Текст книги "Тролльхеттен"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц)

2

Но Ворон понял. Ворон был добрым, хотя и служил злу. Он только слегка пожурил брата Рамену за провал его операции. Темная фигура с широкими крыльями ясно дала понять, что у нее слишком мало слуг, чтобы разбрасываться ими, наказывать их по пустякам.

Услышав это, Рамена пал на колени посередине своей совершенно пустой квартиры и простер руки в сторону Ворона. А Ворон вытянул крыло, и лица его слуги коснулось что-то мягкое, прохладное, как полупрозрачный черный шелк. Рамена прикрыл глаза, он был счастлив и потому, когда его хозяин продиктовал следующее задание, не сразу отреагировал. А потом все-таки заметил слегка удивленным тоном:

– Но ребенка…

– Ты даже не представляешь, что может этот ребенок замутить. – Каркнул Ворон, и мягкое прикосновение вдруг превратилось в цепкую ледяную хватку. Одинокая слеза выкатилась из глаза Рамены. – Его, именное его ты должен отправить в нижние миры. Ты понял меня? Понял своего хозяина.

Рамена истово закивал. Пускай, пускай ребенок уйдет из этого мира, лишь бы отпустили щеку, ведь это так больно…

Хватка ослабла. Цепкие когти отпустили смятую человеческую плоть. Но другая хватка осталась – мертвая хватка красных глазищ Ворона. Брат Рамена чувствовал ее, эту хватку, она всегда была с ним. С того самого момента, как Ворон появился в его жизни.

– Сделаю… – молвил Дмитрий Пономаренко.

А теперь он шагал по городу, спокойно и отвлеченно глядя перед собой. Вот только взгляд его был таков, что случайные прохожие, завидев этого неприметного, в общем-то, типа, поспешно сворачивали с дороги. А некоторые даже оборачивались и смотрели ему в след, не в силах понять, что же их так напугало в этом человеке.

По пути брат Рамена сделал всего одну остановку возле ларька, где купил двенадцать шоколадных батончиков (очень задешево) и бутылку ядовитого цвета газировки (за дикие деньги). Пономаренко стал замечать, что в последнее время вопрос еды его почти не волнует, словно он вообще потерял эту самую главную человеческую потребность. Ворон сказал, что он меняется, и еды ему будет требоваться все меньше и меньше. Но предупредил, что это произойдет через какое-то время, а пока следует хоть как-то питаться.

Батончики были жутко сладкими, а питье отдавало какой-то эссенцией, словно концентрат разводили в водах реки Мелочевки, но Рамене было на это плевать. У него была цель, а это главное, в чем нуждается человек.

Народу на улице было много. Дул сильный ветер, трепал легкую летнюю одежду. Издалека различались длинные очереди во все торговые точки, где можно было купить питье. Крошечные кафе на открытом воздухе были до отказа забиты людьми, которые сосредоточенно запасались живительной влагой. Больше того, почти все посетители ничего не ели, отдавая предпочтение лишь стакану с прозрачной, исходящей пузырьками, водой. Это был какой-то подсознательный комплекс, некое неосознанное неудобство, которое побуждало в людях желание запасать как можно больше жидкости, чем бы она ни была. Рамене подумалось, что со временем они кинутся запасать и съестное, хотя никаких перебоев в поставках пищи не предвиделось.

«Они боятся… – думал Рамена, глядя на их серьезные и чем-то озабоченные лица, – боятся погружения во тьму. Чувствуют, и им становится страшно».

Цель его визита находилась на самом краю Верхнего города в Школьном микрорайоне. Детский садик «Солнышко» – двухэтажное, покрытое тоскливой желтой краской, здание. Решетки на нижних окнах, крошечный пятачок перед входом, и чуть попросторнее сзади. Когда-то принадлежащий садику участок был куда больше, Рамена это помнил, ему не раз и не два приходилось проходить мимо этого заведения. Тогда он шел на работу… кстати, где он работал? Рамена не помнил, а может, это была не работа, а учеба?

