Текст книги "Порочные круги постсоветской России т.1"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

Соавторы: А. Вершинин,О. Куропаткина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Не произошло и структурной перестройки, к которой должна была побудить конкуренция. Произошло сокращение потенциала практически всех ведущихся в стране научных направлений и «спорообразование» организаций и учреждений. Число организаций, ведущих научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, сократилось (4600 – в 1990 г., 4100 – в 1996 г., 3566 – в 2005 г., 3492 – в 2010 г.). Не наблюдалось и принципиального перераспределения ресурсов между научными направлениями и областями.

Какие же процессы в научной системе запустила реформа? Советская наука была целостной системой, размещенной географически на всей территории СССР. Ее целостность обеспечивалась как в горизонтальном (дисциплинарном, тематическом), так и вертикальном (по типам деятельности) разрезах. Ликвидация Советского Союза кардинально нарушила эту целостность и оставила в республиках, в том числе и в России, ущербные, структурно неполные научные сообщества. Дело было не просто в неизбежном снижении эффективности научной системы, при таком расчленении в ней возник социальный кризис. Поскольку в каждой исследовательской области коллективным субъектом деятельности является сообщество, а не конгломерат индивидов, ученые при разделении их сообществ, в принципе, потеряли возможность нормальной профессиональной работы, до тех пор пока не интегрировались в какую-то иную целостную систему (мировую или ту, которая сложится из осколков прежней). Это совершенно новая, трудная проблема, и никаких предпосылок для ее быстрого решения нет.

Целостность нарушилась и в вертикальном разрезе. Министерства были ликвидированы, и, тем самым, ликвидированы условия существования отраслевой науки, которая составляла 70% процентов «кадрового тела» всей системы.

В СССР отраслевая наука была плотно встроена в систему государства как распорядителя большей части производительных сил. Пока государство было стабильным, целостная по сути своей наука, административно разделенная по отраслям, также составляла единый организм (хотя были болезненные явления, порожденные бюрократизацией ведомств). При разгосударствлении производства отраслевые министерства исчезли, и неожиданно НИИ и КБ оказались в вакууме: исчез тот социальный субъект, через которого общество снабжало их минимумом средств. Прекращение или резкое сокращение финансирования в течение полугода означает просто смерть научного учреждения (хотя оболочка может сохранять видимость жизни еще долго).

Речь идет не только об отраслевой науке, которая, впрочем, составляла наиболее массивную часть системы советской науки. Министерства как государственные организации, ответственные за конкретные отрасли производства или услуг, вкладывали крупные средства и в академические исследования, и в науку высшей школы. Многие «бюджетные» институты АН СССР в действительности давно уже на две трети финансировались министерствами, а питание вузовской науки на 90% зависело от хоздоговоров с отраслями. Масса проблемных лабораторий в вузах быстро исчезла, и в каждом случае речь шла о крупном потрясении. В России происходило невидимое обществу, прямо не объявленное уничтожение научной системы. Наука ликвидировалась мимоходом, как щепка, отлетевшая при рубке леса.

Причина была вовсе не в отсутствии средств для сохранения науки. Разрушенная Первой мировой войной и революцией Россия имела гораздо меньше средств, чем в 1990-е годы, для поддержки науки. Но в 1918-1919 гг. в разгар гражданской войны было открыто 33 крупных научных института, а в 1990-е гг. нередко научные суда вели лов рыбы, чтобы выплатить зарплату сотрудникам, закрывались научные издательства. В то же время создавались огромные состояния, города наполнялись роскошными импортными автомобилями. На этом фоне сведение дела к экономическим трудностям выглядит неубедительно.

Самой главной утратой стала потеря большой части кадрового потенциала российской науки. К 1999 г. по сравнению с 1991 г. численность научных работников в РФ уменьшилась в 2,6 раза. Динамика этой численности приведена на рис. 2.

Рис. 2. Численность научных работников (исследователей) в РСФСР и РФ, тыс.

