Текст книги "Тролльхеттен"

Автор книги: Сергей Болотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 41 страниц)

Кстати, одной из причин возникновения драки называли тайное распыление в стенах клуба некоего психотропного вещества, вызывающего у людей неумеренную агрессию и помутнение рассудка. А кто-то грешил на происки американской разведки, испытавшей на Дворце культуры волновое оружие психотропного же свойства. Но все эти ярые почитатели желтой прессы были довольно далеки от истины. Далее статья:

«В 23.25 приехал грузовик с ОМОНОМ, и бойцы правильным клином врезались в толпу, стремясь разделить ее на две половины и в дальнейшем локализовать драку. Но они не учли степень безумия участников побоища и жестоко за это поплатились. Не дойдя до здания клуба, клин развалился, а часть бойцов была повергнута на землю. Оставшиеся пытались отбиваться дубинками, но ничего не могли поделать против многих десятков человек».

На самом деле, они не отбивались, а, напротив, со злым бесшабашным весельем били своими дубинками тех, до кого могли дотянуться. Получали удары, падали, но вставали и, словно не заметив, продолжали драку. Четверть бойцов городского ОМОНА в тот день вышла из строя, из них половина – навсегда.

«Апофеозом драки стало опрокидывание четырех легковых милицейских машин, и даже грузовичка, на котором приехал отряд особого назначения. Словно сговорившись, почти незнакомые друг с другом люди единым усилием опрокинули тяжелую машину на землю. Бак одной из легковушек был поврежден, и через некоторое время она взорвалась, выбросив в небо дым черного пламени. Десять человек, находившиеся рядом с ней, получили серьезные травмы, но почему-то не остановились, а, напротив, продолжили драку. Это показывает, в каком состоянии аффекта находились в тот момент дерущиеся люди. Взрывной волной повалило на землю бьющихся чуть в отдалении людей и вышибло все до единого стекла в фойе Дворца культуры. Поняв, что драку обычными методами не остановить, власти города приняли трудное решение – с помощью пожарных гидрантов разогнать потерявших голову горожан, как это делается при уличных беспорядках. Был послан запрос в одну из городских пожарных частей, и, славящиеся своей точностью и быстротой, городские пожарные уже через десять минут были у места битвы. К тому времени площадка перед клубом превратилась в жуткое подобие гладиаторской арены или поля битвы, на котором схлестнулись две, насчитывающие многие сотни бойцов, средневековые армии».

Это чистая правда. На следующий день, когда подсчитывали хотя бы приблизительный ущерб происшедшего, стало видно, что площадь перед Дворцом культуры залита кровью, которая засыхает на солнце бурыми пятнами, а иногда течет быстрыми ручейками и скапливается темными лужицами. Кроме того, по окровавленному асфальту россыпью валялись выбитые зубы, похожие на маленькие белые жемчужины, какие-то лохмотья, много битого стекла и погнутого холодного оружия. Все это, вкупе с выгоревшим остовом милицейской тачки, лежащей, как дохлый кит, вверх колесами, по словам очевидцев напоминало последствия теракта с применением взрывчатых веществ большой силы. Двое или трое уборщиков улиц, которым поручили разгребать это месиво, не выдержали и расстались с полупереваренным завтраком. И никто не стал их винить. Дальше, больше:

« В половине двенадцатого на место битвы прибыли две пожарные машины, ревя сиреной и пронзая фарами сгустившуюся ночь. Быстренько подключившись к ближайшему канализационному колодцу, пожарные направили на толпу медные наконечники брандспойтов и по команде присутствовавшего при драке высокого милицейского чина(ныне уволенного) повернули вентили сразу на максимальный напор. Но, их ждал неприятный сюрприз – воды в районе клуба не оказалось, потому что она буквально в тот же момент была отключена по неизвестной причине. Пожарным осталось только бессильно наблюдать за побоищем, остановить которое они были не в силах. Вот свидетельство Аксененко Василия Сергеевича, одного из пожарных:

