Текст книги "Исповедь игрушечного пилота (СИ)"

Автор книги: Сергей Храбров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Однако время тогда было такое, что редко какая семья обходилась без большой тайны. И если не стыдиться, то уж о чем помалкивать  находилось у каждого! В их семье такой тайной являлся дед.

Был ли он ему дедом по отцовской линии, или по материнской, или приходился каким-нибудь совсем дальним родственником  Саша не знал. Родители говорили о нем очень редко, и то не называя по имени, кивком в сторону: «у него» или «к нему».

Но вот Саше четыре года, начало лета. Мать одевается попроще, повязывает голову платком, они едут на вокзал и садятся в поезд. Через несколько часов сходят в Калуге. Кружат по незнакомым улицам. И, наконец, обмен. Мать передает деду маленького Сашу и его рюкзачок, а сама забирает плотный увесистый узелок. На всю процедуру одна минута, и никаких слов, разве что здравствуй и до свидания.

Внешне дед запомнился Саше крепкими руками, усами и неизменно прямой спиной. Но разве в нашей памяти близкие люди живут внешностью? Нет, конечно. По большей части они живут движениями души.

Деда звали Петр Афанасьевич. И вот одно из самых ранних осмысленных воспоминаний о нем. Жаркий солнечный день. Они пришли на луг. Возле кромки леса дед говорит, что пока он косит, ему, Саше, надо не сходя с этого места внимательно осмотреться и приметить то, чего он раньше не видел. Коса в стороне начинает свое однообразное посвистывание, а Саша ложится на живот и начинает наблюдать.

В раннем детстве каждый взгляд сам по себе совершает открытие. А если к этому тебе еще дают законное право раскрывать все тайны подряд

 Ну? Нашёл что-нибудь новое?  спрашивает дед, когда они садятся обедать черным хлебом с молоком.

С набитым ртом Саша докладывает. Трава растет кочками. Серая круглая букашка когда по пальцу проползет, то палец плохо пахнет. А если на спину перевернуться и в облака смотреть, то прямо в небо и улетаешь.

 И еще,  добавляет Саша,  на нас приходила посмотреть лиса.

 Лиса?  удивляется дед.  Это как же ты ее признал?

 Так она же такая, с большим хвостом трубой

 А где ты ее раньше видел?

 В книжке, мы с мамой в магазине купили, там медведь и заяц еще

Дед встает, идет к тому месту, на которое указывает Саша. Внимательно там все осматривает. Возвращается. Присаживается рядом.

 Хорошо,  говорит он.  Лису ты видел. А хвост? Хвост тоже видел?

 Нет,  отвечает Саша после секундного колебания.  Хвост в книжке был.

 Правильно!  дед улыбается.  Это только на картинках лисицы хвост трубой держат. В жизни-то они его все больше к земле. А с твоей позиции из-за высокой травы лисьего хвоста не видать. И как ты вообще ее углядел?!

Он смотрит на внука этим своим особенным взглядом и, прежде чем снова взяться за косу, говорит:

 Продолжай наблюдать! Только умей отличать то, что видят твои глаза, от того, что дорисовывает воображение

То первое лето с дедом показалось Саше волшебным. Он на каждом шагу с чем-то знакомился, открывал что-то новое в себе. И этого нового и важного набралась целая вселенная  параллельная той, городской.

На следующий год мать снова привезла его к деду. И они снова все лето жили будто одни на всей земле. Копали огород, косили траву, ходили в лес, рыбачили.

 Видишь того дятла?  спросил однажды дед, указывая на высокое дерево.

 Вижу.

 Как он думает?

 Чего?

 Ну, он же не механический цыпленок, правильно? А если не механический, значит сам принимает решение, так?

 Так,  ответил Саша неуверенно.

 А если так, то попробуй увидеть это самое, посредством чего он принимает решение.

 Как увидеть?

 Просто посмотри. Только слишком большого разума не ищи.

К тому времени подобные ребусы Сашу уже не пугали. Он посмотрел на дятла, отошел чуть в сторону, снова посмотрел.

 Ну?  спросил дед.  Увидел его разум?

