Текст книги "Плюшевый: пророк (СИ)"

Автор книги: Сергей Плотников

Соавторы: Варвара Мадоши
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Как будто она могла бы посмотреть на другого мужчину после Ориса. Как будто она могла бы обмануть и унизить подругу. Как будто она могла бы поставить под угрозу будущее Лиса, Ульна и Школы, уронив свою репутацию!

Но все же Тильда чувствовала отвращение к такой тактике: стареть напоказ отчаянно не хотелось. Пусть не для кого теперь было прихорашиваться, пусть Истинный Бог через Лиса обещал шанс встретиться с Орисом после смерти, – но приглашать старость и гибель казалось дурным знаком. Морщины, выпавшие зубы, трясущиеся руки, слабнущие глаза… Кому же захочется?

Лис обещал, что сохранит молодость и ей. Если бы не Сорафия Боней, чью внешность Тильда отлично помнила по ее прошлому визиту – как будто она могла забыть хоть одну подробность тех страшных дней! – Тильда была бы уверена, что старший сын придумал для нее утешительную ложь. Но теперь…

Теперь она не знала, что и думать. Поэтому старалась не думать вовсе, а просто исполнять свой долг. Да, казалось бы, можно было бы привыкнуть к чудесам Лиса за минувшие годы, но их темп как будто ускорялся день за днем!

Должно быть, ее внезапное пробуждение как раз и было вызвано нервным напряжением последних дней. Ей очень тяжело давалась подготовка к свадьбе Лиса и Боней.

До сих пор невозможно поверить, хотя брак, по сути, уже заключен – они уже сыграли свадьбу в Тверне, они живут вместе в хозяйских покоях.

Так странно думать, что ее сын, аккуратный и вежливый мальчик – ладно, пусть уже юноша – с этой женщиной…

Нет, лучше, действительно, не думать вовсе.

И тут Тильда вздрогнула. Тишина не была полной. Она будто бы услышала… кто-то словно бы сказал что-то или воскликнул. По коридору, за две двери отсюда. Голосом Ульна!

Все-таки не зря проснулась – у малыша опять кошмар!

Ему часто снились плохие сны. Лекарь Коон говорил, что нет ничего страшного, просто богатое детское воображение и телесное напряжение дня находят такую разрядку ночью. У многих активных детей бывает такое, с возрастом проходит. Фиен даже припомнил, что Элиса тоже в детстве мучили кошмары и прекратились только тогда, когда он был примерно на четвертом ранге. Но Тильда все-таки не могла успокоиться до конца.

Вот и сейчас: она встала, накинула просторную домашнюю тунику с рукавами поверх ночной рубашки, сунула ноги в войлочные унты, нашла и зажгла свечу (огниво лежало на столике рядом с кроватью), после чего поспешила по коридору в комнату сына и его друга.

Ульн и Бер жили вместе – так пошло еще с тех пор, как к мальчикам приходилось попеременно вставать ночью. Потом они уже отказывались засыпать друг без друга. Тильда не возражала. Она чувствовала легкую вину перед Гертом: Орис столько сил положил на то, чтобы она принимала его племянника как родного сына, а Тильда все-таки не смогла – так до конца и не стерла разницу между ним и Лисом! А вот с Бером, хоть он не был даже родичем Орису по крови, почему-то получилось легко. Может быть, сама Тильда изменилась, стала старше. А может быть, потому что малыш Герт младенцем рос в отдельном доме, а Бер – у нее на глазах и под руками. Она частенько укачивала его вместе с Ульном, и если не кормила грудью, то лишь потому, что молока у нее не хватало даже на одного ребенка. Это Айна, у которой молока было с избытком, докармливала Тильдиного сына!

Или дело в характерах? Герт, помнится, был драчливым и независимым парнишкой. А Бер – ласковая лапочка, весь в маму. Куда нежнее задиры Ульна! Лис был почти таким же ласковым, только более маленьким и слабым.

Точно! Не почудилось! Тильда увидела свет, пробивающийся из-за щели полуоткрытой комнаты мальчиков. Там горела свеча и слышны были голоса. Не только Ульна и Бера! Еще один голос! Чужой!

