Текст книги "Собачий род"

Автор книги: Сергей Арбенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Некоторое время ничего не происходило.

Потом автобус внезапно содрогнулся. Рыжая выглянула – и шерсть на ней поднялась дыбом: чёрный человек неторопливо поднимался по ступенькам в салон. Рыжая глянула в окно в надежде, что появится водитель. Но те, что закусывали в соседнем автобусе, только мельком взглянули на тёмного; видимо, решили, что это обычный пассажир.

Рыжая хотела заскулить, но поняла, что как раз этого делать не следует, и снова нырнула под сиденье.

Тяжёлые шаги раздавались всё ближе. Чёрный человек, кажется, всё видел даже в темноте. Он не спеша заглядывал под каждое сиденье. Потом вдруг остановился, прислушиваясь. Рыжая сжалась в комок, затаила дыхание.

И внезапно послышался хруст: тёмный одной рукой сорвал спинку сиденья с болтов, ухватился за металлический трубчатый остов – и вырвал его из пола вместе с креплениями.

Рыжая взвизгнула от ужаса, поднырнула под остов сиденья, который тёмный человек держал в руках, проскользнула мимо тяжёлого, пахнущего гибелью ботинка и опрометью бросилась к выходу. Выскочила из автобуса и помчалась к освещённой трассе, держась поближе к заборам и кустам.

Добежала. Здесь было почти светло, асфальт отливал синевой в свете фонарей. То и дело мимо проносились машины. Рыжая нырнула в спасительную тень. Обернулась, вывалив язык и тяжело дыша.

А на остановке началось что-то совсем уже странное. Тёмный человек вышел из автобуса, заглянул под колёса. А потом, ухватившись обеими руками за край днища, стал приподнимать и раскачивать автобус, – так легко, словно это было его обычной забавой.

Наконец, побросав недоеденные пирожки, выбежали и водители.

– Эй, мужик! Ты чего, рехнулся? Или в пятак захотел?

Тёмный продолжал молча раскачивать автобус, отрывая колёса ПАЗа от земли.

– Во, блин, гадство, даёт!.. – крикнул один из водителей. – Эй ты, самодельный! Оставь автобус в покое! Силу девать некуда?

Тёмный не отвечал. Казалось, он решил вообще положить автобус набок.

Водители взъярились. Двое сбегали в соседние автобусы, вооружились монтажками.

– В последний раз предупреждаю, придурок! – закричал водитель.

Тёмный молча напрягся – и внезапно опрокинул автобус набок. Раздались скрип, скрежет, с жутким протяжным звоном посыпались стёкла.

– Вот же сука! Н-на!

И монтажка опустилась на голову тёмного.

Ничего не произошло.

Тёмный оглянулся. На лице его на этот раз появилось вполне осмысленное выражение недоумения. Он взял монтажку, легко вырвал её из руки онемевшего водителя и без размаха ударил его в лоб. Водитель качнулся, – и повалился на спину.

Другие водители попятились.

– Ванёк, мобильник есть? – диким голосом закричал кто-то. – Звони в ментовку и спасателям!

Больше Рыжая не стала смотреть. Она повернулась и помчалась по тротуару вдоль трассы. Пронеслась весь квартал до Корейского переулка. Свернула, и, не снижая скорости, помчалась дальше, – к дому, где жил Бракин.

* * *

Коростылёв, видевший все это, сверкнув очками, отошёл от окна.

* * *

Громадная белая волчица выросла перед Рыжей внезапно, будто упала с неба. Рыжая даже не успела притормозить, и с разбега ткнулась мордочкой в мощные седые лапы. Откатилась назад и замерла.

Белая сидела спокойно, глаза её лучились.

И сидела она так, что пробраться к дому не было никакой возможности. Рыжая чувствовала, что Белая гораздо умнее и быстрее Тёмного Человека. Мимо неё проскользнуть вряд ли удастся.

Рыжая стала пятиться, поскуливая, приподняв зад и припав брюхом к дороге.

Переулок был узким, ни в одном из домов не горел свет. Лишь где-то вдали, за заборами и сараями, сиял одинокий грустный фонарь. Всё вокруг было мёртво и пусто. Чёрные покосившиеся заборы, тёмные, или забранные наглухо ставнями, окна. Белые крыши. Тощие голые тополя.

Сзади послышались мерные тяжёлые шаги. Рыжая в страхе обернулась – и обмерла: из-за поворота вышел чёрный человек.

