Текст книги "Тролльхеттен"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 41 страниц)

Но они не были первыми. Это была их главная ошибка. И даже финно-угры не были первыми. И сейчас, стоя на заснеженном, поднимающимся над городом холме, Влад отлично это понимал. Товарищи его по несчастью тоже смотрели вниз, ждали, и лица их светились надеждой. А Сергеев должен был объяснить им, что все пропало, но не мог подобрать слов.

13

Ночью глава «кастанедовцев» Виктор Петрович Лемехов почувствовал зов. Он происходил издалека, но вместе с тем с легкостью проникал сквозь толстые кирпичные стены. Не то чтобы руководитель, содержатель, и вообще отец родной общины, ютящейся в «Кастанеде» очень испугался – житье-бытье опротивело ему, он устал и жаждал покоя. Кроме того он чувствовал – его час близок. И вот – сладкий зов, томительно волнующий, полный смутных обещаний новой красивой и сказочной жизни. Лемехов прислушался – зов звучал из-под земли, как они и думал.

Осторожно глава общины поднялся со своей узкой (но вместе с тем, привилегированной, остальные-то спали на полу) кушетки, и проследовал к двери. Натянул теплую одежду. Оглянулся на свою комнату – бывший кабинет самого владельца бара – с некоторой грустью. Но, впрочем, не особой – впереди его ждала новая жизнь, полнящаяся событиями и морем чувств. Лемехов почувствовал, как рот его расползается в блаженной улыбке – визитной карточке «чумных», и запоздалый страх встрепенулся у него в груди. Виктор поспешно спрятал ухмылку. В конечном итоге теперь все равно – Лемехов уже старый человек, и бремя власти, даже над кучкой обездоленных беженцев ему не по плечу. Лучше уйти, и пусть его место займут достойные.

Он вышел из кабинета, тепло улыбнулся Иванкину – не спавшему, стоящему на страже у дверей. Молодец, охраняет своего главу. Иванкин хотел что-то спросить, но Виктор Петрович приложил палец к губам – тише, мол, все в порядке, и пошел к выходу, бесшумно огибая спящие тела. Последних заметно поубавилось – шла затяжная война с «катакомбниками», в ход пошли последние резервы, и уже женщины и дети короткими тусклыми днями учились стрелять. Виктор Петрович, глядя на это, понимал, что победы не будет, ни у той, ни у другой стороны.

Тихо прошагал он через спящих общинников и, открыв дверь, вышел в кружащую ночь. И больше общинники никогда не видели своего главу Виктора Петровича Лемехова.

Этим же днем Алексей Барышев обнаружил кабинет главы пустым и полным столетней пыли и в ужасе побежал доносить сию весть до соплеменников. По пути он остановился, глядя пустыми глазами в потолок бара, а потом двинулся дальше, уже куда более целеустремленно.

– Исход!!! – крикнул он перед собравшимся народом, – глава наш Лемехов покинул нас и более никогда не вернется. Исход забрал его!!!

Женщины отметили это заявление заученным горестным воем, они теперь так реагировали почти на любое известие, благо хороших среди них было немного.

– НО! – крикнул Барышев через этот плач. – Мы не погибнем!!! Мне было видение!!

Толпа ахнула как один человек, кто-то упал на колени, кто-то в обморок.

– Да, видение, – уже тише сказал Алексей, – пришел ко мне дух светоносный и молвил: что де сдохнем мы все, ежели как сейчас будем червями под землей хорониться!!!

На него смотрели как на мессию. Буйные суеверия, разросшиеся в среде общинников, теперь не ставили под сомнение слова даже явного шарлатана. А Барышев им не был.

– Мы уйдем отсюда. Покинем город, это гнездо, полное плесени и черных крыс! Оставим подвалы!!

– ОСТАВИМ!!! – крикнули «кастанедовцы». – НА ВОЛЮ, К СОЛНЦУ, К СВЕТУ!!!

Кто-то орал еще «бей катакомбников», но его не слышали.