Нет, не чужой – голос Великого мастера Боней!

Что она там делает⁈

На миг Тильда подумала совсем уж чудовищное – старая растлительница! Четырнадцатилетнего мальчика ей мало, подавай четырехлетнего⁈

Потом ей стало стыдно за себя. Все-таки это жена Лиса, Великий мастер. Женщина, которая без нареканий однажды отправилась в длинное и, без сомнений, тяжелое для нее путешествие, чтобы спасти Ориса, – и даже не взяла денег, когда искусство ее лекаря оказалось бессильно! Женщина, которая, вообще-то, принимала Ульна и, возможно, спасла жизнь самой Тильде!

Но все же она приближалась к двери вся в холодном поту, не дыша. И услышала…

– … Чудовища из сна ничем не могут повредить, только помочь, Ульн, – закончила фразу Боней.

– Творец их посылает, чтобы мы подготовились биться с ними наяву? – очень серьезным, не по возрасту тоном спросил Ульн.

– Или так. Или понять, каких мы уже победили, – с легкой улыбкой в голосе проговорила жена Лиса. – Некоторые люди говорят, что кошмаров нечего бояться. Но бывают такие кошмары, после которых самые тяжелые испытания принимать немного легче.

– Это вроде таких кошмаров, где папа умер, и мама умерла, и тетя Тильда, и Лис, и Герт, и Ульн тоже? – а это уже спросил Бер. – И я совсем-совсем один остался?

– Да, вроде таких.

Надо же! Оказывается, Беру тоже снятся дурные сны. А Тильда и не знала. Нет, все-таки, видно, она и между этими мальчиками не стерла до конца границу в своем сердце…

– А вы правда жена моего брата? – вдруг резко сменил тему Ульн, как это умеют только дети. – Значит, все равно что мне сестра? Как Рида для Бера?

– Правда, – снова улыбка в голосе. – Так и есть. Я теперь твоя старшая сестра.

Тильда ожидала, что он спросит что-то насчет ее возраста, но, видно, для малыша Ульна все взрослые были одинаково взрослыми – и Лиса он вполне относил в ту же категорию. Потому что он сказал:

– А как мне вас тогда называть? Просто Сорафия?

– Я бы охотно тебе разрешила это, но, боюсь, это уж совсем против правил Школы Дуба, – снова ласковая усмешка в голосе. – Все-таки я Великий мастер, а ты еще даже не ученик!

– Значит, Великий мастер Сорафия?

– Можно просто «мастер Сора», так будет нормально.

– А мне как?

– И ты зови так же, Бер.

Тильда вдруг вспомнила, как она впервые переступила порог поместья Коннахов. Ее тогда тошнило от волнения (и от того, что она несколько дней почти не ела, пытаясь похудеть и выглядеть стройнее перед женихом и будущей свекровью). Она самые страшные вещи слышала о вдовствующей госпоже Коннах, а Орис имел репутацию безголового громилы, который во всем слушается матушку! Страшно вспомнить ее мысли – Тильда была готова смешать для себя яд, если жизнь у Коннахов окажется невыносимой.

Но ее свекровь ни словом, ни жестом не дала понять, что пухленькая, бледная до зелени, перепуганная девица – это вовсе не то, что она хотела для ее сына! Не показывая напускного радушия или ласковости, она с первого дня окружила Тильду такой спокойной заботой, что очень скоро юная дочь графа Флитлина уже смеялась над собственными страхами и неопытностью. А что сказал ей Орис первым делом? «Ты моя жена – а значит, я буду любить тебя до самой смерти».

И любил.

Острый приступ боли уколол Тильду, и она чуть не заревела в голос прямо посреди коридора.

Лис такой же, как Орис, – ей стоило это понять!

Он сделал этой женщине предложение еще четыре года назад – и не отступился от своих слов. Даже совершил ради нее чудо, чтобы исцелить ее от старых ран и от самой старости.

Как она смеет идти против счастья собственного сына? Как она могла даже помыслить о том, чтобы оказать этой женщине худший прием, чем когда-то оказали ей?