Теперь и назад пути тоже не было.

В отчаянии, не зная, как спастись, Рыжая внезапно подняла лисью морду к луне и пронзительно, страстно завыла.

Белая с удивлением послушала вой, – и внезапно всё поняла.

Это не та собака. Совсем не та.

Она взглянула на тёмного, приближавшегося большими шагами Ка и мысленно приказала ему:

"Ка, остановись! Это не та собака, которая приведёт нас к деве. Не трогай её. Ищи пса. Старого худого пса, который скоро появится здесь. А сейчас – возвращайся домой, в преисподнюю!".

Ка замер, подняв одну ногу. Он словно бы задумался, наклонив голову к плечу.

Потом развернулся и так же мерно, не спеша, удалился.

"Вставай, маленькая хитрая лисичка! – Белая взглянула на Рыжую. – Беги домой. И скажи хозяину, чтобы не выпускал тебя больше ночью одну!".

Белая поднялась на ноги, взглянула на небо, и внезапно совершила гигантский прыжок в сторону и вверх.

И словно растворилась в тёмном небе. Лишь мигнули звезды.

Трясясь всем телом, Рыжая дикими глазами оглядела пустой переулок, заборы, белые крыши тёмных домов.

Волчицы не было.

* * *

Когда Рыжая вернулась домой, Бракин её не сразу узнал. На загривке и на боках у неё появилась седина. Она дрожала, стуча коготками, бегала по комнате, не находя себе места. Тыкалась в ладони сидевшего на кровати Бракина, скулила, и снова начинала юлить по комнате.

Бракин сказал вслух:

– Ты встретила того человека, да? Он мёртвый, но как бы живой? Он, наверное, погнался за тобой и напугал?

"Да, да, да, – проскулила Рыжая. – Но ещё я видела ту страшную белую волчицу, которая чуть не разорвала меня на части во дворе, – там, где живёт человек в очках. Мёртвый-живой шёл за мной, я бежала. И столкнулась с Белой. Я знаю, кто это. А ты – нет".

Бракин подумал, отхлебнул чаю из треснувшей чашки.

– Ладно, – сказал он. – Не знаю, – так узнаю. Они ищут собаку. Но не тебя. Так что сядь и успокойся. Иди ко мне, я приласкаю тебя.

Рыжая подбежала, снова ткнулась горячим носом в ладони, лизнула их шершавым языком, и опять отбежала.

Посмотрела с тоской и печалью, и легла на свитер у порога.

– На тебя там дует из-под двери. Давай я переложу свитер ближе к печке.

"Нет. Тогда я не успею предупредить тебя, если мёртвый-живой войдёт сюда".

– Вот глупышка, – сказал Бракин и вздохнул. – Ну, хорошо. Как хочешь. Уже поздно. Давай попробуем заснуть.

* * *

Алёнка поправлялась, но как-то медленно, неохотно, с трудом.

– Вишь, какая бледная, – ворчала баба. – Хоть бы на улицу сходила, погуляла.

– Не хочу, – отвечала Алёнка.

– "Не хочу"… Вот же "нехочуха". А чего же ты хочешь?

– Ничего.

Алёнка или лежала в кровати, молча глядя в потолок, или садилась на постели, поближе к окошку, отодвигала бабкины горшки с цветами и подолгу глядела на соседский заснеженный двор.

– Съешь чего-нибудь! – говорила баба.

– Не хочу.

– Опять "не хочу"!

Баба собиралась, шла в магазин, приносила огромные зелёные и красные яблоки, виноград, апельсины. Ворчала как бы про себя, что вся пенсия на эти "хрукты" уйдёт. – "Хрукты" Алёнка ела, – но тоже нехотя, без желания. Откусит яблочка, – отложит. Через час вспомнит про него – опять откусит…

И вдруг однажды в ранние сумерки в окне появилась кудлатая, страшная морда.

– Тарзан!! – не своим голосом взвизгнула Алёнка.

Баба от неожиданности выронила кастрюлю, варёная картошка раскатилась по полу.

– Как "Тарзан"? Какой Тарзан? – полушёпотом спросила она и тоже кинулась к окну.

А Алёнка уже соскочила с постели, одевалась быстро, наспех. С улицы доносилось радостное повизгивание блудного пса. Тарзан колотил лапами по стеклу, даже пробовал его лизать. Баба нащупала под собой стул, села.

– Баба, я его в избу заведу? – спросила Алёнка с порога.

