Текст книги "Тень Уробороса.Фарс"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Сейчас деятельность репродукции в Детройте была приостановлена, но пока это не афишировалось. Именно с целью разобраться во всем по-тихому и устранить возможные неполадки в технике мы с Питом были командированы в столицу штата Огайо (прежде столицей был Колумбус, но от него мало что осталось после Завершающей).

– Вот скажи мне, – ступив на дорожное покрытие в аэропорту Детройта, завел свою песню Маркус, – вот скажи, неужели нельзя объединить Инкубатор и нашу Лабораторию, чтобы врачи в этом цыплятнике были хоть чуть-чуть квалифицированнее нынешних клуш и могли сами разбираться с такой фигней?

– Нельзя. ОПКР не отдаст нам Инкубатор. Да и наши не захотят еще одну головную боль. Нам и Лаборатории хватает.

– Ну конечно! О людях думают в последнюю очередь!

– Слушай, ты, «людь»! Меня твое нытье достало! – (и еще мне очень надоело участвовать в демагогии, на которую сегодня так и прорывало окружающих: день, что ли, такой?). – Ты офицер Управления, а это – наша работа. Не нравится, не справляешься – уходи.

– Я следую логике…

– Вот станешь Президентом Содружества – и следуй сколько хочешь. А сейчас ты меня утомил. Поэтому – будь добр, заткнись!

Пит, хвала небу, заткнулся.

Нянечки-«синты» в инкубаторе были сделаны по женскому образцу и одному типу: почти двухметровые спортивные красавицы с милыми улыбчивыми личиками, на которых раз и навсегда было запечатлено выражение лика Сикстинской Мадонны Рафаэля.

Нас встретили профессор-генетик Реджинальд Слэйтер, он же, по совместительству, главный директор инкубатора, и педиатр, которую я вначале заподозрил в принадлежности к биокиборгам, но, приглядевшись повнимательнее, удостоверился, что Дайана Грейт – человек. Видимо, приклеенная улыбка Сикстинской Мадонны была издержкой ее нелегкой профессии.

Нам с Питом выдали инкубаторские униформы, в которых мы стали похожи на вывалянных в муке пингвинов. Так выглядели и профессор с педиатром, так выглядел и прочий обслуживающий персонал – кроме роботов и андроидов, которые никогда не покидали стен репроцентра.

– Так, и что, есть какие-то изменения, док? – спросил я, послушно переодеваясь.

– Никаких… – обреченно развел руками Слэйтер. – Проходите в лабораторию.

Вот насмешка судьбы: за одни сутки я уже успел побывать в двух лабораториях, причем почти по одному поводу – проблема с уродами…

Сразу оговорюсь: то, что в народе называют пробирками, выглядит как довольно вместительные округлые «аквариумы», унизанные различного вида и толщины трубками и проводами, которые тянутся к главной машине – собственно Инкубатору. Этих прямоугольных ванночек-аквариумов в лаборатории сотни, каждая имеет свой идентификационный номер. Разделяются они на секции: в зависимости от стадии развития зародыша.

В «пробирках» слева от Инкубатора видна лишь мутноватая жидкость, тогда как справа в бледно-розовых коконах плавают, дрыгая конечностями, почти готовые к извлечению сформировавшиеся младенцы. Конечно, разглядеть их сквозь стенки «плаценты» невооруженным глазом практически невозможно, однако очертания телец угадываются темными пятнышками.

Я с трудом представлял себе, что в прежние времена бедные женщины были вынуждены таскать такой «аквариум» в своей брюшной полости. Сегодня это было бы расценено ими как тяжкая расплата за какое-нибудь преступление, а тогда размножаться иначе не умели. Да, и еще… Меня даже прошиб холодный пот: ведь плод должен был выйти наружу, раздвигая кости таза и причиняя несчастным несусветную боль!

Гм… лучше бы я не задумывался над такими глобальными вопросами, иначе мне просто становится стыдно за человеческий род – что не нашелся еще в те времена свой профессор Муравский, который облегчил бы участь женщин Древней Земли…

– Это резервный блок Инкубатора, – пояснил профессор Слэйтер. – Мы не отключаем его, пока дети не сформировались до конца. Они здоровы. А вот прием новых клиентов нами пока отменен. До выяснения обстоятельств. Надеюсь, нам удастся установить причину сбоев до того, как все это пронюхает пресса…

– Ничего не могу обещать, – ответил я, разглядывая крайний правый «аквариум» с особо шустрым пациентом – если верить машине, высвечивающей данные плода, пацаном в возрасте тридцати девяти недель и девятнадцати дней, весом три килограмма семьсот граммов пятнадцать миллиграммов. Он так пинал ногой стенку своего вместилища, что «пробирка» содрогалась. А ведь, оказывается, «аквариум» сделан из какого-то упругого, как каучук, вещества, абсолютно прозрачного и явно очень надежного.