– Брандспойты не стали поливать водой, потому что воды не было! Я десять лет служу в пожарном управлении, но такое на моей памяти первый раз! Ладно, толпа, а если вправду пожар, что тогда? Поняв, что воды нет, я дал команду поливать из собственных запасов, которые находились в цистерне на одной из машин. Но цистерна быстра закончилась, и этот холодный душ, вместо того чтобы усмирить, напротив, разозлил толпу. Люди стали кидаться на нас, у одного из нас выдрали брандспойт, а сам он вынужден был отбиваться. Поняв, что становится опасно, я и мои товарищи поспешили отойти в сторону».

Аксененко лукавит. Отошел он один одинешенек и не в сторону, а как можно дальше, он бежал так, что только пятки сверкали, да развивалась яркая форменная курточка. Остальные же пожарные были втянуты в драку теперь уже с активным применением наконечников от брандспойтов.

Но факт есть факт, вода в районе (а также и во всем городе) закончилась за пять минут до приезда пожарных, полностью перечеркнув их планы. Конечно, в тот момент все были заняты битвой и потому совсем не обратили на это внимания. Обратили потом, но тогда было уже поздно.

«Таким образом, руководство города не смогло повлиять на драку и, опустив руки, наблюдало за ее развитием, по мере сил стараясь оградить редких прохожих от эпицентра людского буйства.

В полночь рукоприкладство еще продолжалось, но уже с меньшей силой. Участники битвы подустали, и их ряды сильно проредились за счет обеспамятевших, искалеченных и мертвых. Но те, что еще остались на ногах, продолжали с тупой настойчивостью раз за разом поднимать кулаки и бить в ненавистные им лица, которые еще три часа назад были дружескими или даже родными.

В 00.25 побоище иссякло».

Здесь надо сделать небольшую заметку – как только стрелка на часах все еще бегущего пожарного Аксененко В.С. перескочила с крохотного деления обозначающего 24 на не менее крохотное 25-е, людское море, доселе дико бурлившее, вдруг замерло. И в последующую минуту не было нанесено ни одного удара. Недавние бешеные гладиаторы, не знающие жалости поединщики, остановились и с изумлением и испугом вгляделись в лица соседей. А кто-то с не меньшим удивлением рассматривал свои руки – покарябанные, с разбитыми в кровь костяшками. Люди вращали головами, почти испуганно осматриваясь и пытаясь понять, как же они очутились здесь на окровавленном асфальте площадки. Все до единого участники побоища казались заторможенными и одурманенными, они словно только что очнулись от тяжелого, полного кошмаров сна. И чувства, испытываемые ими, были сродни чувствам лунатика, вдруг просыпающегося в незнакомом месте с окровавленном трупом на руках. Ошеломление, испуг, откровенный страх – вот с чем недавние вороги смотрели друг на друга. Об этом в статье упоминания нет, зато есть статистика:

«Вот печальный финал этой ночной битвы – восемьдесят человек получили ранения, то есть, почти никто не остался целым. Из них почти сорок в тяжелом состоянии помещены в Центральную Городскую Больницу, в основном, с переломами различной тяжести и черепно-мозговыми травмами.

Пятнадцать человек мертво. Вдумайтесь, уважаемые сограждане, это итог не террористического акта, это финал обычной драки, БЕЗ применения огнестрельного оружия! Пятнадцать наших земляков в возрасте от шестнадцати до тридцати лет никогда уже не вернутся к родным и близким. Это похоже на сводку из горячей точки, но ведь это жертвы драки, происшедшей в самом центре Нижнего города! Пятнадцать человек, из них три женщины, были зверски убиты своими же согражданами. Среди убитых были друзья убийц и даже их родные. Это же безумие! Что такое охватило людей, заставив их пойти брат на брата, и друг на друга.

Считайте эту статью официальным обращением в правоохранительные органы с просьбой разобраться в происшедшем и, если возможно, найти виновных!!»