– А? – баба выглядела совершенно ошалевшей. – Веди, чего уж там…

* * *

Когда Тарзана накормили и вытерпели все его бесконечные ласки, Алёнка повела его в пустую стайку, где когда-то держали курей, но куры все передохли от какой-то куриной болезни. В стайке было довольно тепло, – тепло, как ни странно, давала лампочка, висевшая под потолком. Дощатый пол был выстлан сеном.

Алёнка попросила бабу нагреть ведро воды, взяла хозяйственное мыло, щётку, на которой когда-то баба драла шерсть, и пошла в стайку мыть Тарзана. Тарзан не спал, ждал. Бока его раздулись от еды, морда выражала верх блаженства.

– И где же ты был, а? – спрашивала Алёнка, принимаясь за мытье. – Где ходил, а? Вон шерсть вылезла, шрамы какие. Ты из деревни сбежал, да?

Тарзан повизгивал, норовил лизнуть Алёнку в щёку, в руку, но она твёрдо отворачивала его морду, строжась, прикрикивала по-взрослому:

– Да стой ты нормально! Налижешься ещё, успеешь.

В стайку пришёл Андрей – баба его впустила, – присел рядом на корточки, стал помогать. Тарзан был такой грязный, шерсть так свалялась на нём от грязи и крови, что одного ведра воды не хватило. Андрей вылил грязную воду в помойную яму, притащил ещё ведро.

И они снова мыли, расчёсывали, распутывали и вырезали ножницами свалявшиеся култы шерсти.

Под конец оба взмокли – не хуже Тарзана.

Наконец, обтёрли его ветошкой, и напоследок Алёнка аккуратно расчесала его своей старой расчёской.

Теперь Тарзан стал похож на ухоженную домашнюю собаку. Он еле вытерпел до конца мытья, и снова кинулся лизать Алёнку и Андрея.

А баба глядела в окно, из-за которого доносились повизгивание пса и голоса ребятишек, и думала: "Прибежал… Вот же! Небось, километров двести пятьдесят отмахал. Лошадь и лошадь. Чем кормился? А может, он заразный? Дворы по пути зорил? Надо соседку, Вальку позвать, – пусть посмотрит".

Баба вздохнула и стала одеваться на улицу.

* * *

Когда баба вернулась, не застав соседку дома, – увидела во дворе, на бетонированной дорожке, Тарзана и Алёнку с Андреем. Все трое просто сияли от счастья.

– Баба! Можно мы с Тарзаном на улице побегаем?

– Можно. Но только здесь, по переулку. А где машины – ни-ни. И к почте не ходите. Там милиция дежурит, всех бродячих ловит. Как бы вашего Тарзана не поймали.

– Так он же не бродячий, он теперь домашний. Смотри, какой!

Действительно, пёс выглядел теперь чистым, сытым, ухоженным.

Баба покачала головой и пошла в дом.

* * *

Когда вышли за ворота, Алёнка сразу почувствовала: нет, улица Тарзану не нравится. Едва увидев вдали прохожего, он остановился как вкопанный, напрягся, опустил голову. Даже шерсть на загривке приподнялась.

– Ну что, побежали? – спросил Андрей.

Алёнка подумала.

– Нет. Пойдём лучше во двор.

Андрей удивился, шмыгнул носом.

– А чего?

– Видишь? Тарзану не хочется здесь бегать. Наверно, он пока сюда шёл, его ловили уже. Напугали сильно.

Прохожий приближался и Тарзан внезапно начал пятиться к воротам.

Андрей посмотрел на прохожего, пожал плечами:

– Ну пошли во двор, раз такое дело…

* * *

А на другой день в ворота постучал милиционер с планшеткой на боку. Представился помощником участкового.

Он был невысоким, с одутловатым лицом, и форма на нём была какая-то изжёванная, мятая.

– Здравствуйте, хозяюшка, – сказал он, входя в избу и почему-то зацепившись ногой о порог.

Баба взглянула на него. Хотела было сказать: "Какая я тебе "хозяюшка"?", – но внезапно передумала. Участковый стоял одной ногой в сенях, другой – в комнате, и почему-то глядел на порог. Наконец переступил и второй ногой, снял шапку. Баба подозрительно смотрела на него.

– Разрешите присесть?

– Садитесь, раз уж пришли, – сказала баба.

Помощник сел, развернул свою планшетку.

– Так, – сказал он. – Вот здесь написано, что при первичном обходе в прошлом году собаки у вас не было.