Проследив за выражением моего лица, профессор подтвердил:

– Да. Ванна рассчитана даже на случай падения. Внутри нее еще несколько невидимых глазу защитных прослоек. Все это максимально приближено к естественной анатомии женской матки во время беременности. А прежде, в первых Инкубаторах, ванны были сделаны из обычного полугибкого пластика…

Я не удержался, поморщился и перевел разговор на менее неприятную тему:

– С чего все это началось?

Профессор промокнул лоб гигроскопичной салфеткой, потом подвел нас к отдельно стоявшим восемнадцати «аквариумам». Они все еще обрабатывались отдельной машиной и выглядели в точности так же, как и все остальные. Пит с любопытством прилип к стеклу, но был разочарован. Единственное, что можно было разглядеть внутри, так это присоединенные к шлангам и трубкам шарообразные комочки размерами от чуть больше куриного до чуть меньше страусиного яйца.

– Просто так этого не увидеть, – сказал Слэйтер, вызывая развертку голограммы. Нам с Питером не помогло и это. Похоже, только взгляд специалиста смог бы уловить разницу между эмбрионом нормальным и эмбрионом с патологиями. – Этому уже почти семнадцать недель. Тот самый сиамский близнец. Первый из всех мутантов… – он тронул какой-то сенсор.

Изображение увеличилось во много раз, со всех сторон демонстрируя то, что было скрыто под плацентарной оболочкой.

Тут уж даже мы с Питом разглядели, что это сращенные между собой телами и головами младенцы. Большой неожиданностью для Маркуса было увидеть, как «оно» двинулось. Питер даже присел:

– Они что – еще живые?!

– В том-то и дело. Семнадцать недель – это тот самый срок, когда в прошлом, при практике внутриутробного развития, проявлялись первые визуальные признаки беременности…

– А если на кванторлингве? – скуксился Пит, которому лень было шевелить мозгами и который просто «включил дурачка».

– У женщины начинала меняться фигура, – пояснила молчавшая до тех пор педиатр, сопровождая слова красноречивыми жестами.

– Не показывайте на себе! – продолжал придуриваться Маркус, торопливо «смахивая» с нее что-то невидимое.

Дайана Грейт изменилась в лице и отступила. Думаю, она составила определенное мнение о работниках столичного спецотдела.

– В связи с этим мы не можем управиться собственными силами и… спасти этих несчастных младенцев от будущих мучений, – тщательно подбирая слова, закончил Слэйтер. – И именно поэтому здесь нужна помощь квалифицированного агента ВПРУ… Аннигиляционный ген этих зародышей уже включен, в случае нашего вмешательства пострадает – ну, вы сами понимаете – сотрудник инкубатора…

– Понятно, – сказал я. – Как у вас отключается эта система?

Дайана помрачнела и быстро покинула лабораторию. Профессор показал мне, какие команды необходимо ввести в машину. Я вошел через медитацию в необходимое состояние – это заняло секунду – и отключил свой аннигиляционный ген. Пит проделывал то же самое одновременно со мной.

– Профессор, я бы порекомендовал выйти и вам, – я повернулся к Слэйтеру. – Опасности для вас нет никакой, но так, на всякий случай…

Он покивал и, бросив последний взгляд на Инкубатор и на «аквариумы» с больными, вышел в разъехавшиеся двери.

Я покосился на Пита:

– Ох, и за что ты мне свалился на голову?..

– Что, кэп?

– Ничего. Я начинаю.

Я ввел несколько команд, снимая предохранительные блоки системы отключения. Аппаратура медленно обрабатывала информацию, затем в воздухе вспыхнули символы, требующие подтвердить приказ. Пит тихонько выругался. Тут он был прав: время у нас ограничено, наши аннигиляционные гены вот-вот активируются снова. Я выдохнул и подтвердил. Программа сбросила все данные.

Свет над восемнадцатью «аквариумами» погас. Поступление питательных веществ и адаптированное кислородообеспечение прекратилось. Трубки и шланги втянулись в «брюхо» машины. Вместо этого по одному из узких «фалов» – импровизированной пуповине – в тельца уродов выплеснулся яд. Больше ничего. Будь голограмма по-прежнему включенной, мы увидели бы только, что сиамские близнецы выгнулись в короткой конвульсии и замерли. То же самое произошло и с остальными семнадцатью.

