и уж тем более не рассказывал Люберу, потому как никогда не общался с ним толком,—
– Откуда же тогда Сталкер взял свою повесть: не высосал же, в самом деле, из пальца ( за исключением явно стебовых в моём отношении деталюшек-подробностей )?..
: Загадка. “На грани фола”, значит,—
– ладно. Пит, кажется, не спит. Да и Пищер с Любер Аллесом ‘шеволятся’; впрочем, когда это приходит, просыпаются все – какой бы ты уставший ни был, и ‘каких бы снов ни наблюдал’. Потому что вовсе не во сне тут дело. И не в усталости.
– А в чём???
: Тихое потрескивание – слабое такое и с шорохом, будто электрическое – от входа. Как обычно.
– Пока все молчат. Правильно: поначалу это так ошарашивает... Просыпаешься среди ночи – словно и не спал: такое бодрое настроение, будто среди дня это происходит...
– Сталкер с Питом вообще, кажется, в первый раз при сём феномене присутствуют... Это плохо. Ладно. Попробуем сосредоточиться. Всегда это начинается, когда не ждёшь... Рассказывай потом наверху, что трансы ещё нераспакованы были – и так далее... Кто поверит?!
А ведь до соплей жалко – сколько сейчас всякого “умного железа” у нас с собой! – Пищер-таки умудрился сесть на хозтему то-ли к ‘экстрасексам’ каким секреторным, то-ли своих дуболомов в институте уломал... Честно говоря, вообще не понимаю: на фиг сдались пищеровскому спортинституту наши экстремальные условия... Неужели следующую “липочку” у нас в Ильях проводить удумали? Вот цирк будет – особенно фигурное катание в Хаосе... Хотя нет: ради такого праздника жизни они нам весь СумБар заморозят – до самого дна,– заодно и в хоккей сыграют. А вот чем бы таким совершенно противоестественным предложить им заняться в Хаосе? Ну, в Сейсмозоне – ясно: спортивная ходьба в полный рост, совмещённая с полным сортирным дезУриентированием под местностью,– а Хаос?.. Неужели – икона даунов и толпяных недоумков-фанатов наших: футбол???
– И на ум автоматически приходит картина следующая: “Подземные Игры Недоброй Воли”. Эстафета 3 Х 100 л; запой 150 литров вольным стилем ( лидирует, без сомнения, Мамонт – на втором месте краса и гордость, страх и ужас нашего коллективного бессознательного Зайн Кампф Чудо Сталкер ); что ещё можно предложить? Ага: спелеопятиболье – “завал, транс, свет, контра, примус”; сортирная хотьба ( проводится на максимальное удержание в спальнике ),– О!!!: “Русский Минотавр” – сматывание за впереди ползущим чайником путеводной нити,– скоростное открывание замков, опускание и поднимание “чемоданов” в разном весе; ломка штреков, парное копание, сортирные танцы; стометровка в монолите с препятствиями; марафонский бег по кольцевому шкуродёру в 42 км 300 м ( или сколько там? ) без входа и выхода – обязательно с трансом; карате – борьба со светом; кидание чайников, разбивка чужих лагерей, сбор даров породы ( проводится в ещё не остывших гротах ); прогулка “по гробы” ( это для додиков и спасателей ) – ну и, пожалуй, метание диска ‘Ж-М-Ж’ на длительность... С неизбежным “жмур-серфингом”: “катанием на досках” в финале. Ибо лучшего средства транспорта для выемки из-под земли трупа ещё не изобрели,– Шкварина, например, именно так и вытаскивали. < Не забыть этой истории до самого конца жизни... >
– Так. Возвращаемся к насущному – тем более, что началась Стадия Вторая: светиться пошло.
«Ух-ты»,– сообщает Пит.
: Правильно. Я сам в первый раз чуть вообще себе язык не откусил – как увидел...
: Нежное такое голубоватое свечение по своду.
По всему гроту – стены, потолок и каждый камень – всё становится видимым изнутри. Будто некая скрытая подсветка; не свет – нет: себя-то мы не видим, лишь камень, грот, камень-известняк – да; и всё словно восковое, полупрозрачное...
