Текст книги "Тень Уробороса.Фарс"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Лоутон пожал плечами:

– Это вам мерещится. Ничем от вас не несет. Но если настаиваете – неволить не буду. Душ направо по коридору. Не пытайтесь утопиться…

– Я не доставлю вам такого удовольствия!

Сохраняя вежливую улыбку на лицах, мы обменялись «любезностями», и я с облегчением наконец-то вошла в ванную комнату. Да, не утопишься здесь, даже если захочешь: всего-навсего душевая кабинка и неглубокий мраморный «поддон» под ногами. А гостиница-то не из дешевых…

Оттираясь под горячими струями, я лихорадочно соображала, как бы от него все-таки сбежать. Ну совершенно не было у меня желания танцевать его танцы! Чтобы какой-то «самец» влиял на мои действия, руководил мною?!

Ничего удачного в голову не приходило.

Хоть он и мошенник, но мужик не из слабых, да и подготовлен физически не хуже меня. И угрозы свои – я почувствовала – выполнит, не задумываясь, если я начну выделывать глупости. А меня совсем не греет идея попасть в лапы своих бывших коллег. Они и так отыгрались на мне по полной программе.

Надевать на свежее тело прежние вещи очень не хотелось. Тем более, во влажном воздухе ванной они приобрели характерный запах заношенной одежды. В принципе, я ничего не имела против запаха моего бывшего приятеля, он парень аккуратный и не чурается дорогого парфюма. Но все же попотей с мое во время перевоплощения!..

Завернувшись в громадное гостиничное полотенце, я вышла к своему похитителю.

Дик что-то собирал в небольшой чемодан. Я встала у кресла и скрестила руки на груди. Н-да, встреться мы с этим типом при других обстоятельствах, он бы, пожалуй, смог бы мне даже понравиться. «Мой» тип мужчины: крепкий, широкоплечий, но не чрезмерно. И глаза поразительные. Ну, это если объективно. Женским, так сказать, восприятием. Упаси меня Великий Конструктор от каких-то отношений с ним, тем более – любовного характера! Он очень опасный человек…

– У вас есть во что переодеться, мисс Паллада? – спросил он, не оглядываясь, хотя я вошла бесшумно.

– Нет, конечно. У меня все приготовлено в Сочи, я уже загодя сняла там номер, там мои вещи. Я ведь не думала, что меня умыкнет некий американский аферист и нарушит все мои планы…

– Неосмотрительно с вашей стороны. При вашей профессии нужно быть готовой ко всему…

Он еще собирается поучать меня?! Издевается?!

А Дик тем временем спокойно продолжал:

– Что ж, придется послать андроида в магазин. Сейчас придет портье. Вы голодны?

Я сглотнула слюну, но ответила, что нет. Лоутона это не убедило, посему явившийся портье вкатил в номер столик с завтраком.

– Видите эту женщину, любезный? – спросил Дик.

«Синт» кивнул.

– Снимите с нее все необходимые мерки и вот на эту сумму приобретите ей необходимые вещи гардероба. Список она огласит вам сама. Примерочная – там, – он кивнул на дверь смежной комнаты и сел за стол.

Пока андроид обмерял меня, фиксируя мои пожелания в плане одежды, я тихонько спросила:

– Вы не в курсе, кто он такой?

– Господин Лоутон? – портье был невозмутим, как любой уважающий себя андроид. – Ричард Лоутон, проживает в Москве, адрес не указан. Вас что-нибудь еще интересует, госпожа?

– Род его занятий?

– Не указано, госпожа… Я смог вам помочь?

– Нет.

– Всего доброго. Хорошего дня. Вещи будут доставлены через полчаса.

Поправив на себе полотенце, я вышла к своему похитителю. Он кивнул, предлагая присесть, что я с удовольствием и сделала, а затем принялась за яичницу и томатный сок.