Я всегда гордился, что в моем послужном списке не было «черных квадратов». Теперь мне можно впаять их сразу восемнадцать…

Страшная усталость разлилась по телу. Когда деактивируешь ген аннигиляции тренировочно, а не для убийства, никакой усталости нет, только напряжение. Тут, оказывается, все иначе. Тут словно бы что-то оторвали от тебя самого…

– Позови профессора… – сказал я и сам удивился, сколь незнакомо прозвучал мой собственный голос.

Пит ничего не сказал. Он и сам осунулся за эти секунды.

Слэйтер и Дайана Грейт вернулись. Кажется, у педиатра были покрасневшие глаза.

– Все? – как-то нерешительно спросил профессор.

Я кивнул, вытащил сигарету и вопросительно посмотрел на Слэйтера. Он показал следовать за ним.

Мы все уселись в его кабинете, и я закурил. Пит завистливо поглядел на меня, но отчего-то не решился сделать то же самое.

– Теперь расскажите мне об этом подробнее, – после нескольких затяжек я смог говорить более или менее сносно.

Как болит все тело! Так, будто убил не я, а меня. По крайней мере – очень сильно избивали…

– Я начну с рассказа о родителях этих близнецов, если позволите, – профессор отпил воды из стакана на своем столе. – Они явились сюда полгода назад, прошли все, какие положено, тесты. Им нужен был ребенок мужского пола…

– Как их звали?

– Селия и Уолтер Линн. В браке десять лет. Ей – тридцать семь, ему – сорок один. Хорошо обеспеченная семья, он – профессор геологии, она – математик… Через полтора месяца после всех проверок мы взяли материал и оплодотворили яйцеклетку. Программа приняла эмбрион, началось развитие… А потом произошел сбой… И началась цепная реакция. Такое ощущение, что все эти патологии сами по себе заразны. Машина просто не распознавала нарушений, хотя это нереально – столь сильные отклонения… – Слэйтер подавленно покачал головой. – Боюсь, аппаратура почему-то по умолчанию приняла эти уродства за норму и даже не подняла тревоги…

– Вы уже сообщили об этом мистеру и миссис Линн? – спросил я.

– Пока нет. Если вы дадите на это санкции, то мы их оповестим хоть сейчас…

– О'кей, с этим разберемся, – я махнул рукой. – До какого колена вы изучили их генеалогическое древо, док?

– До прабабушек. Коренные клеомедяне. Со стороны Уолтера. А Селия – американка, как и все ее предки… Его мать и отец – эмигранты с Клеомеда, сам Джим родился на Земле…

У меня в мозгу взревела сирена. Пита это, конечно, не тронуло. Стоит ли удивляться – его не было со мной в Лаборатории у Тьерри Шелла и он не видел «Человека-Амфибию»…

– Клеомедяне, говорите… – пробормотал я, фиксируя все это и помечая цветным значком «NB». – Других клеомедян у вас не было?

– Нет. Ни до, ни после… Вообще потомки инопланетных переселенцев у нас бывают крайне редко, клеомедяне – вообще исключительный случай… Вы же знаете, их уровень жизни не позволяет изыскивать средства для космических перелетов…

Говорил он, столь осторожно подбирая правильные слова, что меня начало подташнивать.

– Капитан, сэр, вы сможете выявить причину неисправностей? – профессор наклонился ко мне через стол. – Вы же понимаете, что в обратном случае ОПКР закроет Инкубатор…

– Машина с нормальными эмбрионами сейчас работает автономно?

– Да… Но… Я не знаю, успела ли она… программа, которая в ней заложена… ну, вы понимаете… – он подышал в кулак, как будто замерз.

– Мы проверим это.

И мы отправились в операторскую, где была сосредоточена вся система. Пит уже немного отошел после отключения «аквариумов» и даже пытался хорохориться:

– Да будет тебе переживать, Дик! Это в прежние времена тебе бы проходу не дали борцы за запрещение абортов, а тут пара манипуляций с сенсорами и – вуаля!..

Я исподлобья посмотрел на этого идиота:

– Жалко, что никто пока не ввел в обращение борцов за здоровое чувство юмора. Ты был бы у них самой главной мишенью…

– Что-то я не понял…

– Прискорбно. Ты собираешься работать, или будешь глазками на меня моргать? Я не девушка, могу ведь нечаянно между них тебе что-нибудь тяжелое уронить…

Мы искали причину неполадок до самого рассвета. От табачного дыма уже горели глаза, а голова раскалывалась от боли. Ничего не выявлялось, сколько мы ни бились.

