Текст книги "Закон О.М.а"

Автор книги: Сергей Гаврилов

Соавторы: Юрий Любаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Чтобы не терять время на переписывание, выдрал два нужных листа из книги . Супер! Молодец я! Передача постепенно складывалась. Неувязки вылезут, мы их почистим. В конце концов, есть ещё и волшебная палочка по имени «монтаж». Теперь убираем историка и даём слово возмущённому ветерану. Пусть он расскажет о героизме советских солдат. Затем опять я:

«Прошло семьдесят лет, однако в нашем менталитете ничего не изменилось. Крестьянская психология – основная причина бесславной афганской войны и чеченского конфликта. Российская армия, как и прежде, воюет не умением, а числом. Бундесвер не участвовал в масштабных военных операциях после сорок пятого года. Тем не менее, железную волю и организацию немцы сумели пронести через всю жизнь.

В конце февраля в пригороде Николаева ветеран вермахта, защищая своё домовладение, уничтожил банду вооруженных до зубов грабителей. Немецкий пенсионер застрелил трёх человек, изготовил знаменитый «коктейль Молотова» и сжёг автомобиль преступников. В перестрелке оберлейтенант был ранен. Сейчас он выздоравливает в одной из клиник Николаева».

Монахов выпил ещё кофе. Так. Не теряем темп! Материал из клиники с комментариями врачей, интервью с местным полицейским, кадры разгромленного дома… И будет хорошо, если немец сам что-то расскажет. На всё про всё – три с половиной минуты. Отлично! А дальше кто? Слово предателю. Нужно послать во Львов, чтоб притащили живого бандеровца. Нет, лучше в Прибалтику, там более покладистые эсэсовцы.

Телеведущий задумался. Речь предателя...Монахов взъерошил волосы и быстро стал писать:

«Я не жалею, что выбрал такую судьбу и пошёл служить в «Ваффен СС». Я намеренно выступил против тоталитарного государства. Этот строй казнил моих родителей, а братьев и сестер раскидал по концлагерям. Я до сих пор ничего не знаю об их судьбе.

Ветеран вермахта уничтожил тёмную силу, которая олицетворяет наследие всеобщего беззакония тоталитарного режима. Он показал всему миру, что идеалы свободы и чести не пустые слова. Вы только посмотрите! Восемьдесят семь лет, а в какой прекрасной физической форме! Кто из живущих наших фронтовиков может сегодня справиться с вооружёнными бандитами? Нет таких в России. Только немецкая воля, цивилизованное осознание долга и чести способны восстановить справедливость…».

Поднимется крик на скамейке ветеранов. Будут трясти подбородками и заикаться. Отлично!

им конфликт. Выпускаем «совка»:

«Ты – предатель и не имеешь никакого морального права говорить. Немец, в отличие от тебя, Родину не предавал и присягу не нарушал. Ты помнишь, что в присяге написано?! Я тебе подлецу напоминаю: «…если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся!».

Потом крик останавливаем и даём крупные планы. Фото немца в военной форме. Фотошоперы пусть потрудятся. Сделают фрица на танке, с биноклем в окопах и на марше в украинских степях. Затем старушка, которая вспомнит, что немецкие оккупанты не были такими зверями, как их изображала советская пропаганда. Солдаты вермахта делились с крестьянами продуктами и помогали по хозяйству… крышу починить… забор. Нет, с хозяйством перебор… не надо хозяйства. Вспомнил! Они наказывали уголовников… за мародерство. В общем, для немцев главное – порядок.

Красиво выходит… Вовремя всплыла немецкая тема. В свете сегодняшней дружбы с Германией... Она наш верный союзник в борьбе с либерастами разных цветов.

Да! Рихард Ланге навёл порядок в одном отдельно взятом селе на Николаевщине. Нам тоже пора задуматься о порядке. Пора устроить его и у нас по такому же образу и подобию…

Всё, Эрнсту должно понравиться!

ПО СВОЕМУ ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

– Вам сейчас ни в коем случае нельзя волноваться, принимайте действительность такой, как она есть, – управляющий филиалом «АКТИВ-банка» Сергей Мамут сидел в палате Пауля Ланге и разъяснял немецкому юристу ситуацию вокруг предстоящего аукциона.

Молодой человек, лёжа в постели, внимательно изучил документы, полученные из своего центрального офиса, но всё равно не смог понять мотивацию решения совета директоров.