– К черту Исход!!! – заорал Алексей, надсаживаясь.

Народ заревел, закричал, зааплодировал. И уже через час, плотная, закутанная в тряпье община «кастанедовцев» покинула давший им название бар и устремилась на улицу. Барышев шагал впереди, спешно назначенный новым главой.

Позади старые матрасы, пустые консервные банки, керосиновые лампы, драная одежда и грязное белье – все эти приметы дешевого быта распались, оставив помещение «Кастанеды» девственно пустым.

А общинники шли через город, уверенно, несмотря на падающий снег и сильный мороз. Алексей вел своих соплеменников на волю. И пусть уже десять раз пытались отсюда уйти, на этот раз всем почему-то казалось: у них получится. Тонкий девичий голос взвился песней, десяток голосов подхватил и скоро пели уже все, а ветер подхватывал песенные слова и бросал их на оледенелые стены домов.

На перекрестке с Верхнегородской общинники увидели впереди людей и остановились, настороженно глядя вперед. Такая же толпа, может быть чуть побольше – тут и там знакомые лица. «Катакомбники» стояли и тоже молча смотрели на оппонентов. Бывшие друзья и соседи, нынешние враги.

От отряда «катакомбников» вперед вышел человек. Глава. Но не тот, не старый, с которым ругался еще Лемехов, другой. И Барышев узнал его – это был его старый друг, Владимир Кедрачев, с детства знакомый. И он тоже стоял, неуверенно и растерянно глядя на Алексея. Сверху сыпал снежок, и две группы людей (по сути единственные оставшиеся в городе общины, хотя ни та, ни другая этого не знали), казались крохотными и незначительными посередине широкой улицы.

Алексей сделал шаг вперед и улыбнулся. Общинники потянулись за ним, а навстречу уже шел Кедрачев, и растерянность на его лице уступала место улыбке. Две группы людей, каждая по двадцать-двадцать пять человек, не больше, шла за своими лидерами. Потом Барышев и Кедрачев пожали друг другу руки и пошли вдоль Центральной плечом к плечу, а позади них бывшие непримиримые группировки смешивались воедино, и скоро уже нельзя было понять, кто из какой общины. Люди здоровались, пожимали руки, встречались знакомые и друзья, имевшие несчастье жить в разных районах.

И ведомые двумя главами, люди пошли дальше. Не стало ни «кастанедовцев», ни «катакомбников», а были здесь просто горожане, чудом избежавшие Исхода. И теперь они уходили прочь, последние оставшиеся на поверхности люди.

Шли они через город Верхний, потом через мост и город Нижний… остановились только, когда поднялись на холм, за которым скрывалось шоссе. Здесь были еще люди, и снова обретшие целостность горожане приветствовали их криками и шутливыми возгласами, а те только смотрели на них круглыми удивленными глазами. Расположившись на холме, люди замерли, повернувшись лицом к оставленному ими городу. Они чего-то ждали.

14

В глубине земли, куда не могли проникнуть смятенные и потрясенные переменами их взоры, было тихо. Сеть-череда туннелей: штольни, пещеры, узкие ходы и широкие подземные магистрали, высокие каверны с дивной красоты озерами в середине и крошечные ниши – родной дом для десятков странных существ. Вся земля под городом была изъедена пещерами – рукотворными и природными, теми, что проложила вода и мгновенное возмущение в земной коре. Много-много пещер, зачастую отделенные одна от другой филигранно тонкой каменной стенкой. Как дорогой сыр, и странно было, что этот лабиринт, этот конгломерат пещер и каверн давно не обрушил свои хрупкие известняковые своды, да и город в придачу в бездны земные.

Войско троллей ушло. Удалилось в свою холмистую вотчину, а там разбрелось кто куда: люди – работать, тролли – править и иногда требовать этих людей к себе в замки. Надо сказать, что осталось их не так много – странные процессы, изменения, вызванные магией владельцев замков, с пугающей стремительностью набирали ход.