– Это при каком "первичном"? В декабре, что ли? Когда облава была?

– Ну да. Перед самой облавой. Мы всех собак тогда по дворам переписывали, помните?

– Я-то всё помню, – сказала баба.

– Не понял? – помощник поднял выцветшие глаза, опушённые редкими рыжеватыми ресницами.

– А чего тут понимать… Обещали устроить облаву на бродячих собак, а сами хозяйского пса застрелили.

– Это не мы, – слегка смутился милиционер. – Это… Ну, в общем, неувязочка вышла.

Баба промолчала, хлопнула тряпкой по клеёнке перед самым носом помощника и стала вытирать стол.

"Был бы дед дома, он бы вам показал "неувязочку"! – подумала она.

– Ну, так значит, продолжим, – сказал помощник, убирая со стола планшетку и локти.

– О собаке-то?

– Конечно! – просиял гость. – У вас не было собаки, хотя раньше была. Потом исчезла, а сегодня опять появилась.

– Появилась, появилась, – ответила баба почти сердито. – Да вот интересно, откуда вы так скоро узнали?

– Соседи сказали.

– Какие соседи?

– Ну… – милиционер слегка замялся. – Ваши соседи.

– Это кто ж тут у нас вам про меня докладывает?

Милиционер понял, что попал впросак, и решил перейти в наступление:

– Так собака, говорю, появилась, или нет?

Баба – чего уж отпираться, – согласилась:

– Появилась… Да не успела появиться, а вы уже тут как тут.

– Я на службе, – довольный собой, ответил милиционер. – Служба у нас такая… Собака, значит, ваша. А где она была всё это время?

– А вам-то какая забота?

– Нам забота есть, – суровым голосом сказал милиционер. – В городе появились случаи бешенства. Много больных собак. Вот я и интересуюсь, не больна ли ваша собака.

– Нет, не больна, – отрезала баба.

– А вы что, ветеринар? – почти иронически спросил милиционер.

– Вот же прицепился, – как бы про себя сказала баба. И сказала погромче: – Я что, не видела бешеных собак? Да я в деревне выросла, и здесь сколько лет живу, всегда с собаками. И бешеных видела, и всяких. Здоровую собаку от бешеной всегда отличить смогу.

– Да я и не спорю, – миролюбиво сказал милиционер. – Только порядок сейчас такой: всех новых собак положено сводить к ветеринару, чтобы он справку дал. А без справки собака как бы недействительная. Её могут случайно отловить.

– Как это – "случайно"? – насторожилась баба.

– Ну, допустим, вы её выпустите погулять, а на улице её и поймают. Всем патрулям сейчас приказано собак без хозяев ловить, усыплять, и доставлять в питомник.

– На улицу мы её не пустим, – сказала баба. – Да он и сам не пойдёт. Видать, тоже наслышан про ваши "неувязочки". Вам неувязочки, а детям – горе.

– Ладно, – сказал милиционер. – Как зовут собаку? Мне записать надо.

– Тарзан.

– Сколько лет?

– А кто ж считал? Ну, Алёнке шесть в том году исполнилось, а Тарзан уже был, когда она родилась. Родители Алёнкины его щеночком под воротами подобрали. Подкинул кто-то. Пока маленький-то был – ещё ничего, а вот вырос, – целый конь, так одни хлопоты с ним. Весь палисадник, говорю, засрал… Извините, конечно, на таком слове.

– Ну, ладно. Запишем – "семь лет".

– Да ему все девять, – возразила баба просто так, из желания противоречить этому странному "помощнику участкового", который о заговорённый порог запнулся.

– Хорошо, – легко согласился милиционер, – запишем: "девять".

Он захлопнул планшетку, оглядел кухню, хмыкнул. Внезапно встал.

– В общем, так, хозяйка… Вам необходимо в трёхдневный срок получить справку у ветеринара, что собака здоровая. Мы проверим. А, кстати, это не она? Вернее, он.

Милиционер смотрел в дальнее окошко, выходившее во двор. Там по дорожке мимо дровяника носился Тарзан, а его догоняли мальчишка и девочка.

– Он и есть, – подтвердила баба.

Милиционер внимательно смотрел ещё с полминуты, потом повернулся, надел шапку, попрощался и ушёл. Кстати, переступая через порог, он почему-то высоко поднимал ноги.

Алёнка влетела в избу румяная, весёлая.

– Баба, а кто это к нам приходил?

– Кто-кто… милиционер приходил.