– Зачем все эти сложности? – Ланге показал на папку. – Можно просто отказаться от участия в торгах. Не надо разыгрывать спектакль. Мелкие акционеры приобретут государственный пакет и затем продадут нам нулевой стапель или любую его часть.

– Это в вашем немецком мире можно обойтись без лишних сложностей, – банкир спрятал свой экземпляр в портфель. – У нас вся госсобственность продается на конкурсной основе. Без официальных торгов никто не зафиксирует передачу имущества из одних рук в другие. Спектакль – непременное условие сделки.

– Это не имеет практического смысла, – Пауль Ланге опустил голову на подушку. – Мы здесь выступаем не актёрами, а простыми статистами. Будет в массовке на одного участника больше или меньше – не играет принципиальной роли…

– Играет, – Мамут шумно вздохнул. – В этой стране большое значение имеют ритуалы. Коммунисты за долгие годы хорошо всех приучили. У вас ведь тоже кричали, – Мамут понизил голос до шёпота, – «Хайль Гитлер», а под шумок решали личные проблемы.

– Ну, это было давно, такая политика…

– Сейчас тоже политика. А экономики без политики не бывает. Сказано провести «честные» торги – значит, их нужно провести. Тогда дальнейшие действиямелких акционеров по продаже нулевого стапеля будут законодательно легализованы. Вы пытались купить завод целиком, но… проиграли аукцион. Затем подумали и выкупили у победителей часть имущества, но… потом и уже без конкурса.

– Непрозрачно как-то всё, – Пауль Ланге смотрел в потолок.

– Это жизнь.

– Сергей, почему мне не дают возможности позвонить?

– Пауль, вы находитесь под моим патронатом как сын старого друга. Сейчас вы, конечно, в безопасности, но от телефонных звонков лучше пока воздержаться. Скоро будут найдены все инициаторы ваших злоключений, тогда сможете спокойно общаться с миром. А пока только через меня.

– Вы считаете, что спектакль с торгами всё-таки нужен? – Ланге вернулся к больной для себя теме.

– В этой стране прозрачные сделки не совершаются в принципе, – Мамут тяжело вздохнул. – У нас правит бюрократия. Прозрачность и ясность правил удаляют чиновника от кормушки, лишают властных полномочий и делают его существование бессмысленным. На продаже этой верфи много людей нагреют свои руки.

– «Нагреют»?

– Получат выгоду от сделки. Я имею в виду и взятки, и откаты, и комиссионные, и политические дивиденды. Губернатору, например, нужно рассчитаться с накопившимися долгами, он лично обещал это президенту. Управленцы из фонда госимущества, Министерства промышленной политики и депутаты профильного комитета возьмут свои комиссионные «за содействие» в дальнейшей продаже флагмана украинского судостроения – продаже по частям разным владельцам. Так что, Пауль, мы в этой пьесе даже не статисты, а молчаливая декорация… мебель. Придётся вам, коллега, немного пожить в чужом закулисье.

– Я мечтаю о том, чтобы этот театр поскорее закончился.

– Закончится, лишь бы не вешалкой…

***

Да что за хрень, в конце концов?Татьяна Седловицкая порылась в пепельнице и откопала смятый окурок.

Вчерашние бизнес-посиделки закончились с убытком. Коля-бригадир, по договорённости, прислал к ней своих дальнобойщиков, чтоб они могли развлечься. Однако «источник интимных услуг» исчез. Пришлось пить водку с мужиками и кормить их за свой счёт. Всё, что вынесла из холодильника Вазгена, всё сожрали. А этот авторитет сам виноват – нечего оставлять дом без присмотра. Она женщина слабая, не смогла пройти мимо. Зачем ворота открытыми держать?

Седловицкая глядела в пыльное окно и пыталась собрать вялые мозги в кучу. Получалось плохо. Натянутая внутри похмельная струна возвращала её на новый круг необходимости «лечить голову». Струна звенела высокой нотой, а «лекарства» не было.

Пойти к Любе в магазин и взять под запись? – Не даст. Я там уже зависла на четыре сотни. Одолжить у Антона? – Нет, не получится. Он вчера спрашивал за старый долг. У матери? – Пенсию ещё не приносили…

Окинув мутным взглядом кухонный стол, полный грязных тарелок, остановилась на старой немецкой ложке. С тыльной стороны столового прибора чёткое фабричное клеймо и фашистская свастика. После войны отец нашел её в огороде. Серебряное напыление местами вытерлось, но загадочные цифры на заводской эмблеме можно было выдать за пробу ценного металла. Седловицкая тщательно вытерлаложку, сунула в карман грязного пуховика и двинулась на другой конец села к магазину.