Коридор, по которому бежали дерзкие пришельцы, был пуст – здесь уже не было мертвецов, как в зале с черной рекой, валялся только пустой автомат, да три сломанных грубых копья.

Волк поднял мохнатую благородную голову и принюхался. Тихо, только поскрипывает в стенах порода, разбуженная грохотом выстрелов и воплями нападающих. Волк не боялся, он не знал, что означает этот скрип и ворчание. Он искал пищу. И она была рядом – много, много обездвиженной, недавно убитой дичи. Зверь коротко фыркнул. Волчица покосилась на него желтым глазом, и обнюхала лежащую на истоптанной тысячами ног и лап, черную коробочку, прямоугольную, с выростом антенны. Стеклянный ограничитель разбит, черная кнопка торчит над гладкой поверхностью пластика.

Сзади зашевелилось, появилось тусклое сероватое свечение, и возник еще один волк. Он тоже чуял пищу, пусть и не пользуясь, как другие звери, нюхом. Призрачный собрат рыкнул и затрусил в сторону большой пещеры. Сорвалась с места и волчица, которую перестала интересовать неприятно пахнущая пластиком и резиной коробка.

Последовал и волк, аккуратно ступая лапами по холодному полу. Передняя задняя, передняя…

Широкая и пушистая, когтистая задняя лапа взрослого волка наступила на взрыватель, придавив до упора черную блестящую кнопку. Призрачный собрат взрыкнул, мигом подавшись назад.

Забавные шутки иногда подкидывает нам судьба.

Волк-призрак уже мчался назад, глаза горели диким огнем.

А в глубине земной как будто что-то мощно вздохнуло.

15

Никита Трифонов лежал на мокром снегу, на лицо его падал снег, но маленький оракул не чувствовал его ледяных касаний – он видел сон. Глаза так и бегали под закрытыми веками.

Очередной сон. Новый сон.

Последний сон.

Он не знал, откуда они появились, да и неважно это. Они уже здесь были – вот что главное. Это была их земля, земля по праву, бескрайние владения, простирающиеся от моря и до моря, сверху накрытые голубым сияющим куполом неба. Это было привольное житье, и никто не мог помешать этим созданиям строить свое государство. И они строили, одна за другой вырастали их деревни – пусть небольшие, не блещущие красотой, пусть просто набор грубых каменных хижин, – но это были их хижины, в которых они прятали свои массивные неуклюжие тела от непогоды, и гроз.

Ну разве людишки, хилые человеки, едва перешагнувшие из каменного в бронзовые век – слабые червячки, что звали их троллями, могли быть помехой? Люди селились под боком, в своих убогих деревянных домах, и скоро тролли поняли, что их можно использовать в своих целях. Ритуальная магия была подвластна троллям, и скоро уже с каждой человеческой деревни собиралась жуткая дань. Взрослые, женщины, дети, вот дети особенно интересовали существ, которые довольно скоро стали называть себя Хозяевами.

Но ведь они и были Хозяевами, разве не так?

Сила их росла, и с каждым новым пройденным веком они все больше переселялись из северных областей, где зародилась их цивилизация, в области южные, плодородные, полные людей – крепких и здоровых, а люди, люди и были залогом силы троллей.

В ту цветущую эпоху, которая для нас погребена под спудом тысячелетий, когда еще не зародилась великая цивилизация Египта, а Греции и этрускам еще предстоял трудный поход в гору познания, государство троллей достигло своего апогея, став величественной державой, слухи о мощи которой доходили даже до самых отдаленных земель. Пожалуй, никто на тогдашней земле не мог противостоять их совокупной мощи, во многом подпитываемой магией, разве что Атлантида, которая, впрочем, тогда еще только набирала силу и знать не знала о предстоящем огненном шторме.

В это-то легендарное время и был построен здесь, на этой богатой южной земле, город. Исполинский мегаполис, столица государства троллей, сосредоточие силы и магии их народа. Город, который многочисленные рабы из числа людей, а также их оставшиеся свободными соплеменники назвали Логово Троллей, или на одном мертвом языке – Тролльхеттен.