 Увидел.

 И какой он?

 Быстрый. Как помет ласточки!

Дед расхохотался и погладил внука по вихрам:

 Молодец!

Необычным человеком был его дед. Жил, можно сказать, в лесу. Дом, огород, корова, четыре овцы, поросенок, куры, пасека. Из помощников только пес Налет, русская гончая багряного окраса, да внук Саша. И то Налета на пасеку никакими коврижками не заманишь, а Саша приезжал только на лето. При таком раскладе быть бы деду отшельником  да вот уж нет! В районном центре, где Саша с ним бывал, то и дело слышалось, доброго здоровья, мол, Петр Афанасьевич. А уж если кто из деревенских где встретится, так сразу шапки ломают, кланяются, да все как-то неловко.

Однажды, уже после того случая с дятлом, дед поднял Сашу ни свет ни заря. Туман по траве, холодная роса, первые осторожные вздохи деревьев навстречу наступающему утру.

 Мы с Налетом сходим в лес дня на два,  сказал дед.  Так что принимай командование на себя! Будешь пасти скотину. Корову доить умеешь, в котором часу все делать знаешь, определять время по солнцу я тебя учил. Сегодня я тебя разбудил, а завтра с рассветом встанешь сам. Возьми вот еще мои часы.

Серебряное чудо! Тяжелое! На цепочке! Удерживая часы обеими руками, Саша смог нажать кнопку. Раздался мелодичный звон, который хотелось слушать и слушать. Ежу понятно, что этот звон туда спрятал совсем не такой разум, как у ласточки!

 Смотри, Саша!  продолжал дед.  Только ты несешь ответственность за все, что здесь произойдет и не произойдет. И еще в качестве тренировки задаю тебе задание. Сделай так, чтобы наша корова тебя увидела.

И вот  один! Солнце, часы, а еще целый мир, который теперь просто обязан спрашивать у него разрешение на любое мало-мальски значительное событие. Ужас как замирает в груди!

Корова. Черная с белыми пятнами. Дед звал ее Ягодкой. Щиплет траву, отгоняет мух ушами и хвостом. Темно-синие глаза. Вот же, смотрит она  чего деду еще надо? Или если смотрит, то не обязательно видит?..

Через две недели Саша был с Ягодкой не разлей вода. Наверное, со стороны это выглядело забавным: по высокой траве бежит пятилетний мальчик, а за ним, мотая головой и взбрыкивая, несется корова. Да, он смог сделать так, чтобы она его увидела! Для этого ему сначала пришлось увидеть ее  бесхитростное существо, у которого что на языке, то и в голове, но которое, тем не менее Их дружба закончилась быстро. В один из дней, перед тем как гнать Ягодку на дневную дойку, Саша по обыкновению нарвал для нее на лугу сочной осоки. И отлучился-то всего ничего, а вернулся  ее нет. Он сначала обежал всю поляну, потом начал звать. Чувствовал, что с ней все в порядке, но и какая-то тревога тоже. Долго звал, и вот  несется! Рога вперед, хвост трубой. Ягодка! Подбежала, осоку не берет, все руки ему лижет, а из глаз слезы, крупные такие. И у него, у Саши, тоже почему-то слезы На следующее утро к ним пришли два мужика, не из соседней деревни. Дед с ними потолковал, и они увели Ягодку. Саша запомнил тот момент очень хорошо. Он стоит и смотрит вслед уходящим. Дед крепко держит его за руку, потом опускается на колено, смотрит в глаза:

 Так надо, Саша. Я отдал Ягодку хорошим людям. Ты и так сделал для нее то, что редко какой животине достается. Отпусти ее! Она навсегда запомнит и твои руки, и твои слезы. А мы пойдем с тобой на базар и возьмем там телушку

Когда то лето перевалило за половину, к ним на хутор пришли совсем чужие люди. С оружием. Их начальник, в фуражке и кожаной тужурке, о чем-то долго говорил с дедом. Тот стоял по-особенному прямо, руки за спину, отвечал коротко. Видимо, не добившись от деда желаемого, этот в тужурке махнул своим людям и те начали разбирать крышу их дома. Саша хоть и был немного напуган необычностью происходящего, возмущение взяло верх. Да кто это такие?!! Там, в Москве, дядьки в таких фуражках двери подъезда открывают перед его мамой, а здесь Подошел дед и положил руку ему на плечо:

 Не злись, Саша, а то еще пришпилишь себя к ним мысленно. Просто наблюдай. Они хотят, чтобы я вступил в колхоз. Это когда все свое добро отдаешь в общую кучу, а потом служишь при ней рабом.