– Мои амбиции не простираются так далеко, как ваши, мисс, – заговорил Дик. – Я намеревался поиграть немного в казино Сочи. Но чтобы срубить приличную сумму и уйти с нею, нужен напарник. Желательно, такой, в связях с которым меня не заподозрят в этом самом казино. Кроме того, есть и параллельное дельце в Адлере. О нем я расскажу вам по вылете. Вам ничего не придется делать, кроме как сопровождать меня на встречах. Разумеется, я преследую две цели: отвлекать внимание тех, с кем буду проводить беседы, и не спускать глаз с вас… За помощь вы получите неплохую награду. Но – опять же – если не будете делать глупостей. За каждую глупость я буду накладывать штраф. По окончании работы мы расстаемся друзьями.

Я очень сильно сомневалась в его последнем – чрезмерно оптимистичном – утверждении, но вида не подала. Даже при менее отягчающих обстоятельствах в дружбу по контракту я не верю. Может, поэтому у меня теперь и нет друзей?..

8. Адюльтер

В то же самое время в Москве…

Буш-Яновская вошла в гостиницу. Отделанные черномраморной полированной облицовкой стены, приток прохладного воздуха из невидимых кондиционеров… Июнь выдался на редкость жарким, и в вестибюле капитан испытала приятное отдохновение.

Она пока не собиралась выдавать здесь свою причастность к Управлению, а потому, напустив на себя слегка растерянный вид, подошла к сидящим на «рецепшене» биороботам – идеально сложенным девушке и молодому человеку.

– Могу я быть вам полезен? – тут же подскочил киборг-мужчина, едва заметив ее приближение.

– Д-да… – изобразив легкую неуверенность, отозвалась Полина. – Я приехала к подруге, она живет в этой гостинице… Сэндэл Мерле… Сейчас, – она порылась в сумочке и вытащила пустую бумажку, но сделала вид, что прочла в ней какую-то надпись. – Вот, номер 1123…

– Конечно, госпожа! Это одиннадцатый этаж. Вас проводить?

– Нет, спасибо… Впрочем… Наверное, проводить… Я боюсь заблудиться.

Девушка осталась на рабочем месте, а молодой человек отправился с Полиной. Портье из лифта приветливо им разулыбался и без расспросов вызвал нужный этаж: между «синтетической» обслугой гостиницы, как это водится, была отлажена внутренняя связь, а портье-лифтер и подавно был замкнут на электронику своего рабочего мирка.

– Доброго дня! – выдал он стандартную фразу, когда дверь с мелодичным звоном уехала в пазы под потолком, выпуская пассажиров.

Полина и ее провожатый шагнули из зеркальной пасти лифта на классическую ковровую дорожку, а затем повернули в правый коридор.

– Вот номер 1123, госпожа! – «синт»-администратор замер в полупоклоне перед синей дверью нужного номера. – Я не нужен вам больше?

– Нет, постойте! – Полина улыбнулась. – Возможно, моей подруги нет, и если это так, я вернусь назад в вашем приятном обществе!

Любезность даже «синтам» приятна, и биоробот засиял улыбкой. Полина постучалась, но дверь оказалась незаблокированной и тут же уехала в стену.

– Сэндэл! Привет! А я к тебе! – крикнула она.

В спальне послышались шаги. Не получив разрешения уходить, администратор почти с человеческим любопытством заглянул в номер поверх головы невысокой Буш-Яновской.

Оборачиваясь простыней, из спальни выглянул светловолосый гигант с рельефными мышцами. Полина издала тихий вскрик и, прикрыв пальцами рот, выдохнула:

– Валентин?!

Теперь-то «синт» точно не ушел бы отсюда, не увидев развязку.

– Полина?! – гигант был в очевидном замешательстве. – Что ты здесь де…

– Кто там, любовь моя? – послышалось из глубины комнаты, звук легкого прыжка, шаги… и, повиснув на плечах блондина, из-за него выглянула смазливая, но слегка неестественная – словно кукла или манекен – женщина. Насколько можно было разглядеть – совершенно обнаженная.

Последовала классическая фраза мужа, которого застукали на «месте измены» с неопровержимыми уликами:

– Дорогая, это не то, о чем ты думаешь!

Кукольная красотка захлопала ресницами, лицо ее вытянулось:

– Полина?! Что ты здесь делаешь?

Ах, это было так похоже на сюжет книги, которую недавно, чтобы скоротать время, администратор читал на рабочем месте! До чего смешны люди – и не только в книгах и стерео! Как забавно наблюдать за их мелодрамами!