Да, тяжело свыкнуться с такой невесткой, как Сорафия Боней!

Но жить вообще нелегко.

Тильда развернулась и направилась в собственную спальню, стараясь не шаркать ногами и вообще не шуметь.

Утром она поняла: Боней внутренним зрением бойца наверняка видела ее силуэт через стену и наверняка догадалась, что это была Тильда. Но она ничего не сказала. Тильда не сказала тоже. Но и не ругала Ульна за непочтительность, когда он стал обращаться к жене Лиса «мастер Сора».

* * *

Уже на второй день в поместье Коннах, подгадав до приезда гостей, я провел Сору с экскурсией по моим мастерским.

– Еще я планирую заняться производством динамита, – рассказывал я ей, когда мы неспешно шагали к речке по усыпанной гравием дорожке.

Чтобы удобно расположить мастерские рядом с запрудой и водяным колесом, нам пришлось расширить территорию поместья и перестроить стену. Впрочем, это все равно назрело из-за возведения новых жилых корпусов.

Сора засмеялась.

– Вот сейчас, как я об этом подумала, так даже удивилась: ты – и не сделал взрывчатку первым же делом!

– Представляешь, осторожничал. Не хотелось привлекать лишнего внимания.

– Ну, сейчас уже все равно.

– Вот именно. Плюс против меня играют такие игроки, что даже с усиленным набором в нашу Школу, даже с твоими бойцами и отдельно тобой как Великим мастером – у нас все равно не хватит ресурсов на всех. Тут никакая кроха не лишняя.

Сора задумчиво кивнула.

– Динамит – это совсем не кроха. Только… ведь нитроглицерин – это очень опасно. Насколько я помню, взрывается от любого толчка, а взрывная сила огромная?

– Правильно, – кивнул я. – Его как раз и связывают с клетчаткой, чтобы получилась стабильная форма. Вторая причина, по которой я пока до сих пор ничего не сделал. Но теперь у меня есть не только Шейф, я нашел еще пару толковых ребят. Один – из учеников Дуба, молодой совсем пацан, но очень вдумчивый, осторожный и прямо болеет естественными науками. Второй – из Тверна, смекалистый по-другому: быстро сообразил, что в Трех Шестеренках карьеру не сделает и пришел пешком проситься ко мне. Ему, в принципе, все равно, чем заниматься, научного интереса как такового нет – но мозги хорошие и въедливость хорошая, плюс осторожный. Я его как раз на химические работы поставил.

– Научный интерес часто приходит со временем, – кивнула Алёна. – Сколько к нам в ММИТ приходило ребят и девчонок, которые толком даже не представляли, чем мы занимаемся, а в итоге вырастали в хороших специалистов.

Сора с интересом осмотрела мою «электрическую» лабораторию, порадовалась, что тут известны батарейки. Потерла лоб, пока я ей объяснял, как перерабатывал постоянный ток в переменный.

– Погоди-погоди, – сказала она. – Я, опять же, не физик, но разве переменное поле не получают с помощью магнитов? По крайней мере, точно помню, что для производства многих медицинских приборов требовались хорошие магниты.

– Магнит, конечно, меня здорово выручил бы, но мне не удалось найти здесь ничего достаточно мощного, – пояснил я. – Только сказки о метеоритных магнитах, но ни одного я так и не смог локализовать. Поэтому пришлось выкручиваться. Вот я и сделал импульсный преобразователь. Чтобы получить ток разной частоты, я просто менял скорость вращения колеса. Правда, силу тока и напряжение мне откалибровать все равно не удалось. Тут бы и магнит никак не помог. Мартышкин труд получился.

Сора покачала головой.

– Частота – это количество колебаний в секунду, так ведь? – уточнила она.

– Ну да.

– Завидую твоей памяти! Я так и не смогла воспроизвести нашу секунду.

– Да причем тут память? Нашел в Тверне часы с секундными стрелками. Товар редкий и дорогой, но не эксклюзивный.

– Ну да, но это же будет местная секунда. Как ты по ней определил нужную частоту?