Работа в науке на протяжении многих лет стала относиться к категории низкооплачиваемых – в 1991-1998 гг. она была ниже средней зарплаты во всех отраслях экономики в целом. Ученым «показали их место», теперь они должны быть благодарны. В августе 1992 г. средняя зарплата научных сотрудников Академии наук составляла 4 тыс. руб. в месяц (около 20 долл.). Это означает, что в семье из трех человек, где кормильцем является научный работник, вся его зарплата, истраченная только на покупку продуктов питания, не обеспечивала и 1/3 официально установленного физиологического минимума. Это тот минимум, который, как было объявлено, «человек может выдержать без серьезных физиологических нарушений не более трех месяцев».119 Динамика зарплаты в этой отрасли приведена на рис. 3.

Рис. 3. Средняя зарплата в науке и финансовой сфере в РСФСР и РФ, % от средней зарплаты по экономике в целом

Произошла фрагментация научного сообщества России с утратой системной целостности. Она уже достигла опасного уровня. Ликвидированы или бездействуют многие социальные механизмы, которые связывали людей и коллективы в единую ткань в масштабе страны. Восстановление этих механизмов и создание новых, адекватных новым условиям, – длительный процесс. В какой-то, совершенно недостаточной, мере, он стихийно идет и в настоящее время, но не стал объектом государственных усилий.

Кризис научной системы сопровождался резким изменением статуса науки в обществе. В советское время наука была гордостью народа и пользовалась уважением в массовом сознании. В обществе не было ни антиинтеллектуальных, ни антинаучных настроений. Общий культурный кризис и подрыв рационального мышления разрушили систему координат, с помощью которой люди оценивали отечественную науку. Достаточно было запустить в СМИ поток совершенно бездоказательных утверждений о «неэффективности» науки, и травмированное катастрофой распада общество бросило ее на произвол судьбы, равнодушно наблюдая за ее уничтожением. Никаких рациональных оснований для такой позиции не было, просто в массовом сознании были утрачены инструменты, чтобы увидеть сложную структуру социальных функций отечественной науки, тем более в условиях кризиса.120 Вместо науки в картине реальности образовалось пустое место, и вопрос о ценности просто не имел смысла. Надо признать, что и сама научная интеллигенция в своем понимании происходящего недалеко ушла от массового сознания.

В 1990-е гг. наука была фактически отстранена от просветительской деятельности, которая раньше позволяла ей поддерживать непрерывный контакт с большей частью населения и быть постоянно «на виду». Телевидение перестало производить и транслировать отечественные научно-популярные программы, закупая их за рубежом. Ученые перестали появляться на экране в дебатах на общие темы (да и дебаты эти были прекращены или превращены в шоу). Резко сократился выпуск научно-популярной литературы, которая имела раньше массового и постоянного читателя. В табл. 1 показано, как изменились тиражи самых популярных журналов.

Таблица 1

Тиражи научно-популярных и реферативных журналов, тыс. экземпляров

Государственной политики в сфере научно-популярной литературы пока не существует. Кстати, на 2013 г. тираж журнала «Наука и жизнь» – 40 тыс., «Знание – сила» – 10 тыс.

Важным проявлением кризиса российского «общества знания» стала активизация в 1990-е гг. антинаучных течений. Главным инструментом обскурантизма и средством разрушения рационального сознания стали в РФ СМИ, особенно телевидение.121

Попытки ученых противостоять широкой пропаганде антинаучных взглядов через СМИ оказались безуспешными, причем полностью. Эти попытки были низведены до ограниченной возможности «бороться с лженаукой» внутри своей корпорации.

Казалось бы, налицо социальное явление фундаментального значения. Средства массовой информации и книгоиздание России систематически ведут оболванивание населения! Они действуют как подрывная сила, разрушающая структуры Просвещения и ту мировоззренческую матрицу, на которой была собрана нация России в ХХ в. Произошла деформация одного из важнейших общественных институтов. Как это произошло, какие механизмы произвели такое изменение, каковы тенденции, что можно им противопоставить? Ведь именно это – ранг тех проблем, которые должна была бы поставить на обсуждение Российская Академия наук. Но она отстранена от этой проблемы.