– Зачем? – округлила глаза Алёнка.

– Ох… Про Тарзана твоего всё выспрашивал. Где он был, да почему нет справки от ветеринара. Говорит, справки сейчас у всех должны быть, что собака не бешеная. Иначе, говорит, его это… случайно поймают и усыпят… – И добавила тихо: – Вот же нелюди! Нелюди и есть…

– И что, у всех соседей такие справки есть? – спросила Алёнка.

Баба остановилась, подумала. С удивлением взглянула на Алёнку.

– А ведь верно! И как это мне самой на ум не пришло? Пойду-ка я к бабе Клаве. Да к Наде зайду. Поспрашиваю. У них-то тоже кобели есть.

И баба, прикрикнув:

– А ты сядь, поешь! – стала одеваться.

* * *

Она вернулась через час, сердитая, тронь, – зашипит.

– Что, баба? – спросила Алёнка. – Узнала про справку?

– Узнала, – кратко ответила баба и больше ничего не сказала.

Алёнка заперла Тарзана в стайке, чмокнула его в лоб на прощанье, и побежала домой.

Было уже темно. По радио рассказывали об успехах какого-то завода, который возглавил новый директор, или, по-новому, "внешний управляющий".

Баба поставила на стол тарелки с супом, нарезала хлеба, вскипятила чайник.

Алёнка потренькала жестяным умывальником, наскоро вымыв руки.

Сели ужинать. Алёнка съела всё и попросила добавки.

– Ну, ты сегодня прямо молодец, – сказала баба, наливая добавки, и почему-то вздохнула.

* * *

За воротами, у низкой ограды палисадника, стоял какой-то человек, глядел в освещённое окно. Ему был виден тёмный коридор, а в конце – часть залитой светом кухни. Там за столом, болтая ногами и весело что-то рассказывая, сидела маленькая девочка с тугими светлыми косичками.

* * *

Улица Карташова. «Губернаторский» дом

Был одиннадцатый час ночи, когда белая «Волга» остановилась перед чугунной витой калиткой. Трёхэтажный краснокирпичный особнячок, окружённый пихтами, светился почти всеми окнами. Особнячок строили по проекту турецкой фирмы, и дом получился, как игрушечка – что внутри, что снаружи. Особенно почему-то умилял губернатора флюгер в виде парусника, установленный на шпиле на коническом жестяном куполе. Парусник показывал бушпритом, куда дует ветер, а при сильном ветре начинал весело трещать.

Действительно, при чём тут парусник? Ближайшее море от Томска – за тысячу с лишним километров. Да и то – не море, а Ледовитый океан. По идее, надо было бы петуха установить. Но, во-первых, петух над домом губернатора – несолидно. Во-вторых – опять же, ассоциации нехорошие. Тут недавно внучка вслух сказку читала про золотого петушка. С очень неприятным финалом. Потом приставала: "А почему петушок старичка клюнул, а не шемаханскую царицу? Она же самая злая!".

Да и царь-старичок не из добреньких, – подумал тогда Максим Феофилактыч. И обрадовался: хорошо, что петуха на шпиль не посадили. А ведь было, было такое предложение…

Губернатор вылез из машины. У калитки с той стороны сразу же возникла громадная немецкая овчарка. Овчарка сдержанно гавкнула, помахала хвостом. Губернатор нажал на кнопку звонка. Над входной дверью был установлен маленький, почти незаметный с улицы объектив видеокамеры, вставленный в просверленный кирпич.

Над парадной дверью вспыхнули все лампы, во дворе сразу стало светло. Калитка щёлкнула, открылась.

– Не жди, езжай, – устало сказал губернатор водителю.

– Так не положено, – привычно ответил тот.

– Езжай, сказано! Я тут ещё с собакой постою, воздухом подышу…

Водитель ничего не сказал, и плавно, почти бесшумно отъехал. Его машина только снаружи была "Волгой". Внутри это был полный "Мерседес", изготовленный по спецзаказу.

Отъехав за угол соседнего дома, водитель развернулся, чуть-чуть подал вперёд, чтобы был виден двор губернаторского дома, заглушил двигатель, выключил свет.

Губернатор неторопливо побрёл по аллее из редких пихт к дому. Водитель хорошо видел, как он на ходу трепал овчарку за загривок. Потом поднял что-то с обочины, бросил по направлению к парадному крыльцу. Овчарка бросилась следом. Вернулась.