Виновных не нашли. Потому что это умопомешательство, охватившее дискотечников, иначе как кознями темных сил объяснить было нельзя.

«И еще мы обращаемся к Салину Александру Александровичу, главе коммунальных служб города, и уведомляем его, что если бы в канализационном колодце оказалась вода, то жертв было бы куда меньше!»

Дальше идет едкая критика городских властей, сопровождаемая стишками про гвоздь и кузницу, и следует длительное эссе о халатности в работе бытовых служб города. Буквально два дня спустя А.А. Салин подал прошение об отставке и вскоре навсегда покинул свой город, но узнали об этом немногие.

С тем субботняя еженедельная дискотека в городском Дворце культуры и отошла в историю, волоча за собой длинный шлейф из рассказов и легенд, который еще много лет разрастался, подобно перьям павлина, становясь год от года все краше и увлекательней. Но это было уже не в городе, а далеко за его пределами. В городской же черте об этом довольно быстро забыли, потому что у его жителей возникли дела поважнее.

И со временем эти дела и заботы только множились.

* * *

Они выскочили из переулка и теперь, не скрываясь, мчались по улицам во весь опор. Серая их шерсть весело развевалась вокруг изящных тел пушистым ореолом. Они бежали, а свобода, словно длиннокрылая птица, летела впереди них.

Волков было двое – он и она, оба поджарые сильные звери. Разве что он был чуть-чуть массивней, и шерсть его была благородного платинового оттенка. Очень красивого. Когда-то людям нравилось трогать эту шерсть. Когда-то давно, но теперь эти времена ушли.

В зверинце – их бывшем жилище, волкам дали имя. Старый Васин был не мастак придумывать имена и потому окрестил лежащих перед ним толстолапых несмышленышей по-простому. И волка теперь звали Гарик, а его серую пушистую подругу – Жучка. Быть может, волчица и обиделась бы на такую собачью кличку, обладай она разумом, схожим с человеческим, но для волка имя – это просто набор ничего не значащих звуков.

Не сказать, что в зверинце было очень плохо. Их кормили, холили, старый Васин каждую неделю расчесывал им шерсть. Люди очень любили их гладить, и волки с охотой позволяли им это. Охотно, но до поры, может быть в их плоских, покрытых мехом, черепных коробках уже тогда зрели мысли о побеге?

Сколь волка не корми, а он смотрит в лес? Но эти звери явились в город. Что-то влекло их сюда, что-то заставляло подниматься среди ночи и бежать, бежать, бежать сюда, в это пристанище дурнопахнущих каменных коробок. Здесь пахло людьми, пахло механикой – кислый, удушливый запах, отдающий металлом на языке. Волки запомнили его еще со зверинца, когда пышущий жаром и стрекоча, как обезумевшая сойка, мимо них прокатывался ярко синий трактор, развозящий кормежку. Технику волки не боялись, они знали, что не стоит соваться перед самой машиной, стоит обходить подальше эти неуклюжие, пахнущие металлом и смазкой конструкции. Не боялись они и людей, но не было ли здесь что-то еще?

Волк-самец замедлил бег, в классической стойке поднял морду к сияющим звездами небесам (звезд он, впрочем, все равно не увидел, его зрение было слишком слабое, чтобы различать такие мелочи) и возбужденно принюхался. Ноздри его ритмично расширялись, собирая крупицы царящего вокруг буйства запахов. Запахи были реальные, они казались волку почти материальными и, возможно, были куда более надежными, нежели зрение. Зрение может обмануть, а вот запах, никогда.

В соседнем дворе выгуливали собаку – маленькая брехливая шавка, распространяет вокруг себя острый запах агрессивности, смешанный со страхом. Кроме того, у нее течка – волчица втянула носом воздух, чихнула и обнажила зубы в безмолвном оскале. Волк повел на нее огненным, диким глазом, его не интересовали переживания бестолковой псешки.

Снова внюхался в воздух. Сладкий запах разложения, запах пищи и мелких, пахнущих мускусом, существ. Помойка, давно не вывезенная, в ней снуют крысы. Тоже пища, но не лучшего сорта.