Академик В.Л. Гинзбург на заседании Президиума РАН констатировал: «Издающиеся большими тиражами газеты нередко печатают всякий антинаучный бред. Если же вы напишете в редакцию протест, разоблачите лженаучный характер публикации, то ваше письмо опубликовано не будет, вам даже не ответят».

С.П. Капица поддержал: «То, что сейчас делается на телевидении, нельзя назвать иначе, как преступление перед нашей страной и обществом. Это делается намеренно, расчетливо, очень изощренными методами и талантливыми людьми».

Президиум РАН принял решение: «Рекомендовать для правительственных СМИ практику публикации комментариев, представляемых ведущими специалистами РАН, в случаях появления в этих изданиях статей, противоречащих известным научным фактам».

Значит, научное сообщество России уже и не пытается получить слово в частных СМИ! Оно в лице РАН просит позволить им дать комментарий лишь в правительственных СМИ – вот социальный статус науки в России. Но на деле и эти рекомендации гроша ломаного не стоят и ни к чему не обязывают государственную прессу. Например, главный редактор правительственной «Российской газеты» А. Юрков категорически отказался выполнять рекомендацию РАН, апеллируя к Закону о печати.

Видимо, ощущение собственного бессилия перед лицом такого вызова травмировало ученых не меньше, чем сам вызов. Положение, однако, не меняется.122

Отдельно надо сказать о попытках «реструктуризации» Российской Академии наук – ядра всей национальной научной системы и той матрицы, на которой наша наука создавалась и выращивалась. Они ведутся еще со времен перестройки.123 Осенью 2004 г. Министерство образования и науки РФ представило концепцию реформы РАН. К тому моменту в РАН было 454 научных института. Министерство предлагало государству прекратить финансирование большей их части, оставив к 2008 г. «100-200 хорошо технически оснащенных, укомплектованных квалифицированными кадрами, достаточно крупных и финансово устойчивых научных организаций».

В октябре 2004 г. В.В. Путин подверг концепцию критике и предложил руководству РАН самому составить план «модернизации фундаментальной науки». В Кремле он заявил ученым: «Ни у кого нет желания разрушить РАН – вопрос так не стоит, вопрос стоит по-другому… Наша задача – сохранить РАН, чтобы она не растворилась в бурном море, в водовороте событий, участниками и свидетелями которых мы являемся. Вопрос в том, как адаптировать ее к реалиям дня».

Однако попытки Министерства образования и науки реорганизовать РАН не прекратились. Министры – люди образованные, в советниках у них ученые; несколько аналитических служб давали свои заключения на всех этапах реформы. В этих заключениях было сказано, что принципиальные положения доктрины реформирования науки являются ложными, они противоречат знанию. В таких случаях министр обычно просит разъяснений у консультантов, но этого не было ни разу за все годы реформ. Кроме того, акция по «реформированию» РАН готовилась настолько скрытно, что население РФ о ней практически ничего не знало!124

Ведь реформа длится уже 23 года. Разрушается наука, одна из несущих опор государства и страны. И за все эти годы не состоялось ни одного гласного совещания или слушания с обсуждением причинно-следственных связей между действиями правительства и разрушительными результатами. На фоне деиндустриализации устранение РАН многим покажется мелочью, люди привыкли оценивать негативные результаты реформ сотнями миллиардов долларов. Вице-президент РАН академик А.Д. Некипелов, выступая в МГУ, сказал, что в 2005 г. РАН получила 19 млрд рублей – меньше, чем субсидии среднему университету в США. Вся Российская Академия наук, все ее 450 институтов, получила за один год меньше денег, чем Р. Абрамович истратил за два месяца на покупку футбольной команды «Челси» и яхт. При этом наши ученые, обеспечив в прошлом паритет с Западом в главных системах вооружения и получая на научные исследования в сотни раз меньше денег, чем их западные коллеги, до сих пор ухитрялись поддерживать щит обороны в минимально приемлемом состоянии. Это когда-то назовут очередным «русским чудом».