Деревенский «супермаркет» был с утра безлюден. Она сразу пошла на кассу к Любе.

– Вот, серебро. Интересует? – кинула на прилавок ложку. – Немцы в хате оставили. В сорок третьем. Семейная реликвия…

– Эх, Татьяна, Татьяна. Прекращай бухать… Сгоришь ведь, – хозяйка магазина брезгливо рассматривала ложку.

– Серебряная, не бзди, – хрипло выдавила Седловицкая, – больше ста гривен стоит… наверное…

– Татьяна, – отодвинула сверток, – я не могу верить тебе бесконечно, – открыла замусоленную тетрадь. – Вот, смотри: ты мне должна четыреста семь гривен и это уже восемь месяцев…

– Люба, через неделю верну…

– А-а, я уже это полгода слышу, – подвинула ложку к себе. – Сколько хочешь?

– Бутылку водки и две пачки «Примы»… Люба, это серебро… настоящее…

– Рядом с серебром лежала. Последний раз, Татьяна, без денег больше не приходи. Мне тут бартер разводить не с руки.

Седловицкая вернулась домой. Отодвинув в сторону грязные тарелки, налила большую стопку водки и жадно выпила. Прислушалась к себе. Похмельная струна ослабла. Она прикурила сигарету. Мир стал обретать привычные подобие и образ.

Леська, сучка, обчистила нас и сбежала. Нет, доча, я тебя из-под земли достану. Будешь отвечать по полной! Хватит в куклы играть… детство закончилось…Седловицкая плеснула в стакан. И в кого ж она такая клятая? Дед – заслуженный учитель, бабка – тихая сельская библиотекарша. Отец? Да, папаша не подарок. Ещё тот крендель! Но мирный же. А может, это я такая?Водка разбудила вчерашние дрожжи и вызвала пьяные воспоминания.

Перестройка – золотое время. На продовольственном складе мешок сахара за сто рублей превращался в четыреста от продажи самогона, а нелимитированные конфеты «Барбарис» после переработки в жидкую валюту давали подъём в восемь раз. Потом наступил сезон водки, сваренной на румынских жвачках «Donald». Времени не хватало, пришлось бросить работу и погрузиться в бизнес. Сколько ей тогда было? Восемнадцать? Девятнадцать?... Где-то так… как и Леське сейчас…

Тоже я ведь, дура, учиться не хотела… Ругалась со стариками, а потом вообще уехала с мужем дежурить под таможню. Пять сотен долларов с автобуса. Сто себе, остальное – на базу. Не пыльная работа. Зря тогда Серёга с наркотой связался. Жили бы сейчас спокойно. Может, имели бы на рынке контейнер или палатку. Вот как все, с которыми начинали. С наркотой конкуренты подставили… Ментам всё слили… Взяли на горячем. Заставили концы на себе замкнуть, обещали меньше дать в суде. Да что с тех обещаний… Кинули как котят. Эх, Серёга, Серёга, говорила я тебе – не зарывайся. Сколько тебе ещё мотать? Создал себе проблемы… дурак…

Стукнула калитка. Кого ещё несёт?Двое мужчин в чёрных полупальто открыли дверь и застыли, брезгливо глядя в глубь тёмного помещения. Меньше всего эта комната напоминала жилище нормального человека.

– Есть кто? – спросил большой.

– Ну, что опять? – отозвалась хозяйка.

– Не нукай нам тут! Вставай.

– Шо такое? Не поняла…

– С нами пойдёшь. Вазген говорить будет.

– Да говорили уже. Не было Олеси, не приходила эта сучка с тех пор.

– Ты варежку закрой, зоя! – нежно сказал второй.

– Я не Зоя, я Таня.

– Ты зоя, даже если Таня. Потому что «змея особоядовитая». Врубаешься, кошёлка драная? Быстро встала и пошла за нами!

– А, ну тогда ладно, я переоденусь…

– Не заказывали бальных платьев. Бегом пошла!

***

– … ты мне юлить будешь? Говори, кувыркался с тётками на моей постели? Только правду!