Почти в квартале отсюда бежит человек. Он вспотел, ветер доносит явственный запах страха. Очень терпкий, но вместе с тем возбуждающий. Человек очень боится, запах настоящей паники, адреналин так и бьет у него из пор.

Волк переступил лапами, нервно взрыкнул. Запах страха заводил, он пробуждал в зверях некие скрытые темные инстинкты, дремавшие в них, пока сами серые лениво обретались в зверинце на обильной мясной диете.

Вот оно! Едкая горечь пробилась сквозь пахучее многообразие окружающей жизни. Мощный, темный дух, он проявился с оглушающей силой, и матерый волк попятился и обнажил клыки в предостерегающем оскале. Он не помнил этого запаха, но его темный звериный рассудок рефлекторно чувствовал исходящую от него опасность. Запах зла? Нет, запах смерти. Темная, концентрированная горечь низко стелется над асфальтом, и волк, обычно так легко определяющий источник аромата, на этот раз не мог понять, откуда же изливаются эти темные миазмы.

Этого нужно бояться? И это же влекло их в город? Волк еще раз понюхал воздух, на этот раз ниже к земле. Да, горечь стелется по самому низу, как тяжелый отравляющий газ. Волчица нервно мотнула хвостом, а потом попятилась и испустила громкий тягостный вой, который тяжелым эхом отдался от силуэтов панельных многоэтажек. Где-то далеко забрехали собаки – сначала одна, а потом сразу три. В освещенном квадрате окна мелькнул силуэт жильца.

Волк принял решение – запах мрачный, но запах может подождать. Его время еще не пришло, и волк-самец это чувствовал. Поэтому он развернулся и неторопливо потрусил в сторону. Волчица последовала за ним бесшумной серой тенью. Через три шага они попали под крону растущего на обочине дерева и совершенно слились с темнотой.

Штора на окне задернулась, хотя силуэт жильца еще секунду был виден за ней. Собаки лаяли еще минут пять, перекидывая хриплые голоса через ночную тьму, а потом замолкли одна за другой. Где-то работал автомобильный двигатель, и слышно было, как из приоткрытой форточки на двенадцатом этаже дома доносится тихая музыка. Белесый рыбий глаз луны осел на крыше дома противоположного, звезды бесшумно мерцали, плясали и искажались в потоках теплого воздуха.

В почти полной тишине едкий черный запах неторопливо стелился по земле, разгоняемый ночным ветром, невидимый и незаметный, как самая лучшая из отрав. И самая совершенная.

13

Неделька выдалась насыщенная. Даже чересчур. Нет, Влад особо не протестовал против такого насыщенного событиями времяпровождения, но как-то… утомляло это все, что ли?

Во-первых ему подкинули работы. Впервые за последние две недели, в течение которых он безвылазно трудился над убогой пещерной статьей. Сразу после посещения невменяемого сектанта позвонил главный редактор «Голоса междуречья» – одной из трех существующих в городе газет и заказал Владиславу статью о тех самых убегнувших из зверинца волках. Особо попросил только не сгущать краски и не делать из серых кровожадных хищников. «Голос междуречья» был газетой официальной, серьезной и потому сплетен не печатающей. Влад с удовольствием согласился, оставив заметку в своем компе.

Как только он положил трубку, телефон снова зазвонил, но на этот раз никакого страха не вызвал. Все-таки приятно сознавать, что мир состоит не только из продвинутых неизвестно чего желающих личностей. Влад ответил на звонок и тут же получил работу номер два, на этот раз от «Замочной скважины», второй городской газеты, в лице ее главного редактора Пыревского Н.Н. Этот хотел статью о секте, и старательно предупредил Сергеева сделать особый акцент на красках, и, может быть, добавить что-нибудь от себя.

– Как с ритуалами? – спросил Влад, – естественно будут кровавыми?