В прошлый раз, кажется, было зеленоватое – впрочем, Пищер говорил, что цвет – это наше субьективное восприятие, каждый видит свой оттенок. А от чего это зависит? От окраски сетчатки?.. Может быть. Но она не меняется – а в тот раз я видел зелёное... Значит, Загадка. Потому что цвет каждый раз у каждого – свой, иной, чем в предидущий раз – а почему, неизвестно... Общее для всех – лишь то, что видишь. Время начала. Время конца. Рисунок. И, пожалуй, Звук.
... Пит всё крутится – шуршит спальником; грот, должно быть, разглядывает. Пищер тихо подвывает – ага: бесится, что аппаратура его волшебная глюколовная в трансах загерметизированная от влажности парится... Что ж – как говорится, “видит око, да зуд никого не ...”.
И лучше его – Пищера, а не Пита – сейчас не беспокоить.
– А это ещё что: почему полгрота чёрные? То есть им, конечно, и полагается в нормальных условиях быть чёрными,– чернее некуда, пока хоть какой-нибудь свет не включишь, тут я спорить не буду,– но почему одна половина светится – а другая нет?
: Бардак. Мистика. Ведь не бывает так – если уж приходит, то повсеместно. Без аннексий и контрибуций по всему гроту: глобально, так сказать. И человек этого заслонить не может – человек для этого, как показывает личный случайный опыт, абсолютно прозрачен.
– То есть почти прозрачен... Но это частности.
Проверяю – провожу рукой перед лицом, открываю и обратно закрываю глаза – точно, не влияет. Вижу лишь лёгкий силуэт руки – даже не силуэт, и не тень – а как бы структуру руки...
: “Структура тепла”,—
Будто сплетённую из тонких полуосязаемых нитей, что, растворяясь в пространстве, уходят/тянутся в стороны,–
– Значит...
– Полиэтилен,– говорит Пищер, но я уж и сам догадываюсь, что полиэтилен, которым мы с Брудером занавесили со стороны грота нашу спальню, каким-то образом экранирует это. И одновременно я понимаю – напряжённую интонацию в голосе Пищера трудно не заметить – что эта его фраза – только увертюра к тому, что сейчас начнётся. Произойдёт –
– “Хочу я этого, или нет”,–
: Пролог, значит.
И успеваю сообразить, что далее мне лучше помалкивать – в целях удовлетворения инстинкта самосохранения. А он очень во мне развит... Потому что есть в моём организме такие очень нервные и хрупкие клетки – нейроны называются – и я буквально физически чувствую, как они не восстанавливаются в моём организме после подобных бесед с Пищером.
– Да только всего не рассчитаешь заранее. То есть: знал бы, где упасть... То есть Пищер – соответственно, с накалом – продолжает:
– Да сорвите же его к чёртовой матери!!!
: Интересная адресация...
– Кого? – чересчур флегматично интересуется Пит – и это тоже ошибка с его стороны. Уж лучше б молчал – как обычно. Или – как я.
: Чем не образец?
– И я молча и с трепетом жду того, что скажет Пищеру Майн Кайф Либер Сталкер.
И Майн Кайф изрекает:
– Закрой рот – кишки простудишь.
: Это его любимая. И адресована она, без сомнения, Пищеру.
– Чегоооо? – ошарашено переспрашивает Пищер.
: В предчувствии детонации тянет с головой поглубже зарыться в спальник – “и отползать, отползать...” На сколько только возможно в данном гроте,—
– Только я почему-то этого не делаю. “Проклятое любопытство”... Так ведь и расстрелять могут.
– Уф, достал,– жалуется Свечению Сталкер – и врубает налобник.
– Тебе одной половины было мало, да?