Губернатор присел на край скамьи из витого чугуна с деревянным сиденьем.

Сидел довольно долго. Наконец, поднялся, и пошёл к входным дверям.

Водитель в притаившейся "Волге" облегченно вздохнул и повернул ключ зажигания: всё, на сегодня рабочий день закончен. Можно ехать.

Но в следующее мгновение он забыл и о ключе зажигания, и о рабочем дне.

Из-под пихты навстречу губернатору вышло какое-то чудовище. Водитель подался вперёд, вгляделся. Это была огромная бело-серебристая собака.

Она спокойно вышла на аллею и села, глядя на губернатора светящимися глазами.

Овчарка крутанулась на месте, взвыла, и с неистовым лаем бросилась на Белую. А дальше произошло невероятное: громадная, тренированная, откормленная, обученная по всем правилам служебная овчарка от одного взмаха лапы Белой отлетела, перевернувшись в воздухе.

А Белая сидела спокойно, не шевелясь, и смотрела только на губернатора. Максим Феофилактыч застыл на месте. Оглянулся по сторонам. Весь его вид выражал полнейшее недоумение.

Между тем овчарка вскочила и, даже не отряхнув с себя снег, уже всерьёз, как на учениях, бросилась на Белую, целясь ей в горло.

Белая снова взмахнула лапой. И овчарка оказалась на тротуаре, на спине, бешено молотя воздух лапами. А Белая положила ей лапу на брюхо, коротко нагнулась. Раздался визг и овчарка судорожно забилась на тротуарных плитках.

Максим Феофилактыч похолодел: из-под горла овчарки вытекала чёрная, слегка пенистая кровь.

Включился громкоговоритель, и раздался голос жены:

– Максим, что там такое??

– А чёрт его знает… – непослушными губами выговорил губернатор.

Белая внезапно поднялась, перешагнула через овчарку и медленно, как бы нехотя, двинулась к неподвижно стоявшему человеку.

Максим внезапно опомнился:

– Вера! Выпускай Царя с Царицей! И ружьё, ружьё…

Он недоговорил.

Водитель тоже опомнился, ударил по газам. Машина пулей вылетела из-за угла, затормозила у витой чугунной калитки. Водитель выскочил, на ходу взводя пистолет.

– Семерых волчат убил, – услышал как будто сквозь сон губернатор. – Семерых.

Губернатор сделал шаг назад, не веря глазам и ушам. "Семерых волчат"… Это про волчью стаю в Калтае, что ли?..

Водитель подскочил к калитке, присел, изготовясь к стрельбе. Широкая спина губернатора мешала прицелиться. Водитель крикнул не своим голосом:

– Максим Феофилактыч! В сторону, в сторону!..

– А? – спросил губернатор, зачем-то приседая.

Между тем щёлкнул замок входной двери, она раскрылась, выпустив двух здоровенных псин – московскую сторожевую и ротвейлера. С низким, хриплым рычанием они кинулись на Белую.

Белая лишь слегка повернула голову. Рыкнула. И обе собаки замерли, упали на брюхо, заскулили испуганно и жутко.

А в голове губернатора путались свои и чужие мысли: "Загонщики выгнали их на егерей. Их расстреляли из итальянских автоматических винтовок. Вся поляна была красной от крови. А трупы потом освежевали, сняли шкуры и унесли. И оставили на красной поляне. А им там холодно, очень холодно без шкур".

А потом:

"Ведь говорили же мне, надо было питбулей завести. И овчарку во дворе не одну, а две. И охранника… Водителя теперь придется уво…".

Больше мыслей не стало. Что-то бросилось ему в лицо, опрокинуло. Странный хруст раздался в горле и шее. Боли губернатор не чувствовал, – только странную отрешённость и пустоту.

Он ещё услышал, как стрелял водитель из-за калитки. Стрелял, пока не кончились патроны. И на краю угасающего сознания услышал совсем уже странное:

"Семерых волчат…

Семь! Семь!..

Семерых волчат…

Съем, съем!".

* * *

Белая подняла окровавленную пасть. Пронзительные светящиеся глаза смотрели прямо на водителя.

Водитель попятился, как стоял – на корточках. Выронил пистолет, нащупал позади себя дверцу машины и юркнул внутрь.

Что было дальше, он не видел, да и не хотел видеть. Дрожащими руками он включил рацию и что-то кричал кому-то.

А Белая неторопливо рвала на куски труп губернатора, глотала, не давясь, вместе с обломками костей.