– На ваше усмотрение, – ответил Пыревский елейно – но… нашим читателям ведь не нужно на самом деле знать, что творится там на самом деле. Наша газета специализируется на… так сказать, горячих и экзотических новостях.

На самом деле газета с двусмысленным названием «Замочная скважина» специализировалась исключительно на сплетнях, и в нее неминуемо попадали те горячие новости, что прошли сквозь крупноячеистое сито серьезности в «Голосе Междуречья».

Третья газета, выходящая на тонком бумажном листке, носила безотносительное название «Плотина» и целиком состояла из рекламных объявлений. Больше прессы в городе не наличествовало, исключая только навезенную из Москвы дачниками.

– Хорошо, недели через две, – сказал Влад, – я завален разными заказами, вы понимаете…

– Хоть три, – ответствовал основатель, главредактор и отец родной «Замочной скважины», – у нас это пойдет отдельным материалом.

После этого, он попытался подтолкнуть Влада к написанию статьи о все тех же волках (естественно с кровавыми душераздирающими подробностями), но тот вежливо отклонил, решив, что две статьи в разных ключах это уже перебор.

На прощанье Пыревский пожелал удачи в творчестве и пропал из Владиславовой трубки, посулив напоследок неплохим гонораром.

В тот же день, Сергеев сходил-таки проведать Степана, но как ни странно не нашел его на обычном месте. Маргинального вида ханурики у ларька, поводя желтушными глазами, нехотя сказали, что сталкер уже второй день сидит в КПЗ и раньше, чем через десять дней, оттуда не выйдет. На вопрос Влада, за что он туда попал, алкаши, подбоченившись выдали страшный секрет – Степан де, проявил открытое неповиновение городской власти, за что и был упечен в застенок. Порасспросив еще немного, Владислав понял, что Приходских просто шатался пьяным по городу, подрался с милицией, за что и получил пятнадцать суток по статье за хулиганство.

– Он же вроде пить бросил, – сказал удивленно Сергеев.

Алконавты широко заулыбались, показывая округе редкий частокол желто-серых зубов, и даже толкнули друг друга локтями, бросая на Влада снисходительные взгляды. Наконец один из них смилостивился, и, скривив худую пропитую насквозь рожу, произнес:

– Ага бросил… размахнувшись. А потом снова поднял. Пьет он!

Сергеев понял, что ловить ему больше нечего, и покинул сей приют зеленого змия.

На дверях его подъезда вяло колыхалось под теплым ветром свежее объявление. Составленное в гневных тонах, оно призывало всех жильцов оторвать, наконец, задницы от дивана и шумной толпой направиться к ЖеКу, и разрешить, наконец, надоевший вопрос с горячей водой. Ведь воду эту отключают уже «третий раз за последние три недели». «И каждый раз на три часа» – подумалось Владу, и он отсутствующе улыбнулся. Все-таки это не дело. Сейчас лето, и можно обойтись без горячей воды, но что если такое случится посреди зимы?

Еще одно такое же объявление легкой пушинкой летело вдоль тротуара, иногда касаясь теплого асфальта острыми уголками, как лапками. Посередине печатного текста обреталось широкое буроватое пятно – кому-то не хватило бумаги, и он воспользовался объявлением по прямому его назначению. Бумажка имела коллективного автора, в лице активистов подъезда – все той же Веры Петровны Комовой и старичка ветерана с первого этажа, который страдал от хронической мочекаменной болезни и чересчур большого количества свободного времени.

Не успел Влад взяться за ручку двери, как она сама широко распахнулась от молодецкого пинка с другой стороны и гулко хрястнула о косяк. Едва успевший уберечь нос от перелома, Сергеев поспешно посторонился, увидев в темном проеме давешнего соседушку сверху – Рябова Федора Борисовича. Был Федор низкоросл, но очень широк в плечах и отличался буйным нравом. Лицо у него было обрюзгшим, на голове обширная лысина, а оставшиеся волосы торчали дыбом, чем-то напоминая рога. И сейчас, выходя из темного подъезда, напоминал Федор Борисович волосатого кроманьонца, выглядывающего ясным днем из своей провонявшей гниющей снедью пещеры.