В начале 2006 г. Министерство финансов подало в Государственную Думу поправки в Бюджетный кодекс РФ, согласно которым РАН лишается права распоряжаться средствами, выделенными ей федеральным бюджетом. Как сказал 7 февраля 2006 г.) А.Д. Некипелов, «это означает, что фактически рассыпается вся структура академии». К тому же, согласно этим поправкам, средства, получаемые РАН из внебюджетных источников (это около 40% бюджета РАН), должны будут перечисляться в федеральный бюджет. «Это означает, что ни РАН, ни другие академии, ни государственные вузы автоматически не будут участвовать в выполнении заказов», – добавил А.Д. Некипелов.

Что же такое Российская Академия наук? Это особая форма организации науки, изобретенная в России применительно к ее историческим условиям, с периодическими срывами в нестабильность. Академия была построена как ковчег, в котором при очередном потопе спасалась часть научного сообщества с «сохраняемым вечно» фондом знаний и навыков, чтобы после потопа на твердом берегу можно было возродить российскую науку в ее структурной полноте и целостности.

Беда, что обществоведение не объяснило современному поколению, какую ценность построили для них деды и прадеды. Академия позволила России создать науку мирового класса со своим стилем. Здесь, в Академии наук, хранился «генетический аппарат», воспроизводящий этот стиль в университетах, НИИ и КБ. От этого отвлекают сегодня разговорами про «эффективность»! Мол, у Академии наук экономическая эффективность низкая. Какое нарушение логики и меры! Понятие эффективности в науке вообще неопределимо, а в данный момент в РФ тем более! Кого интересует эта эффективность РАН на фоне реальных потерь и хищений?

Главная ценность Академии наук сегодня – это сохраняемые под ее крышей 40 тыс. российских ученых, представляющих собой всю структуру современной науки. Это колоссальный фонд знаний и навыков, хранящийся в седых головах этих людей. Их главная миссия в настоящее время, их священный долг перед Россией – выжить как организованная общность и успеть передать сжатый сгусток сохраненных знаний и умений тем молодым, которые придут возрождать российскую науку.

Особенность науки, унаследованной постсоветской Россией, состоит в том, что ее ядро собрано в Академии наук. Это – матрица, на которой создавались все остальные подсистемы российской науки. Это и синклит, задающий нормы научности и научной этики, накладывающий санкции за их нарушение – без вмешательства бюрократии. Академия наук изначально была государственным («имперским») институтом и при любом режиме мобилизовала через свои каналы все научные силы России для выполнения главных и срочных задач. В этой роли Академия наук позволила России и СССР решать важные задачи намного дешевле (иногда в сотни раз), чем на Западе.

Уклад Академии наук упростил контакты ученых по всему научному фронту, а также прямые контакты ведущих ученых со всеми производствами. Это была невидимая сетевая надведомственная система управления («через знание»), которая действовала вместе с государством, но быстрее. Академия могла выполнять роль ядра науки, потому что в России она была элементом верховной власти, а не клубом или ассоциацией академиков. Наука через академию стала системообразующим фактором всего бытия России новейшего времени.

В 1917-1921 гг. правительство большевиков, следуя урокам царей, собрало ученых в Академии наук. Влиятельные «пролеткультовцы» пытались тогда разгромить академию под теми же лозунгами, что и сегодня. В.И. Ленин пошел на конфликт с ними, строго запретив «озорничать около Академии наук», хотя она была не просто консервативной, но и монархической. Если бы в тот момент Академию наук не уберегли, нить развития русской науки была бы оборвана, и ни о какой индустриализации 1930-х гг. и победе в Великой Отечественной войне не было бы и речи. Эту нить собираются оборвать сегодня, когда войны нет, а казна лопается от нефтедолларов.

Не надо иллюзий, это будет тяжелейшим ударом по России. Мы останемся без интеллектуального сообщества, которого не заменить никакими иностранными экспертами. Нынешние 40 тыс. ученых РАН не могут сегодня блистать на международных симпозиумах, быть конкурентоспособными и эффективно «производить знания», получая аплодисменты и обильное цитирование. Они стары, их приборы поломаны, а нищие лаборатории остались без реактивов.