– Да менять к чертям собачьим эту аппаратуру, и дело с концом! – выругавшись, рявкнул Пит после очередного заявления программы, что «проверка пройдена успешно, нарушения отсутствуют».

– Может, и правда отсутствуют?.. – задумчиво спросил я у себя самого.

– Ага, а восемнадцать уродов – с неба упали?

– Эта аппаратура стоит миллионы. И ее заменили всего полтора года назад. Разве только из твоей зарплаты высчитают…

– Ну ты вообще… сказанул…

– А что, в рапорте так и напишу: лейтенант Маркус обещал возместить. Лет через тысячу как раз рассчитаешься… Ладно, пошли подремлем. Башка уже не варит…

– Вот это мысль! – Пит с готовностью вскочил.

Я связался с Нью-Йорком, доложил обстановку. Миссис Сендз задумалась, потом сказала:

– Пока ничего не предпринимайте, капитан. Я посоветуюсь. Можете отдыхать. До связи.

Мы пробыли в Детройте два дня. Майор Сендз объявила нам решение специально собранной комиссии, состоявшей из членов ОПКР и ОКГО: никаких замен, решать все на месте до полного возобновления работы Инкубатора. Удивили…

– Давайте-ка попробуем, – потирая лоб, сказал я профессору Слэйтеру. – Здесь без практики ничего не выяснишь…

– То есть? – не понял док.

– Ну что, берем материал, соединяем, отправляем в пробирку, наблюдаем за этими вашими зиготами и гаметами… Предложить ничего лучше не могу.

– Кхм… – Слэйтер кашлянул. – Тут одна небольшая проблема, капитан Калиостро…

– Ну, и?..

– У нас нет материала.

– В инкубаторе – нет материала? Это что, шутка такая?

– Нет. Мы все уничтожили после… ну, вы понимаете… Но я сейчас вызову мисс Грейт, мы подумаем, что можно сделать…

Я понял, что начинаю звереть. Материал-то зачем надо было уничтожать? Причем весь! Прямо хоть сам иди и…

– У меня есть идея! – я вскочил. – Пит!

– А я что?! – он быстро понял ход моих мыслей и шарахнулся от меня на вертящемся стуле.

– Снимите у Маркуса репроблокаду, док, дайте ему пробирку, если есть – какие-нибудь непристойные журналы. Женский-то материал у вас, надеюсь, наличествует?

– Нет.

– Тьфу ты!

В этот момент в кабинет Слэйтера вбежала педиатр:

– Вызывали, мистер Слэйтер?

– Иди сам! – беззвучно шептал мне Питер, с отчаяньем жестикулируя; я отрицательно покачал головой и безапелляционно показал ему подниматься и топать к двери.

Профессор вкратце описал мисс Грейт создавшуюся проблему. Она слегка покраснела – буквально на секунду – и сообщила, что, кажется, знает, как может помочь, причем именно сегодня.

– Вы уверены? – нерешительно переспросил Слэйтер, оглядываясь на меня.

– Уверена, уверена! – сказал я вместо Дайаны, взял ее за плечи и подтолкнул к двери следом за Питом. – Мисс Грейт уверена, док! Благодарю вас, мисс Грейт!

Слэйтер уже вызывал лаборантов.

Маркуса и Грейт развели в противоположные относительно друг друга лаборатории. Пит смерил меня уничтожающим взглядом, и створки дверей за ним сомкнулись. Отлично его понимаю. Но у меня была достаточно веская причина, которую я не мог сбрасывать со счетов, беспокоясь о чистоте эксперимента. Со стремлением Авроры в бескрайние просторы космоса я как донор был бы теперь не годен. Даже если «атомиевое отравление» и не передается от человека к человеку…

Через три часа мы все сидели у микроскопа. Пит был все еще зол на меня. Один-единственный плюс от всей этой ситуации: он хотя бы молчал и не загружал меня своими плоскими шутками. Хм! И что ему не нравится? Можно подумать, он не занимается подобным в собственной ванной. С его-то буйным темпераментом?..

– Пока все в порядке, – сообщил профессор. – Капацитация завершилась успешно, слияние есть. Даст бог, сбоев не будет…

– Эй, я протестую! – Питер буквально вскипел. – В порядке – так уничтожайте, пока не поздно!

– Помолчи, эксперимент еще не закончен! – я отодвинул приятеля, заставляя его сесть на место. – Поздно будет… док, через сколько?