Могуч был город этот, простерший на многие версты щупальца районов и кварталов, пытливо тычущий небеса шпилями своих строений. Велик и могуч, и всякий путник, которому довелось увидеть эту евразийскую жемчужину, неизменно падали на колени, пораженный его великолепием.

Сильны были тролли, сильна их империя, но как всякая цивилизация, у нее было свое начало и свой конец. Никогда уже не узнать, что именно произошло с этим странным народом – все свидетели мертвы и сгинули в хаосе прошедших лет. И многочисленные рабы сгинули вместе со своими Хозяевами.

Троллей настигло проклятие. Кто проклял, и за что – тайна, и останется ею навсегда. Они стали бояться солнечного света, сначала бояться, потом болеть, а потом умирать, обращаясь в грубые каменные статуи. За неполные десять лет число их сократилось до совсем малого количества, а те, что остались в живых, страдали добрым десятком страшных болезней. Они вымирали, вымирали на глазах.

Другие бы сгинули. Сколько цивилизаций вот так пало во прах, не оставив после себя даже легенд и сказок. Другие, но не тролли. Сильные маги, они не вымерли, они… ушли. Все до единого, те, кто еще оставался в живых. Уход их сопровождался грандиозным жертвоприношением, которое должно было открыть дверь отсюда.

Куда они ушли? Далеко, может быть в иной мир, может быть дальше. Кто знает… После них остались смутные легенды, которые передавались людьми из поколения в поколение, пока не превратились в сказания, а после и вовсе в сказки – страшилки для маленьких детей, и город Тролльхеттен, опустевший, превратившийся в некрополь, и суеверные люди боялись подходить ближе чем на десяток километров к вымершему мегаполису.

Минули годы, века, тысячелетия. Сказки оказались прочнее каменных стен, и все так же непослушным детям рассказывали про страшных ночных троллей, хотя сами при этом уже ни капли не верили в их существование. А город исчез – ушел под землю, скрытый пролетевшим над ним сонмом веков.

Люди забыли. И уже не так давно основали на месте ушедшего в землю Тролльхеттена свое поселение, что со временем разрослось, расширилось, взметнуло в небо громады панельных домов, корпуса завода с подпирающей облака дымовой трубой. И люди размножились, ощущая себя хозяевами здешней земли. Они как-то раз даже выдвинули идею, что кроме них никого нет. Глупые люди с короткой памятью. Двадцать пять тысяч человек над похороненной в земле чужеродной святыней…

Но кто же знал, что когда-нибудь тролли вернутся?

А они вернулись. Вернулись из непонятых туманных далей, преодолев бездну веков и расстояний. И нашли на месте своей великой Столицы людской муравейник, который к тому же по размерам в два раза превышал их Тролльхеттен.

Вернулись не все. Далеко не все, но проклятие отстало от них, болезни отступили, и лишь солнечный свет был для них смертелен. Тролли были в ярости, как же так, их – истинных хозяев этой страны задвинули под землю жалкие людишки, корм для их псов и сырье для ритуалов! Но что могли теперь сделать тролли, если выбирались на поверхность исключительно по ночам. К тому же обнаружилось, что наверху им стремительно становится хуже, и старые болезни снова поднимают голову.

Тролли остались внизу, в пещерах, на обломках своего Чудо-града и стали думать. Решение пришло быстро – если нельзя приспособиться к Поверхности, надо поверхность приспособить к себе.

В ту ночь начала лета и было совершено темное чародейство: оно не прошло даром, почти трети троллей пришлось отдать свои жизни ради воплощения колдовства. Они не колебались, все до единого пошли под жертвенный нож. И потекла наверх древняя темная сила, из каждой щели в породе, из водяных скважин и колодцев, вверх-вверх, как ядовитый газ, пока не собралась в небе над городом Черная Вуаль. Невидимая, неощутимая, но вместе с тем влияющая на судьбы людей. С тех пор и пошло ветшание города и одновременное возрождение твердыни троллей – Тролльхеттена. Вуаль эта, странно действовала на людей, изменяя и коверкая их разум и тело, а также стала причиной появлений совсем новых существ, предназначение которых было не ясно. Когда пошли первые люди, стало проще – они использовались для колдовства, насыщали его, и все больше и больше распространялась эта зараза, и все больше людей попадало под ее действие.