Мы уставились друг на друга. И тут я застонал.

– Тут столько же минут в часе, столько же секунд в минуте и столько же месяцев в году! – воскликнул я. – И часы в обиходе! Блин! Вот я дурак! Мне даже в голову не пришло! Хочешь сказать, тут секунда другая?

– Мне бы тоже не пришло, – махнула рукой Алёна. – Точнее, пришло не сразу. Я просто стала вести карточки наблюдения за пациентами, физиологические реакции, вот это все. Точнее, велела моим девочкам вести. И обратила внимание, что тут пульс у всех в среднем считается «быстрее», то есть больше ударов в минуту. А по моим ощущениям – нормальный пульс, как я примерно помню. Да и физиологически местное человечество если и отличается от терранцев, то я этого отличия не нашла.

– Кроме внутренней энергии, – заметил я.

– Вот не факт, что у терранцев ее нет. Но если и нет, то это единственное заметное отличие. Хотя надо геном смотреть, конечно.

М-да, опять я с громким плюхом сел в лужу – и на сей раз даже не как гуманитарий, это было бы не так обидно. Как аналитик и наблюдатель с прокачанным вниманием и умением подмечать мельчайшие детали! Вот это надо же!

То есть мои электрические опыты с самого начала были обречены: я даже правильную частоту воспроизвести не мог!

– Так, раз тут пульс чаще в минуту, значит, минута и секунда длиннее? – уточнил я, временно отбрасывая в сторону самобичевание.

– Да, процентов на десять, как мне кажется, – кивнула Сора. – В быту не заметно: вряд ли оценишь, что бытовая простуда обычно длится не семь или десять, а шесть с половиной или девять дней! Гестационный период тоже не сорок две, а примерно тридцать восемь недель. Но поскольку после тридцать пятой недели роды считаются своевременными, а точно диагностировать стадии развития плода тут не умеют, мне бы и в голову не пришло удивляться местным срокам.

Я убито кивнул.

– Знаешь, а я ведь заметил, что дети в бойцовских школах кажутся немного старше! Но решил, что это из-за интенсивных тренировок! Крестьянские-то дети, наоборот, из-за недокорма растут медленнее…

– Вот-вот, это тоже было вторым, что навело меня на мысль о другой продолжительности секунды и местного года, – согласилась Сорафия. – Меня, между прочим, несказанно утешает, что я вышла замуж все-таки не за четырнадцатилетнего ребенка, а за юношу, которому на деле уже почти шестнадцать!

– Не знаю, почему это тебя так волновало, – я приподнял бровь, пользуясь этой возможностью. – Физиологически у меня все работает вполне по-взрослому, а биографически мне уже пару лет как за сотню вообще-то.

– Я понимаю, – улыбнулась мне Алёна. – Но все-таки как-то легче, что твое тело ближе к орденскому возрасту согласия!

– В принципе, да, – задумался я. – Мне тоже теперь как-то легче, а то я очень неудобно себя чувствовал из-за свадьбы Герта и Риды, хоть они и выглядят взросло! Значит, им уже точно шестнадцать по нашим меркам, а то и семнадцать. Отлично. То есть к возрасту местных нужно накидывать по году каждое десятилетие? И моей матери на самом деле уже ближе к сорока, чем к тридцати?

– Насколько я смогла определить – да.

– Ты хоть определила, – пробормотал я. – А я принял как должное! Даже не попытался!

– Просто у тебя слишком гибкий ум, – мягко сказала Сора. – Ты не сравниваешь с эталоном, а подстраиваешься под обстоятельства. И еще, я же говорила, что ты время от времени тупишь! На мой взгляд, это даже хорошо, а то был бы совсем сверхчеловеком.

– До сверхчеловека мне как до Луны пешком, – уныло заметил я. – И вот такое мелкое тупление – еще ничего, а когда от этого кто-то погибает… Как Герт чуть не погиб из-за того, что я недостаточно ему вдолбил насчет Дира и остальных. Ладно. Зато мне очень повезло, что у меня жена, чей ум тверд как скальпель.