Ни слова не добавив, Полина шагнула к мужу и влепила ему пощечину, от которой тот даже покачнулся:

– Кобель!

После этого она круто развернулась и понеслась к лифту, оттолкнув с дороги администратора.

– Полина! – крикнул вслед проштрафившийся Валентин. – Поля! Прости меня!

Уходя вслед за посетительницей, смеющийся в душе биокиборг успел заметить, как кукольная любовница ухватила гиганта за руку и дернула к себе, не позволяя броситься вдогонку.

* * *

Полина стояла с каменным лицом. Валентин покорно смотрел на нее с высоты своего роста. Дядюшка Сяо переводил взгляд с одного хозяина на другого и слабо повиливал хвостом.

Робот ничего не понимал в происходящем. Некоторые эмоции – в частности, привязанность к тем, с кем прожил уже достаточно много времени – ему чужды не были, но в человеческих взаимоотношениях он разбирался слабо.

Вернувшись час назад, хозяйка велела ему собрать все вещи господина и выставить в холле. Похоже, хозяева собрались в поездку. Без малейшего промедления робот выполнил приказ. А вот далее произошло странное.

Приехавший Валентин первым делом бросился к ней, они разговаривали на повышенных тонах, чего никогда за ними не водилось. Теперь оба стояли по обе стороны от чемоданов господина почти на пороге, в холле.

– Дядюшка Сяо! Деактивация! – вдруг приказала Полина.

Робот лег и отключился.

– Теперь есть все, что нам нужно, – повернувшись к мужу, сказала Буш-Яновская.

Тот улыбнулся:

– Ну все, что ли? Спасибо, Полюшка, выручаешь! Что бы я без тебя делал?

Она досадливо фыркнула, раздувая рыжую челку и отворачиваясь:

– Влепила бы я тебе еще раз затрещину, да уж иди!

– За последнее время я только и получаю, что затрещины… – Валентин пожал плечами, а серые глаза его смеялись.

– Кобелем родился, кобелем и помрешь, прости меня Фанни… Правильный облик ты тогда выбрал, это и есть, знаешь ли, твоя истинная сущность! Иди, Сэндэл ждет! Справишься с чемоданами, или помочь?

Он засмеялся и оценивающе оглядел свои необъятные плечи:

– А что – выгляжу внушительно! Справлюсь! Разрешишь облобызать ручку или снова оплеухой попотчуешь?

Полина закатила глаза, но потом не выдержала и тоже рассмеялась. От души.

– Да иди уже, иди! У меня дел невпроворот, а я тут с тобой время трачу!

Валентин подхватил вещи:

– Да, кстати… Я не знал, что Файка такая ржачная, когда пьяная. Жив останусь – я ей обязательно ту вашу текиловую попойку припомню! А что передать Сэндэл?

Буш-Яновская положила руку на сканер, и двери разъехались:

– Сэндэл от меня передай… ну, придумай там что-нибудь повеселее. Горячий и пламенный Антаресу, например. Или нет! Скажи, что я едва ее узнала…

– Я – тоже, – бывший супруг протиснулся наружу, кряхтя и подталкивая коленом тяжелые чемоданы. – Едва узнал Хвастушку Сэндэл. А ведь, можно сказать, на руках ее нянчил! Чудеса… эт самое… пластической хирургии…

Полина подавила улыбку, наблюдая за неуклюжими движениями человека, явно еще не привыкшего к своему телу:

– Удачи тебе, «эт самое»! Привыкай к мускулам, бродяга! – она приподняла миниатюрную руку и многозначительно пощупала свой бицепс.

– Всем нам теперь удача нужна… – Валя посерьезнел, кивнул, спустился по ступенькам и направился по дороге к стоявшему за воротами автомобилю Сэндэл.

Выйдя на веранду, Полина провожала взглядом машину до тех пор, пока та не скрылась за поворотом, и бессознательно мяла пальцами листики обвивающих колонночки кустов дикой розы.

9. «Дельфины» Черного моря

Сочи, по прошествии нескольких дней, июнь 1001 года.