– Вазген, я в прошлом месяце на доме дежурил один день, пацана подменял, – Топотун обречённо развел руками. – И ты же в курсе, у меня понятия есть, я на работе никогда…

– Знаешь этого? – Шония кинул на стол фотографию Рихарда Ланге.

– Первый раз вижу. Вазген, послушай…

– А эту ссыкуху? – положил брачное фото Олеси Макароновой.

– Нет, не знаю, – ещё раз внимательно посмотрел на девушку. – Кто это?

– Ладно…

Чёрт! Где сейчас её искать? Вазген убрал снимки в ящик стола. Или её найти, или мне раствориться.

Сегодня утром начальнику службы безопасности «АКТИВ-банка» позвонили из Одессы и сообщили неприятную новость. На его даче в «Золотых ключах» обнаружены два трупа. Мужчины, ориентировочно пятидесяти с небольшим лет, погибли от сердечной недостаточности, вызванной передозировкой клофелина . Дед троих завалил. Эта сука – ещё двоих. Третья мировая, не иначе...

– Ладно, Топотун, будем считать, что я тебе верю. Если встретишь где девчонку, звони. В открытую не рыпайся. Много гадостей она мне сделала. Сама ещё не знает каких... потому непуганая, скорее всего. Походи по барам, где молодняк тусуется, погляди на Советской… ну, в общем, понаблюдай.

Вазген подошёл к окну.

– И эту не знаешь?

Иван увидел у ворот Седловицкую, которая переминалась с ноги на ногу в окружении кавалеров в чёрном.

– Эту знаю.

– Мамаша её.

– Тогда ясно о ком речь. Ты, Вазген, не думай. Я обиды не держу. Виноват, конечно, но я исправлюсь…

– Всё может быть.

– Докажу.

– Найдёшь девчонку – штуку премии. Скоро женский праздник, наверняка где-то засветится…

ВОСЬМОЕ МАРТА

– Рихард, ну пожалуйста, ты должен выпить бульон...– Олеся Макаронова уже двадцать минут пытается скормить старику маленькую чашку супа с куриной лапшой. – Доктор сказал, что это всё нужно в тебя запихать…

Старику два дня назад стало лучше. Он начал понемногу приходить в себя, но говорить ещё тяжело. Ланге придержал руку девушки.

– Какое число, Олеся?

Девушка взглянула на мобильник.

– Восьмое, Рихард.

Восьмое марта – большой праздник в этой стране. Женщины в такой день расцветают и ждут от мужчин повышенного внимания. Это, конечно, правильно, женщины тут особенно красивы. Жаль, что только не многие знают себе цену. Старик с трудом проглотил ложку теплого бульона. Полина любила духи «Красная Москва». Нужно было накануне ездить в Николаев и переплачивать на толкучке пару рублей, чтобы наутро быть с подарком…

– Олеся, – Рихард Ланге отодвинул руку с ложкой, -что там с домом? Всё плохо?

– Нет, не очень, – поставила тарелку на тумбочку. – Нужно побелить забор, поправить ворота и вставить окна. Буфет Виктор обещал починить за неделю. Ну, это уже когда ты выздоровеешь.

– Слушай внимательно, девочка, – старик закрыл глаза. – Приедешь домой, поднимешься на мансардный этаж… в левом верхнем ящике бюро зелёная папка, откроешь её и найдёшь под документами кредитки. Возьми карточку «АКТИВ-банка», купи себе что-нибудь на праздник. Код карточки два, четыре…

– Рихард, не нужно, у меня есть деньги…

– Нужно, Олеся, это подарок. Два, четыре, семь,четыре. Все мужчины делают подарки. А я ведь ещё мужчина? – старик сжал её руку и улыбнулся сквозь боль. – Вызови мастеров, пусть замеряют окна и посмотрят забор. Там денег хватит на всё. Ты девочка сильная, справишься… – Ланге закрыл глаза.

– Убери эти ворота, Рихард, – председатель колхоза пыхнул в лицо самокруткой. – Зачем тебе купола с чертями?

– Это не черти, Иван Антонович. Это добрые святые, чтобы уберечь дом от демонов. На Кёльнском соборе по фризу стоят, и никто их не убирает…

– Вот там пусть и стоят, а здесь не надо. Из района уже два раза приезжали. Убери от греха подальше, зачем дразнить начальство? И так все косятся… Сам понимаешь, для некоторых ты до сих пор захватчик…

Пришлось убрать со столбов шатровое обрамление и деревянные фигурки святых архиепископов Клеменса Августа и Альберта Магнуса. Ворота стали серыми и унылыми, как и у всех в деревне.