Наблюдать Саша умел уже очень хорошо. У одного из тех, кто разбирал их дом, он не обнаружил никакого разума, только зубоскальство в два-три слова. Разумы остальных по большей части были озабочены тем, чтобы закрыться  и от его взгляда, и от того, что сами делали. А их главный сидел на земле и, сняв сапоги, сквозь папиросный дым разглядывая свои босые ноги. Его разум был как жернова заброшенной мельницы  сросшиеся друг с другом камни, уже потерявшие веру даже в ураган.

И вот бревна и доски, составлявшие крышу их дома, погружены на телеги. Необычная процессия трогается и под скрип деревянных колес скрывается за поворотом. Дед некоторое время стоит неподвижно, а когда поворачивается к Саше, в его глазах танцуют огоньки:

 Давай-ка, внучек, пошевеливайся! Надо заделать пробоину!

Все свои будущие оценки того, что по силам одному человеку, Саша основывал на впечатлениях от работы деда в те дни. Тот валил деревья, пилил, таскал, ставил, крепил. Казалось, стоило ему бросить на что-либо беглый взгляд, как этот предмет сам начинал вибрировать в нужном направлении! Спустя три дня крыша была готова. Дед, вероятно, управился бы и скорей, если б не отвлекался на командование внуком.

Через две недели человек в кожаной тужурке пришел снова. Разговаривал с дедом недолго. И снова его подчиненные  уже другие  разобрали крышу их дома и увезли. На этот раз никаких искорок в глазах деда не было. Он работал медленно, и Саша видел, как тяжелые мысли в его разуме сталкиваются друг с другом, крошатся, и от этого взгляд становится холодным и острым. Едва закончив восстанавливать крышу, дед засобирался. Дважды слазил в погреб. И все бормотал что-то себе под нос.

 Я отлучусь на несколько дней,  присел он наконец перед Сашей.  Может, на неделю. Налет останется с тобой. Печь топить умеешь, трубу только не закрывай, не замерзнешь. Картошку отваришь, сало где знаешь. Несушек каждый день проверяй, яички кушай. Справишься?

 Справлюсь,  ответил Саша.  А ты куда?

Дед подвел его к висевшему на стене календарю.

 Каждый день будешь отрывать по листочку. Если я не вернусь к двадцать четвертому августа, тогда сам пойдешь в город. Вот здесь, на листочке двадцать четвертого, я ставлю пометку. Как вечером оторвешь этот листок с пометкой, так закрывай хлев, курятник  и утром в путь. Скажешь Налету, что вы идете в Калугу, он дорогу знает. Там, в Калуге, найдешь Тихона Викторовича. Он позвонит твоей маме, тебя с ней встретит, а сам придет сюда и позаботится и о доме, и о скотине. Запомни адрес Тихона Викторовича.

Саша три раза без запинки повторил все, что сказал дед. Потом до зевоты адрес.

 Вопросы есть?  отступил на шаг дед.

 Куда ты идешь?

Вроде как улыбка скользнула по скуластому лицу:

 В поход иду, внучек, в поход!

Вечером того дня как ушел дед, Саша взял накидку, еще нож со стола, приказал Налету охранять дом, а сам отправился в лес. Нет, он ни от кого не прятался и ничего не искал. Зайдя в чащу, он постелил накидку, ею же укрылся: и темнота, и шум деревьев, и ночные звери  все должны были знать, что здесь есть такой главный, который ничего не боится! А утром Сашу разбудил Налет. Сильные лапы, мокрый нос и умные глаза ждали приказаний хозяина. Хозяина!