Дик Лоутон не знал одного: что я в Сочи по вечерам должна была петь в одном из ресторанов. В качестве разминки перед более поздними набегами на казино, где мне предстояло разыгрывать из себя одну из «гремучек» (по классификации моего любезного малыша Кармезана). А что? Мне нравился и такой способ облегчения кошельков некоторых зажравшихся сволочей! Ничем не хуже, чем сидеть в Управлении на окладе, собранном с налогов. Как говорили наши древние предки, «деньги не пахнут». А уж они толк в «презренном металле» знали!

В общем, у меня был контракт, и аннулировать его я не могла. Моя певческая деятельность не шла вразрез с планами Лоутона, поэтому возражать американец не стал. Я все равно была у него на виду. И куда мне бежать? Навстречу Карцеру?

Мне давно хотелось провернуть одну штучку с исполнением своей коронной песенки. Вообще мой тембр – альт, как и у матери. Но эта песенка требовала надсадной хрипотцы, и я не могла ее достигнуть. Однажды нарочно простудилась. Но, черт возьми, потом не могла говорить три дня. И вот теперь мне удалось выловить в Сочи одного приятеля, который знал все эти премудрости и был в состоянии обучить меня правильному «расщеплению связок». На нашем сленге – «гроулингу».

Я непрофессиональная певица. Точнее… как бы это сказать? Я профессиональнее многих нынешних певиц, но не оканчивала никаких специальных учебных заведений. Меня обучала мама в домашних условиях с пяти лет – то есть, с момента, когда меня забрали из инкубатора. А оттуда меня забрали позже, чем всех остальных детей. То ли родители совсем забыли о моем существовании за своей работой, то ли в свете того, что я вытворяла с нянечками-биокиборгами, боялись приводить домой подобного питекантропообразного неандерталеныша. Мама, Ефимия Паллада, до своей трагической гибели по праву считалась золотым голосом московской оперы. Частично ее способности передались по наследству мне. Увы, но я с детства не обладала усидчивостью, необходимой в музыкальном ремесле…

В моем номере в Сочи у меня были приготовлены все вещи и для концертных, и для картежных гастролей. Правда, пришлось забрать их оттуда в гостиницу, облюбованную моим похитителем: условия сейчас диктовал он.

Лоутон снял два смежных номера и на тот период, когда мы приползали отсыпаться, блокировал меня в моем. У меня создавалось ощущение, что Дик будто бы подгадал свой план под мой «график работы». Так, при его деловых встречах с некой дамой, перетянутой, как сосиска, шикдерманом и украшениями, я спокойно распевала на сцене того же ресторанчика, будучи и на глазах у Дика, и избавленная в то же время от знакомства с этой мегерой. То, что она – именно мегера – было написано на ее лице. При моих многочисленных «профессиях» вкупе с перевоплощениями поневоле станешь психологом. Пусть и бешеным.

Но прежде, до появления «сосиски», он вынужден был наблюдать за нашим общением с тем музыкантом, у которого я брала «уроки» по уродованию своего голоса.

– Не гроули пузом, ядрена матрешка! – вопил на меня Кобальт. – Ты собираешься выть, как волк, или рычать, как испорченный транспортер?! Ори на связках, задействуй мягкое нёбо – тогда будет, как волк! Напрягай горло, вот так! – и он демонстрировал, как выполнять этот полузапрещенный прием. – Только все же старайся, чтобы это за тебя воздух делал, а не ты сама.

– Коб, слушай, так воздух или на связках?! Надскладочный… подскладочный… черт ногу сломит! Ты на кванторлингве объясни!

От таких переживаний «учитель» все чаще прикладывался к пиву, так что к моменту выступлений был синим, что глаза моего конвоира. А я пила простую водичку и потешалась! Причем над ними обоими!

Лоутон опасался, что я исхитрюсь незаметно подговорить приятеля и сбежать. Коб обалдевал от моей музыкальной тупости и считал, что я придуриваюсь (отчасти так и было, ведь я действительно тянула время, изыскивая способ намекнуть дружку о своей проблеме).

– Вообще гроулинг и скрим – не для женщин, – заключил Кобальт, наслушавшись меня до тошноты. – Это, мля, фальцетом нужно… мужским! Файка, а оно тебе надо – такой голосище сажать?