– Опять льстишь!

– Просто развиваю твою же аналогию.

* * *

Из самых знатных гостей на мою свадьбу приехал граф Флитлин – собственной персоной! Почтил-таки. К сожалению, с женой, и та тут же набилась к Сорафии на лишнюю бесплатную медицинскую консультацию – совершенно в духе вельможных тещ и жен с Терры!

Но кроме жены Флитлин привез и своего жреца – как мы и договаривались. Это был еще молодой очень серьезный человек. Я ожидал, что он будет крайне негативно настроен и придется производить на него впечатление – однако нет, у парня сверкал в глазах огонь и он задал мне столько вопросов о роли Бога Подземного Царства в пантеоне, об Истинном Боге и вообще о лоре, связанном с воцарением ложных богов, а также о злых духах, их отличии от демонов и общем влиянии, что я подумал – ага, вот он, классификатор религии, которого мне так не хватало! Отличный кадр, спасибо, дедушка.

Ну, разумеется, если с этим кадром правильно поработать.

Хорошо, что мы с Сорой успели составить более-менее рабочую версию нашей божественной легенды. Точнее, в основном, составил ее я, Сора, скорее, критиковала, чтобы она не отклонялась сильно от привычного нам творцизма.

Вопрос внутренней энергии, например, оказался для нас самым болезненным. Я не мог применить к ней те же положения Тридцать шестого Вселенского собора, который прошел двадцать пять лет назад и определил отношение творцианской церкви Ордена Хранителей Человечества к магии. Просто потому, что внутренняя энергия – не магия! Она действует совсем на других принципах. Например, уничтожает своих носителей, если не лечить их магическими или иными средствами. Я был почти уверен, что сумел откатить вредоносное воздействие Великого мастерства на мою жену с помощью магии – и при регулярном повторении она не умрет от переизбытка силы в организме ни через пять, ни через десять, ни даже через двадцать лет (крайний срок, который, как считается, может прожить Великий мастер). Но. Ключевое слово – «почти». Червячок сомнений меня грыз, хотя Соре я его старался не показать.

Мне было бы спокойнее, если бы я мог показать ее нормальному орденскому магомедику – а приходилось довольствоваться Иэрреем, сама Леонида не в счет. Ибо, как известно, «у того, кто сам себе адвокат, клиент дурак» – и то же самое насчет врачей. Сам себе диагноз никогда не поставишь и себя не вылечишь как следует… за исключением совсем уж пустяковых или совсем уж очевидных случаев. (Самолечение магией – другое дело, по сути, ты просто бустишь защитные силы организма ковровой бомбардировкой). Алёна это знала лучше меня, поэтому и не говорила никогда с уверенностью насчет собственных травм или болезней!

Поэтому – как бы церковь Творца и Пророки его (настоящие, исторические, а не самозванец вроде меня) отнеслись к самосожжению Великих мастеров и приравненных к ним, вроде Ориса? Увы, у меня не хватало квалификации и начитанности даже предположить!

В свое время я не рискнул ничего сказать отцу, не рискнул попытаться удержать его от самоубийственного шага. За что, с одной стороны, продолжаю просить прощения у Господа, с другой – честно говоря, даже не знаю, чувствовать ли себя реально виноватым. Церковь осуждает самоубийство как акт отчаяния и презрения к жизни, но про Ориса нельзя было сказать ни того, ни другого! Он следовал заложенной в него культурной программе, которая считала такой поступок оправданным и благим. Неужели Творец осудит его за это на вечные муки? А с другой стороны, Орис не слышал проповеди Творца, следовательно, попадал в категорию благонамеренных язычников – и наша Церковь никогда не рисковала официально заявлять, какова посмертная судьба таких людей! Так что я вслед за нашими же философами и церковными иерархами просто не знал.

Алёна не испытывала этих сомнений.

– Если помнишь, я помогла Орису, – сказала она.

– Да, помню, – с горечью сказал я. – Сейчас я понимаю, что это один из тех моментов, который не дал мне потом распознать в тебе тебя. Мне казалось, что ты бы никогда такого не сделала! Ты же всегда была против эвтаназии по медицинским показаниям!