Дед вернулся через десять дней. Осунувшийся, молчаливый. Он поел и завалился спать. К середине следующего дня встал с постели, накипятил воды, наполнил ею бочку. Долго отмокал. Затем оделся в чистое и до темноты сидел на завалинке. А ночью вдруг проснувшийся Саша с удивлением обнаружил, что дед стоит посреди комнаты и смотрит на икону в углу. Казалось, сон несколько раз пришел и ушел  а дед все так же стоит, крестится и что-то шепчет. Наконец, он шумно вздыхает, берет со стола керосиновую лампу и подается в дверь. Саша неслышно следует за ним, к узкой щелочке между дверью и косяком. И вот дед  на пороге своего дома, но будто упав лицом в реку черного молока, и лишь неподвижная широкая спина, освещаемая лампой с подоконника веранды, еще наплаву

То лето стало для Саши воротами во взрослый мир. По приезде в Москву, еще не перестроив свои восприятия на городской лад, он вдруг увидел своих родителей, сидящих на кухне за столом  и поразился, насколько они маленькие! Потом долго еще отворачивался, боясь задеть их этим своим взглядом.

К деду Саша ездил до самой войны. И каждый раз лето для него наполнялось событиями доверху. Конечно, в этом была заслуга Петра Афанасьевича. Он точно знал момент, когда нужно перевернуть очередную страницу своей таинственной книги, чтобы у внука сначала захватило дух, а потом уже становилось не разобрать, кто у кого учится. И Саша целый день был, что называется, при деле, а вечером еще успевал сбегать к деревенским пацанам  покурить втихаря самокруток, послушать детских страшилок про нечистую силу.

В то их последнее лето они запускали воздушных змеев. Делали маленьких и больших, пробовали различные конструкции. И вот как-то раз, заглядевшись на то, как парит в небе их очередное, особо удачное изделие, Петр Афанасьевич промолвил:

 Загадай, Саша, желание. Просто подумай мысль и помести ее на этого змея  поближе к Господу.

 А ты себе загадал?

 Я, Саша, в этой жизни сыграл в очень большую игру. Не сказать, что проиграл, но теперь у меня не желания, а скорей надежды. И в значительной мере они связаны с тобой

Потом пришла война и вытеснила своей взрослой серьезностью и лето, и воздушных змеев. Вместе со всеми Саша стоял перед уличными репродукторами, слушал голос Левитана и видел, как на лицах людей проступают тени того, что еще только должно будет случиться. Когда начались налеты, он дежурил на крыше, тушил зажигательные бомбы. Потом был первый салют в сорок третьем. И колонна пленных немцев по Садовому кольцу. И, наконец, талой водой по весенним лицам  Победа!

После войны мать поехала в деревню. Вернувшись рассказала, что дом деда сгорел, а сам он ушел на фронт добровольцем и погиб в конце войны  в военкомате лежит похоронка. Известие о смерти деда не задело Сашу глубоко. Ему ведь было всего пятнадцать, и только-только отгремела война, где смертей этих  не счесть. Да и где же как не в схватке с врагами должен был закончить свой путь человек, который Много десятилетий спустя, уже ставший Александром Савельевичем даже для себя самого, он попытался отыскать следы деда в архивах. Но в первом приближении столкнулся с тем, что часть калужских архивов была утрачена в войну, часть сгорела ещё до войны. В общем, свои поиски он оставил. И сделал это почти с облегчением. Оно и правда! Ведь он знал деда таким, каким тот был на самом деле. Что же касается его биографии В разные годы воображение Саши представляло жизненный путь деда по-разному. То он был отважным путешественником, исследователем Востока  тем путешественником, что нес в свою страну сокровенное знание, но опоздал. То белогвардейским генералом, вместо тоски изгнания избравшим жизнь отшельника под чужой фамилией. И даже представителем инопланетной цивилизации, который слишком жестко приземлился и поэтому вынужден был коротать свои дни в лесу  но только так, чтоб не совсем уж бесследно. Разве архивные документы, даже если они и существовали, могли потягаться с такой богатой биографией его деда?!