Плевать, и ни к чему напрягать память, это все прошлое. Факт тот, что со временем сад потерял эти участки, и на месте крошечных бревенчатых домиков, выстроенных для малышни, возникли белоснежные панельные многоэтажки, вознеслись на девять и пятнадцать этажей, скрыв от гуляющих детей солнце, так что теперь садик всегда был в тени и выглядел крошечным и убогим между двумя высокими конгломератами.

Именно сюда ходил нынешний клиент Рамены. Видимо, из бедной семьи, раз обретается в таком задрипанном саду. Все-таки Пономаренко задумался – ну чем, чем может навредить Ворону пятилетний ребенок? Или он вырастет и тогда навредит? Но ведь черный дух сказал, что падение во тьму случится довольно скоро. Нет, он совершенно не пони…

– Рамена… – голос раздался из темного проема между двумя домами. – Рамена, ты что, сомневаешься?

Ворон был там. Сидел на капоте какой-то машины – такой черной, что ее полностью скрывала густая тень от дома, только поблескивали отдельные детали: фары, хром на радиаторной решетке.

– Я не сомневаюсь… – произнес Рамена-нулла.

– Ну, тогда не стой, иди, – произнес Ворон, сейчас его темный силуэт обрел более антропоморфные очертания. Казалось, это почти человек, который сидит на гладком черном металле в позе лотоса. Только глаза остались те же. – Сейчас воспитательница выведет группу на прогулку. Твоя задача отозвать ребенка и завести его сюда, ко мне. Не светись, ты не должен попасться.

– Никогда, – сказал брат Рамена, – я убью этого маленького паршивца здесь! Во тьме!

Казалось, Ворон улыбнулся. А потом исчез с капота машины, словно его и не было. Тихо заработал двигатель, и автомобиль медленно выполз из проема. Черный «Сааб».

Но Рамена на него не смотрел, он быстрым шагом направился к входу в садик. Позади него мрачновато выглядящее авто с визгом вырулило на улицу. Пыль вилась за ним столбом, отчего буквы на заднем стекле стали бледно-розовыми, присыпанными.

Низкий покатый заборчик, разноцветная дуга детской лесенки за ним. Звонкие крики откуда-то из-за здания. Ветер треплет пышную крону одинокого вяза у самого дома. Брат Рамена не торопясь зашел за оградку, огляделся. Нет, все-таки, один домик тут сохранился. Крохотный, словно для гномов, но очень похожий на настоящий. Даже есть одна ставня, выкрашенная давно облупившейся синей краской. Почему-то Рамене пришло на ум собственное детство. Не в этом садике и даже не в этом городе, но он помнил такие домики, помнил, как интересно было там играть среди дня. Как можно прятаться за потемневшими от времени бревнами, как можно забраться под крышу на скрещенные стропила. Там, куда ходил в детстве Пономаренко была даже двухэтажная колокольня с изящной шатровой крышей. Днем было весело, а к вечеру эти дома погружались во мрак, и дети населяли их разнообразными чудовищами. Он помнил это ясно, даже пресловутая Синяя рука в его детсаду жила именно в этих избушках. Как все переменчиво. День – ночь, черное – белое. Во всяком случае, Диме Пономаренко эти избушки давали еще кое-что, что наверняка не испытывал ни один из его тогдашних приятелей. Чувство защищенности. Только укрывшись за толстыми стенами он находил странный покой и ощущение полнейшей безмятежности охватывало все его существо. Потом это ушло, потом была школа, взрослая жизнь. Большой мир, заселенный переменчивыми людьми, медленно отдаляющиеся родные, пропадающие один за другим друзья. Он помнил, что, в конце концов, остался один, и это стало началом его скатывания с нормальной жизненной колеи в некий метафизический кювет. Увлечение эзотерикой, потом секта, теперь вот Ворон. Чувство защищенности – вот что все это давало.

Рамена слабо улыбнулся, прогоняя воспоминания. Зачем ворошить прошлое? Но все же, не удержавшись, заглянул в домик. Пришлось низко наклониться, чтобы пройти в крошечный дверной проем. Давно прошли те времена, когда маленький Дима проходил в такие проемы с гордо поднятой головой.