Влад хотел что-то сказать, но вовремя заметил красноватые искорки, прыгающие в мутных глазах почтенного отца семейства. Был он с жуткого бодуна и посему в очень плохом настроении, и до той необратимой стадии, когда кончается всякое трезвомыслие и начинается белое буйство. Потому Сергеев просто сделал шаг в сторону, пропуская Рябова мимо, который проходя мощно вздохнул, словно от мимолетного разочарования.

В подъезде гулко раздавались всхлипывания на два голоса, оба женские. Периодически один из голосов прекращал всхлипывать и начинал тоненьким голоском причитать, мешая жалобы с заковыристыми проклятиями. Собственно все было ясно – очередной эпизод бесконечной саги о Рябовых, на этот раз в минорном ключе. В конце концов, наверху хлопнула дверь и все затихло.

Надо сказать, что в ЖеК жильцы собирались идти уже в субботу, но как раз в этот день случилась вышеупомянутая дискотека, и это надолго выбило всех из колеи. В тот же день поступил срочный заказ от «Замочной скважины» – написать про дискотеку, и желательно поподробней. Влад принял это к сведению, подивившись в душе количеству свалившейся на него работы.

На следующий день, возвращаясь домой, Владислав услышал краем уха любопытный разговор. Происходил он в группе собачников, ежедневно выводящих своих четвероногих блохастых любимцев на променад, в течение которого эти любимцы увлеченно загаживали окружающую природу, вызывая лютую ненависть старушек на лавочках. Вот и сейчас несколько разнокалиберных собак юлой крутились вокруг своих хозяев, намертво спутывая поводки.

– Шел я, значит по Верхнемоложской, с работы, – проникновенно вещал один из собачников, в длиннополом, слишком теплом для этого времени года плаще, массивная чепрачного окраса овчарка спокойно сидела у его ног, – вечер уже был, часов одиннадцать. Помню, задержался. И тут вижу, собаки такие серые, через дорогу бегут. Причем похожие друг на друга, как две капли воды. Только одна поменьше. Чешут через дорогу и прямо ко мне! Я человек не пугливый, знаю как с собаками обращаться, – тут он слегка дернул поводок своего пса и тот вопросительно поднял к нему умную желтоглазую морду – замер, и стою. А эти ко мне подходят, останавливаются и смотрят. А в глазницах у них луна отражается, знаете, зеленоватые такие зрачки. Встали и стоят. Ну и я не шевелюсь, хотя честное слово, неприятно стало как-то, обычно собаки так себя не ведут. А эти смотрят, да как смотрят, спокойно, и я бы сказал даже… разумно, как не глупо это звучит, – тут один из собачников снисходительно улыбнулся, чем и заслужил укоряющий взгляд рассказчика. – Ну не смотрят так собаки. Постояли они так, поглядели мне в глаза, да и дальше побежали. Мимо меня. Я тогда обернулся на них, смотрю, а хвосты-то у псов поленом висят. И сами псы низко так стелятся.

– Поленом? – переспросил другой собачник, пожилой с роскошными седыми усами, хозяин маленького длинноухого сеттера, – эта как у волков что ль?

– Получается так, – кивнул собачник в плаще, – получается, волки это были.

– Волки в центре города? Не верится, – отозвался усатый, – чай не лес тут. Не чащоба.

Говорили, судя по всему, о тех самых волках, что сбежали из зверинца. Каким-то чудом их все-таки занесло в город, хотя его от зоопарка отделяло пятьдесят километров. Что ни говори, а для волков это было нетипично, идти прямо к людям.

Кухонный кран в тот же день смог порадовать Владислава лишь сдавленным хрипом, похожим на тихую агонию. Кран с холодной водой. Исчезнув в ночь с субботы на воскресенье, вода возвращаться, похоже, не собиралась. Сергеев простоял в раздумьях у высохшего потомка римского водопровода.