После окончания школы Саша поступил в авиационный институт. Общительный, способный к науке молодой человек, мастер на все руки, отличный танцор, и родители опять же  он быстро пошел в гору. Сначала староста группы, потом член комитета комсомола института. На последнем курсе Сашу вызвали в особый отдел: так и так, дорогой товарищ, народ и партия оказывают тебе большое доверие  будешь работать в органах. Мог ли он отказаться от этого предложения? Мог, наверное. Но он был сыном своих родителей, и ему, как и многим мальчишкам военного времени, мечталось послужить Родине. Да и органы тогда  это Органы, а не какие-нибудь там будущие спецслужбы! К тому же, никто не запрещал ему строить модели самолетов, усаживать в кокпит вырезанных из дерева пилотов и представлять, что это он сам поднимается все выше и выше в небо

***

Слушая этот рассказ, Влад не заметил, как стемнело. Савельич зажег керосиновую лампу, расплескивая по стенам желтый свет подошел к буфету, взял бутылку водки и два стакана. Наполнив свой до половины, залпом осушил.

 Когда человеку двадцать лет, то в нашем обществе он еще ребенок. Сначала слушаешь учителей в школе, потом преподавателей в институте. Потом со всей своей юностью и жаждой полноты настоящей жизни  в органы. А там учителя не чета школьным! Заслуженные ветераны, убеленные сединами, украшенные шрамами. Да и тогда, после войны, особо не нужно было рассказывать про жестокость и коварство врагов. Поэтому курсанты с готовностью впитывали в себя тайные методы борьбы с ними. Ложь во всех ее проявлениях, кража, подлог, шантаж, склонение к измене, физическое принуждение, убийство  самые отвратительные с точки зрения человеческой морали действия, и они же самые проверенные инструменты оперативной работы. Даже если ты чист душой! Даже если в тебе ни на грамм нет желания возвыситься над сверстниками! Даже если ты презираешь корыстные интересы! Ты все равно ловишься на крючок! И этот крючок называется «будь готов совершить что угодно на благо своей Родины»! Где очередное благо этой самой Родины озвучивает тебе твой непосредственный командир. Один исполненный приказ, другой, третий. И к моменту, когда сам начинаешь отдавать приказы  ты уже раб своих прошлых поступков, которые приковывают тебя к системе сильнее самых крепких цепей

Савельич налил себе еще водки. Выпил. Подошел к окну. Долго смотрел в темноту. Потом глубоко вздохнул.

 Мне в каком-то смысле повезло. Я почти сразу стал участвовать в проекте по созданию первой советской атомной бомбы. В то время эти работы находились всецело в компетенции органов и лично товарища Берия. И вот я, вчерашний студент, стал куратором одной из групп разработчиков. Таким наполовину коллегой тех ученых, наполовину их надзирателем. О, это были замечательные люди! Специалисты старой закалки, они чем-то напоминали мне деда. Неудивительно, что у нас наладились хорошие отношения. Не забывая про оперативную работу, я так увлекся технической стороной проекта, что впору было сажать меня к ним в соавторы. Именно эти старые специалисты и дали мне прозвище Головастик. Вы, мол, Александр Савельевич, обладаете очень ценным для всякого инженера качеством  умеете ловко обходить подводные камни, как природного происхождения, так и рукотворные. Потрясающие были люди! Точные в своих наблюдениях и оценках. Я многому научился у них.

Отойдя от окна, Савельич сел и положил руки на стол. Никогда прежде Влад не видел его таким  глядящим куда-то внутрь себя, и настолько глубоко, что к образовавшейся воронке, не ровен час, печные кирпичи могли начать подтягиваться.

 А потом пришел пятьдесят третий год. Смерть Сталина. Разоблачение культа личности, чистка в рядах органов. Меня эта чистка не задела, даже наоборот: как грамотный технический специалист и толковый оперативник я был назначен на генеральскую должность. И пошла-поехала моя жизнь через все эти изделия, проекты, приемные комиссии, коллегии, оперативные штабы, стратегические совещания Никакой работы не боялся. Если было надо  сам лез в канализацию!