– Да, разумеется, – удивленно сказала Алёна. – Но это ведь совершенно разные вещи! Речь не только о культурной программе. В смысле, только о ней, но в разных аспектах, не только эгоистическом. Орис пошел на смерть, чтобы помочь вам с Тильдой и нерожденному малышу. Ты разве не понял?

– Что? – удивился я.

– Помнишь, ты говорил мне, что был удивлен, как это первый год после его смерти у вас только наймы пропали, но никто не пробовал Школу на зуб?

– Ну да.

– Уважение к Великому мастеру. Никто бы не осмелился. Опять же, он велел остальным вашим мастерам слушаться тебя…

– Откуда ты знаешь?

– Он это при мне сказал, попросил меня быть свидетелем. А у них имелись сомнения. Но против человека, умершего как Великий мастер, никто пойти не посмел.

– Интересный взгляд на вещи, – заметил я. Мне сразу же стало понятно, почему Сора подумала об этом, а я нет: она почти сразу после своего попадалова поняла, что ей не уйти от судьбы Великого мастера. Соответственно, примеряла на себя и Школу последствия своих возможных действий в этом качестве. И влияние этого статуса на межшкольную и внутришкольную политику тоже. – Ну что ж… Если ты права, я вздохну с облегчением.

– Никто из нас не может знать, прав ли он в этих вопросах, – грустно улыбнулась Алёна. – Но это не повод не поступать по совести.

– Аминь.

Неудивительно, что жрец, привезенный Флитлином, тоже ухватился за эту проблему.

– Если Истинный Бог – это бог Жизни во всех ее проявлениях, в том числе Вечной Жизни… Если он не велит людям отказываться от этого великого дара, то что же говорить о Великих мастерах? – уточнил этот въедливый господин. – Неужели они оказываются лишены благодати Божьей, когда выбирают Вознестись?

– Мой плюшевый мишка пока мне этого не открыл, – признал я. – Но одно могу сказать: никому, даже Великому мастеру, не стоит ни на день укорачивать свое пребывание в этом мире из-за гордыни или страха! После смерти всякий из нас проходит суд, где его поступки взвешивают на весах. И если Творец поймет, что поступки человека недостаточно подготовили его к вечной жизни, то он просто не сможет впустить его туда! Не ворота будут закрыты, а порог слишком высок. Не стоит делать этот порог еще выше для себя.

Таков был компромиссный вариант, который я в итоге выработал. Неудачный, потому что религия, как я ее понимаю, должна давать пусть трудные в исполнении, но простые для понимания инструкции о том, как поступать в сложных обстоятельствах. А я этой инструкции пока дать не мог, кроме разве что «Великие мастера, терпите до последнего»! Оставалось надеяться, что мне удастся найти способ работать с внутренней энергией: и сводить к минимуму ее воздействие на организм: приглушать ее (отличный трюк, чтобы победить более сильного врага!) и возвращать (тут я думал, разумеется, о Герте).

В остальном же новый жрец, кажется, проникся. Не столько общался с нашим Коннаховским жрецом, сколько ходил на все мои проповеди и многое обсуждал с Лелой Он. Последнее меня слегка встревожило: тетушка имела привычку увлекаться. Однако послушав их разговоры немного, я успокоился: Лела, в основном, пересказывала жрецу историю моего руководства поместьем, драк на турнире и не только, а также, с позволения сказать, военных «кампаний» – против Воронов и против цензора Оровина. Довольно четко рассказывала, не упуская проигрышей и просчетов: фамильная коннаховская честность, очевидно, не давала сильно уж приукрашивать.

«Житие Пророка будет писать, – хмуро подумал я про жреца. – Надо будет взять этот процесс под контроль…»

Но как?

У меня была идея на этот счет, однако с ней придется подождать, пока не вернусь в Тверн и не встречусь с Гертом.

Что же касается бесед, которые мы вели с самим графом Флитлином, то они религии касались мало, концентрируясь в основном на экономических вопросах. В частности я заговорил с ним о том, что в такой богатой вотчине, как у него, где аж три деревни больше похожи на небольшие города, должно собираться куда больше налогов.