Больше, да не все. Часть почему-то упорно не желала под землю. Почему, тролли не могли понять, и, в конце концов, оставили их в покое, закрыв для надежности границы.

И недолог уже был тот час, когда поверхность окончательно трансформируется и легионы измененных людей, а также немногочисленные оставшиеся Хозяева поднимутся наверх, чтобы окончательно вступить в права владельцев этой земли.

По праву истинных Хозяев и града их вечного и неразрушимого – Тролльхеттена.

Никита моргнул и открыл глаза, некоторое время слепо глядел вверх, потрясенный открывшимся ему видением. С трудом разомкнул высохшие губы и тихо промолвил:

– Мама все-таки была не права…

В глазах его отражалось синее небо…

16

Они стояли на крыше, он и она, взявшись за руки, а их любовь вилась над ними бескрылой птицей. Внизу под ними лежал город – мертвый, холодный, и вместе с тем готовый к возрождению. Сверху падал снег – нежный, мягкий, очень красивый, он посверкивал, игриво серебрился и, кажется, улыбался двоим, что стояли на самом краю обледенелой крыши, посередине медленной, кружащейся в темпе вальса метели.

Сначала они молчали – все слова уже были сказаны, решение принято, и осталось лишь решиться и сделать шаг. Пять этажей пустых заледенелых квартир. Они одни. Ну и пусть.

Она улыбнулась. Впервые за долгое время. И он тоже, неумело, чувствуя какое-то глупое воодушевление, словно впереди была не смерть, а долгая и счастливая жизнь.

Сбросившие оковы, разбившие барьеры, отринувшие рамки – они стояли и по-детски радовались кружащему снегу.

Ее губы разомкнулись, и она прошептала совсем еле слышно:

– Мы как Ромео и Джульетта…

А он крепко сжал ее руку. Глубоко вздохнув морозный, пахнущий фекалиями воздух, они сделали шаг – с крыши, и из жизни, сделали со счастливыми улыбками на лицах.

Падали молча, и лишь у самой земли, повинуясь дремучему инстинкту самосохранения, она коротко крикнула, и тут же этот последний всплеск жизни оборвался глухим ударом.

Еще пять минут они жили, лежа в изломанных неестественных позах на заледенелом асфальте, смотрели, как кровь их смешивается вместе в последнем, всепроникающем объятии. Лед таял под теплотой крови.

Потом они ушли – сначала он, а потом она. Полторы секунды их разбитые тела неподвижно лежали, и снег уже начал припорашивать их холодным сверкающим саваном…

Через две секунды земля задрожала, тяжкая судорога прошла по всему городу от Школьной до Покаянной, прокатилась, отмечая свой путь серебристым звоном лопающихся стекол. Потом в нарастающем победном грохоте последовал удар – дикий, всеразрушающий коллапс, еще одна встряска, которую уже совершенно не было слышно в нарастающем громе, и земля в районе городской свалки вспучилась.

Ударивший вверх фонтан битого камня, вперемешку с испаряющимся белесым паром, снегом лишь предварял дело. Три миллисекунды спустя на месте свалки разверзлось огненное, всепожирающее жерло, в котором бесследно сгинула сама свалка вместе с километрами литой ограды, частью близлежащих улиц и половиной старого трехэтажного дома, враз потерявшего весь фасад.

В ореоле белого пламени, в который искусно вплетались мазки всех цветов алого и желтого, в окружении смоляного дыма и раскаленных багровых обломков плавящейся на глазах мостовой вознесся в темные небеса исполинский огненный шар, смотреть на который было невозможно, и который бросил на весь город адский пламенный отсвет, словно ни с того, ни с сего начался грандиозный рассвет.