Он выпил еще водки, задержал дыхание. Потом посмотрел на Влада неожиданно трезвым взглядом и начал говорить так, будто читал доклад, состоящий из одних цифр.

 В начале шестидесятых годов в нашем ведомстве выявилась одна проблема. Она была связана с подготовкой разведчиков. Дело в том, что к тому времени основным объектом интереса советской разведки стали Соединенные Штаты. А это, надо сказать, совсем не то, что тогдашняя Европа. В Америке даже в годы войны не очень-то бедствовали. И вот представь человека, который родился в Советском Союзе и который с детства слышал всю эту пропаганду про империализм как последнюю, загнивающую стадию капитализма, и прочее, прочее. Попадает такой человек в Америку. Но перед этим его тщательно учат тому, как докапываться до истины. Ведь суть работы разведчика заключается в том, чтобы обнаруживать то, что враг пытается скрыть. Дайте мне травинку  и я воссоздам мир! Слышал такой афоризм? Не слышал? Ну и ладно. Так вот. Фиксировать малозначительные на первый взгляд факты, соотносить их с другими, расставлять по степени важности, на основании своих наблюдений проводить анализ ситуации, делать правильные выводы  вот высший пилотаж разведчика! Да. Приезжает, значит, советский разведчик в Америку и начинает работу по добыче специфической информации. Делает то, делает это А заодно знакомится с тем, как люди живут. Что они едят, что пьют, чем занимаются, что думают, какие планы строят. Просто факты, просто бытовые наблюдения, но аналитический аппарат разведчика принимает их в обработку тоже  осознанно или не осознанно. Крутит так и этак, рассматривает с разных точек зрения, оценивает. В конце концов, если такого разведчика хорошо учили, то он приходит к выводу, что советская пропаганда врет. Но даже если и нет! Даже если он до этого вывода не дотягивает, то сомнение-то уже зародилось. А малейшее сомнение в работе разведчика  это провал! И вот, после того, как проблема была обнаружена, наше руководство поставило задачу: найти технические средства, повышающие эффективность морально-политической подготовки оперативного состава, выезжающего за рубеж.

Некоторое время Савельич сидел молча. Взгляд устремлен неведомо куда, губы сжаты. Казалось, он даже не дышал. И вдруг  ударил рукой по столу:

 Обеспечить патриотизм техническими средствами! Ты понимаешь? Ты это хорошо понимаешь?! Ведь что такое патриотизм? Любовь к Родине  верно? А любовь Ну ладно, физическое проявление любви, потенцию, можно поднять на короткий срок техническими средствами. Но любовь как отношение  это же акт свободного выбора! И если это чувство, это отношение, техническими средствами, в плане профессиональной подготовки, то кого мы получим? Профессиональных любовников Родины?!

Поковырявшись пальцем в пустом стакане, Савельич выудил оттуда вроде как соринку, потом взял бутылку и допил остатки водки прямо из горлышка.

 Это я сейчас такой мудрый, имею вот смелость называть вещи их истинными именами,  произнес он упавшим голосом.  А тогда Тогда нами были собраны все доступные на тот момент данные. И материалы опытов, проводимых немецкими врачами над заключенными концлагерей. И документы японского отряда семьсот тридцать один. Сама разведка тоже постаралась, добыв сведения о секретных разработках американцев и англичан в области контроля над разумом. И уж конечно к нашим услугам были результаты всех советских исследований в этой области. Да, да, наши тоже в этом деле засветились. И не смотри на меня так! Ты ведь думаешь, что академик Павлов только над несчастными собачками свои опыты ставил

Поежившись, Савельич подошел к печке, приложил к ней ладони, пробурчал чего-то себе под нос. Потом убрал заслонку, кинул в топку несколько поленьев, берестяной коры, чиркнул спичкой.

Влад смотрел на занимающийся огонь и думал о том, что этот рассказ все больше и больше начинает напоминать телевизионные передачи на историческую тему. Товарищ Сталин, Великая Победа, война спецслужб  все это было ему до тошноты еще тогда, с экрана телевизора! Так чего же этот старик так старается? Вытащил пару кафтанов времен Ивана Грозного и разыгрывает трагедию, при этом не замечая, что кафтаны эти давно переварены театральной молью!