На втором этаже распахнулось окно. Послышался длинный женский крик, а потом – пушечный выстрел из крупнокалиберного ружья.

Пуля опрокинула Белую. Она с изумлением поглядела вверх. Приподнялась, и неуверенно поползла под пихты, волоча задние ноги. Раздался второй выстрел, но пуля попала в каменный бордюр, брызнувший мраморной крошкой.

А потом на пихты словно упало с неба тёмное дымное облако. И мгновенно поднялось вверх. На снегу остались кровавые пятна. Но кровь быстро, с шипением, исчезала, оставляя в снегу дыры до самой прошлогодней травы.

* * *

Черемошники

Темнело. Баба слушала радио, качая головой, и стряпала пирожки. По радио с утра только и говорили, что о зверском убийстве губернатора Максима Феофилактовича Феоктистова. Говорили о чрезвычайном положении, о том, что прилетели замминистра МВД Александр Васильев и генеральный прокурор Юрий Скуратов. В «Белом доме» беспрерывно заседала комиссия по ЧС. Временно, на период ЧП, вся власть в области передавалась председателю комиссии, и. о. губернатора Владимиру Густых. По радио передавались его выступления, решения, указания.

Баба только качала головой.

Пришла Алёнка, – насилу рассталась с Тарзаном.

– В стайке его оставила? – спросила баба.

– Угу, – сказала Алёнка, уплетая пирожок с капустой.

– Привязала там?

– Не-а.

Баба вздохнула.

– А что, надо было привязать? – спросила Алёнка.

– Да не знаю…. Всё равно он всю стайку загадит. Ты бы его на старое место посадила, в палисад. Я бы ему ящик приспособила под конуру. Цепь там осталась…

– Я уже думала, – серьезно ответила Алёнка. – Нельзя его в палисад. Ему всю улицу видно, и его тоже всем будет видно.

– Ну и что? А как же дом сторожить, если никого не видеть? Так и воров не заметишь.

Алёнка помотала головой.

– Нельзя в палисад. Он чужих людей не хочет видеть.

Баба хмыкнула:

– Это он сам тебе, что ли, сказал?

– Нет. Я сама заметила.

Баба сказала:

– Все равно в милиции уже всё знают. Завтра надо им справку принести. А если он людей боится – как же его к ветеринару потащишь?

– Ветеринара можно домой вызвать.

– Ага, – покачала головой баба. – И заплатить. Все твои "детские" за два месяца.

Алёнка быстро прикинула в уме.

– Нет, ещё останется пятнадцать рублей.

Баба удивилась:

– А ты откуда знаешь?

– А посчитала в уме.

Баба промолчала. Алёнкины способности её не то, чтобы настораживали. И не то, чтобы пугали. Скорее, вызывали какое-то тяжёлое, неприятное чувство.

– Да ничего, баб! – весело сказала Алёнка, и потянулась за вторым пирожком. – Сейчас про Тарзана все забудут.

– Это почему ещё?

– А ты разве радио не слышишь? Губернатора же убили.

Баба присела на стул, судорожно вздохнув.

– Ну, если ты такая грамотная… – начала она и снова задохнулась; перевела дух. – Если грамотная и всё знаешь, то должна понимать: губернатора не человек убил. Его зверь какой-то растерзал.

Алёнка замерла с открытым ртом.

– Значит, опять на собак подумают? – тихо спросила она.

– А на кого им ещё думать? Медведей и волков в городе пока нету.

– Значит, опять облаву устроят, – упавшим голосом проговорила Алёнка и отложила недоеденный пирожок.

Вскочила, быстро стала одеваться на улицу.

– Да ты куда на ночь глядя? – крикнула баба.

Дверь захлопнулась.

– Вот же стрекоза, а? И что с ней делать… – сказала баба.

* * *

Алёнка подошла к дому, где жил Андрей. Стукнула в калитку. Калитка, к её удивлению, почти сразу же открылась. Андрей стоял красный, распаренный, в расстегнутой старой шубейке, наверное, доставшейся ему от старшего брата.

– Алёнка! – ахнул он. И немедленно провёл под носом рукавицей. – Ты чего, а? А я тут снег вот чищу. Папка пьяный пришёл, отругал. Днём снег шёл, а я не почистил, забыл.

– Выйди, – сказала Алёнка.

– Ага! Я счас. Мне маленько осталось. А то папка проснётся, в туалет пойдёт, – заругается.