Шар этот, принимающей форму гриба, возносился все выше и выше, волоча за собой остатки Нижнемоложской улицы, меняя цвет с ослепительно белого на буйно оранжевый с черными, резкими мазками – самый грандиозный из всех огненных фонтанов. Тяжелый артиллерийский грохот разнесся по округе, взрывная волна, несущая куски расплавленной породы и металла, прошлась по близлежащим улицам, сметая все и вся. Снег мигом испарялся, шипяще белым паром окутывал улицы, на которых одним за другим вспыхивали пожары. И над всем этим, грибовидное багровое облако летело все выше и выше, словно поставило задачу добраться до неба и навсегда воцариться там.

Сверху пошел огненный дождь, состоящий из обломков плавленой породы, горящего металла, стекла, ткани и пластика – все то, что уволок с собой со свалки взрыв.

Всходила огненная заря, и это было феерическое зрелище. Вытянутый гриб достиг облаков, все еще пылая и переливаясь светом, как десять тысяч не догоревших углей, и… тучи ринулись прочь с его дороги, разгоняемые колоссальным потоком раскаленного воздуха. Широким кольцом расходились они, и самые крайние из-за резкого скачка температур начинали плакать теплым мутным дождем.

Грохот стал глуше, теперь рокотало, словно где-то далеко шла сильная гроза, гром ворчал басовито и низко. Дождь лил потоком, небеса плакали водой и дымящимися осколками пластика.

Изувеченный город еще тащился за взрывом, но уже по инерции, нехотя – идеально прямую автостраду Центральной пересекло множественными извилистымитрещинами.

Грохот не смолкал, но теперь стало понятно, что это уже не раскат взрыва – это бунтуют недра, смертельно раненные грубым, иззубренным скальпелем кумулятивной детонации.

Черный столб, жирного, немилосердно воняющего дыма возносился из разлома посередине Нижнемоложской, и видно было, как ходят, содрогаясь в огне земные пласты, что столь долгое время держали на себе город.

Заря померкла – в образованный огненным грибом разрыв заглянуло синее небо. Было четыре часа пополудни. Багровый отсвет не угас до конца, кое-где все еще падал снег, а потом, сквозь небесный проем на город взглянуло солнце, создав невообразимо странный эффект, который вполне мог стать готовой картиной к апокалипсису. Кое-кто из стоящих на холме людей в истерике пал на колени.

И не дожидаясь, пока черное облако поднимется еще выше, город стал проваливаться. Земля уже не держала, и там, в глубине ее сейчас рушились один за другим хрупкие своды источенных временем пещер. Схлопываются каверны, исчезают проходы, пропадают пещеры в неистовом камнепаде.

Первой просела Арена. В центре площади вдруг образовалась широкая, с рваными краями трещина, в которую стало съезжать плитовое покрытие, волоча за собой здания. Не выдержав нагрузки, рухнуло изящное здание КПЗ, угрюмый массивный фронтон здания суда, откуда Мартиков выходил когда-то с радостью от удачно избегнутого наказания, сопротивлялся дольше, но и он пустил трещину по всему правому боку, а потом колонны подогнулись одна за другой, и дом рухнул в облаке едкой пыли.

На Центральной улице один за другим стали падать фонарные столбы, как поставленные на попа фишки домино в популярной забаве. Некоторые из них, при падении ломались как спички, показывая железобетонные внутренности.

Резкие трещины бежали по городу, змеясь и извиваясь, и некоторые вдруг открывались иззубренной пастью, которая расходилась все шире и шире, поглощая все и вся, до чего могла дотянуться. В одну из таких пропастей попала бывшая редакция «Замочной скважины», которая сгинула в открывшемся проеме без следа, не оставив даже намека, что здесь когда-то был дом.

Сотрясаясь, провалилась школьная спортплощадка, на которой состоялось освобождение Павла Константиновича, патетично описав круг в воздухе сгинули баскетбольные щиты, да и сама школа не заставила себя долго ждать, разделилась на две половины и рухнула в глубины земные.