– Надо, Коб! Папой клянусь!

Истязания продолжались. Причем истязания для Кобальта. Вот я так думаю: а ему надо было со мной возиться? Но возился, черт возьми! Не без моего козыря в рукаве, разумеется. Неосознанно, не помня управленческой техники, на рефлексе, я использовала один прием, который отлично срабатывал на мужчинах. С Лоутоном не получилось, не поддался, а вот Кобальт с каждым днем смотрел на меня все вожделеннее.

Как же выкрутиться-то, ангелы вы мои, хранители сонные?!

Днем мы с Диком синогда выбирались на пляж. Но никогда не садились рядом. Поблизости друг от друга, так, чтобы я была постоянно у него под присмотром, но только не рядом. Хотя бы за одно это я могла бы сказать ему «спасибо»: меня и на расстоянии нервировало его соглядатайство.

Мне нравилось, растянувшись в шезлонге, смотреть в небо. Над пляжем были частично включены фильтры. Отец рассказывал, что в его детстве города прятались под куполами мощных Фильтросфер. Увидеть этого в старых фильмах было невозможно: Сферу улавливал лишь человеческий взгляд. И я немного завидовала отцу, что он еще застал то время. Пляжные же установки, встроенные в титановые волнорезы, работали в четверть силы и, защищая от избытка солнечной радиации, не искажали обзор.

Рано утром и поздно вечером пляжная обслуга включала «дельфинчиков» – то есть, те же самые фильтры, но для очистки воды. Черное море пострадало в прошлую эпоху не только от радиации, и соблюдаемые ныне меры предосторожности отнюдь не были излишними. Будучи служащей ВПРУ, я как-то бродила по локальной сети и обнаружила данные за 971 год о химическом состоянии воды в Черном море примерно в его центре. Сказать, что волосы зашевелились у меня на голове – это не сказать ничего. Причем зашкаливающий за все допустимые величины уровень изотопов урана и плутония – это просто кристальная чистота родниковой воды или утренней росы по сравнению с остальной частью таблицы. И очень сомневаюсь, что за прошедшие четверть века ситуация намного улучшилась. Так что, если бы не «дельфинчики», не бывать бы моим «гастролям» по Черноморскому побережью…

Однажды Лоутон уговорил меня проснуться на рассвете и, пока пляж пуст, посмотреть на работу «дельфинчиков». Я ворчала и огрызалась всю дорогу. Свежий, упоительный морской воздух не смягчил моего раздражения, я чертовски не выспалась: мы играли до глубокой ночи.

Но когда включили фильтрацию, даже мне расхотелось бухтеть и перечить.

С каждого волнореза прыгнуло в воду по три серебристых дельфина – величиною с настоящих. Собравшись стайками, они стремительно понеслись в море, они резвились, как живые, переливаясь в лучах восходящего солнца. И этим зрелищем любовалось всего несколько счастливцев, в том числе и мы с неугомонным Диком Лоутоном. Спины и бока эфирных зверюг блестели от воды, словно «дельфинчики» и впрямь состояли из плоти и крови. Мне было жаль, что их живых прототипов уже не водится в этом море, да и в океане этих водных млекопитающих осталось всего ничего…

– Давно хотел на это взглянуть… – Лоутон улыбался.

Мы стояли на середине волнореза, суетливый бриз трепал нашу одежду и волосы. Я покосилась на своего похитителя. Куда подевалась злость на него? Не то, чтобы у меня появилась к нему особая симпатия, но и заставить себя по-прежнему раздражаться одним только видом Дика я уже не могла.

А глаза у него не синие. И вовсе не холодные. Они у него – как море, как это утреннее, просыпающееся море…

– Интересно, насколько точно я угадал принцип? – спросил он, и я догадалась, что не меня. Скорее – риторически…

Откликаться не хотелось, но это был хороший случай поддеть его.

– Это у вас настоящий цвет глаз или контактные линзы? – невинно поинтересовалась я.

Дик даже не отвел взгляда от ныряющих «дельфинчиков»:

– Это «визиопротезы». Я слеп от рождения.