Тем временем, оставив топку печи открытой, Савельич вернулся к столу. Пару минут он сидел неподвижно, затем заговорил устало.

 В конце концов, технический метод повышения эффективности патриотического воспитания был нами создан. Он состоял из комбинации психотропных препаратов и гипноза. В рамках психологической подготовки курсантов погружали в наркотический транс и делали им внушение. Сначала, еще на стадии разработки, мы хотели программировать разведчика на выполнение какого-то конкретного задания. Но этот путь оказался тупиковым. Гипнотические внушения оказывались слишком длинными. Они друг на друга наслаивались, затрагивали какие-то очень глубокие механизмы разума, и после двух-трех таких психологических подготовок разведчика можно было списывать даже как человека  некоторые просто сходили с ума! Методом многочисленных проб и ошибок мы пришли к выводу, что если проблема в патриотизме, то о патриотизме и надо говорить. И гипнотическое внушение получилось простым. «Ты всегда, каждую минуту, в любом месте, при любых обстоятельствах и всеми доступными средствами будешь бороться против врагов Советского Союза и коммунистической партии за победу социализма». Это было гениальное решение! С одной стороны, такое внушение обеспечивало преданность разведчика на стратегическом, глубинном уровне. А с другой стороны, оно не ограничивало его свободу на тактическом и оперативном уровнях, что позволяло ему использовать во всей полноте особенности своей личности и благоприобретенные навыки. После того, как данный метод морально-политической подготовки был признан успешным, его включили в программу подготовки сотрудников советских спецслужб. Но этим все не ограничилось! Советское правительство нуждалось в преданных людях из разных культур и общественных слоев, поэтому через процедуру технической патриотизации, если можно так выразиться, прошли более двух тысяч студентов, приехавших в Советский Союз из развивающихся стран. Я не контролировал этот проект целиком, но знаю. Формулировка гипнотического внушения, конечно, могла незначительно меняться в зависимости от контингента курсантов, но суть его оставалась той же: ты всегда будешь бороться

Савельич снова взял стакан, повертел его в руках, посмотрел на пустую бутылку. Тяжело поднялся, добрел до буфета, стал там звенеть стеклом, но вдруг с силой хлопнул дверцей и вернулся к столу.

 В девяносто первом Советского Союза не стало! Вместо него появилась Российская Федерация  демократическая страна, согласно ее Конституции. Мне-то что, я такой исторический исход принял. Не только принял, но и был готов предстать перед судом  стремиться к этому не стремился, однако готов был. Но это я! А каково было тем, кого гипнотическим внушением приговорили к вечному служению коммунистическим идеалам? Они, конечно, восприняли крушение Советского Союза как катастрофу, как акт предательства! И продолжили свою тайную борьбу. Только теперь к списку их врагов добавился демократический строй собственной страны! А если так, тогда создание уголовных групп с целью сколачивания капитала и осуществления террора, дискредитация существующего порядка в средствах массовой информации, развязывание гражданской войны с последующим захватом власти  короче, стандартный набор шагов по теории осуществления социалистической революции Хотя, мне иногда кажется, что я перегибаю палку. Ведь идея использовать потенциал советских спецслужб для прихода к власти  эта идея могла быть привлекательной без всякого гипноза, сама по себе. Это ведь для нас, ветеранов, дело заключалось в историческом соперничестве между коммунистической и капиталистической системами. А молодое поколение, быть может, больше интересовалось властью как таковой. Как возможностью бесконтрольно распоряжаться судьбами миллионов людей и ресурсами огромной страны.

Подойдя к печке, Савельич подбросил в топку дров. На него вдруг напала зевота, и он отдался ей так искренно, что Влад наблюдал за этим как за продолжением рассказа. Вот голова начинает разгоняться от груди, подбородок слегка засиживается, потом подключается тоже, распахнутый рот смотрит вверх, мгновение на вершине  и с выдохом вниз

Наконец отзевавшись, Савельич смахнул с ресниц остатки слез и глянул на Влада своей просветленной оптикой:

 В общем, уволился я из органов вроде как по возрасту. Решил пожить для себя. Я ведь до этого так и не женился. Все не хватало времени для серьезных отношений. А с несерьезными Еще в студенческие годы я был активным участником самодеятельности. Отобьешь, бывало, чечетку на каком-нибудь вечере  и любую девушку можешь уводить!