***

Олеся Макаронова соврала. Денег у неё почти не было. Карточка была бы весьма кстати. Никаких лишних трат – только на лекарства, еду и ремонт дома. Ну разве что на подарок. Он сам сказал, чтобы купила. Что-то недорогое выберу. Может, что-нибудь из вещей? Сапоги надо. Эти совсем страшные. Истоптала за два сезона.

Нервные приключения последних дней и бессонные ночи в БСМП надломили Олесю. Девушка была на грани нервного срыва. Вышла из больницы, огляделась по сторонам.

Так, нужно купить какой-то еды и ехать в Варваровку, отоспаться. Ближайший вечерний рынок – на Дзержинского. Пешком по Чигрина, затем ещё несколько кварталов по заледеневшим тротуарам. Сэкономим на маршрутке. Денег хватит напару апельсинов, пачку чая и хлеб. Два рубля на автобус, немного мелочи. Ничего, завтра она уже будет богатой.

Подняла глаза и уперлась в знакомую вывеску: «Бар «Серебряная рыбка». Недорогие обеды. Домашняя кухня. Спиртные напитки. Пиво. Кофе». Хочу быстро кофе и домой… Или водки вместо кофе… По случаю праздника. Мой всё-таки праздник. Имею право. Ну, блин… может, кто знакомый тут есть? Не откажут девушке в ста граммах.

Макаронова толкнула дверь. Всё как всегда. Накурено, громкая музыка и нервные официантки. Осмотрелась. Знакомых лиц не видно. Подошла к барной стойке, достала сигарету. Подождём. Это ж надо, как завертелось. Сначала мамаша, затем бандиты с ментовскими закидонами. Всем я мешаю, все что-то от меня хотят. Старый немец – единственный близкий человек в городе. Родственники и друзья – все враги…

– Нормально, мать, ты откуда? С праздником тебя, – подошёл Вадим Сурок, обнял. Неловко ткнулся в щёку. – Я звонил корешам из Ленинского РОВД, никто ничего не слыхал. Где ты была?

– Вадим, – девушка убрала руку с плеча, – ну их. Даже не хочу вспоминать.

– Расскажи, Леська…

– Я хочу перехватить – и на базу. Сил нет.

– Где сегодня база?

Леся как будто и не услышала вопроса. Внимательно посмотрела на Сурка. Затем твёрдо развернулась в сторону двери. Раз не наливают, надо уходить. Ни к чему лишние разговоры. Ты сначала накорми, а потом уже расспрашивай, кавалер хренов.

– Ты куда? Сейчас перекусим. Я со смены только… Эй! – Вадик щёлкнул пальцами в сторону официантки. – Пару бутеров принеси и сока. Водку будем?

– Нет, Вадик, – желание выпить исчезло, – устала.Хочу спать…

– Сегодня Восьмое марта. Символически…

– Ну, если только символически… – она благодарно погладила Сурка по голове.

– И водчоночки отсыпь, – крикнул парень.

Девчонка нахватала проблем, как сучка блох, но как-то выпутывается и пока неплохо. Как с гуся вода. Сбежала? Или выпустили? Нет, Шония не из тех, кто выпустит добычу. Хоть бы сказал мне, что сбежала. Конспираторы... Не буду больше Вазгену сдавать её. Сам виноват. Надо доверять людям больше...

– Ну, давай за женский день, – Сурок поднял рюмку. – С праздником.

Они выпили, потом ещё и ещё. Олеся быстро опьянела. Все серьёзные мысли мигом улетучились из маленькой головы. Язык развязался.

– Так это были не менты? – деланно удивился собеседник.

– Да я ж тебе пятый раз говорю, – Олеся допила сок. – Бандюки реальные. Увезли меня в Одессу и хотели на пароходе переправить за границу.

– Зачем?

– Не знаю. Зачем обычно увозят? В бордель или на запчасти. Я случайно разговор подслушала и сбежала от них… – Поняла, что болтает лишнее, подняла голову. – Вадим, мне пора…

– Посиди ещё пару минут, сейчас вместе уйдём… – Вадик не знал, что с ней делать.

«Серебряная рыбка» заполнялась народом. Праздничный вечер загнал под крышу замёрзших торговок с рынка. За столами громко говорили, а кое-где уже и пели. Шаркали стулья, звенела посуда, отовсюду слышался привычный дружелюбный мат.