Рассеянный свет из крошечного окошка освещал грязные, размалеванные матерными надписями, стены. В середине строения земля уходила вниз, образуя глубокую впадину, на самом дне которой примостилась свежая кучка фекалий. Дух в домике витал неприятный. Улыбка Рамены-нуллы погасла. Нет, не вернуть то забытое ощущение покоя среди этих расписанных стен. Все ушло, ушел Дмитрий Пономаренко, и остался только Рамена, и только Ворон может дать ему такую нужную сейчас среди всеобщего гниения защиту.

Человек, вышедший из вросшего в землю деревянного строения, уже не мучился ни совестью, ни глупыми воспоминаниями. Жесткое с резкими чертами лицо, спокойный взгляд человека, делающего свою работу. Делающего всегда надежно и качественно, даже если эта работа ему не нравится.

Дверь здания детсада распахнулась, и поток галдящих детей вырвался наружу в восхитительный ветреный полдень. Ярких расцветок курточки, у некоторых не менее цветастые рюкзачки с модными наклейками. Дети восхищенно толпились у входа, смотрели на белесое небо, на то, как несется через двор пыль, на миг принимая очертания фантастического зверя, как грозно шумит старый вяз. На странного человека, замершего возле одного из домиков.

Еще раз хлопнула дверь, и появилась женщина лет сорока, которая сразу что-то стала выговаривать детям, но что именно – совершенно глушили их крики. Видимо воспитательница.

Жертву Рамена увидел сразу. Вернее нет, это жертва сразу заметила его и уставилась прямо в глаза своему грядущему убийце. Маленький мальчик, одетый победнее прочих, с удивлением и какой-то обреченностью смотрел на Рамену, совершенно не обращая внимания на галдящих кругом детей. Узнал что ли? Рамена быстренько перебрал в памяти моменты, когда он мог видеть этого мальца. Получалось, что никогда, знать и узнать тот его не может.

Не двигаясь, Рамена ждал. Все той же тесной стайкой дети направились на игровую площадку. Туда, где покачивались от ветра двое лишенных сидений качелей, да торчал, покосившись, сваренный из металлоконструкций жираф. Краска с него слегка осыпалась, особенно на морде, и жираф взирал на мир пустыми сероватыми глазницами.

Море детских криков! Так громко! Рамене они вдруг стали напоминать крики дерущихся чаек. Множество белых птиц с грязно-желтыми клювами, которые бьются над чужой добычей, какой-нибудь полежавшей уже падалью.

Внезапно слуга Ворона заметил, что его жертва отделилась от остальных детей и идет к нему, медленно и неуверенно. Но все равно создавалось впечатление, что делает она это подневольно. Рамена молча следил, как маленькая фигурка приближается к нему. Дешевые кроссовки ребенка оставляли на пыли детской площадки ясные и отчетливые следы.

Подойдя, мальчик остановился, напряженно глядя в лицо Рамене широко открытыми серо-голубыми глазами. Рот у него тоже приоткрылся, выражая удивление и испуг. Он казался совсем маленьким, куда меньше стоявшего перед ним убийцы.

– Вы – это он, да? – неожиданно спросила будущая жертва.

– Кто – он, малыш? – спросил Рамена почти ласково.

Ребенок задумался, оторвал взгляд от лица Пономаренко и уставился в землю. Потом все-таки решился и сказал еле слышно:

– Вы – тролль, да? Я знаю, мама говорит, что троллей нет, и в книжке они выглядят совсем по-другому. Но вы – это он? – он поднял голову и снова посмотрел Рамене в лицо. Слуга Ворона мог поклясться, что в этом взгляде читалась тоска и затаенное отчаяние попавшейся дичи. А он, Рамена-нулла, был волком!

– Нет, я не тролль, – сказал Пономаренко, – я почти такой же человек, как и ты. Меня зовут Дмитрий. А сейчас пойдем со мной, нам надо поговорить.

Малец безропотно сунул крохотную холодную ладошку в руку Рамене, обхватил ее, как утопающий хватается за соломинку. Сказал между делом:

– Вы мне снились.