В рушащемся городе стоял пушечная канонада, от которой закладывало уши.

Старый мост через реку Мелочевку вдруг стал вспучиваться самым невообразимым образом, горбатая спина изгибалась все круче и круче, а потом это величественное сооружение, похожее больше на безумную стелу, разом низверглось вниз в облаке пара и пламени. В образовавшийся пролом хлынула Мелочевка, и водопад этот на первых парах затмил бы собой легендарную Ниагару.

С треском сползла в воду лодочная станция, на которой Мельников дрался с братом Раменой, некоторое время плыла по течению, а потом водопад подхватил ее и швырнул вслед за мостом, где она и сгинула, болтая рваными сетями и разламывающимися на ходу лодками.

Кинотеатр «Призма», неожиданно стал треугольником, а потом и вовсе разделился на пять частей, обваливающихся по отдельности.

Сверху хлестал горячий ливень, мешался со снегом и каменной крошкой.

С нутряным стоном разошлась на две половины улица Школьная. На одной споро отъезжающей стороне остался дом Влада, на другой – бар «Кастанеда», так удачно оставленный жильцами. Потом землю вспучило, раздался глухой взрыв, и бар исчез, сменившись месивом каменным обломков, часть из которых была украшена неприличными надписями.

Так и не расцепив своих крепких объятий канули в пропасть «Фольксваген» и черный «Сааб», лишь блеснули в красноватом отсвете задние фонари.

Многочисленные дачные домики начали взрываться с резкими, кашляющими хлопками, потом давешний провал на месте дома бдительного пенсионера разверзся и поглотил половину дачного поселка. Земля на близлежащем кладбище зашевелилась, как в дешевом фильме ужасов об оживших мертвецах, но вместо того, чтобы исторгнуть зомби, провалилась сама, обеспечив клиентам заведения саму надежную из могил.

Старые дома на Покаянной улице поднялись волной, а потом рухнули, разваливаясь на мелкие составляющие, в которых сгиб и печально известный «Паритет» вкупе с Саввиным овражком, который теперь можно было переименовать в Саввинову бездну.

Мост Черепашка над высохшим руслом потерял ноги, а потом разломился на три куска и утоп в покрывающем дно реки иле.

Степина набережная на миг стала Степиной высотой, а потом сразу без перерыва Степиным провалом.

Канонада не смолкала, наоборот, ширилась, росла! Это был феерический апокалиптический салют в многие сотни тяжелых орудий.

Как смертельно раненное животное осел Дворец культуры, стены его ломались с пушечным треском. Потом земля разверзлась и приняла в себя уродливый образчик архитектуры, который ушел в глубину, волоча за собой все в исходящую трещинами пропасть.

В воздух взлетали измочаленные бревна, куски кирпичной кладки и разодранной жести.

Мягко сложилась и исчезла в земле лежка Жорика, отчетливо звякнула спрятанная про запас бутылка «Пьяной лавочки». А чуть после и давно забытая лежка самого Васька тоже изогнулась, а потом ее толстые железные стены смялись как фольга.

Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе – разрушения всего и вся, подлинный Локальный Апокалипсис.

Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сразу следом сухое русло разверзлось, и вся стальная конструкция, беспрестанно ломаясь во всех своих сочленениях, провалилась, за миг до этого превратившись в уже что-то совершенно авангардное.

В один миг исчезли обе городские больницы – простая и психиатрическая, и Братство Луны могло только порадоваться прозорливости своего гуру.

Тут и там проваливалась земля, изменяя геометрию улиц, прихотливо уродуя ландшафт, создавая что-то совершенное новое. Так в болотистой низине Нижнего города вдруг вспучился уродливым горбом новый холм, с которого каменным селем потекли все находящиеся на нем дома. Улицы срывались с насиженных мест, ровными полосами ползли вниз и только потом дробились на мелкие и мельчайшие части, целиком окутанные асфальтовой крошкой.