Савельич рассмеялся. Его вдруг стало легко представить молодым человеком: белая рубашка с закатанными рукавами, блестки конфетти на плечах

 И вот на старости лет встретил я девушку. Красивую. Серьезную. Что накопилось за все годы из чувств нерастраченных  все перед ней, перед моей Любушкой и выложил!

Тот молодой человек из прошлого будто шагнул сюда, в деревенскую избу, и Владу показалось, что прибавилось света  наверное, из-за белой рубашки вошедшего.

 Я был счастлив! Любимая женщина, две квартиры в Москве, дача, приличная пенсия. И я еще продолжал работать: консультировал московский уголовный розыск по тем делам, в которых фигурировали сотрудники спецслужб. Эта моя деятельность не всем оказалась по нраву. Но что мне, советскому генералу, чье-то там недовольство. К тому же, у меня была личная жизнь! Я строил свое будущее!

В какой-то момент Влад осознал, что стоит тишина. Савельич сидел низко опустив голову. А когда ее поднял, то к глазам, с той стороны, уже подкатила приливная волна.

 Моя Любушка все отказывалась переезжать ко мне. Говорила, что не пришло еще время для обыденности в наших отношениях. Восьмого сентября девяносто девятого ее дом взорвали, она погибла под завалами Я приехал сразу. Кинулся в самую гущу, все руки в кровь разодрал. Меня оттуда вытащили. И потом уже я стоял, смотрел до самого утра, как прожекторы освещают дымящиеся еще руины. Нет, я не спрашивал себя, кто это сделал! Были ли это террористы, спустившиеся с далеких гор. Или кто из моих бывших курсантов передавал мне привет таким вот изощренным способом. Или дом моей Любушки выбрал случай, руководствуясь верой в свое слепое всемогущество Кто бы это ни был  все они ошибались в своем самомнении! Потому что сам Господь Бог поставил меня в ту ночь лицом к лицу с твореньями рук моих! Все, что я создал за свою жизнь, все эти изделия, проекты, спецоперации Все это выстроилось передо мной костяшками домино  и начало падать. И к утру от моей жизни ничего не осталось.

Приливная волна сошла, обнажив камни. Темные, обсыхающие на воздухе. Глядя на старика, Влад испытывал некоторую неловкость. Ведь этот человек перед ним открылся, позволил прикоснуться к чем-то настолько истинному, что теперь это должно стать частью его, Влада, существования  а он еще не понял, хочет ли все это принять.

 И вот, пережил я это как-то, оклемался. Жизнь свою еще раз перетряхнул. Оказалось, что не то чтобы совсем уж ничего. Ведь я и что-то хорошее делал, кому-то помогал. И детство, опять же. Когда стараниями деда я приобщался к правде такой, какая она есть  к правде настоящей! Мне вдруг стали вспоминаться многие вещи. В то последнее перед войной летом мы с дедом много о чем беседовали. Он говорил о жизни. О том, при каких условиях все это ежедневное бдение имеет смысл В меня, тогдашнего пацана, он заложил зерна  глубоко-глубоко заложил! Эти зерна, конечно, оказались погребенными под тоннами идеологии, но через шестьдесят лет, когда сорняки разметало взрывом, они дали всходы. Шестьдесят лет, простые истины, второй шанс В общем, продал я квартиры, машины свои, дачу, коллекцию моделей самолетов. Поселился здесь. Меня никто не трогал. Кому нужен полоумный старик, зарывающий себя в землю вдали от больших городов? Да и кто мог бы тронуть, те были очень заняты борьбой: с терроризмом, с экстремизмом, с собственным народом, с самими собой  и все до победного конца. Что же касается моей полоумности, то здесь совсем наоборот! Ведь я Может, впервые за многие годы я был очень разумен  не рыл яму другим, рыл себе!