– Где ты сейчас западаешь? База где? Дома?

– Нет, домой нельзя. Мамка злая до сих пор, она меня точно кончит. Я тут в одной хате пристроилась, – внутреннее чувство самосохранения отключало язык, не давая сболтнуть лишнего.

– О-о-о, какие люди и без охраны! – Сурок встал и по очереди обнялся с молодыми парнями. – Это Олеся, – кивнул на девушку, – а это Максим и Жека.

– Я смотрю, у вас тут праздничный ужин. Не помешаем? – спросил тот, которого назвали Жекой.

– Не помешаете, братаны.

– Всё, я домой, – Олеся попыталась встать.

– Нет, так не пойдет, – Максим подозвал официантку и заказал шампанского. – Мы не хотим, чтобы праздник из-за нас заканчивался, – обратился к Макароновой. – Посидите немного с нами, девушка, скоро всем по домам. У нас у всех жёны, матеря. Или матери? Как правильно?

Пили «за женщин-матерей», потом «за женщин-подруг», затем «за хранительниц домашнего очага» и вновь «за подруг». Олеся перестала сопротивляться. Сначала пила по полной, потом половинками. Затем опрокинула пластиковый стакан с шампанским, отодвинула тарелку, положила на стол голову и заснула.

Женский праздник набирал обороты. Немолодые торговки за соседними столами громко кричали песни и вразнобой говорили. У стойки разбили очередной стакан. Посетители требовали счета, но не уходили и продолжали гулять.

– Что-то сильно громкий базар, – Проставнюк поморщился. – Давайте валить куда-нибудь…

– Куда? – Краснокутский огляделся по сторонам. – Сейчас везде такое гульбище.

– Пойдём ко мне, – Максим достал портмоне и рассчитался с официанткой. – Зацепим по дороге какую-то закусь, водка дома есть.

– А эту? Куда её? Она нетраспо… нетрастро… нетранспортабельная, – Куток уже плохо говорил. – Оставляем тут.

– Ты шо? Мы своих не бросаем, – Сурок встал. – Леська! Поднимайся… уходим.

Девушка не откликнулась.

– Так, Вадик, – Краснокутский взял Олесину сумочку, – ты в магазин за закуской. Мы с Максимом её дотащим. Пусть отоспится в тепле.

Вдвоём поставили её на ноги и, поддерживая с двух сторон, повели к выходу. Макаронова еле перебирала ватными ногами, повиснув на кавалерах. Так прошли три квартала, пересекли центральный проспект и вошли в огромный двор. Прохожие, увидев компанию, отворачивались и делали вид, что не замечают ничего странного.

***

Сурок вошёл в квартиру Максима и наблюдал из коридора через открытую кухонную дверь за неумелой мужской суетой.

– Где эта?

– В спальне дрыхнет, – Краснокутский с кухонным ножом в руке вышел в коридор. – Не дала раздеть, испугалась, что трахать будут. В куртку вцепилась намертво. Где ты её подобрал?

– Да так, давно знакомы. Ну, что у вас тут?

– Всё в порядке. Селёдка, картошка, помидоры. – Максим хозяйским жестом пригласил за стол. – Стоп! Забыл, старики из деревни прислали, – открыл холодильник и вытащил литровую банку с солёными грибами. – Настоящие рыжики… царская еда. Наливай!

– Лучку туда и маслица.

– Так сойдёт. Время зря теряем.

– За баб! – чокнулись и выпили.

– Все беды от них, – Краснокутский подцепил вилкой колбасу. – Меня, суки, на работе два раза закладывали. Шалавы паскудные.

– Без них никак нельзя, – Максим наполнил рюмки. – Хоть говорят, что кабаки и бабы доведут до цугундера… Давай за них, за неверных…

Выпили. За дверью в коридоре послышалось нетвёрдое шарканье ног и звук сливного бачка.

– Опа, проснулась, – Сурок поставил на стол чистуютарелку. – Макс, я приглашу? Не возражаете, пацаны?

– Давай подругу…

– Пусть проблюётся как следует, умоется и в койку, – сурово буркнул Куток. – Не хрен тут мужскую компанию разбивать.

– Да пусть, что тебе?

– Ладно. Я пойду посмотрю, как она там, – нерешительно поднялся Сурок.