Я подавилась ветром и закашлялась от неожиданности. Лоутон с иронией покосился в мою сторону, и я поняла, что он меня разыграл. Чтобы не дать ему насладиться победой в розыгрыше, я бросила, что он может продолжать таращиться на это шоу и дальше («ведь в вашей родной стране это любят, не так ли?»), а мне хочется посидеть на берегу и послушать Моцарта. Да-да, у меня были странные вкусы, мне все об этом говорили: я слушала только музыку Наследия, причем перемежала классические композиции с тяжелым роком. Это позволяло мне быстро настроиться на активный лад.

Однако Лоутон сообщил, что уже увидел все желаемое, и мы можем возвращаться.

– Я заметил, у вас очень интересная манера игры… – сказал он, когда мы поднимались на эскалаторе к набережной. – Вы как бабочка: вьетесь, вьетесь над цветком прежде чем сесть. А потом – хоботок в нектар и упорхнула… За вами всегда забавно наблюдать, когда мы за игорным столом…

– Вам надо было идти в зоологи… – буркнула я.

– Вы думаете? – не поверил американец.

– Ну да. То «дельфинчики», то бабочки…

– Да и вы, как мне думается, не на своем месте. Вам бы в ВПРУ служить, а не по казино с кабаками шляться…

Он попал в болевую точку. На очистившееся голубое небо моего настроения снова набежали тучи:

– Служи я в ВПРУ, – медленно сказала я сквозь зубы, – я не увидела бы и сотой доли того, что вижу теперь…

– Что, например? – продолжал доставать меня Лоутон, ехидно посмеиваясь (сволочь!). – Прокуренные рожи махинаторов и пьяных богатеньких стерв?

– Одну из таких р-р… физиономий… я вижу уже пятый день. И что-то она тоже не особенно спешит в Управление! И знаете, почему?

– Ну, наверное, потому что мужчине труднее туда пробиться? – беззаботно откликнулся он.

Мужчина! Я чуть не фыркнула, но сдержалась. Не стоит уподобляться ему в выборе средств для оскорбления…

– Нет. Потому что в Управлении надо работать, а вы уже тысячу лет сидите у нас на шее!

Лоутон захохотал, да так, что мне подумалось: ни за что не буду стучать ему по спине, если поперхнется и закашляется – пусть сдохнет! Даже если после этого я распылюсь на атомы как косвенный виновник его смерти.

– Ну-ну! – наконец вымолвил Дик, тыльной стороной кисти вытирая навернувшиеся на глаза слезы.

Торговцы – а только они и начали деятельность на сочинских улицах в столь ранний час – изумленно оглядывались на нас.

На самом деле, я знала, что права. В бытность мою сержантом спецотдела разве могла я помышлять поиграть в орбитальном казино или выпить коктейль «Млечный Путь» в орбитальном ресторане? Там, конечно, особенно не разойдешься и много не срубишь – как потом удирать, если что-то пойдет не так? – но отдохнуть с шикарным видом на Луну в гостинице «У Селены» в обществе симпатичного и неутомимого приятеля можно превосходно. Кстати, именно это я и планировала сделать в конце сезона, объездив за лето все «злачные» места Черноморского побережья и даже Крыма. Не попадись на моем пути… эх, да что теперь говорить! Вот уж помеха так помеха, не ожидала…

Мои угрюмые размышления перебил странный шум.

Мы поднялись со взморья, и перед нами была большая площадь-амфитеатр, где частенько происходили всевозможные представления. Сейчас, в половине восьмого утра, городская площадь была забита людьми. Что-то ненормальное…

Кроме того, множество машин местного Управления подсказывали, что органы отреагировали на какую-то акцию и прислали для оцепления отряды ВО и ПО. Значит, это акция политического характера. Митинг? Забастовка? Что-то в последнее время не сидится народу на месте…

Мы остановились поодаль, в тени сверкающих восковых листьев магнолии. Вскоре мне стало понятно, что это за сборище. Я увидела на большой скене любительски скроенное голографическое изображение капустного кочана с торчащей из его середки головой румяного ребенка.

– «Капустники»… – озвучила я свою догадку.

Дик приложил руку щитком ко лбу. Он тоже заметил голограмму и согласился со мной.