Требовать от них «эффективности» – это все равно, что выпускать на старт тяжело больного спортсмена. Но эти люди образуют коллектив, обладающий знанием и способный понимать, собирать и объяснять новое знание из мировой науки. Этот коллектив жизненно необходим стране и народу в нынешний период даже больше, чем в спокойные времена. Здесь при всех болезнях кризисного времени помнят и хранят нормы научной рациональности и этики, знают природу и техносферу России. Разгонят это «катакомбное» сообщество – и угаснут знания, нормы и память о них, как пламя свечи.

Этот коллектив будет еще более необходим России завтра, когда молодежь начнет нащупывать дорогу из ямы кризиса. Тогда только отечественные ученые, обладающие опытом побед и бед России, владеющие русским научным стилем и, главное, любящие нашу землю и наш народ, смогут соединить здравый смысл с научным методом. Такой «зарубежной экспертизы» Россия не получит ни за какие деньги.

Пока что ситуация продолжает находиться в неустойчивом равновесии. Однако принципиальные установки правительства не изменились, не изменился и понятийный аппарат, с которым подходят к науке.

20 августа 2008 г. состоялось совещание у премьер-министра РФ В.В. Путина, посвященное программе развития науки. Министр А.А. Фурсенко так определил принципы модернизации: «Во-первых, это повышение эффективности деятельности существующих научных организаций, которые составляют государственный сектор науки… За счет повышения их эффективности, введения системы оценок их деятельности может и должен быть реструктурирован этот сектор. Наиболее эффективные организации должны получать большее финансирование, неэффективные должны быть реорганизованы, а часть их закрыта.. Мы должны точно определить, какие организации не работают, живут за счет сдачи в аренду своих помещений, передать их собственность в распоряжение действующих организаций, чтобы дать возможность специалистам заниматься наукой».

Как будто мы снова вернулись в 1990-е гг., ничему не научившись! Зная, какими индикаторами, измерительными инструментами и критериями для определения полезности науки пользуется Министерство образования и науки, приходится ожидать нового тяжелого удара по остаткам российской науки.

6. Об индикаторах и критериях эффективности

С начала реформы органы управления наукой лишились индикаторов, позволяющих оценивать ситуацию и тенденции ее изменения. Используемые по инерции индикаторы, унаследованные от советской системы, стали неадекватны.

Любые индикаторы, описывающие состояние и развитие сложной системы, выбираются целенаправленно. Это значит, что бесполезно искать индикаторы, если в явном виде не сформулированы цели научной политики, исходя из которых будут приниматься решения. Разработка индикаторов и сбор информации (измерение тех параметров системы, которые служат индикаторами) – дорогой процесс. Реально эту работу ведут только в том случае, если известна доктрина научной политики государства.

Признаком того, что органу управления действительно понадобились индикаторы, служит возможность поставить мысленный эксперимент по принятию решения в зависимости от того или иного значения индикатора. Если индикатор А равен 100, то какое решение будет принято?

Если же не поставлена цель и нет доктрины, нет «алгоритма принятия решений», то реально индикаторы не нужны. Если больного не собираются лечить, то ему не будут делать дорогих анализов. Другое дело, что индикаторы нередко служат для имитации управления и принятия решений. Больного лечить не собираются, но врачи суетятся, назначают ему процедуры и анализы. Для таких целей существующие индикаторы служат вполне удовлетворительно, к ним можно еще множество других набрать из методик ОЭСР, ННФ США и т. д.

С 1992 г. и по настоящее время хорошая система индикаторов науки ни Министерству образования и науки, ни правительству в целом не требовалась. Доктрина была совершенно четкой – провести разгосударствление науки, приватизацию системы промышленных НИОКР, стимулировать иностранные инвестиции с переносом в Россию западных технологий, оставив на государственном финансировании небольшое число престижных научных центров. Объективных и даже декларативных признаков крупных изменений доктрины нет и по сей день, поэтому нельзя определить, какого рода решения органы управления стали бы принимать с помощью новых индикаторов.

Помимо доктрины как комплекса стратегических установок в отношении науки для разработки индикаторов требуется знать критерии принятия выбора альтернатив. Выработка критериев – вопрос политики, а определение политической линии должно предварять выработку инструментов. До настоящего времени связной системы критериев для оценки желательности или нежелательности тех или иных процессов в науке установлено не было.