– Сядь, – Краснокутский вновь наполнил рюмки, – ничего с ней не будет. Они, кошки, живучие.

Выпили. Закусывать не хотелось. На холодной сковороде лежала сырая картошка. Про неё забыли.

– В заводе сегодня тётки с утра пьяные ходили, – Куток подцепил ножом селедку. – Трахаться хотели…

– И как, поймали кого? – лениво спросил Максим.

– Да так… вроде нет. Времени не было, металл отгружали. За неделю накопилось…

– Когда вы уже всё растащите? – Сурок вытер губы салфеткой. – Уже три поколения тащат, тащат…

– Ха, ещё и внукам хватит, – ухмыльнулся Краснокутский. – Там этого добра – завались. Не мы возьмём, так другие заберут. Бесполезный металл. Кому нужен непрофильный рельс столетней давности? – Никому! Уже и колёс под него не делают. Там мужики умные, всё знают… Я с ними просвещаюсь. О как…

– Ну да, – Проставнюк подвинул к себе пепельницу, всё вокруг народное, всё вокруг мое…

Дверь на кухню распахнулась. В проёме покачивалась Олеся. Куртка расстегнута, из-под свитера торчит мятая футболка.

– Слышьте, пацаны, – морщилась от света пьяная Макаронова. – А чё вы всё бубните да бубните? Вы кроме трындежа что-то ещё умеете делать? Башка раскалывается от вашей болтовни. Хуже баб, честное слово. А ты громче всех, – пальцем ткнула в Краснокутского. – И голос такой противный… Тошнит от тебя…

– Оп-паньки, мы злые проснулись, – Сурок притянулк себе Макаронову, девушка с разгону упала на колени. – Выпей, Леська, подобреешь… Химия в башке устаканится. Всё придет в норму… Сегодня твой праздник… Давайте, за присутствующих здесь дам! Стоя.

– А что, у нас тут дамы есть? – Краснокутский зло упёрся в стол. – Кто здесь дама? Эта шмара, что ли?

Куток поднял глаза на девушку. Лицо его побелело.

– Ты, сука, кто такая? Что ты умеешь, босявка? Ноги раздвигать?

– Перестань, Жека, не заводись, – Вадим хлопнул друга по плечу. – Давайте выпьем, праздник сегодня…

Выпили молча.

– Слушай, женщина, – икнул Краснокутский, – а давай мы тебе подарок сделаем к празднику. Настоящий… Отымеем тебя втроём, как в кино. Не хочешь вместе – давай по отдельности.

– Мальчик, – Олеся взглядом поискала на столе рюмку, – у тебя имелка выросла? Или ты в постели тоже языком работать любишь?

– Всё, хватит! – Сурок подвинул девушке полную рюмку водки. – Пей и иди в койку. Выспись. Пацаны, кончай гнилой базар.

Он встал, отвёл Олесю в спальню и сразу вернулся. Друзья сидели на кухне, уставившись в стол. Настроение ухудшилось.

– Это твоя баба, Сурок? – Проставнюк смахнул со стола сигаретный пепел.

– Да нет. Я ж тебе говорил, что знакомая… встретил сегодня случайно…

– Какого хрена тогда вписываешься за неё?

– Никто ни за кого не вписывается. Просто не люблю разборок на ровном месте.

– Так это не твоя баба?

– Нет.

– Значит, я её сейчас трахну, – Краснокутский опрокинул в себя рюмку.

– Да трахай, если невмоготу. Мне-то что?

– И трахну! Макс, резина есть?

– Полно, – Проставнюк поднял руку и нашарил на кухонной полке пачку презервативов.

– Я пошёл, пацаны. Щас ей будет подарок…

Приятели проводили глазами собутыльника.

– Трахать он пошёл, блин, – Сурок потушил сигарету. – Его самого можно сейчас трахать… Любовник нашёлся… Ладно, Макс, чёрт с ним. Давай, за наших женщин выпьем.

– Это за кого?

– За воспитателку нашу, Наталью Юрьевну, за директрису Надежду Григорьевну и за повара Аннушку. Помнишь, она нас малых подкармливала? Конфеты носила. Самое светлое, что от детдома осталось. Давай за них?

– Давай.

Выпили. Занюхали хлебом. Есть не хотелось.

– Где там Куток?.. Заснул на ней?

– Пусть повозится. Ей тоже для здоровья полезно. А чё у тебя за мобила? Покажь… О, гляди – праздник кончился. Уже девятое.