И он стремительно начал откидывать снег с дорожки огромной отцовской лопатой.

– Хорошо у тебя получается, – сказала Алёнка, присев на корточки и оперевшись спиной о забор.

– Ну. На… как это… натернировался.

Алёнка не стала его поправлять, промолчала.

Андрей в пять минут закончил чистить двор, сбегал домой, переоделся и выскочил.

– Так ты чего? – спросил снова, когда они оказались на улице.

– Слышал, что губернатора убили?

– А это кто? – удивился Андрей.

– Это – губернатор. Самый главный у нас дядька. Его прямо перед его домом убили. Почти на куски разорвали, и даже некоторые кости разгрызли.

Андрей вытаращил глаза.

– Ну? А ты откуда знаешь?

– По радио весь день передают, и по телевизору. Ты что, телевизор не смотришь?

– Не-а. Папка хороший телевизор давно пропил, а старый только одну программу показывает, и то плохо.

– Ну так вот. Я думаю, что прятать надо Тарзана.

На этот раз Андрей не стал удивляться и переспрашивать. Он как-то сразу всё понял.

– А куда? – понизив голос, спросил он.

– Думать надо, – сказала Алёнка.

И они оба задумались, не спеша бредя по пустому переулку.

Вдали задребезжала пустая фляга на санках: Рупь-Пятнадцать плёлся за водой.

– Стой, – сказала Алёнка. – А может, нам его попросить?

Андрей начал озираться, ничего не понял и переспросил:

– Кого?

– Да вот его, – Алёнка кивнула в сторону дребезжавшей фляги.

– Бомжа?! – удивился Андрей и открыл рот.

Алёнка с неудовольствием посмотрела на него.

– Ну да, бомжа. Он у цыган живет, а к цыганам редко кто заглядывает. Они милиционерам платят.

Андрей опять было разинул рот. Потом сказал:

– А вдруг они Тарзана-то это… съедят?

– Кто? Цыгане? Ты что! Цыгане собак не едят. У них вон, две овчарки во дворе, добро стерегут.

– Ну, тогда бомж и съест, – упрямо сказал Андрей.

– Не съест, – твердо сказала Алёнка. – Бомж, к твоему сведению – он такой же человек.

И пошла вперёд.

– Здорово, детишки! – издалека закричал Рупь-Пятнадцать.

– Здорово, – сказала Алёнка. – Стой. У нас к тебе дело есть.

– Ко мне? – удивился Рупь-Пятнадцать.

– К тебе, к тебе, – нетерпеливо повторила Алёнка. – Ты слышал, что опять облава на собак будет?

– Нет.

– А что губернатора собаки загрызли – слышал?

– Да говорили вроде что-то…

– Значит, опять собак ловить будут, – понял?

– Понял, – кивнул Рупь-Пятнадцать. – Только не понял, я-то тут при чём?

– А ты нам помочь можешь. К вам ведь милиция не ходит?

– Да не видал пока, – слегка оробевшим голосом ответил бомж.

– Ну вот, значит, цыганских собак не тронут.

Рупь-Пятнадцать сдвинул вязаную шапочку на лоб и присвистнул:

– Так вам что – собаку надо спрятать, что ли?

– Догадливый, – проворчал Андрей.

Он стоял боком и участия в беседе старался не принимать.

– Собаку. Тарзана нашего, – сказала Алёнка.

– А! Знаю я вашего Тарзана. Так его же вроде в лес увезли?

– А он вернулся! – Алёнка рассердилась на себя – из глаз едва не брызнули слёзы. Она даже топнула ногой.

– Ну, так какой базар! Спрячу, конечно.

– Где?

– Ну, у цыган и спрячу. Алёшку попрошу – старшего цыганёнка ихнего. Он паренёк добрый, надёжный. Не продаст.

– А где он его спрячет?

Рупь-Пятнадцать снова присвистнул – на этот раз не без самодовольства.

– Да у них двор какой – видела? Как три ваших. Они ж две развалюхи соседние купили, и из двух один участок сделали. А там сараев, стаек, погребов – немерено. У них и тайные норы выкопаны. Они там деньги хранят и разное барахло, которое наркоманы приносят – телевизоры там, видики, камеры, – ну, всякую такую халабуду. За дозу всё, что хочешь, тащат. Даже мамкины шубы.

Рупь-Пятнадцать и дальше продолжал бы говорить, но Алёнка внезапно погрозила ему пальцем. Рупь-Пятнадцать мгновенно закрыл рот.