– Да? – спросил Рамена, аккуратно уводя его все дальше от основной группы детей.

– Да, и там вы были другим. – Продолжила его жертва с какой-то недетской рассудительностью, – у вас были крылья. Черные, как… у вороны.

– У Ворона, – поправил Рамена. – Ворон с красными глазами.

– Он ваш хозяин, – продолжил мальчик, выходя вслед за Пономаренко за ограду детского садика, – Вернее, это вы так думаете. А на самом деле его нет. Он мираж, фата…

– Откуда ты это знаешь? – резко спросил Рамена, двое проходящих мимо людей кинули на него удивленный взгляд, и он поспешил понизить тон, – Ворон есть. Он очень даже материальный. Он… он властвует.

– Властвует не он, – резво перебирая ножками, чтобы успеть за ускорившим шаг Раменой, возразил мальчик, – мираж не может властвовать. А настоящий хозяин – это…

– Хватит!!! – рявкнул Рамена и крепко, до боли сжал руку мальчика. Тот скривился, и одинокая слеза прокатилась у него по щеке, но он не проронил ни звука.

Рамену сейчас не интересовало, откуда пятилетний ребенок может знать такие вещи, и почему ему снится собственный убийца. Кроме того, Дмитрий интуитивно чувствовал, что его малолетняя жертва может сказать что-то еще. Что-то темное, страшное, от которого не убережет даже Ворон.

В молчании они пересекли улицу. Пацан шел, подняв голову, ветер развевал его волосы, а на лице была отчаянная решимость. Он что-то шептал одними губами, но, к счастью, это невозможно было понять. Совершенно не сопротивляясь, ребенок дал завести себя в проем, где они и остановились.

– Ты, наверное, уже все понял, – сказал вдруг Рамена, – не зря идешь так спокойно и не сопротивляешься.

Ребенок кивнул, и внезапно у него из глаз покатились крупные слезы.

– Тролли, – сказал он, – тролли едят маленьких детей.

– Вроде того, – произнес Рамена, – но чтоб ты знал. Если бы не приказ Ворона, я ни за что бы этого не сделал. Но… ты не понимаешь и не поймешь, Ворона нельзя ослушаться. Он даже не убьет меня, нет, просто лишит своей защиты. А это… это страшно.

Мягко выговаривая это мальчику, Рамена достал из внутреннего кармана финку. Лезвие ее, чуть затупившееся о стену другой, похожей арки, все равно грозно поблескивало. Надо было наточить, а то затупилось и теперь будет скорее рвать, чем резать. Со вздохом слуга Ворона повернул ребенка лицом к стене. Он ведь не садист, нет, просто скромный вестник новой эпохи. Задрал своей жертве голову и приложил лезвие ножа к шее, собираясь с духом.

– Эй, там! – крикнули у входа в проем.

Рамена сжал зубы. Ну почему так не вовремя?! Почему постоянно кто-то мешает, кто-то ставит палки в колеса!! Кинул быстрый взгляд на человека, маячившего у входа.

Час от часу не легче! Это одна из целей – давешний журналист из дома на Школьной. Секунду слуга Ворона раздумывал, что делать: прикончить пацана и бежать или попытаться убить еще и нежданного спасителя.

– Ники-и-та! – донесся неожиданный крик из-за ограды детского сада – Трифонов!! Ну, где же он!

Воспитательница. Хватилась воспитанника.

А вроде бы окончательно покорившийся мальчик вдруг спутал окончательно все планы. Немыслимым образом изогнувшись, он выскользнул из-под лезвия и со всех ног побежал к журналисту, который, видимо, все еще пытался понять, что происходит. При этом ребенок громко кричал и тянул руку к стоящему.

Вне себя от злости, Рамена кинулся за ним, но тут к силуэту журналиста присоединился еще один, раздался короткий вопрос:

– Что происходит?

Журналист что-то сказал, указал рукой на Рамену. В этот момент дите добежало, наконец, до них и с ревом обхватило руками штанину бездарного писаки. При этом маленький ублюдок безостановочно выкрикивал:

– Тролль!! Тролль!!!