Значит, снова начали беснование… Я покачала головой. Мы еще учились в Академии, когда нас с Полиной забросили наблюдать за такими же вот поборниками отмены временной стерилизации. Нет, я, конечно, ретроградка, но не до такой же степени! И не в этом вопросе!

«Капустники», а если по-научному, то антирепроблокисты, выступали против принудительной обратимой блокировки функций размножения у гуманоидных существ Содружества. Хотя Конвенция по правам человека одобрила это еще триста лет назад, с появлением первых же инкубаторов – изобретения профессора Муравского, женского избавителя, – а Организации по Контролю Рождаемости (ОПКР) и Контроля Генетических Операций (ОКГО) – поддержали статью. Иными словами, репроблокада была негормональной операцией, которую проводили на третьей неделе жизни вне «реторты» у всех без исключения особей обоих полов. Впоследствии человек, по достижении психологической и физиологической зрелости обдуманно желая продлить свой род, всегда мог обратиться в ту же ОПКР, пройти тесты, внести подтверждающую (хоть и сравнительно немалую) сумму и отправиться в любой из понравившихся инкубаторов с выданным ему разрешением.

Секрет наложения и снятия блокады, ее принципов, вверенный представителям этих контролирующих организаций, охранялся неусыпно. Стоит ли говорить, что грозило слишком болтливому сотруднику в случае разглашения? Скажу одно: моя судьба показалась бы уволенному счастливой.

Репроблокада позволила избегнуть всевозможных неприятностей и неразберихи, свойственных обществу моего любимого, но такого, все же, дикого прошлого.

Помню, мы с Полиной, тогда еще малолетки, очень удивлялись, кому и – главное – почему надоела столь упорядоченная и спокойная жизнь. А потом поняли. К примеру, в свое время выпуск контрацептивов и прочих медицинских препаратов, связанных с этой стороной человеческой жизни, приносил немалые доходы предприятиям, которые занимались разработками. Соответственно, упразднение самой проблемы упразднило эту статью доходов. Так же наши далекие предки, выбираясь из последствий ядерной зимы, бунтовали против внедрения плутониевого топлива…

Ну и, естественно, к движению «капустников» примкнуло и немало чокнутых, «идейных» и просто людей, которым отчего-то захотелось в данный момент покачать права. Так было, по-моему, всегда и, наверное, так всегда будет.

Митинги, правда, проходили в относительно спокойной обстановке: я ни разу не слышала о случаях, когда властям приходилось бы применять силу и разгонять демонстрантов. Хотя… за те три года, которые я не работаю в ВПРУ, многое могло измениться. Я ведь редко появляюсь на улице в дневное время суток и никогда не смотрю стереотрансляции новостей…

Теперь же, если мои уши меня не обманывали, ораторы на скене через мощные, перебудившие наверняка половину Сочи, усилители требовали не просто отменить стерилизацию. Я покосилась на Дика и по его ухмылке поняла, что не галлюцинирую: выступавшие – а были там и женщины – ратовали за разрешение естественного способа размножения. Нет, вы слышите? Естественного! Когда я представила себе этот процесс, меня затошнило от омерзения. Однажды я видела, как это происходит у лабораторной крысы. Крыса (напоминаю тем, кто ни разу не видел) – животное, которое и так далеко от представления об эстетических эталонах для человека, а крысиха, начиненная отвратительными лысыми детенышами, да еще и… О, Гениальнейший! Где ты был, когда придумывался столь изуверский способ дублирования живого теплокровного существа?! Если это изобретал твой извечный злобный антипод, когда ты почивал, тогда нет ничего удивительного в нелепости жизни наших предков – достаточно лишь представить, откуда они появлялись на этот свет…

– Ангелы и архангелы! – пробормотала я, сглатывая, чтобы меня не вырвало (никогда не была особенно чувствительной, а в СО и подавно стала циничной, но три года изоляции от окружающего мира, похоже, нейтрализовали мои навыки еще сильнее «затирки» памяти). – Что за дрянь, черт возьми?! Мистер Лоутон, мне это не снится?