Значит воды больше нет. Авария, где-нибудь? Чайник был пуст. Был пуст и его маленький заварочный собрат. И даже вычурный керамический унитаз в туалете мог спустить воды от силы два раза. Глядя на эту тотальную обезвоженность, Влад с минуту пофилософствовал о зависимости современного человека от бытовых удобств, потом его врожденная практичность взяла свое, и он вышел на улицу, обремененный двумя пустыми и нещадно гремящими ведрами. Руководствовался он при этом старыми воспоминаниями, тихонько шептавшими ему, что на пересечении Верхнемоложской улицы и улицы имени Семена Стачникова вроде бы была сохранившаяся водоколонка.

Подтверждение этого он заметил еще метров за сто, когда как раз свернул на Верхнемоложскую (идущую к городскому кладбищу и потому зовимую обывателями «последний путь»), и это четко напомнило ему годы застоя. Из-за угла панельного пятиэтажного дома выглядывал хвост эпической по своим масштабам очереди. Была она в лучших очередческих традициях в три ряда, и наполнена нещадно толкающимся и огрызающимся опять же в лучших традициях народом. Были тут женщины, старики и малые дети, а также малочисленный мужской контингент. И каждый из стоявших сжимал в руках объемистые емкости для воды, в числе которых были пятилитровые банки, пузатые бутылки из-под импортного лимонада и алюминиевые канистры. Людской говор витал над очередью то и дело срываясь на трескучую ругань.

Влад в некотором удивлении остановился, созерцая, как поток людей медленно, но неумолимо движется в сторону колонки. Из-за длины очереди она казалось очень маленькой, и, судя по всему, работала непрерывно. Сергеев прошелся вдоль стоящих людей, поближе к колонке, чем сразу заслужил несколько нелестных прозвищ из толпы и настоятельную просьбу встать в конец очереди, высказанную в лучших традициях русской матерной словесностью. Люди раздражались по пустякам, толкались локтями, емкости непрерывно гремели, и в результате получалось что-то вроде бравурного марша, совершенно здесь неуместного.

– Совсем ополоумели, нелюди, поганые! – злобно прошипела скрюченная, сморщенная лицом и, похоже, разумом, старуха, что стояла в самой серединке этого людского потока, – жаждой томить нас вздумали! – в руках, цвета старой картофельной кожуры она сжимала пластиковую белоснежную канистру с поцарапанными углами.

– А что с водой? – спросил Влад, – я думал, это только на Школьной…

– Щазз, на Школьной! – ответил ему из очереди массивный краснорожий мужик с диковатыми глазами, – По всей Верхнемоложской народ без воды сидит! Второй день уже, блин! – он встряхнул своей канистрой словно в подтверждение своих слов, а когда Влад попытался втиснуться рядом, пихнул этой самой канистрой его обратно, – куда прешь!!! В очередь, в очередь!!!

– О, Владик, привет! – раздалось откуда-то из-за плеча.

Владислав обернулся и узрел Виталика Смагина, давнего и хорошего знакомого. Был он как всегда всклокочен и оживлен.

– Руку не подаю, извини! У меня вот! – и он с натугой качнул двумя полными до краев ведрами, – не разлить бы!

– А у тебя что, тоже воды нет? – изумился Сергеев, – ты ж у самой Арены живешь!

Так в городе называли главную Верхнегородскую площадь, уже много лет носящую имя Пятидесятилетия Октябрьской Революции. Ввиду исключительной длины оригинального названия, а также за характерную радиальную форму площади большинство горожан звали ее Ареной или Колизеем. Именно там располагался центр городской власти в лице здания администрации, суда, милиции и неработающего кинотеатра «Призма», из которого уже который год грозились сделать элитное заведение.

– Какая вода! – энергично мотнул головой Виталик, что заменяло ему, видимо, сейчас энергичное жестикулирование, – Ты что, второй день никакой нет. Сортир, извини, нечем сливать! А у нас, блин, еще новостройки сплошняком, ни одной колонки в округе!