Все было ясно. Ко второму силуэту присоединился третий, к Рамене уже бежали люди, и потому слуга Ворона, спрятав нож, кинулся назад во тьму. Переулок этот он знал хорошо и где-то через сто метров заскочил в сквозной подъезд, который благополучно вывел его в один из проходных дворов. Собственно, здесь погоня и отстала.

На душе было мерзко. Не хотелось возвращаться домой и сообщать демонической птице об очередном провале. Ну почему так получается, почему?

– Ненавижу… – процедил брат Рамена улице, ветру и небу над головой. Но больше свою мысль конкретизировать не стал.

Покоя, очень хочется покоя. Может быть, все-таки, стоит вернуться в деревянный домик и подремать там, невзирая на похабные надписи и дерьмо?

Но вот эта мысль была абсолютно ненормальной, и Дмитрий Пономаренко это прекрасно понимал. Поэтому он стиснул зубы и направился домой, выместив по пути злобу на стайке ворон, роющихся в разворошенном мусорном баке. Подхватив с земли половинку кирпича, брат Рамена, нелюбимый сын своей матери, со всей дури зашвырнул его в самую гущу птиц. Хрипло каркая, вороны взметнулись в воздух, оставив на земле у бака одну свою товарку. Рамена подошел к умирающей птице и уставился в ее бессмысленные глаза.

Хотя нет, не бессмысленные. У птицы были глаза Ворона, красные уголья которых, похоже, теперь будут видеться Рамене на каждом шагу.

3

Все случилось так, как ему и предсказывали. На землю пала новая ночь, тихая и прохладная, принесшая с собой запах влаги и людских тревог.

И эту ночь встретил Павел Константинович Мартиков, бывший старший экономист бывшего «Паритета», сидя на крыше пятиэтажного дома из белого кирпича.

Дом был старый, его шиферная кровля потемнела, а проржавевшие антенны торчали из нее, наподобие психоделических кактусов. Еще здесь было много проломов, и острые шиферные края угрожающе топорщились в небо. Из дыр тянуло сыростью. Там гнездились голуби, а также мыши, крысы и прочие мелкие писклявые твари. Вот и с того места, где сидел Мартиков был виден один такой пролом, в котором четко различались белесые хрупкие кости.

С наступлением темноты на небо заполз толстый раздувшийся месяц, половинка луны. Блеклый и холодный свет его пал на землю и окрасил город в оттенки голубого и серого. Некоторые из крыш стали казаться покрытыми снегом, а какие-то обрели непроглядный черный цвет.

Месяц сразу приковал взгляд Мартикова. Толстый светящийся ломоть сыра, при взгляде на него у Павла Константиновича пробуждались какие-то скрытые, древние рефлексы. Месяц был бледно-желтым, так почему же при взгляде на него Мартикову видится багрянец?

Кровь? После его героического отказа от страшного задания прошло всего несколько дней. Но эти изменения, кромсающие душу и даже тело, происходили все быстрее.

Тот случай с буйным на улице. Он был не первым, и далеко не последним. Каждую ночь приходили сны. Они были однообразны, примитивны и пугающи этой своей примитивностью. Каждую ночь во сне Мартиков охотился. И почти каждый раз настигал свою добычу. Хруст костей, запах и вкус горячей крови – все это сводило с ума!

А теперь вот еще луна, ему все время хочется смотреть на нее, и при этом из горла начитанного и просвещенного Павла Константиновича вырывались какие-то хриплые звуки, и он лишь усилием воли не давал им перерасти в заливистый вой.

Были изменения и внешние. Мартиков заметил, что у него чрезмерное количество волос. Он брился каждый день с утра, а к вечеру у него уже вырастала короткая, но вполне оформившаяся бородка. Причем волосы в ней были жесткие и колючие – настоящая шерсть. С каждый новым утром Павел Константинович замечал, что волос становится все больше, и они растут уже и на скулах, там, где их отродясь не было. Шевелюра ему тоже не давала покоя. У начавшего лысеть в тридцать пять лет Мартикова она стала вдруг очень густой и с трудом поддавалась расческе. Обломав на несчастном инструменте пару зубьев, он плюнул на это дело, и теперь на голове у него были длинные спутавшиеся пряди.