При выборе индикаторов нужна определенность в общих вопросах, так как нынешний период состояния науки России следует считать аномальным (слово «переходный» просто маскирует чрезвычайность этого периода). В это время традиционные индикаторы стабильных систем не действуют, а иногда просто теряют смысл.

Один из исходных, элементарных параметров науки – «число исследователей» – потерял большую часть смыслов, которые ему придавались. Что такое сегодня «исследователь»? Что он делает, какова его «продукция»? Кто ее ожидает и использует? Почему исследователи остались на своих местах, а не перешли на более выгодные социальные позиции? Соединены ли нынешние исследователи в дееспособные целостные системы (школы, лаборатории, направления) или образуют конгломерат людей, переживающих в своих НИИ трудные времена? Происходит ли воспроизводство исследователей или это реликтовая категория, с постепенным исчезновением которой возникает новый социальный и культурный тип с иными характеристиками?

Без того чтобы ответить на эти вопросы и уложить ответы в рамки доктрины научной политики, параметр «число исследователей» индикатором российской науки не является. Он, на деле, может даже мешать управлению, создавая ложное представление о состоянии системы. Например, в России 400 тыс. научных работников, а в США – 700 тыс. О чем это говорит?

Аномалия нынешнего состояния с точки зрения существования науки заключается в том, что разорвана связь между общественными потребностями в новом отечественном научном знании и финансовыми возможностями тех общественных структур, которые в этом знании нуждаются. Потребность в научном знании в условиях острого кризиса всегда резко возрастает (например, подготовка к войне и война). В РФ же произошло обратное – государство резко сократило финансирование и даже провело разгосударствление большей части научного потенциала, при том, что платежеспособного спроса на знание со стороны частного капитала нет и не предвидится. И правительство никогда не делало попытки объяснить обществу это решение.

С точки зрения перечисленных в разделе 2 функций отечественной науки имеющаяся сегодня в наличии система является недостаточной как по масштабам, так и по структуре. Тенденции изменения этой системы при продолжении происходящих в ней процессов являются в целом неблагоприятными.

Как показал опыт, через самоорганизацию научных коллективов в кризисном состоянии не происходит их гармонизация с изменившейся структурой социальных проблем. Острый дефицит ресурсов ориентирует исследователей продолжать работу в старом направлении, поскольку для этого уже имеется минимум средств и запас знания, создан задел в виде сырых результатов.

Надежным индикатором состояния науки в рамках нынешней доктрины научной политики служит зарплата научных работников. Если доктор наук, т. е. специалист высшей квалификации в своей сфере, имеет зарплату в 5 раз меньшую, чем рядовой конторский служащий в банковской сфере, то это жестко определяет состояние системы.125 Это состояние уникально и должно изучаться как совершенно новый объект – он не имеет прецедента в мировой истории. Это состояние не имеет аналогий на в советской науке, ни в западной, ни в науке стран третьего мира. «Больного лечить не собираются», – вот какой вывод делают из этого индикатора и доктор наук, и аспирант, и даже школьник. Остатки науки существуют только в результате инерции большой системы советской науки на «энергии выбега». И даже рост зарплаты оставшимся ученым после 2005 г. не меняет ситуации без перехода к принципиально иной доктрине реформирования науки.

Выполнение чрезвычайных функций науки в условиях кризиса (переходного периода) резко затруднено отсутствием целеполагания со стороны государственной власти. Произошел разрыв между властью и наукой как двумя ключевыми элементами российского государства. Это фундаментальный фактор кризиса науки.

Подробный анализ состояния научной системы и альтернатив ее реформирования выходит за рамки этого доклада. Здесь скажем лишь очень кратко о тех установках Министерства образования и науки, которые представляются методологически ошибочными.