– А у Нижнегородских? – спросил Влад.

– А у них полно, – отозвался хмурый субъект из очереди напротив, – и колонок, и даже колодцев! Да и вода вроде есть. Тут-то все с Верхнего города.

Очередь глухим гулом выразила согласие. Кто-то визгливо пытался заставить кого-то встать в очередь и не протискиваться. Сквозь проемы в тучах проглядывало солнце, а завтрашний прогноз обещал двадцатишестиградусную жару. Сергеев с досадой отметил, что взял слишком мало пустой тары.

– Во как! – крикнул Смагин, и не удержался, качнул-таки ведрами, в результате чего немалая часть воды из них плеснула на землю. Физиономия их обладателя при этом выразила почти комическую огорченность, – Разлил, черт, ну, не бежать же теперь за новыми. Так что, Владик, приближается великая сушь! – он качнул головой в сторону бешено работающей колонки и произнес по слогам. – ЗА-СУ-ХА!

– Ничего, чай не помрем, – отозвался из очереди все тот же хмурый субъект, после чего повернулся к Владу и сказал – а ты, друг, если не хочешь остаться без воды, ступай, становись в очередь. Чую, к вечеру здесь народу только прибавится. Почитай, ведь весь Школьный микрорайон без воды остался, и часть Центра. Говорят, даже в Змеевском ее отключили, на Подорожной и Шоссейной.

– Да, поторопись! – сказал Смагин, – а я, может, еще раз сюда добегу. К вечеру. Бывай, Влад! – и энергично кивнув в сторону Сергеева, что должно быть заменяло не менее энергичное рукопожатие, Виталий направился вдоль по Стачникова, бросая озабоченные взгляды на нещадно болтающиеся ведра.

Сергеев проследовал в конец очереди и там остановился, очутившись позади худого до невозможности пацана лет семнадцати и необъятных размеров тетки средних лет, которая к тому же была вооружена совершенно необъятных размеров канистрой, и выглядела готовой к любой, пусть даже очень затяжной, битве за живительную влагу.

– Вот наше время, – угрюмо сказал пацан, как только Влад, встал в очередь, – Люди теряют людской вид. Их поддерживают только бытовые удобства, вода, еда. Лиши их, и они все становятся зверями.

– Ммм… – Сказал Владислав, не зная, что ответить на подобный пассаж, потом пригляделся повнимательней к оратору и узнал его. Ну, конечно, тот самый соседушка из квартиры семнадцать. Хрупкий юнец с глазами маньяка.

– Вот дискотека, – продолжил между тем тот, – яркий тому пример. Нет, там всегда было скотство и зверство, но то, что в последний раз случилось, вовсе не лезет ни в какие рамки. Вы понимаете, да? Люди хищны по своей натуре.

– Ну… – сказал Влад, уже досадуя, что напоролся на этого малолетнего шизофреника.

– Вы не понимаете, – сказал парень обвиняюще, – ничего не понимаете! Живете минутными интересами! Низкими, приземленными интересами!

Владислав отодвинулся в сторону, чуть ближе к тетке, бросившей на него взгляд, в котором раздражение смешалось с сочувствием. Но несовершеннолетний оратор больше не сказал ни слова, и даже отвернулся от Влада, решив, видимо, что тот недостоин выслушивать его светоносные откровения.

Отстояв два мучительных до невозможности часа, в течение которых лишь опустившиеся на землю сумерки были чем-то приятным, Сергеев наполнил ведра из нещадно брызгающей по сторонам колонки и направился домой, оставляя за спиной ничуть не уменьшившуюся, а скорее выросшую в размерах очередь. В городе пахло бензином, влагой, и приятным вечерним теплом.

Вопрос с водой был решен. Пока решен, и Влад, наблюдая многочисленных горожан с полными водяными емкостями, очень надеялся, что эта засуха не затянется слишком надолго.