– Увы! – вздохнул Флитлин. – Мой прадед однажды даже пошел войной на такую деревню, чтобы обязать их платить. Ничем хорошим не кончилось. Нанятые им воины стерли деревню с лица земли и сожгли ее, и налога от нее вообще не стало. А предок графа Барнса попытался сделать по-другому – подал жалобу на своих крестьян императорскому цензору. Что же? Тот принял их сторону! Говорят, они выплатили ему чуть ли не тонну серебра, но в результате императорские войска охраняли деревню, и еще она с тех пор два столетия платила налог императору… пока, к счастью, не захирела и отец нынешнего графа не принудил их снова платить налоги только ему.

«Потому что не только деревня захирела, но и императорская власть в империи…» – подумал я.

– Вот поэтому я и говорю, – сказал я. – Нужна налоговая реформа. Нужно оживить товарооборот. Нужно предложить вашим крестьянам вариант, при котором платить налоги вам будет меньшим злом, чем остаться за бортом лодки, плывущей в будущее!

Флитлин усмехнулся.

– Красиво говоришь, внук. Но невозможно сделать так, чтобы люди захотели платить налоги!

– Это да. Я же говорю – не захотели, а «сочли меньшим злом», – я вдохнул, выдохнул. – Смотри. Как насчет свободной беспошлинной торговли в рамках провинции – при условии, что человек платит налог с выручки? А в отсутствии налоговых выплат – немедленный запрет на ведение любой торговли, хоть даже курями на местном рынке.

– Хорошо, но как мы будем определять величину налога? – нахмурился Флитлин. – С полями все просто – сколько распахано, столько и платит. А с торговлей…

– По местам, – сказал я. – Как в городах делают. За право торговать на «дорогих» местах на рынке на той или иной деревне или ярмарке отстегиваешь графу. В обычных деревнях сделаем эту плату совсем мелкой, медный грош в год или что-то вроде того. В крупных, да еще и обнесенных частоколом, – уже побольше, ну и ранжир, что места на главных рядах дороже. Назовем это «ярмарочным сбором», раз нельзя назвать лицензией на торговлю, как в городах. А вот въезд в графство и проезд по нему лучше сделать бесплатным – это привлечет больше купцов из других графств.

– Слышал, в некоторых графствах пытались такое ввести, – нахмурился Флитлин, – но обычно сталкивались с бунтами зажиточных крестьян. Мытари пропадали без вести, никто ничего не знает… Вооруженных отрядов для всех не напасешься. Ты мне сможешь для каждого мытаря предоставить охрану?

– Нет, – сказал я. – Но я смогу предоставить охрану для тех ваших зажиточных крестьян, кто захочет собрать караван и отправиться торговать в соседние провинции. То, что раньше было доступно купцам. И вот для них ценник при наличии документа об уплате налога от вашего мытаря будет значительно ниже!

– И у тебя хватит людей? Даже так, это больше человек, чем любой летний найм!

Я усмехнулся.

– У меня одного – нет. Но так случилось, что Школа Ручья желает и может сотрудничать с Дубом гораздо плотнее, чем раньше.

– Ха! А ты что с этого будешь иметь? И они тоже?

Я улыбнулся.

– Первые год-два – только прибыль с серебряного рудника да ваше расположение, дедушка. И тем и другим я готов поделиться с Ручьями, хотя частично они отрабатывают старый долг. А потом… Что ж, потом видно будет. Думаю, договоримся с вами на процент от собранного налога, если затея выгорит. А нет – попробуем придумать что-нибудь еще.

– Думаю, не получится ничего, – покачал головой Флитлин. – Торговля идет не слишком ходко.

– И одна из этих причин – отсутствие у крестьян монет. Я имею в виду, физически. Я тут походил по деревенским рынкам, пригляделся. Половина торговли идет по записи – разве это дело?