Те стороны бытия России, о которых было сказано в разделе 2, отечественная наука обеспечивает знанием в любые периоды: и стабильные, и переходные. В настоящее время Россия переживает период нестабильности, кризиса и переходных процессов. В это время на науку возлагаются совершенно особые задачи, которые в очень малой степени могут быть решены за счет зарубежной науки, а чаще всего не могут быть решены никем, кроме как отечественными учеными. Например, в условиях кризиса и в социальной, и в технической сферах возникают напряженности, аварии и катастрофы. Обнаружить ранние симптомы рисков и опасностей, изучить причины и найти лучшие методы их предотвращения может лишь та наука, которая участвовала в формировании этих техно– и социальной сфер и «вела» их на стабильном этапе.

В условиях острого кризиса возникает необходимость в том, чтобы значительная доля отечественной науки перешла к совершенно иным, чем обычно, критериям принятия решений и организации: стала деятельностью не ради процветания, а ради «сокращения ущерба», даже условием выживания стpаны, общества, государства. Это требует иного типа научной политики – включая ее институты, язык, критерии, обязывает выявить и изложить ту новую систему рисков и опасностей, которая сложилась в России.

Такой подход задает и особое направление в оценке эффективности науки. Оценки по необходимости должны носить сценарный характер и отвечать на вопрос: «Что было бы, если бы мы не имели знания о данной системе или процессе?». Заменять такие оценки подсчетом выгод от создания и внедрения той или иной технологии (которую к тому же в нынешних условиях зачастую бывает выгоднее импортировать) – это уводить внимание от главного.

Трудность перехода к иным критериям заключается в том, что полезность исследований, направленных на предотвращение ущерба, не только не определяется, но даже и не осознается именно тогда, когда данная функция выполняется наукой эффективно. Пока нет пожара, содержание пожарной команды многие склонны были бы рассматривать как ненужную роскошь, если бы не коллективная память. Наука, которая имеет дело с изменяющейся структурой рисков и опасностей, опереться на такую коллективную память не может.

Казалось бы, после травмирующего опыта 1990-х гг. эту ценность науки можно было бы понять. Но этого не произошло, критерии не изменились. В августе 2008 г. был представлен подготовленный Министерством образования и науки РФ проект постановления правительства «О проведении оценки результативности научных организаций государственного сектора». В качестве главной цели создаваемой системы оценки провозглашено «увеличение вклада науки в рост экономики и общественного благосостояния». Позиция министерства не удивляет. Это ведомство, похоже, необратимо погрузилось в структуры «мышления в духе страны Тлён».126 Однако и ученые опасаются изъясняться определенно.

Так, в заключении ЦЭМИ РАН по поводу этого проекта постановления сказано: «Авторы проекта постарались упомянуть как можно большее количество основных понятий и факторов, связанных с решением поставленной задачи, но не сумели связать их в единую картину. В результате документ оказался нерабочим».

Это заключение неверно. Авторы проекта именно связали основные понятия и факторы «в единую картину». Эта картина изображает не науку, а урода, почти антипода науки. Таково представление о науке у Министерства образования и науки РФ. Это представление целостное, и выработанный на его основе документ именно рабочий. Несчастье в том, что ученые из РАН, стремясь замаскировать принципиальный конфликт, утрачивают возможность объясниться с обществом и властью по сути противоречия. А значит, вынуждены шаг за шагом отступать перед давлением министерства.

Здесь необходимо сделать замечание общего характера. Наука – не отрасль, а особый «срез» всего бытия России. Ее устройство и судьба не могут быть предметом ведения какого-то одного министерства, даже если оно называется Министерство образования и науки. Эта бюрократическая структура не компетентна управлять российской наукой, и эти полномочия ей не могут быть делегированы. Министерство образования и науки выполняет вспомогательные функции, а управление наукой – предмет «Общественного договора», и выполнять его может только верховная власть. Так было в Российской империи, в СССР, Великобритании или США.

7. Приоритеты научной политики в условиях перехода от сырьевого к инновационному типу экономики: общие соображения

Поскольку надежды на быстрое преодоление кризиса, привлечение крупных иностранных инвестиций и быструю интеграцию России в мировую экономику как равноправного партнера не сбылись, необходимо готовить все системы жизнеобеспечения страны к довольно затяжному и трудному переходному периоду. Таким образом, возникает необходимость пересмотра приоритетов научно-технической политики.