Черное облако, жирно блистая на солнце, зависло в синих небесах как чей-то полуденный кошмар.

Дома проваливались – богатые многоэтажки Верхнего города и бедные хибары города Нижнего, стихия не делала различий. Исчез дом Степановой родственницы – одной из первых жертв Исхода, сгинули дома Мартикова и Стрыя, на месте могилы Николая Васютко исходил огнем широкий пролом. Наклонилась и съехала в него порушенная голубятня. Рухнул с грохотом и дом самого Влада, Белоспицына и Трифонова – блеснули напоследок пустые рамы окон и все.

Завязались морским узлом рельсы на вокзале. Стоящие на приколе вагоны покатились под уклон и, набирая скорость, уехали прямиком в Геенну. Дрогнув. Распалось здание самого вокзала, а бетонный перрон отплыл прочь, мягко покачиваясь.

В бункере покойного Ангелайи сошлись пол и потолок, лишь глухо бухнули напоследок разорвавшиеся боеприпасы.

Редкие автомобили сваливались в бездну и пропадали в мятущемся камнепаде.

Это был пир разрушения.

Но даже такие катаклизмы когда-нибудь заканчиваются. Закончился и этот. Последним аккордом в неистовой симфонии уничтожения стало падение большой дымовой трубы. Сверкнули напоследок негаснущие красные огни, изрядно правда поблекшие на свету, и кирпичный исполин, перекрутившись вокруг своей оси, громогласно осел на землю внутреннего периметра. А через миг не стало ни Внутреннего, ни Внешнего периметра, и лишь обломок бетонной стены торчал из перепаханной почвы.

Настала тишина, которая после предшествующего грохота казалась почти оглушающей.

Кучка людей на незатронутом катаклизмом холме в безмолвном оцепенении смотрели вниз, на нежащийся под лучами проглянувшего солнца Тролльхеттен – надежду всего народа подземных троллей.

Города больше не было – черная пологая воронка, над которой серым туманом висела мелкая цементная пыль. Остатки каких-то строений выглядывали из почвы, словно стертые зубы. Ни дорог, ни коммуникаций, ничего.

На склон холма спикировал с голубеющих небес по какой-то странной прихоти взрыва рекламный щит. Желтые буквы на красном фоне: «550 – поздравляем родной город!» Оставшиеся в живых жители «родного города» потрясенно смотрели на этот клочок прежней жизни. Смотрели и не могли вымолвить ни слова.

Никита Трифонов приподнялся и с улыбкой подставил ладошки солнцу. Дивер поймал его взгляд, улыбнулся тоже – как малый ребенок. Эти двое явно нашли друг друга.

* * *

Спустя час народ повернулся спиной к уничтоженному поселению и потянулся вниз с холма. Позади солнце, проходя сквозь призму висящей в воздухе пыли, роняло на немногочисленные руины багровый отсвет, который почему-то не казался тягостным. Вверх тугой играющей струей уходило тепло, разгоняло серые облака. Дождь прекратился, а снег таял на глазах, являя собой ускоренное таинство весны. Казалось, вот-вот проглянут в пожелтевшей траве подснежники, да какая-нибудь пичуга пропоет свою весеннюю песенку жизни. Но пичуги молчали – испуганы были взрывом.

Люди шагали вниз, сначала медленно, словно во сне, а потом все быстрее и быстрее, и в конце некоторые уже бежали с радостными криками. Бежали с раскинутыми во вселенском объятии руками, любящие весь этот мир, его небо, зеленую траву и пьянящий свободный воздух. Кто-то пел, кто-то смеялся как сумасшедший – энергия била ключом, требовала выхода.

Люди бежали в нелепой среди зеленой травы зимней одежде. Но ее срывали, сбрасывали с себя, чтобы легче бежалось, чтобы грудь легче наполнялась бьющим в лицо бризом, ветром, который нес хорошую весть – заточение кончилось!

И они были счастливы! Счастливы, как узники смертного блока, сумевшие бежать на свободу. Потому что счастье – это почти всегда свобода.