– Все серебро стекается в города…

– Правильно, но так быть не должно. Причина как раз в том, что в сельской местности налоги берут натурой, а заработать денег крестьянам фактически негде. Теперь будет, где: я затеваю много строек и мастерских, часть будет на вашей территории. А даже если и на землях Коннахов, после того, как мы снимем барьеры для передвижения, поток людей увеличится. Что же касается денег, проблему можно решить. Серебро-то у нас – вот оно. В руднике.

Я многозначительно поглядел на графа.

– Ты предлагаешь печатать фальшивые деньги?

– Ничего подобного. Я предлагаю создавать серебряные «эквиваленты стоимости». Все равно крестьяне обмениваются продуктами, держа в голове, сколько они стоят в серебре. Вот, дадим им полновесные эталоны. Без императорского чекана, конечно, зато с насечкой по ободку – так, чтобы нельзя было отщипнуть кусочек. Заодно вам не придется отвозить серебро в монетный двор в Тверне и терять каждый раз долю на чеканке.

– Насечка по ободку? – заинтересовался граф.

Я вытащил из кармана медную монетку, обработанную на нашем с Шейфом экспериментальном станке, и протянул ее графу.

– Вот. Это обычный медный грош, но доработанный нами. Обратите внимание, все штрихи абсолютно ровные, теперь его не облегчишь без специальных инструментов. Да и сама монетка стала круглее.

Флитлин задумчиво похмыкал.

– Однако! Чудеса не меньше твоих упражнений в горах… Но это только слова, Лис. Император моментально увидит, что мы не выпускаем эталон веса, а именно чеканим монету. А если и не увидит, то ему подскажут.

– Император слаб, – пожал я плечами. – Настолько слаб, что вынужден пытаться отобрать у вас полувыдохшийся рудник в доле со своим слугой…

Дед бросил на меня быстрый взгляд.

– Император был в доле?

Я пожал плечами.

– Гвардеец и императорский инженер оба не доложили своему начальству? Странная ситуация. Я допускаю, что одному из них цензор мог и приплатить или убедить, но сразу обоим? Трое не сохранят тайну. Нет, либо сам Энгеларт, либо кто-то из его ближних был в доле. И сам факт, что они вынуждены прибегать к подобным уловкам, говорит о том, что реально они сейчас ничего не могут сделать ни с крупными Школами, ни с крупными землевладельцами.

С учетом таких разговоров свадьба уже прошла продуктивно – хотя выкидывать деньги на повторный праздник было жалко уже даже и мне! Представительские расходы представительскими расходами, но сельское празднество, вопреки ожиданиям, вышло дороже городского: да, часть продуктов у нас была своя, но многое дорогое-статусное пришлось закупить в городе – как раз ради пускания пыли в глаза. Плюс поить-кормить куда большее число гостей, и в течение аж трех дней, как полагается по традиционному обряду. Плюс большая часть этих гостей у нас же и ночевала, внося сумятицу в жизнь поместья и Школы (опять пришлось уплотнять ученические казармы и нанимать поденных рабочих в деревне – и это лишь малая толика забот!)

Ну и разумеется, драки: не только показательно-развлекательные, но и весьма настоящие, которые все эти три дня вспыхивали в изобилии между гостями. Мы с Сорой, а также матушка с Фиеном замучились их утихомиривать.

Зато отбили часть расходов за счет подарков – это раз. И, к моему удивлению, на свадьбу еще приехал целый караван – без гостей, но с богатыми дарами (в основном, железо и медь, но серебро тоже, поскольку прошел слух, что именно металлы я люблю больше всего). От Ясного Полудня! С караваном прибыл курьер – перворанговый подмастерье – который привез письмо от старших мастеров Школы, где они сообщали о прискорбном самоубийстве Лидиса Соннота, в результате которого Главой школы стал его сын-подросток.

– Самоубийство прошло легко или тяжело? – уточнил я у подмастерья.

Тот поглядел на меня внимательно, словно бы взвешивая, что можно мне сказать, потом дернул углом рта.

– Двое наших мастеров были ранены.

Что ж, этого следовало ожидать! Руководство Школы не могло оставить у руля человека, настолько дискредитировавшего себя.