– И демонстративно громко вылезает из спальника, перешагивает через закипающего Пищера,– вообще говоря, вот так вдруг подняться из спальника во весь рост свой – поступок для Сталкера довольно необычный, можно даже сказать, геройский – если не претензециозно-глупый, так ему это не соответственно – в общем, дальше он перешагивает через громко хлопающего глазами от яркого света Пита, упирается в меня – ага: чтоб я ещё хоть раз в жизни улёгся в этой компании с самого краю! – и, засучив рукава, обоими руками начинает рвать... – разумеется, со страшным грохотом, ведь без этого он просто не может – и я понимаю, что после подобного светового и звукового глушения наши органы чувств ещё месяца два будут не в состоянии уловить столь тонкие и эфемерные флюиды Вселенной, как это Свечение,—
– так вот: без этого он просто не может – рвать с потолка с таким трудом водружённый туда намедни полиэтилен, пытаясь при этом изо всех сил утвердиться у меня меж ног поближе к телу – а это невыносимо-больно, между прочим,– я же, как-никак, мужчина и отец своего ребёнка, так что у меня там есть, чему болеть,– но я стоически молчу, из последних сил сохраняя сознание,—
– и вдруг, будто только замечая меня, изумлённо – словно видит впервые в жизни – освещает системой, и бьёт, подлец, самым дальним своим светом, а на “дальнем” у него, подлеца, амперка стоит – и вопрошает:
– А чего это ты тут разлёгся???
: СКОТИНА.
– Дальше всё происходит одновременно, потому что у меня нервы тоже не железные: Я, ПИЩЕР, МАЙН БРЭК-КАЙФ СТАЛКЕР и совсем немного Пита: буквально в гомеопатической дозе – как Ринго Старра в Битлз. “Да”.
: СЛУЧКА...
: В жизни не видел, чтоб три-с-четвертью человека могли устроить такой тарарам из-за какого-то c’пустяка.
... и остыть так же быстро.
– Тьфу! – подводя итог нашей плодотворной дискуссии, продолжает утверждать Пищер. Спасибо – Сталкер умеет всё перевести в шутку. Уж в чём-в-чём, а в этом ему не откажешь. И хорошо, что Пит...
– Пит говорит:
– Знаете, на что это было похоже? Может, не к месту... – вдруг засмущавшись, начинает извиняться он: ах ты, лапочка наша...
– Говори, коль зАчал,– сурово требует Сталкер и закуривает.
– Состояние кауманек.
– ЧЕГО-ЧЕГО???
: не понимает никто в гроте.
– Ну, у меня родственники в Туве живут,– пытается дойти до нашего несознания Пит,– под Кызылом, в селе одном… Это не важно. В общем, мы с родителями их каждое лето навещаем. Ну, я там говорил с одним шаманом… Я прошу, не смейтесь, пожалуйста,– это самый настоящий шаман, и его все там уважают… Ему очень много лет, я не знаю, сколько – он ещё при Сталине двадцатку в лагере отсидел. И когда узнал, что я в пещеры хожу, разговорился со мной. Может, конечно, и не из-за пещер… В общем, он сказал, что если б я не жил в Москве, он бы мог меня взять в ученики. Он серьёзно предлагал, потому что, сказал, никто из тех, кто там живёт, ему не подходит. В общем, он мне многое рассказал о шаманизме и о практиках шаманских.
– Так что – это твоё “кау…” Как там его? – не выдерживает Сталкер.
– Я и говорю. Это одна из практик. Точнее, её цель. Он ещё в тридцатые годы, когда у старого шамана обучался, испытание такое проходил: на месяц ушёл один в горы и дал обет ни с кем это время не общаться. Вошёл в пещеру в новолуние и весь лунный месяц под землёй пробыл. Так вот, кауманек – это состояние, к которому шаман должен стремиться. На этом подземном пребывании, например. Но по идее – всю свою жизнь. В этом состоянии он может постичь и видеть весь мир, а проявляется оно в таком примерно видении. Как я понял его.
– Что ж… Может, оно и так,– бурчит Пищер,– да только всё равно ничего не объясняет.
: Пищеру явно не по себе от того, что Пит сообщил ему нечто неизвестное. Тем более, связанное с любимой нами Подземлёй. И с эзотерикой ейной.
: Я лично не то, что сомневаюсь в словах Пита – в чём тут сомневаться? И потом, как нам всем известно, Пит никогда не врёт — я не люблю, когда одну непонятку объясняют другой.