А вчера… вчера он повернулся спиной к зеркалу и обнаружил, что она тоже покрыта этим жестким курчавым ворсом. Мартиков чуть не заплакал, созерцая этот шерстистый атавизм. И, кроме того, опасения вызывала форма его ушей. Разве они всегда были такими заостренными? Он не помнил. Он больше не чистил зубы, они и так оставались крепкими и белыми. А как-то раз Павел Константинович выплюнул в раковину пару желтоватых коронок, а когда пощупал языком места, где они раньше обретались, то обнаружил там зубы – абсолютно целые и здоровые.

Может быть, только в этом и был плюс всего происходящего. Теперь-то Мартиков понимал, что типам из «Сааба» совершенно не нужно было заставлять исполнить их жуткое поручение силой, достаточно было просто пустить все на самотек. Наверняка ведь они наблюдают за ним, ехидно посмеиваются над его превращением. Гнусные демонические твари!

Павел Константинович сжал кулаки с крепкими темными ногтями и глухо зарычал. Прозрачная слюна сорвалась с его вывороченных губ и шмякнулась на крышу, откуда и потекла вниз, стремясь достигнуть белеющих, словно облитых фосфором, костей анонимного существа.

Двойник, темный двойник! Теперь-то Мартиков понимал, что это никакой не близнец, а самый настоящий зверь, неведомым образом поселившийся у него в сознании и с каждым днем обретавший все большую власть.

Не в силах скрывать происходящие с ним изменения Мартиков ушел от жены, не говоря ни слова и взяв с собой минимум вещей. Машиной он теперь не пользовался, и потому шел по городу на своих двоих, кидая на прохожих мрачные диковатые взгляды. Его сторонились, в нынешнем своем состоянии Мартиков уже не внушал доверия. Он снял квартиру в Нижнем городе, очень задешево, и кроме крохотной, нещадно воняющей, комнатушки приобрел еще и соседей – крупных рыжих тараканов и раздувшихся от крови прежних жильцов клопов. Впрочем, Павла Константиновича они не тронули, убоявшись характерного звериного запаха.

Что хорошо, в этом доме был выход на крышу, так что теперь каждую ночь Мартиков выползал наверх и любовался на ночное светило, тихо поскуливая от непонятных, но очень сильных чувств, которые мутным водопадом обрушивались на его мельчающее существо. Иногда его порывало кинуться за летающими ночными птицами и хватануть их зубами.

Проблема с водой его почти не коснулась. Просто в один прекрасный день Мартиков обнаружил, что в кране нет воды. Сколько-то времени он терпел, а потом вышел на улицу и, подобно покойному Хромову, припал к грязнющей обширной луже, чем поверг в шок проходивших мимо горожан. Причем пил он не по-человечески, а по-собачьи – старательно лакая языком. Потом он поднял голову и испуганно оглядел прохожих, лицо его было заляпано черной грязью, глаза горели какой-то нечеловеческой жизнерадостностью. После чего Мартиков поднялся и побежал прочь, домой, содрогаясь от только что совершенного поступка. А другая часть его существа – примитивная звериная сущность, напротив, была удовлетворена, жажду-то он утолил.

Несмотря на грязнейшее, кишащее заразой, питье Павел Константинович не только не заболел, но и вообще не почувствовал хоть какое-то недомогание. Видимо и желудок его (с гастритом и нарождающейся язвой) успел перестроиться и мог теперь принимать все что угодно. В один прекрасный день Мартиков зашел на рынок и купил себе мяса – сырого, серовато-тухленького оттенка и оттого чрезвычайно дешевого. Во время покупки он старательно убеждал себя, что приготовит из него гуляш или что-нибудь в этом роде. Но в тот же вечер не утерпел, выхватил полузамерзший кусок из холодильника и вонзил в него свои новые крепкие зубы. Минут пять он млел от острого наслаждения, потом то, что осталось от человека, возмутилось, и его вырвало в заляпанную ржавыми потеками раковину. А ночью ему снова снилась погоня и сырое мясо – еще чуть живое, дергающееся и обильно разбрызгивающее кровавую влагу из разодранных вен и артерий. Жареного совершенно не хотелось, более того, оно теперь вызывало отвращение и какой-то панический страх (запах дыма, огня, опасности!) То ли дело, этот кусок слегка протухшего мяса… так аппетитно, так близко к природе.