– Успокойтесь, мисс Паллада! – он похлопал меня по плечу. – У нас послезавтра ответственная игра, и вы должны быть хладнокровны, а не зарываться от переизбытка чувств, как мой дружок Пит…

– Пит? Кто такой Пит?

Чуть повышая голос, чтобы перекрыть вопли из усилителей, Дик невозмутимо объяснил:

– С ним мы частенько рубимся в виртуалке. Не было ни дня, чтобы он не нарвался, не пристукнул кого-нибудь и тем самым не ополканил против себя весь игровой мир… За ним нужен глаз да глаз… С вами играть – одно удовольствие. Пока. Поэтому предлагаю отправиться в «Риверу» или – еще лучше – в знаменитые Новоафонские пещеры.

Я поморщилась:

– Вот только не надо фальшивого гуманизма, мистер!

Хочет выставить меня истеричкой? Не выйдет! Самому наверняка сплохело от услышанного, вот он и хорохорится, пытаясь показать свое моральное превосходство. М-мужчина! Гм!

– ОПКР преследует свои цели! – захлебывался очередной оратор. – Им выгодно держать нас под контролем! Каждай наш шаг делается с позволения ОПКР! Люди мы или марионетки? На сегодняшний день наука вполне способна выпускать надежные контрацептивы, а уж людям самим решать – когда, сколько и зачем!.. Без пробирок и роботов!

А-а-а! Ну теперь-то все понятно. Я-то, дура, думала… На этот раз «капустников» пощекотали дельцы, рассчитывающие с поддержкой «народной воли» переломить ситуацию и восстановить выпуск-продажу «антизалетных» препаратов. Ха-ха! Вернее, ну-ну.

Вот почему силовики ограничиваются лишь выставлением постов с небольшим усилением, а дежурные вэошники скучают и снисходительно позевывают, глядя на этих придурков. Это называется – напугать ежа неприкрытым тылом. А за упоминание роботов контрацептивщики рискуют навлечь на себя гнев воротил, которые занимаются созданием синтетических организмов. Мои бывшие коллеги просто останутся в сторонке и, посмеиваясь, дадут обеим группировкам возможность выпустить пар. Те при этом будут думать, будто действуют сами. Не как марионетки. Еще раз – ха!

По мере нашего отдаления от амфитеатра речи становились все менее разборчивыми.

– Раньше о «естественном размножении» речи не заходило… – пробормотала я. – По крайней мере, насколько я это помню…

– Что? – не расслышал или сделал вид, что не расслышал, Лоутон.

– Ничего. Я подумала: почему бы этому типу не настоять на том, чтобы операцию сделали в первую очередь ему? В смысле, по перемене пола. Стал бы теткой, попробовал хоть раз проделать то, к чему призывает… С соответствующими последствиями: физическими и психологическими мучениями, выходом из строя на несколько лет, изуродованным телом, не имея никакой благодарности за свои жертвы, а чаще даже наоборот…

– Что – наоборот? – удивленный моей пламенной речью, переспросил Дик.

– А то! Думаете, это так, фигня? Я много читала на этот счет из литературы Наследства. И фильмы смотрела. Не только художественные, между прочим, где все выхолащивают и приукрашают, а документальные. Думаете, женщина после этого красивее становится? Ага, сейчас! Она – себя в жертву, а мужик, которому опротивеет смотреть на эту обрюзгшую и отупевшую тетку, станет коситься на свеженьких красавиц, у которых все литое-упругое. И что в итоге?

– Что в итоге?

Нет, этот гад не тупил. Он подзадоривал меня. И я злилась все сильнее.

– В итоге такие примитивы, как вы, снова усядутся нам на шею и свесят ноги! И будут делать что хотят! Отрывать в войнах друг другу головы, издеваться над нами… и вообще! Вы еще спрашиваете? Я уверена, вы разделяете их позицию!

Американец расхохотался:

– Мисс Паллада, неужели вы считаете, что мне не о чем больше думать, кроме как об этой чепухе? Вы сами сейчас вещаете с горячностью того «капустника». Не берите в голову, о'кей? Нам еще работать! Я думаю так же, как и вы, по крайней мере, в этом вопросе. Поэтому вы расходуете свой пыл не по адресу.