– Я и так чувствую себя идиотом! – огрызнулся Маркус.

– Как?! И это с тобой впервые?! – почти искренне изумился я.

– Я его понимаю! – поддержала Маркуса педиатр. – Но ради работы можно и потерпеть, не так ли, господин лейтенант?

– Мы не можем сейчас уничтожить материал, – сказал профессор, не слушая наших препирательств, – пока произошло только объединение генетического материала, а впереди еще деление, образование той самой зиготы, морулы и бластоцисты, начало роста… По-другому мы ничего не выясним…

– Понятно тебе? – я обернулся к Питу, хотя из всего сказанного Слэйтером и сам понял не так уж много.

– Так сколько нам здесь сидеть?! Месяц? Два? По-моему, это была очень плохая идея, капитан!

– Предэмбриональная стадия длится около двух недель, – снова вставил Слэйтер. – Мы ничего не можем ускорить, несмотря даже на эктопический способ размножения… Это природа…

– Сколько?! Две недели?! Да вы все рехнулись! Я не согласен торчать в Детройте две недели!

– Молчать, лейтенант! – развеселился я.

– А тебе я этого никогда не прощу, Дик! Это не по-дружески и даже не по-человечески. И вообще – делайте, что хотите…

Он рывком поднялся и ушел из лаборатории. Я посмотрел на профессора:

– Что, правда – две недели, док?

– Правда. Но и тогда мы мало что определим. Разве только будем внимательнее наблюдать за развитием и страховать машину, вот и все.

– Н-да, не дело… Не торчать же нам, в самом деле, тут полмесяца… – я потер подбородок. – Есть еще какие-нибудь предложения?

– Никаких. Если только на свой страх и риск не начать дальнейшую репродукцию, будто ничего не случилось… А те восемнадцать пар оповестим персонально, независимо друг от друга, чтобы не было лишних толков да пересудов.

– Восемнадцать, вы сказали, док? – я щитком приложил ладонь к уху щитком. – Семнадцать – и я вас заклинаю! – пусть клеомедяне держатся подальше от всех инкубаторов!

– И что же им делать? – педиатр была напористым человеком, правда, куда уж ей до Авроры Вайтфилд…

– Вы склонны считать, что сбой произошел из-за их материала? – засомневался Слэйтер.

– Док, я не могу вам ничего сказать наверняка. Мое дело – подать рапорт о проведенной работе и ждать результатов ваших наблюдений до какой-то там недели…

– А потом что?

– Ну, не тяните с прекращением жизнедеятельности. Если, конечно, «бэби» не входит в ваши планы, мисс.

Н-да… Я побарабанил пальцами по столу. Вопросами этического характера после трех бессонных ночей я не задавался. Но тут выступила Дайана и категоричным тоном заявила:

– «Бэби», как вы изволили выразиться, не входил в мои планы. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Но если он окажется нормальным, я не позволю отключить программу, капитан!

Ой. Кажется, я создал проблему. Пожалуй, говорить об этом Питу пока не стоит…

– Господа, господа! – вдруг вскрикнул Слэйтер, мимоходом заглянувший в микроскоп. – Тут происходит черт знает что! Взгляните, офицер!

Я тоже посмотрел в микроскоп. Профессор объяснял то, что я увидел – а увидел я, что яйцеклетка как бы рассоединилась:

– Ее разорвало. Ни о какой нормальности не может быть и речи! Посмотрите же сами, Дайана!

Педиатр также прильнула к окуляру.

– Все. Я связываюсь с Нью-Йорком, – сказал я. – Аппаратуру нужно заменять. Старую мы заберем для исследований – возможно, хоть так мы сможем кое-что выяснить…

Я вышел в кабинет Слэйтера и доложил о случившемся. Миссис Сендз разрешила нам с Питом вылет.

– Дик, – Маркус успокоился только в самолете и перестал бойкотировать меня, – а ты не думаешь, что эта парочка – ну, Линнов, клеомедян – могла сделать это нарочно?

– Диверсия, что ли? – поморщился я.

– Ну а почему нет? Эх, надо было не сидеть в четырех стенах, а разыскать этих клоунов да допросить с пристрастием… Кто, откуда и зачем…

– Пит, этим займутся без нас. Если посчитают нужным. У тебя не было санкций на допрос.

– Да мне и самому интересно было бы посмотреть на них! Ни черта себе – из-за одной парочки да такой тарарам! Рехнуться можно! Чуть папашу из меня не сделали!

Мы засмеялись, и я отвернулся к иллюминатору.