«Не-ет!! – Вопила человеческая часть, тот прежний цивилизованный Мартиков. – Я не буду есть протухшее мясо, не буду! Не буду!»

Но, разумеется, он ел… Как беременная женщина, Павел Константинович Мартиков больше не имел власти над своими желаниями. Его новая сущность знала, что ей надо, и каким образом это достать.

Дальше – хуже. Сломалась бритва, и бывший старший экономист купил себе опасную, длинную и жутковато поблескивающую. Найти ее было трудно, но покупка оправдала себя – тот толстый ворс, что рос теперь у Мартикова на лице, требовал чего-то посерьезнее обычных тоненьких и хлипких бритвенных лезвий.

Пару раз порезался, потом стал бриться аккуратней. Иногда вставал перед зеркалом и долго глядел себе в глаза, пытаясь убедить себя, что никаких изменений в них не произошло. Но это ведь не так, верно? Характерный желтоватый цвет радужки – это игра освещения или так и есть? Да и разумный ли этот взгляд? Взгляд начитанного и цивилизованного человека. Мартиков жалко улыбался себе, но улыбка приоткрывала его новые острые зубы, зубы отнюдь не травоядного животного.

Его перестали любить собаки (а ведь он помнил времена, когда забитые беспородные и холеные домашние питомцы ластились к нему, а злющие бойцовые звери дружелюбно лизали Мартикову ладонь). Теперь все было не так, животные при виде его впадали в истерику. Они сторонились его, лаяли, выли самым кошмарным и тоскливым образом. Самые бойкие пытались кидаться, но, не дойдя полметра, с испуганным взвизгом отскакивали. Видимо, пах он теперь немножко иначе. Это, кстати, замечали и в магазинах, куда он иногда заходил купить продукты, и теперь замечание: «мужчина, от вас пахнет как от козла» стало верным спутником его жизни и так раздражало, что он не был уверен, что в один прекрасный момент не накинется на говорящего.

Самое гнусное было, пожалуй, то, что подобная мысль больше не казалась безумной, а наоборот, было в ней что-то невыразимо привлекательное.

А потом случилась эта дикая история с собакой, достойная в лучшем случае стать пищей для анекдотов. В худшем – вне всяких сомнений, диагнозом в карточке врача психбольницы.

Мартиков вышел из дома и направился в магазин за сырым мясом. Был солнечный яркий день, и потому он соображал более-менее нормально, пребывая в обычном для своей человеческой части состоянии вялотекущей депрессии (звериная – депрессий не признавала и буйно радовалась жизни). Не успел он отойти на полсотни метров от своей дряхлой трущобы, как повстречал собаку, мирно выгуливаемую меланхоличным хозяином. Как назло, это была овчарка, до омерзения похожая на ту, что он чуть не сбил некоторое время назад – светлая, чепрачного окраса. Лица хозяина Мартиков так и не заметил, потому что события стали развиваться с ужасающей быстротой.

Поравнявшись с Павлом Константиновичем псина остановилась, уперевшись в землю всеми четырьмя лапами, чем вывела своего владельца из состояния легкой задумчивости. Глаза животного потрясенно выпучились, и это выглядело бы комично, не происходи такое на самом деле. Две секунды овчарка зачарованно смотрела в глаза Мартикову, а потом испустила тихий задушенный вой, с трудом прорвавшийся через перехваченную собачью глотку. Но эта псина оказалась то ли из храбрых, то ли из глупых, а может быть, это был просто изнеженный домашний пес, который привык, что ему не угрожает абсолютно ничего. Она никуда не побежала, а, уперевшись для надежности лапами в землю, оскалила внушительные белые клыки и издала низкий предупреждающий рык, который сразу вслед за испуганным взвоем прозвучал странновато.

– Фу, Норд! – строго сказал хозяин, лица которого Мартиков так и не увидел.

Норд махнул хвостом и грозно гавкнул, при этом слюни его взвились с морды в воздух и частично обрызгали Мартикову брюки. Павел Константинович смотрел в собачьи глаза и изо всех сил пытался себя убедить, что собака не является его кровным врагом. Тщетно! Зверь, который поселился внутри него, считал иначе. И против своей воли бывший старший экономист издал низкий глухой рык, чем-то похожий на только что выданный собакой.

Норд смутился, но зубы не спрятал, наоборот, обнажил их еще больше. Внушительные клыки – длинные и заостренные. В сознании стоявшего напротив него человека в это время происходили кардинальные изменения. Дремавший доселе в темном уголке не признающий компромиссов зверь отпихнул в сторону хлипкую и интеллигентную человеческую часть Мартикова и полностью воцарился на рулевом мостике его сознания.

Овчарка кинула ему вызов? Хорошо. Он покажет, что надо делать с трусливыми людскими прихлебателями!

Изящным и мягким движением Мартиков опустился на четвереньки. Растопыренные пальцы рук нежно и чутко соприкасались с асфальтом, верхняя губа задралась, и зубы, показавшиеся из-под нее, почти ни в чем уже не уступали зубам животного. На исказившемся лице ярко горели глаза – примитивными и сильными чувствами.

– Эй, что… – сказал хозяин собаки, а потом инстинктивным движением попытался притянуть животное к себе.

Поздно. Не думающий и не рассуждающий больше Мартиков одним прыжком достиг овчарки и вцепился ей в морду.

Зубами!

Веером брызнула кровь и осела Мартикову на лицо, он блаженно улыбнулся и, сделав неуловимое движение зубами, раскромсал собаке верхнюю челюсть.

Пес взвыл, попытался укусить Мартикова, но тот легко уклонился и, сделав головой стремительное атакующее движение, впился в собачью глотку, рванул, вцепился еще раз. Овчарка разразилась паническим визгом. Анонимный хозяин дергал ее за поводок, стремясь оттащить от этого безумца. А Мартиков урчал от удовольствия, выплевывая целые клочья густого окровавленного меха.

На заднем плане сознания человеческая его часть исходила диким воплем, ничуть не менее громким, чем тот, которым заливалась сейчас убиваемая собака.

Владелец животного проследил глазами полет обильно брызгающего кровью клочка уха и понял, что если он не вмешается, то его питомца убьют. Изо всех сил дернув за поводок (и чуть не сломав при этом животному шею) он сумел расцепить кошмарный ревущий и воющий клубок тел. Не останавливаясь, он побежал, волоча за собой овчарку, которую шатало и бросало на подгибающихся лапах. Кровь локальными водопадами лилась с ее морды и шлепалась на асфальт, оставляя длинную темно-красную дорожку.

Павел Константинович на глазах у десятков прохожих гнался за ними еще пол квартала, а потом остановился победно и весело взрыкивая, так что всем за десять метров видно было его мощные окровавленные клыки. Кто-то закричал, стал показывать пальцами, но Мартикову было плевать, он упивался победой ровно столько, сколько позволили ему угасающие инстинкты зверя. Ровно пять минут.

А потом остался только человек, стоящий на четвереньках и тяжело дышащий. Глаза его обрели обычный цвет, подернулись пеленой. Губы что-то бормотали и роняли на землю розовую пену.

– Вам помочь? – спросили рядом.

– Что? – хрипло выдавил Мартиков.

– Помочь? – повторил вопрос парень в затемненных очках, этот, видимо, только подошел, не видел предыдущей сцены, – У вас везде кровь… Вас избили?

Дичайшая улыбка тронула губы Павла Константиновича:

– Нет, – сказал он вежливо с богатым обертонами голосом, – нет, это не моя кровь. Это собаки. Я только что набросился на собаку, овчарку, и сильно покусал. Так что это ее кровь.